Приют на ручье Высокогорном
– Вот твоя группа, – сказала старший инструктор, – на сей раз девочки! Студентки мединститута. Береги их, Толик!
Девчонки выстроились шеренгой, и все: от малюсенькой, вертлявой финтифлюшки на одном фланге до двухметровой гренадёрши на другом – смотрели одинаково насмешливо. Вообще-то я не робкого десятка, но тут поёжился, словно за воротник сунули мороженое, и оно проехало между лопатками. С тоской представил себе, как я с ними весь поход – один… Но действительность превзошла самые невероятные из предположений.
Жалея девчонок, групповое снаряжение и большую часть банок тушёнки-сгущёнки сложил в свой рюкзак. И теперь пёр в гору по каменистой тропе килограмм пятьдесят, не меньше, размышляя, зачем мне это надо. У студенток рюкзаки неожиданно оказались тоже тяжёлыми. Они едва тащились, то и дело уговаривая остановиться на ночёвку или хотя бы на перекур. На уговоры я не поддавался – помнил алгуйский поход с шахтёрами.
«Чего ж они нагрузили туда, заразы? Ведь вся снаряга у меня», – гадал, уводя группу в тайгу – как можно дальше от цивилизации. Лишь изредка, в трудных местах, оглядывался. Помогать приходилось только Ленке. Большая и нескладная, она постоянно спотыкалась и падала. Я помогал ей перелазить через упавшие на тропу большие валуны, переходить по бревну ручьи. Остальные кряхтели и тормозили, но шли самостоятельно.
Вечером, когда у самого язык уже прочно прилип к плечу, повалился в траву.
Девчурки повытаскивали из рюкзаков размером с чемодан косметички, банные халаты и побежали плескаться на Казыр. В монотонную мелодию воды ворвались визги сладкого ужаса.
– Нужно назначить дежурных, пусть готовят ужин, – сказал я, всматриваясь в чистые личики под тюрбанами махровых полотенец. – Остальные, ставьте палатки. Первый раз с лагерем и костром помогу. Смотрите и учитесь: дальше сами.
– И ещё, это… Палаток мало, – промямлил я, почему-то оправдываясь. – Выберите двоих, кто будет спать в моей…
– А чего тут выбирать? – весело сказала Женька, самая красивая из девчонок. – Нас восемнадцать, поход девять дней, вот и будем дежурить по двое, и спать с тобой тоже по очереди! Как у султана в гареме: каждый день – две любимые жены! – Она задорно подмигнула, и над лесом стайкой вспорхнул девичий смех.
Вот болтушки!
Поставив палатки, занялся костровищем. Запахло дымком и неуловимым подвохом. «Любимые жёны» – Женька с Оксанкой – чистили картошку. Когда вода в котле уже зашевелилась, готовясь закипеть, Женька споткнулась, перевернула котёл и залила весь костёр.
– Ой, – тут же вскрикнула Оксанка, посасывая порезанный палец.
Прогнав неумех, на что они ничуть не обиделись, а с весёлым чириканьем занялись какими-то женскими делами, быстро сварил супчик, заварил чай, нарезал хлеб, сало и пригласил группу к ужину. Студентки уплетали за обе щёки и подхалимски хвалили.
– Посуду помоете сами, – буркнул я и пошёл к палатке.
Тело ныло, я намеревался сразу завалиться спать.
– Ой, а ты что – мыться не будешь? – Подкрались Женька с Оксанкой, – мы с таким грязным спать не будем!
– Да ёлки-сосны-веники! – Не выдержал я. – Можете ложиться на улице! Летом каждый кустик ночевать пустит! – И мстительно добавил:
– Мне плевать, что вашу нежную кожу слегка попортят комарики!
– Ладно, пусть нас сожрут кровососы и мы умрём! – хором сказали «любимые жёны», вытаскивая из палатки свои коврики и спальники. – Но ты! Ты весь остаток жизни будешь жалеть об этом!
