Весна и осень чехословацкого социализма. Чехословакия в 1938–1968 гг. Часть 1. Весна чехословацкого социализма. 1938–1948 гг.. Глава 1. Чехословакия в тени Гитлера. 1938-1945 годы (Н. Н. Платошкин, 2015)

Глава 1. Чехословакия в тени Гитлера. 1938-1945 годы

После Мюнхенского соглашения Англии, Франции, Италии и Германии 28-30 сентября 1938 года Чехословакия лишилась в пользу Германии, Польши и Венгрии 30 % своей территории, 33 % населения и 60 % промышленных мощностей. Причем Польша с благословения Гитлера аннексировала 906 кв. км Чехии (Тешинская Силезия) с населением 250 тысяч человек, только 36 % которых были поляками, и 226 кв. км в Словакии с населением 4280 человек (0,3 % – поляки). 1160 тысяч чехов и словаков остались за пределами своей страны. Из крупных держав этот сговор осудил только Советский Союз.

Против Мюнхенского соглашения активно выступала компартия Чехословакии (КПЧ). Ее лидер Готвальд в сентябре 1938 года потребовал от президента Чехословакии Бенеша принятия следующих мер:

– занятия армией всех пограничных укреплений на германско-чехословацкой границе;

– обращения в Лигу наций;

– обращения за поддержкой к населению и народам других стран;

– реорганизации правительства и введения в него тех партий, которые готовы сопротивляться Гитлеру[1].

16 мая 1935 года СССР и Чехословакия (ЧСР) подписали договор о взаимной помощи. Однако в нем содержалось условие, что СССР может оказать ЧСР военную помощь только в том случае, если свои союзнические обязательства по отношению к Чехословакии выполнит также и Франция (франко-чехословацкий договор о взаимной помощи был заключен в 1924 году). Во время обострения судетского кризиса в сентябре 1938 года Москва два раза четко ответила на формальный запрос президента ЧСР Бенеша, что Москва готова оказать военную помощь Чехословакии против Германии. Франция прийти на помощь ЧСР отказалась.

20 сентября 1938 года заместитель наркома иностранных дел СССР Потемкин в телеграмме советскому полпреду в Праге Александровскому сообщил: «На вопрос Бенеша, окажет ли СССР согласно договору немедленную и действительную помощь Чехословакии, если Франция останется ей верной и также окажет помощь, можете дать от имени правительства Советского Союза утвердительный ответ.

2. Такой же утвердительный ответ можете дать и на другой вопрос Бенеша: поможет ли СССР Чехословакии, как член Лиги наций, на основании ст. 16 и 17, 38, если в случае нападения Германии Бенеш обратится в совет Лиги наций с просьбой о применении упомянутых статей.

3. Сообщите Бенешу, что о содержании нашего ответа на оба его вопроса мы одновременно ставим в известность и французское правительство».

21 сентября 1938 года Литвинов публично озвучил позицию СССР в выступлении на заседании Лиги наций. В тот же день посланники Франции и Англии в Праге сказали Бенешу, что их страны не готовы воевать с Германией из-за Чехословакии. Военный атташе Франции в ЧСР сообщал в Париж о возмущении населения Чехословакии предательством Франции: «Французских офицеров больше не приветствуют, и, чтобы избежать возможных инцидентов, персонал французской миссии выходит на улицу только в гражданском. Один из офицеров явился в миссию и вернул свой орден Почетного легиона и свой военный крест. Вне сомнения, за ним последуют другие».

Однако чехословацкое правительство, не получив поддержи Англии и Франции, отказалось принять и советскую помощь. 5 октября 1938 года президент Чехословакии Эдвард Бенеш подал в отставку и 22 октября эмигрировал в Англию[2].

Примечательно, что впоследствии Бенеш пытался затушевать свою ответственность как одного из архитекторов капитулянтской позиции. Он утверждал, что направил Сталину и третий вопрос: придет ли СССР на помощь Чехословакии, если Франция откажется это сделать. Однако это утверждение каких-либо подтвеждений не получило[3]. Напротив, даже помощь СССР при согласии Франции Бенеш обусловливал еще и предварительным решением Лиги наций, которая до этого попустительствовала агрессии фашистских держав в Эфиопии и Испании.

Лидер чехословацких коммунистов Готвальд при встрече с Бенешем советовал ему послать в Москву точно сформулированный запрос о помощи, хотя она и так была предусмотрена советско-чехословацким договором 1935 года. Сам Готвальд воспоминал, что Сталин четко сказал ему: СССР поможет Чехословакии, даже если Франция откажется это сделать.

Конечно, большую роль в решении чехословацкого правительства сыграла позиция Польши, отказавшейся пропустить через свою территорию советские войска для помощи ЧСР. В этих условиях командование чехословацкой армии убеждало Бенеша, что даже при доброй воле Москвы Красная армия не сможет реально прийти на помощь Чехословакии. Причем чехословацкий генштаб считал, что и советско-чехословацкая военная коалиция неминуемо проиграет войну Германии.

Несмотря на то, что Гитлер обязался по Мюнхенскому соглашению гарантировать границы новой Чехословакии, он уже 21 октября 1938 года отдал приказ подготовить «ликвидацию остаточной Чехии». В директиве «фюрера» говорилось:

«2. РЕШЕНИЕ ВОПРОСА ОБ ОСТАВШЕЙСЯ ЧАСТИ ЧЕХИИ

Должна быть обеспечена возможность в любое время разгромить оставшуюся часть Чехии, если она, например, начнет проводить политику, враждебную Германии.

Подготовительные мероприятия, которые с этой целью следует провести вермахту, по своему объему будут значительно меньшими, чем в свое время для плана «Грюн»[4], но поэтому они должны при отказе от планомерных мобилизационных мероприятий обеспечить постоянную и существенно более высокую готовность. Организация, дислокация и степень готовности предусмотренных для этого соединений уже в мирное время должны быть рассчитаны на нападение таким образом, чтобы лишить Чехию даже какой-либо возможности планомерной обороны. Цель состоит в быстрой оккупации Чехии и изоляции Словакии. Подготовительные мероприятия должны проводиться таким образом, чтобы одновременно можно было осуществить план «Охрана границы на западе».

Задачи для сухопутных войск и военно-воздушных сил состоят, в частности, в следующем:

А. Сухопутные войска.

Находящиеся вблизи Чехии части и отдельные моторизованные соединения предусматриваются для быстрого, неожиданного наступления. Их количество устанавливается в соответствии с вооруженными силами, остающимися у Чехии; необходимо обеспечить быстрый и решающий успех. Следует разработать план сосредоточения и развертывания войск и подготовительные мероприятия для наступления. Войска, не участвующие в наступлении, следует держать в такой готовности, чтобы их в зависимости от ситуации можно было перебрасывать или на охрану границы, или для подкрепления наступающей армии.

Б. Военно-воздушные силы.

Необходимо обеспечить быстрое продвижение своих сухопутных войск путем заблаговременного вывода из строя чешских военно-воздушных сил.

Для этого необходимо подготовить сначала наступательные действия находящихся вблизи границы соединений из мест дислокации мирного времени. Лишь развитие военно-политического положения в Чехии может показать, в какой мере потребуются здесь еще более крупные силы.

Наряду с этим необходимо подготовить одновременно выступление всех прочих наступательных сил против Запада. […]

Адольф Гитлер. Верно: Кейтель».

В октябре 1938 года СССР предложил Чехословакии гарантировать ее новые границы, но правительство ЧСР эту инициативу проигнорировало.

Короткий период с октября 1938 года по март 1939-го, получивший в Чехословакии название «эра второй республики», характеризовался заискиванием правящих кругов «новой» Чехословакии перед Гитлером.

30 ноября 1938 года Национальное собрание 272 голосами из 317 избрало президентом республики Эмиля Гаху (коммунисты голосовали против). Предварительно кандидатура Гахи была одобрена Берлином[5]. До своего избрания Гаха был председателем Высшего административного суда и сторонился политики.

9 октября 1938 года немцам, оставшимся на территории Чехословакии, разрешили не служить в армии. Страна даже перешла по образцу Германии на правостороннее автомобильное движение. Были резко ограничены поездки граждан за границу. В январе 1939 года было фактически ликвидировано местное самоуправление. Распоряжением правительства от 2 марта 1939 года была уничтожена автономия университетов, и власти получили возможность увольнять с работы любых «неблагонадежных» преподавателей[6]. Чтобы угодить Гитлеру, был отменен даже главный национальный праздник страны – 28 октября (день провозглашения Чехословацкой республики в 1918 году). Для решения проблемы безработицы по примеру нацистов была введена трудовая повинность и созданы трудовые лагеря для молодежи.

Республика постепенно превращалась в реакционную диктатуру. Было образовано технократическое и «аполитичное» правительство во главе с Бераном, лидером главной буржуазной партии страны – Аграрной. Социал-демократы и национальные социалисты лишились министерских постов. Беран и лидер социал-демократов Гампл[7] подписали соглашение о политическом перемирии на основе антикоммунизма.

Затем в Чехословакии, как и в нацистской Германии, прошел процесс унификации партий на базе признания полного отказа страны от любой самостоятельной внешней политики. 22 ноября 1938 года все буржуазные партии страны (Аграрная, Народная, Национальная фашистская община и большая часть национальных социалистов) образовали единую партию – Партию национального единства. Ее председателем стал Беран.

11 декабря 1938 года социал-демократы и часть национальных социалистов, которые ранее считались партией Бенеша, слились в Национальную партию труда. Ее председателем стал Гампл, генеральным секретарем – Богумил Лаушман. Эта партия должна была играть роль лояльной оппозиции Партии национального единства. Правда, последняя в своей программе от 16 января 1939 года поставила себе цель стать единственной партией страны и ликвидировать Национальную партию труда.

Единственными, кто отказался играть по новым тоталитарным и прогерманским правилам, были коммунисты. 20 октября 1938 года была приостановлена деятельность Коммунистической партии Чехословакии и запрещены ее основные газеты. 23 декабря 1938 года партию под давлением Берлина окончательно запретили. Однако правительство предупредило коммунистов об этом заранее, чтобы дать им возможность уничтожить документы. Ни один из коммунистов до начала немецкой оккупации не был арестован[8].

19 ноября 1938 года чехословацкий парламент узаконил автономию Словакии и Подкарпатской Руси (Закарпатская Украина). Страна, став федерацией, сменила название на «Чехо-Словакия». 15 декабря парламент по образцу гитлеровской Германии передал основные законодательные полномочия президенту и правительству. Правительство могло в течение двух лет править, принимая законы, а президент получил право своими декретами менять конституцию.

26 января 1939 года чехословацкая и немецкая полиция достигла соглашения о сотрудничестве, в котором, в частности, говорилось: «Чехо-словацкая полиция и немецкая полиция будут информировать друг друга об общих и частных проявлениях коммунизма, анархизма, эмиграции и иных представляющих опасность движений…»[9]

В Чехословакии развернули активную работу фашистские организации «Влайка» («Флаг»)[10], Акция национального обновления и другие, которые требовали не только формального установления фашистской диктатуры, но и принятия антисемитского законодательства по образцу Третьего рейха. «Влайка» распространяла листовки следующего содержания: «Женщины! Остерегайтесь евреев!», «Не забывайте, жиды опасны!», «Скот – в хлев, еврея – в гетто!». Фашисты организовали несколько взрывов в кафе, синагогах и на еврейских кладбищах.

Антисемитские лозунги приобретали все большую популярность среди населения. Профессиональные организации врачей, юристов, инженеров потребовали от правительства лишить евреев права занимать любые должности в этих сферах.

Правительство вынуждено было распустить «Влайку», которая утверждала, что у власти по-прежнему находятся сторонники Бенеша и «жидомасоны». 27 января 1939 года после двух взрывов в Праге полиция задержала активных членов «Влайки», но уже 14 марта их отпустили.

Однако, распустив «Влайку», правительство фактически проводило ее же политику. В январе 1939 года с государственной службы были изгнаны все евреи. Помимо евреев жертвами национальной нетерпимости, как и в Германии, стали цыгане. Редактор газеты бывшей Аграрной партии «Венков» («Деревня») Галик в ответ на жалобы читателей о том, что цыгане только и делают, что крадут и занимаются попрошайничеством, предложил следующий выход из положения: «Было бы хорошо создать концентрационные лагеря для цыган, бродяг и бездельников, молодых и здоровых. Гуманность здесь не к месту, так как она была бы в данном случае односторонней»[11]. Согласно правительственному распоряжению от 2 марта 1939 года были созданы рабочие лагеря для всех «уклонявшихся от работы» лиц старше 18 лет.

На Рождество 1938 года скончался самый известный в мире чешский писатель и активный антифашист Карел Чапек.

Интересно, что призывы «Влайки» «покупать только у чехов» были не только антисемитскими, но и антинемецкими. Население униженной в Мюнхене Чехословакии пыталось отомстить немцам тем, что бойкотировало немецкие товары и немецкий язык. с улиц исчезли надписи на немецком языке. Чешским кинотеатрам приказали показывать в основном чешские фильмы. Из оккупированных Германией после Мюнхенского сговора областей ЧСР внутрь страны хлынули беженцы (чехи, немцы-антифашисты и евреи) – всего более 200 тысяч человек.

К февралю 1939 года к чешским границам было стянуто семь корпусов вермахта. Гитлер рассчитывал на то, что о вторжении его попросят словацкие националисты-глинковцы, желавшие отделиться от ЧСР. Но 9 марта 1939 года чехословацкая армия по приказу Праги заняла правительственные здания словакии (полиция опечатала здание автономного правительства), а сторонник Гитлера тисо был снят с должности главы правительства автономной словакии. тисо вызвали в Берлин и 13 марта 1939 года заставили подписать заранее заготовленную декларацию о независимости словакии. Немцы говорили, что в противном случае словакию оккупируют венгерские войска, которые якобы уже приближаются к Братиславе. 14 марта словацкий парламент проголосовал за независимость.

На самом деле Гитлер уже 11 марта отдал приказ 14 немецким дивизиям выдвинуться к границе ЧСР, а 12 марта разрешил Венгрии оккупировать Закарпатскую Украину. 13 марта МИД Великобритании дал циркулярное указание всем дипломатическим представительствам Великобритании не предпринимать никаких демаршей в случае ввода германских войск в Чехословакию. На созванном британским министром иностранных дел Галифаксом совещании по чехословацкому вопросу было решено: «Великобритания не должна прибегать к пустым угрозам, поскольку мы не намерены бороться за Чехословакию. Мы не должны считать, что каким-то образом гарантировали Чехословакию». Правительству ЧСР было настоятельно рекомендовано воздержаться от каких-либо действий против немцев внутри страны и установить непосредственный контакт с Берлином.

Германская пресса между тем стала распространять клеветнические сообщения о «чешском терроре» против немцев и словаков. Гитлер отдал приказ вермахту перейти границу ЧСР 15 марта в 6:00 утра. 14 марта в рейхсканцелярии были приняты по их просьбе президент ЧСР Гаха и министр иностранных дел Хвалковский. Гитлер заставил гостей прождать в приемной два часа, а затем принял их в присутствии Кейтеля, фактически главнокомандующего вермахта, и Геринга, своего заместителя, министра авиации и главкома ВВС. Гаха всячески подчеркивал свое негативное отношение к Бенешу, отметив, что встречался с ним всего один раз, однако просил позволить чехам жить в собственном государстве. Но Гитлер ответил, что исконная враждебность чехов Германии и «дух Бенеша», который-де крепнет в чешских землях, заставили его принять решение об оккупации Чехии и Моравии. Сопротивление будет жестоко подавлено, но в случае согласия с вторжением Чехия и Моравии получат автономию.

Чехословацкий президент, поклонившись Гитлеру, отметил, что давно мечтал встретиться с человеком, чьи удивительные мысли он полностью разделяет[12]. Гаха пытался убедить Гитлера, что в течение четырех часов (переговоры затянулись за полночь) не сможет удержать собственный народ от сопротивления. На это Гитлер лишь порекомендовал воспользоваться телефоном и дать соответствующие указания правительственным учреждениям в Праге. Геринг пообещал стереть Прагу с лица земли ударом с воздуха, если до 6 часов утра не будет подписан акт о ликвидации чехословацкой независимости.

Во время переговоров в Берлине Гитлер так запугал Гаху, что у того случился сердечный приступ и пришлось срочно вызвать личного врача «фюрера» Мореля, который сделал президенту ЧСР укол. Довольный Гитлер даже изобрел специальный глагол «гахизировать», что означало добиться существенных уступок за счет запугивания оппонента.

В четыре часа утра 15 марта Гаха подписал в Берлине документ о прекращении суверенитета ЧСР. Как и предполагалось, в шесть часов утра германские войска перешли границу и к девяти часам, не встретив сопротивления, вошли в Прагу. Чешское население встречало вермахт в состоянии гнева, бессилия и оцепенения. Немецкое меньшинство восторженно приветствовало силы вторжения.

Командующий оккупационными войсками обратился к населению Чехии со следующей прокламацией:

«Обращение к населению

По воле фюрера и верховного главнокомандующего вермахта немецкие войска вошли на вашу территорию с приказом поддерживать спокойствие и порядок и обеспечить охрану населения.

Исполнительная власть на территории, занятой немецкими войсками, переходит в руки командующих армейских групп.

Все органы власти должны продолжать свою работу, если не будет издан иной приказ. Это относится также к полиции, почте, железнодорожному транспорту и государственным предприятиям.

Экономическая жизнь должна продолжаться. Каждый должен оставаться на своем месте и продолжать работу. Уход с работы будет расцениваться как саботаж.

Распоряжения немецких военных властей должны беспрекословно выполняться. Каждый должен вести себя в соответствии с приказами, направленными на благо всех и каждого.

Верховный главнокомандующий населению

Для поддержания спокойствия и порядка вводятся следующие меры.

Для всех отелей в 20:00 устанавливается полицейский час.

С 21:00 до 6:00 никто не должен покидать свой дом.

Те, кто должен покидать свои жилища в указанное время по служебной необходимости, например, врачи, железнодорожники и т. д., должны немедленно получить у бургомистра или старосты пропуск, снабженный печатью немецких военных властей или госорганов.

Все сборища и шествия запрещаются.

Все оружие, включая боеприпасы, взрывчатые вещества, а также все радиоприемники, которые не являются государственной собственностью, должны быть сданы бургомистрам или старостам под расписку, и эту расписку необходимо сдать военным властям по месту жительства.

За выполнение этих требований отвечают бургомистры и старосты.

Правонарушения и преступления против общественной безопасности, против войск или их сооружений, а также против распоряжений немецких военных и гражданских властей будут жестко преследоваться и сурово наказываться.

Верховный главнокомандующий немецкой армией»[13]

Чешские фашисты («Влайка» и т. д.), узнав о вступлении вермахта на территорию страны, организовали 15 марта собственное временное правительство – Чешский национальный комитет, так называемый Святовацлавский. Но он был немедленно запрещен нацистами, считавшими всех чехов, как славян, неполноценным и враждебным народом.

16 марта 1939 года Прагу посетил Гитлер, остановившийся в Пражском Граде – бывшей резиденции президента ЧСР.

