Ветер – в лицо (сборник). За счастьем. Путевые заметки с экскурсами в лирику и историю (Л. А. Волков, 2017)

Могу ль я забыть октябрьские дни в Городе-на-краю, где по утрам чуть свет здоровался с морем… где, минуя Генуэзскую башню, изо дня в день касался истории… и где, рельсы вокзальные перебегая, пропускал через себя ток, идущий из мест, откуда прибыл!?

Было зябко. Море «кусалось» холодом… И я догадывался, почему революция сто лет назад выпала на октябрь: изо всех щелей дуло, хотелось взбунтоваться от такой жизни…

Погода не баловала: ветер мёл, бросая под ноги стручки акации… кропил – когда, встретившись с Аллой Ненадой, наведался я с ней «к Редлихам», в дом, где век назад жила Цветаева Марина… а теперь – Нина Гряда, певица, душа-человек, накормившая нас досыта яблочными пирогами…

Чуть погодя растеплилось. Проясненный, встретил меня Коктебель. Впустил в акваторию Карадага, позволил нырнуть в воды залива у Золотых Ворот, где я, кажется, ощутил сверкающий серебром дух Цветаевой…

А за день до отъезда пробежался от Карантина до мыса Киик, дыша ароматом водорослей, то и дело купаясь…. Даже не заметив, как добежал до Двухъякорного, где под чинарою ждала меня маршрутка, вернувшая беглеца в Кафу…

Наконец – Златоглавая… благоуханье листвы октябрьской, колдовство клёнов…

Октябрь 2013

Спустя год подошла пора верстать новую книгу – я вновь в Феодосии… И хотя накануне, в конце декабря, угораздило меня захворать, под Рождество – бесприютный – качу из Москвы в Крым…

А чуть свет уж бегу к морю.

Бр-р! – с солнцем на пару оно прячется в пар от мороза… Что так необычно для Юга, где привычно – загорать, плавать, мечтать о тени!

И вот – где декабрьская моя хворь? – купаюсь. Среди лебедей!

Царственно-белые, с какой-то стати (говорят, с Нового года) они облюбовали себе феодосийскую набережную…

Здорово это – начать день с моря… и, наполнившись им, носить с собой!

Тогда, на Рождество, ещё одна, я видел, отдалась морю: безо всего зашла в волны – и уплыла бог весть куда…

Странно: искупавшись за нею следом, ношу в себе её образ…

Он (как позже и образы других плавающих барышень – стройной ли гимнастки, исполняющей на пляже кульбиты, другой ли – «в теле»), запечатлённый морем, долго ещё преследовал меня среди дня…

Лёд, мешанина под кедами поначалу мешали бегать; первые трое суток – снег, метель, окоченевший поутру скворец во дворе, трубный ветр с моря… Такой, что среди ночи распахивалась балконная дверь – и кто-то невидимый, казалось, врывался по мою душу, остужая комнату, увешанную иконами…

А днём – ни-ко-го! Набережная как вымерла. И – средь всеобщего запустения (даже поезда не ходят!) – одиноко стоящая, подточенная временем – на моём пути – Генуэзская башня, помнящая и Цветаеву, и Грина… огромная груда металлолома у причала (где раньше, ещё в 1990-х, шла посадка на теплоход, следующий в Коктебель)… да высокая нарядная ель на площади против вокзала.

Зато на четвёртый день, глядь: море – зеркало запотевшее.

Гладкое, мутное, на глазах исчезло оно из поля зрения, заволоклось туманом, сквозь который едва проглядывало солнце.

Лебеди встретили меня говором. Обсуждая, видимо, как ветр-повеса, что ни ночь, стучится ко мне – непрошенный – в балконную дверь, трубит и вламывается, наводя жуть, и как со стен на меня испытующе смотрят лики святых…

Я почти не сплю. Люди же, наоборт, не проснулись. Всё ещё, кажется, спит.

Дома – и те, похоже, заснули. Пустой вокзал. Никуда не уедешь. Никто не проводит тебя, как не так давно – в октябре…

И лишь на исходе каникул откуда-то взялись прохожие. Море – тоже – приняло обычный свой вид. Как некогда при Марине… Как и год назад…

Я приходил в себя, отогревался душой, работал (ничто не мешало мне взять нужный тон, выверить, сверстать две книги) и, оттаивая, – тайком для себя – вынашивал поездку «на край света» – в Новый Свет.

А тут – купленный в киоске «Союзпечать» номер газеты с моей – на всю полосу – статьёй «Непослушные – мы отстояли Крым»… да до слёз тронувший концерт, посвящённый юбилею Крымского флага, в клубе…

Оттаял. Радовало – мир здесь год от года, как и при Грине, узнаваемо добр и безыскусен: тот же (в той же фетровой шляпе) на перекрёстке Айвазовского и Галерейной бесшабашный «выдуватель пузырей», та ж неизменно радушная Хранительница музея Ненада… и отзывчивые на ласку – в блокадном-то Крыму! – феодосийские кошки…

Но вот, разделавшись с рукописями, качу в «свет»: в Свет Новый (иной, у края), с взметнувшимся в небо Соколом, с ноздреватым Коба-Кая, с ясною россыпью звёзд в ночи… Свет, где можно от всего отрешась, прочувствовать, как сквозит Вечность, – в то время как ты, частица её, живёшь, прислушиваясь, как и всё живое, к себе…

Новый Свет, оказывается, ждал меня. Распахнув объятия бухты, встретил по-царски. Букетом подснежников. Клином лебедей в небе. Душем сероводородным…

И вот – чем не царь?! – купаюсь себе один в Царской бухте… Умудрился даже позагорать!..

Зимний – среди января – пляж. Необычно!.. Замусорено, жаль. (Но не оттого, что «русские пришли». И до так же было.)

Убрался (как в своё время – на Карадаге) – вместо того, чтоб возмущаться. (Волонтёр? Нет, служу Красоте… Может, я специально – из Москвы… В своё удовольствие… А оставляющие после себя мусор? У них нет национальности – воры: крадут у Природы…)

Проблески солнца. Облака куда-то бегут, задевая за горы, бросая оживляющие тени на палеорифы – «присевших» под боком у меня Орла, Сокола, с высоты своего роста не замечающих убогих под собой строений.

Как и я: ничто не мешает и мне смотреть на всё с высоты Можжевеловой рощи. И – в стороне от больших дорог – дышать.

Раздышался. Поутру – по ручейку вниз. Встречь свежему дыханию по теснине… Пока распадок не распахнётся в ширь моря… Куда, не раздумывая, вбегу…

А, обжёгшись, поплыву в открытое… едва не забыв, что надо ещё назад…

За ночь прибой внедрил водоросли. На пляже – след босых ног…

Погода, что ни день, меняется. Из солнечной – в ненастье. И море из утра в утро – разное. Нагнало медуз.

Ныряю в склизкое месиво, назавтра неведомо куда сгинувшее… Недоумевая – откуда что? Я, может, – невольный свидетель таинств? Объявился – в неурочное время?.. Вот и этой ночью, не доходя Капчика-мыса, разминулся с батюшкой в рясе…

Странное место! С далеко выступающим в море мысом… У тех, кто осваивал побережье тысячелетья назад, мыс наверняка считался священным…

Пытаюсь и я постичь… Созерцая. Вникая… Этой ночью испытывал на себе силу продувного ветра. И – насквозь был пронизан им.

Он забрался в меня, да так и остался – рассказчиком, поведавшим мне о тайной чаше бухты, называемой Царской… про гору-отшельника Караул-Оба… про отполированные ступени тропы Голицына, про сквозной – пронзающий гору – мыс Капчик – подземный зал (под сводами которого, может, и священнодействовал встреченный мной батюшка)…

Капчик. Достаточно – хоть кому – взглянуть на сие чудо природы, чтобы представить: перед тобой – дракон, забравшийся по брюхо в море, с панцирем сверху. (Дракон ли, ящер реликтовый, – чудо!.. Я сегодня в том убедился, взглянув на мыс под моросящим дождём глухой ночью.)

Рай среди января. И – никого!.. Хотя люди здесь, я сделал вывод, подвержены… Могут – чуть что – и с катушек сойти… чему я был недавно свидетель…

А тут ещё – усыпляющий сероводородный душ… наваливающийся – день напропалую – сон беспробудный…

И вот во сне, как в кино, оживает Прошлое: по ступеням, ведущим в обитель тавров, что за горой Караул-Оба, вижу, двигаются в ритуальном танце – одна за другой – тени… И, что характерно, в отблесках луны движения их безупречны…

Утренний бег по ручью, впрочем, вытряхивает из меня сны… А после заплыва – и вовсе – заполоняет море.

На обратном пути – глядь – около валуна – глазок крокуса… Вон и ещё…

А в пятом часу вечера (когда солнце – у края):

– Куда идти?

– В горы, куда ж ещё! (Стало быть – по Царской тропе. Вдоль озарённых закатом крепостей-скал, позолоченных сосен… по-над таким морем, что руки сами взмывают!..)

Успел! Застал! И даже на солнце вышел там, где на спуске к «Адамову Ложу» переплетённые корни-стланика рады послужить тебе как ступени…

После «Ложа» – «Рай» (конечно же, царящий над «Адом»), пропахший соснами… И – дальше: купленные накануне кеды-скороходы несут стремглав вниз, к пляжу (что против посёлка Весёлый)…

Назад – причащённый, весело паря над обрывом: вскидывая то и дело руки, – и тем самым приближая (согревая) кромку горизонта…

Выкроил время. Пролетел туда, где всё – на грани света и тени: сама Красота дождалась, и я застал её!.. После чего неважно, на сколько ты здесь (в жизни… или на пространстве Караул-Оба): ощутил касание крыла Времени, пролетевшего над морем-вечностью…

Хотелось идти и идти (если бы всё время так!.. и – в каждой бухте купаясь!) – постигая…

Но это – что, только со мной? А другие?.. Не может быть, чтобы – живя на краю – не испытывать!.. Благодать же!

А между тем Крым заблокирован (изолирован недругами)…

Блокада! (Чего? Рая?) Не потому ли и людей мало (местные одни, и те – по домам)? Блаженные – большей частью. Но и – не-до-вольные (не-вольные?): подверженные… с «оккупированными» мозгами…

Недостаёт воли? По ту сторону! Увы! Вот если б – больше таких, как Фёдор Конюхов! Вот уж кто – точно не «в клетке» – живёт… способен – в запредельных ситуациях – одерживать над собой верх и «ценить каждое мгновение»…

Повезло же нам с таким соотечественником-современником, на пределе возможностей осваивающим планету… раз от разу преодолевающим Невозможное!..

Вот и мне б – хоть время от времени – преодолевать!..

Вчера чуть свет, когда брезжило, стащил себя с койки (хотя так хотелось спать, а не бежать – к бурливому морю, в темень)…

Удалось! Но море не приняло: вздыбилось впотьмах, опрокинуло – сонного…

И всё ж – наполнило силой… В самом деле, на каком-то этапе летящего стихия делает одержимым, до себя поднимает…

Так и вчера было, когда, не чуя ног, разгорячённый, летел я с гор – и едва успел до темноты к Капчику, поджидающему нетерпеливо…

Вовремя! Пока здесь. Пока высоко… Зря, что ли, к исходу дня Красота сказала «спасибо»?..

– Как думаешь, бухта ждёт?

– Сейчас?

– Не, вообще.

– Не придумывай! С какой стати?!..

Можно подумать! Не придумываю – живу (чувствами)… Просто иногда мы видим других такими, какими они себя сами не знают… Что вовсе не означает – «выдумал». (Цветаева ведь тоже никого не «придумывала» – ей открывалось…)

Я же, может, кого-то вижу летающим…

А захотелось летать – лети! И нечего принижать полёт…

Вон – бухта, привыкшая к тебе по утрам. Не очарована ли она вместе с тобой? А, её приближённый?..

– Мнишь… Таких, как ты, у неё – букашки, птицы, собаки…

– Но бухта ждёт очарованного! Я даже слышу… зов ручья, по которому из утра в утро бегу.

Ждёт! Не может Место не разделять моих чувств: оживляю присутствием, воодушевленьем, восторгом (перед Красотой – не будничной – райской)… И если той же бухтой не воспринимается образ, наверняка – душа!

Место! Ощущаю с ним обратную связь. Как эхо. Как запах цветка…

До сих пор храню в себе впечатление: волна (живая), взяв, поднимает – и, качнув, наполняет собой – силой…

Увидев, проникнуться, ощутить явственно и откликнуться, проявить радость… Не этого ли Природа ждёт от тебя? Как и Та, для которой достаточно, чтобы её кто увидел (в лучшем проявлении)…

Разглядишь – не задумываясь, отдастся. Всерьёз. Высоко. Ни о чём не жалея… Дождавшись тебя – горизонтом, проблесками солнца мутного, – всколыхнётся поющим прибоем.…

Даже когда уеду, знаю: несмотря на непостоянство моё, будет ждать, вспоминать…

И – когда уйду…

Не надо только грустить. Можно радоваться лишь, что в природе всё неизменно… и – этой гармонии красот (мест), в которой порой и камешек жаль стронуть, – ненарушенному очарованию…

Чуть сонное место. Красоты навевают сны, храня воспоминания (примерно как я носил запечатлённый морем образ гимнастки), ещё как намагничивают чувства!

Вон в мути обволакивающих горы облаков, в порыве ветра – образы-воспоминания – лучшего (насколько впечатлительная эта Красота в состоянии запечатлеть)… Мне же только и остаётся – настроиться и впитывать, обретая крылья…

А красивые – заведомо с крыльями? Некрасивые – без?..

Сомневаюсь. Мне в этой связи странно, что про жену Фета – кто-то: «бескрылая, некрасивая»… Как будто бескрылость – некое мерило некрасивости. Как – глухоты, слепоты, безнюхости… или – будничности, приземлённости, мелочности… или – безрадостности, уныния, не-широты…

Но Красота, с другой стороны, – разве не то, что с крыльями?..

Только вот не всё, что красиво, летает.

