24
Немцы расположились на краю большой поляны, вдоль дороги. Пяток мотоциклов, одна бронемашина и грузовик.
– А на кой черт им грузовик? – прошептал Колобков. Он был еще бледен и слаб, но утром сам поднялся в строй.
Иван кивнул в сторону. Там, чуть поодаль, сидели на корточках какие-то люди. Без сапог, в одних обмотках, в рваной одежде.
– Кто там? Не вижу… – Колобков прищурился.
– Пленные, – ответил Лопухин.
Дымился костерок. Какой-то фриц ковырялся около закопченного котелка, остальные отдыхали. Часовые откровенно скучали. Только те, что держали под прицелом пленных, были настороже.
– И кой черт они ждут? – снова поинтересовался Колобков.
– Не знаю. Верного момента. Может, не все еще на местах…
Дима посмотрел на него непонимающе. А потом пояснил:
– Да я не про наших. Я про немцев! Явно же ждут чего-то…
Иван пригляделся.
И верно. Пара человек торчала на дороге, то и дело всматриваясь куда-то вдаль. У остальных вещи были сложены, немцы готовились выступить в любой момент. Но котелок, костер… С одной стороны, привал. С другой – максимальная собранность.
– Ерунда какая-то…
Наверное, надо было предупредить Болдина. Но он не успел…
Выстрел звонко хлестнул по ушам, и обмякший пулеметчик соскользнул с брони. Ивану показалось, что весь лес закричал! Вскинулся!
По спине Ивана будто прокатилась волна, кожа покрылась мурашками! Так перед дракой у обезьян встает шерсть дыбом. А человек? Чем он хуже?
И Лопухин тоже завопил! Бессвязное! Изнутри! Настоящее!
И кинулся туда, вперед, целясь из «нагана» в того немца, который уже повел черным дулом «шмайсера» в сторону пленных… И сейчас нажмет! Уже нажимает!!!
Иван утопил курок, понимая, что стрелять на бегу – занятие глупейшее, нелепое!
«Наган» гавкнул коротко, еще раз, еще.
Пули бездарно ушли в сторону. А немец дал короткую очередь по пленным и опрокинулся на спину. Мотнулся в воздухе ремень автомата. Это Юра, тот самый тунгус-охотник, лежа на границе леса, спокойно и беспощадно укладывал пулю за пулей по людям, как по картонным мишеням.
Мотоцикл взревел и тут же захлебнулся. Перелетела через руль горбатая фигура водителя.
И тут, как взбесившиеся часы, как механизм, отмеряющий каждым движением чью-то смерть, загрохотал пулемет!
Коротко свистнуло мимо уха. Ивану показалось, что он ощутил даже ветер от пронесшейся пули. Упал бежавший рядом боец.
Не зная, что делать, Лопухин продолжал нестись вперед, пока пули не начали вспарывать землю у самых его ног.
Иван рухнул на землю, обхватил голову ладонями. Потом перекатился на спину, прицелился в бронемашину, в едва видимую голову стрелка. Выстрел!
Мимо.
Выстрел!
И пуля, взвизгнув, ушла в небо.
Воспользовавшийся моментом мотоциклист исчез в пыли дороги.
И кто-то в белой рубахе бежит к броневику! Прыгает внутрь… Пулемет замолкает…
Девять убитых, восемь раненых. Пятеро освобожденных пленных. Двести с чем-то слов и девять жизней, которых уже никогда не вернуть…
Когда Иван забрался внутрь броневика, он увидел залитую кровью белую рубаху пленного и перекошенное лицо пулеметчика. И еще бледные руки, мертвой хваткой вцепившиеся в горло немцу. Наверное, это страшно, когда тебя душит уже мертвый человек.
С мертвецом невозможно договориться, его нельзя остановить. Его нельзя даже убить.
– Приготовиться!
Иван выпрыгнул из броневика и увидел, как двое бойцов переодеваются в немецкую форму. Остальные спешно растаскивали оружие и бежали к дороге.
– Что там?
– Танки… – выдохнул какой-то боец. – Танки…
Из грузовика выволокли два ящика с гранатами.
– В укрытие! – орал майор Верховцев. – Живее! Живее, ребята!
Поняв, что добежать до придорожной рощицы уже не успеет, Иван снова нырнул в броневик. Заметался в узком пространстве. Увидел только, как переодетые немцами красноармейцы волокут трупы фашистов на дорогу.
Сам даже не зная зачем, Иван стащил с убитого пулеметчика каску и китель, нацепил все это и выбрался к пулемету. Чужая, с мертвого тела, одежда неприятно касалась шеи.
Пулемет был большой, но вполне понятный. Каждая деталь на своем месте. Тут потянуть, тут придержать – и готово…
Иван развернулся в сторону приближающейся техники и поразился ощущению власти, которое испытывает, наверное, каждый взявший в руки тяжелую крупнокалиберную смерть.
По дороге шли два танка, четыре грузовика и легковушка.
Увидев солдат в немецкой форме, машущих руками, танки остановились. Легковая машина встала у обочины. Из первого грузовика выскочили трое и бодрой рысью побежали к «голосующим».
– Вот и все… – прошептал Иван, вылавливая в прицельную рамку легковой автомобиль. – Вот и все… Все…
Он слышал, как бьется сердце. Как кровь в висках отсчитывает секунды. Колени гадко завибрировали, слюна во рту сделалась тягучей… Еще шаг, еще!
С невероятной ясностью, будто в медленном кино, Иван увидел, как отделилась от кустов маленькая черная точка. Как блеснула на солнце металлическим брюшком, приближаясь по широкой дуге к броне танка.
Лопухин зажмурился, набрал в грудь побольше воздуха и заорал:
– А-а-а-а-а-а!!!
Указательный палец утопил спусковой крючок!
Пулемет подпрыгнул и затрясся, как больной, выплевывая и выплевывая свинец!
В сторону полетели раскаленные гильзы!
Иван уже не видел, как летят гранаты, как в упор расстреливаются грузовики, как горят танки. Лопухин слышал только себя, свое надсадное:
– А-а-а-а-а-а!!!
И давил на курок до тех пор, пока пулемет не заклинило к чертовой матери…
Когда механизм замолк, Иван кинулся наружу, на ходу стаскивая с себя шлем и китель. Подхватив лежавший на земле автомат, он дернул затвор и кинулся к дороге. Там, где катались в пыли сцепившиеся люди. Но не успел. Рукопашная схватка была короткой. На дороге остались лишь трупы в немецкой форме и горящая техника.
Уходили спешно. Буквально бегом, на плечах волоча трофейное оружие. Впереди тяжело топали бойцы с ящиками гранат. Следом за ними несли два целых пулемета. Сам Болдин обвешался «шмайсерами» и едва двигался. На Лопухина навесили несколько неподъемных полевых аптечек.
Тяжело было всем.
Но что-то изменилось в людях. Что-то особое проявилось в лицах, чувствовалось в каждом движении, в шагах.
Будто бы свободней стало дышать…