Сразу же вслед за вермахтом в Чехию вошли группы гестапо, которые тут же начали арестовывать по заранее составленным спискам немецких антифашистов-эмигрантов, евреев, некоторых офицеров чехословацкой армии, а также чешских коммунистов и социал-демократов (акция «Решетка», Aktion Gitter). Списки коммунистов были найдены в местных отделениях чешской полиции (компартия в ЧСР, как уже упоминалось, была запрещена в декабре 1938 года в угоду Гитлеру). Уже к 16 марта с помощью судетских немцев и чешских коллаборационистов были арестованы 4376 человек в Чехии (по другим данным – 4639 человек) и примерно 1500-2000 – в Моравии. 2490 человек арестовали в чешской столице.

16 марта 1939 года полицейское управление Праги сообщало, что по настоянию немецких органов начало «немедленную» работу по установлению и задержанию коммунистов[14].

Аресты приобрели такой размах, что уже через пару дней после их начала стало не хватать мест в тюрьмах. Поэтому 18 марта чешская полиция по согласованию с гестапо издала приказ, в котором предлагалось отпустить тех коммунистов, которые не вели в последнее время активной деятельности. Это не касалось немецких эмигрантов-антифашистов и евреев. В тюрьмах оставили 737 коммунистов.

1 сентября 1939 года в связи с началом Второй мировой войны гестапо провело серию дополнительных арестов (акция «Альбрехт Первый»)[15]. Около 2000 человек в качестве заложников на случай беспорядков в Чехии отправили в концлагеря Дахау и Бухенвальд.

15 марта 1939 года территория Чехии и Моравии была превращена в «Имперский протекторат Богемии и Моравии». Президентом протектората стал Эмиль Гаха. Гитлер милостиво оставил ему все внешние прерогативы главы самостоятельного государства.

МИД Германии своей нотой известил иностранные правительства об установлении протектората над Богемией и Моравией. В ноте было сказано, что, будучи «искусственной формацией», Чехословакия являлась «источником беспокойства и обнаружила свою внутреннюю нежизнеспособность, поэтому и произошел фактический распад чехословацкого государства». Исходя из требований самосохранения, Германская империя решила «вмешаться в определение дальнейшей судьбы народов Чехословакии с целью восстановления основ разумного порядка в Центральной Европе» и для обеспечения германскому и чешскому народам «жизненного пространства и национального самобытного существования».

Формально протекторат был самоуправляющимся и имел собственную полицию, армию, флаг и денежную единицу. Германия отвечала за внешнюю политику и военные вопросы. Однако чешские органы должны были согласовывать все свои решения с имперским протектором, а фактически выполняли его указания. Наместником Германии в протекторате был имперский протектор, подчинявшийся только Гитлеру. Протектор мог наложить вето на любое решение правительства протектората, а в исключительных случаях мог и сам издавать приказы и распоряжения. Протектор мог налагать вето и на любое судебное решение. Все нормативные акты перед их обсуждением правительство протектората должно было представлять на утверждение протектора. Протектор мог снять с должности любого министра в случае «утраты доверия к нему».

Административно протекторат был разделен немцами на «земельные округа» (Landrat), которых сначала было 39, а с мая 1942 года – семь. Главы округов – ландраты – должны были контролировать деятельность местных чешских органов управления.

Немецкий репрессивный аппарат протектората – гестапо, Службу безопасности НСДАП (СД) и криминальную полицию – возглавлял заместитель имперского протектора Карл Херманн Франк (судетский немец).

В июле 1939 года Гейдрих как глава СД назначил оберфюрера СС доктора Отто Раше «руководителем СД и полиции безопасности в протекторате Чехии и Моравии». Сначала предполагалось создать одно главное управление гестапо в Праге с отделениями в каждом ландрате. Однако по указанию Гиммлера было учреждено два главных управления гестапо: в Праге (Geheime Staatspolizeileitstelle Prag, отвечало за Чехию) и в Брно (Geheime Staatspolizeileitstelle Brunn, Моравия). Оба главных управления подчинялись непосредственно центральному аппарату гестапо в Берлине. Персонал главного управления гестапо в Моравии составляли первоначально 70-80 гестаповцев из Вены и Штутгарта[16].

Первым имперским протектором был 15 апреля 1939-го назначен бывший министр иностранных дел Константин фон Нейрат, занимавший эту должность до 1943 года. Его преемником стал Вильгельм Фрик (протектор в 1943-1945 гг.). В 1941-1942 гг. обязанности имперского протектора исполнял глава Главного упралеяни имперской безопасности (РСХА) и Службы безопасности (СД) НСДАП Гейдрих.

27 апреля 1939 года председателем правительства протектората стал бывший генерал чехословацкой армии Алоис Элиаш. Элиаш после оккупации Чехии немцами вступил в подпольную организацию Сопротивления «Защита нации» и поддерживал контакты с эмигрантским чехословацким правительством в Лондоне. Элиаш считал, что судьба Чехословакии все равно решится в мировой войне за ее пределами, а чехам надо беречь силы и не провоцировать оккупантов.

Все политические партии в протекторате были запрещены, и на их месте возникла единая партия «Национальное объединение», в которой состояло 98 % взрослого населения мужского пола.

Население протектората составляло в 1940 году 7,4 миллиона человек, в том числе 225 тысяч немцев. Все немцы, находившиеся на 15 марта 1939 года на территории Чехии и Моравии, автоматически стали гражданами Германии. Их обслуживали четыре пограничные немецкие областные организации (гау) НСДАП – Верхний Дунай, Нижний Дунай, Судеты и Баварская восточная марка.

В перспективе немцы предполагали германизировать примерно 50 % населения протектората, остальных использовать как рабов или отправить в Сибирь. Гейдрих говорил, что непригодных к германизации чехов надо расселить в России на берегу Северного Ледовитого океана. Были закрыты все чешские вузы, а с 1942 года было ограничено число чешских гимназий. Если в 1939 году насчитывалось 85 тысяч студентов-чехов, то в 1944-м – 35 тысяч.

Заступив на должность заместителя имперского протектора, а фактически став исполняющим обязанности протектора, Гейдрих в 1941 году так определил свою политическую линию: «Чехам, прежде всего, надо показать, кто здесь хозяин, чтобы они знали раз и навсегда, что здесь все диктуется германскими интересами и что здесь, наконец, решающее слово принадлежит рейху… Империя не позволит шутить с собой – она здесь хозяин… Чех должен видеть, что немец – господин с головы до пят»[17].

Своей основной задачей Гейдрих видел тотальную мобилизацию чешской промышленности для нужд германской военной машины. Шеф СД говорил: «Мне нужно, чтобы рабочий, чешский рабочий, в полной мере участвовал в военных усилиях Германии, чтобы полностью использовать чешскую рабочую силу в здешней мощной военной промышленности, чтобы продолжать наращивать производство оружия…»[18]

Чехословакия действительно имела мощнейшую военную индустрию и была одной из немногих стран мира, способной производить все виды вооружений.

В 1939 году в руки вермахта из арсенала чехословацкой армии попало 762 тысячи винтовок, 1,5 млн ручных гранат, 30,5 тысячи легких пулеметов, 8 тысяч тяжелых пулеметов, 780 противотанковых пушек, 490 зенитных орудий, 347 танков и 70 танкеток, 1100 минометов, более 2000 орудий, 326 истребителей, 320 разведывательных самолетов и 155 бомбардировщиков[19]. Этим вооружением, современным и высокого качества, можно было оснастить 20 дивизий. Оно активно использовалось Германией в войне против СССР. Например, в составе 6-й танковой дивизии вермахта (группа армий «север») на 22 июня 1941 года было 160 танков чехословацкого производства.

Уже в марте 1939 года нацисты ввели на предприятиях протектората «вынужденное управление», что означало жесткий контроль номенклатуры и цен производимой продукции. Некоторые предприятия были принудительно слиты с другими и укрупнены. За время немецкого господства германский капитал увеличил свои инвестиции в промышленность протектората более чем в 10 раз, постепенно беря под контроль основные предприятия.

В сельском хозяйстве по немецкому образцу были учреждены корпоративные союзы крестьян с принудительным членством. Каждый земледелец имел обязательное задание по посевной площади и объему продукции, который он должен был сдать государству. В случае несанкционированного забоя скота или попыток продать излишки зерна на рынке угрожало жесткое тюремное наказание.

Немцы проводили политику принудительной германизации, сгоняя чешских землевладельцев с территорий в районе так называемых немецкоязычных островов в протекторате (Йиглава, Брно, Оломоуц, Острава). В 1939-1945 гг. разными способами у чехов было отнято 0,5 млн га земли.

Немцы эксплуатировали протекторат и с помощью искусственно завышенного курса марки по отношению к протекторатной кроне. Он составлял 1:10, хотя реальное соотношение было 1:6-7. Вся внешняя торговля протектората осуществлялась только с разрешения германских властей. Протекторат должен был платить Германии и «военную дань», объем которой составил в 1940 году 3 миллиарда крон, а в 1944-м – 12 миллиардов.

В сентябре 1939 года, так же как и в Германии, в протекторате была введена карточная система распределения продуктов питания для населения, которое делилось на три категории: обычные потребители, лица, занятые на тяжелых работах, и лица, занятые на особо тяжелых работах. Обычный потребитель получал в неделю 2,9 кг хлеба (или 1,2 кг хлеба и 900 г муки), 500 г мяса или мясных изделий, 210 г пищевых жиров, 2 литра молока. В декабре 1939-го карточная система была распространена на текстильные изделия и обувь. Во время войны нормы снабжения постоянно снижались, что привело к расцвету черного рынка, цены на котором за шесть лет оккупации выросли на 2000 %.

Официальными языками протектората были немецкий и чешский.

Оккупацию Чехии и Моравии жестко осудил Советский Союз в ноте Народного комиссариата по иностранным делам (НКИД) МИД Германии от 18 марта 1939 года. «Советское правительство, – говорилось в ноте, – не может признать включение в состав Германской империи Чехии, а в той или иной форме также и Словакии, правомерным и отвечающим общепризнанным нормам международного права и справедливости или принципу самоопределения народов. Трудно допустить, что народ этой страны добровольно соглашается на уничтожение своей самостоятельности и своего включения в состав другого государства, как и согласиться с изменением статуса Словакии «в духе подчинения последней Германской империи, не оправданным каким-либо волеизъявлением словацкого народа». Подобные действия германского руководства «не могут не быть признанными произвольными, насильственными, агрессивными, они усилили… уже появившуюся в Европе тревожность и нанесли новый удар чувству безопасности народов».

Бывший чехословацкий президент Бенеш 16 марта 1939 года направил послания с протестом против оккупации Чехословакии президенту США Рузвельту, главе Лиги наций, премьер-министрам Великобритании Чемберлену и Франции Даладье, а также наркому по иностранным делам СССР Литвинову[20]. Ответы Бенеш получил только от Рузвельта и Чемберлена. Хотя Франция и Великобритания по Мюнхенскому соглашению 1938 года обязались гарантировать границы урезанной Чехословакии, они не предприняли никаких конкретных шагов, чтобы выполнить свои международно-правовое обязательства. 15 марта 1939 года Чемберлен публично заявил в палате общин, что Англия не может считать себя связанной обязательством о гарантии целостности Чехословакии. В своем выступлении он утверждал, что Чехословакия прекратила свое существование «в результате внутреннего распада».

20 марта Рузвельт в знак протеста отозвал американского посла из Берлина.

Посол Чехословакии в Москве Фирлингер[21] 15 марта подал в отставку, о чем официально сообщил Литвинову. Однако, убедившись в желании СССР противодействовать планам Гитлера, он снова занял свой пост.

23 марта 1939 года на встрече со Сталиным Литвинов высказал следующее мнение: «Хотя мы заявили, что не признаем законности аннексии Чехословакии, нам все же де-факто придется ее признать и сноситься по чешским делам с германскими властями. Придется, очевидно, ликвидировать наше полпредство в Праге. Англия и Франция и некоторые другие государства преобразовали свои полпредства в генконсульства. Я полагаю, что и нам надо поступить таким же образом. Нам все же интересно знать, что в Чехословакии происходит»[22].

На территории Словакии (после уступки значительной ее части Венгрии) в марте 1939 года возникло марионеточное Словацкое государство, находившееся «под защитой» Третьего рейха. Площадь Словацкого государства составляла 38 тысяч кв. км, население – 2,65 миллиона человек, в том числе 128 тысяч немцев и 87 тысяч евреев. 24 ноября 1940 года Словакия формально присоединилась к военному блоку Германии и Италии («Ось»). Словакия 22 июня 1941 года объявила войну СССР (в декабре 1941 года – Англии и США), и словацкая армия участвовала вместе с вермахтом в боях на советско-германском фронте. На апрель 1942 года словацкая «Быстрая дивизия» в СССР насчитывала 8082 человека (к ноябрю из нее дезертировали более 300 военнослужащих, часть которых присоединилась к советским партизанам)[23]. На 3 июля 1944 года словацкая армия насчитывала 92 132 бойца. 6000 словацких немцев служили в войсках СС.

Во время Второй мировой войны в Словакии по политическим мотивам арестовали примерно 3 тысячи человек, половина которых были коммунистами. С декабря 1941 года жившие в Словацком государстве евреи (примерно 80 тысяч) депортировались в Германию, где их уничтожали. За каждого еврея Словацкое государство получило от Германии 500 марок. Имущество депортированных было конфисковано.

За счет военных заказов Германии словацкая промышленность к 1943 году увеличила свое производство на 50 % (в 1935 году Словакия давала лишь 13,7 % ВВП ЧСР, хотя там жили 24,4 % населения страны).

СССР в 1939 году никак не отреагировал на просьбу министра иностранных дел Словакии Дюрчанского о признании независимости Словацкого государства. Сталин лишь заметил Литвинову: «Посмотрим, что из этого всего выйдет»[24].

В мае 1939 года Фирлингер приехал в Париж и привез Бенешу послание Литвинова. Последний хотя и критиковал Бенеша за его поведение в дни мюнхенского сговора, но передавал бывшему президенту сердечный привет и выражал надежду на дальнейшее сотрудничество. Бенеш был искренне благодарен Москве и после того, как Лига наций отвергла его послание с протестом против оккупации Чехии как «письмо частного лица». Тогда это послание от своего имени внес Советский Союз.

Уже с весны 1939 года советское генконсульство в Праге установило контакты с чехословацким движением Сопротивления и получало от его представителей информацию о положении дел на территории протектората.

В это же время и Франция, и Великобритания не признавали Бенеша никем иным, как частным лицом.

Ситуация в мире изменилась, когда Сталин перед лицом отказа Англии и Франции от военного союза с Москвой против Германии был вынужден в августе 1939 года согласиться с предложением Берлина заключить советско-германский договор о ненападении. Фирлингер защищал решение Советского Союза, и Бенеш отказался от любой критики по этому поводу. Бывший президент считал, что СССР рано или поздно все равно вступит в войну против Гитлера. Осторожную позицию Сталина Бенеш оценивал как единственно правильную: СССР не желал быть втянутым в противостояние с Германией, когда ни Франция, ни Англия не желали «обжечь себе пальцы»[25].

Вступление Красной армии на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии 17 сентября 1939 года тоже не встретило никакого осуждения со стороны Бенеша. Он и впоследствии никогда не поддерживал публично требований польского эмигрантского правительства к СССР вернуть Польше эти земли. Бенеш прямо говорил полякам в Лондоне, что не сделает ни одного заявления, которое носило бы антисоветский характер.

Такая позиция объяснялась просто: бывший президент справедливо считал, что свалить Гитлера и освободить Чехословакию может только Сталин.

В середине сентября 1939 года Советский Союз положительно отреагировал на предложение словацкого посланника в Берлине полпреду в Германии Шкварцеву установить дипломатические отношения между СССР и Словакией.

Бенеш в этих условиях попытался удержать Москву на позиции поддержки чехословацкого Сопротивления, предложив советскому полпреду в Лондоне Майскому уже 2 сентября 1939 года передать СССР Закарпатскую Украину (в 1939 году эта бывшая часть Чехословакии с центром в Ужгороде была с санкции Гитлера оккупирована Венгрией). Бывший президент считал передачу этой территории СССР очень выгодной именно для Чехословакии. Ведь в этом случае возникала советско-чехословацкая граница, и СССР мог бы прийти Чехословакии на помощь в случае новой войны уже без учета позиции Польши или Румынии[26].

Между тем в октябре 1939 года Франция отказалась признать Бенеша главой чехословацкого эмигрантского правительства, хотя уже находилась в состоянии войны с Германией. 17 ноября Бенеш с оглядкой на негативную позицию Парижа сформировал не правительство в эмиграции, а Чехословацкий национальный комитет. Напрасно добивался Бенеш от Франции и Англии аннулирования Мюнхенского соглашения 1938 года. Французы признали комитет Бенеша лишь в качестве органа, который мог бы организовывать чехословацкие военные части во Франции для борьбы с Гитлером.

От Чехословацкого комитета уже 22 ноября 1939 года откололся Словацкий национальный совет.

Негативная и пренебрежительная позиция Франции настолько потрясла Бенеша, что он снова решил сделать основную ставку на СССР и после своего возвращения из Парижа в Лондон в ноябре 1939 года предложил Майскому вступление Чехословакии в СССР на правах субъекта федерации[27]. Еще Бенеш, также по своей инициативе, предложил передать Закарпатскую Украину СССР.

Однако Сталин в конце 1939 года не хотел без причины раздражать Гитлера, тем более что ни Англия, ни Франция никаких реальных военных действий против Германии не вели (этот период не зря получил название «странная война»). 2 декабря 1939 года немецкий посол в Москве граф фон Шуленбург получил заверения НКИД, что Фирлингера в СССР не считают официальным лицом, то есть послом иностранного государства. 11 декабря 1939 года в Москву прибыл словацкий посланник, а 14 декабря Фирлингера официально лишили дипломатического статуса. При этом СССР отказался отозвать свою ноту от 18 марта 1939 года с осуждением оккупации Чехии.

Надо сказать, что Бенеш прекрасно понимал всю вынужденность маневрирования советской внешней политики перед лицом угрозы со стороны Германии, против которой у Сталина пока не было союзников. Поэтому лидер чехословацкой эмиграции и после декабря 1939 года, когда официальные советско-чехословацкие контакты прервались, воздерживался от любого осуждения внешнеполитической линии Советского Союза.

Бенеш по-прежнему ставил на СССР как на единственную силу, способную освободить Чехословакию. К тому же к началу 1940 года до него стали доходить сведения, что правящие круги Великобритании желают заключить мир с Германией без всякого учета чехословацкого вопроса[28]. По указанию Бенеша чехословацкий представитель воздержался «по техническим причинам» от участия в обсуждении в Лиге наций советско-финского конфликта, так как ожидалось осуждение Советского Союза.

Помимо Бенеша, чехословацкое заграничное Сопротивление сосредоточилось вокруг находившегося в Москве руководства КПЧ во главе с Клементом Готвальдом. В августе 1939 года в первом нелегальном выпуске коммунистической газеты «Руде право» было напечатано воззвание КПЧ к чешскому народу. В нем, в частности, говорилось: «Коммунистическая партия Чехословакии, которая ни на одно мгновение не колебалась в своей борьбе против гитлеровского фашизма, призывает чешский народ к самой упорной борьбе за защиту социальных и национальных прав. Политика трусости и уступок перед врагами народа и республики привела к национальной катастрофе… У чешского народа будет столько прав, сколько он сможет отстоять в едином порыве. Чем упорнее каждый из нас будет бороться за свои права, тем быстрее мы добьемся свободы»[29].

