Глава 1
Было девять часов вечера и Милена, сидя в кресле автобуса, сонно щурила глаза и смотрела в окно. Почему-то, не смотря на то, что мелькавшие в темноте оранжевые огни фонарей навевали сонливость, она никак не могла заснуть. В этом не было ничего странного, ибо обычно в общественном транспорте, сколь бы сильно она не устала, заснуть не удавалось.
На улице было уже не только ветрено, но и весьма холодно – для ноября естественно, хоть и слишком дождливо. Уже вторые сутки над городом стояла противная морось.
В автобусе же в столь поздний час народу было мало, и Милена легко нашла сидячее место. К сожалению, частенько случалось так, что даже в более поздние рейсы автобус ходил забитым под завязку. Тогда даже вздохнуть было сложно, не говоря о том чтобы присесть. Есть в этом конечно и плюсы, дремать можно было прямо стоя, не боясь свалиться при резком торможении, но чтобы дремать стоя надо быть или лошадью, или в край уработавшимся студентом, встающим в шесть утра. Отважная, но не сумасшедшая, студентка Милена не была способна на такие подвиги, а потому обычно упиралась больной головой в полку для вещей и старалась повиснуть на рядом стоящих соседях или частично расползтись по спинке рядом стоящего кресла, упираясь попой не то в плечи, не то в лица более удачливых сидящих пассажиров. В сегодняшний счастливый вечер, когда большинство людей почему-то оказались за приделами этого автобуса, Милена вытянула насколько могла длинные ноги и пыталась задремать, хоть и безуспешно. Тёплая одежда, включённый обогреватель и общая усталость привели тело к странному оцепенению, а сознание к сонливому безразличию, ведь до остановки было ещё далеко.
На самом деле, в своей учёбе Милена ненавидела только дорогу. Сами предметы казались не слишком трудными, задания в меру интересными, сокурсники – терпимо активными, а преподаватели лютовали в большинстве своём только на сессиях, позволяя студентам зарастать блаженной плесенью в течение семестра. Однако ездить приходилось каждый день в самый центр Москвы из, пусть не самых дальних районов, но очень уж заковыристым маршрутом, что не могло не наводить на грустные мысли о прогуле. Но столь желанному времяпрепровождению мешали положительные в далёкой перспективе качества. Практичность, дальновидность и пофигистичность. Так что длинная дорога вызывала страдальческие стоны, но пока ещё не могла заставить отлынивать от занятий.
Единственное что портило сладкое предвкушение о прибытии в родной дом из тёмного царства негрызеного гранита, это болящая голова и жгучая резь в глазах. Милена потёрла виски и прижалась лбом к холодному стеклу, надеясь таким нехитрым приёмом обмануть симптомы надвигающейся простуды.
Впрочем, головная боль держалась вот уже вторые сутки, но градусник стабильно показывал температуру тридцать семь и один, что по мнению врачей было хоть и крайним пределом, однако же нормы. Где-то очень глубоко Милена ещё надеялась отделаться насморком и парой дней ничегонеделания перед компьютером, при этом, не сильно страдая от душераздирающего кашля. Но на пару сантиметров глубже уже зрела уверенность, что ей стоило уже сегодня остаться дома, отдохнуть, отлежаться – выздороветь, но природное, же упрямство и вера в лучшее погнали её в институт.
Сейчас, она, конечно, признала всю опрометчивость данного поступка – к обшей разбитости состояния, прибавилась лёгкая боль в мышцах и ломота в костях. Но делать что-то было уже поздно, и Милена приняла решение, хотя это был скорее сам собою напрашивающийся вывод – по прибытию домой выпить кружку горячего чая и в постель, набираться сил.
Стоило только войти в квартиру, как шерстяной комочек метнулся ей под ноги и громогласно мяукая принялся требовать положенный ужин. Споткнувшись о Герань, наследство переехавшей к детям бабушки, Милена тихо зашипела, вполне удачно проглотив, пришедшие на ум ругательства. Отнюдь не мелодичный мяв, гвоздём, ударил по ушам и вбился в череп с силой отбойного молотка.