Ни мыла, ни полотенца у меня не было – никогда не брал в поход ненужное барахло! «Смотри-ка, чистюли: не будут они с грязным спать! – чертыхался я, направляясь к реке. – Интересно, а с чистым будут… спать? И как – две сразу?» Кипящий между валунов Казыр обжёг холодом и быстро охладил воображение. Бр-р! Кое-как смыв пот, собрался выскакивать. На берегу стояла Женька. Она что, следила за мной? С какой целью?
– Вот, мыло тебе принесла.
Блин с морошкой! От ледяной воды начали неметь ноги. А девица беззастенчиво уставилась на меня и уходить, кажется, не собиралась. Скукоженный от холода, побрёл к берегу.
– Может, спинку потереть?
– Да, нет, спасибо, иди уже, твой взгляд бесстыжий… заморозил совсем! – Струсил я.
Женька хмыкнула и, покачивая бёдрами, пошла в лагерь.
– Ну, теперь-то я могу лечь? – спросил я, возвращая полотенце.
– Конечно, любимый, – захихикали девчонки и остались у костра – петь песни.
Обычно я спал в спальнике голым, но тут… Неудобно как-то. Залез в одежде, повозился с непривычки, и вскоре уснул.
Разбудили первые лучи солнца.
«Любимые жёны» сладко посапывали, широко раскинув ноги-руки. Нагие, между прочим… Такие длинные гладкие ноги… не понять, где чьи… гибкие лианы-руки… а грудки… а…
Я пялился на выпрыгнувшие как черти из коробочки сокровища, как вдруг вспомнил наказ старшего инструктора:
– Береги их, Толик!
Однако сейчас эти слова для меня звучали: «Бери их, Толик!»
Вылез из палатки от греха подальше и побежал гасить пожар в пенной воде Казыра.
Если вам когда-нибудь доводилось будить ранним утром восемнадцать студенток во время летних каникул, то вы понимаете, какой это тяжёлый и неблагодарный труд!
Сони крепко дрыхли, не желая просыпаться, потом неторопливо умывались, копались в необъятных баулах с косметикой, причёсывали долгие волосы. После завтрака, который снова пришлось варить самому, мытья посуды и обвинений в жестоком обращении я вывел девушек на тропу.
Всё! С меня хватит! Больше никаких «жён» в палатке! Все четырнадцать километров до приюта, куда решил отвести их для следующей ночёвки, я тащил трёхпудовый рюкзак и молча возмущался: за что мне всё это? Угораздило же: я один, а их… Ишь, чего придумали, жужелицы! Пытки искушением! Скорее бы этот поход закончился!
…А всё-таки та попка славная… Интересно, чья: Оксанкина или… Хорошо бы – Женькина! А может, нужно было…
Двухэтажная деревянная изба пустовала. Девчонки забрались на второй этаж, побросали рюкзаки на дощатые настилы, достали чудовищные косметички. Я напомнил про ужин. Но дежурные – ага! Так и кинулись выполнять! – Даже ухом не повели, бабочки-капустницы!
Позже, уже по темноте, к приюту, закончив сложный маршрут, подошла группа из восьми парней.
Девчоночки оживлённо защебетали, зашептались, подошли ко мне с заговорщицким видом:
– Толик, а можно мы с той группой совместный ужин организуем?
– Что, нахаляву и уксус сладкий? Не стыдно? Идите, варите…
– Нет, ты не понял. Конечно, сами приготовим! И пригласим их на ужин, ладно? Они же только что с гор спустились, устали…
И мои неумёхи развили бурную деятельность: чего-то резали, строгали, крошили, ловко управлялись с котлами на костре, в которых булькало и скворчало, а умопомрачительный аромат долетал до второго этажа.
Я был потрясён.
Но ещё больше удивился, когда к фляжке с болтающимся на дне спиртом, которую выставили на общий стол парни, студенточки добавили несколько бутылок. Водка? В бутылках? Верх глупости! Да ещё в таком количестве! Вспомнил свой тяжёлый рюкзак: я тащил за них всю снарягу, а они – для чужих мужиков! Водку! В стеклотаре!