Как и Бенеш, коммунисты считали, что только СССР сможет реально освободить Чехословакию от германской оккупации. Еще в марте 1939 года Готвальд заявил: «…А что будет самой главной подмогой народным массам Чехословакии – так это глубокое сознание того, что большая, мощная, непобедимая страна, Советский Союз, страна социализма, страна будущего находится на их стороне, на стороне правды, права и справедливости»[30].

На территории протектората действовал подпольный ЦК КПЧ в составе Эдуарда Уркса, Яна Зики, Эммануэля Климы и братьев Отто и Виктора Сынкових. Работали 14 областных организаций партии. Подпольный ЦК поддерживал связь с московским руководством КПЧ с помощью коротковолновых передатчиков. Коммунисты собирали для СССР информацию разведывательного характера.

В июне 1939 года в Париже возник заграничный секретариат КПЧ во главе с Я. Швермою, В. Широким и Б. Келером[31]. Он должен был координировать деятельность эмигрантов-коммунистов на Западе. Первоначально между КПЧ и группой Бенеша были довольно напряженные отношения, так как коммунисты не могли простить бывшему президенту капитулянтской политики во время Мюнхенского сговора. Коммунисты официально заявили: «Бенеш на посту руководителя государства и нации в самые решающие моменты капитулянтски колебался и оказался недостоин своей роли, а его политика и вся государственная концепция обанкротилась, и по всем этим, а также иным причинам доктору Бенешу не может принадлежать место истинного вождя национально-освободительного движения»[32].

В протекторате ЦК КПЧ старался организовать саботаж и замедление работы на промышленных предприятиях. До конца 1939 года удалось организовать 25 забастовок, хотя в июне правительство протектората их запретило. Самой большой была стачка рабочих автозавода в городе Млада-Болеслав. В ней 19 августа 1939 года участвовали более 1500 человек. Правда, главным требованием бастующих было повышение заработной платы на 30-50 %. Политические лозунги официально не выдвигались, так как в подобных случаях гестапо немедленно проводило аресты.

В целом в первое время оккупации сопротивление чешского народа носило пассивный характер. Например, в День матери в мае 1939 года в торжественном шествии в Остраве приняли участие более 80 тысяч человек. Для демонстрации национального самосознания использовались и различные религиозные праздники. Появление в трамваях Брно двуязычных надписей, на чешском и немецком языках, привело к бойкоту этого вида транспорта жителями города. 30 сентября 1939 года на территории протектората был организован бойкот всего общественного транспорта.

Летом 1939-го начали вещание на чешском языке московское и парижское радио.

24 августа 1939 года, на следующий день после заключения советско-германского договора о ненападении, ЦК КПЧ обратился со специальным посланием к народу: «Мы видим в этом действии СССР мощный призыв ко всем народам, чтобы они освободились и боролись за прочный мир, а также призыв к чешскому народу, чтобы он еще больше усилил свою борьбу против нацистских оккупантов и вел ее до полного свержения гитлеровского режима и восстановления Чехословацкой республики. Мы возглавим эту борьбу. Мы уверены в помощи международного рабочего класса и поддержке Советского Союза…»[33]

После агрессии Германии против Польши на первых порах деятельность заграничного центра коммунистов во главе с Готвальдом была ограничена директивой Коминтерна от 8 сентября 1939 года, в которой начавшаяся в Европе война характеризовалась как империалистическая с обеих сторон. В этой связи коммунистам всех стран не рекомендовалось поддерживать ту или иную сторону конфликта. В воззвании КПЧ в связи с началом войны говорилось: «Чешский народ, который год тому назад стал жертвой международной реакции (имелось в виду Мюнхенское соглашение – Прим. автора.), не может примкнуть ни к одной из воюющих сторон. В войне империалистических блоков его интересы не учитываются, и ни один выстрел не будет сделан для освобождения чехов и словаков, даже если (в войне) погибнут молодые чехи и друзья чешского народа… Мудрое и проницательное решение чешского народа будет в том, чтобы всем весом своей национально-освободительной борьбы он шел рука об руку с миролюбивой политикой Советского Союза. Сознавая, что тем самым он лучше всего поможет поражению гитлеровской Германии и своему освобождению…»[34]

Бенеш с самого начала относился к московскому центру КПЧ как к опасному конкуренту за руководство движением чехословацкого Сопротивления. К тому же коммунисты явно имели гораздо более тесные связи с советским руководством, от которого, в чем не сомневался Бенеш, зависело восстановление независимости Чехословакии.

Поэтому лондонское эмигрантское руководство стремилось создать на территоии протектората сеть собственных подпольных организаций, чтобы доказать, прежде всего, западным противникам Гитлера свое влияние и полезность в совместной борьбе против Германии.

Летом 1939 года в Чехии возникли некоммунистические организации Сопротивления – Политический центр, петиционный комитет «Останемся верны» и «Защита нации».

Комитет «Останемся верны» был основан на базе комитета помощи республиканской Испании и петиционного комитета мая 1938 года, который в то время массовыми петициями к правительству поддержал мобилизацию чехословацкой армии перед лицом угроз Гитлера. В организации были представлены видные общественные деятели, а также члены Социал-демократической и Национально-социалистической партий. В подполье «Останемся верны» знали в основном как Национальный революционный комитет.

Комитет вел антинацистскую пропаганду, собирал информацию и помогал чехам уходить в эмиграцию. Была сделана попытка объединить под своим руководством все движение Сопротивления в протекторате, для чего «Останемся верны» учредил «координационный центр» с опорой на военную организацию «Защита нации». В 1941 году гестапо начало арестовывать членов комитета, и он был окончательно разгромлен в 1942 году.

«Защиту нации» образовали в марте 1939 года бывшие военнослужащие чехословацкой армии, в основном сотрудники бывшего министерства обороны и Главного штаба, включая сотрудников его второго, разведывательного отдела. Более или менее четкую структуру организация приобрела летом 1939 года. Ее руководили генералы Ингр, Войцеховский, Били. Все местные отделения «Защиты народа» возглавлялись кадровыми офицерами. Рядовых членов набирали из военно-спортивных массовых организаций «Сокол» и «Орел» и т. д.

«Защита нации» готовила вооруженное восстание против оккупантов, так как считала, что западные державы, объявившие в начале сентября 1939 года войну Германии, быстро разгромят Гитлера. На плечах отступающих немецких войск в этом случае можно будет относительно легко взять власть и подготовить возвращение из Лондона эмигрантского руководства во главе с Бенешем. Деятельность и задачи «Защиты нации» можно сравнить с задачами «Армии Крайовой» в Польше.

В августе 1939 года «Защита нации», по собственным данным, имела около 200 батальонов (невооруженных – оружие предполагалось добыть у деморализованных скорым военным поражением немецких войск). На уровне областей батальоны сводились в дивизии, на уровне районов – в полки. Однако все эти структуры в основном были на бумаге. Реально были назначены только командиры батальонов, которые никем не командовали, так как их подчиненные существовали только в виде списков потенциальных бойцов.

Но уже в августе 1939 года в организацию из-за слабой конспирации проникли агенты гестапо. Двумя волнами арестов (осенью 1939-го и в январе 1940 года), во время которых гестапо нашло списки организации, «Защита нации» была фактически разгромлена. Всего арестовали более 5 тысяч человек.

Новое руководство «Защиты нации», возникшее весной 1940 года, уже не думало о восстании и создании многочисленной подпольной армии. Главными задачами теперь считались сбор разведывательной информации для антигитлеровской коалиции, саботаж и диверсии.

В начале 1940 года было учреждено «Центральное руководство отечественного сопротивления» (UVOD), которое намеревалось объединить под своим руководством (и руководством лондонской эмиграции Бенеша) все организации Сопротивления в протекторате. В этом органе были представлены все основные политические партии домюнхенской республики: национальные демократы, социал-демократы, национальные социалисты, народная партия и аграрники. В «Центральное руководство» вошли все выше упомянутые организации некоммунистического Сопротивления. Основными деятелями организации были Владимир Крайина, Арношт Хейдрих и Ладислав Ванек.

«Центральное руководство поддерживало радиосвязь с Бенешем в Лондоне и посылало западным союзникам (после июня 1941 года и СССР) развединформацию.

Коммунисты предложили всем организациям Сопротивления провести 28 октября[35] 1939 года совместный день борьбы против оккупации путем организации забастовок и массовых демонстраций. Но «Центральное руководство» выдало установку воздержаться от активных форм борьбы и лишь вывешивать, где возможно, национальные флаги ЧСР, а также носить черные галстуки в знак траура по оккупированной Чехословакии[36].

Однако коммунистам все же удалось организовать забастовки. Например, в Праге из 30 тысяч металлистов столицы в стачках приняли участие примерно 15 тысяч. Бастовали все стройки. Несмотря на противодействие немецкой и чешской полиции, в Праге прошли массовые демонстрации под национальными и красными флагами. Люди пели гимн страны и «Интернационал», который в то время был и официальным гимном СССР. Немецкая полиция в своем донесении отмечала, что к 14:00 вся Вацлавская площадь Праги была заполнена демонстрантами. Манифестанты срывали с трамваев немецкие надписи и нападали на немцев, которых в этих трамваях обнаруживали. Гестапо, части СС и чешская полиция с трудом очистили площадь, но к 17:00 она вновь заполнилась народом. Примерно в это же время протектору фон Нейрату позвонил взбешенный Гитлер и потребовал любой ценой прекратить уличные протесты, которые он расценивал как удар в спину ведущему воину рейха.

После этого СС и полиция открыли огонь по примерно четырем тысячам безоружных демонстрантов. 100 человек были ранены, 400 – арестованы.

В Остраве в демонстрациях приняли участие около 10 тысяч человек. Бастовали рабочие Кладно, Пльзени и других городов.

Очередную годовщину Великой Октябрьской социалистической революции КПЧ, по данным чешской полиции, 7 ноября 1939 года отметила вывешиванием красных флагов, приклеиванием на стенах домов красных звезд и распространением листовок. Белой краской в разных городах на улицах были нарисованы лозунги типа «Долой Гитлера!», «Слава Сталину!», «Слава Москве!»[37].

15 ноября в Праге состоялись торжественные похороны погибшего при разгоне демонстрации 28 октября студента Яна Оплетала[38]. В похоронах приняли участие более 3000 человек. Уже на следующий день части СС и полиции заняли все вузы, сотни студентов были арестованы (часть из них отправили в Германию в концлагерь Заксенхаузен). 17 ноября без суда были казнены девять студентов. Все чешские высшие учебные заведения закрыли.

Гитлер отдал указание протектору и гауляйтеру НСДАП впредь подавлять любое сопротивление чехов «самыми жестокими средствами». В частности, фюрер приказал убивать по три чеха за любую попытку нападения на немца в протекторате.

После жестких ноябрьских репрессий подпольный ЦК КПЧ принял в начале декабря 1939 года решение воздерживаться от акций, которые могли бы привести к стрельбе оккупантов по мирным людям. Центр тяжести сопротивления предполагалось перенести на предприятия и организовывать там стачки под социально-экономическими лозунгами, чтобы не провоцировать репрессии немцев. В воззвании партии к народу говорилось: «Товарищи! Друзья! Не дайте запугать себя любыми трудностями! Всегда помните: наш день придет!»[39]

Сосредоточившись на организационной работе, коммунисты уже в январе 1940 года смогли создать подпольные ячейки партии на всех пражских заводах.

Основным полем деятельности некоммунистического и коммунистического подполья в Чехословакии было добывание разведывательной информации для противников Гитлера.

В эмигрантском правительстве Бенеша за разведку отвечал полковник Франтишек Моравец[40]. Его главной гордостью был агент А-54, которого Моравец в своих воспоминаниях называл одним из самых эффективных разведчиков времен Второй мировой войны. Под этим шифром скрывался немец Пауль Тюммель. Он родился 15 января 1902 года. Работал пекарем и кондитером. С 1927 года участвовал в деятельности местной организации НСДАП, получив в 1933-м почетный значок старейшего члена партии (им были отмечены 100 тысяч нацистов – ветеранов партии, включая Гитлера). С 1933 года Тюммель был агентом немецкой военной разведки абвера (отделение абвера IV в Дрездене, работавшее против ЧСР) под оперативной кличкой «Медведь».

Уже в 1933 году Тюммель был известен как агент абвера чехословацкой военной разведки (второй отдел Генерального штаба), в том числе как лицо, активно пытавшееся создать сеть осведомителей абвера в самом втором отделе. В 1936 году Тюммель в письменной форме предложил свое сотрудничество чехословацкой разведке и стал передавать ей за деньги (10 тысяч крон в месяц – громадная сумма по тем временам) информацию, о качестве которой споры ведутся по сей день. Тюммель работал на чехов под псевдонимами «Ворал», «Франта» и «Рене». Он предупредил 2-й отдел о готовящейся оккупации чешских земель в марте 1939 года, что позволило Моравцу и его сотрудникам вовремя покинуть страну.

Моравец делился информацией Тюммеля с резидентом английской разведки в Праге Гибсоном, и именно Гибсон в знак благодарности в марте 1939 года предложил Моравцу эмигрировать в Лондон. Часть архивов разведки, в том числе и дело агента А-54, Моравец перевез в Англию.

После оккупации по указанию Моравца Тюммель поддерживал связь с резидентами чехословацкой военной разведки в Голландии и Югославии, а затем с группой «Три короля» (разведывательная организация «Защиты нации») в самом протекторате. Информация о военных планах Германии, передаваемая Тюммелем, была очень противоречивой, а зачастую и вовсе ложной.

Гестапо уже в 1941 году получило сведения о существовании в рядах чешского Сопротивления хорошо информированного агента «Рене». Тюммеля допросили осенью 1941 года, но он смог развеять подозрения в свой адрес. 22 февраля 1942 года его арестовали, но уже 2 марта выпустили на свободу, после того как он признался, что поддерживает контакт с членом разведгруппы «Три короля»[41], бывшим штабс-капитаном армии ЧСР Моравкем. Через Тюммеля гестапо вышло на Моравка, который был убит при попытке ареста 21 марта. Уже на следующий день Тюммеля снова арестовали.

Отчего-то его не отдали под суд, а держали в 1942-1945 гг. в концлагере Терезин под именем голландского военного атташе Петера Томана. Он был казнен 20 апреля 1945 года, в последний день рождения Гитлера[42].

Скорее всего, Тюммель был двойным агентом, причем в основном работал на абвер, передавая Моравцу в Лондон дезинформацию.

Например, 3 мая 1940 года, когда вермахт уже занял позиции для удара по Франции, Тюммель сообщал, что Германия готовится к оккупации Балкан и Швейцарии.

7 марта 1941 года «Рене» доложил, что есть данные о готовящемся немецком ударе по Гибралтару силами 4-й немецкой армии в Южной Франции. На самом деле Гитлер в январе 1941-го отложил на неопределенный срок операцию «Феликс», так именовались планы по занятию Гибралтара, а 4-я армия уже в декабре 1940 года была переброшена в Польшу для участия в нападении на СССР.

Вероятно, в абвере знали (или подозревали), что Моравец делится разведданными с советской разведкой. Во всяком случае, в том же мартовском донесении Тюммеля содержалась информация, что Германия по-прежнему готовит высадку в Англии, а переброска частей вермахта в Польшу является всего лишь превентивной мерой, чтобы удержать русских от нападения на рейх. Когда Моравец сообщил об этом Бенешу, тот ответил кратко: «Не верю».

Фактом остается то, что, несмотря на своего «супершпиона» Тюммеля, Моравец так ничего и не узнал о плане «Барбаросса». 20 июня 1941 года он отправил «Рене» запрос о планах Германии в отношении СССР, но не получил ответа.

Тюммель не прекращал поставлять крайне опасную для Москвы дезинформацию и после 22 июня 1941 года. Например, 19 марта 1942 года он сообщил, что Япония уже этой весной готовится напасть на СССР. В это время Красная армия вела наступление против вермахта, оказавшегося на восточном фронте в очень тяжелом положении. «Деза» Тюммеля, если бы ей поверили в Москве, могла бы в корне изменить ситуацию во Второй мировой войне – ведь тогда соединения РККА были бы переброшены на Дальний Восток и немцы смогли бы стабилизировать положение на советско-германском фронте.

Тюммель сдал гестапо и сеть чехословацкой разведки, которая передавала информацию через Словакию резидентуре Моравца в Белград.

Будучи арестован в январе 1942 года, Тюммель ничего не сообщил об этом находившемуся с ним на связи Моравеку. Он рассказал гестапо о своей планировавшейся встрече с Моравеком, но перенес ее из своей квартиры на один из пражских мостов, так как полагал, что Моравек в этом случае попытается скрыться и будет убит, не успев ничего рассказать о сотрудничестве «Рене» с Моравцем. Так и произошло.

Группа «Три короля», так ее называли сами немцы, считалась гестапо очень опасной. В январе 1941 года ее членам удалось взорвать две бомбы даже в здании имперского министерства авиации и полицай-президиуме в Берлине. В феврале 1941 года взрыв прогремел на центральном в Берлине Ангальтском вокзале недалеко от рейхсканцелярии[43]. Взрывом предполагалось уничтожить салон-вагон Гиммлера, однако его поезд по техническим причинам прибыл на другой вокзал.

Группа «Три короля» издавала нелегальный еженедельник «В борьбе», который выходил каждый четверг и доставлялся патриотами прямо в здание пражского гестапо. В первом выпуске, доставленном в гестапо, Машин сделал собственноручную приписку: «Чтобы вы не утруждали себя поисками данного журнала, чтобы узнать правду, посылаю вам этот выпуск бесплатно. Также обязуюсь и впредь посылать вам по одному экземпляру. Смерть оккупантам! Б+М+М»[44].

Гестапо приложило массу усилий, чтобы обезвредить «Трех королей». В апреле 1941 года «Три короля» наладили связь с подпольной организацией бывших членов распущенного нацистами Союза ротмистров и младших офицеров. В рядах этой организации уже работал агент гестапо Антонин Нерад, бывший ротмистр чехословацкой армии. Он выдал Балабана гестапо, но тот, несмотря на пытки, ничего не сказал и даже смог с помощью дезинформации выиграть время, чтобы оставшиеся на свободе товарищи смогли перепрятать радиопередатчик[45].

13 мая 1941 года Машин, Моравек и радист группы Пелтан начали радиопередачу в Лондон, но почти сразу же в дверь квартиры, где они находились, позвонили гестаповцы. Пелтан и Моравек начали уничтожать шифры, а потом разбили передатчик. Машин вытащил пистолет, открыл дверь и сразу же выстрелил в одного из гестаповцев. Другой был ранен Моравеком. Ответным огнем гестаповцы ранили Машина, который упал на пол. Но и лежа он отстреливался, в то время как из глубины квартиры его прикрывал огнем Моравек. Однако пистолет Моравка дал осечку, и гестаповцам удалось схватить тяжело раненого Машина. Моравек с Пелтаном быстро спустились из квартиры, с высоты 15 метров, по стальному проводу-антенне своего передатчика, причем Моравек при этом практически отрезал себе проводом указательный палец на левой руке. Обоим патриотам удалось скрыться.