Устало, стянув сапоги и кинув куртку прямо на пол прихожей, Милена, пошатываясь, прошла, на кухню. Сил развесить всё как положено уже не было.
Она достала из холодильника фарш и наложила его кошке. Из последних сил, раздеваясь и кидая одежду прямо на пол коридора, Милена вошла в ванную и, открыв кран с холодной водой, побрызгала на лицо, пытаясь хоть немного остудить разгорячённую кожу. Попытка оказалась напрасной, она даже не ощутила, попадания капель на кожу. Теперь стало очевидно, что жар усилился. Милена, дрожа всем телом, едва ли не ползком добралась до кровати и с громким стоном повалилась на неё, даже и не думая натянуть на обнажённое тело одеяло.
Пока она валялась в забытье, прошло не больше часа. Сон был наполнен липким туманом и тошнотворным бредом. Проснулась Милена от жуткой боли в мышцах, казалось, что какой-то невидимый садист выкручивает ей суставы, и обжигает огнём внутренности. Она терпела, до боли сжав зубы – сколько смогла, но в какой-то момент изо рта раздался писк, потом перешедший в стон и хныканье, а уже через минуту она закричала, срывая связки и начала метаться по постели, глухо воя от нестерпимых ощущений, то и дело, снова срываясь на плачь. Милена извивалась немыслимым образом, стремясь хоть чуточку уменьшить раздирающую тело боль.
Испугано зашипевшая кошка, распушив хвост до состояния ёршика, округлившимися глазами смотрела за мучениями хозяйки. Во время очередного вопля, животное одним прыжком очутилось на шкафу, и наблюдала за страшной картиной уже оттуда.
Так продолжалось несколько часов, наполненных криками и воем. Милена едва ли осознавала действительность. Возникла мысль что нужно позвонить в скорую или добраться до аптечки, но сил даже на такое простое действие уже не оставалось ни капли. Во всяком случае, ей самой так казалось. И в короткие перерывы между приступами она только и могла, что хрипло стонать, надеясь, что если не менять положение, то боль не вернётся. Но через непродолжительный промежуток времени интенсивность ощущений возвращалась и Милена опять стонала, дрожала и наконец, срывалась на крик.
Нет ужаса более страшного, чем осознание того, что с твоим телом происходит что-то плохое, а ты не можешь ничего исправить. И только повторять про себя «Пожалуйста, пожалуйста, пусть это прекратиться, пожалуйста, я не хочу больше, пожалуйста.» И ближе к полуночи острая боль немного спала, не то чтобы совсем, но теперь она теребила внутренности, заставляя обессилевший организм тихонько подвывать и плакать от бессилия.
Саднило сорванное горло и, в голове у Милены пронеслась мысль, что теперь она, наверное, не сможет издать ни звука. Даже на рыдания сил толком не осталось. Она судорожно дышала ртом, прижимаясь горящим, мокрым от слёз, пота и текущих соплей лицом к не менее горячей простыне.
