3. Дремучий лес
Крот давно хотел свести знакомство с барсуком Баджером. Барсук был, по общему мнению, весьма важной персоной, и хоть видели Баджера редко, его скрытое влияние ощущал в этом краю каждый. Но сколько Мол ни напоминал Рэту о своём желании, тот всегда отказывался его выполнить.
– Погоди, – говорил он, – Баджер появится здесь со дня на день. Он всегда появляется неожиданно. И тогда я тебя обязательно ему представлю как лучшего своего друга! А ты уж, коли удастся с ним встретиться, прими его таким, каков он есть!
– А нельзя ли пригласить его к нам на обед или просто так? – спросил Мол.
– Он не придёт, – уверенно ответил Рэт. – Баджер ненавидит все эти выходы в свет, визиты, обеды и всё такое прочее…
– Тогда, может, нам самим к нему сходить? – предложил Мол.
– Ни в коем случае! Я уверен, ему это совсем не понравится, – в голосе Рэта слышалась тревога, – ведь он такой застенчивый и чуть что, сразу обижается. Мы знакомы очень давно, но я ни разу не позволил себе посетить его дом. Кроме того, об этом не может быть и речи ещё и потому, что Баджер живёт в самой чаще Дремучего Леса!
– Что ж тут такого? – возразил Мол. – Ты сам говорил, что Дремучий Лес не очень-то и страшен. Разве не так?
– Так-то оно так, – ответил Рэт уклончиво. – И всё же, думаю, именно сейчас нам туда идти не стоит. Ещё не пора. Во-первых, далеко, а во-вторых, барсук в это время года никогда не бывает дома. Будь спокоен, однажды он сам сюда придёт.
Мол вынужден был удовлетвориться таким ответом. Однако Баджер так и не появился. Не было его и в дни летних развлечений, и намного позже, когда холод, мороз и слякоть на дорогах заставляли наших друзей подолгу не выходить из дому, а взбухшая река мчалась с бешеной скоростью прямо под их окнами, глумясь над всем плывущим, какого бы вида и рода оно ни было. И все эти месяцы Мол не переставая думал об одиноком сером барсуке Баджере, который жил своей особой жизнью в норе, в самой чаще Дремучего Леса.
Зимой Рэт подолгу спал, ложился рано и вставал поздно. Во время короткого дня он иногда сочинял стихи или делал всякую мелкую работу по дому. Ну и конечно же к нему частенько заходили поболтать разные звери. И эти звери, естественно, рассказывали немало занимательных историй и делились впечатлениями о прошедшем лете и летних делах…
Какой богатой, какой наполненной была каждая глава их воспоминаний! Перед глазами слушателей возникали тысячи великолепных цветных картин! Речной берег словно готовился к театральному действу, и герои будущего спектакля следовали по нему друг за другом, образуя торжественную процессию. Раньше всех появлялся пурпурный вербейник, раскачивавший свои буйные спутанные локоны над краем зеркала, из которого глядело на него смеющееся отражение. За ним шёл иван-чай, нежный и задумчивый, словно розовое облако на закате. Фиолетовый окопник рука об руку с белым стелился по земле, пытаясь закрепиться на захваченном пространстве. А затем одним прекрасным утром на сцену ступила робкая, поздно цветущая дикая роза, и каждому стало ясно, словно об этом возвестил оркестр величественными аккордами, сбивающимися на гавот, что наконец-то пришёл июнь. Ожидалось, что скоро появятся новые члены этой славной компании: пастушок, подстерегающий нимфу; рыцарь, которого, стоя у окна, ждали девы; принц, чей поцелуй должен был вернуть спящему лету жизнь и любовь. Но вот таволга, жизнерадостная и душистая, в наряде янтарного цвета, грациозно выпорхнув на сцену, встала на положенное ей место, и пьеса сию же минуту началась.