Машина доставили в гестапо в тяжелейшем состоянии – со сломанной ногой и тремя огнестрельными ранами – в живот, ногу и запястье. Он был переведен в госпиталь СС, где несколько немецких врачей едва спасли ему жизнь. Несмотря на варварские пытки, Машин не предал гестапо никого из своих товарищей и называл фамилии лишь тех из них, кто уже был арестован. Он пытался покончить жизнь самоубийством, ударившись со всей силой головой о батарею центрального отопления. Но остался жив, так же как и после других попыток самоубийства, когда пытался прокусить себе вену. В присутствии Машина гестапо пытало его жену.

Машин смог передать на волю послание своей семье: «Дорогие мои дети! Посылаю вам свой последний привет перед уходом в вечность. Последние мои мысли принадлежат вам, и мне очень тяжело. Ведь я понимаю, что вы еще маленькие и вам бы была нужна моя забота. Но, к сожалению, мне придется вас покинуть. Сегодня вы еще всего не поймете, но когда подрастете, наверняка поймете меня. Я боролся за нашу дорогую родину против наших вековых врагов – немцев, которые хотели поработить и уничтожить нашу родину и наш народ. Я не хотел допустить, чтобы однажды и вы стали покоренными рабами, а хотел, чтобы вы остались свободными и вольными гражданами. Помните, что защита свободы своей родины и своего народа есть долг каждого сознательного чеха. И вы должны в будущем так поступать. В этом бою меня победили. Но я твердо верю, что наше святое дело победит. Вы остаетесь теперь только с вашей мамочкой. Вы должны ее слушаться, чтобы облегчить ей ее тяжелую задачу и заботу о вас… Целую вас всех мысленно и вашу мамочку тоже. Будьте счастливы. Любящий вас отец. Да здравствует родина!»

Йозефа Машина казнили 30 июня 1942 года. Говорят, что его последние слова были такими: «Да здравствует Чехословацкая республика!»

В 2006 году Машину посмертно присвоили звание генерал-майора.

После начала Великой Отечественной войны Моравец делился некоторыми данными с резидентом советской разведки в Лондоне И. А. Чичаевым. Москву особенно интересовали возможные сепаратные переговоры западных союзников с Германией, в частности, после странного перелета заместителя Гитлера по партии Гесса в Англию в мае 1941 года. Например, в октябре 1942 года Сталину передали разведсводку на основании сведений Моравца.

«Совершенно секретно.

Государственный Комитет обороны Союза ССР.

Товарищу Сталину. Товарищу Молотову.

Начальник чешской военной разведки полковник Моравец сообщил резиденту НКВД в Лондоне следующее:

Распространённое мнение о том, что Гесс прилетел в Англию неожиданно, является неверным. Задолго до совершения перелёта Гесс имел переписку по этому вопросу с лордом Гамильтоном. В этой переписке подробно обсуждались все вопросы организации перелёта. Однако сам Гамильтон в переписке участия не принимал. Все письма Гесса на имя Гамильтона адресату не попадали, а получались «Интеллидженс сервис», где составлялись также ответы Гессу от имени Гамильтона. Таким путём англичанам удалось заманить Гесса в Англию.

Полковник Моравец заявил также, что он лично видел переписку между Гессом и Гамильтоном. По заявлению Моравца, в письмах Гесса достаточно ясно излагались планы германского правительства, связанные с нападением на Советский Союз.

В этих же письмах содержались аргументированные предложения о необходимости прекращения войны между Англией и Германией.

В заключение, полковник Моравец заявил, что англичане, таким образом, располагают письменными доказательствами виновности Гесса и других нацистских главарей в подготовке нападения на СССР.

Народный комиссар внутренних дел Союза ССР (Л. Берия)

Основание: телеграмма из Лондона № 450 от 21.10.42 г.»[46].

В Москве поступавшую от Моравца информацию оценивали высоко.

И Бенеш, и руководство КПЧ в Москве понимали, что Чехословакия может завоевать авторитет среди союзных держав только активным участием чехословацких частей в борьбе против вермахта, как это было и во времена Первой мировой войны.

Уже весной 1939 года в Польшу эмигрировали более 300 военнослужащих чехословацкой армии, желавших сражаться против немцев в рядах польской армии. Однако эмигрантское руководство требовало перевода наиболее ценных военных кадров во Францию. Бенеш и его окружение опасались, что чехословацкая воинская часть может из Польши перейти в СССР и там подпасть под влияние КПЧ[47].

30 апреля 1939 года в здании чехословацкого консульства в Кракове собрались сорок бывших офицеров армии ЧСР, учредивших Заграничную военную чехословацкую группу. Однако польский генштаб не проявил к идее создания чехословацкой воинской части никакого интереса, несмотря на неоднократные просьбы группы Бенеша.

Англия и Франция тоже отказались учредить на своей территории отдельные чехословацкие воинские части, так как вообще не признавали Чехословакию, а Бенеша не считали официальным лицом. Французы лишь предложили всем чехословацким военным подписать контракт на пятилетнюю службу в Иностранном легионе, причем служить новобранцы должны были на юге Алжира. Группа Бенеша убеждала колеблющихся, что контракт на службу в легионе – пустая формальность, необходимая для обеспечения финансирования чехословацкой воинской части во Франции.

С 22 мая по 21 августа 1939 года из Польши во Францию отплыло шесть кораблей, на борту которых было 1212 чехословацких солдата и офицера, в том числе 477 летчиков[48]. Большинство из них, к своему ужасу, скоро оказались на 50-градусной жаре в сахарских пустынях Алжира в качестве бойцов Иностранного легиона. С учетом уже эмигрировавших ранее военных, около 2000 чехов и словаков очутились во Франции, где их никто не ждал.

В Польше Бенеш решил оставить «символическую» чехословацкую воинскую часть. Но поляки все колебались, затягивая выдачу разрешения на ее организацию, и лишь в июле 1939 года предложили чехословацким летчикам, саперам и связистам, то есть техническим специалистам, которых в Польше не хватало, вступить на договорной основе в ряды польской армии.

Всего в Польше к концу лета 1939 года осталось менее тысячи добровольцев, из которых должна была быть сформирована 1-я чехословацкая бригада. Чехи и словаки (примерно 600 человек) находились в лагере Малы Броновице под Краковым, и командовал ими генерал Лев Прхала, придерживавшийся крайне реакционных взглядов[49].

В конце августа 1939 года, когда конфликт с Германией был уже неминуем, польское командование решило перебросить чехов и словаков из-под Кракова вглубь страны – в район Баранович (Западная Белоруссия). 30 августа 630 чехословаков отправили из Кракова в Барановичи. В Кракове остались в основном летчики и артиллеристы, которых приняли в польскую армию. Только после начала Второй мировой войны поляки согласились наконец создать Чешский и Словацкий легион (указ об этом президент Польши подписал 3 сентября 1939 года). Само название легиона говорит о многом – даже после нападения Германии Полыпа, участница мюнхенского сговора, отказывалась признать целостность чехословацкого государства. Прхалу назначили командиром легиона без всякого согласования с Бенешем, которого Польша также не признавала официальным лицом[50].

Однако Прхала так и не успел (или не захотел) вступить в командование легионом. Фактическим командиром собранных под Барановичами легионеров стал подполковник Людвик Свобода[51].

В суматохе перед надвигавшимся разгромом поляки не смогли толком вооружить чехословацкий легион. Было получено лишь четыре тяжелых и девять легких пулеметов, 5400 единиц боеприпасов, 500 противогазов и 100 саперных лопаток. Краковская группа (189 человек) также была принята в польскую армию и стала пробираться на Восток в поисках своих товарищей из Барановичей.

Группа Свободы 11 сентября 1939 года получила приказ польского командования двигаться на Пинск – Сарны – Ровно, так как немцы уже вышли к Варшаве с востока. 13 сентября поезд с легионерами подвергся атаке немецкой авиации. Чехословаки, точнее, зенитная группа легиона, успели принять участие в боях в районе Тарнополя и даже сбили один немецкий штурмовик Ю-88.

Фактический командующий легионом подполковник Людвик Свобода принял решение отступать в СССР, так как считал именно Советский Союз главным действенным противником Германии. Это решение поддержал чехословацкий посланник в Варшаве Славик. Он начал переговоры с советским военным атташе в Польше Рыбалко (позднее, в годы Великой Отечественной войны, ставшим одним из самых успешных полководцев Красной армии и принявшим участие в освобождении Праги). Однако Прхала, прибыв в легион 15 сентября, приказал двигаться в Румынию. 17-го польское командование вообще издало абсурдный приказ, распорядившись, чтобы почти невооруженный легион выдвигался на северо-запад, то есть навстречу немецким танкам. Поляки не хотели, чтобы легион вошел в соприкосновение с частями РККА, которые 17 сентября 1939 года перешли границу Польши, начав освобождение Западной Белоруссии и Западной Украины. Свобода выразил формальный протест против такого приказа и двинулся в обратном направлении навстречу Красной армии.

С согласия советского правительства чехословацкий легион 18 сентября 1939 года перешел на территорию СССР[52]. Чехословаков разместили в здании военкомата в районе города Каменец-Подольский. Легионеры были разуты и раздеты, и советские власти снабдили их одеждой и постельным бельем, причем решение о судьбе легиона принималось на уровне ЦК ВКП(б).

Нарком внутренних дел Берия обратился к А. И. Микояну с просьбой обеспечить чехословаков[53] всем необходимым. 20 декабря 1939 года Микоян дал указание наркомам легкой и текстильной промышленности Лукину и Косыгину срочно выдать НКВД за счет иных потребителей 700 отопительных устройств, комплектов исподнего белья, кожаных ботинок, шапок-ушанок, простыней и одеял для обеспечения интернированных офицеров и бойцов чехословацкого легиона бывшей польской армии. На чехословаков был распространен продуктовый паек Красной армии.

Легион хотели перебросить в Румынию, союзницу Чехословакии по Малой Антанте, но та отказалась их принять. Негативный ответ был получен и от американского посольства. В связи с этим решили создать специальный лагерь для чехословацких легионеров (в военкомате было тесно, многие спали на полу, а больших зданий в том районе не имелось). Режим у интернированных был свободный, и НКВД сообщал, что от безделья многие занимаются спекуляцией. Были отмечены как случаи антисоветской, так и антинемецкой агитации легионеров среди местного населения.

Берия отверг предложение своих подчиненных о переводе легионеров на режим военнопленных. В резолюции на соответствующее предложение он 20 февраля 1940 года написал: «Чехов необходимо обеспечить лучше, чем военнопленных и сосредоточить их на одном месте»[54]. В соответствии с приказом НКВД СССР № 00348 от 21 марта 1940 года было решено переправить всех легионеров в лагерь в Горьковской области, предназначенный ранее для финских военнопленных (лагерь мог вместить до 3 тысяч человек). Причем офицеры должны были спать на кроватях, а остальные – на двухъярусных нарах (все снабжались чистым постельным бельем). Лагерь охранялся ротой в 120 человек, но легионеры могли свободно передвигаться за его пределами.

3 апреля 1940 года 798 легионеров и членов их семей прибыли в Оранский лагерь (село Оранки) Горьковской области, располагавшийся в бывшем монастыре. В донесении Берии отмечалось, что сначала по прибытии настроение легионеров было подавленным, но после бани, выдачи чистого белья и хорошего питания оно резко улучшилось. Легионеры активно стали благоустраивать лагерь: починили водопровод, создали медицинский центр и даже выложили перед штабом мозаикой пятиметровый национальный герб – чешского льва, но со словацким крестом на груди. Напротив льва из кирпича сложили серп и молот.

Командование легиона было наделено в лагере функциями самоуправления и даже проводило военную подготовку, но потом, в мае 1940 года, ее приостановили по просьбе советских властей.

НКВД условно разделило всех легионеров на три группы по их политическим настроениям. Примерно 400 человек («французы») находились под «влиянием националистической пропаганды» и хотели ехать во Францию. 150-200 человек («пролетарская группа») хотели остаться в СССР. Остальные колебались. Офицеры всячески противились любой политической пропаганде в лагере, в то время как солдаты, по донесениям НКВД, воспринимали ее с интересом. В лагере постоянно вспыхивали споры между «французами» и «пролетариями»[55].

Командир легиона Свобода позднее вспоминал: «Почти все наши военнослужащие – а их было немногим меньше 1000 – выразили желание остаться в СССР. Они хотели подготовиться к борьбе с ненавистным врагом. В это время чехословацкое эмигрантское правительство в Лондоне принимало все меры к тому, чтобы вывести нашу группу из СССР, хотя Советское правительство открыто заявило, что мы можем остаться на территории Советского Союза»[56].

На досуге легионеры музицировали, смотрели фильмы, ходили на прогулки и купались. В лагере возникли две футбольные команды. Популярен был и волейбол.

По просьбе Бенеша чехословацкие военнослужащие все же были отправлены во Францию и на Ближний Восток (четыре транспорта в 1940 году – 160 человек и восемь, в 1941-м, – почти 700 человек). Берия дал разрешение на переезд легионеров во Францию уже 3 апреля 1940 года, и первая группа в составе 45 человек 8 апреля выехала через Москву в Одессу. Все это происходило в строжайшей тайне, поскольку немецкое посольство в Москве постоянно требовало выдачи чехов как «граждан протектората». Из Одессы на пароходе «Сванетия» через Варну, Стамбул, Бейрут легионеры попали в Марсель, а оттуда на юг Франции, где формировалась чехословацкая воинская часть.

Вторая группа, выехавшая за границу 26 июня 1940 года, уже не попала во Францию, так как ее оккупировали немцы.

Оставшихся легионеров тем временем перевели в Суздальский лагерь, также находившийся на территории бывшего монастыря – Спасско-Ефимовского (20 июня 1940-го туда прибыли 683 человека), потому что в Оранках планировали разместить интернированных из Прибалтики и Бессарабии, которые летом 1940 года вошли в состав СССР. Режим содержания был льготным и в Суздале: легионеров запрещалось привлекать к работе, им разрешали бывать вне лагеря с условием являться к вечерней поверке. Запретили лишь карточные азартные игры, распитие алкогольных напитков и владение оружием. В месяц легионерам платили 100 рублей, и они могли в неограниченном объеме получать деньги из-за границы.

С третьей группой 8 июля 1940 года за границу уехал и командир легиона Свобода (его место занял капитан Зикмунда). В октябре 1940 года из Стамбула Свобода предложил советским властям создать из чехословаков разведгруппу[57]. С этой целью Берия распорядился направить в Москву 13 офицеров легиона (о беседе с ними 2 ноября 1940 года было доложено Сталину). В лагере поползли неприятные слухи об их судьбе, но офицеры сообщили в письмах, что с ними все нормально.

Между тем Бенеш хотел создать крупную чехословацкую воинскую часть именно во Франции, чтобы тем самым добиться большего уважения со стороны Парижа и Лондона. Однако даже после начала войны с Германией французы отказывались признать Бенеша главой эмигрантского правительства ЧСР, предпочитая иметь дело с бывшим посланником ЧСР в Париже Осуским, который сам видел себя на посту главы правительства в изгнании.

Бенеш требовал от Франции и Англии признания существования ЧСР и тем самым отказа от Мюнхенского сговора 1938 года. Однако французы его игнорировали и 2 октября 1939 года подписали соглашение с Осуским о «восстановлении чехословацкой армии во Франции»[58]. Соглашение было абсурдным, так как чехословацкую армию обязывали в политическом отношении подчиняться чехословацкому временному правительству в изгнании, которого не существовало и которое те же французы отказывались признавать в лице группы Бенеша.

В октябре 1939 года Бенеш приехал из Лондона в Париж, чтобы убедить французов изменить свою точку зрения, но те ничего менять не хотели. В отчаянии Бенеш даже хотел сойти с политической арены и предоставить место главы чехословацкого Сопротивления на Западе Осускому, но соратники отговорили его от этого шага.

В качестве компромисса 17 ноября 1939 года был создан Чехословацкий национальный комитет в составе Бенеша, генерала Ингра, Осуского, Оутраты, Рипки, Славика, Шрамека и генерала Виеста. Комитет и призван был руководить создаваемой во Франции чехословацкой армией, которая в военном отношении подчинялась французскому командованию. Названием «комитет» французы хотели подчеркнуть, что не признают ни чехословацкого правительства, ни самой Чехословакии. Англия признала комитет 20 декабря 1939 года.

Чешских и словацких военных, прибывавших из Алжира, Сирии, СССР и Польши, собирали в лагере Агд (Agde), департамент Эро на юге Франции. Лагерь предназначался для беженцев из республиканской Испании и был в крайне запущенном состоянии: несколько дощатых бараков без средств гигиены и канализации. Первоначально не хватало даже питьевой воды. Обитатели лагеря спали на гнилой соломе или вообще на голых досках. Простые солдаты получали в день полфранка (для сравнения: 1 кг хлеба стоил тогда во Франции 3 франка, 1 кг мяса – 16-42 франка). При этом офицеры снабжались прекрасно: подпоручик имел в день 90 франков, майор – 162 франка, полковник – 232 франка[59].

Характерное как для французской, так и для довоенной чехословацкой армии сильное различие в материальном положении офицеров и солдат стало главной причиной весьма напряженных отношений внутри создаваемой чехословацкой армии на Западе. Многие кадровые офицеры были антисемитами и издевались над добровольцами еврейской национальности. На январь 1940 года 45 % военнослужащих считали себя чехами, 44 % – словаками, 11 % – евреями (хотя последних было больше, они просто не хотели лишних проблем и предпочитали «титульную» национальность). Так как группа Бенеша традиционно не признавала словаков самостоятельной нацией, то среди офицеров чехов было 95 %.

КПЧ еще 16 сентября 1939 года обратилась к Бенешу с предложением о совместной организации чехословацких воинских частей во Франции, однако, никаким ответом Бенеш коммунистов не удостоил. Тем не менее заграничное руководство КПЧ рекомендовало всем коммунистам вступать в чехословацкие части на Западе, чтобы вести там разъяснительную работу.

Весной 1939 года после падения Испанской республики на юго-западе Франции оказалось примерно 650 чехов и словаков – бойцов интернациональных бригад, большинство из которых были коммунистами или сочувствующими. Подавляющая часть из них, около 500, вступила, хотя и не без колебаний и дискуссий, осенью 1939 года в формирующиеся во Франции чехословацкие части. Это решение поддержало заграничное руководство КПЧ.

Интербригадовцы пользовались среди солдат и младших офицеров большим авторитетом, так как, в отличие от кадровых военнослужащих армии ЧСР, уже сражались с фашизмом с оружием в руках. И этот авторитет быстро принес реальные плоды и, возможно, спас судьбу не только чехословацкого Сопротивления, но и самой Чехословакии.