И полтора часа спустя бесконечной муки, страха и жалости к себе, когда боль одним рывком достигла наивысшей отметки, и принялась, плавить кости: растягивая, ломая, корёжа она снова закричала. Все суставы страшно выкручивало, тело, будто ломало невидимой силой, а ногти то укорачивались, то увеличивались, становясь слишком большими для тонких девичьих пальцев и, меняли свою текстуру, становясь настоящими когтями. Из воспалённых, распахнутых на пол лица глаз беспрерывно текли слёзы. Радужка практически заполнила белок и сменила цвет с тёмно-зелёного на желтовато-оранжевый, зрачок то и дело становился толщиной с волос и делался вертикально вытянутым, но долго не держался, расползаясь кляксой чернильного мрака и делая глаза окном в непроглядную бездну. Губы были рассечены увеличивающимися зубами, кровь текла по подбородку, пачкала меняющие форму, заострившиеся зубы. Клыки значительно укрупнились, по сравнению с остальными лишь заострившимися зубами и даже слегка загнулись вовнутрь. Окровавленными оказались также внутренние стороны бёдер – резкие изменения затронули весь организм заставляя тело подстраиваться и перетекать во что-то новое. Неожиданно её выгнуло от судороги и сложило буквально пополам, но не вперёд, а назад, как будто ей сломали позвоночник. На секунду Милена и впрямь поверила что случилась именно это и единственная мысль, которая осталась ещё в её голове: «Почему я ещё жива?». Но вот её рывком от сократившихся мышц вернуло в нормальное положение, и фигура на кровати уже мало, чем напоминала человеческую: другое строение бёдер, вытянувшиеся и поменявшие форму руки, иной контур черепа обезобразивший уже не человеческое лицо.
Бессистемно, то тут, то там на теле прорастали клоки волос, а между ног вился, беспорядочно извиваясь, хвост. Милена уже давно не кричала, из меняющегося горла раздавался только тихий хрип. Но перевоплощение на этом ещё не закончились. Вытянувшиеся вверх уши поменяли своё положение и покрылись жёсткой щетиной волос. Менялось строение губ и челюстей, менялись кисти и ступни, кости таза, позвоночника и грудной клетки, волосяной покров становился всё плотней, гуще и к четырём часам утра на разодранной, испачканной кровью и потом кровати лежало странное создание. Пожалуй, самым близким по внешности животным можно было назвать лесную рысь, но и это было бы только приблизительно. В первую очередь из-за размеров. В длину она казалось, могла «переплюнуть» и тигра, в высоту достала бы человеку до пояса, и это только в холке. Шерсть, покрывавшая зверя, имела темно-коричневый, отливающий в рыжину окрас, сильнее вытянутая, чем у кошачьих морда и слишком большие клыки.
Когда зверь попытался подняться из его глотки раздался совершенно человеческий стон. Милена снова упала на кровать. О пережитой боли, тело напоминало лишь лёгким покалыванием по всей поверхности кожи. Милена тихонько всхлипнула от обиды и принялась вылизывать правую лапу, постепенно увлекаясь процессом. В голове было совершенно пусто. Тело её кардинально изменилось, но всё о чём она могла думать, это что боль исчезла. Теперь уже полностью, и её больше нет. Её не ломает, не корёжит, не жжёт и не давит. Всё ушло, а она осталась: сломанная, разбитая, усталая и переломанная. Но боли больше нет.
Прошло немало времени, прежде чем к её сознанию вернулся разум. Милена вяло удивилась тому, как ощущает собственное тело. И её ли это тело теперь? По кровати слабо постукивал кончик хвоста и острые уши отчаянно прижимались к черепу. Она тыкалась длинными плотными вибрисами в скомканное одеяло и прятала влажный нос в пропахшей болью и отчаяньем кровати. ЕЁ болью и отчаяньем. Милена заскулила и спрятала нос между лапами. От собственного запаха стало спокойнее. Как ни странно, но она прекрасно осознавала, что произошло нечто совершенно нелогичное, жуткое, не поддающееся объяснению. Но сейчас её едва ли пугало именно это.
Единственное, что сейчас по-настоящему выбивало из коли – это воспоминания о тех ощущениях, которыми сопровождался процесс превращения. Конечно, нельзя сказать, что произошедшее совсем не произвело на неё впечатления, но всё в этом мире относительно, а относительно перенесённой пытки, превращение в зверя Милену практически не волновало. На данный момент во всяком случае. Кроме того, ей казалось, что стоит задуматься об этом хоть на минуту, и она сойдёт с ума.