Ах, что это была за пьеса! Сонные звери уютно устроились в своих норах, а в это время ветер и дождь, стучавшие в двери, воскрешали в памяти прекрасные тихие зори тотчас перед восходом, когда белый, ещё не растаявший туман плотно лепился к поверхности воды. Потом – шок от раннего ныряния, резвый бег по берегу и неожиданный свет, изменявший землю, небо и воду, когда вдруг снова приходило к ним солнце, и серое становилось золотым, и цвет опять рождался и выплёскивался из земли. Друзья возвращались памятью к душному, жаркому полдню в глубине зелёного подлеска, куда пробивались лишь случайные солнечные зайчики и лучики. Они вспоминали катание на лодке и плавание в послеполуденные часы, прогулки по пыльным тропам и жёлтым колосящимся полям, а ещё вспоминали долгие прохладные вечера, когда связывалось так много нитей, и появлялись новые друзья, и столько приключений планировалось на завтра! Им было что рассказать и о тех коротких зимних днях, когда звери собираются возле своих каминов. Тем не менее у Мола оставалась масса свободного времени. Так что однажды в полдень, когда Рэт сидел в кресле перед огнём и сочинял в полудрёме стихи, никак не желавшие сочиняться, наш бесстрашный крот решил отправиться в Дремучий Лес, чтобы хоть немного его узнать, а также, если повезёт, свести знакомство с мистером Баджером.
День, когда Мол выскользнул из тёплой норки на воздух, был холодным и тихим, а небо низким и суровым. Крот увидел перед собой голое, лишённое листвы пространство. И он подумал, что никогда прежде не заглядывал в такие дали, в самые их глубины, как в этот зимний день, когда природа, погружённая в ежегодный сон, казалось, сбросила с себя все свои одежды. Рощицы, лощины, овраги и прочие глухие места, которые были такими таинственными и привлекательными в летнюю лиственную пору, теперь открылись, трогательно доверяя ему свои секреты, и, казалось, просили его не судить о них по нынешней их ветхости и бедности, а дождаться того времени, когда они снова смогут принять участие в богатом маскараде и привлекать и обольщать его старыми уловками. Во всём вокруг была грусть, но вместе с тем веселье и даже опьянение. Мол чувствовал радость оттого, что ему нравится земля, лишённая украшений, суровая и сбросившая с себя дорогое убранство. Он увидел землю раздетой, и нагота её оказалась красивой, здоровой и естественной.
Может быть, поэтому ему не хотелось сейчас тёплого клевера под ногами и свежей травы на полях. Заградительные полосы живых изгородей и стоявшие стеной буки и вязы сейчас нравились ему куда больше. В бодром, даже весёлом настроении шёл он в сторону Дремучего Леса, который грозно лежал перед ним в низине, как чёрный риф в каком-нибудь тихом южном море.
Когда Мол вошёл в лес, ничто не вызвало у него тревогу. Ветки хрустели под ногами, поваленные деревья то и дело заставляли спотыкаться, грибы на пнях напоминали карикатуры и каждую минуту удивляли своим отдалённым сходством с чем-то знакомым. Но всё это забавляло и трогало его. А лес завлекал крота всё дальше, в глубину чащи, туда, куда не проникал свет и где деревья всё теснее и теснее обступали его, а норы и дупла со всех сторон угрожающе щерили пасти.
Стало совсем тихо. На Мола неумолимо надвигались сумерки, сгущаясь и спереди и сзади. Казалось, что свет отступает, как вода в отлив.
И тут вдруг появились мордочки.
Сначала за плечом у Мола возникло что-то неясное, и он сразу же подумал, что это чья-то мордочка, крохотная, злая, клиноподобная мордочка, глядевшая на него из какой-то щели. Но, когда он оглянулся, там никого не было.