Обжился. Шаг за калитку – и вот – Парадиз: реликтовая (третичного периода) роща сосново-можжевеловая. А там – вперёд, в прошлое, как к себе домой, – внутри мыса Капчик, в нутро ископаемого рифа с 77-метровым сквозным сводчатым гротом, куда на этот раз удалось пролезть на ночь глядя, будя спящие тени, давно уж ждущие своего претворителя… (Ещё, быть может, с тех пор, как в 1912-м Николай II собственной персоной проник в грот и прошёл сквозь него к своей яхте «Штандарт».)

В смутных сновидениях – разбуженные воспоминаниями – тени явились ко мне ныне ночью… и – словно присутствовали наяву – странные, будто специально созданные Тайной в сумраке урочища Караул-Оба, лощинах «Ада» и «Рая», в увитом плющом «Адамовом Ложе» – убежище тавров… там, в святилищах своих отдающих должное Месту, скрытому от посторонних глаз…

Красота такая, что кажется – сон!..

Но что за сонное место! Отрешённые, во сне горы, рощи…

Радует – не «обжит» пока край этот, оставшийся ещё на отшибе, в стороне от дорог (кроме одной – петляющей по-над морем, со светлячками фар – не верениц – редких машин под вечер), за чередой гор, отделяющих от всего света Свет Новый…

– А ты думаешь, Бухта-Пляж-Ручей будет ждать?

– Да, открылось же мне, как Место, очищенное от мусора, шепнуло: «Спасибо за возвращённую Красоту!» и как благодарно солнце сверкнуло…

Сны. Образы. Тайна… Место, таящее в недрах своих больше, чем можно себе представить… Надо только видеть… увидеть всё вокруг себя в лучшем проявлении (как, по большому счёту, должно быть всегда) – и место откликнется тебе, просияет…

Всё же взаимосвязано!.. Не выдумываю: чувствую…

Там! И ещё долго буду в ином – новом – свете.

По утрам изо дня в день бегу здороваться с морем… А на ночь глядя – вверх, к таврам… Бегу, а глубоко внизу бушуют, бьются о Караул-Оба волны… Над ними, облепив сучья-ветви сухого, как коралл, дерева, гроздьями невиданных плодов лепятся друг к другу бакланы…

Вижу: двое – он и она. Карабкаются в Запределье…

И вот оба – караул! – ступают в не совсем покинутую таинственными жителями сих мест – таврами – лощину (за труднодоступной скалой), где по ночам, знаю, разыгрываются мистерии…

Но те двое скрылись из виду. И уж не увижу…

Однако в сумерках вновь лезу в Сквозной Зал (пронзающий мыс Капчик), где – прислушайся! – звучит тихая музыка…

Мелодия невзначай рождается из плеска волн в удалённом от меня «нефе», озарённом едва-едва мерцающим светом… где запечатлеваю Сны Моря – обнадёженный тем, что кто-либо снаружи, в реальном мире, всё ж дождётся меня…

Я слушал. И то был прорыв из череды будней: просачиваясь раз от разу под решётчатую калитку внутрь грота, каждый раз оказывался я в Невозможном… И до сих пор это во мне.

Выбираюсь. У оконечности мыса отчётливо слышу писк дельфинов. Похожий на пение Сирен… Или – зов… Что, если адресованный мне?

Будто это я сам (воплощение моё) – там, в дельфиньей стае. (Иначе откуда – возникающее при виде афалин и белух, с которыми, случается, плаваю в зоопарке, – волнение?)

Непривычно: посередь зимы (в конце января) – в летнем Крыму.

Лето на этот раз для меня началось в феврале – первого числа, когда набрёл на усыпанную нежными крокусами поляну в «Раю»…

А второго уж «распростёр крылья» – в Москву.

Повезло: сидел в самолёте с той, которую в аэропорту загадал! (Радость, самодостаточная сама по себе, – быть – да хоть сколько! – в небе с Красотою, у которой гибкие руки, бок о бок!..)

Впереди же маячило рождение книг (двух) и настойчиво выстукивала мысль, что всего важнее – помнить, куда тебе… В душе по-хозяйски свивало себе гнездо Блаженство – черпающая вдохновение от света чьих-либо глаз птица, воодушевлённая Музыкой и парящая над (между землёй и небом)… Как в «Экклезиасте»: блаженство души – единственное, ради чего стоит жить…

И вот – от блаженства можжевелового, от царского моря – в снега, к себе в зоопарк, в столицу неестественного обитания… к бассейну, где плещется – без тебя – преданная тебе белуха…

Когда-то у человека – чтоб выжить, видимо, – была сверхпотребность не просто с кем-то ассоциировать себя, а перевоплощаться... (В кого угодно… Хотя б и в себя молодого!..) Так, представляется, и когда-то возникло животное из ряда вон – белуха (идеал совершенства в природе)… к которой у меня с некоторых пор – родственное чувство…

Не просто верю: не слаб – знаю (от силы), что могу зрительно перевоплощаться… Зря, что ли, всплывая в бассейне, ощущаю вдох – дыхалом!..

Любовь же, полагаю, способна на многое…

Лети – и фантазируй! А за время полёта у тебя есть время – вспомнить, кем был… перевоплотившись же, – вжиться со всей страстью…

Накрапывало с утра. Туманилась, печалилась гора Сокол. В грустной задумчивости встретила меня Роща…

Но… Я сбежал от сна (как же там спалось: Сонное царство!) – и юркнул в ущелье Ручья.

С камня на камень. Как по лабиринту, на скорости. Опрометью. Навстречу ошпарине-поцелую моря… Взойду – и я – часть этого полновесного мира…

Главное же – до всего рукой!.. Всё рядом: отшельник Караул-Оба со своими таврами, Капчик, Царская бухта…

Природа грустила, туманилась… Я вживался… Фонарики (воодушевления, блаженства), случалось, зажигались в глазах, которые встречались на моём пути… И – мнилось (как всегда, когда хорошо), что – ещё невесть сколько жизней… что – всё могу…

Но что со мной? Так и продолжаю, как заведённый, бегать там вниз-вверх. Из утра в утро по ручью. Туда – враспах морю. Назад – с морем в охват… А с Рождества начиная – минуя башню Константина, через рельсы… к не менее нетерпеливо ждущему меня морскому простору, из которого только что вышла гимнастка… и где – изящные в волнах прибоя – лебеди (чем не рай?)…

Из моря не выходя (таская его с собой, в себе – к себе, на верхний этаж дома, что напротив Вечного огня, в арендуемую мной квартиру набожных двух девственниц, где неизбывно царит женский дух… на что у меня – выборочное – для всего лучшего – осязание… и оттого – мука…), витаю…

В жизни, полагаю, всегда должно быть место Чуду, Безумству, Претворению Невозможного… Красота ведь воодушевляет!.. Тебе же и остаётся – что балансировать на лету…

О, рождённые Красотой образы, когда чувства обострены!

Помню, на Шри-Ланке, когда при подъёме на гору Сигирия, увидел я на скале изображения женщин, много веков назад запечатлённых древними живописцами, Красота вдруг сама по себе ожила и кинулась…

И – вспомнилось булатовское: «Какие женщины на нас бросали взоры!..» (Пример благодарности с обратной связью: дыхнуло…)

Но Красота – это ж всё, всюду… мгновения дня сегодняшнего, возможно, недооценённые нами…

Думая о Красоте, всё чаще задумываюсь и о Вере. С одной стороны, как верить (доверять), когда всюду – столько лукавств (и – обманутых, слабых?.. И уж лучше знать: знание – сила!..) С другой стороны, сколько же Красоты, Чуда!..

Поневоле верю.

Январь – февраль 2015

Там, в Феодосии, во время предыдущего моего пребывания, на глаза попался – и захватил – рассказ о Фортуне.

Рванулся – захотелось увидеть автора…

Разминулись. Лица даже не разглядел… Увы! Разве что – душу…

Она выпорхнула из Дома Грина в сторону гавани.

Душа… Я догадывался: ей одиноко. Но, выкрикнув (глазами… их-то я заметил): «Не судьба!» – спевшая о фортуне показала мне спину.

Берег на горизонте! Я плыл к нему…

Наконец – достигнув:

– Где ты была?

– Томилась.

(Я знал: не редкость в заполошном городе.)

– И никого, кто скрасил бы дни?

– Несовпадения…

(И об этом я догадывался – бывает.)

– Но недавно вышла…

– Как в море?

– В толчею…

– И?

– Оказалось – все – вместо того, чтобы жить, – ждут… сталкиваясь в броуновском движении…

– Осознавая: Красота – каждая в отдельности – заслуживает живописца?

– Да, в каждом случае – тобою же открытая Вселенная – и сама по себе…

– Притом что у каждого за спиной – одна, другая (как у царя Соломона)…

– Но жизнь многолика, каждый неповторим!

– И все – разные: скучающие – и, как ветр, свежие… уткнувшиеся в смартфоны – и ищущие… «познавшие жизнь» – и сияющие…

– Как же жить?

– Не терять себя в волнах города… и не упустить главного – Красоты…

– Ради чего?

– Красота востребована!

Просто три года назад (и до того лет двадцать) готовил я в Феодосии книгу. (Название «Праздник – в тебе», подразумевал – в себе, говорит за себя.) Тогда Праздник – не уставая, летать – отстаивал в спокойствии духа. (Когда ж уставал, подпитывался Красотой… Чтоб у Края – как перед Богом – руки вон из карманов…)

Казалось – допишу вот… – и начну одаривать Праздником… И – изменится мир… И вот изъезжу весь свет белый, фотографируя лица, виды…

Ты зажглась. И тоже прислала виды. Панорамы Чёрного моря.

Я тебе – фото иных морей…

– А нет ли у тебя – о тех краях?.. – спросила…

С этого и началось…

Набралось на книгу.

Октябрь 2016

Вавтобусе, отправляющемся в Дмитров, смотрю через окно на смерч, метущий по асфальту «мелочь» – берёзовую жухлую листву – и охапками рассыпающий её в танце дождя… А час спустя – как, облепливая стёкла автобуса, вьюжат «первые мухи» – хлопья снега… И как под Яхромой, на маковках церквей отразившись, наконец просияло солнце…

Благодаря сему, каждый, кто в тот день, из автобуса выйдя, сел со мною вместе в круг друзей, улыбок, ощутил праздник…

И вот… Я и не думал писать. Кому нужны «подённые записи»?!

Но блеснуло ж! Что если и моё (повествование, впечатления от поездок) найдёт отклик, отзовётся хоть в одной, настроенной так же душе?

И кто-то тоже отправится… и – передаст праздник. Как по цепочке…

И это будет эстафета Добра: один – другому…

Стало быть, в путь?!

Октябрь 2013

Калиспера, незаходящее солнце моё!

Отправляясь на Крит, я уже кое-что знал про родину Зевса, расположенную на стыке трёх частей света, про обживших Остров в незапамятные времена (почти девять тысяч лет назад) минойцев, про лабиринт и Тезея, одолевшего Минотавра… про взлетевшего (тут где-то, вместе с сыном Икаром) Дедала… про вулкан Санторин по соседству…

Ираклион.

Спланировав над городом, названным в честь Геракла, приземлился я – в лето – с началом осени… И – окунулся…

А море – от соприкосновения (больше-то купающихся не было)! – разволновалось… И – приняло.

Роскошь, блеск!.. Куда Грину – с его «Золотой цепью»! И вот хожу, а Красоту – и чуждую пусть – по мере сил присваиваю: море – где б ни было – настоящее…

А люди всё что-то жуют, забыв о Мифе. И изъясняются на непонятном мне языке. Зато на лицах (пожалуй, на всех) – понятные мне улыбки.

И – у меня: первая же загранпоездка!

Херсониссос.

Ну, сон! Ощущенье: бывал… (Может, во времена Гомера?)

Или – первооткрыватель? Пару кроссовок сносил – а что видел?!

Сегодня – скульптуру, олицетворяющую счастье: он держит на весу её – обвившую его руками и ногами, чтобы, по-видимому, не вознестись…

Сильно! (Но всё ж – на подступах…)

Пальмы, кактусы… Под черепицею – вроде многопалубных кораблей – дома… Бассейны, бары… Вкрадываются сомнения: может, по недоразумению занесло?

Воздух насыщен ароматами – из кофеен, с моря…

Тепло. Обвевает ветерок. Восточная музыка.

Херсониссос – облагороженная копия Коктебеля.

Айос-Николаос – Сития.

Освоился – и воспрял. Врос. То, что увидел, я б назвал Макси-Крымом… Таврией в энной степени.

Сходство? Горы (здесь – больше). Цикады (громче). Отсутствие дождей (с мая не было). Море (синей, солоней). Те ж «Кр».

Этакие этажерки-города с узенькими улицами, в которые чудом – со мною внутри – въезжает автобус.

Прибрано. На улицах и в душах чисто.

Гречанки с улыбкой позволяют заговорить (мне – на ломаном никаком). И – уже изъясняюсь. Глазами: выучился за поездку в Ситию (у славянки по имени Василька)…

Сития – на восток.

Последний оплот минойцев.

Дорога – на поражение воображенья: над пропастями…

Мельницы рукастые на плато Лассити…

По пути – Айос-Николаос, город с бездонным водоёмом в центре, с аметистовыми в витринах жеодами, с чистейшим синь-заливом.

Ретимнон.

Не верится: посередь Средиземноморья, на древней земле!

Не разъехаться… На перекрёстках – аксакалы-автохтоны…

Крепость из старины – и выдающийся в море, яхтами усеянное, маяк…

Впитываю…

Когда не путешествую, плаваю. И – всё больше влюбляясь в море.

А вот соотечественники, похоже, предпочитают бассейн…

Из моего номера – выход в венецианский двор, а там – бассейн с подсветкой и… плавающая, с выразительными глазами, южанка…

Но… у меня за морем есть своё Незаходящее Солнце.

Кносс.

В Кносском дворце. В гостях у самого Миноса, царя Крита, деда Гомера!

С волосьями, как у Медузы горгоны, расчёску забывшими, кружу внесебя по лабиринтам ужасного Минотавра, принюхиваясь к событиям трёхтысячелетней давности…

Будто я тут уже целую вечность!

И всё кажется таким знакомым!..

А сколько ещё мест чудных, где не бывал!..

