Глава 6.
В тот день, когда Костик спросил о том, приедут ли Стасики на каникулы, подруга вернулась к ней еще раз, вечером, и застала ее плачущей на диване. Застать ее плачущей было так странно, что подруга растерялась. Они никогда не плакала, ни в какой ситуации (а тяжелые моменты бывали в ее жизни не раз), и в глубине сердца подруга вообще сомневалась, что она умеет плакать. Но в этот раз – она сидела на диване, закрыв руками лицо, одна в темной и пустой комнате, и раскачивалась из стороны в сторону, пропуская пряди волос сквозь скрюченные пальцы. Перепугавшись, подруга включила свет (хотя с порога была предупреждена Костиком, что мама в таком состоянии, что ее лучше не трогать):
– Вика, что с тобой? Что с тобой происходит?!
– Я виновата… – в ее голосе звучали судорожные рыдания, – О Господи, как же я виновата…
– В чем? – подруга рухнула рядом с ней на диван, – в чем ты виновата?
– Я спасаю чужих людей…. Я так сильно переживаю за чужих людей, а своих не спасла…. Я ведь знала, Господи, я видела и все знала… Я знала, что она плохо с ними обращается, заставляет голодать, бьет, видела, что дети ей не нужны, что она просто мечтает вышвырнуть их на улицу, что считает этих детей своим наказанием или проклятием…. Но я специально закрывала глаза! Я не хотела видеть! – оно оторвала руки от лица и бухнула кулаком о подлокотник дивана, – да я должна была потратить часть своих денег и забрать этих детей к себе! Поехать и забрать к себе! Оформить опекунство или что там еще делают…. Или просто забрать, без оформления всех этих бумаг! Я же видела, что им плохо! Но я эгоистка, гнусная тварь…. Меня ужасала сама мысль, что я возьму ее детей…. Я пыталась ненавидеть детей так же, как ненавижу ее, и думала, что поступаю правильно! А теперь…. Дети не могут быть виноваты. Господи, да я готова себя за это убить! Это я, я одна во всем виновата!
– Прекрати! – подруга крепко сжала ее плечи, – прекрати немедленно так себя терзать! Ты ни в чем не виновата! Любой человек поступил бы на твоем месте так!
– Нет, не любой! Я не любой человек! Я всегда считала, что люблю детей, я спасала их, спасала сотнями, а теперь предала двух самых беззащитных и несчастных….
Из ее глаз потоком хлынули слезы, заливая лицо, руки, диван…
– Ты не предала… – снова попыталась подруга.
– Нет, предала! Сегодня я поняла это с отчетливой ясностью! С такой ясностью, что перепугалась сама! Увидев все это, я просто по – настоящему перепугалась! Я должна была забрать у нее детей! Должна была забрать! И если б я их забрала, с ними бы ничего не случилось! Как я могла поверить в то, что из моей сестры получиться хорошая мать?
– Успокойся! Согласись – тогда тебе бы даже не пришло в голову, что такое может случиться! Да никому бы не пришло! И потом, какой бы матерью не были твоя сестра, но ведь она была их матерью, верно? И по – своему она их любила – так же, как дети любили ее.
– Да никогда она их не любила! Она вообще не способна любить! Такие, как она, не способны на человеческие чувства! Спорю, она сейчас безумно рада, что избавилась от такой обузы! Да они мешали ей жить и она их ненавидела!
– Как ты можешь такое говорить?!
– Могу! Я ее знаю! Она даже не задумается о судьбе детей, даже не опечалится, что их нет!
– Рано говорить, что их нет. Может, они еще живы.
– Может. Но в это никто не верит. Никто….
– А ты сама?
– Я не знаю…. Теперь я уже ничего не знаю….
Подруга обняла ее, понимая, что единственный способ успокоить – это дать выплакаться. Особенно, если плачет человек, не умеющий плакать, привыкший все свои слезы держать при себе. Она плакала. Темнота за окнами становилась все гуще. Фотография на шкафу по – прежнему лежала изображением вниз.