Мол ускорил шаги, говоря себе, что всё это игра воображения, которому не надо давать волю, а то подобным фокусам не будет конца. Он прошёл мимо одной норки, другой, третьей, а затем… Да вот же! Нет, показалось! И всё же – да! Вот она, маленькая, узкая мордочка с тяжёлым взглядом, высунулась неподалёку от него из норы и тут же исчезла. Молу стало не по себе, но он сделал усилие и двинулся дальше. И сейчас же как по команде из всех норок и дупел, далёких и близких, а было их никак не меньше сотни, быстро выглянули, как ему показалось, такие же мордочки, и у каждой был злой и острый взгляд, в котором сквозили ненависть и отвращение.
Ах, как бы ему уйти подальше от всех этих нор, подумал он, чтобы только не видеть этих мордочек. Сойдя с тропинки, он нырнул в кусты и двинулся дальше не разбирая дороги.
И тут раздался свист.
Свист был резким, но тихим, словно доносился издалека. Свист этот погнал Мола быстрее вперёд.
Однако вскоре такой же свист, раздавшийся далеко впереди, заставил Мола задуматься, не повернуть ли назад. Когда крот в нерешительности остановился, свист раздавался уже со всех сторон. Казалось, кто-то ловит его и толкает дальше, туда, в глубь леса. Молу было ясно, что все эти свистуны решительны и готовы на всё! А он… он был совсем один, к тому же безоружен. И помощи было ждать неоткуда. И подкрадывалась ночь.
Затем послышалось шуршание.
Он даже подумал, что это шуршит палая листва – таким слабым был этот звук. Затем, когда шуршание стало громче и приобрело устойчивый ритм, Мол понял, что это тихое «шлёп-шлёп-шлёп», долетевшее пока ещё издалека, не что иное, как топот крохотных ног. Но где оно было, это шлёпанье, спереди или сзади? Сначала казалось одно, потом другое, потом и то и другое сразу. Шлёпанье становилось всё громче, множилось и сначала, как он понял с испугом, отсекло ему дорогу, а потом окружило со всех сторон. Крот замер. Но, пока он прислушивался, из-за деревьев выскочил и поскакал в его сторону кролик. Мол ожидал, что, увидев его, кролик приостановится или свернёт с дороги, но вместо этого кролик с перекошенным от испуга ртом пронёсся мимо Мола, едва его не задев. «Убирайся отсюда, дурачок, убирайся!» – сверкнув глазами, бросил он и, обогнув пень, скрылся в спасительной норе. Шуршание стало ещё громче, оно звучало как внезапный град по ковру из сухой листвы, покрывавшему землю. Весь лес, казалось, бежал сейчас, бежал упорно, занятый охотой, погоней и сжимавшийся кольцом вокруг чего-то. Или кого-то? И крот тоже побежал, в страхе, бесцельно, сам не зная куда. Он бежал от всех этих злых мордочек, шуршаний и свистов, и перескакивал через них, и падал на них, и мчался сквозь них, и увёртывался от них. Наконец он шмыгнул в глубокую тёмную пещеру под корнями старого бука, который предложил ему приют, укрытие, а может быть, даже спасение, кто знает? Так или иначе, крот слишком устал, чтобы бежать дальше, и мог только свернуться калачиком на сухой листве, которую намело в пещеру, и надеяться, что здесь он хоть какое-то время будет в безопасности. И когда он, задохнувшийся и дрожащий, лежал там, прислушиваясь к свисту и шуршанию, доносившимся снаружи, то понял наконец, понял всем своим существом, что эта жуть, с которой сталкиваются здесь иные мелкие обитатели полей и лугов, ставшая самым страшным испытанием в их жизни, и есть то, от чего Рэт напрасно пытался его уберечь, – ужас Дремучего Леса!
А тем временем Рэт всё ещё дремал у камина в тёплом и удобном кресле. Тетрадка с незаконченными стихами соскользнула у него с коленей, голова откинулась назад, рот приоткрылся. Он с удовольствием бродил по зелёному берегу реки сна. Но тут из камина вылетел уголёк, раздался треск, метнулся вверх огненный всполох, и Рэт, вздрогнув, проснулся. Вспомнив про стихи, он поднял с пола тетрадку, посидел над ней минутку, а затем взглядом стал искать Мола, чтобы спросить, не поможет ли тот отыскать для него хорошую рифму.