Конкретно в эту минуту, её пугала только вероятность, что изменения ещё не завершены полностью и мучения вот-вот начнутся снова. Но походили минуты: десять, пятнадцать, а боль не возвращалась. Спустя некоторое время ей удалось сесть. Как ни странно тело ощущалось вполне естественно, каждое движение было интуитивно понятным, хотя пока ещё немного скованным и со стороны даже каким-то ломким. Вообще, это легко объяснимо, боль позволила ей прочувствовать каждую шерстинку на преобразованной плоти. Так что казаться чужеродным тело не могло. Заинтересовавшись, Милена аккуратно встала и, сойдя с постели, потянулась всем телом, проверяя работу мышц. Сначала аккуратно, не столько чувствуя боль, сколько помня о ней. Движения были несмелыми, но постепенно становились всё решительнее, хоть и не совсем точными.
Она припала на передние лапы или вернее споткнулась запутавшись в количестве конечностей, потом на пробу легонько подпрыгнула, оттолкнувшись всеми четырьмя, покрутилась рассматривая собственный хвост, или даже поймать и внимательно изучить такой нестандартный гаджет. Ей этого, правда, не удалось, слишком уж короток тот был.
Потом повалялась по ковру, благодаря трению избавившись от зуда после проросшей шерсти. Прислушалась к собственным ощущениям и на пробу мяукнула. Получилось весьма громко. Уши сами собой прижались к голове, придав зверю вид виноватый, как у домашней кошки, нассавшей в хозяйские тапки и пойманной на этом деле. Милена несмело оглянулась по сторонам, словно опасаясь критики. Но единственный критик, Герань сидела на шкафу с такими большими глазами, словно им на морде стало мало места и они решили выпасть оттуда.
Не дождавшись ни презрительных плевков, ни аплодисментов, Милена резко встала, отряхнулась, как будто стряхивая с себя воду, и даже подрыгала передней левой и задней правой лапами. В общем, новое тело она, нашла очень даже неплохим. Сильное и гибкое – уже вполне привычное. Говорить оно правда не могло, привычные звуки из горла прорывались с трудом, и оставляли после себя неприятно скребущее ощущение в глотке. Да и звучание было как у того кота из ролика на ютубе.
В целом ситуация уже перестала вызывать такой ужас, как несколькими десятками минут ранее. И в этот момент Милена начала ощущать в голове уже привычную тяжесть, а в костях знакомую ломоту. Всё на что её хватило, от страха и жалости к себе это завыть и рухнуть на пол закрыв нос лапами. Её уже трясло, хотя боль была ещё и не сильна. Однако уже спустя несколько мгновений, ещё до того, как она успела подумать, как наглотаться обезболивающего, подло спрятанного в ящике на кухне, все ощущения вернулись в полном объёме. На этот раз из горла зверя раздался лишь полный муки стон.
Обратное превращение заняло гораздо меньше времени, чем предыдущее. И к половине пятого на полу комнаты лежало обнажённое девичье тело, совершенно немного изменившееся со вчерашнего вечера.
Часы на микроволновке показывали семь минут шестого, когда Милена надсадно хрипя и кашляя, попыталась подняться с пола. От слабости её трясло и шатало даже на четвереньках. Хватаясь за стены, и с трудом вписавшись в дверной косяк, она дотащила своё тело до ванны. И потратила больше минуты, только на то чтобы дотянуться до выключателя и попасть по нему открытой ладонью.
Когда свет наконец-то зажёгся, она едва обратила на это внимание, потому что перед глазами то и дело становилось темно и плавали разноцветные круги. Потребовались ещё большие усилия, чтобы дотащиться до бортика ванны. Совершив этот подвиг, Милена думала, что проблюётся от восторга, но скрутивший спазмом желудок выдал только невразумительную каплю желчи, обжёгшую пищевод.