Дело в том, что в конце 1939 года французское правительство Даладье, подпись которого стояла под Мюнхенским соглашением с Гитлером, решило направить формирующуюся во Франции чехословацкую воинскую часть в Финляндию для борьбы против Красной армии. Однако, как отмечал генерал Ингр (в комитете Бенеша именно он отвечал за военные вопросы), «коммунистическая пропаганда» сделала это невозможным[60]. Конечно, причина была не только в коммунистах – подавляющее большинство чехов и словаков приехали во Францию воевать против Гитлера, а отнюдь не против русских, которых считали прирожденными союзниками и друзьями Чехословакии. Тем более что все прекрасно помнили разницу в поведении Советского Союза и Англии с Францией во время Мюнхенского соглашения.

Провалилась и попытка французов отправить чехословаков в Сирию, где англичане и французы в начале 1940 года готовили удар по советским нефтепромыслам в Баку.

В конце 1939 года в лагере на юге Франции собрались примерно 3500 человек. 15 января 1940-го была основана 1-я чехословацкая дивизия: три пехотных полка трехбатальонного состава, артиллерийский полк, противотанковая батарея, штабная рота, инженерный батальон и батальон связи. 16 апреля 1940 года во Францию прибыла из СССР первая группа бойцов бывшего Чешского и Словацкого легиона.

В дивизии ощущался острый недостаток вооружения и снаряжения, из-за чего боевая подготовка так и не была полностью закончена до 10 мая 1940 года, когда вермахт перешел в наступление на западном фронте.

Несмотря на примерное равенство сил между немецкими и англофранцузскими войсками[61], война стала быстро приобретать характер катастрофы для союзных войск.

Из чехословаков сформировали два пехотных полка (1-й и 2-й – всего примерно 5200 человек) и в начале июня 1940 года стали подтягивать их к фронту в район Парижа. Недостаток боеприпасов для винтовок, пулеметов и минометов пришлось восполнять по дороге, так как в панике отступавшие французские войска бросали много всевозможного вооружения. Чехословацкие полки воевали отдельно в составе разных французских дивизий. Собственно, все бои свелись к прикрытию отступления французских частей вглубь страны.

Боевое крещение 1-й полк получил 13 июня 1940 года у реки Гран-Морен, где он оборонял предмостное укрепление на северном берегу. Но так как соседи-французы отошли, пришлось переправляться на южный берег и чехословакам. То же самое повторилось и на Сене, причем здесь при переправе пришлось бросить тяжелые пулеметы.

17 июня 1-й полк геройски отразил попытки немцев переправиться через Луару. Немцы уже отвыкли от всякого сопротивления и были неприятно поражены. Но так как никакого связного французского фронта уже не существовало, командование 1-го полка 19 июня с согласия французов приняло решение оторваться от немцев и идти в район учебного лагеря Агд на юг Франции, а далее – на побережье, чтобы покинуть Францию[62].

2-й полк принял первый бой 12 июня 1940 года в районе реки Марны, также обороняя переправы. А дальше опять последовало отступление на юг к Луаре, где полк успешно сражался 18 июня.

Боевые действия 1-го и 2-го полков заслужили высокую оценку французского командования, особенно на фоне панического бегства большинства частей французской и английской армий.

Геройски воевали в небе Франции 170 чехословацких летчиков. В основном они сражались в составе элитного 5-го истребительного авиакрыла французских ВВС. Уже 10 мая 1940 года, в первый день боев, ротмистр Пержина сбил два немецких самолета «дорнье 17», а на следующий день записал на свой счет еще три сбитых самолета. За неполных полтора месяца боев чехословацкие пилоты уничтожили 158 самолетов противника. 19 чехословацких пилотов погибли или пропали без вести, столько же были ранены.

Летчики-чехословаки бомбардировочной авиации произвели 134 боевых вылета, сбросив на немцев 8500 кг бомб.

22 июня 1940 года в Компьене Франция капитулировала, и с 25 июня на территории страны был прекращен огонь.

Еще 18 июня 1940 года Бенеш обратился к британскому военному министру Идену и министру авиации Синклеру с просьбой переправить чехословацкую дивизию из Франции в Великобританию для продолжения борьбы. После боев в 1-м полку осталось 1369 человек, во 2-м – 714. Командование чехословацкой дивизии само внесло вклад в распад своего соединения, издав 17 июня приказ, по которому в дивизии должны были остаться только добровольцы. Для многих этот приказ стал поводом для того, чтобы покинуть части. Часть интербригадовцев решили задержаться на территории Франции для участия в партизанском движении, тем более что никакого другого фронта наземной войны против Германии на тот момент не существовало. Часть интербригадовцев были выданы немцам, часть – попали в лагеря французского коллаборационистского режима маршала Петена. Некоторые с помощью французских коммунистов смогли добраться до СССР, где позднее вступили в ряды чехословацких частей. В чехословацкой дивизии остались 160 интербригадовцев.

Эвакуация чехословаков на английских судах из южных портов Франции происходила хаотично и опять высветила громадную социальную разницу между солдатами и офицерами. Последние грузили на корабли обширный скарб и любовниц, отказываясь принять на борт не только вооружение, но даже собственных солдат, особенно «неблагонадежных». Например, майор Седлачек отказался взять с собой 100 солдат своего полка и только после «энергичного протеста» всего полка был вынужден изменить решение[63].

Всего к 27 июня 1940 года из Франции в Англию были доставлены около 4000 чехословацких военных и 500 гражданских лиц.

Разгром Франции и английского экспедиционного корпуса под Дюнкерком заставил англичан отказаться от былого высокомерного отношения к чехословакам. На Британских островах летом 1940 года было всего 15 дивизий, вооруженных устаревшей техникой. Никакого реального сопротивления вермахту они оказать не смогли бы. Гитлер отдал указание командованию вермахта подготовить операцию по захвату Великобритании «Морской лев» и быть готовым осуществить высадку в конце августа 1940 года[64]. В этих условиях на счету был каждый союзник. Один из ведущих сотрудников Форин офис Фрэнк Робертс считал: «Чешский народ, прежде всего в протекторате, может помочь нам выиграть войну, и поэтому мы должны поддержать Бенеша как чешского вождя»[65].

Разгром Франции лишил всякого политического влияния соперника Бенеша Осуского, и отныне бывший президент был единоличным лидером чехословацкой эмиграции на Западе. 21 июля 1940 года МИД Великобритании заявил о признании временного чехословацкого правительства в следующем составе:

– премьер-министр – Шрамек;

– министр иностранных дел – Масарик;

– министр национальной обороны – генерал Ингр;

– министр внутренних дел – Славик;

– министр финансов – Оутрата;

– министр социального обеспечения – Немец.

Правительство, в которое входили еще несколько госсекретарей, было составлено Бенешем из его соратников. По партийной принадлежности в правительство входили все основные партии домюнхенской республики, кроме коммунистов.

В этот же день, 21 июля, в качестве своего рода парламента в эмиграции был учрежден Государственный Совет с полномочиями консультативного органа при президенте.

Англичане, однако, обусловили свое признание временного чехословацкого правительства ясным отказом признать границы послевоенной Чехословакии в их домюнхенском виде, то есть Великобритания даже летом 1940 года была не готова отказаться от Мюнхенского сговора с Гитлером.

Официальных отношений между правительством Бенеша и СССР в 1940 году не возникло. Но приехавший в Лондон Фирлингер постоянно контактировал с советским полпредом в Лондоне Майским (от встреч с самим Бенешем Майский в 1940 году уклонялся). А генштаб РККА собирал через чешских патриотов, с ведома Бенеша и Моравца, разведданные о положении в протекторате. Неформальное соглашение о сотрудничестве в разведывательной сфере заключил в Москве Фирлингер. Группы Сопротивления из протектората в Лондон на запрос Бенеша сообщили в ноябре 1940 года: «Контакт с русскими поддерживаем с мая 1939 года. Русские нам ничего не обещали относительно границ (послевоенной Чехословакии) или относительно статуса Словакии[66]. Они намекнули лишь о планах советизации Европы, борьбе против Германии, Англии и попыток создания центральноевропейской федерации при помощи Англии… На наше лондонское правительство они смотрят как на подручного Англии, возможно, и в борьбе против России… Любое упоминание о чешско-польском сотрудничестве увеличивает их недоверие»[67].

Такая позиция Сталина в отношении Англии в конце 1940 года была более чем естественной, если учесть, что немцы после взятия Парижа опубликовали секретные французские документы, свидетельствовавшие о планах Англии и Франции напасть на СССР (в том числе на нефтепромыслы в Баку) весной 1940 года. Получалось, что лишь удар вермахта 10 мая 1940-го помешал им это сделать.

К тому же, Сталин, как и весь мир, был потрясен молниеносным разгромом Франции, в одночасье сделавшим Гитлера властелином почти всей Европы. Теперь на вермахт работал гигантский промышленный потенциал, превосходивший советские возможности. В этих условиях Сталин любой ценой старался избегать малейшего провоцирования немцев, чтобы выиграть время для развертывания и перевооружения Красной армии.

В свою очередь, Бенеш призвал подчиненные ему организации Сопротивления в протекторате сотрудничать с русскими с максимальной осторожностью. В августе 1940 года в инструкции своему правительству он писал следующее: «По отношению к России выжидать. Мы всячески заинтересованы в том, чтобы Англия имела с ней хорошие отношения и чтобы Россия не была заодно с Германией. Ведь если она пойдет с Германией, то это нанесет вред нам и Польше»[68].

Наряду с правительством Бенеша в Лондон из Франции перебралось и заграничное руководство КПЧ (Носек, Годинова, Бойер, Пфейферова и т. д.). Ни Бенеш, ни англичане никакой симпатии к чехословацким коммунистам не испытывали. Летом 1940 года британские власти даже арестовали шесть членов КПЧ, которые были выпущены только осенью 1941 года после неоднократных протестов Фирлингера.

Эвакуированные из Франции чехословацкие военнослужащие были сосредоточены во временном лагере Чолмонделей в 30 км к югу от Ливерпуля. Условия содержания были очень хорошими, однако они не могли притупить острые политические противоречия в рядах самих чехословацких частей. Тем более что увиденное во Франции отнюдь не способствовало поднятию боевого духа чехов и словаков. Солдаты и сержанты требовали смены реакционных офицеров, дискредитировавших себя во время боев и при эвакуации. В ответ офицеры грозили протестующим отправить их обратно во Францию.

В ситуацию вмешались коммунисты, выдвинувшие лозунг «Под реакционным руководством нельзя воевать против фашизма!». Вместо дискуссий и убеждения правительство Бенеша прибегло к дисциплинарным наказаниям, что только подлило масла в огонь недовольства.

Солдаты и сержанты выбрали из своих рядов комитеты и потребовали личной встречи с Бенешем. Тот приехал в лагерь 26 июля 1940 года. Но при приветствии президента выстроились две шеренги: из тех, кто сохранял лояльность, и из недовольных. Раскол в чехословацкой армии стал зримым фактом. Бенеш принял делегацию «мятежников» из восьми человек и призвал их к спокойствию. Президенту передали петицию «демократических солдат», в которой содержался протест против грубости и неспособности офицеров, разжигания в части национальной розни против венгров, немцев и евреев, физического насилия со стороны офицеров, плохого питания и т. д.[69].

Бенеш отреагировал на петицию тем, что 28 июля всех недовольных (539 человек, или одну седьмую всего личного состава) взяли под стражу и передали английским властям, которые, в свою очередь, перевели их в лагерь для интернированных Освестри. «Мятежникам» пригрозили уголовным преследованием после возвращения в Чехословакию. Позднее интернированных включили с их согласия в строительные батальоны британской армии (Military Auxiliary Pioneer Corps).

После политической чистки из оставшихся в Чолмонделее была создана 1-я чехословацкая самостоятельная бригада в количестве 3276 человек под командованием генерала Ноймана («Мирослава»).

В бригаде был переизбыток офицеров (700), из которых только 300 имели командные должности. Лишенные должности офицеры стали протестовать, апеллировать к Бенешу, и в ноябре 1940 года бригада оказалась на грани развала. 29 зачинщиков уволили из армии и предали военному суду. Потом в запас перевели еще 63 офицеров.

Из чехословацких летчиков в Великобритании было создано 310-е истребительное авиакрыло, которое отличилось в «битве за Англию» в августе – октябре 1940 года. Пилотов-бомбардировщиков объединили в 311-е авиакрыло. С 17 августа по 31 октября 1940-го чехословацкие летчики сбили над Англией 56 немецких самолетов, потеряв в боях семь пилотов. Пилотируемые чехами и словаками бомбардировщики сначала бомбили Брюссель, а 24 сентября 1940 года участвовали в первом налете английской авиации на Берлин. Один самолет с чехословацким экипажем был поврежден немецкой ПВО и не вернулся на базу, совершив вынужденную посадку в Голландии.

«Битва за Англию» стала первым по-настоящему серьезным сражением чехословацких воинов против нацистов.

Это признали и англичане, которые 25 октября 1940 года заключили с Бенешем соглашение о правовой и организационной основе чехословацких вооруженных сил в Великобритании. Отныне все чехословацкие сухопутные части организационно были самостоятельны, но в оперативном отношении подчинялись британскому военному командованию. Летчики (1287 человек на конец 1940 года) напрямую входили, хотя и в составе самостоятельных подразделений, в королевские ВВС.

Вооружение и снаряжение для чехословацких частей предоставила Великобритания, но на основе кредита под залог золотого запаса довоенной ЧСР, частично находившегося в Банке Англии. Бенеш писал позднее: «…вся чехословацкая политическая и военная деятельность во второй мировой войне была… профинансирована из наших собственных средств, которые либо были в нашем распоряжении со времен (довоенной) республики, либо получены во время войны в виде кредитов»[70].

Осенью 1940 года части 1-й чехословацкой самостоятельной бригады были переведены в Лимингтон (30 км к юго-востоку от Бирмингема). Обычные солдаты получали в день 2 шиллинга 6 пенсов – меньше, чем их британские братья по оружию. Семьи солдат жили лишь за счет взносов частных благотворительных организаций, в то время как семьи офицеров получали казенное денежное довольствие.

И солдаты, и многие офицеры рвались в бой и крайне негативно оценивали пассивное ведение войны англичанами, особенно на Балканах весной 1941 года. Министерство национальной обороны правительства Бенеша решительно требовало пресечь такие «пораженческие высказывания».

Утомленные бездействием чехословацкие офицеры писали на имя Бенеша прошения, желая быть зачисленными в части «Свободной Франции» генерала де Голля. В одном из таких прошений, например, говорилось: «Основная идея, ради которой я ушел из ЧСР, и ненависть ко всему нацистскому сильнее, чем надежность удобного, безопасного и счастливого пересиживания войны»[71]. В прошениях отказывали, однако летом 1941 года примерно 20 офицерам все-таки удалось отправиться на Ближний Восток в подразделения «Свободной Франции». Министерство обороны Бенеша было даже радо такому развитию событий, так как эти офицеры считались неблагонадежными.

После разгрома Франции находившиеся во французской Сирии (территории нынешних Сирии и Ливана) 206 чехословацких военнослужащих 29 июня 1940 года были переброшены на 12 грузовиках в британскую Палестину, где англичане разместили их в лагере Ас Шумейри. Лагерь усиленно охраняли якобы из-за опасений нападений со стороны местных арабов. На основе обитателей лагеря создали 4-й чехословацкий пехотный полк (считалось, что три полка были образованы во Франции). Однако реально в полку имелись лишь две роты: одна из бывалых солдат, другая из новобранцев. Другие две были кадрированными, то есть состояли только из офицеров и сержантов.

Расчеты на обильный приток добровольцев не оправдались: к 1 сентября 1940 года в «полку» насчитывалось только 327 бойцов, то есть, по сути, это был батальон. Новички прибывали по одному и мелкими группами из Египта, Ирана, Ирака и даже Китая. Но по-настоящему многочисленное пополнение стало осенью 1940 года прибывать из СССР (легион Свободы к тому времени стали называть Восточной группой чехословацкой армии). 5 сентября 1940 года первые 72 человека из Суздаля прибыли в Хайфу.

Однако бойцов все равно не хватало, и так и не созданный пехотный полк был 25 октября 1940 года преобразован в 11-й чехословацкий пехотный батальон «Восток», который расположили в негостеприимной пустыне неподалеку от Иерихона.

Между тем в Северной Африке возник еще один театр боевых действий мировой войны. Итальянцы летом 1940 года силами восьми дивизий из Ливии начали наступление против англичан в Египте. Однако британцы в декабре 1940-го перешли в контрнаступление, и деморализованные солдаты «дуче» побежали, уступив западную часть Ливии (Киренаику). От полного разгрома итальянцев спасло прибытие в Северную Африку в феврале 1941 года немецкого генерал-лейтенанта Эрвина Роммеля с двумя дивизиями вермахта (операция «Подсолнух»). Роммель должен был остановить британцев и к 20 апреля представить план контрудара. Но талантливый генерал ждать не стал и немедленно ударил по англичанам, даже не дожидаясь прибытия в Ливию всех своих и так небольших сил. Теперь уже в панике начали отступать англичане.

Положение Египта и главной артерии Британской империи – Суэцкого канала – стало угрожающим, и 24 февраля 1941 года чехословацкий пехотный батальон был переброшен в район Александрии. Там он сменил поляков, которые охраняли примерно 9 тысяч итальянских военнопленных. Помимо этого, батальон охранял доки и причалы александрийского порта. В батальоне на тот момент было 79 офицеров и 353 солдата и сержанта.

Тем временем обострилась обстановка в лагере чехословаков в Суздале. Ряд офицеров в декабре 1940 года пожаловались на коменданта лагеря, который своей «коммунистической пропагандой» якобы осложняет отношение бывших легионеров к Советскому Союзу. В лагерь был отправлен представитель центрального аппарата НКВД Сейфулин. Он сообщил, что несколько офицеров давят на штаб легиона, требуя немедленной отправки на Ближний Восток. Сейфулин также отметил некоторую неуклюжесть политики лагерного начальства: запрет отмечать Рождество, создание для «пролетариев» более льготного режима и т. д. 15 февраля 1941 года народный комиссар госбезопасности Меркулов отдал указание отправить всех чехословаков в распоряжение правительства Бенеша на Ближний Восток. В СССР должны были остаться всего 90 человек в качестве ядра возможной будущей чехословацкой воинской части в СССР[72].

18 февраля 1941 года из Суздаля выехали 58 человек, 2 марта – 60, 11 марта – 70, 20 марта – 61, 29 марта – 60, 7 апреля – 62, 13 апреля – 85, 21 мая – 20. Из всех уехавших 20-25 % были «пролетариями», 10-15 % – ярыми антикоммунистами, остальные политически не определились. Чехи и словаки из Суздаля прибывали в Турцию, где британская разведка подробно допрашивала их о положении в СССР и о политических взглядах. Прибывшие должны были заполнять обширные анкеты и вопросники. «Подозрительные элементы» (наиболее активные «пролетарии») передавались английской военной полиции и направлялись в лагеря для интернированных. Такого рода репрессиям подверглись несколько десятков человек. Интернированных отпустили только осенью 1941 года.

Репрессии велись сугубо по политическим причинам. Например, в характеристике некоего Михалика было написано: «Активный коммунист, в СССР, возможно, прошел специальную подготовку…»

Схожими были и другие характеристики. «Тух – подозревается в шпионаже. Был организатором коммунистической молодежи в ЧСР и во Франции…» «М. Филиппович –…считается опасным коммунистическим агитатором…»[73]

«Охота на ведьм» шла в то время, когда солдат и офицеров так не хватало в Северной Африке. Чехословацкие разведорганы к лету 1941 года установили среди приехавших из СССР 85 «подозрительных элементов». Одного из солдат признали «неблагонадежным», потому что он «был хотя и тихий, но какой-то примитивный». Другой был «умный, но, видимо, неопасный»[74].