Обида затопила и испортила вечер. Я быстро поел и выскользнул из-за стола. Моего ухода даже никто и не заметил. Ну и пусть! Я раскатал коврик на нарах в самом дальнем углу, постелил спальник, разделся догола и попытался уснуть. На улице, у костра плескалось веселье. Взвивались над тайгой песни под гитару, взрывы хохота рикошетили от деревьев и возвращались гулким эхом…
Сквозь сон услышал, что кто-то громко икает, стелясь рядом. Повозился, затих. Но икание продолжалось.
– Толи-ик! Ик! Я замёрзла! – узнал я голос самой мелкой, финтифлюшки Светки.
Молча расстегнул спальник. Она ловко скользнула в него и прижалась. Постепенно согреваясь, Светка начала осваиваться: маленькая ручка невесомо легла мне на грудь, замерла на несколько мгновений и медленно, очень медленно и щекотно поползла вниз… задержалась… потом вернулась, дошла до плеча, зато всё лёгонькое тело непостижимым образом просочилось на меня и растеклось, безупречно совпадая всеми выпуклостями и впуклостями с моими. Наши губы соединились. Тяжело дыша, поднимались в гору, выше и выше. И вот мы на вершине! Летим, парим над тайгой!
«Как упоительны в России вечера-а-а» – подхватил и понёс в небо песенный поток…
– Смотри, девчонкам не проболтайся – они меня сожрут, – деловито сказала Светка, выпархивая из спальника.
Утро началось с криков. Михаил, руководитель группы парней, бегал по этажам избы и матерился:
– А ну, выходите, едрит твою кикимору! На электричку опоздаем, ёлы-вилы-гамадрилы!
Толку было мало. Обитатели базы, и мои, и Мишкины, вылезать на свет не спешили.
Наконец парни отлепились от сладких прелестей и надели рюкзаки. Я смотрел на них с чёрной завистью: скоро будут дома!
А парни завидовали мне – что остаюсь здесь…
Девчонки поняли, что вчера выдали свои хозяйственные навыки, и без напоминаний занялись приготовлением завтрака. Махонькая Светка, ужасно важничая, руководила процессом. Было непонятно, как при таком росте ей удавалось поглядывать на всех свысока.
Улучив момент, шепнул, что мне понравилось вчера, в спальнике. Светка распахнула круглые глазищи:
– О чём ты, Анатолий? Тебе что-то приснилось? Или так сильно проголодался?
Погода испортилась. Пошёл мелкий холодный дождь. Девчонки расположились на нарах, принесли остатки водки. Выпили за погоду, потом за любовь. Светка взяла гитару:
– Миленький ты мой, возьми меня с собой, там, в стране далёкой, буду тебе женой!
Остальные дружно подпевали.
Я пошёл покурить на улицу. Поднимаясь по лестнице, услышал, как Женька в красках рассказывала о своих приключениях вчерашней ночью. Студентки хохотали, а я почему-то расстроился. При моём появлении Женька смолкла, потом забрала гитару и, откинув за спину тяжёлую косу, запела:
– В дом ко мне вошла без стука скука. И спросила простодушно: что, брат, скучно? Я какая-никакая, всё ж душа живая, так давай с тобою вместе поскучаем…
Вечером, когда петь уже надоело, а дождь всё не кончался, я вспомнил стандартный прикол туристов.
– Знаете, девчонки, что здесь, на Поднебесных Зубьях, даже в плохую погоду можно увидеть звёзды? Евгения, не желаете ли взглянуть?
Все уставились на Женьку. Она почувствовала подвох, но гордость не позволила отказаться. Улеглась на нары перед окном. Я распростёр над ней найденный в избе ватник. Светка кинулась помогать, расправила и вытянула рукав к окну, как подзорную трубу.
– Надо очень долго смотреть, – говорил я, – и тогда обязательно увидишь, – с этими словами поднял котелок с киселём и направил струйку в рукав…
Женька мгновенно вскочила, зарычала как пантера, по перекошенному от ярости лицу и волосам сползал густой кисель. Выхватила у меня из рук котелок и выплеснула остатки. Теперь и я, и коротышка Светка тоже были испачканы вишнёвыми ошмётками.