Но крота нигде не было.
Рэт прислушался. В доме стояла мёртвая тишина.
– Молли! Молли! – несколько раз позвал он, но так и не дождался ответа.
На крючке, где Мол обычно вешал шапку, ничего не было. Не было и галош, которые обычно стояли рядом с зонтиком.
Рэт вышел из дому и внимательно осмотрел всю землю вокруг в надежде найти следы друга. И следы нашлись, причём достаточно чёткие. Галоши были новые, только что купленные, и холмики на их подошвах были ещё высокие, не сношенные. Рэт увидел отпечатки галош, целеустремлённо бегущие по грязи прямо к Дремучему Лесу.
Он мрачно взглянул на них и минуту-другую постоял, задумавшись. Затем он вернулся в дом, подпоясался, засунул за ремень пару пистолетов, взял крепкую дубину, что стояла в углу прихожей, и быстрым шагом направился в ту же сторону.
Уже начало темнеть, когда Рэт добрался до первых лесных деревьев и без промедления вошёл в чащу, с тревогой поглядывая по сторонам в поисках знака, который мог оставить его друг. Тут и там злобные мордочки высовывались из всех щелей, но мгновенно исчезали, едва замечая бесстрашный взгляд водяной крысы, её пистолеты и огромную страшную дубину. Свист и шуршание, которые ясно слышались с того момента, как Рэт вошёл в чащу, прекратились. Стало очень тихо. Рэт мужественно шёл по тропе, ведущей в глубь леса, но потом тропу покинул и, поменяв направление, забрался в глухие дебри, не переставая при этом громко звать:
– Молли! Молли! Молли! Где ты? Это я, твой старый друг Рэт!
Час, а может, и больше он терпеливо рыскал по лесу, и наконец до него донёсся слабый ответный крик. Идя на звук, Рэт в густой тьме добрался до старого бука и услышал доносящийся из пещеры тихий голос:
– Рэтти, неужели это и вправду ты?
Рэт бросился в пещеру и увидел крота, измученного и всё ещё дрожащего.
– Какое счастье, Рэт! – воскликнул Мол. – Ты и представить себе не можешь, как мне было страшно!
– О, я это очень хорошо понимаю! – мягко сказал Рэт. – Ты, Мол, не должен был сюда идти. Я сделал всё, чтобы удержать тебя от этого. Мы, жители речного берега, никогда не ходим в лес по доброй воле. Но если уж без этого нельзя обойтись, то мы идём хотя бы парами, и тогда, как правило, всё заканчивается благополучно. Кроме того, в лесу есть сотни вещей, которые должен знать каждый. Мы в них разбираемся, а ты пока нет. Я имею в виду все эти пароли, знаки и присловья, дающие силу и необходимый эффект, травы, которые на всякий случай ты носишь в кармане, стихи, что про себя повторяешь, а также уловки и хитрости, которые применяешь. Когда ты их знаешь, всё становится просто. А без них никак не обойтись, если ты мал ростом или с тобой приключилась беда. Вот если б ты был Баджером или Оттером, тогда другое дело!
– Я уверен, что наш храбрый мистер Тод, попав сюда, не испугался бы, ты согласен? – спросил Мол.
– Старина Тод? – от всей души рассмеявшись, сказал Рэт. – Да его и за полную шляпу золотых гиней сюда не заманишь!
Мол совершенно успокоился, слыша беззаботный смех друга и видя дубину с блестящими пистолетами. Он перестал дрожать, почувствовал себя смелее и вновь стал самим собой.