Тем не менее в батальоне «Восток» образовалась крепкая коммунистическая группа «звездунов», которая выдвинула лозунг «Каждый «звездун» – образцовый воин!».

Во второй половине мая 1941 года чехословацкий батальон «Восток» был переброшен на фронт, где вошел в состав 23-й британской пехотной бригады. Благодаря пополнению из СССР в батальоне было уже 759 человек (четыре полных роты). Помимо винтовок (половина – образца 1917 года), батальон имел на вооружении 30 легких пулеметов (не хватало еще 20 до штатного расписания), два миномета (должно было быть 14). Вместо 22 противотанковых ружей было всего одно. В начале июня 1941 года батальон занял позиции у египетского города Мерса-Матрух, в Западной пустыне. Немцы не наступали, и чехословаки несли патрульную службу, а потом предложили англичанам взять под контроль аэродромы, чтобы отбить возможные десанты противника с воздуха. После взятия немецкими десантниками Крита (операция «Меркурий») в мае – июне 1941 года немецких парашютистов боялись как огня.

Между тем Берия получил 10 мая 1941 года докладную записку «О морально-политическом состоянии интернированных чехов». В ней говорилось, что из 803 интернированных 639 уехали за границу, трое были освобождены по просьбе исполкома Коминтерна, 161 человек остался в лагере. 15-20 человек наотрез отказывались уезжать из СССР. Нарком госбезопасности Меркулов разрешил определить их на работу, в частности в Сталинградской области, где была местная группа КПЧ. Других отправили в Донбасс и Казахстан. До начала войны четыре человека успели уехать из Суздаля в Сталинградскую область и 13 – в Караганду.

В конце 1940-го – начале 1941 года в Стамбуле проходили секретные советско-чехословацкие переговоры, на которых была достигнута договоренность о расширении обмена разведывательной информацией. Инициатором переговоров был находившийся в Стамбуле Свобода, который попросил представителя Бенеша Пику получить добро на создание разведгруппы из офицеров, находившихся в Суздале (см. выше). Разведгруппа с санкции Берии была создана, но до начала войны к работе так и не приступила, так как чехословацкое лондонское правительство тормозило процесс. Офицеры-разведчики были нужны Моравцу не на территории протектората, как предлагала советская сторона, а на территории самой СССР для сбора сведений о советском военном потенциале для англичан.

В конце апреля 1941 года СССР дал разрешение на приезд в Советский Союз чехословацкой военной миссии во главе с полковником Элиодором Пикой[75]. Пике был оказан подчеркнуто дружественный прием – Москва явно готовилась к неизбежному и скорому столкновению с немцами. При этом англичане немедленно предложили Моравцу, чтобы он делился с ними всей информацией, которую Пика передавал из Москвы.

В январе 1941 года московское руководство КПЧ ориентировало свои организации в протекторате на накапливание сил, создание кадров подпольных организаций и активную пропаганду. Открытые акции против оккупантов в стиле событий 28 октября 1939 года рекомендовалось пока не проводить, чтобы не провоцировать массовые репрессии против гражданского населения. В апреле 1941 года компартия призвала брать пример с югославских партизан в смысле создания широкого национально-освободительного фронта во главе с коммунистами. Идеологическая работа коммунистов приносила плоды. Большинство населения Чехии считало, что возврата к довоенной республике, позорно капитулировавшей перед Гитлером, быть не должно.

До Бенеша доходили сводки о положении в протекторате, в которых говорилось, что люди хотят не только освобождения от оккупации, но и нового, более справедливого общественного порядка: «…У нас люди желают лучшего общественного строя и более глубоких, чем до сих пор, преобразований. И несомненно, что по праву. Сегодня в народе очень много и часто говорят о национализации, особенно о национализации шахт, новой аграрной реформе, ограничении частной собственности в крупной и тяжелой промышленности… и т. д. Все это проникает в народ, нравится это кому-либо или нет… Частично это, конечно, результат пропаганды с Востока… Тех, кто предпочел бы большевизм нынешнему положению вещей, – большинство… Мы опасаемся, что если Советы отправятся в поход и придут сюда, то часть людей их приветствует, а другая часть примет»[76].

Бенеш прекрасно понимал, что социальная революция в Чехословакии в результате войны более чем вероятна, причем по примеру СССР. В одном из писем конца 1940 года он писал: «Необходимо и в случае социальной революции не ссориться с русскими». И далее: «Никогда и ни в чем мы не пойдем против России»[77]. Бенеш встал на эту позицию, потому что понимал: без опоры на Советский Союз существование независимой Чехословакии рядом с мощной Германией и при равнодушии Англии и Франции, так ясно проявленном в дни Мюнхена, невозможно.

В отличие от коммунистов, Бенеш ориентировал некоммунистическое Сопротивление на сотрудничество с чешскими властями протектората. Он понимал, что среди таковых много сторонников буржуазного домюнхенского строя и отталкивать их нельзя. Но такая линия наталкивалась на непонимание даже некоммунистического Сопротивления, считавшего правительство протектората открыто коллаборационистским. «Три короля» сообщали Ингру 1 октября 1940 года: «Немцы из-за полной беспомощности правительства (протектората) и боязливой позиции как правительства, так и всех государственных, общественных и частных деятелей ни в чем себе здесь не отказывают и довольны тем, как все хорошо у них здесь идет… Они арестовывают, кого хотят, и никто не протестует, чтобы не дай бог не разгневать немцев и сохранить свое теплое местечко в правительстве или где бы то ни было…»[78]

Лондонское правительство Бенеша поддерживало связь с председателем правительства протектората Элиашем, и гестапо об этом знало. Но немцы не предпринимали никаких шагов, так как инструкции Бенеша Элиашу их вполне устраивали. Бенеш ориентировал власти протектората на пассивность с тем, чтобы сохранить аппарат госуправления в целостности к моменту поражения Германии и возвращения в Прагу эмигрантского правительства. Таким путем Бенеш хотел предотвратить образование после окончания войны стихийных народных органов власти, поскольку понимал, что в них неизбежно будут преобладать коммунисты как сторонники активного сопротивления оккупантам.

Напротив, бескомпромиссная позиция коммунистов по отношению к чешским властям протектората только усиливала авторитет первых. Саботаж на оборонных заводах протектората в начале 1941 года принял такие размеры, что в январе протектор распорядился ввести на важнейшие фабрики дополнительные немецкие полицейские силы. Однако коммунисты смогли в августе 1940 года организовать забастовку на одном из важнейших военных предприятий протектората «Авиа». 800 из 900 рабочих присоединились к стачке и избрали забастовочный комитет, которым руководила подпольная ячейка КПЧ[79]. На завод прибыли сотрудники гестапо и вооруженные эсэсовцы. Весь заводской профсоюзный комитет и забастовочный комитет были арестованы. Жесткие репрессии оккупантов сорвали планы коммунистов по организации забастовок солидарности с рабочими «Авии» на других заводах, прежде всего, машиностроительных.

На машиностроительных заводах Праги в конце 1940 года было 650 коммунистов, которые собрали более 32 тысяч крон членских взносов. Формально коммунисты через легальные профсоюзы организовывали забастовки под экономическими лозунгами (в основном повышение зарплаты и увеличение норм отпуска продовольствия по карточкам). Однако так как стачки затрагивали важные машиностроительные заводы, они наносили серьезный ущерб военным усилиям Германии.

С 28 октября по 7 ноября 1940 года КПЧ буквально наводнила Прагу листовками (только пражская полиция собрала их 3778 штук)[80]. Коммунисты протестовали против коллаборационизма правительства протектората и призывали бороться за свободную социалистическую республику. Основными лозунгами были следующие: «Свастика в Граде не останется!», «Да здравствует социалистическая республика!». Что до более приземленных задач, коммунисты призвали население саботировать вывоз продуктов питания в Германию. Такой призыв был понятен всем, поскольку продовольственное снабжение чехов ухудшалось буквально с каждым днем.

Однако расширение подпольных ячеек КПЧ и рост влияния партии парадоксальным образом облегчили работу гестапо, которому удалось в конце 1940-го – начале 1941 года через засланных в ряды сильно выросшего подполья провокаторов нанести по коммунистическому сопротивлению чувствительные удары.

В ноябре 1940 года гестапо обнаружило главную подпольную типографию партии. У гестапо были сведения о фамилиях (по крайней мере двух членов подпольного ЦК КПЧ (Эммануэль Клима и Эдуард Уркс), знали немцы) и о наличии подпольного коротковолнового передатчика, через который поддерживалась связь с Москвой, и архива партии. В декабре того же года нелегальное руководство КПЧ на специальном заседании решило принять срочные меры по усилению конспирации. Однако в рядах партии было много молодежи, относившейся к конспирации с презрением, считая ее проявлением трусости.

Аресты продолжались, и до конца 1940 года в тюрьмах оказались 1454 члена КПЧ, в том числе более 700 в Праге и ее окрестностях. В январе 1941 года гестапо разгромило подпольную курьерскую службу КПЧ (на нее вышли после обнаружения типографии). Наконец, в ночь с 12 на 13 января 1941-го немцы арестовали четырех из пяти членов подпольного ЦК КПЧ. На свободе остался только один член руководства – рабочий-обувщик Ян Зика. Самым серьезным ударом по партии было то, что в руки гестаповцев попал главный архив партии, содержавший данные о многих членов КПЧ[81]. Это спровоцировало новую мощную волну арестов коммунистов по всей стране.

Таким образом, в преддверии нападения Германии на СССР коммунисты в протекторате лишились центрального руководства и налаженной связи с местными организациями. Нелегальный аппарат приходилось строить с нуля и с новыми, часто не очень опытными в делах конспирации людьми. Былой централизации руководства коммунисты так и не смогли наладить вплоть до конца войны. Прервалась и связь с Москвой. Теперь коммунисты могли только принимать просьбы и указания московского центра КПЧ, передаваемые по радио.

Тем не менее к 22 июня 1941 года только КПЧ располагала на территории протектората сетью подпольных организаций. Некоммунистическое Сопротивление такой единой сети, по сути, так и не сумело создать.

22 июня 1941 года после вероломного нападения гитлеровской Германии на СССР ситуация в мире изменилась коренным образом. К Гитлеру присоединилась и Словакия, объявившая 23 июня о разрыве дипломатических отношений с СССР.

В первые дни войны Бенеш под влиянием своих военных советников считал, что СССР потерпит быстрое поражение. Такая недооценка мощи Красной армии в то время была свойственна практически всем западным военным, особенно после советско-финской войны 1939-1940 гг.

Для Англии и США вступление СССР в войну было спасением. Неудивительно, что уже 22 июня 1941 года Черчилль по радио заявил о готовности Англии предоставить «русскому народу» любую помощь. Правда, Великобритания особенно ничем помочь не могла, так как сама зависела в вопросе военных поставок от США. На следующий день с таким же обещанием выступил президент США Рузвельт. Зато будущий президент США и преемник Рузвельта Гарри Трумэн 24 июня 1941 года заявил на страницах «Нью-Йорк Таймс»: «Если мы увидим, что Германия побеждает, мы должны помогать России, а если верх будет одерживать Россия, мы должны помогать Германии, и пусть они, таким образом, убивают друг друга как можно больше».

12 июля 1941 года Англия и СССР подписали соглашение о сотрудничестве в войне против Германии.

В августе 1941-го глава чехословацкой военной миссии в Москве Пика отправил Бенешу секретное послание с итогами своей деятельности на тот момент и с оценками советской политики в отношении Чехословакии: «…Общая линия политики Сталина направлена на поддержку любых действий (и в любом месте) против колониального империализма и против капиталистическо-демократических правительств. Даже если выражалась симпатия к каким-либо народам, то это касалось пролетариата, а никоим образом не правительств и их лидеров, которых считали врагами пролетариата. После начала немецкой кампании против России Англию считали врагом номер один.

Мои взгляды на цели советской политики в этой войне сформировались на основе высказываний советских официальных лиц и иных сведений и заключаются в следующем.

1) Война не закончится поражением Германии, борьба будет идти и далее во всех странах Европы, и эта война превратится в социальную революцию. Многие (советские деятели – Прим. автора.) говорили, что Советы не успокоятся, пока не обеспечат в Европе социальную справедливость – диктатуру пролетариата.

2) Когда наши люди отказывались говорить о политическом устройстве государств (о большевизации), аргументируя это тем, что внутреннюю политику должны определять сами народы этих стран, советские офицеры и руководящие политики отвечали: «Что касается голосования людей, то как только советская армия будет в Чехии, то всем придется голосовать за диктатуру пролетариата».

3) Недоверие к некоторым членам нашего лондонского правительства и к правым чехословацким политикам за границей, с которыми якобы наш народ никогда не согласится и которым не разрешит вернуться домой. «Эти правые политики якобы исчезнут».

4) Недоверие к нашим деятелям дома, многие из которых сегодня вынуждены сотрудничать с немцами, чтобы защитить наши интересы, но, несмотря на это, активно участвуют в наших действиях путем передачи информации, моральной и материальной поддержки находящихся в опасности лиц и семей арестованных, материальной поддержки самой зарубежной борьбы и т. д. О них они говорят, что это люди (буржуазия), которые работают на обе стороны или напрямую на немцев.

5) Они удивляются, почему столько влиятельных ранее в Чехословакии лиц и общественных деятелей находятся на свободе, почему их не арестовали немцы. И объясняют это так: немцы полностью доверяют этим людям, а те помогают немцам.

6) Они упрекали нас, что наша довоенная компромиссная демократическая политика позволяла правым партиям сотрудничать с судетскими немцами, и утверждали, что только одна политическая партия может обеспечить твердое правительство (конечно же, пролетариат – коммунистическая партия).

7) Я убеждал их, что у нас не будет социальной революции, поскольку народ политически очень зрел и уровень всех классов так нивелирован, что недовольства не существует, и говорил, что наша программа предусматривает широкую социализацию (национализацию) экономических объектов страны (природные ресурсы, тяжелая промышленность, некоторые банки и т. д.). На это они отвечали, что необходима не социализация, а коммунизация, ликвидация собственности и ограничение обогащения частных лиц или групп.

8) Они не понимали, почему, собственно, мы требуем полной самостоятельности, ведь в будущем такое маленькое государство не сможет существовать ни политически, ни экономически, и предполагали, что мы присоединимся как автономная республика к Союзу советских республик, чтобы обеспечить обмен товарами и оборону (Чехословакии) Союзом.

9) В день начала войны два высокопоставленных советских официальных деятеля заявили мне, что Советы будут вести войну без оглядки на Англию и Америку. Россия, мол, достаточно сильна, она ни с кем не будет связываться и не требует помощи ни великих держав, ни малых народов, ни угнетенных чехословаков.

10) Перед войной они считали наши требования признать чехословацкое правительство или хотя бы обещать признать его в надлежащий момент «торгом»: мол, мы не хотим сотрудничать в общих интересах, пока не обеспечим себе выгоды.

11) В начале войны я предвидел, что немецкое наступление, подготовленное с сильным материальным превосходством на определенных направлениях, добьется успеха, и готовил требования, которые предъявил бы в тот момент, когда Советам будут нуждаться в помощи и искать ее. Я был убежден, что в случае победоносной кампании русской армии Советы наверняка скажут, что мы им не нужны и они не хотят брать на себя никаких обязательств.

В тот день, когда советские представители настоятельно просили меня, чтобы был дан приказ нашим организациям дома провести масштабные акции саботажа, чтобы уничтожались коммуникации, фабрики военной промышленности, чтобы террористические группы устраняли видных немецких представителей и тем самым нарушалось бы продвижение немецких армий в России, я решил направить им ноту с нашими требованиями»[82].

Таким образом, эмигрантское правительство Бенеша (причем под давлением чехословацких военных) решило воспользоваться трудной военной ситуацией СССР летом 1941 года, чтобы предъявить Москве свои условия сотрудничества. Главным условием было признание СССР правительства Бенеша как ведущего представителя всего чехословацкого Сопротивления. Получалось, что советская оценка политики Бенеша как «торга» была полностью оправданной. К тому же сам Пика вынужденно признал, что до сих пор Москве не особенно полезно было сотрудничество с чехословацким эмигрантским правительством.

«К сожалению, должен признать, что Советы до сих пор не имели от нас большой пользы. Мы несколько месяцев использовали радиопередатчик, который несколько раз выходил из строя из-за большого количества передаваемой информации, и Советы могли подумать, что передатчик служит только для того, чтобы мы посылали политические донесения и военную информацию разведывательного характера о Советской России, так как не знали содержания передач… Это и было причиной того, что они попросили у нас ключ к шифру, чтобы контролировать нашу связь с Лондоном.

Они вполне справедливо могли бы упрекнуть нас в том, что мы приживалы, так как с родиной у нас связи не было, разведывательная группа прибыла в Россию поздно, и, когда она обустраивалась в пограничном районе, началась война. Они хотели, чтобы эта группа перешла в Словакию и организовала там разведывательную сеть, но я не согласился и направил группу в Москву. Они просили сообщить имена нескольких надежных людей в Праге и в других местах на нашей территории, чтобы наладить с ними связь[83]. Но и здесь им отказали. Они просили направить двух старших офицеров разведывательной группы в Венгрию и на Балканы – мы не согласились. Из Лондона было обещано, что им (русским) будут высылать всю информацию, которая могла бы заинтересовать Советы (я в ноте также взял на себя обязательства в смысле этого обещания), но за целый месяц мы предоставили лишь одну информацию. Они просили выслать остаток группы подполковника Свободы с целью проведения разведывательной работы и саботажа на территорию Чехословакии – опять отказ».

Таким образом, в Лондоне выжидали, стремясь предугадать, чья возьмет в советско-германской войне.

Выжидательный настрой лондонской эмиграции резко контрастировал с настроениями остававшихся в суздальском лагере чехословацких военных. В докладной записке коменданта лагеря от 23 июня 1941 года в НКВД отмечалось, что из 124 бывших легионеров 85 подали коллективную просьбу «участвовать совместно с Красной армией в борьбе за ликвидацию фашизма»[84]. Примечательно, что большинство этих легионеров были не офицерами, а солдатами и младшими командирами. Просьба заканчивалась словами: «Хотим сражаться вместе с бойцами РККА под Красным знаменем мирового пролетариата за дело Ленина-Сталина, за нашу новую счастливую жизнь, за мировой рабочий класс, ведомый Коммунистическим Интернационалом и родным Сталиным».

В другой докладной записке, от 30 июня 1941 года, моральное состояние обитателей лагеря в Суздале оценивалось как в целом здоровое, однако отмечались напряженные отношения между «звездунами» и другими легионерами. «Звездуны» были готовы сражаться против немцев где угодно и немедленно, как только получат соответствующий приказ. С другой стороны, офицеры говорили, что воевать готовы, но только не под командованием СССР, а под руководством представителя доктора Бенеша в Москве, то есть полковника Пики. При этом они требовали отправки легионеров на Запад, где в то время никаких активных боевых действий против Германии не велось.