Элунда – Спиналонга – Иерапетра.

Белые вдоль моря малонаселённые города, белые ж островки, на одном из которых, называемом Спиналонга (Спинолунга), – с венецианской крепостью и 500-летней базиликой – лепрозорий…

Прокажённых не выпускали…

Я ж – не узник: не в силах сдерживаться, и – по вольному морю – вплавь…

Выхожу на залитую солнцем набережную Иерапетры, встречь распахнувшемуся Ливийскому морю, – и вторю приветствиям незнакомых людей (как и все на Острове, радующихся жизни), на удивление доброжелательных.

Не боги явно. Но красоты Крита, похоже, благотворно действуют: ни разнузданных, ни хмурых, ни нищих не встречал.

Оголённость умеренная. Но совершенны плечи…

И хотя – со времён Миноса ещё – у аборигенок принято оголять грудь, ничто так и не растлило нравов островитян. (Как, надеюсь, и мои купания чуть свет…)

Все радуются – люди, солнце… Вообще, воздух Острова пропитан радостью. И я заражён ею.

Ханья.

Молодых, я бы сказал, немного. Больше седовласых. Много иноземцев и не очень весёлых русских.

Остров напичкан отелями, развлечениями для туристов.

Культ еды и питья…

И все ездят. На чём только не!..

Я – тоже. На джипе. В Ханью (немного похожий на Венецию город).

Всюду – оливки, апельсины, бананы… Цветёт бугенвиллея.

Ни змей ядовитых, ни хищников. Из диких животных не вывелись только козлы «кри-кри». Природа вкупе с историей создала для человека здесь все условия – и, похоже, эксперимент удался.

Зря, что ли, родом отсюда – и художник Эль Греко, и писатель Никос Казандзакис…

«…И ты, может быть?» – дала мне знать закутанная по глаза зыркнувшая на меня и уплывшая в море особа…

Малия – Сталида – Херсониссос – Ираклион.

Прошёл – с ветром на пару – по краю суши.

Мимо верениц вилл, отелей, дендро- и аквапарков – вдоль изумрудного, в барашках, что «среди земель» моря.

Грудью на ветр, с душой нараспашку…

А море среди скал билось – пахучее, пенное. Хоть молись на этакую красоту!

В районе Малии разбежался по песку – и не удержался – неожиданно для себя прошёл долгим «колесом» по пляжу, чем, не желая того, сорвал аплодисменты объявившейся невесть откуда англоязычной публики.

…Сдаётся мне, интуристы тут задались целью «спасать» одиноких.

Что ни встречный, – в качестве «круга спасательного» – бросает улыбку ободряющую: «Хеллоу!»

И – жить можно «обречённому» на молчание…

А под вечер в порту Ираклиона – суперлайнеры, катера, яхты… Солнце – словно срезанное поверх ножом – быстро таяло в море.

Душа пела, полнились солнцем глаза! Кала! (Хорошо!)

Сиси – Солнари – д. Христос – Адонис – Неаполи.

Море разбушевалось – не отвести глаз: в белой пене, клокочущее, билось о скалы, дышало паром…

Мы стояли друг против друга – и до меня дошло: море оттого бесится, что людям не до него!

Да, не для купанья погодка! На пляжах спасатели – чуть что – в свист…

Но мне удалось-таки сплавать. Притом что море изрядно потрепало непослушного, дразнящего Посейдона…

Миновав Малию, впредь никого уже не встречал.

Двигаясь на восток, вышел к пустующей, не запирающейся православной церквушке.

Далее – без дорог. Помолившись, нашёл за церковью едва заметную тропку с видом на «крымский Батилиман». Обогнув же над беснующимся морем обрыв и спустившись в дол, оказался среди древних руин…

После обустроенного побережья – заброшенность. Как будто нога человека не ступала здесь уже тысячу лет.

Ветр с моря обдувал, спешить было некуда – и я час за часом шёл мимо каких-то доисторичесеих развалин, пока не набрёл на удивившихся моему появлению двух пастухов, которые воззрились на меня, как на чудо, и жестами дали понять – засветло, если идти берегом, до жилья не добраться.

И что бы я делал, если бы эти добрые люди не подбросили меня на мотоприцепе – пусть допотопном, в компании со связанным, но брыкающимся козлом?!

Полчаса взмывали мы вместе с этим самым козлом по серпантину в горы.

Всё выше… Пока не оказались на «Ай-петринских», как показалось, высотах… Откуда мне уж следовало выбираться самому.

И долго я шёл в глубь гор, а солнце закатывалось, стирались понятия времени-пространства, и чудилась – неподалёку, на склоне горы Иды, – пещера младенца Зевса…

Но вот проза жизни – хотелось есть. Благо – в деревне Христос (!) сорвал я по пути свисающую надо мной гроздь винограда… А посему когда – уж к вечеру – меня нагнал допотопный тарантас и водитель-грек предложил: «Макря… леофорио…» (что бы это значило?) – я не возражал.

Словоохотливый, весь – улыбка, подвёз он меня к отъезжающему уже автобусу (как выяснилось, последнему), идущему на Ираклион. Но, как я ни настаивал, филос (друг – по-гречески) категорически отказался от денег.

Не веря удаче, ехал я сквозь критскую тьму на фантастическом, с голубоватой понизу подсветкой, автобусе в отель свой «Пальмира», а рядом, как та ж ночь, сидела точёная негритянка. И гладкие ноги её – напоминанием о Незаходящем Солнце – слегка касались моих…

Айос-Николаос.

Последний день. К концу – путешествие с солнечными его днями.

Не передать счастья, что испытал я, бредя в шторм вдоль моря, когда стая чаек мотыльками увивалась следом, заодно с ветром, пытающимся не просто расшевелить – сбить, сдуть…

И здорово же было ехать тогда на колымаге вверх! Едва ль не за облака. В то время как ветр, как бешеный, трепал мне рубаху – пока я, вцепившись изо всех сил в края шаткого кузова, с восторгом озирал пол-Крита и упивался неповторимым горно-морским ароматом…

Крит… Крым… После средиземноморского острова Крым представлялся мне чем-то домашним… хождение по нему – детской забавой…

И всё же хотелось в родной Коктебель.

Но стоит ли – о вчерашнем – когда есть день сегодняшний?!

Настоящее же текуче…

Текуч миг, а вагончик с тобой задумчиво так отходит. И рай, с его ласковым морем, белёсыми городками, приветливыми людьми, с воздухом его, солёными днями, вдруг – позади…

Осталась, прежде всего, благодарность. Пастухам, не давшим мне сгинуть, отговорившим идти в неизвестность… Кисти винограда, высоко в горах вернувшей мне, обессиленному, крылья… Улыбнувшимся мне встречным…

Там, в Адонисе, подсмотрел я патриархальный уклад…

А напоследок ещё раз побывал в ошеломительном Айос-Николаосе… Надышался морем, красотами…

И – в аэропорт, домой…

На Крите, надо сказать, не запирают двери: благ, как и солнца, хватает…

Не слышал и чтоб ругались. (Однажды лишь – в сердцах: «Мамба!» И что б это значило?)

А вот насколько соотечественники мои (узнаются сразу) не всегда вписываются в атмосферу благодушия на острове Зевса, мог я убедиться по пути в аэропорт – когда парочка наших ссорилась из-за пустяков…

И дёрнуло же меня перед стойкой регистрации спросить (обрадовался своим): «За чем стоим, братцы?» На что получил: «Не видишь сам?!»

И – признал… После улыбчивых-то критян!

Родные!

Но стоит ли – об издержках? Есть явь!.. Вон – с совершенными плечиками – «разучившиеся говорить»… Мимо…

Молча… Обречённые, как и я, на молчание…

Текуч миг – вагон с тобою отходит.

Я сас (До свидания), Крит!

Сентябрь 2004

Свет мой, берёзка светящаяся, под кроною твоей я – в листве весь – восторженным отражением!..

Одержим, стою – среди осени – из резиденции королей, с Полей Елисейских – только что вернулся…

А в Коломне – проблески солнца, туман. Кремль – Смутных времён, битвы Куликовской…

Сквозь дымку – из прошлого персонажи… У Маринкиной башни – вороны (дух Марины Мнишек). Женихи по мосту носят кружевных невест… Поодаль – берёза.

– Нет, не годится порознь!.. – словно говорит. – Не разобщайтесь, люди! Мы и живём-то ожиданием встреч. С теми, кто нас заждался… Вон – обстоятельствами разъединённые – томимся… И – тянемся, едва расставшись…

– Девушка, вы забыли, что назначили мне здесь встречу?!..

Она – будто не узнаёт:

– И как давно?

– Год!

– С тех пор так и стоите?..

Октябрь 2004

Стою посреди – и с краю.

Ветр – в лицо. Вот-вот сдует.

Да уж, ветр там, средь Средиземного моря, и впрямь срывался – чуть не сдувал… Пуще того – за проливом – на Гозо-острове, где и вовсе дул сквозняком из Окна Азурро и забрызгивал с головы до ног…

Впрочем, куда труднее было устоять перед красотами! Присваивая ли их (через восторг), витая ль над «барашковым» морем иль бродя по берегу, источающему ароматы, что одурманили Одиссея (поддавшегося некогда обещаниям Калипсо сделать героя «Илиады» богом), – и сам я был не прочь плениться…

Море! Обнимая его, над всем царил горизонт. А едва ли не со всех сторон (я – посреди) море омывало (казалось – смоет) отель мой, примостившийся на краю острова: дальше – мол, к которому то и дело швартовались паромы, чтоб обменяться неиссякаемыми туристами.

Ночь напролёт – плеск при свете луны… Под свист ветра – сон… А море – мне:

– Помнишь… А помнишь, как в первую ночь кинулся ты в чернь вод… как, наплававшись, взобрался по винтовой лестнице на маяк, где тебя едва не сдуло ветром?..

Ветр! Мы с ним (на пару) гуляли у края по каким-то полям, плутали на благоухающих чабрецом склонах Парадиз-бей, откуда к вечеру неслась музыка…

С Парадиза на Мджарр (последний бастион рыцарей) – паромом (ходят века!) – на Гозо – остров Наслаждения, обитель нимфы Калипсо…

– Но чего больше у живущих здесь (уже восьмое тысячелетье) – счастья, невзгод? – спрашиваю у ветра.

– Если стереть память о войнах, пиратских набегах, – счастья…

И верно: ветр ведь суетное развеет, море выправит душу… Зря, что ли, найденные здесь статуэтки «дам тучных» свидетельствуют о благоденствии!..

Причалили. У городка Мджарр – форт Шамбре (огни его видны из отеля)… В неоготическом стиле церковь Ностра… Синьора ди Помпеи…

Виктория, столица Гозо. Цитадель, откуда остров – в охват. Распахнутое пространство. От ветра не спрятаться – пытаюсь взлететь…

В Двейра-бей – арка Azure Window – скала с восьмиэтажный дом, «окно голубое» – в небо (раз уж – «дверь», Двейра, должно и «окно» быть)… край земли.

После Цитадели, где, чтоб взлететь, надо было подпрыгнуть, здесь – упереться б… в то время как с моря брызжет! Ветр – из арки… Зрелище!

Мечтаю обойти сорок километров береговой линии Гозо со 150-метровым утёсом Та-Ченч, с укромными его бухтами, колоннами храма Юноне, базиликой Та-Пину, колеёй от доисторических повозок…

День на Мальте начинаю с моря. И – вдоль поросшего цветами обрыва – по полуострову Марфа, где безбрежье – по обе стороны… Мимо бездонных трещин, провалов, помнящих Одиссея…

На острове – что ни шаг – пропасти. Хожу по самому краю… И неизменно – ветр, островной сквозняк… Неспокойно.

На Вus-stop. И – автобусом – до Валлетты, мальтийской столицы.

«Бусы», доставшиеся мальтийцам от англичан, – длинные, с верёвочкою, которую дёрни – и зазвонит колоколец (на выход… при входе же – стой за сдачей с протянутою рукой – иначе водитель всё оставит себе как должное)…

От садов Баракка – вид на слившиеся воедино за Большой гаванью три города: Витториоза, Сенглеа, Коспикуа…

Башенки с рельефами пеликанов…

Один за другим – впритирку с берегом (мачты прямо из сада «растут») – идут многопалубные суда…

А яхт!..

Форты: Эльма и Ангела. Оратория и Дворец Великого магистра. Собор Крестителя Иоанна и арт-музей…

Процессия (феста) с проносом Бамбины…

В ХVI веке рыцари Ордена Иоанна, объединившись в союз (поначалу состоявший из девяти рыцарей-госпитальеров), разогнали турок, пиратов – и зажили неплохо… Благо – на бастионах, где шла стрельба, ныне – сады Сенглеа, тихо…

Во время круиза (на катерке «с глазами») по бухтам Гавани (с выходом за мол в море) – восторг – от видов, благоуханья с моря.

Полтора часа на ветру. Стоя. Улавливая запахи Мальты, касаясь истории…

Всё время б – сюда!

В глубине острова, в Мосте, – храм Марии, по виду – римский Пантеон. (Всего на полмиллиона жителей – 365 церквей – по числу дней в году, и по одной – на каждый квадратный километр).

«Безмолвному», но не всегда тихому городу-крепости Медина, части Мелиты, – пятое тысячелетие… Домам (с иннами – постоялыми дворами), принадлежащим потомкам рыцарей, – шесть веков… Саду Антония, с разросшимися фикусами и кактусами, – пятое столетье… История тут застыла!

Катакомбы, гроты в пригороде Рабат. Пустынно. Апостол Павел (благоговею: не так-то это легко – нести новую веру) обратил здесь в христианство римлянина Публия… Чуть позже, представьте себе, последователи Павла, хороня единоверцев, устраивали под землёй в пещерах трапезы на «столах любви»…

Возвращаюсь на настоящем английском «бусе»: Сан-Сван – Бальзан – Моста – Бур-Маррад – Сан-Павл – Скемксия – Меллиха – Марфа – Парадиз – к себе в «рай», в безлюдье… в полумрак мерцающего бассейна… в номер «с видом на Африку», где под свист ветра сладко так засыпать!.. Чтобы – бонжу! – чуть свет – с ветерком уж – на крыше двухэтажного «буса» – в путь – на юг (острова – с очертаниями, как у пираньи: с «хвостом» – у Марфы… и Парадиза моего – «кончика хвоста» – на западе).