– Ну а теперь подымайся, – спустя некоторое время сказал Рэт. – Мы должны добраться до дома, пока не совсем стемнело. Провести здесь ночь нам никак нельзя, ты понял? Очень уж холодно, и всё такое прочее!
– Рэтти, дорогой, – вздохнул несчастный Мол, – ты уж меня извини, но я чувствую себя до смерти уставшим, ничего с этим не поделаешь. Поэтому прежде позволь мне чуть-чуть отдохнуть и вернуть силы, чтобы я смог дойти.
– Ладно, – добродушно сказал Рэт. – Отдыхай. Всё равно уже темно. А там, глядишь, хоть кусочек луны покажется.
Так что Мол зарылся в сухую листву, потянулся и тут же провалился в сон, правда, беспокойный, прерывистый. Рэт тоже, чтобы согреться, навалил на себя листья и, пока крот спал, лежал в тихом ожидании, не выпуская из лапы пистолет.
Когда Мол, отдохнувший и посвежевший, наконец проснулся, Рэт сказал:
– Ну а теперь я погляжу, всё ли тихо. Только после этого мы отправимся в путь.
Он приблизился к выходу, высунул голову наружу, и Мол вдруг услышал, как Рэт негромко произнёс:
– Ну, здравствуй, здравствуй! Так ты, значит, пошёл!
– С кем ты там разговариваешь, Рэтти? – спросил Мол.
– Со снегом! Он тут и наверху и внизу. Повсюду.
Мол мгновенно оказался рядом с другом и, выглянув, увидел, что лес, который недавно был таким страшным, теперь совершенно изменился. Дупла, норы, пещеры, лужи, ловушки и прочие опасности, угрожавшие путнику, куда-то исчезли, и всё вокруг покрывал сверкающий волшебный ковёр, который выглядел слишком чистым, чтобы на него ступить грязной ногой. Лёгкие снежинки наполняли воздух и ласкали щёки чуть колющим прикосновением, а чёрные стволы деревьев тянулись вверх прямо из света, который, казалось, шёл снизу.
– Вся эта красота нам, к сожалению, не поможет, – подумав, сказал Рэт. – Что ж, пойдём наудачу. Самое ужасное, что я не знаю, где мы находимся. Из-за снега всё теперь выглядит совсем по-другому.
И это была правда. Молу даже не верилось, что вокруг тот же лес. Однако друзья смело двинулись вперёд в направлении, которое казалось им самым многообещающим. Они шли, крепко держась друг за друга, и с неколебимой бодростью делали вид, что они узнают старого знакомого в каждом новом дереве, которое мрачно и молчаливо приветствовало их, или видят просветы, проломы и тропинки с хорошо знакомыми им поворотами в однообразии белого пространства и чёрных стволов, похожих один на другой.
Час или два спустя – счёт времени был потерян – друзья, подавленные, изнурённые и совершенно растерянные, сели на поваленное дерево, чтобы перевести дух и обдумать, что делать дальше. Они падали от усталости и терпели боль от ушибов. Несколько раз бедолаги проваливались в норы и вымокли насквозь. Идти было трудно. Снег был таким глубоким, что их короткие ноги в нём утопали. А деревья становились всё толще и походили друг на друга ещё больше, чем прежде. Казалось, у леса нет ни начала ни конца, всё в нём было неразличимо, но самое плохое, что из него невозможно было выбраться.
– Слишком долго нам здесь сидеть нельзя, – сказал Рэт. – Мы должны сделать ещё одну попытку, ещё одно усилие. Мороз всё крепчает, да и снег без конца валит и скоро будет таким глубоким, что вообще по нему не пройдёшь. – Оглядевшись, он задумался. – Послушай, – наконец продолжил он, – вот что мне пришло на ум. Там, внизу, прямо перед нами лощина. Отсюда она кажется холмистой, в буграх да кочках. Давай спустимся туда и отыщем какое-нибудь убежище, сухую пещеру или нору, где нам будет не страшен ни снег, ни ветер и где мы сможем хорошенько отдохнуть, прежде чем снова двинемся в путь. Сделать это необходимо, мы оба совершенно разбиты. А там, глядишь, снег прекратится или ещё что-нибудь поменяется…
Так что они снова встали на ноги и, спустившись в лощину, стали искать укрытие, где было бы сухо и где они могли бы спрятаться от резкого ветра и снежного вихря. Они как раз шли по одному из тех бугристых участков, о которых недавно говорил Рэт, когда Мол вдруг споткнулся, упал мордочкой в снег и пронзительно вскрикнул.