10 июля 1941 года ГРУ РККА с согласия Берии отобрало из лагеря 17 добровольцев для работы в разведгруппах. Потом попросили еще четверых. В конце июля 1941 года в Суздальском лагере остался 91 человек.

Несмотря на явный «торг» Бенеша в первые дни войны, Сталин дал указание советскому полпреду в Лондоне И. М. Майскому договориться о нормализации отношений с чехословацким эмигрантским правительством (равно как и с польским и югославским). 8 июля 1941 года во время встречи с Бенешем Майский заверил последнего, что СССР твердо стоит на признании независимости Чехословакии и не будет вмешиваться в ее внутренние дела[85]. Москва предложила свою помощь в организации на территории СССР чехословацкой воинской части под политическим контролем эмигрантского правительства. Бенешу порекомендовали немедленно направить в советскую столицу официального дипломатического представителя.

Бенеш сразу же откликнулся на советское предложение, потому что, в отличие от своих военных (Ингра, Пики), гораздо более реалистично оценивал силы Красной армии и перспективы исхода войны. Еще в начале июля 1941 года, до переговоров с Майским, Бенеш саркастично говорил, что Красная армия своим стойким сопротивлением опровергла всех военных аналитиков и что «блицкриг» вермахта уже провалился. 5 июля начальник канцелярии Бенеша Смутны отмечал в своем дневнике: «Сегодняшние сводки с полей боевых действий успокаивают, поскольку указывают на то, что немцам не удается «блицкриг» так, как они его себе представляли… Наши военные, как и военные других стран, вообще имели тенденцию недооценивать русских»[86].

Для того времени это было удивительно смелое и проницательное суждение. Но Бенеш вполне мог сопоставить панику и бегство английской и французской армий в 1940 году с упорными боями на советско-германском фронте летом 1941-го.

К тому же, в отличие от Англии и Франции, СССР никогда не признавал Мюнхенский сговор и был готов гарантировать Чехословакии ее довоенные и домюнхенские границы. Поэтому в беседе с Майским Бенеш подчеркнул, что после войны в Центральной Европе решающую роль будет играть Россия. «…Для нас такое положение чрезвычайно важно, поскольку от него будет зависеть наше будущее, безопасность республики»[87].

Бенеш полагал, что после войны Франция будет настолько ослаблена, что еще 20 лет не сможет иметь сколь-либо значительного влияния в мире и в Европе, поэтому ставка на нее как на союзника ЧСР бесперспективна. «Англия пойдет с Америкой иным путем…»[88] При таком раскладе Чехословакия могла опираться только на СССР, и Бенеш это прекрасно понимал. Поэтому он опять поднял по своей инициативе вопрос о необходимости общей границы между Чехословакией и Советским Союзом и снова готов был обеспечить ее путем передачи Закарпатской Украины СССР.

Когда Бенеш сообщил англичанам о своих переговорах с Майским, те «не обрадовались». Однако бывший чехословацкий президент справедливо заявил представителю Форин офис Локкарту: «Разве мы виноваты в том, что вынуждены так долго добиваться вашего признания? Почему в ситуации, когда мы неделями ждем ответов от вас, а вы до сих пор не назначили своего посла (при чехословацком эмигрантском правительстве – Прим. автора.), и мы все еще имеем у вас статус временного правительства, нам надо отказываться от русского предложения? В данном положении этого от нас никто не имеет права требовать»[89].

16 июля 1941 года Майский передал Бенешу проект чехословацко-советского соглашения о сотрудничестве. Узнав об этом, англичане немедленно пообещали полностью признать правительство Бенеша. Смутны писал в своем дневнике: «Сегодняшний день можно считать одним из самых знаменательных в политическом отношении: от Советского правительства поступило предложение о заключении межгосударственного соглашения, и правительство Великобритании приняло решение об урегулировании отношений с нами, о полном признании республики и о назначении посланника. Об этом сообщил на приеме у короля Черчилль доктору Э. Бенешу»[90]. Бенеш, который, по данным Смутного, был «зол на англичан», прямо говорил, что только советское предложение заставило Лондон наконец-то признать чехословацкое правительство.

Бенеш отдал указание немедленно готовить соглашение с СССР к подписанию и даже не показал его собственному премьеру Шрамеку, так как опасался, что тот может затянуть подписание. Соглашение было подписано уже 18 июля 1941 года в советском полпредстве в Лондоне. В соглашении подтверждалось право ЧСР на образование на территории Советского Союза чехословацкой воинской части, которая в оперативном отношении подчинялась бы командованию РККА, а в политическом – Бенешу.

По словам Бенеша, подписанием соглашения Советский Союз «нанес в этот решающий момент смертельный удар по Мюнхену и всем его последствиям, так как немедленно, полностью и решительно, без каких либо ограничений и условий снова признал республику в ее домюнхенском статусе»[91].

Как только министр иностранных дел в правительстве Бенеша Ян Масарик показал текст советско-чехословацкого соглашения британскому министру иностранных дел Идену, тот распорядился в тот же день направить Бенешу послание с официальным признанием его правительства Англией. И тем не менее Англия по-прежнему отказывалась признать домюнхенские границы ЧСР[92].

США признали правительство Бенеша только 31 июля 1941 года.

Нормализация отношений с СССР вынудила Бенеша предоставить коммунистам шесть мест в Государственном совете (Носек, Годинова-Спурна, Вало, Крейбих, Петрущак). Представителем московского центра КПЧ в Госсовете стал Врбенский (хотя он остался в Москве). Коммунистам дали также одно место в редакции лондонского чехословацкого радио, которым руководил МИД Масарика.

Тем не менее и после этого КПЧ никак не могла решительным образом повлиять на политику эмигрантского правительства, так как в кабинет министров коммунистов не пустили.

Несмотря на нормализацию отношений между правительством Бенеша и СССР, летом 1941 года сложилась парадоксальная ситуация: чехи и словаки гораздо активнее помогали в войне немцам, чем русским.

Словакия объявила войну СССР вместе с Германией[93]. Компартия страны заклеймила это в специальном заявлении: «Трудовой народ Словакии единодушно выступит против этого позорного предательства человечества и собственной нации. Он отвергнет преступную войну против братского советского народа, против родины социализма – единственной гарантии нашего окончательного освобождения»[94].

В составе словацкой армии был сформирован специальный Полевой корпус для действий на советско-германском фронте численностью 50608 человек. В него входили две пехотные дивизии, артполк, танковая рота с 24 танками LT-35 чехословацкого производства, рота бронеавтомобилей, рота противотанковых орудий, зенитная батарея, инженерный батальон, батальон связи, группа снабжения, госпиталь, ветеринарный пункт для лошадей. 1 июля 1941 года Полевой корпус начал выдвигаться на фронт[95].

Так как немецкое наступление в первые дни войны развивалось быстро, словаки создали для взаимодействия с вермахтом моторизованную Быструю группу (затем бригаду), которая позднее была преобразована в Быструю дивизию. К апрелю 1942 года в ней насчитывалось 6712 человек.

Быстрая группа словацкой армии (59 офицеров, 27 младших офицеров и 1824 солдата, 813 винтовок, 661 пистолет, 85 легких и 98 тяжелых пулеметов, 16 37-миллиметровых противотанковых орудий, четыре 75-миллиметровых орудия, девять 100-миллиметровых орудий, три бронеавтомобиля, 47 танков, 183 грузовика и 49 легковых автомобилей, 33 мотоцикла и 112 велосипедов) перешла советскую границу 25 июня 1941 года.

Переправившись через реку Сан, группа натолкнулась на умелый огонь советской артиллерии у Войткове и 27 июня была вынуждена отойти к границе (район Санок). Вместе с немцами словаки пытались подавить пограничные ДОТы и бункеры советских войск. Немцы при этом потеряли почти все небронированные автомашины. Было подбито и два из 10 участвовавших в операции словацких танка.

Взяв бункеры силами пехоты, Быстрая группа отошла на отдых. Но уже 2 июля 1941 года советскую границу перешли основные силы словацкого Полевого корпуса. Корпус никак не мог догнать немцев, которые были уже во Львове. Командующий словацкой армией генерал Чатлош провел 4 июля 1941 года инспекцию Быстрой группы и преобразовал ее в Быструю бригаду, придав ей дополнительную артиллерию и транспортные средства. Личный состав бригады вырос до 3546 человек (126 легких и 29 тяжелых пулеметов, 57 орудий, 36 танков, 298 грузовиков, 62 мотоцикла и 269 велосипедов)[96].

Бригада действовала на Украине в составе немецкого 49-го армейского корпуса. 21 июля она получила приказ выдвинуться в район Липовец – Ильницы, чтобы не дать частям Красной армии (12-я армия) отойти на юго-восток. Липовец обороняла 44-я горнострелковая дивизия имени Щорса[97] в составе двух свежих полков и остатков еще двух полков, потрепанных в предыдущих боях. Примечательно, что дивизия участвовала в советско-финской войне, где попала в окружение и понесла большие потери. Штатное расписание предусматривало 10200 человек, но к началу войны дивизия была укомплектована на 89 %.

В 5:00 22 июля словацкая бригада перешла в наступление на Липовец. Советские воины, хотя поначалу у них не было противотанковых пушек, умело сопротивлялись, и словаки при поддержке танков и артиллерии достигли Липовца только к 16:00, захватив железнодорожную станцию. Бригада потеряла два танка, причем один из них был подбит из миномета.

Когда основные силы словацкой бригады начали продвижение к Липовцу, думая, что он уже захвачен, они подверглись сильной контратаке двух советских батальонов. Словацкие подразделения у Липовца были отрезаны от главных сил, которые начали паническое отступление на Щастливе. Наиболее сильно словаки пострадали от артиллерийского огня, который советские артиллеристы вели с заранее пристрелянных позиций.

В оперативной сводке 12-й армии говорилось: «На западе противник силою до пп (пехотного полка) в 13:00 пытался прорвать оборону в направлении Славна, до двух батальонов – в направлении Липовец, до полка – в направлении Ильницы. В 11:00 до двух батальонов пытались обойти левый фланг обороны, наступая в направлении Остолопов. Все попытки противника отбиты частями 13 ск (стрелкового корпуса)».

Разгром словаков под Липовцом позволил частям 12-й армии отойти в полном порядке, и на следующий день Быстрая бригада заняла оставленный Липовец уже без боя. В боях за Липовец словацкая бригада потеряла 75 человек убитыми, 167 ранеными и двоих пленными. 17 человек пропали без вести. Было уничтожено пять танков (семь повреждено) и много автомобилей[98].

Всю бронетехнику пришлось отправить на ремонт в Словакии, и части бригады были приданы немецкой 295-й дивизии. Немцы жаловались, что словаки панически боятся огня советской артиллерии и немедленно бросаются наутек при первых же залпах. Словацкий полковник Туранец писал о своих сослуживцах по бригаде: «Солдаты в основном трусы; как только русские открывают огонь, бегут. Офицеры при атаке сзади, при отступлении в первых рядах»[99].

23 июля 1941 года, стремясь загладить вину перед немцами за неудачу при Липовце, Чатлош преобразовал все словацкие части на советско-германском фронте в две дивизии – Быструю (командующий полковник Туранец) и Обеспечивающую (командующий полковник Малар). Правда, в Быстрой дивизии теперь вовсе не было бронемашин (которые ремонтировались в Словакии). Немцы три недели тренировали словаков под Львовом, отрабатывая взаимодействие пехоты и артиллерии.

В конце августа 1941 года Быстрая дивизия была придана 36-му немецкому корпусу (6-я полевая армия). На 22 августа в Быстрой дивизии был 8451 солдат и офицер, 4898 винтовок, 2111 пистолетов, 265 легких и 57 тяжелых пулеметов, 22 миномета, 16 зениток, 72 орудия, 893 грузовых автомобиля и 201 легковой, 139 мотоциклов и 282 велосипеда.

С 14 сентября 1941 года словацкая дивизия обороняла участок по Днепру, высвобождая силы немцев для удара на Киев, который, как известно, закончился, пожалуй, самым крупным поражением Красной армии за годы войны. Словаки держали фронт до 16 сентября, отбили несколько атак и, по их данным, смогли взять в плен 1650 советских солдат и офицеров.

После окружения и разгрома советских войск под Киевом словацкая дивизия в составе 1-й танковой армии фон Клейста продвигалась по южной Украине в направлении на Ростов-на-Дону. В начале ноября 1941 года дивизия получила задачу охранять 120 км азовского побережья от возможных морских десантов. Словаки даже ввели в строй свой патрульный катер, переделанный из рыбацкой шхуны.

Три словацких батальона заняли оборону по реке Миус и отбили в ноябре – декабре 1941 года несколько сильных атак советских войск. На этом рубеже словаки оставались семь месяцев.

Что касается чехословацких частей в составе британской армии, то они не могли в 1941 году похвастаться столь же активными действиями, как словацкая армия.

11-й пехотный батальон «Восток» в мае 1941 года охранял военные аэродромы английской армии в Египте. От полного разгрома британцев и чехословацкий батальон спасла начавшаяся война против СССР. Гитлер в связи с этим отказался дать Роммелю две запрашиваемые последним танковые дивизии. Со своими слабыми силами Роммель и думать не мог о наступлении на Александрию.

8 июня 1941 года британская армия вместе с частями «Свободной Франции» де Голля начала операцию по захвату французской колонии Сирии (операция «Экспортер»), которая признала власть режима Виши. 24 июня туда же из Египта начал перебрасываться и чехословацкий батальон, вступивший на сирийскую территорию 1 июля. Чехословаки должны были прикрывать наступление 25-й австралийской дивизии.

Англичане не рассчитывали на серьезное сопротивление и были неприятно поражены тем, что командующий вишистскими войсками генерал Дентц начал упорно обороняться. 6 июля 1941 года части Иностранного французского легиона начали неожиданный минометно-пулеметный обстрел позиций чехословацкого батальона. Один человек, рядовой Иржи Хаас, был убит, четверо ранены. Это были первые и единственные потери батальона за всю кампанию, причем отнюдь не от рук немцев[100]. В военном журнале батальона отмечалось: «Трагедия не в том, что он (Хаас) был убит. Война есть война. Но трагедия в том, что он был убит французской миной, миной наших старинных союзников, произведенной против общего врага чехословаков и французов»[101].

10 июля 1941 года французы в Сирии решили капитулировать. Чехословацкий батальон получил задачу нести пограничную службу в районе сирийско-турецкой границы. Бойцы батальона гораздо сильнее, чем от предыдущих боев, пострадали от малярийных комаров – в лазарет попали около 100 чехов и словаков.

Между тем чехословацкая бригада в Великобритании по-прежнему была обречена на вынужденное безделье. В июле 1941 года солдаты и некоторые офицеры опять писали Бенешу жалобы на офицеров, которые занимались спекуляцией и издевались над рядовыми.

Несмотря на объявленную в Англии мобилизацию всех граждан ЧСР, численный состав бригады до 22 июня 1941 года рос очень медленно. Например, в июне в нее были зачислены всего 15 человек. Начало войны Германии против СССР коренным образом изменило морально-психологический настрой в бригаде. До конца 1941 года в бригаду записалось 433 человека, причем не только из Англии, но из Канады, США и Южной Африки. Бойцы надеялись, что теперь Англия наконец-то начнет активные боевые действия и их перебросят на фронт.

Пессимизм чехов и словаков сменился излишним оптимизмом: многие считали, что Красная армия будет в Берлине еще в 1941 году и Чехословакия вновь обретет свободу.

Перед советским полпредством стояли очереди желающих записаться в Красную армию. Чехи и словаки собирали деньги для советского Красного Креста.

Однако англичане не собирались открывать второй фронт, и в чехословацкой бригаде стал отмечаться резкий рост антианглийских настроений. Командир 311-го авиационного чехословацкого бомбардировочного крыла сообщал в министерство национальной обороны эмигрантского правительства: «Критикуются англичане за то, что реально не участвуют в борьбе»[102]. Контрразведка чехословацкой бригады также фиксировала резкий рост антианглийских настроений: «С того самого момента, когда Россия вступила в войну, среди наших военнослужащих отмечается сильное русофильское настроение, так как спасение для нас все теперь ожидают только с той стороны. Былой восторг Англией сильно охладел, и ее начинают сильно критиковать. Возникает впечатление, что англичане «мерзавцы», которые опять пытаются выиграть войну чужими руками, а себя при этом берегут…»[103]

Командование бригады просило самого президента Бенеша своими выступлениями противодействовать росту антианглийских настроений.

В то же время любовь чехословаков к России была искренней и не нуждалась в словах Бенеша. О настроениях чехословацких летчиков в Англии командование сообщало следующее: «У всех военнослужащих чехословацких летных подразделений отмечаются большие симпатии к тяжело сражающейся России, и каждый ее успех встречается с радостью. Обсуждение и критика британских операций были запрещены». В 310-м истребительном чехословацком крыле царили следующие настроения: «Военнослужащие авиакрыла испытывают большие симпатии по отношению к России. Интересно было бы узнать, выражается ли в этом славянская идея или симпатии к коммунизму…»

В официальной хронике чехословацкой бригады в Англии в то время отмечалось: «Всем своим существованием и всей душой, обреченные на бездействие, мы живем и дышим вместе с доблестным и прекрасно сражающимся русским народом. Россия – наша любовь и великая надежда на будущее».[104] Командующий чехословацкими сухопутными частями генерал Мирослав (Нойман) писал в министерство национальной обороны: «Растет круг лиц, которые мечтают хоть о какой-нибудь боевой деятельности… Распространена точка зрения, что войну выиграет русский воин…»

Критика Англии среди чешских и словацких военных быстро переросла в критику правительства Бенеша, которое было тесно связано с политикой Лондона. В отчете о настроениях бригады в конце 1941 года сообщалось: «В настроениях офицеров и солдат не видно серьезных изменений к лучшему. Наоборот, у них исчезла надежда, что их перебросят в бой, и они видят перед собой только перспективу будничной казарменной жизни. Недовольство охватило многих настолько, что что бы и как бы ни делалось, они будут это критиковать и отвергать. Этот психоз лучше всего можно наблюдать на примере негативного отношения, которое военнослужащие испытывают к английской армии и к союзникам вообще, за исключением русских войск… Бойцы в разговорах часто сожалеют, что ушли с родины в зарубежные воинские части. Говорят, что им кажется, что они предали свои идеалы, что они сбежали с реального фронта дома, чтобы стать всего лишь пропагандистским инструментом за рубежом… Широко распространено мнение, что наше руководство в Лондоне – узурпаторский орган, который готов пожертвовать всеми ради своего собственного благополучия и успехов…»[105]

Чехословацкие воины в Англии прекрасно понимали обстановку, ведь в 1941 году самая активная борьба против немцев со стороны чехов и словаков разворачивалась именно на территории протектората, и руководили ей коммунисты.

Сразу же после нападения Германии на СССР московское руководство КПЧ изменило тактику и ориентировало партийные организации протектората на переход к активной борьбе против оккупантов, прежде всего путем саботажа на транспорте и в оборонной промышленности. Тем самым вносился бы серьезный вклад в общую победу над Германией, и облегчалось бы тяжелое положение РККА на советско-германском фронте.