Незабываемо: на лодке (джайсе) – по гротам и аркам циклопического Голубого грота!.. Обрывы (в запредельность) по сто метров, остров Фильфла…

Желание – оплыть остров…

Ограничиваюсь плаванием в заливе с изумрудной водой и… знакомством – недолгим – с парижанкой…

А в окрестностях – мегалитический (с медного века) храм Хаджар-Им. Посвящён… фаллосу… Мегалит соответствующий – при входе…

Так, обрывами (а оба острова – и без бастионов – сплошной Обрыв, и никто не думает его огораживать) – на восток – в пропахший рыбою город Марсашлок.

По морю – лодки с улуццо – глазами Осириса, над морем – изваяние распятого Андрея-апостола. Форт Сент-Лусьен… Пещера Гар-Далам, где найдены останки миниатюрных слонов, других удивительных «лилипутов»…

«Нет зрелищнее места конфликта моря и суши, – сказано в путеводителе, – чем у обрыва Дингли». И впрямь стрёмное место: перепад – 240 метров!

Перекрёсток Клафам: доисторические следы.

«…Но не позвольте красоте околдовать вас, – предупреждают в том же путеводителе, – здесь, как и везде на острове, не за что ухватиться, если закружится голова».

На обратном пути – Меллиха. Церковка с фреской Богородицы, которую, по легенде, написал сам апостол Лука… А вон – сверху видно – и бухта, где на пару с апостолом Павлом в 60 году от Р. Х. он потерпел кораблекрушение!

Но как тянет на Гозо! (В древности остров называли Огигой – возможно, в честь царя Аттики, жившего 38 столетий назад, – Огига.)

Мегалиты Джангтии, где и обнаружены фигурки-слепки «матери земли»… Пещера Одиссея на острове Калипсо, как ещё называют Гозо… В Та-Пину храм…

И вот – Двейра-бей! Куда тянет всё время. И где на сей раз – спокойнее: не сдувает… Зато глаза разбегаются: красоты – охватить, обегать…

Нахожу бухточку, где море – синей синего, и – в объятия волн… девственных: это же крайняя – восточная – точка Мальтийского архипелага, дальше – некуда… Хотя даже не в том дело: простор, синева, воздух, масштабы, ноздреватые камни, таинственная «плесневелая скала» Фунгус-Рок… И – обрывы, как грань меж жизнью и смертью… Никого – не считая втёршегося зачем-то в трещину у базальтового «языка» некоего «столпника»-созерцателя…

И вот плыву, волну приручая…

Неожиданно по запястью – лезвием бритвы – боль…

Медуза! Полоснула… Маленькая – в огромном пространстве… и – такая коварная! (Подвох: привыкли – мир животных к нам благодушен…)

Как ошпаренный – вон!.. Чтоб я ещё!..

Поздно вечером уже – вдоль «бастиона»-обрыва – в Рампла-бей, где в холле – рок, танцы… Не заснуть: и на Парадиз-бей – музыка, огоньки цветные.

И вновь – Двейра. В «колодце» перед «Окном» – стайки рыб, «цветы» актиний… и – крохотные отвратительные медузы.

Но море уже не так тянет: анатомия медузы – малиновым пятном на запястье…

Назад – на двухэтажном «бусе»: Та-Пину, фьорды Шленди, Виктория, Ротонда Шевкии, Мджарр… А там – паром: мимо острова Камино, с башней его Сент-Мэри, мимо утёсов Та-Ченч с древнею колеёй…

Передо мной невесть куда – к неведомым, как в доколумбово время, брегам – стелется горизонт…

А в полночь – под расчёт: «боинг» в Москву…

С чемоданом пред отелем. Представил: только приехал…

Прощаюсь с пребывающими в неизменно ровном расположении духа мальтийцами, благодушными потомками рыцарей, некогда отстоявших рубеж христианского мира…

А чего стоят выстроенные ими бастионы, линия Катанор, все эти форты – Лукиана, Фомы, Роха, Эльма, Анжело… их обержи, резиденции восьми наций (интернационал – задолго до коммунистов)!.. А «ходивший» с крестоносцами в походы Мальтийский крест… по форме напоминающий те, что встречаются и на брегах Тавриды (время появления в Московии шатровых церквей), в том же Суроже… крест, которому в 1796-м присягнул Павел I, Великий магистр Мальтийского ордена!

О, Государство-остров на виду у всех… издавна (ещё до бронзового века) обитаемый… на диво всем посреди моря построенный из даров моря (дома – из известняка-ракушечника) как символ стойкости и благоденствия… независимый с 1964-го!..

– Сахха (до свидания), мальтийская баба Аштроз! Мало всё ж я покатался на разноцветных «глазастых» кораблях, мало полетал на двухэтажных «бусах»!

Теперь – с мальтийским загаром – в Москве… Воздвигнувшая же себе памятник в Средиземноморье сказочная Мальта – сама по себе.

Май 2010

Весна! И всё значимо так, насыщенно, явно!

Возможностей!.. И столько сияющих весенних глаз!

Иду – взращиваю благодушие, разжигаю огнь улыбок.

Улыбок одобрения… как знаков Добра…

Вобщем, май набирал обороты – когда ступил я на самый большой в Средиземноморье остров; берег, откуда циклоп швырял камни вослед спутникам Одиссея…

И наездился же я за пару недель – по городам: Сиракузы (схож с гриновским Гель-Гью), Чефалу (чем не Зурбаган!), Таормина (напомнил Лисс), Палермо (а представил себе Сан-Риоль)… где ещё не так давно «цвели» работорговля и инквизиция!..

И находился же я по катакомбам, где пугающе взирают на тебя мумии капуцинов… и по развалинам поселений, где чтили олимпийских богов, а «позавчера» явился апостол Пётр и стал проповедовать веру в Христа!..

Древнейший остров! Вкруг Сиракуз – доисторические колеи… А сколько нераскрытого (ненайденного) под землёй!.. Двадцать пять веков назад остров – едва ль не центр знакомой нам по учебникам Древней Греции.

Города – один другого таинственнее – на разбросанных по острову холмах… Мостовые, коим – века… Улочки времён рыцарей… Овеянные святостью храмы.

На заре цивилизации – какие дворцы!.. Хотя хватало и дикости…

«Грацие, синьор!» («Грацие» – пароль для улыбок.)

Сказка, сон ли? Красота! И – впечатление: для тебя (всё – к твоим услугам)!..

Но где, где люди? Сиеста? Сезон не наступил ещё?..

Повезло – ухватить весну с её цветеньем и… захватить – на вулкане Этна – зиму!

Склоны – в снегу. Сероводородные дымы. (В позапрошлом столетье на Этне добывали ¾ серы для пороха и спичек всего мира.)

Трели соловьёв… Ароматы в Седжесте… Дыхание весны. И – Прошлого.

И что за энергия такая – запахи?! Не вынюхаешь: неизбывно…

В городе Эриче – сады. Лимоны…

Цветёт всё! (Дома-то у себя на огурцы «дышим»… А итальянцы, к слову, именно на острове выращивают ¾ своих цитрусовых.)

Моря: Тирренское, Ионическое.

Палермо. Город дворцов, почти ровесник Рима: основан финикийцами на год раньше «вечного города» – в 754 году до н. э.

В центре торопятся все, тарахтят машины. И лишь мы, иностранцы (незакрученные), – никуда. Только и знаем – у моря…

Купание – под замком Принца, где – живая скала: плюхается, рычит… Море облекающее – омывает актинии, встречь волне тянущие лепестки-щупальца… И ревёт, ревёт грот… Голуби оберегают от чаек вылупившихся птенцов.

А в небе над Монделло на Троицу – облако-херувим…

Едва ль не более половины церквей на Сицилии – в честь Девы Марии. Прочие посвящены святым: Рите, Агате, Розалии, остановившей чуму…

Пешеходы, похоже, отменены как мафия: на колёсах – все, если не считать наших... Целующиеся – тоже редкость (один раз видел – на набережной). Куда популярней – процессии, церемонии, вроде Праздника святой Риты…

При том что в городе – толчея. Но степенна обслуга. Церемонны официанты… Лифт отеля «Загорелло» задумчив: туда-сюда… Народ норовит – вон из «камер»: не загорели ещё…

Уезжал, у нас – черёмуха, одуванчики… Вернулся – сирень, ландыши…

А Сиракузы и Этна, море у Замка – уже без меня: сезон…

О, я бы и остался, может… Но… родился до того ещё, как люди научились летать, без границ обходиться.

Май 2007

А в городе – возможностей!.. Хотя б – лицезреть (встречных)… разнообразием (букетом лиц) упиваться…

В метро (наблюдаю): что ни человек – с нишей (и удаётся же всем – себе найти!)… И каждый с сей нишею – как улитка с раковиной… Все – довольные (в разной степени).

Сколько же лиц! Круговерть! И каждый – видно же – ЧТО-ТО ЗНАЕТ. (По глазам вижу – такое!) Что? Может, что завтра – снег?.. Или – что жить стоит?.. Вон – у края (платформы, как над пропастью) – знает, ради чего… Подразумевает что-то… Будто кому-то, кроме него, это интересно.

А ведь если вдуматься (взглянуть со стороны), – никому…

(Кому, например, интересно, из-за чего ты мучаешься?!..)

Каждый – сам по себе, в себе, как в раковине… А думает-то – НАД… что наперёд всё знает…

Я тоже так думал… А встретил Ту-что-снилась – и хоть всё заново…

– Уедем! – хотел сказать… – Да хоть куда! Немедленно!

И – запнулся. Понял: при всём желании… (Паутина.)

Хотя и бродят в нас смутные силы, – не вырваться из привычного круга (вещей, приличий)! Не окунуться в глаза!

Разве – взбунтоваться?

Но вновь, не в силах что-либо изменить, шарахаемся… прочь от себя (в себя!) – в стойло реальности…

(Кому-то, впрочем, и удаётся…)

Есть вещи, о которых и думать не принято. О страсти (пусть – высокой)…

Если же взглянуть смело (а иначе – как?), многое – пусть в энной степени – оправданно.

Так, на полпути (случается) страсть берёт верх. И – ступив над… говоришь себе: «Ну, будь что будет!..»

И – уж лучше не думать.

Решил… Разве что рой мыслей («…где потеряешь?..») смущает…

Нет, не переступить через себя!..

Есть вещи, о которых не принято говорить.

Идёшь с ощущением – за спиной крылья.

Летишь – и от тебя встречные зажигаются.

Светло: жизнь на взлёте.

И вновь – на берегах Италии…

Вперёд, в прошлое, из Сицилии мост перекинув на побережье Улисса, где витают ещё герои Эллады… где души наши до сих пор плутают – не то в Амальфи, не то в оливковой роще парка Франческо… где, помимо моря, – пальмы, пинии, разнообразные яркие благоухающие цветы… и где прибрано всё, ухожено, а люди доброжелательны – тебя только и ждали!..

Аромат дрока, снующие всюду ящерки и… это присутствие – неизменное, всеобъемлющее – моря, у которого ты – в гостях… Волны в глазах…

В Террачине бегаешь ты по бескрайнему пляжу, дюнам, радуясь морскому духу, пенистым языкам… (Это назавтра, к восторгу «шпаны московской», заштормит «под Айвазовского» – и Писка-Монтана захлебнётся в дождях… Но тот день был твой!)

Раскатываешь в «бусе» (на виду у моря) по всей Ривьере: Сабаудия, Сан-Феличе, Чирчео, Террачина, Лидо ди Фонди, Сперлонга, Гаэта, Формия… Через Неаполь (побывав в замке Яйца) – из Лацио в Кампанию – на Чиленское побережье, в Байю Домицию… далее – в Полинуру, Майори, Амальфи, Салерно, Агрополи, Пестум… (В благозвучиях наименований – красота мест!)

Повезло: побывал в покоях (пусть и бывших) султана… в спальнях примадонн, лордов!.. (Представил, какие им виделись сны…)

В укромных бухтах ныряешь «как есть» (что богам древнегреческим было угодно)…

Спускаясь в глубины храма-ущелья и восходя к храму (руинам) Юпитера, встречным лихо говоришь: «Бонжорно!»

Амальфи. Город на обрыве. Ну, «Ласточкино гнездо»! Чудо!

От моря – лестница к величественному собору Андрея Первозванного (ХI век).

Ступени – и выше, в разбег… Вьются улочки…

В Пестуме (Посейдонии древних греков) – дорические храмы (VI–V века до н. э.)…

А на землях Чиленто – развалины Элеа (VI век до н. э.), раскопки с акрополем, где Цицерон и Гораций «толкали» речи…

Писка-Монтана… Не там ли группой закатывали мы пир и танцевали, «сходя с катушек», под ливнем?! И не там ли засматривался ты на отмеченных Красотой… на полыхнувший мимолётно огнь своих – заброшенных на чужбине, откликаясь на их тоску всею душой… и где ранними утрами (когда отель – на запоре, а «от моря» ключ – на ресепшене: «Марэ!») являлся к морю – и оно, принимая, обновляло?!..

После поездки по Ривьере ди Улиссе – «причал» в городке Скарио: в мансарде с видом на город в горах – Маратею – и колокольню, каждые четверть часа отбивающую «склянки»… в Скарио, где, кажется, день длится вечно, но все рано ложатся спать… где, кроме аборигенов, – никого. (Без соотечественников… Недоумение: люди – те ж… Ну, чуть приличнее… Но – не понять… И – не понят…)

В первый же день – в Сапри. Пешком. До реки, преградившей путь…

А чуть в стороне – Поликастро, где, несмотря на «пустошь», из пекла «нарисовалась» служка, проводившая тебя к криптам тысячелетней давности…

И – впечатление: время остановилось…

Рано утром, зафрахтовав катер, отчаливаешь в Маратею – к дразнившим тебя за окном горам – под предводительством капитана Марио.