– Нога! Моя нога! – застонал он и, усевшись, стал растирать ногу обеими лапами.
– Мол, бедный мой друг! – сказал Рэт как можно мягче. – Кажется, судьба к тебе сегодня не слишком благосклонна. Дай-ка я взгляну на твою ногу. И правда, – добавил он, опустившись на колени, чтобы лучше видеть, – царапина у тебя довольно глубокая. Позволь мне перевязать её носовым платком.
– Наверно, я споткнулся о ветку или пенёк, – печально промолвил Мол. – Ну надо же, надо же!
– Какая аккуратная у тебя ранка! – заметил Рэт, ещё раз внимательно её оглядев. – О ветку или пенёк так не оцарапаешься. Похоже, ты наткнулся на что-то острое, металлическое. Забавно!
Он подумал минутку и принялся оглядывать все кочки вокруг.
– Нет разницы, что её сделало! – воскликнул Мол, от боли становясь косноязычным. – Она одинаково болит, чем бы её ни сделало.
Но Рэт, после того как он осторожно перевязал ногу носовым платком, оставил Мола в покое и принялся разгребать снег. Он рыл всеми четырьмя лапами, словно что-то искал, а Мол, пока он это делал, время от времени нетерпеливо повторял:
– Ну хватит, Рэт! Пойдём дальше!
И вдруг Рэт закричал:
– Ура-а-а! – И снова: – Ура-а-а-ра-а-а-ра-а-а!
И тут же принялся отплясывать джигу на снегу.
– Что ты нашёл, Рэтти? – спросил Мол, продолжая нянчить ногу.
– Подойди и сам увидишь! – сказал счастливый Рэт, продолжая плясать.
Мол доковылял до отрытого участочка и взглянул.
– Что ж, – наконец медленно произнёс он, – эту штуковину я хорошо разглядел. Когда-то давно я видел точно такую же. Это металлическая сетка. Её обычно кладут у входа в дом, чтобы счищать грязь с подошв. Ну и что? И зачем вокруг этой сетки плясать джигу?
– У тебя, крот, совсем нет мозгов! Неужели ты не понимаешь, что это означает?! – раздражённо воскликнул Рэт.
– Конечно, понимаю, – ответил Мол. – Это означает, что кто-то очень беспечный и забывчивый потерял свою сетку в том месте Дремучего Леса, где каждый, кто попадёт сюда, должен о неё споткнуться. Надо сказать, этот кто-то поступил весьма неразумно. Когда я попаду домой, то сразу же дам насчёт потерянной сетки объявление. Я не я, если этого не сделаю!
– Боже мой! Боже мой! – повторял Рэт, приходя в отчаяние от его тупости. – В общем, так, кончай разглагольствовать и копай рядом со мной!
И он с таким жаром вновь принялся за работу, что снег полетел от него во все стороны.
После долгой и напряжённой работы усилия друзей были вознаграждены, и взгляду их открылся изрядно потрёпанный дверной коврик.
– Ну, что я тебе говорил? – торжествующе воскликнул Рэт.
– Абсолютно ничего интересного! – искренне ответил Мол. – Просто мы, – продолжил он, – нашли, кажется, ещё какой-то домашний мусор, отслуживший свой век и выброшенный. Полагаю, ты совершенно счастлив! Лучше пойди и спляши вокруг него свою джигу, если тебя на это ещё хватает, и тогда, возможно, мы сумеем продолжить путь и больше не тратить время на какие-то мусорные кучи. Что нам делать с этим ковриком? Съесть его? Или спать под ним? А может, отправиться на нём домой по снегу? Скажи, несносный ты грызун!