Тогда она потянулась к смесителю и, добившись первой невразумительной струйки воды – припала к ней в надежде избавиться хотя бы от этого привкуса, а в идеале ещё и усмирить скрутивший желудок. Через пару глотков в голове немного просветлело и, собравшись с силами Милена открыла живительную влагу на полную. Вот что ей стоило поставить обычный смеситель с одним регулятором? Нет, надо было выпендриться и установить два красивых вентиля с розовыми набалдашничками, ещё и цвет-то такой противный. Б-р-р-р.
Оценив живительный эффект влаги, Милена делала большие глотки, отправляя в желудок такие вкусные, пусть и слегка ржавые миллилитры. Чтобы через пару мгновений извергнуть их обратно, глухо кашляя и задыхаясь. Но начало было положено. В голове слегка прояснилось и Милена перекинула себя через бортик ванной, позволяя воде смыть пот и кровь, параллельно заглатывая всё новые порции воды. Больше её не рвало, а уже через десяток минут она почувствовала себя достаточно живой, чтобы доползти до холодильника.
Голову ещё немного вело, поэтому по пути Милена пересчитала плечами все дверные косяки, запнулась обо все коврики и саданулась ногой об стул, благополучно его опрокинув. Но всё же её состояние было достаточно трезвым, чтобы дойдя до ящика с бельём одеть трусы и сунуть туда прокладку. Как вода смывала с ног кровь она уже видела, а снова мыться потом не хотелось. На футболку Милена едва не забила, но поддавшись порыву цивилизованности, натянула и её, попутно запутавшись в рукавах и горловине, словно их там было больше восьми, как для осьминога. Дорога до холодильника стала труднее, чем путь израильтян через пустыню, но значительно короче. Честно-то говоря, в голове опять поселилась чернота, а в ушах звон, поэтому почувствовав на лице холодный воздух, Милена могла только похвалить встроенный GPS.
Сначала взгляд пал на колбасу и живот благостно заурчал. То что происходило дальше выглядело хуже чем ночью. Остаётся только сказать, что шкурки она не снимала, а уже выплёвывала и что холодная комковатая овсянка была съедена при помощи отнюдь не ложки. Упомянем только что мыться Милене потом всё же пришлось.
Во всяком случае, после принятых мер и опустошенного холодильника, она готова была почувствовать себя человеком. Слабым и больным, но всё-таки человеком. И, к сожалению, только почувствовать, признать себя человеком после ночных событий было сложно. Объективно говоря Милена не задумывалась о том что произошло. Большую часть она не то чтобы совсем не помнила, но очень сильно не хотела вспоминать. Впрочем, несколько минут в теле зверя запомнились хорошо. Немного смазано, но хорошо. И как бы ни ломило мышцы и не подводило живот, Милена всё ещё чувствовала глубоко внутри себя этого зверя. Конечно, очень хотелось сказать, что как герои книг она с ужасом чувствовала тёмную сущность внутри собственной души, сейчас спящую, но готовую в любой момент, вот-вот… на самом деле ничего такого к великому облегчению, Милена не ощущала.
Просто летающая под потолком муха раздражающе громка жужжала, а запах перенесённых ей самой страданий так наполнил комнаты, что пришлось открыть нараспашку все окна, безжалостно выстуживая квартиру. И ощущение от пребывания в квартире кошки было немного странным. Не запах туалета конечно, на который плюются все, кто никогда не имел в доме это «простое в эксплуатации» животное. А именно ощущение присутствия. Так что, спохватившись длительной тишине и спокойствию утра, Милена обнаружила пропажу на самом высоком шкафу в доме.
Герань забилась в дальний угол и смотрела на хозяйку так, словно на её месте находиться страшный пришелец, с однозначным намерением слопать чудесную, наверняка такую вкусу-у-усную кисю. Учитывая, что с ней творилось всего несколько часов назад, винить кошку было не за что.
