Вы здесь

Вечная ночь. Глава седьмая (П. В. Дашкова, 2006)

Глава седьмая

Плоская деревянная шкатулка размером не больше школьной тетради, изнутри оклеенная черной бархатной бумагой, хранилась в тайнике на антресолях. Там, в конвертах из папиросной бумаги, лежали пряди волос. Золотистая, похожая на лепестки желтой хризантемы. Рядом с ней пара серебряных сережек с аметистами. Рыжая, как язычок пламени. Золотое колечко с темным крошечным рубином. Пепельно-русая, короткая и жесткая. Серебряная цепочка с крестиком.

Странник сел на пол, стал бережно перебирать и рассматривать свои сокровища. На лице его застыла отрешенная, почти идиотическая улыбка, глаза затянулись матовой пленкой.

Просидев так минут двадцать, он дернулся, как будто его ударило током. Осторожно сложил в шкатулку свои трофеи, в том числе новые, мягкую каштановую косичку и медальон. Встал, подошел к шкафу, достал небольшой элегантный портфель, погладил мягкую черную кожу, щелкнул замочком и убрал в портфель шкатулку. Потом закрыл антресоли, сложил стремянку.

– Хороший мальчик. Умница, – шелестел в тишине ласковый шепот, – теперь успокойся и поешь. Ты ничего не ел целые сутки. Ты голоден. Ты получил свежую порцию космической энергии. Но пищу телесную это не заменяет. Ты заслужил вкусный обед. Ты заслужил. Ты хороший мальчик.

Странник правда проголодался. Пока оттаивали в микроволновке куриные крылышки, он занялся уборкой. Отнес стремянку в туалет. Перемыл посуду, протер плиту, подмел пол. Обычно он занимался уборкой под музыку. Лучше всего Моцарт или Вагнер. Но сейчас нужна была тишина.

– Ты освободил еще одного ангела. Осознаешь ли ты свое величие? Достоин ли ты своего уникального дара, своей великой миссии?

Ему хотелось ответить, вступить в диалог, но он пока не решался. Он боялся, что скажет что-нибудь не то, и продолжал молча наводить чистоту, при этом наблюдая за собой со стороны. Крепкий мужчина в спортивном трикотажном костюме, в теплых тапочках. Лицо хмурое, напряженное. Веник в правой руке, совок в левой. Руки сильные, красивые. Движения четкие.

– Ты все сделал правильно. Но этого мало, мало. Ни на минуту ты не должен забывать о своей священной миссии.

Он уронил веник и совок, медленно опустился на пол, сжал виски.

– Я знаю, как больно тебе, как трудно, но кто же, если не ты? Хочешь сказать, тебе их жалко?

– Да. Жалко, страшно. Жалко тех, кого не могу спасти. Страшно, что я один, а их много, и надо возвращаться в их мир, жить по их законам.

– Ты не живешь по их законам. Ты разведчик в тылу врага.

Он сглотнул горький комок, шмыгнул носом. Слезы подступали к глазам, ему было стыдно, что он такой сентиментальный. Микроволновка звякнула и выключилась. Он не заметил, не услышал. Шепот заполнил собой все пространство кухни, и в голове у него ничего не было, кроме этого шепота.

– Они жертвы Апокалипсиса. Они дети. Ты спасаешь детей. Как в твоей любимой книжке «Над пропастью во ржи» Сэлинджера, помнишь? Ты один, и много маленьких детей, играющих над бездной. Ты ловишь их, чтобы они не падали. Ты не должен останавливаться. Гоминиды повсюду, ты чувствуешь в воздухе смрад их ядовитого дыхания, на дверных ручках в общественных местах остается пот их похоти. Они питаются гибелью детей, обращая их в себе подобных. На генетическом уровне. Юные новообращенные самцы и самки гоминидов отличаются особенной, дьявольской привлекательностью, они вульгарны и порочны. Они чудовищно сексуальны. Ты знаешь, что все зло от похоти. Первые люди, совершив грехопадение, добровольно уподобились зверям. Это был их выбор. Совокупление, похоть они предпочли райскому блаженству. Они покинули мир света ради вечной ночи. И звери обрели власть над ними. Совокупляясь, люди становятся гоминидами. Ты – разведчик, ты – агент света в мире тьмы, ты – посланник чистоты в мире грязи, ты – Странник, твой дом далеко отсюда.