Подруга осталась у нее ночевать. И полночи они просидели на диване, обнявшись и плача, разговаривая о прошедших ошибках и еще о том, как можно было их не совершить, и о каких-то неинтересных, не значительных бытовых мелочах, которые вдруг стали очень значительны и важны в острые моменты тревоги. Они разговаривали и плакали, слыша, как за окном продолжает бушевать ветер, разрывая ветви деревьев и обрывки мыслей, ветер, взявшийся ниоткуда, из теплого дня с ясным небом и городом, залитым потоками солнечного огня. Много позже, поговорив обо всем, подруга вдруг спросила ее (вернувшись к страшной теме, которую, оставив в прошедших двух часах, они уже старательно избегали):
– А ты хоть что-то знаешь о своей сестре?
– Ничего, – она немного удивилась, – а что ты имеешь в виду?
– Ты не знаешь, был ли у нее постоянный мужчина?
– Нет. Я не знаю. Но при чем тут это?
– Вспомнилась одна история…. Я читала ее в газете… Это была история (криминальная, кстати сказать) об одной женщине, которая встречалась с женатым мужчиной. Его жена узнала об этой связи и выкрала ребенка женщины, поставив условие, что вернет ее ребенка, если она оставит в покое ее мужа. И закончилось все это знаешь чем? Женщина обратилась в милицию, похитительницу поймали, ребенка вернули (та держала его на даче своих знакомых) и все закончилось хорошо.
– Ты хочешь сказать, что с моей сестрой возможна та же история?
– А почему нет? Ведь ты сама говорила, что она была не разборчива в связях, у нее было много мужчин. Ей ничего не стоило разбить чужую семью. Может, здесь случилось что-то подобное?
– Может… Только я не понимаю, почему такое пришло тебе в голову?
– Я объясню! Вот представь себе: белый день, город, двор, окруженный домами (пусть даже в этом дворе никого нет). Во дворе играют двое детей. Ты представляешь себе, как можно схватить в охапку двоих детей и протащить через весь двор среди белого дня? Да они поднимут такой крик, будут так верещать и вопить, что хоть один человек, но высунется в окно! Я не поверю, что на истерические детские крики не выглянет какая-то любопытная старушка! А тут нет ни свидетелей, никто не слышал никаких криков. Может, я не совсем ясно объясняю свою мысль, но… Но мне кажется, что детей не хватали и не тащили через весь двор! Они могли пойти добровольно, сами, к примеру, с кем-то знакомым…
– Что?!
– Ну… с кем-то из тех, кого они видели, хорошо знали. С кем-то из знакомых своей матери! Понимаешь, что я имею в виду?
– Они могли пойти со знакомой женщиной?
– Не обязательно женщиной! Это мог быть и мужчина. К примеру, мужчина, с которым встречалась их мать….
– О Господи… Действительно, в твоих словах есть резон. Но у следствия другая версия – о том, что дети упали в канализационный люк или в пещеру.
– А, – подруга пренебрежительно махнула рукой, – такая версия проще всего – и стоит не дорого! Но ты сама подумай: дети выросли в этом дворе, на этой улице, и не знали, где находятся опасные канализационный люки?
– Они не выросли в этом дворе. Сестра купила эту квартиру всего несколько месяцев назад и дети жили в этом районе всего несколько месяцев.
– Значит, ты хоть что-то о ней знаешь!
– Совсем не много! Знаю еще то, что ее задерживали за проституцию. Как уличную проститутку, прямо на тротуаре. И я не представляю, как солидный женатый мужчина мог держать подобную любовницу…
– Ну, дорогая моя, ты ничего не знаешь о мужчинах! Солидных женатиков тянет именно к грязным проституткам! А твоя сестра…
– Моя сестра была дрянью, и, если исходить из твоих слов, она погубила своих детей!
– Господи, да прекрати ты делать такие выводы! Я просто сказала то, что пришло мне в голову, а ты уже вывела целую теорию!
– Ничего я не вывела! И вообще…. Я только – только успокоилась! Прекрати говорить на эту тему! Я имею право хотя бы прийти в себя!