– Ну вот, – сказал я, – бесплатно дерьма… то есть, киселя наелись…
Женька слизнула язычком сладкую каплю и мстительную улыбку в уголке губ. Взяв Светку за руку, пошла умываться.
Ночь прошла без приключений. А утром выглянуло такое яркое, радостное солнце, что откладывать радиальный выход на Большой Зуб не было причин.
– Ничего лишнего с собой не берите!
– Что? И лекарства не брать? А если кто-то заболеет? – округлила глаза рыжая Лидочка.
– А если кто-то заболеет – будем лечить мочой трёхнедельной выдержки! – парировал я.
Мы бодро зашагали по мокрой грязной тропе, и к обеду были у водопада.
Девчонки были очарованы открывшейся отсюда панорамой хребта Тигер-Тыш. Над припорошенными снегом спинами отрогов пирамидой возвышался Большой Зуб. Потоки воды, с рёвом низвергающиеся с высоты, радуга в мелких брызгах – зрелище завораживало. Грохот водопада заглушал слова, но лица сияли. Впервые за весь поход в душе что-то шевельнулось… Может, не такие уж они и злыдни, эти студентки…
У подножья Большого Зуба темнело озеро. С одной стороны его подпирал сползающий с хребта снежник, а с другой – вытекал ручей Высокогорный. Здесь, недалеко от озера, у зоны леса поставили палатки.
Лежал на коврике, загорал, радуясь солнцу, теплу и тому, что всё-таки провёл группу по маршруту, и, кажется, девчоночкам понравилось… Пахло костром и готовящимся обедом…
– Помогите! – истошный крик, показалось, принадлежал Женьке.
Я вскочил. В озере действительно барахталась и захлёбывалась Женька, отчаянно молотя по воде руками и тщетно пытаясь выплыть. Как был босиком, раня об острые камни ступни, бросился к озеру. Чёрная вода обожгла ужасом. Я поднырнул, приподнял девушку и поплыл на спине, поддерживая её голову над водой. Намокшие волосы извивались русальим хвостом и тянули вниз. Коснувшись ногами дна, поднял обмякшее тело на руки и понёс на берег, крича что есть мочи:
– Коврик! Несите коврик!
«Что нужно делать в таких случаях?» – лихорадочно соображал, бережно опуская Женьку на коврик. «Кажется, нужен непрямой массаж сердца». Положил руки в замке на грудь утопшей.
– Лифчик сними, пряжкой поранишь! – заверещал кто-то над ухом.
Трясущимися руками пытался расстегнуть металлическую пряжку купальника, она не поддавалась. Девушка уже не дышала. Наконец, с лифчиком справился. Застёжка отскочила, вывалились груди с фиолетовыми сосками.
– Ах! – выдохнули разом семнадцать девчонок. – Отходит уже! Видишь – посинела!
Это меня окончательно добило.
– Женя, Женечка! Родная, не умирай! – заорал в отчаяньи. – Сейчас, потерпи, сейчас я всё сделаю!
Сложив руки в замок, стал ритмично нажимать на грудину. Так, теперь искусственное дыхание: набрав полные лёгкие воздуху, наклонился, прижался ртом к её губам, намереваясь вдувать воздух в безжизненное тело…
Женькины губы приоткрылись и внезапно впились в меня, выпивая по капельке давешний испуг и наполняя новым. Мокрые волосы обволакивали травой-повиликой. Холодные руки не отпускали. Это был поцелуй ведьмы! Мои губы и тело предательски откликнулись… Хохот семнадцати зрительниц взорвал округу. Дошло не сразу, что меня самого надули…
На ватных ногах поднялся и побрёл прочь. В глазах стоял туман. Выкурил три сигареты подряд, только тогда немного успокоился.
Недалеко от лагеря росли ивы. Нарезав веток, сделал шалаш. Постелил коврик со спальником и улёгся спать. Никого не хотелось видеть.