Чтобы достать ополоумевшее от страха животное со шкафа, Милене пришлось нести стул, с которым совсем недавно умудрилась подраться и уже с него тянуться за кошкой. Герань смотрела на неё далёкими от благодарности глазами. Она шипела и плевалась, пока Милена балансировала и матюкалась на стуле, но стоило ей утвердиться на шаткой конструкции, которую собой представлял этот стул, бывший, кажется, старше самого дома, как она страшно завыла, всем своим видом демонстрируя, что сотворит с собой нечто противоестественное, если чудище потянется к ней.
Чудище с ясной до звона головой и болящими мышцами во всех возможных и невозможных местах, не вняло такому доходчивому предупреждению и протянуло свои чёрные от пыли, (ибо ну кто вытирает пыль на шкафу?) руки в сторону животного. Кошка раскрыла глаза ещё больше, так, что Милена испугалась, как бы они не выпали нафиг, и не прекращая завывания, сиганула со шкафы прямо на пол, а оттуда в открытое окно.
Дерево за окном манило всех котов округи, и нередко там исполняли свои рулады дворовые кавалеры, страстно поглядывая на изводящуюся от тоски серую красавицу. Которую, в свою очередь, отгоняла от окна злая хозяйка, обещая, что если при прыжке к очередному ухажёру она не долетит и сломает себе лапы, то к ветеринару её никто не понесёт. Оказалось, что при правильной мотивации кошка способна не столько к длинным прыжкам, сколько к коротким полётам. И хватко уцепившись коготками за ветку, сноровисто, словно и не прожила все свои три года в квартире, спустилась вниз, исчезнув из поля зрения.
Милена проводила её ошарашенным взглядом, не успев даже испугаться, как следует. Словно во сне она начала спускать со стула и естественно навернулась, больно плюхнувшись копчиком прямо на пол. И уже там разревелась. Жалко было не столько сбежавшую кошку, доставшуюся от бабушки вместе с квартирой, сколько себя. Свою несчастливую жизнь, пережитый страх и боль, и ноющий копчик.
Размазывая по лицу слёзы, она поставила стул на место, закрыла распахнутые окна и легла на диван, укрывшись пледом, купленным по случаю в икее.
Проснулась только в третьем часу дня, с ясной головой, слипающимися глазами и подводящим желудком. Первым делом Милена обшарила холодильник, добыв уцелевшую с утра пачку пельменей, и высыпала все в большую кастрюлю. Поняв, что этого возможно не хватит, она прошуршала на полках и отрыв макарон, вывалила их к пельменям, посолила и добавила сушёной зелени и оставила вариться. Сама же тяжёлым взглядом обведя кухню и прикинув, что твориться в спальне отправилась закладывать постельное в машинку. И так-то заставить себя лечь на эту же постель было не просто, так ещё не хватало, чтобы бельё пахло кровью и мукой.
Снова оказавшись в ванной, Милена бросила изучающий взгляд в зеркало и остановилась, с ужасом глядя на своё отражение.
На самом деле она никогда не была толстой, а за счёт роста, всего двадцать сантиметров уступивших двухметровой отметке, всегда казалась ладной хоть и полной девушкой. Правду выдавали только весы, но их числа она никому не говорила. Теперь же из зеркала на неё смотрела заморенная глиста с выступающими рёбрами, благо под всё ещё не слишком маленькой грудью. Своим третьим размером Милена особенно гордилась и не хотела бы его потерять.
Глаза запали и казались почему-то особенно яркими в обрамлении окружающей их черноты. Короткие, по плечи русые волосы без расчёсывания и от частого мытья превратились из традиционного беспорядка в откровенные колтуны. От румянца на щеках не осталось и следа. И вообще выглядела она на удивление бледно и нездорово даже если забыть про откровенные признаки усталости и перенесённых страданий.
Плюнув на, и без того, постоянно расстраивающую её внешность, Милена закончила с уборкой и, съев массу из пельменей и макарон, не отказавшись так же и от бульона, завалилась в чистую постель. Эти сутки оказались какими-то слишком тяжёлыми.