И они заговорили о другом, и говорили еще долго, и почти не спали… И утром подруга ушла очень рано, еще раньше, чем Костик встал в школу, и она выползла ее провожать, зевая и потягиваясь, в ночной рубашке, и когда на нее пахнуло холодом в прихожей от входной двери, спать уже расхотелось, она пошла в кухню, чтобы сварить себе кофе покрепче и окончательно успокоиться, и, когда зазвонил телефон, увидела, что ветер ночью медленно перерос в дождь….
Телефон звонил долго и настойчиво, и сначала она перепугалась, что громкий звонок в такую рань может разбудить Костика, а потом удивилась – кто станет звать ее так рано теперь, и зачем? Зачем этот сумасшедший трезвон, если ее жизнь только – только вступила в спокойную фазу и она сама еще не знает, что делать дальше, как жить… И все, что ей нужно – немножко спокойствия, той самой спокойной нормальной жизни, когда никто не станет звонить ночью или чуть свет, чтобы рассказать о том, как у пациента из третьей палаты началось кровотечение, а пациент из пятой рвет не переставая, а в седьмой температура поднялась до сорока двух и начался бред, а в одиннадцатой палате…. Телефон продолжал звонить. Она взяла трубку.
– Говорит капитан Жуковская.
– Кто?
– Уголовный розыск. Жуковская. РОУМВД города Южногорска. Я звоню по поводу вашей сестры.
– Моей сестры?
– Светланы Панченко. Вашей сестры.
– С ней что-то произошло?
– Да. Ваша сестра покончила с собой сегодня ночью. Я звоню сейчас из ее квартиры. Вам придется срочно выехать в Южногорск, чтобы закончить все формальности.
– Формальности… – она машинально повторила глупое слово, – я не понимаю! Что произошло?!
– Я же сказала: ваша сестра Светлана Панченко сегодня ночью покончила с собой. Она повесилась в своей собственной квартире на трубе центрального отопления. Ее труп обнаружила соседка по лестничной площадке. Вам придется срочно выехать в Южногорск. Вы сможете?
– Да. Смогу. Я смогу сесть в поезд прямо сегодня….
– Надеюсь, ваша работа не пострадает? Если что, мы можем прислать официальный вызов…
– Нет, не нужно, Я смогу приехать и так.
– Хорошо. Тогда сразу приезжайте ко мне, прямо с вокзала (продиктовала адрес, номер кабинета). Я предупрежу охрану на входе, чтобы вас пропустили в любое время.
– Подождите… Вы уверенны, что она убила себя? Что Света сама себя убила?
– Она оставила две бумаги. Предсмертное письмо на ваше имя. И завещание.
– Завещание?
– Она завещала вам свою квартиру. И незначительную сумму денег.
– Мне?
– Вам. Обе этих бумаги она адресовала вам. Очень странно, учитывая, что вы не общались в последнее время. Вам так не кажется?
– Я не знаю. Возможно, она чувствовала свою вину передо мной, поэтому…
– Верно. В письме она просит у вас прощения. Она умерла, надеясь, что вы ее простите. И завещала вам свою квартиру.
– А дети? Что-нибудь известно про детей?
– К сожалению, у нас нет ничего нового. Из письма следует, что она покончила с собой потому, что не смогла перенести пропажу детей. Сломалась психологически. Очевидно, ваша сестра была слабым человеком. Но она остро чувствовала свою вину (перед вами, перед детьми), поэтому решила наказать себя таким образом. В своем письме она довольно логично объясняет причины, по которым пошла на самоубийство.
– Мне можно будет прочитать это письмо?
– Разумеется. А завещание я вам просто отдам. Вы имеете полное право вступить во владение своим наследством.
– Разве до окончания следствия я…
– А никакого следствия не будет! Мы не заводим по самоубийцам уголовные дела. В смерти вашей сестры нет ничего криминального. Абсолютно никакого криминального следа. Так что следствие закрывается автоматически. Но все равно требуются некоторые формальности – к примеру, вы должны опознать тело, подписать разные бумаги…
– Когда она умерла?
– Вскрытия еще не было, но по предварительному заключению эксперта смерть наступила между часом и тремя часами ночи.
– Она была одна?