Перед глазами стояла картинка: чёрное озеро, мелькающая на поверхности Женькина голова, рот, судорожно хватающий воздух, и потом, когда пытался реанимировать, – жуткие синие груди, фиолетовые соски. Ужас оттого, что чуть не погиб человек из вверенной мне группы, обернулся обыкновенным разводом, жестоким розыгрышем.
Артистка, мать её – кикимора!
Я не пошёл на обед, и вечером, когда звали на ужин, послал их в болото с сестрёнками-ведьмами.
Ночью затрещали сучья, будто слон заворочался. Страшненькая Ленка и тут умудрилась запнуться и чуть не развалила шалаш.
– Толь, а Толь! Не дуйся. Ну, пошутили девчонки. Они уже и сами не рады.
Не услышав ответа, Ленка полезла внутрь.
– Ой! Да ты весь дрожишь! – на лоб легла прохладная ладошка. – Ну-ка, подвинься, погрею тебя.
Она расстегнула спальник, неуклюже втиснулась в него. Я прижался к мягкому телу, пытаясь согреться. Её руки заботливо гладили и растирали, талия, бёдра, грудь… Стало жарко. Нечем дышать… Впрочем, всё происходило как в тумане. Я и потом не мог вспомнить, было это наяву или в воспалённом мозгу.
Пришёл в себя, когда девчонки меня… уронили. Я лежал на самодельных носилках. Потные и злые, студентки поднимали их, чтобы тащить дальше по тропе. Я пошевелился, пытаясь встать, но снова отключился.
В следующий раз очнулся уже в избе. Совершенно раздетый, лежал на нарах поверх спальника. Меня обтирали спиртом и поили лекарством. Потом долго спал.
Утром почувствовал себя сносно, даже сбегал в туалет, пока все спали. А потом залез в спальник и продолжал «болеть», уже придуриваясь: едва приоткрывал веки, подглядывая в щёлочки, и слабо стонал. Девчонки ухаживали как за малым дитём: кормили с ложечки, поили чаем. Чертовски приятно!
После обеда Женька потрогала лоб, подержала за руку, прижалась ухом к груди.
– Как хорошо, что дырочку для клизмы имеют все живые организмы! – неожиданно сказала она, выпрямляясь.
– Чего? – не понял я.
– Ты уже здоров, командир, и просто гонишь дуру! – Резко сказала она. – С каким удовольствием сейчас вкатила бы тебе клизму! Трёхведёрную! Но… не могу издеваться над убогим! – В гневе Евгения была удивительно прекрасна и недостижима, хотя стояла рядом.
– А вы? Вы тоже хороши! Зачем меня раздели?
– Да нужен ты был! – опешила Женька, когда до неё дошёл смысл моих претензий.
– Утром Ленка всех подняла. Сказала, что лежишь без сознания. Видно, простудился в озере. А у нас собой ни жаропонижающих, ни антибиотиков. Только перевязочные средства. Сам же сказал – ничего лишнего! – рассказывала она, присев на нары, а я любовался прекрасным профилем девушки и незаметно трогал кончик длинной косы.
– Из прутьев от шалаша соорудили носилки. Как был в спальном мешке, так и погрузили, несли по очереди по тропе. Уже перед избой от высокой температуры тебя начало тошнить, поэтому – извини, пришлось немного помыть, – отчитывалась Женька, будто медсестра перед доктором. – Сейчас лежишь в моём спальнике, а твой – скажи спасибо Ленке: постирала, – сохнет на улице.
Тут она бросила уничтожающий взгляд и ушла.
Я съёжился и заскулил, как побитая собака. Того, что она рассказала, я не помнил и даже не ожидал, что такое могло произойти. Спальник вмиг стал колючим и кусачим. Захотелось убежать. Но куда побежишь голым? Еле дождался, чтобы мимо кто-то прошёл. Проблеял жалобно:
– Свет, принеси мою одежду. Пожалуйста.
– Да чего мы у тебя не видели? Иди так, – фыркнула та, но потом сжалилась, принесла.
Вечером к приюту подошла большая группа. Подросткам-пэтэушникам было лет по пятнадцать-шестнадцать. Они были шумные, наглые и агрессивные.