За час плавания (благо – в век скоростей: раньше – под парусом или на вёслах – к вечеру б и добрались) – вдоль бухт, гротов – вобрал в себя до краёв море…

У подножия Маратеи, ступив на отполированные временем ступени, начало берущие от уютной бухты, наивно рассчитываешь «пересчитать» их до верха: на полпути жара вынуждает спуститься к морю.

И оказываешься в парке, у входа в который значится: «Привато. Экспроприата.» (За дословность начертанного, впрочем, не ручаюсь.)

Кажется – наоборот: у моря – значит, моё… (Что до надписи, – извините, грамоты сей не разумею!..) А посему по парку – королём…

– Не желает ли синьор мафиози на пару часов поделиться владениями «с бедным родственником» из России? – взываешь к «чудищу противному», невидимому, обходя перестроенную – превращённую в виллу – древнюю сторожевую башню.

Тщетно. Ну хоть бы кто!.. Чертог не чертог – дворец, аллея от которого приводит к лесенке, спускающейся на лавовый – среди камней – «язык».

Ныряешь (с восторгом) в несусветную глубину. И— плывёшь, теребя синие груди волн… за мыс, а там – в грот, светлый и просторный, – банкетный зал…

Не грот – храм, со сводом и «хрустальной» – через сифон (потайной) – «подсветкой». (Сияет – и свет, можно подумать, – искусственный…)

Дальнейший курс – пешком по побережью Базиликаты, на юг.

Насыщенный аромат – цветов, моря…

Но, и часа не пройдя по пеклу асфальтовому, как ошпаренный, припускаешься вниз – прочь от жары – к пляжу.

По огнедышащему (мелкому, на подбор) гравию без обувки – ни-ни…

Море! Оно спокойно… Тёмный, чёрный почти, щебень «жалится» на выходе из пучины…

И вновь – сюрприз: один из гротов, выложенный отшлифованными «подушками» лав, мерцает – играет бликами, в другом – небо (зияет – в оторочке из зелени – «люкарна»). А неподалёку на «ложе» – в тень – приглашает ниша…

Капитан Марио уж поджидает в бухте Марино…

На обратном пути подруливает к гротам, каждый из которых манит неизведанностью.

И ты ныряешь, не зная страха…

Наплававшись же, встаёшь на нос судна – и до самого Скарио летишь вперёдсмотрящим, во все лёгкие вбирая море – и дух – Эллады…

Позади – с горы Монте-Бьяджо – провожает тебя статуя-колосс – не то Христа, не то Девы Марии. (Как позже выяснилось – Спасителя.)

Ничто не предвещало ненастья, когда я взошёл к маяку Полинуры.

Вскарабкавшись, вышел, видимо, к засекреченному объекту: пропасть, которой обрывался холм, щерилась колючей проволокой.

Небо неожиданно заволокла туча, из сиреневого цвета перекрасившаяся в фиолетовый и задёрнувшая вдруг свет.

Порывами ветра едва не сдуло с обрыва…

И вот невидимый кто-то сел рядом под вывернутый зонт и – пока туча под сверкание молний поливала меня – с насмешкою и злорадством оглядывал повисший мой, как у цапли, нос…

Только когда гроза, излившись, переметнулась на соседнюю гору, а солнце брызнуло вдруг: «Бонжорно!», «бес» сгинул, позволив разложить на просушку «шкурки».

Ветер нёс с моря, из-под обрыва, послегрозовое благоухание, шум волн. Над гулким ущельем сновали чайки. За крутой склон цеплялись изо всех сил кусты дрока и стланика, лилии… А я упивался запахами.

Неаполь, «Наполи», – странный город. «Муравейник» с мельтешением лиц, машин, мотоциклов, южных людей в шляпах… поток, в котором – Европа и Африка – всё вместе… где Везувий неусыпно навевает воспоминания о Помпеях, о восстании Спартака… где фрески времён Христа, будто специально законсервированные – чтоб ошеломить, взирают – и переносят в далёкое прошлое…

У тебя же на всё это – чтобы, не спеша, вжиться — есть время! (Разве не это – главное: не сквозь пальцы, не мимо?!)

– Время – чтобы застыть пред Красотой, – умничал я, когда – приобщённые к древностям – шли мы группой к замку-крепости – Кастель Нуово.

И во всём шарме открывался сверху город, и было через край света, и встречные, отмеченные Красотой, улыбались…

Но вновь, как и накануне, из света – в тень: «бес», сгустившись из зноя, посеял смуту, бросил в иное пространство…

И где! На верхотуре «Наполи» (на вершине счастья)!

Так что вероломно скрылось солнце… (Отчего печь меньше не стало.) И оставалось обрести билеты на «Пренто-тревел» – и катить… Бежать как можно скорее – к морю, которое – только одно – и могло спасти… (Даже в храме Кающейся Магдалины не отпустило.)

Море. Оно подступило – и привело в чувство…

А лифт-тугодум бесконечно долго нёс на мансарду – к «Седьмому небу»…

И снились мне в ту ночь глаза, за которые не сдобровать бы во времена инквизиции… И пылал костёр…

Солнце взыграло с первыми «склянками», когда Марио подал катер. А вскоре и доставил в Неизведанное – Марино ди Камелот.

И все, кто был на катере, ныряли и заплывали в гроты. И какие-то новозеландцы аплодировали с палубы прыгнувшему в море с перил…

Чуть свет – как на Карадаг – «чтобы не упустить приключений» – «подальше» (по «царским» тропам… над заворожёнными бухтами… на островерхие, как Сюрю-Кая, пики)… в парк Франческо.

И голуби вдогонку, как в Коктебеле, воркуют-ворожат, провожая…

Обычно – проученный грозой – захватываю с собою зонт – чтобы грозить им набегающим тучам… (Срабатывало!) Зря.

Вот и фотоаппарат. Брал его тоже зря: не хотелось отбирать у природы красот… Ибо на какие б башни ни взбирался, в какие б гроты-пещеры ни спускался и ни заплывал, объектив робел (в бессилии – передать)…

Так, в одном из гротов, помимо мышей летучих и стрижей, жил в глубинах сверкающих, как я убедился, спрут. Серебристый, огромный…

А однажды из пещеры, что у самого моря, раздался рык…

Обошлось, слава богу, без львов: последнего извёл Геркулес, совершая в давние времена подвиги… А рёв… То был, скорее всего, лишь отзвук тех времён…

Неподалёку от пещеры располагались естественные меж камней «ванны», в «кипятке» которых так блаженно было – хоть кому – после заплывов – греться!..

Скарио: в цветах и пиниях порт-город, с колокольней, с одной стороны, и древней (второй век!) церковью – с другой… со скульптуркой играющего (с крабом) мальчика посередине… с невозмутимым бомжем, неподалёку от маяка раскинувшим палатку… с неизвестно откуда появляющимся среди бела дня духовым оркестром… с морем цвета бирюзы у набережной и миражом синих гор Базиликаты далеко за заливом… с вечерами тихими и с тёплым дыханием моря…

Вот где Грин наверняка узнал бы свой Лисс… а Цветаева признала бы «маленький город» («Я бы хотела жить с Вами / В маленьком городе…»)… и где Одиссей, без сомнения, встретил нимфу Калипсо, вернувшую ему юность…

На обратном пути представил: Эллада… никаких дорог… (Разве – одна – в 312-м до н. э. году соединявшая Рим с портами Таранто – Аппиева.)

Юг Италии, забытый Богом угол… Я посетил тебя!

Май 2008

Женщины! И кто только не воспевал вас!..

А не так давно – в Средние века – и на протяжении пятисот лет – женщин (род мужской, скорби!), представьте себе, сжигали…

Чего ради? За обаяние, за «чары»… Как колдуний… Изводили (вопль в пространство!) за то лишь, что мужчин – красою – «вводили в искус»…

Трубадуры, где вы?! Рождённые Женщиною – подняли руку на ту, которой молиться б!.. Рыцари «без упрёка» – не вы ль и предали Даму костру?

Миллион – на сожжение!.. И чего ради «сильные мира сего» (немощные – скорее) сочли, будто имя Женщины соперничает с именем Бога (вместо того, чтобы понятия эти отождествить)?

Лишившие себя Божией радости (приняв чуждый природе обет безбрачия) и присвоившие себе чин «святости» отцы-католики посмели ошельмовать Красоту, разжечь на пол-Европы костры, истребляя лучших!..

До сих пор, кажется, пылают: охота на «ведьм»…

Эпидемия? Инквизиция!.. Мужчины – сладили!.. Вот грех! Вовек не простится…

И мне грех рода моего – не искупить…[2]

А ты идёшь – жалея «плохих», радуясь лучшим… по походке, взгляду узнавая «приговорённых»… И – столько улыбок (приобретённых): обострённая притягательность душ – встречь!..

Весна… весна набирает обороты! И до всякой Красоты тебе есть дело.

Вот только бы ещё весеннюю – без оглядки – свободу!

Как же мешает нам напускное! Не хватает великодушия, искренности…

Ощущение (с привкусом «позвали») – на службе у Красоты. (И надо б оправдать доверие!..)

Это – как некогда на Мангышлаке в экспедиции… в юности – когда вынашивал (копил) жажду по воде-реке-морю… тоску по красоте-мечте-любви… Всё вместе – по Ней…

Ведь и Волошин, по стихам судя, полсвета исходил – «в чертах случайных лиц» – всюду – Её ища (на что – впечатление – жизнь «потратил»). В тоске по Встрече (или не-встрече?) – не по реальной – и, может, даже вопреки реальному (приземлённому)… в тоске по Несбыточному изнывая…

И вот полно стараюсь жить. Не поддаваясь волнам смуты. Радуясь сколько-нибудь приблизиться к Красоте (оказаться рядом)… и гореть, благодарным светом наполняясь, – от осуществления невозможного…

А в небе, восторгом беременном (от Вечности), – ощущаю: всё больше любви.

Но почему так к Красоте тянет? И откуда их, красивых, выплёскивает?

И можно ли не выделять, не воспевать их – если и Красота, видел я, откликается на восторг – бабочкой живописной порхает, радует?!

Бывает ведь – так захлестнёт!.. И что за сила у Красоты?!

А однажды так вышло: по улице шёл, «на свет» заглянул…

Зайдя же, пригласил на танец. И – слова жданные, как пароль, произнёс…

И – узнан был. И узнал сам. И внимал…

– На Красоту не смотри всуе, – наставляла танцующая. – А как? С восторгом лишь. Чтобы Красоту не умалить, не растлить душу… от невозможного исходя: могло б и не быть…

Сходимся-то по стечению обстоятельств, на ощупь, минуя притягивающие орбиты… Главное же – чтоб Красота тебя не теряла – сам не теряйся…[3]

От рожденья луны до её круглоликости было у меня время – обойти берег, о котором грезил я ещё той весной, будучи севернее – в Скарио, на юге Кампании.

Впровинцию Ривьера-дей-Чадри, на север Калабрии (на контуре Апеннинского полуострова – подъём «носка» «сапожка», омываемого водами Тирренского моря), летел я с пересадкой в Риме, где обогнал свой чемодан (хотя позже, когда уж приноровился без… он меня благополучно нагнал)…

Ламецио встретил парами терм и трансфером… Несясь далее на авто в сумерках вдоль моря к отелю, я пел… Всё ж приятно, когда дожидаются и везут!..

Поутру же, когда вышел к завтраку, обнаружил, что я – один на отель, пляж, ресторан, округу…

В документах, которые выдали мне в Москве, значилось: место, где я обосновался (как и мой отель), зовётся Бельведере, что означает «Чудный вид», – аккурат посреди Ривьеры-дей-Чадри, иначе говоря – «Ожерелья цитронов», растянувшегося по побережью на семьдесят километров…

– Бонасэра, сэр! – «безъязыкого» меня с какой-то стати приняли за американца. Я же ощущал себя глухонемым среди словоохотливых мачо. А если и разумел что-либо из «итальяно-речитатива», меня, странного русского, подолгу плавающего и путешествующего неизменно в шортах, не понимали…

Пока «оголённостью» моей и языком жестов и сами вскоре не «заразились»…

С опаскою (не сезон) иные, косясь на меня, стали «распаковываться», входить (по колено) в воду… И это надо было видеть!..

Вообще, бельведерцы неторопливостью и неизменной «бонжорностью» (приветливостью) своей восхищали… и в то же время оставляли ощущенье покоя: вальяжность, как и сиеста, для них – образ жизни…

Притом сомневаться не приходилось – построившие столько дорог (безукоризненных), мостов (изящных), тоннелей (пронзивших едва ли не все горы) – заслужили (в итоге) такой «вечный праздник».

Невозмутимые утром, шумели они вечерами из проезжающих мимо авто, с велосипедов, агитируя за «candidate partite»… А ещё издали угадав намерение моё перейти улицу, притормаживали (заведомо), не преминув – из радушия – гуд-нуть (радостно)… Гудят же тут – вместо приветствия, как я вскоре убедился, – все… И даже – купающимся – ещё и радостно помахивая рукой – машинист поезда…

В первый же («бесчемоданный») свой день дошёл я до маячащей на горизонте набережной Диаманты, что в переводе – «алмаз», или «бриллиант», – городка, похожего издали на крепость, с галереей под открытым небом – с 1980-х прекрасно расписанных в стиле «муралес» стен бывших рыбацких хижин, с узкими улочками и чудной набережной…

На обратном пути – захлёстнутый солнцем – то и дело купался – что уж греха таить (никого ж!) – в чём мама… Хотя ни встречающийся мне позже задумчивый падре с посверкивающими из-под рясы голыми пятками, ни улыбчивый карабинер и не думали меня осуждать…

На следующий день, осушив за завтраком восемь (отто!) чашечек «чокола-та», рванул в Скалею (на «лестницу») – город на вершине 25-метровой скалы.

Ступая там среди ветхих построек, взбирался я в одиночестве по запылённым многовековым ступеням – с ощущеньем: застал… пока не забрёл, как к себе, в церковь Святителя Николая, возраст которой перевалил за семьсот лет.

На рекламном щите у дороги – крупно, по-русски: «Продам жильё…»

А что, может, пустить корни?

– Нет, лучше – аndei i ritorno («туда и обратно»)!