– Да. Старушка из соседней квартиры страдает бессонницей и любит подслушивать под дверьми. Она показала, что в квартиру к вашей сестре никто не приходил уже несколько дней, да и она сама никуда не выходила, даже за продуктами. Она безвылазно сидела в квартире.
– Как она была одета?
– В летнее платье красного цвета. Не в халат или ночную рубашку, а именно в платье. Из этого можно сделать вывод, что она сознательно готовилась… Очень аккуратно написала письмо и завещание (ровным, спокойным почерком). Тщательно подписала каждую бумагу, написав ваше имя, телефон и адрес, и указав, что все это предназначено лично вам. Открыла дверь квартиры. Потом взяла длинный пояс от нейлонового платья, прикрепила к трубе отопления над окном и оттолкнулась от подоконника… Ваша сестра была очень худой, поэтому труба даже не прогнулась. Эксперт говорит, что она умерла почти сразу, от асфиксии в результате сдавливания шейных позвонков, как всегда бывает при повешении. Письмо и завещание она разложила на столе так, чтобы они сразу бросались в глаза…. В пять утра соседка по лестничной клетке (не старушка с бессонницей, другая – на лестничной площадке три квартиры) вышла с собакой, увидела открытую дверь квартиры вашей сестры. Вошла внутрь и вызвала милицию. Зная, что я занимаюсь делом о пропавших детях, сразу же известили меня. Очень трагическая история. Могу себе представить, как вы потрясены.
– Я никогда не могла представить, что Света способна на такое…
– А так чаще всего и бывает. Человеческая душа – потемки. И близкие родственники – совсем не исключение.
Она положила трубку и уставилась в стену.
– мама, кто это звонил? – за ее спиной стоял Костик. Она обернулась. Он испугался.
– Мама… Что с тобой? Кто это звонил?! Мама?! МАМА?!
– Умерла моя сестра, – просто сказала она.
– Светлана? – в его голосе прозвучал настоящий испуг, – мать Стасиков? Что произошло?
От взрослости этого вопроса она упала на стул, заломив руки, хотела заплакать, но вместо слов из нее полились слова…. Она все говорила и говорила, и продолжала говорить, а двенадцатилетний мальчик прямо на ее глазах становился мужчиной, разом перешагнув порог из детства в страшную взрослость… Но это почему-то ее не пугало…
– Я еду в Южногорск, – закончила она.
– Хорошо, – ее сын говорил лаконично, по – взрослому, – без тебя все будет в порядке, не беспокойся, я помогу тебе собраться.
С подругой было сложнее. Договорившись, что та присмотрит за Костиком и рассказав в двух словах все, она выслушала целый фонтан вопросов, охов и вздохов, сочувственных обещаний, предложений дать денег и упреков. Раньше бестолковая суета ее подруги (начинавшей нервничать и суетиться в самый не подходящий момент) вызвала бы у нее бешеный фонтан раздражения, но теперь…. Она улыбнулась. Смутные образы суматохи подруги вызвали на ее губах только легкую полуулыбку. Так, словно она уже была далеко.
Костик нес легкий чемодан к поезду. Она шла, тяжело переставая ноги и постоянно оглядываясь назад. Она пыталась думать о чем-то, но мысли скользили и сваливались в какую-то бездонную черную бездну, где постоянно выл ветер, а Света, почему-то такая, как была в детстве, с наивными косичками и вздернутым носиком, Света, лепившая смешных зверюшек из пластилина и укравшая из буфета вишневое варенье, а потом мужественно признавшаяся в своем поступке (впрочем, за милую улыбку и очаровательную внешность ее бы никто и не наказал), ее Светик (так называла сестру в детстве), лукаво блеснув светлыми глазками, встав на подоконник, закрепляла тонкий поясок от красивого платья на металлической трубе…. Она шла тяжело, вслед за мыслями скользя в черную бездну, не видя ни поезда, ни лиц людей, ни купе…. Костик одиноко стоял на перроне. Она высунулась из окна, чтобы помахать ему на прощанье.
– Мама, – сказал Костик, – привези назад Стасиков! Пожалуйста, найди их. Я же знаю – ты сможешь! Мама, найди Стасиков и привези их домой, ладно?