Мы заперлись на втором этаже и уже легли спать, как в дверь начали стучать. Не получив ответа, они продолжали долбиться.
Наконец, терпение лопнуло. Я открыл дверь и вышел на лестницу. Потасовка началась без всякого разбора. Получив удар в нос, я согнулся, тут же ударили сзади по почкам. Озверев, двинул одного ногой, он с грохотом покатился вниз, считая ступеньки. Другой – нарвался лбом на кулак и тоже упал.
Кто-то из подростков выхватил нож, размашисто чиркнул, я едва успел среагировать на блеск лезвия и отскочить, но упёрся спиной в перила. Нож полоснул по животу, стало горячо и мокро.
В проёме двери показалась гренадёрша Тамара. Парень с ножом, стоял к ней спиной. Она подошла, схватила его за плечи, приподняла, и он, пролетев мимо меня, плюхнулся на землю. Остальные разбежались, выкрикивая угрозы.
На крики выскочили руководители, разогнали питомцев по палаткам.
Девчонки окружили меня, уложили на нары. Голова лежала на коленях Тамары, она держала мои руки, Ленка сидела на ногах, пока Светка осматривала рану на животе.
– До свадьбы заживёт! – с облегчением сказала она, смазывая зелёнкой. – Кожу только располосовали. Сейчас лейкопластырем залепим и всё!
Кровь из носа уже не текла, к фингалу под глазом приложили холодную ложку.
Я поднял опухший кулак.
– Ну-ка, ну-ка! – потрогала его Светка и трагическим голосом добавила:
– Ну, тут может помочь только моча рыжей девки.
Девчонки прыснули, а вперёд, расталкивая их, протиснулась Лидочка. Волосы у неё – как апельсин на снегу!
– А что, я готова! – Лидочка задорно вздёрнула носик. – Может, с головы начнём? Глядишь – и синяк рассосётся!
Хохочут. Обидно так. Хоть бы одна заступилась…
– Не навреди – так, кажется, у вас, врачей говорят, – вежливо напомнил я.
– Да я ещё никому… не навредила! – каждая конопушка на её пёстром носике покатывалась со смеху.
Рано утром, чтобы избежать ненужных разборок, руководители увели пэтэушников.
Словно кот, я грелся на солнышке и лениво щурился от щекотных лучей. Подошла Женька, Женечка. Доктор Евгения.
– Давай, перевязку тебе сделаем, – и начала отрывать пластырь на животе.
Я задёргался.
– Будешь вести себя смирно – получишь награду, – вкрадчиво говорила докторша.
Заинтригованный, я стойко переносил муки. Она отлепила пластырь, чем-то протёрла, смазала.
– Ну, вот, а заклеивать больше не нужно – пусть подсыхает! – сказала она, поднимаясь.
– А награда? – испуганно завопил я.
Девушка снова наклонилась и поцеловала – так сладко, как никто до этого меня ещё не целовал. Я подался к ней телом, готовый… на всё.
Но она выпрямилась и быстро ушла.
Я лежал и смотрел в синее небо, по которому медленно плыли белые облака.
На другой день в первый раз поднялся, сделал шаг, другой и понял, что жизнь продолжается.
– Жень, хочешь, покажу тебе моё самое любимое место на Зубьях? – спросил я.
Женька смотрела и пыталась понять, чего я задумал.
– Не, без дураков и розыгрышей! Только ты и я…
Предоставив девчонкам свободу отдыха, мы с Женькой отправились в путешествие. Тропа петляла по лесу, огибала скалы, иногда выводила на берег, сплошь заваленный курумником. Приходилось прыгать по камням, обходить прижимы и вновь продираться через тайгу, напоенную ароматами разнотравья.
И вот открылось лесное озеро. Небольшая гладкая, без единой морщинки, поверхность окружена с трёх сторон деревьями. А с четвёртой – из озера по каменным плитам стекала вода. Вода разливалась по широким ступеням, пенилась и бурлила в узких местах, каскадом водопадов свергалась вниз, где ступени были выше и круче.
Конец ознакомительного фрагмента.