Займ
– День добрый.
– А?
– День добрый.
– Чего?
– День добрый, говорю.
С ума я сошел, что ли… очень похоже. Да не похоже, так оно и есть. Продираю глаза, голова раскалывается, осколки головы падают на пол. Как во сне смотрю на иссиня-лиловое нечто, как оно возвышается надо мной, хлюпает, фыркает, сморкается, выговаривает – день добрый.
А говорили люди добрые, полбутылки достаточно будет. Не-ет, мы же умные самые, мы же, как в сказке, где богатыри зараз три бочонка вина выпивают…
Ну-ну.
– А… чего?
– Ду юс пик рашн? – клокочет месиво.
– А-а… спик. Рашн…
– Так день добрый. А-а-а… – месиво колышется, вздрагивает, – утро доброе.
Жуткий голос, человеческий и в то же время не человеческий.
– Утро добрым не бывает.
– Но… мне велели… сказать… утро доброе.
– Кто велел?
– Хозяин велел… заругает хозяин… не понравилось вам… заругает теперь…
Спохватываюсь.
– А, не, не, понравилось. Доброе утро. Вы хозяину скажите, что мне все понравилось, чтобы он вас не ругал.
Месиво оживляется, кажется, радуется.
– Спасибо… большое… спасибо.
Пауза.
Пытаюсь встать, голова тяжелая, голова тянет назад. Осторожно откашливаюсь.
– Так… чему обязан?
– Меня просили вернуть вам то… что мы брали.
Пытаюсь вспомнить, что брало у нас вот это вот нечто. Хоть убей, ничего не вспоминается. Вчера вроде не до такой степени наклюкался, чтобы вот так… так…
– Вот, – нечто вываливает на стол пустоту. Осторожно пробую пальцем стол, нет ли чего-то невидимого. Нет. Ничего. Совсем.
– Э-э-э… а это что?
– Вам виднее… Это же ваше.
Снова откашливаюсь, чуть не давлюсь слюной.
– То есть вы сами не знаете, что принесли?
– Не знаю. Не знаю… я же только передать должен. Только передать.
– Вы меня с кем-то путаете.
– Путаю?
Жуткий голос. Без эмоций. Голос, от которого хочется бежать.
– Ну да. Мы… я… ничего у вас не брал.
– Не брали? Вы что, разве не заметили, что брали у вас… – месиво клокочет, фыркает, пузырится, – там не заметить нельзя, там такой зазор, такой зазор огромный, там столько не хватает…
Не понимаю, на всякий случай говорю:
– Нет там зазора никакого, все там хватает.
Существо клокочет.
– Так значит…
– …значит, это ошибка. О-шиб-ка. Вы перепутали.
Месиво вздрагивает, колышется.
– Ошибка… простите…
Кое-как поднимаюсь с кровати.
– Ничего страшного.
– Меня будут ругать…
– Нет, нет… вы им скажите там, я просил, чтобы вас не ругали.
Лиловое нечто подхватывает со стола что-то невидимое. Отхлынывает в сторону, смотрит на линолеум, заляпанный не пойми чем.
– Простите. Я здесь…
– Ничего, ничего страшного. Я уберу.
– Уберете?
– Ничего, ничего. Я тут еще раз в десять больше напоросятничаю, мне только волю дай…
Он уходит. Как-то странно уходит, вот только что был – и уже нет. Кажется, если бы он еще раз так ушел, я бы понял, как именно он это делает.
Но я знаю, что он уже не вернется.
Моросит дождь за окном, мелкий, осенний, небо плачет, не может выплакаться.
Кое-как доволакиваю себя до стола, кое-как включаю чайник. Пить, пить, пить, кофе, кофе, кофе, любой ценой вернуть себя к жизни.
Возвращаюсь к жизни.
Возвращаюсь к расчетам.
Нет. Сначала к расчетам, потом к жизни.
Нет. К жизни вообще как-то не получается.
Читаю последнее, что накропал вчера, до дверного звонка, до а-а-сколько-лет-сколько-зим, до пьяного угара…
Мельчайшей частицей в настоящее время признан Т-кварк (истинный кварк). Далее наблюдается огромный зазор в диапазоне мелких частиц. Данный зазор замыкают планковские длины. Есть предположение, что пустой диапазон содержит множество частиц, не открытых современной наукой. Однако, предполагаемые частицы никак не проявляют себя в нашем мире, поэтому…
Начинаю понимать.
И странно, что начинаю понимать, когда голова соображает хуже всего.
Хватаюсь за стены, кое-как бреду через комнаты, почему-то распахиваю дверь в подъезд – хотя точно помню, что он уходил не через входную дверь…