Шепот сгущался, становился сплошным гулом. Он не мог разобрать слов. Ему казалось, голова его сейчас взорвется. Нет, все-таки он еще не вернулся из царства света, он не может жить, как следует, здесь и сейчас. Он завис в каком-то вязком промежуточном пространстве, и если это состояние продолжится, гоминиды скоро почуют в нем чужака, смертельного врага. Начнут замечать странности в его поведении, шептаться за спиной. Понятно, чем это кончится. Они его уничтожат.

Он попытался зацепиться за что-то реальное. Единственным звуком, который прорывался сквозь потусторонний гул, было урчание в его животе. Голод. Надо приготовить себе еду. Гоминиды обычно включают телевизор, когда ужинают на своих кухнях. Надо действовать здесь и сейчас, как они. Даже наедине с собой надо притвориться мутантом, питекантропом в человеческом обличье. Ему ведь удавалось это целые полтора года. Ему удается это в течение всей его жизни.

Странник поднялся с пола, нашел пульт, включил телевизор. Там симпатичная мультяшная помидорка пела песенку о том, как хочет стать томатной пастой. Это выглядело вполне безобидно и даже мило. Но Странник видел, как вылезают из телевизора щупальца. Слизистые, мутные, очень сильные, они с мокрым чмоканьем рвутся сквозь экранное стекло наружу и заполняют своим змеиным шевелением все пространство маленькой кухни.

Реклама – одно из очевидных воплощений зла. Переливчатое разноцветное чудовище, гигантский спрут с круглым циклопическим глазом и множеством пухлых влажных ртов, похожих на присоски кальмара. Рты шевелятся, орут и шепчут разными голосами: купи! Купи! Отдай свои денежки, скорее, сию минуту!

В каждом щупальце трясутся, как погремушки, банки колы и пива, головы с пересаженными волосами, прозрачные торсы, внутри которых происходит силиконовое пищеварение, стиральные порошки, чипсы, автомобили. Реклама создает картинки фальшивого земного рая, пестрые декорации, за которыми ад, смрад. Конец света наступил, но никто не заметил этого, потому что все смотрят рекламу.

– Успокойся. Тебе надо поесть и поспать.

Это был не потусторонний шепот, а собственный его голос.

– Ты хороший мальчик. Ты все сделал правильно. Не бойся спрута. Ты сильней. Ты очень сильный и красивый. Не бойся гоминидов. Веди себя разумно и осторожно, как подобает разведчику. Будь бдителен, и они никогда не почуют в тебе чужака. Ты справишься.

Он вытащил крылышки из печки, налил на сковородку оливковое масло, поставил на огонь и стал чистить чеснок. Масло зашипело. Он положил дольку чеснока в давилку. Крылышки на сковородке, белые, нежные, вдруг напомнили ему переплетенные хрупкие конечности детей в порнофильме.

Он сел за стол, прошелся по каналам. Нашел новости. Страннику хотелось увидеть сюжет, посвященный ему. Совсем не обязательно, что покажут, это обычные новости, не криминальные. Но вдруг? Мало ли?

Густо загримированный ведущий рассказывал о скучных, незначительных событиях. Спорт сменился прогнозом погоды, сообщили, что к концу недели обязательно потеплеет. Он понял: о теле ничего не скажут.

Странник любил смотреть криминальные новости. В них иногда, сами того не желая, гоминиды сообщали правду о себе. Картины кровавой бессмысленной жестокости были изнанкой рекламного рая. Каждый раз, прямо или косвенно, они напоминали Страннику о его миссии, помогали окончательно вернуться из мира теней и жить дальше, здесь и сейчас.

Совсем недавно, в течение полугода, о нем говорили с телеэкрана часто и подробно. Ему нравилось оставаться единственным существом на свете, которое знает правду о том, что произошло в лесополосе неподалеку от кольцевой дороги и почему там лежит обнаженное тело мертвого ребенка.