– Аndei i ritorno! – выпаливаю, вскакивая в «бус»: так дешевле…

Скатал «… и обратно» также на третий день – в Паоло, где в пещере Покаяния за пять веков до меня жил Франциск Ассизский.

Святой, памятников которому в Калабрии – не меньше, чем у нас не так давно – Ленину, известен своим милосердием – Charitas, и тем велик.

В четверг – вспять от растревоженного моря – еду в Маратею, «столицу укропа», где у края подступающей к морю горы обращает на себя внимание видимый отовсюду – простёрший длани Христос – Christo Redentore (общая высота горы и скульптуры – 666 метров).

За Его статуей, имеющей размах рук – 19 метров, – ощутимо источающая благодать базилика Власия. (Или – Святого Бьяджо… А ранее – задолго до эры Христа – в эпоху Великой Греции, там был храм Минервы…)

Сюда, к стыку трёх регионов, тянуло меня ещё прошлой весной. Тогда, правда, – вместо памятника Избавителю – увидел я издали силуэт раскинувшей руки Девы Марии (поначалу даже показалось – Венеры).

Но так ли и важно – кто? Бог!..

«Избавитель ли, Женщина, Природа, Красота!.. Не есть ли всё это – составляющие Единого?» – философствовал я в тени пинии, сбежав с горы к Stazion «Maratea».

Но наступил – морем омытый – день следующий, в который раскатывал я по разбросанным в горах – густо источающим дух Средневековья – городкам со звучными именами – Четраро, Чирелло…

Заехал и в пропахший сероводородом Термо-Луиджиане (в термы, куда ещё предстояло вернуться)… и в основанную задолго до нашей эры Казенцу – столицу Ривьеры-дей-Чадри, где, путаными переулками гуляя в исторической части города, задирал голову – то на замок норманнов ХIII века, то на романский Дуомо (век ХII)…

В путеводителе по этому поводу: «Ещё и ноги не успеют устать, как голова закружится…»

В воскресенье – в Прайя-а-Маре. В город, где всего-то тысячелетие назад шла торговля невольниками, а ныне – умиротворённо, птицы…

В море напротив – остров, именуемый Дино, с руинами храма Венеры (Venustus – «очаровательный»!)…

Но мне – к Деве другой – к Madonna della Grota, в сантуарий, где с ХIV века в естественном гроте – помимо икон – два изваяния Девы Марии – мраморное (Снежной Девы) и деревянное.

В гроте, куда торжественно вверх вели марши «страстной» лестницы, – полумрак, тихо. Слышна капель с потолка… За сталактитами (в углублении) – алтарь, фигурка из дерева. Поодаль – из мрамора высеченная Снежная…

И – никого! Пустующий посреди епископский трон… сноп света с террасы, на которой кустится усыпанная плодами шелковица…

Вкусно!.. Некто, «зверь лесной, чудо морское», благосклонно «даёт» отведать волшебных ягод… (Гляжу – вместо «господина честного» – изваяние.)

Поблагодарив Так-и-не-показавшегося, – в пекло дня, к морю…

А чуть свет – с наступлением календарного лета – в Фускальдо – город на холме, облюбованный мной по пути, – в Казенцу…

Домики, замки – из Средневековья, с гербами владельцев… Барочная церковь… Гастелло – крепость, куда любезно подбросил меня проезжающий мимо кабальеро…

Скользкие от дождя – выше и выше – крутые улочки… Чисто!

Неужели – в голове не умещается! – когда-то (в Средние века) здесь на мостовые лили нечистоты?.. Смердело?..

Не верю! Так и про нас – лет через триста… (Сплетут… и – следовало бы заранее разобидеться?..)

Не может быть! Как свежи несущие благоухание из долин раздольные ветры! Нет, не мог быть зловонным воздух – где так дышится!

На церемонии венчания в церкви – хор, ангельское пение. Падре благословляет, все счастливы… Можно ли сомневаться – так было из века в век?!

Разлитая в воздухе благодать… Если бы не изваяние перед собором – простёршему, как коршун, руки – «Ловцу душ»… не только не вызывающее трепета – пугающее, хищное…

От запечатлённого в камне не того «Ловца» бегу… Ухожу в морось, в хмарь, в накрапывающий дождь – с ощущением: вышел в космос…

Правда, на полпути отхожу: в душу, опомнившись, заглянуло солнце…

Не все дожди, однако, пролились в Фускальдо. Небу в тот день было дано ещё потешиться, настигнуть меня в Марино-деи-Бельведере, где, перед морем представ, вознамерился я увещевать небо…

Напрасно! Неистовые – налетели вихри, и – пролилось!..

И тшетно вжимался я в стену под ненадёжным балконом, взирая на торжество грозы… А затем, не дождавшись, пока ливень стихнет, – мокрый насквозь – нёсся по усыпанным лепестками бугенвиллеи мостовым… Летел – чтобы наутро по тем коврам из нежнейших лепестков успеть на «трени» – поезд, идущий к оконечности «сапога» – в город Реджо.

Успеваю. В вагоне – панорамные окна. Чинно восседают синьоры. Галдят, не умолкая, итальянки… Кондуктор на очередной «формато» (станции) свистит по старинке перед отправлением.

Состав стремительно набирает ход, пронзая горы… огибая, как по лекалу, море… мчится – пока, миновав Сциллу, не встанет.

И вот – из подземелья станционной платформы – «всплываю», оказываясь на продувном ветру Мессинского пролива, где помнящая (как вчера) Одиссея вода бурлит, будоража воображение, – и уносит за синеющий в барашках – соединяющий два моря – пролив, за которым – горы Сицилии…

Да, чтоб увидеть это, ей-ей, стоило – сюда, на край… к самому обрыву, где сто один год назад всё содрогнулось от страшного землетрясения!..

Реджо (в Античности – Рехион, или Реджиум), куда я прибыл, известен и недавно найденными в море бронзовыми фигурами атлетов 25-вековой давности. Ровесник Рима, город, ей-богу, заслуживает восторга.

Но из-за того что людно, я заторопился назад.

– Куда? Нельзя ж так сразу! – сам с собой заспорил.

Захотелось освоиться… Однако – в противоборстве духа – едва не попал под «бус», мчащийся с бешеной скоростью.

Отпрянул, пересекая улицу: ангел упредил… дал, видимо, отсрочку… (И так – раз от разу: пронесёт – не пронесёт, жизнь – от начала и до конца…)

Но, Reggio di Calabria, ты мне открылся… и – очаровал!

Обозрев издали сицилийский берег, замыкаю круг.

Назавтра – вместо намеченной поездки в Бари – «банный» день.

На «формато» растерянная синьора пытается что-то у тебя выяснить. И, не ведая языка, берёшь над ней шефство. Утешаешь: «Ozo!» («Скоро!»)…

Автобус и впрямь не заставил долго ждать. Везёт в сторону Гвардиа Пьемонтезе, в Термо-Луиджиане, встречь сероводородным парам. Столь сильным, что кое-кто из пассажиров уморительно зажимает нос…

Джакузи, грязь (целебная)… Вижу: кто куда… Я ж, уверившись, что вода и грязь тут – «от всех болезней», на радостях («Вот излечусь!») залез, как оказалось, не в тот – нюхательный – бассейн… И – пропах до корней волос…

Более того, завёлся… и – в компании с той, что уж не зажимала нос, – перемахнул через ограду… очутившись, как в тридевятом царстве, в парке Аква-вима – в благоухающей испарениями долине реки Банья, с перекинутыми над потоком мостками, с журчащими водопадами, с тенистыми, похожими на рай пустынными рощами…

Рай? Да! Но по мере удаления долина становилась уже, испарения – насыщеннее, и всё явственнее – присутствие… «дяди», от которого исходил запах серы…

Видимо, тревога моя передалась спутнице: «Не пойдём?..»

Но я сделал шаг. И – едва не поплатился… Нырнув сквозь завесу из капель воды, спадающих со скалы, чтобы вскарабкаться на уступ, ухватился за край валуна – и… уловил шорох… Замер. На уровне глаз сверкнули бусинки глаз – и различил ромбики на чешуйчатой «бухте» канатом свёрнутого тела, язык-жало… Впрочем, испугаться не успел, хотя на какое-то время мы с рептилией сцепились взглядами…

Змей, похоже, решил не искушать… (И – на этот раз!) Но место, увы, перестало казаться раем.

Наутро меня ждал презент от принимающей фирмы «Джова-Нелли»: на «мерседесе» – в горы, к заоблачным деревушкам, затем – к храмам… и – к морю…

Из пестрящих маками, укропом и дышащих покоем лугов – откуда ни возьмись, как из прошлого, явились фрагменты античного театра, замка, раннехристианской церкви… и – враспах – море, остров с руинами укреплений, башня…

Ветр времени охлестнул вихрем событий… всем, что помнили эти берега…

…Но подоспел рассвет – и улетучились призраки…

Приснилось? Не чудо ли – дух очищающий утра?!

И лишь неизгладимое ощущение: было…

Вослед за посещением городов Веккья, Чирелло я со спутниками «отметился» в Майере и Гризолино (это высоко в горах, по обе стороны от ущелья Туманов).

На нас, выходящих из авто, в высокогорных патриархальных деревнях взирали, как на гостей из будущего: там время, похоже, остановилось…

«Arrivederci, Grizolino!» – мелькнула вывеска…

Время – прощаться с Калабрией?.. Но как – с благоуханьями – укропа из Маратеи, корня из Скалеи, веяньями – стойкими такими! – терм, будящими воспоминания о водопадах Баньи и её рае, – расстаться?!

Что поделаешь! До свидания, «цитрусовый берег»! Мне так бельведерно (блаженно) было в твоём краю!

А теперь Бельведере, ты без… И небо твоё, как на седьмой день, не обрушит уж на меня месячный свой запас дождя… Как и бугенвиллеи, роняющие свой цвет, как слёзы, не даст уж пробежаться по лепесткам… И ты, море бельведерское, с дамбами, укрощающими норов волн! Мне не было ещё так укачливо (плыть за… ликуя вместе с волнующейся стихией, обратной волной утихомиривающей встречную, – не позволяющей захлестнуть)!.. И ты, стол мой с видом на море (откуда ныряющий к концу дня солнца диск – в глаза)!.. Как вам – без?..

Май – июнь 2009

Не осень и не зима. Хмуро. Прохожие прячутся в воротники…

А мне хорошо. Светло: ты рядом…

Струёй ветерка, толпу обтекающей, вьюсь меж людей, пою – и, радуясь за каждого, заражаю влюблённостью… И-и-и…

На то и ветер.

Вопрос номер один (правильный), который ты задала:

– А какой там воздух?

– Не надышаться!

– Виды?

– Не наглядеться!..

Так бы и впитывал всё!.. А на окружающее – в один голос: «Правда, здорово?!» Осознавая: не впустую (обогатились)… успели: время пощадило – не для нас ли? – красоты…

До этого – будто нигде и не был: столько всего!..

Италия! Не пересмотреть… История – повесть (романтическая) – о триумфах, расплате… тех, кто тысячелетьями – за пядью пядь – обживал эти земли… И кто только не!.. От вехи к вехе. А пласт – две трети мировых шедевров!

Рим… Древние, как мир, над Тибром мосты, дохристианские колонны и арки, обелиски и крепости, базилики, чей возраст – века…

Начинаешь понимать: Вечный город…

И то: Христос родился, когда Риму было… сколько вчера – Москве.

Ничтожным представляется время длиною в жизнь… Что – эпоха! Эра!

И – достижения последних лет: там, где шествовали легионеры, – спрямлённые тоннелями трассы… В 1960-е по уровню жизни в Европе итальянцы вырвались в лидеры… (Не хуже, чем при расцвете Римской империи!)

Зажили! Ушла нужда. Пришло благосостояние…

Во встречных пытаюсь разглядеть (угадать черты) тех древних римлян.

И, кажется, узнаю. По достоинству…

Римляне, то и дело открывавшие двери «варварам», вобрали, видно, в себя лучшее – и от этрусков, и от вандалов…

Едва ли не такие ж, как мы. (Приветливее!)

И если б не чужой (не чуждый!) – журчащий – язык, не страсть к спагетти, ощущение – у себя…

Повезло: ХХI век! В прошлом – междоусобицы, крестоносцы…

А мы на «бусе» – из края в край… Припеваючи: Джузеппе-водитель на ходу подпевает тенору (в записи)… Елена-гид вещает что-то ангельским голоском… Ну а нам, с шиком летящим, остаётся лишь не зевать, обозревая виды… и – настраиваться на Рим…

Виды – как на картинках учебника: Аппиева дорога… кипарисы… Что ни холм – крепость, замок… Изваяния Девы Марии… Плантации табака… Зрелые уж оливки, лимоны, гранаты…

Лето. Но утром свежо. Чуть свет – трели…

Купания в Адриатике. Хотя и на широченном пляже Римини пусто.

Римини – город-курорт, здесь родился Феллини…

Вообще, Италия – колыбель Данте, Колумба… родина философов, живописцев, певцов, зодчих и первооткрывателей… Джульетты и Ромео…

Черепичные крыши. Виллы, парки, фонтаны. Чисто. И всё твоё!..

Взбираясь на холм, где… Государство Сан-Марино, интересуюсь у гида о возрасте зданий, мимо которых семеним узенькой «виа»: «Девятнадцатый век?»

Куда! ХV столетие! Крепости же наверху – и вовсе семнадцать столетий: со времён Диоклетиана (вернее, с поры первых римских христиан – IV век)!..

По пути к Риму – городок Тиволи, или античный Тибур, основанный ещё в ХIII веке до н. э.

Утопающий в роскоши парк: фонтаны, водопады по склону (прообраз Петергофа и Версаля)… Под журчание струй – рука об руку – по аллеям мимо скульптур.

Воздух!.. Тибур – некогда излюбленное место отдыха патрициев (вилла Андриана, II век) и кардиналов (с ХVI столетья – вилла д’Эсте… Грегориана)…

На юг, от Адриатики – к Тирренскому морю, в Рим.

И вот он, Город на семи, как и Москва, холмах! (На восьмом – Ватикан.)