– Значит, этот дверной коврик ни о чём тебе не говорит? – взволнованно спросил Рэт.
– Естественно, не говорит, – ответил крот. Он был ужасно раздражён. – Думаю, Рэт, довольно всех этих глупостей. Кто когда-нибудь слышал о том, что дверной коврик может о чём-нибудь рассказать? Коврики не умеют разговаривать. Дверные коврики знают своё место!
– А теперь слушай меня ты, тупоголовое животное, – разозлился Рэт. – Замолчи и слушай! Скреби как можно усердней, царапай и копай, в общем, ищи везде, особенно там, где кочки, если хочешь ночью спать в сухой и тёплой постели, потому что это наш последний шанс!
Рэт с жаром атаковал ближайший сугроб, протыкая его в разных местах дубиной, а затем яростно разгребая. Мол тоже изо всех сил скрёб, больше желая угодить другу, нежели из иных соображений, ведь, по его мнению, Рэт занимался бессмысленным делом.
Минут десять они, ни разу не передохнув, трудились, и вдруг конец дубины ударился обо что-то, издавшее пустой звук. Рэт ещё поработал и вскоре уже смог просунуть в снег лапу и нащупать это «что-то». Тогда он попросил Мола подойти и помочь ему. И вновь друзья копали до тех пор, пока результат их усилий не привёл скептически настроенного Мола в полнейшее изумление.
Там, внутри того, что казалось просто сугробом, виднелась крепкая маленькая дверь тёмно-зелёного цвета. Рядом с дверью висела металлическая ручка звонка, а чуть ниже – небольшая медная дощечка, на которой крупными прописными буквами были аккуратно выгравированы слова, легко читавшиеся при лунном свете:
Мистер Баджер
Мол, отпрянув от неожиданности и восторга, даже свалился в снег.
– Рэт! – воскликнул он, чувствуя в душе раскаяние. – Ты волшебник! Настоящий волшебник – вот ты кто! Теперь я в этом окончательно убедился! Мудрость твоя доказана каждым твоим шагом с того самого момента, как я упал и повредил ногу! Ты взглянул на ранку, и тут же в твоём великом уме мелькнуло: «Это – металлическая сетка перед чьим-то порогом». И тогда ты продолжил раскопки и нашёл ту самую сетку, что меня поцарапала. Но разве ты на этом остановился? Нет, и ещё раз нет! Некоторые были бы вполне удовлетворены результатом, только не ты. Твой ум не переставал трудиться. «Если я найду ещё и дверной коврик, – сказал ты себе, – то моя теория подтвердится!» И ты, конечно, нашёл дверной коврик. Я уверен, с твоим умом ты мог бы найти всё, чего бы ни захотел. «Мне совершенно ясно, – размышлял ты, – что здесь находится дверь. Я её уже словно вижу. Остаётся только эту дверь найти!» Да, я читал о подобных вещах в книгах, но я никогда прежде не сталкивался с ними в жизни. Ты просто обязан пойти туда, где тебя по достоинству оценят. А здесь, среди нас, ты себя, дружище, попусту растрачиваешь. Если б только у меня была твоя голова, Рэтти…
– У тебя никогда не будет моей головы, – сердито оборвал его Рэт. – Ты что, собираешься всю ночь сидеть здесь на снегу и болтать? Вставай сейчас же и звони. Звони долго, насколько сил хватит. А я буду стучать!
Пока Рэт колотил в дверь дубиной, Мол ухватился за ручку звонка и, повиснув на ней, принялся раскачиваться из стороны в сторону, и тут же из-за двери, словно издалека, еле слышно донёсся звон колокольчика.