«Это я сделал, дурни, животные! Я поймал дитя над пропастью и освободил ангела!»

Он осознавал свое величие. И спокойно, уверенно продолжал жить среди гоминидов. Сильный, очень сильный самец.

* * *

Зацепе удалось провести переговоры на пять с минусом. Он поднял цену до потолка, при этом отказался участвовать в черном пиаре. Он убедил Маню Боеголовку, что нет ничего лучше, чем позитивная информация о кандидате, поданная грамотно, тонко, ненавязчиво. Если сейчас прозвучит ответный залп, господин Лаврентьев в глазах избирателей станет таким же циничным негодяем, как его конкуренты. Народу надоели политики, которые поливают друг друга дорогостоящим печатным дерьмом. Лучше в спокойном задушевном интервью Василий Сергеевич заявит, что, конечно, мог бы дать сдачи клеветникам и так же, как они, оплатить черный пиар, но он никогда не опустится до этого.

Маня сначала хмурилась, нетерпеливо качала ногой, обутой в высокий лаковый сапог, но в какой-то момент вдруг расслабилась. Николай Николаевич умел убеждать.

Минус он мысленно добавил к пятерке потому, что не отключил мобильник в самом начале переговоров. Это был резервный телефон. В аппарате стояла sim-карта, купленная в Риме на чужое имя. Два года назад он поклялся себе, что никогда не будет включать этот аппарат при посторонних, тем более говорить по нему. И вот надо же, нарушил клятву. Между прочим, впервые.

Он потерял контроль над собой. В конторе, в кабинетах высоких чиновников, на теннисном корте, в ресторанах, в машине, в постели с женой он скучал и томился. Он постоянно смотрел на часы. Он жил в особом временном измерении, от встречи до встречи с Женей Качаловой. Ему хотелось поскорей отделаться от работы, от семьи и нестись к ней. Женя была единственным существом на свете, которое он любил, в первый и в последний раз в жизни.

Каждый ее жест, гримаски маленького чистого лица, изгиб тонкой спины, тяжесть и запах волос, прозрачные легкие пальцы, все в ней было для него как наркотик, без нее он переживал мучительную ломку. Разве мог он представить, что с ним когда-нибудь такое произойдет?

Николай Николаевич Зацепа был нормальным, здоровым, сильным человеком. Отличник и комсомольский лидер. Студент Института международных отношений. Сотрудник советского консульства в Риме. Разумная женитьба на дочери посла. Двое детей, мальчики. Блестящая дипломатическая карьера. За всю жизнь – ни одного лишнего слова, ни одного случайного поступка. Никому из его знакомых, друзей, сослуживцев, тем более – жене и сыновьям, в голову не могло прийти, что его нестерпимо тянет к девочкам-подросткам.

Он регулярно, энергично выполнял свои супружеские обязанности. Принимал стимулирующие витаминные препараты, небольшую дозу алкоголя, закрывал глаза и представлял на месте супруги какую-нибудь одноклассницу сначала старшего, потом младшего сына.

Когда именно это началось, он не знал. Он вообще старался не думать об этом. После сорока его жизнь дала трещину, внутренний разлом угрожающе рос. Было два Зацепы. Один – полноценный мужчина, верный муж, примерный отец. Другой – похотливое одышливое «нечто». Налитые кровью глаза, умоляющие и бесстыжие. Потные лапы невыносимо чешутся, когда рядом тоненькая беззащитная девочка лет двенадцати. Во рту наждачная сухость, язык прилипает к небу, губы к зубам. Между ног раскаленный пульсирующий камень, «чертов палец», весом в пуд.

Много лет он жил в Риме, свободно читал по-итальянски и по-английски, мог покупать порнографические книжки и журналы, соблюдая определенную осторожность, мог заглядывать в кинотеатры с богатым порнорепертуаром на любой вкус, мог, наконец, пользоваться малолетними проститутками. Но никогда ничего этого он не делал. Он не шел на поводу у своего второго безобразного «я», не давал ему поблажек. Умный, сильный Зацепа презирал и ненавидел это внутреннее «нечто».