От Палатинского (сорокаметровой высоты) холма, с которого всё и пошло (в 753 году до н. э., когда Ромул, по легенде, основал поселение), – наша экскурсия.

А был поначалу золотой век… И царствовали – один за другим – семь царей… Но седьмой зарвался… И – на смену аристократии (в 509 году до н. э.) пришла демократия.

В 494–450 годах до нашей эры пишутся мудрые законы – так называемый «Трибунал плебса».

В 270 году до н. э. Рим подчиняет себе земли Апеннинского полуострова, а за его пределами затевает Пунические войны (264–146 годы до н. э.).

В 70-е годы до н. э. жестоко подавлено восстание рабов под предводительством Спартака…

На заре христианской эры, в правление императора Августа, – расцвет Вечного города… В середине 60-х – казни Петра и Павла в Риме…

В 70-х годах император Веспасиан, сославшись на то, что «деньги не пахнут», делает платными общественные туалеты…

24 августа[5] 79 года Везувий хоронит под пеплом Помпеи и Геркуланум…

В 80-м году в Риме выстроен Колизей (амфитеатр Флавиев), вмещавший, по разным данным, от 50 до 60 тысяч зрителей… Одна за другой воздвигаются триумфальные арки…

Менее чем через 250 лет – как предвестник падения Рима – Миланский эдикт (год 313-й) – о свободном исповедании христианства.

За два поколения религия единобожия вытесняет привычных богов… Набирают силу христианские проповедники (в их числе – «преемники Петра», получившие «первенство чести», – главы католической церкви – Папы)…

И – закат Римской империи в 400-х… Набеги варваров – вестготов, гуннов… Население Вечного города… с миллиона в начале христианской эры сокращается до десяти тысяч в Средние века…

В 800-м коронуется Карл Великий… В 1271 году веницианец Марко Поло едет в Китай… А в 1321-м увидела свет «Божественная комедия» Данте…

В 1327-м Петрарка повстречал Лауру, а в 1341 году он же увенчан в Риме лавровым венком – стартует эпоха Возрождения в поэзии…

В 1445 году рождается художник Боттичелли, в 1452-м – Леонардо да Винчи, в 1475-м – Микеланджело, в 1483-м – Рафаэль… а в 1757-м – скульптор Антонио Канова…

Но в 1801-м Наполеон завоёвывает Италию…

В 1848–1849 годах – революции… В 1870-м Италия объединяется…

В 1922-м к власти пришёл Муссолини…

В 1929 году Папа Римский – глава Государства Ватикан… 20 сентября 1934 года – день рождения Софи Лорен… А в 2000-м – Священный год…

До сих пор, однако, бродят тени Калигулы, Нерона… доносится эхо зрелищ… И стоит, как ни в чём не бывало, посреди мира Рим, а посреди Вечного города – Колизей… на арене которого, как известно, бои гладиаторов шли до 523 года… Позже часть блоков из его стен понадобилась для постройки не менее помпезного Сан-Пьетро (собора Святого Петра) – фантазии Браманте, Микеланджело и Рафаэля (XVI век)…

Но это уже Ватикан, отдельное государство.

А по вечерам в центре Рима – освещение, имитирующее древние факелы… Базилики великолепием своим (снаружи и изнутри) обращены к Богу…

Сам Христос, полагаю, при виде сего смутился б:

– Мог ли Я думать, что… скоро третье тысячелетье уже – с именем Моим, в Мою честь – столько!.. что люди помнят о перенесённых Мною страданиях…

Вот только Его, если Он невзначай явится, чтоб призвать: «Возлюби!..» – признают ли?..

Озираю творения зодчих – от античности до барокко… в лица всматриваюсь… И – убеждаюсь: лучший материал – люди… Если бы не дворцы…

Ватикан – не райская ли обитель?! (Чтобы знали!..)

Но как изменчиво всё! На месте базилики Сан-Пьетро, перед которой в ХVII веке была разбита площадь, вмещающая людей не меньше, чем Колизей, на заре эры стоял цирк Нерона, помнящий казнь Петра…

На своде и в алтаре Сикстинской капеллы – фрески Микеланджело (расписал один человек!): «Сотворение мира», «Изгнание из рая»…

Запредельно!.. На выходе же – вослед за «Страшным судом» – другой шедевр 24-летнего Микеланджело – из мрамора (взял – и отсёк лишнее) – «Пьета» – со Креста снятое тело Христа на коленях у Девы Марии.

Поистине после такого – смотреть нечего.

Казалось бы! А в залах Папского дворца – станцы Рафаэля?! А скульптуры Бернини и Кановы в галерее Боргезе?! А Капитолийский и Национальный музеи! А Пантеон, а Библиотеки?!

Базилики: Иоанна, Павла (IVвек)… И – посвящённые Санта-Марии: Маджоре с мозаиками V века, Той, что «за Тибром» (Трастевере, IVвек) и «Украшенной» (ин Космедин, век IV), в портике которой висит мраморный круг-маска с изображением морского языческого божества (античный рельеф) – «Уста Истины», закрывающиеся, по поверью, если лжец вложит в них руку…

Рискнул… (Не стиснуло!)

Росписи, похожие на наши, – в византийском стиле!.. (Не зря при Иване III Москва претендовала на титул столицы Византии, дабы именоваться Третьим Римом!) Христос Пантократор и Дева Мария (пред алтарями, на апсидах) – совершенно царь и царица… По-нашему!

Если бы не толпы зевак… Поток!.. Но здесь привыкли…

«И стоял Я один среди них, и был виден ими в плоти. Но… все они были пьяны. И никого не нашёл Я, кто б жаждал Любви… Отчего скорбит душа Моя и кровоточат раны – о сынах человеческих, слепых в сердцах…»

Выйдя из Ватикана и миновав замок Святого Ангела, переходим Тибр… По ту сторону – озираем – арки – Тита, Константина…

Всходим к Капитолию… на Форум… Вверх-вниз – по маршам – к фонтанам – «Тритон», «Треви»… к площади «Испания»…

Вместе! Постигая – с высоты дня сегодняшнего – Прошлое…

И мир, сближенностью согретый, вливается в душу. Растекается время.

От Рима – к югу вдоль Тирренского моря.

Уже через двести километров перед нами – Неаполитанский залив, двуглавый Везувий, в отдалении – Капри и мыс Сорренто, голосом Карузо зовущий: «Вернись!»…

Однако первым делом – Помпеи, которые «сохранил» для нас, прикрыв пеплом, «консерватор» Везувий…

А ведь среди жителей «растленного города» могли быть и те, кто застал Христа: извержение-то произошло на исходе восьмого десятилетия от Рождества Христова… то есть от Распятия до катаклизма – не более пятидесяти лет…

Каков он был – воздух Античности? Историки зачастую передают неприглядное представление о городах Прошлого: погрязли, мол, в зловонных отходах…

А мне всё же хочется думать лучше о тех, кому выпало жить до нас… Основания? Имели представление о Красоте. Что едва ль совместимо с нечистоплотностью. Красота разве не сродни благородству?..

Посему, дыхание затаив, трепетно ступаю по мостовой, которой – две… а то и две с половиной тысячи лет (городу на момент извержения – семь веков).

Вдоль давно очищенных от пепла улиц – череда тумб, выдолбы «от колесниц» (как на Сицилии, в Сиракузах)… Жизнь кипела!

Улыбаемся: нас, туристов, первым делом ведут… в «дом терпимости» (увы, не к услугам помпеянок – взглянуть на фрески фривольного свойства)…

Впрочем, можно и помечтать в античном театре, где за полтора века до извержения, скорее всего, сражался (именно под Везувием) – прежде чем потерпеть крах – и всё же испытавший триумф! – гладиатор Спартак.

Да, перечитайте «Спартака» Джованьоли, на картину Брюллова «Последний день Помпеи», как в первый раз, взгляните! После чего дайте волю воображению, зайдя на Виллу Мистерий, где – росписи в киноварных тонах: выполнены, как вчера…

Но увидите далеко не всё: сегодня узнаваемые шедевры-фрески – в разных уголках мира.

Есть и в Неаполитанском национальном музее… Где, между нами, устроен и «Секретный кабинет» (с непристойными фресками и барельефами), ныне открытый для всеобщего доступа, а до недавнего времени – лишь для совершеннолетних и «лиц с безупречной репутацией»… (Говорят же – Помпеи поплатились за распутство…)

Неаполь очаровывает, берёт в объятия, дышит морем…

Город-гавань… А начинается с трёхарочного с кариатидами фонтана «Иммаколателла» (Непорочного Зачатия Девы Марии), что против бухты Санта-Лючия, бастионов – «Замок-яйцо» (Кастель дель Ово) и крепости Нуово… Завершается – пассажем со стеклянным куполом – галереей Умберто…

Осмотрев (бегло) Неаполь, возвращаемся в Тоскану (сугубо на север – в Северную Италию). И – оказываемся в местечке, дошедшем до нас в неизменном – со времён, когда рыцари устраивали турниры (с ХIV века), – виде… в Сиене – городе, где до сих пор проводят Палио — Праздник лошадиных бегов, а вокруг скачек кипят нешуточные страсти… и где есть даже церковь… для лошадей (так уж почтительно к этим четвероногим здесь относятся).

Фасад Сиенского собора (ХII – ХIV века) – образец готики: «пылает». Расписные полы и завораживающие скульптуры Микеланджело, Донателло. По соседству со стрельчатыми сводами – поражающий воображение баптистерий…

Согласно хронике, в ХIV веке, когда был построен храм, доверчивые, не закрывающие и поныне двери домов сиенцы нашли – и окружили восхищением – статую Венеры… Увы, ненадолго: вскоре объявили её виновной в своих поражениях – и… разбили.

Покинув площадь Кампо, на которой дважды за лето проводится Палио, через час-другой оказываемся во Флоренции, где, признаться, ничего лучше доселе…

Во флорентийских базиликах – Санта-Марии, Санта-Кроче – поражают даже не столько их величие, гулкость, роскошь убранства, сколько некое родство с нашими храмами: выразительность ликов, сходство их с изображениями наших (что и в старинных новгородских, псковских церквях) святых.

Есть и отличия. К примеру, ритуалы венчания и крещения в храмах – бесплатны, а вход, наоборот, иногда платный.

Адам и Ева, как и положено, – безо всего… Кстати, у католиков и Дева Мария до недавнего времени считалась грешницей… пока (полтора столетия назад) Папа Римский не «отменил» порочного зачатия…

Прямо в базиликах – погребения. Но если у нас в храмах хоронили, как правило, князей, полководцев, – здесь предпочтение – талантам.

Так, в соборе Святого Креста (Санта-Кроче) вдоль стен – плиты и памятники знаменитостям: Микеланджело, Данте, Галилею, Россини…

По легенде, Флоренция, что значит «цветущая», была основана самим Юлием Цезарем… В III веке император Диоклетиан утвердил «Процветающий лагерь» столицей провинции Туския – будущей Тосканы… А уже в IV столетии на руинах древнеримских святилищ христиане построили здесь баптистерии.

Увы, войны и чума, «чёрная смерть», опустошали город. После упадка на рубеже тысячелетий – с 1116 года – коммуна…

И – расцвет (эпоха Гуманизма и Возрождения) в ХIII – ХV веках, взлёт династии банкиров Медичи…

Угасание искусств в начале ХVIII века.

С 1865 по 1871-й Флоренция – столица Итальянского королевства.

Невероятно: в одной «Цветущей» – треть мировых шедевров!

Немало из них пострадало от бомб «союзников»…

Не выстояли и городские мосты (иные – Москве ровесники): немцы, уходя, их (почти все) подорвали.

А в 1966-м подвела и река Арно, поднявшись до трёхметрового уровня.

И всё ж в целом Красота устояла!.. Не зря за 59 лет до Рождества Христова римляне заложили здесь крепость.

Уже при входе во флорентийские храмы охватывает благоговение…

В одном из них сгрудились мы, слушая – через наушники – экскурсовода…

Однако не сразу поняли, кто для нас вещал глухим, утробным (будто из-под земли) – и в то же время свежим – контральто.

Обладатель его, по-видимому, находился рядом, но, сколько мы не вертелись в толпе, никто не мог его обнаружить: не я один крутил головой…

Голос – сам по себе! Ни пола, ни возраста. И принадлежать он мог лишь существу древнему, как мир…

«Францисканка» – почему-то решил я, увидев наконец говорящую со спины – в коричневой, похожей на рясу, немыслимо приталенной юбке…

Юная?.. Иорданка (так, оказывается, звали гида) наконец обернулась – и все ахнули: с испещрённого морщинами лица женщины взирала вечность…

И всё ж пожилая дама-экскурсовод, рассказывая, искрилась. Когда же, выйдя из храма, указала на «довлеющую» над Флоренцией колонну Правосудия, то с высоты возраста выразила сожаление, что «земному суду до справедливости так же далеко, как сей колонне – до неба…»

Из Флоренции едем на западную оконечность Тосканы – в Пизу – город, известный каждому со школьной скамьи по башне, которая падает… На метр – каждые сто лет. (Всего – на 5,5 метра с 1360-го, года завершения строительства, по 2008 год, когда падение остановили.)

С 180 года до н. э. Пиза – колония – и одна из военно-морских баз Римской республики… Позже – самостоятельная держава, непрерывно ведущая морские войны с соседями-городами… Но море (Лигурийское) в Средние века отступило (ныне – в десяти километрах) – и жизнь замерла…

Помимо элегантной (увы, кривой) восьмиэтажной Пизанской башни-колокольни, послужившей Галилео Галилею для расчёта формулы ускорения, в глаза бросается собор Успения Пресвятой Девы Марии (а иначе – Дуомо с огромной мозаикой в центральной апсиде – ликом Христа), украшенный снаружи и внутри ярусами колоннад.

Храм этот также послужил Галилею для понимания законов маятника.

А по другую сторону звонницы – огромный каменный «шатёр», баптистерий Иоанна Крестителя.

Заходишь – и напоминающая кулич базилика ошеломляет исходящим из-под купола звуком, глубиной пространства…

Там, на кафедре, – необычная статуя, выполненная почти 750 лет назад в античном духе. Её автор – Никколо Пизано – именно этой скульптурой в 1260 году положил начало Проторенессансу в искусстве.