Зацепа-интеллектуал не мог жить без книг, но упорно не признавался себе, что в литературе, как художественной, так и научной, более всего интересует его тема физической любви между взрослым мужчиной и маленькой девочкой.

Он перечитывал римских историков, не замечая, что рассеянно листает страницы в поисках нескольких конкретных эпизодов. Труды о древних языческих обрядах, об инквизиции, ведовстве и черных мессах, о быте и нравах первобытных африканских племен, даже Ветхий Завет – все содержало в себе дозу наркотика, того самого, которым питалось внутреннее «нечто». Дети, невинные жертвы варварских традиций, суеверий, дьявольской похоти. Дети, совращенные, изнасилованные, убитые, вызывали у доброго Зацепы острую жалость, между тем как «нечто» истекало газированной слюной.

Все, что касалось соития взрослого с ребенком, пахло кровью, кошмаром, психической патологией. Удачливыми собратьями «нечто» во временах и пространствах оказывались такие симпатяги, как Тиберий, Калигула, маркиз де Сад, Лаврентий Берия, раскрашенные голые африканские вожди, жирные восточные шейхи, средневековые колдуны, вампиры, сатанисты, уголовники, маньяки.

Если бы Зацепа мог избавиться от своего безобразного второго «я», удалить его, как опухоль, он, не задумываясь, согласился бы лечь под нож. Но нельзя же, в самом деле, явиться в медицинское учреждение и сказать: кастрируйте меня!

Единственным утешением для страдальца стала великая книга Набокова «Лолита». Когда она впервые попала к нему в руки, он ожил, он решился взглянуть на свое «нечто» без брезгливости. Оказалось, в его тайной страсти есть не только жестокость, грязь, но и высокая поэзия. Все не так ужасно – даже наоборот, прекрасно, романтично. Он не выродок, не чудовище. Он принадлежит к тайному клану избранных, наделен особенным утонченным чувством красоты, которого нет у других, обычных людей.

«Лолиту» интеллектуал Зацепа читал раз десять, по-английски и по-русски, и знал почти наизусть. Под влиянием книги внутренний разлом постепенно зарастал, рубцевался. В результате между Зацепой и «нечто» наладились вполне добрососедские отношения. Они понимали и щадили друг друга. «Нечто» не лезло в официальную стерильную жизнь Зацепы, не заставляло его краснеть, потеть, носить широкие брюки и прятать глаза. Зацепа, в свою очередь, дарил своему тайному товарищу тихие безопасные радости. В гениальной книге содержалось немало рецептов, как утешиться бедному художнику, не обижая девичью чистоту и не рискуя собственной шкурой.

Городские парки, спортивные площадки, бассейны, теннисные корты, катки, праздничные детские концерты в школе при посольстве, семейные вечеринки с друзьями, у которых есть дочери не старше пятнадцати, наконец, пляжи, море. Иногда какую-нибудь хрупкую девочку надо было научить плавать, кататься на коньках и на роликах, правильно держать теннисную ракетку, подсадить на велосипед или на пони.

Все знали: Николай Николаевич очень любит детей, легко находит общий язык с подростками. Для жены и друзей он придумал легенду, что всегда мечтал о дочери. Сыновья – это замечательно, однако хочется еще и девочку.

Зацепе исполнилось пятьдесят. Сыновья выросли, вокруг них уже вились не феи-малолетки, а зрелые неинтересные девицы. Зацепа затосковал. Но тут же судьба подкинула ему новую шальную надежду. Его сорокашестилетняя жена была беременна. Ультразвук показал, что плод женского пола.

«Нечто» ликовало. Осторожный Зацепа перечитал великий роман, чтобы поделиться радостью с господином Гумбертом, и получил от любимого героя очередной набор изысканных рекомендаций.

В конце шестого месяца его супруга родила мертвого ребенка. В душе Зацепы разразилась черная буря. Он впал в депрессию, ему вдруг стало казаться, что, припадая ухом и щекой к выпуклому животу супруги, он как-то метафизически напугал эмбриончика либо вообще спалил бедную крошку потоком своих огненных биоволн.