Право, что за прелесть – изваянный в церкви Геркулес!..

Наконец за Дуомо – клуатр (окружённый внутренней галереей двор) с кладбищем – Кампо-Санто, или Святое Поле: скульптуры, уникальные фрески… одна из которых – «Триумф смерти» – уничтожена (прицельно!) в 1944-м сброшенной американцами (и здесь!) зажигательной бомбой…

И всё это ты увидел!.. Посреди Площади Чудес (Пьяццы деи Мираколи) стоишь, ликуя от Беломраморной Красоты, которой тысяча лет! (Строилось с 1064-го на протяжении трёх веков… Чтобы принадлежать всем.)

А вообще, думается: какая ни есть Красота – мне принадлежит. Изначально. (Претендую!)

Хотя… Если разобраться, конечно, не мне одному – каждому, кто, как в музее, на неё воззрится с пониманием высокого её назначения (с ощущением Естества) – и проникнется… С другой стороны, естественно же: всякая Красота – моя (твоя, наша)!

И вот Красота – Её Величество – кружит передо мной на площади Синьории в центре Флоренции – у римских статуй, у галерей Уффици и Питти, на мосту, именуемом Понте Веккьо, и по королевским апартаментам, по Палатинской галерее… Весь Ренессанс…

Здорово же – по галерее – рука в руку!.. Словно это я свои картины – тебе… Дарю – от щедрот, переходя из зала в зал… Сам перед иной немея, подбирая «коллекцию»…

Но известно же – Красоту ещё суметь удержать надо. Чтобы и продолжение не хуже было. Не переставая, удивляться. Той же «Мадонне в кресле» Рафаэля, оставаясь верным впечатлению…

Флорентийская дама-экскурсовод, думаю, потому так и юна на вид: верна… – Виват, Иорданка! – восклицаем хором, когда на приподнятой ноте завершает она блистательный свой рассказ о Флоренции, её храмах…

– Нехай живе! – усмехается. – Салют и вам! («Спасётесь!») – утробным, будто с того света, – и юным – голосом подводит черту…

В погоне за впечатлениями – щёлкал я вкруг себя фотоаппаратом, рассчитывая когда-нибудь воспроизвести… (Будто возможно – унести с собой «Рождение Венеры» Боттичелли или «Венеру Урбинскую» Тициана…)

Перед одним из шедевров как-то, когда «прицеливался», в «поле зрения» фотообъектива невзначай попала «помеха»: красотка наша, ветреная Вера из тургруппы, похоже, демонстрировала на себе клетчатые колготки.

И сей шедевр, полагаю, не хуже был: жизнь…

Впереди нас ждали красоты Падуи, Венеции… Это – к северу, через Болонью, у оконечности Адриатики.

Дорога – подъёмы, серпантины, спуски… По сторонам, на придорожных холмах, – «игрушечные» крепости – феодальные (как из сказки) города.

Падую, по преданию, основал не кто-нибудь – принц из Трои…

Уже в IV–II веках до нашей эры город известен за пределами Апеннин благодаря тканям… Расцвет – в ХII – ХIII столетиях. Два с половиной века – коммуна… И с тех пор (до Колумба ещё… а где была удельная Русь? дремала…) город – вплоть до Второй мировой – хранил старину… Недавно – насколько смог – оправился от бомб заокеанских «союзников»…

Минуя череду скульптур из туфа на Прато делла Валле, площадь в кольце каналов, оказываемся перед базиликой Святого Антония (ХIII век).

Купола, башенки – всё венчает базилику с небом… Внутри – полусвет, шикарное убранство нефов, капелл, алтарей… Скульптуры, росписи Тициана, Веронезе, Мантеньи, Джотто… Вот парение духа!..

На выходе «Райский двор» ждёт – причащённого…

Там, на чужбине, ходили мы, православные, с лёгким сердцем по чужеземным церквям. Но ощущения, что головы преклоняем перед чужими богами, не было: и Христос, и Мадонна, и иже с Ними – во славе…

«Се человек»: был до тридцати плотником. Учил. В тридцать три принял мученическую смерть. За нас, за Учение: «Возлюби ближнего, как самого себя!..»

Поплатился жизнью, назвавшись Сыном Божиим…

А каждый из нас – не творение ли Господа?.. Не дитя ли Его?..

Как бы ни было, в памяти людей – во славе вознёсся. За всю историю не слышно что-то, чтоб кто-то ещё ради нас вот так воскрес…

И как не поклониться тут – не замечая разногласий Церквей, возникших на фундаменте благого Учения?! Как не запрокинуть с благоговением голову к взвившимся куполам, памятуя о верующих их создателях?!

И как должны бы, в самом деле, веровать те, кто во славу Его воздвиг великолепные храмы!..

Если бы ещё – верующие в Добро – носители религий не противоборствовали, уживались друг с другом!.. Не лучше ли, если б были они просто носителями Добра?! А человеку – как без веры? Без ориентиров теряется…

Вера же – вроде цветка… И по тому, насколько воодушевляет, можно судить об убедительности её, долговечности…

Так, на месте храма Христа Спасителя в центре Москвы чуть не воздвигли Дворец Советов…

Не прижилось. Не «посоветовались». Да и «веру» ту через два поколения развенчали…

А во Христа верили 66 поколений… Почти два тысячелетия! И до сих пор – треть населения планеты… Удивительно ещё вот что: вера эта, как никакая другая, кого только не воодушевляла на создание шедевров!..

Храм, как венец фантазии человеческой, Старинной сказкой на море предстала передо мной церковь в Венеции, «жемчужине» христианского мира…

Красота, которая ждала – и дождалась нас, – собор Святого Марка (Сан-Марко, образец византийского зодчества, выстроенный в начале IХ века).

Есть ли в мире что-либо выразительней?.. Пока не видел.

Софья Парнок в 1914-м (сто лет назад) – именно про этот храм: «Я не люблю церквей, где зодчий / Слышнее Бога говорит…»

«…Душа моя, как кубок полный, / До края Богом налита», – заканчивается стихотворение.

«До края…» – даже не заходя – с площади Сан-Марко. Откуда любуешься «пламенем» фасада…

Слышнее Бога! (Но как можно – такое – невзлюбить?!) Стоит зайти под свод – в Великолепие, где неверный – с неба – свет бродит по капеллам, нефам, выхватывая лики (знакомые!) святых… где – как в православном храме – иконостас и всё-всё по-нашему, – душа замирает…

Отсюда пошло! Собор-то – того времени… К тому ж многое – из Царьграда… Бронзовая – из Софийской базилики – дверь… Из Константинополя же – венчающая фасад древнеримская квадрига.

А колонны (порфировые) – из иерусалимского храма Соломона (!) и… из мечетей… Мрамор, жертвенник – из античных капищ…

На протяжении веков мореходы свозили сюда со всех концов света украшенья, трофеи… Куда ни глянь – картины, серебро… (Что осталось после того, как в 1797-м тут «похозяйничал» грабитель Наполеон.)

Благостно, прохладно. Гулко. Звуки органа… Здесь, представьте себе, благословляли крестоносцев…

Золотом, немеркнущими красками сияют творения Тинторетто, Тьеполо – расписанные стены, арки… Мозаика Веронезе… Орнаменты на полу… который, случается, во время приливов – заливает…

А рядом – не менее древний чудный терем (иначе не скажешь) – Дворец дожей, или Палаццо Дукале.

Залы советов (как во Дворце Советов)…

Миновав Зал иквизиторов и мост Вздохов, оказываешься в камере пыток…

Венеция расположена, можно сказать, в море: на затопляемых островках, в четырёх километрах от материка.

Город мостов (а их более 350) и каналов сохранил свой облик со времён Марко Поло – с ХII – ХIV веков, когда град был державой, по влиянию равной самому Риму… И хотя ныне каналов меньше (45 вместо 200), по ним, как некогда, ходят гондолы. И – нет машин!.. Красота торжествует.

Кто бы сомневался – Добро победоносно. Уповаю на Красоту. Верю – и преступность на виду у неё не совьёт гнезда…

Не приживётся и нищета… Наоборот, карнавалы (с итальянского: «Прощай, мясо!») – едва ль не тысячелетье – в ходу: каждый октябрь – карнавальные шествия…

Мы, шесть «рашен» туристов, не дожидаясь команды, «открываем сезон»: надеваем маски, садимся в гондолу… и – «гулять по воде»…

Представляем: доколумбовы времена, когда американцев – и в помине… На встречных гондолах – больше всего улыбчивых азиатов… Непосредственно из вод каналов «растут», отражаясь как в зеркале, «слепленные» друг с другом дворцы… А из окон, с арок мостов, со встречных гондол нам машут – наяву! – счастливые люди.

Откупориваю шампанское. Гондольер: «Виват!» И всё как во сне…

Высадившись, бежим. Во все лопатки: опаздываем с переездом на материк.

И это зрелищно: лавирующие – друг за другом – в вальяжной толпе шестеро русских!.. Притом что лидирует красотка ветреная Вера, следом – шустрый мальчонка, а следом за мной, замыкая кросс, – раскрасневшиеся тёти…

Вижу – процессия имеет успех: брови мужчин взлетают, глаза загораются… Хотя взгляды встречных обращены, ясно, прежде всего, к Вере, которая не просто бежит (насколько это возможно на каблуках) – красуется, порхает… разве не левитирует…

Да, голоногая наша спутница с узкой полоской ткани меж грудью и животом явно пленила пол-Венеции восточной своей красой.

Мы ж, поспевающие едва-едва, следовали в шлейфе чар, которые – видел я – ловит каждый синьор… из тех встречных, кто не сомневался – предназначена ему лишь…

В общем, никто не был обделён: всем – по лакомому куску…

Хотя куда уж больше Красоты – такому городу!

Напоследок на Пьяцце Сан-Марко играл оркестр. И порхала, откликнувшись на восторг, Красота…

Октябрь 2006

Вот пришёл Христос, сказал: «Возлюби!..» И – меж строк: «Лелей огнь любви, слушай Бога в себе, не возводи кумира, совершенствуйся, будь добр, благоговей перед Красотой, Женщиною… храни святыни…»

Но для людей, оказывается, этого мало. Важней – славословить…

Нет, чтобы жить в любви!

Явился «мессия». Назвался Лениным. И – при условии тотальной честности – предложил равенство…

Не дожил… Проворовались. Недостроенный храм рухнул…

И так – с каждой верой…

Зло же раз от раза потирает руки: «Извратят (любую идею)…»

И – выламывает руки Добру.

«Вы ж сами себя и растлите, – ухмыляется, – подозрительностью, правом сильного, завистью…»

Верят-то почти все (кто во что)… Каждый – немножечко «правильнее» других… А так хочется верить в победу Добра!

Обманчивы на поверку Учения – если сеют рознь и не способны ужиться друг с другом… Речь даже не о «слезе ребёнка» – о крови народов…

Но да здравствует Сказка!

А грядущее Царствие… Где оно? В душах!..

Хотя, знаете что, – любите! Светло, ярко…

Чем не религия? Всё лучше, чем эгоистично умерщвлять плоть: для чего-то – и тело… Не лучше ль нести пользу?.. сеять Добро?..

Сколько же вер!.. А и надо-то – чтобы взор светился (добром, чистой любовью)… чтобы в глазах было солнце!.. Как если бы – ему встречь…

Яшагал по дороге, окаймлённой мхом, валунами. Земля под ногами казалась мягкой, податливой, и от неё, как от живого существа, исходило тепло. Но главное – петляя и выгибаясь среди холмов, заросших кое-где лиственницами, колея звала…

Было одиноко и тревожно: ощущалось ожиданье чего-то.

Чего?.. На базальтовой глыбе – надпись: «Кто ты?»

И всё. Написано неровно, быстро. Будто только что.

Человек?! (Здесь – крик.) Кто-то недвижно – спиной ко мне – сидит на камне.

Кто? Может, – Христос?.. Тогда спрошу: зачем всё?..

А без тебя одиноко, пусто. Деревца оголённые зябнут. Мокнут, ссутулясь, дома… Дождь. И это – среди зимы!

Из города в город: Генуя – Сан-Ремо – Канны…

В Генуе ночь напролёт – дождь, гроза. Наутро – снег на дороге.

В Сан-Ремо – по молу… Иду на ветр, встречь накатывающим валам – в открытое – душе – море… пока с замирающим сердцем не остановлюсь перед пастью бездны: волны вот-вот накроют…

А в Каннах не надышаться: напоённый морем воздух… и – прозрачная ясность, не нарушая которую удалось поплавать… После чего – кьянти в придорожном кафе… И – два прыгающих за окном солнца…

В Ницце – стаи скворцов: облепив магнолию, устроили невообразимый гвалт… Неподалёку, в Музее Шере, я бродил один, забыв о времени – не в силах оторваться от скульптур Огюста Родена, картин Марии Башкирцевой и Луизы Бреслау, перетекал заворожённо из зала в зал…

По Монте-Карло над обрывом и вовсе водила сама Красота…

В Милане промёрз так, что раз и навсегда расхотелось идти к полюсу…

После ж посещения одного из костёлов в Вероне – под тяжестью впечатлений – едва не потерял сознание… Спас горячий (настоящий!) шоколад.

Ноябрь 2008

Такого листопада я ещё не видел!

В лес ночью прокрался мороз. И золота на ветках как не бывало.

Из листвы – ковры. Шуршащие, ласковые… упрятавшие тропы.

И вот прямо на глазах с деревьев, оголившихся за ночь, хулиган-ветер срывает последнее – стаи «бабочек» разноцветных на фоне ясного неба.

В воздухе – торжественность… танцующая листва… И – никого!

Пруд по краю чуть-чуть тронут плёночкой льда. Аллеи, пронизанные кое-где музыкой октябрьского солнца, просятся на полотно Мастера… Не написанный ещё никем блюз – «Обморок осени», непревзойдённый шедевр Природы…

Позёмка, куролеся, метёт и метёт листья. Я же, как пеликан, «лаптёй» на ощупь пробую лёд пруда… И вот – как на сцене – на середине: смотрите-ка, – первопроходец зимы!

Конец ознакомительного фрагмента.