Между тем дипломатическая карьера Зацепы развивалась блестяще, новый министр собирался назначить его послом. Однако перед Николаем Николаевичем замаячили другие, более заманчивые перспективы. Он подал в отставку, вступил в совет директоров мощного международного концерна, стал правой рукой теневого российского олигарха, приобщился к баснословным капиталам, которые выкачивались из разоренной России, попал в стихию бандитских разборок, скандалов и заказных убийств. Однако по природе своей Зацепа был слишком осмотрителен, чтобы получить пулю в лоб, тюремный срок или стать по-настоящему богатым человеком. В критический момент он отошел в сторонку, осел в удобной нише, на должности председателя правления ЗАО «Медиа-Прим». Под его руководством выходило несколько толстых, ежемесячных, и тонких, еженедельных, глянцевых журналов.

В Риме у него была квартира, имелась вилла на побережье. В Москве они с женой занимали небольшой пентхаус на Кутузовском проспекте и строили грандиозный дом в дачном поселке, в двадцати километрах от Москвы.

Сыновья получили образование в Англии, младший остался там жить и работать, женился на англичанке. Старший вернулся в Москву, занял должность главного редактора самого престижного журнала из тех, что издавало «Медиа-Прим». Жена его, фотомодель Ева, родила девочку Лизу. У Николая Николаевича появилась прелестная маленькая внучка.

«Нечто» постарело, присмирело, безопасность Лизы была гарантирована. Пережитая черная буря уничтожила мечты об инцесте. Внучку Зацепа любил, как положено деду, чистой бескорыстной любовью. Великая книга спокойно дремала на книжной полке, в ряду полного собрания сочинений Набокова.

Интернет предлагал сотни, тысячи платных девочек, любого возраста, на любой вкус. Ночами по обочинам проспектов и шоссе топтались на все готовые малолетки. Газеты, журналы пестрели рекламами разных салонов, VIP-саун и массажных кабинетов, где наверняка можно было заказать себе не только взрослую, но и маленькую фею. Но Зацепа слишком много страдал, чтобы под старость утешаться грубой пародией на любовь. Он понимал: «нечто» не насытится платным казенным соитием, останется горечь разочарования, страх разоблачения и венерических болезней.

В теплое время года Николай Николаевич иногда приезжал в Парк культуры, смотреть, как катаются на роликах девочки-подростки. И вот однажды, два года назад, в начале мая, прямо на него налетела девочка, не старше одиннадцати, тоненькая, маленькая, разгоряченная. Длинные каштановые волосы отливали медью на солнце. Она разогналась, не успела затормозить, неслась наперерез открытому прогулочному трамваю. Но Зацепа оказался рядом и поймал ее в свои объятья.

– Ак-куратней! – От волнения он стал косноязычным.

Она подумала, что он говорит с сильным акцентом, решила, будто перед ней иностранец. Правда, долгие годы жизни в Италии наложили на него определенный отпечаток. В Москве Зацепу часто принимали за иностранца. Не вырываясь из его рук, девочка подняла на него прозрачные голубые глаза, уже не испуганные, а любопытные, и сказала по-английски:

– Oh, sorry! Thank you very much!


Мелодия из времен года «Вивальди» заставила Зацепу вздрогнуть. Резервная трубка вибрировала в руке. Он не заметил, как после ухода гостей достал аппарат, включил его. Он вообще забыл, что сидит в своем кабинете, так глубоко ушел в воспоминания.

– Кажется, засветился один адрес, – сообщил все тот же хриплый женский голос, – что будем делать?

– Следите за домом, – Зацепа тяжело вздохнул, – если он там появится, войдите в прямой контакт. Дальше – по плану.

– А если не появится?

– Подождите до вечера.

Звякнул городской телефон, трубку тут же взяла секретарша, а через минуту сообщила по селектору:

– Николай Николаевич, ваша жена на проводе.

Зацепа отключил мобильный, откашлялся.

– Да, Заинька, я тебя слушаю.