Территория «протектората Чехии и Моравии» была одной из главных военно-промышленных баз гитлеровской Германии, и продукция чешских заводов активно использовалась немцами в войне, в том числе и против СССР.

25 июня 1941 года КПЧ обратилась по московскому радио к населению родины: «…Каждому честному чеху ясно, что великая, грандиозная и судьбоносная битва всей истории, которую ведет Красная армия с ордами фашистских бестий на востоке, является также битвой за наше будущее, за нашу судьбу, за нашу свободу. Наш народ никогда не забудет, что в мюнхенское время, когда нас все предали и бросили, только СССР пытался поднять весь мир на нашу защиту. Сегодня за нашу свободу умирают славные сыны миролюбивых братских народов СССР… Чешский народ должен быть готов к последнему и решительному бою за наше существование, за свободу и будущее. Близится час нашего освобождения… Главным требованием момента является железное единство всего чешского народа, всех славян без исключения.

Давайте создадим мощный блок… о который разобьются любые удары (как моральные, так и физические) гитлеровских варваров и их подручных, извергов чешского народа. Сомкнемся все твердо и несокрушимо вокруг основы нашего народа, вокруг рабочего класса, которая держит в своих руках на заводах и железных дорогах самое важное для нас оружие, оружие всеобщей забастовки, которая в тот момент, когда будет получен приказ, нанесет кровавому режиму мощный удар…»[106]

Уже в день начала войны против СССР пражское гестапо в протекторате разослало циркуляр всем отделениям гестапо в Чехии и Моравии: «…Можно предположить, что начавшиеся события не останутся без влияния на население протектората. Поэтому по приказу рейхсфюрера СС сообщаю, что все (враждебные) действия должны быть подавлены самыми жестокими методами…»[107]

В конце июня 1941 года коммунисты, как и многие люди во всем мире, считали, что Красная армия быстро перейдет в контрнаступление и ее надо встретить в чешских землях вооруженным восстанием и всеобщей забастовкой. Гестапо отмечало распространение в протекторате слухов, что вооруженное восстание назначено на 14 июля 1941 года. Коммунисты даже выдвинули лозунг создания на заводах отрядов революционной гвардии на случай восстания.

Однако неблагоприятное для РККА развитие обстановки на фронте заставило изменить тактику, хотя стратегия КПЧ оставалась неизменной. Коммунисты ориентировали свои подпольные организации на создание единого руководства движением Сопротивления вместе с пролондонскими кругами и на переход к массовому саботажу в промышленности и на транспорте.

В конце июля 1941 года представители второго нелегального ЦК КПЧ смогли встретиться с лидерами петиционного комитета «Останемся верны». Было решено создать единый орган руководства Сопротивлением – Центральный национально-революционный комитет. В сентябре 1941 года удалось договориться о вхождении в комитет и остальных сил, подчинявшихся лондонскому правительству. В октябрьском номере подпольной коммунистической газеты «Руде право» было напечатано воззвание комитета, которое написал член ЦК КПЧ Юлиус Фучик[108]: «…Нацизм уничтожает все чешское – все чешское должно восстать, чтобы уничтожить нацизм…»

КПЧ с самого начала считала возникший в подполье национальный фронт не только средством борьбы против оккупантов, но и инструментом послевоенной борьбы за новую Чехословакию: «…речь идет о длительном единстве, на настоящий и на завтрашний день. Мы должны сражаться, чтобы победить, и мы победим! Но и потом нам придется работать, чтобы закрепить и обеспечить свою победу. Мы должны организовать не только борьбу за свободу, но и за будущую жизнь освобожденной нации…»[109]

8 января 1942 года подпольный ЦК компартии Словакии в Братиславе тоже принял решение создать объединенный орган руководства словацким Сопротивлением – Словацкий национально-революционный комитет, который был учрежден в марте 1942 года.

Национально-революционный комитет призвал организовывать подпольные органы власти на местах: национально-революционные комитеты и их боевые подразделения – отряды революционной гвардии. Были провозглашены главные лозунги борьбы: «Долой оккупантов! Бейте их всеми средствами!», «Кровь за кровь, жизнь за жизнь!»[110].

К сожалению, основанный на платформе ЦК КПЧ единый национально-революционный комитет так и не смог наладить реальную работу, так как уже осенью 1941 года гестапо разгромило главный орган некоммунистического сопротивления – Центральное руководство отечественного сопротивления (UVOD), входившее в комитет. Не удалось начать работу и в Словакии.

Основной формой борьбы в протекторате в 1941 году был саботаж в промышленности и на транспорте. 29 июля 1941 года Клемент Готвальд по московскому радио так описывал тактику борьбы: «Нашим долгом как чехов, как граждан Чехословацкой республики, нашим долгом как нации и государства является внесение как можно большего вклада в военное поражение гитлеровской Германии… Как? Тем, чтобы каждый из нас, чехов, чтобы весь чешский народ понял, что помимо предыдущих средств борьбы нужны новые, более действенные и более чувствительные для оккупантов… Если движение на наших дорогах остановится, если бензин для нацистской армии при его транспортировке вытечет; если случится так, что несколько вагонов немецких боеприпасов взлетят на воздух на пути из фабрики; если окажется, что гранаты и бомбы, поставляемые чешскими заводами, во многих случаях не взрываются; если в результате нашей работы по инструкциям будут забиты различные железнодорожные узлы; если группа чехов, преследуемых гестапо, убьет гестаповских ищеек и с оружием в руках уйдет в лес… Все это будет свидетельством того, что чешский народ понимает знамение эпохи…»[111]

Фучик в нелегальной печати КПЧ (ноябрь 1941 года) писал: «…Каково же наше оружие? Мы якобы ничего не можем, и гитлеровские агенты с радостью убедили бы нас, что у нас, мол, так же мало надежды на успех, как у крота против танка, что мы так же слабы, как комариный укус. А все же они смертельно боятся этих укусов. Ну, хорошо. Если они так говорят, так давайте бороться комариными укусами. Если каждый день 70000 чешских железнодорожников насыплют в подшипники вагонов и паровозов хотя бы пару песчинок, это будет означать ежедневно 70 000 поврежденных вагонов и паровозов… Если более миллиона чешских рабочих военных заводов будут производить в день хотя бы на один винтик меньше, то это будет миллион винтиков, которых каждый день не будет хватать гитлеровской военной машине… Если каждый чех каждый день везде, где сможет, нанесет немецкой бестии пусть и самый слабый, но гарантированный комариный укус, то пребывание в чешских землях станет для нее адом. Она узнает, что… укус миллионов комаров означает верную смерть…»[112]

Призывы коммунистов к саботажу и медленной работе нашли в протекторате горячую поддержку. Например, в июне 1941 года производительность труда на газовом заводе Пльзени упала на 30 %. Выработка на предприятиях Брно упала настолько, что гестапо арестовало нескольких рабочих. 7 июля 1941 года начали забастовку рабочие-строители на нескольких предприятиях и рабочие завода «Авиа». На многих заводах рабочие отказывались трудиться сверхурочно. В августе 1941 года случаи саботажа были отмечены гестапо в Кладно, Остраве и на крупнейших оборонных заводах Шкоды в Пльзени. Всего в августе было зарегистрировано 25 случаев саботажа и 10 стачек.

В сентябре 1941 года компартия организовала движение РР (Pracuj pomalu – «Работай медленно»)[113]. Гестапо оценивало сокращение производства в этом месяце на 15-20 %.

9 сентября прекратил работу завод ЧКД в Праге (117 бастующих).

11 сентября 1941 года началась самая крупная за все время оккупации забастовка на заводе «Вальтровка», в которой участвовали около 2000 человек. Стачка была организована заводской ячейкой КПЧ, очень популярной на заводе. На «Вальтровку» немедленно приехало несколько машин с десятками гестаповцев, которые стали допрашивать рабочих, чтобы выявить зачинщиков. 69 рабочих были арестованы и отправлены в концлагерь Терезин. 59 из них вернулись через несколько дней, остальных перевели в концлагерь Маутхаузен на территории Австрии.

10 сентября 1941 года имперский протектор фон Нейрат в докладе Гитлеру о положении протектората характеризовал обстановку в чешских землях как очень напряженную. Чехи уверены в скором поражении Германии, писал он, и их сопротивление во многом вызвано известиями об упорных боях Красной армии на восточном фронте. Число акций саботажа растет под влиянием «вражеского радио». Гестапо отмечало в донесении от 4 сентября 1941 года: «…в целом по причине плохой ситуации со снабжением продуктами можно наблюдать среди рабочих растущее нежелание работать и склонность к забастовкам и саботажу»[114].

Именно плохое снабжение населения продовольствием коммунисты старались использовать как предлог для акций протеста, поскольку выдвижение открыто политических требований означало немедленный арест и отправку в концлагерь.

В сентябре 1941 года движение Сопротивления объявило о бойкоте печати в протекторате. С 14 по 21 сентября покупка газет сократилась на 87 %, а в Праге – на 98,5 %.

В сентябре 1941 года подпольный ЦК КПЧ обратился с воззванием к народу: «…У каждого из нас только один враг: Гитлер. У каждого из нас одна цель: жизнь и свобода нашего народа. Теперь наша судьба в наших руках. Каждого из нас ждет такое будущее, какими будут наши действия сейчас. Свобода – высшая ценность жизни, и она не дается даром. Только тот добьется ее, кто добудет ее в борьбе. Только в борьбе, в совместной борьбе сможем мы победить! А поэтому – все, все: в бой!»[115]

В протекторате поползли слухи, что всеобщее восстание перенесено на 28 октября 1941 года и что к зиме Германия потерпит окончательное поражение.

Гестапо и СС не могли подавить протестное движение в протекторате, хотя прибегали к массовым арестам. В июне 1941 года были арестованы 377 человек, в июле – 3007, в августе – 3494, в сентябре – 3619.

16 сентября 1941 года в резиденции протектора в Пражском Граде состоялось совещание с участием фон Нейрата, его заместителя Франка[116] и ведущих офицеров СС, гестапо и полиции безопасности. Обсуждалось напряженное положение в протекторате. Франк призвал принять «драконовские меры», в том числе ввести смертную казнь за любое проявление саботажа. Нейрат отказался, и Франк решил пожаловаться на него Гитлеру, втайне надеясь на пост протектора[117].

Гитлер, как и сам Франк, с детства ненавидел чехов как главных среди славян врагов немцев в Центральной Европе и ярых русофилов. В Австро-Венгрии, где родился и вырос Гитлер, чехи были самым многочисленным и политически активным славянским народом, решительно выступавшим против засилья немцев в культурной и общественной жизни всего государства. Если австрийские немцы (включая Гитлера) во всем ориентировались на Германию, то живущие в Австро-Венгрии чехи – на Россию как лидера и защитника мирового славянства.

Еще в школе юный Гитлер был предводителем группы немецких учеников, которые дрались с чехами во время русско-японской войны: немцы «болели» за Японию, чехи – за Россию. Если антисемитом Гитлер стал только после переселения в Вену, то славян, прежде всего чехов, он возненавидел гораздо раньше – еще на своей родине в Браунау и Линце.

Именно для того, чтобы лишний раз унизить своих давних врагов – народ с богатой и древней культурой мирового значения – Гитлер в 1939 году с радостью согласился на предложение министра иностранных дел Риббентропа назвать оккупированные чешские земли «протекторатом». За образец взяли статус Туниса, который в конце XIX века стал протекторатом Франции.

Ненависть Гитлера к чехам простиралась так далеко, что в 1939 году он заявил, что не может себе представить выступление чешских спортсменов в составе команды Германии на зимних олимпийских играх, которые должны были состояться в 1940-м.

Неслучайно Франк, знавший отношение фюрера к чехам, решил пожаловаться на мягкотелого фон Нейрата в расчете получить его должность.

Гитлер действительно принял решение отозвать «по состоянию здоровья» протектора фон Нейрата, которого он после доклада Франка счел слишком либеральным. Но надежды Франка – судетского немца, бывшего книготорговца, не только служившего заместителем фон Нейрата, но и возглавлявшего СС и СД в протекторате, – не оправдались. На совещании у Гитлера 21 и 22 сентября 1941 года исполняющим обязанности протектора был назначен еще более непримиримый и безжалостный человек – Райнхард Гейдрих, обергруппенфюрер СС и генерал полиции, шеф РСХА (Главное управление имперской безопасности) и тем самым всего репрессивного аппарата гитлеровской Германии. Задачей Гейдриха было немедленно и жестоко подавить протесты в протекторате и обеспечить нормальное функционирование оборонной промышленности и транспорта. Кроме того, он должен был «окончательно решить» в протекторате «еврейский вопрос». Уехав в Прагу, Гейдрих сохранил пост руководителя РСХА.

Гейдрих вполне разделял взгляды своего непосредственного начальника Гиммлера на судьбу славян: «Что станет с каким-то русским или чехом – это меня совершенно не интересует… Живут ли эти нации в благополучии или умирают от голода – это меня интересует только до тех пор, пока они нужны нам, нашей культуре как рабы. Если погибнут от истощения десять тысяч русских женщин, роющих противотанковые рвы, это меня будет интересовать лишь с одной точки зрения, готов ли этот ров»[118].

Гейдрих и раньше занимался делами протектората. Например, в начале 1941 года после захвата подпольной радиостанции ЦК КПЧ он приказал наладить с Москвой радиоигру. Гестапо не знало ключа к шифру и сначала решило отослать найденные и уже зашифрованные восемь радиограмм.

Не сомневаясь, что сопротивлением в протекторате руководят коммунисты, Гейдрих охарактеризовал ситуацию в Чехии и Моравии на момент своего вступления в должность исполняющего обязанности имперского протектора так: «За последние недели мы отмечаем развитие ситуации, которое характеризуется саботажем, деятельностью террористических групп, уничтожением урожая, медленной работой, что абсолютно ясно организуется большой организацией Сопротивления. В последнее время обстановка достигла такого накала, что можно говорить о непосредственной угрозе целостности рейха»[119].

Гейдрих прибыл в резиденцию протектора (Пражский Град) в воскресенье 28 сентября 1941 года и в тот же день объявил в протекторате чрезвычайное положение с 12:00: «Все действия, ведущие к нарушению общественного порядка, хозяйственной жизни или мирного труда, так же как недозволенное хранение огнестрельного оружия, боеприпасов или взрывчатых веществ, будут караться по законам военного времени. Это относится также к скоплению народа и всякого рода сборищам в закрытых помещениях или на улицах. Решения военно-полевых судов обжалованию не подлежат. Смертные приговоры приводятся в исполнение немедленно, через расстрел или повешение».

В истории чешского народа начался самый мрачный период массовых репрессий, который назвали «гейдрихиадой».

Казни видных представителей чешской общественности с целью устрашения населения начались уже 27 сентября. В этот день погибли бывшие генералы Йозеф Били и Гуго Войта. Били входил в руководство «Защиты нации» и был арестован еще в ноябре 1940 года. Он отказался надеть на глаза повязку и крикнул расстрельной команде: «Ну, стреляйте же, немецкие псы!»

В первый же день пребывания в должности Гейдрих дал указание арестовать главу правительства протектората Алоиса Элиаша по обвинению в государственной измене. Еще раньше, летом 1940 года, был арестован мэр Праги Отокар Клапка (родился в 1891 году, юрист, учился в Праге и Сорбонне). Он был сторонником консервативной и авторитарной системы власти, отчего нацисты и сделали его главой пражского самоуправления. Клапка, как и Элиаш, поддерживал связи с подпольной организацией «Защита нации».

Гестапо знало о связи Элиаша с Бенешем и уже в июле 1941 года подготовило на сей счет обвинительное заключение. При допросах Элиаша не били, он дал частично признательные показания и суд уже 1 октября 1941 года приговорил его к смертной казни. Президент протектората Гаха через Гейдриха попросил Гитлера о помиловании Элиаша. Гитлер в помиловании отказал, но исполнение приговора отложил.

Режим содержания Элиаша в тюрьме гестапо Панкрац был льготным: неплохое питание, длительные прогулки, разрешение на посещение жены. Через чешского стражника Элиаш мог переправлять на волю сообщения. Элиаш был своего рода заложником в руках немцев и залогом лояльности властей протектората.

Клапка был осужден на специальном заседании Немецкого народного трибунала, которое в виде исключения проходило в Праге 2 октября 1941 года. Через несколько часов заседания Клапка был «за поддержку противника и подготовку государственной измены» приговорен к смертной казни и 4 октября расстрелян командой СС.

После ареста Элиаша Бенеш тайно предложил Гахе в знак протеста подать в отставку с поста президента протектората, но тот никак не отреагировал. Было созвано заседание правительства протектората, на котором половина членов выступила за коллективную отставку, а другая половина хотела оставаться на своих местах. Гаха встретился с Гейдрихом и после этой беседы принял решение продолжать исполнение своих обязанностей, несмотря на репрессии против своего же народа.

Лондонское радио эмигрантского правительства Бенеша после этого впервые публично назвало его предателем.

В ответ в ноябре 1941 года Гаха заявил по радио: «Граждане, не слушайте подстрекательские речи эмигрантов… которые, призывая нас следовать их подстрекательским призывам по радио, могут только ввергнуть нас в большую катастрофу»[120]. В ответ на обвинения лондонского радио в предательстве Гаха ответил: «Господин Бенеш не видит того, что вижу я. Слезы матерей и жен, которые обращают ко мне свои отчаянные просьбы относительно своих сыновей и мужей, попавших в несчастье, будучи совращенными подстрекательскими радиопередачами. Он может позволить себе предаваться иллюзиям, строить воздушные замки и рисовать заманчивые картины будущего… У нас же нет другого пути, чем оставаться лицом к лицу с действительностью и действовать трезво, сообразно голым фактам реальности»[121].

Бенеш тоже ответил резко: «Так называемое правительство протектората и его президент (Гаха – Прим. автора.) уже не являются правительством». Он понимал, что если публично не открестится от Гахи на фоне массовых репрессий в Чехии, то пострадает и репутация самого эмигрантского правительства, которое до этого публично защищало Гаху как патриота.

Бенеш был возмущен тем, что Гаха его подставил, отказавшись подать в отставку. Ведь 20 марта 1941 года глава эмигрантского правительства писал в личном послании Гахе и Элиашу: «…необходимо, чтобы президент Гаха и правительство (протектората) были готовы по нашему требованию немедленно отказаться от своих функций, для доказательства того, что они не чувствуют себя связанными… во всем, что касается рейха и протектората. Мы же сможем истолковать здесь этот добровольный отказ как проявление чувств всей нации, которая требует полной свободы и не примет никакого компромисса с Германией»[122].

15 мая 1942 года Бенеш уже считал таких людей, как Гаха, «обременительными, если не опасными». «…В такой ситуации могут оказаться желательными какие-то насильственные действия: бунты, саботаж манифестации. Они были бы во имя и на благо нации, даже если бы это стоило больших жертв»[123]. Бенеш ясно понимал, что бездействие эмигрантских кругов на фоне активной подпольной работы КПЧ может окончательно подорвать и так невысокий на родине престиж лондонского правительства.

Гейдрих не стал арестовывать других видных представителей чешских органов протектората, хотя гестапо было известно об их связи с Лондоном. Мотивы такого подхода были чисто прагматичными. Гейдрих говорил: «Если бы мы хотели задержать всех, кто знал о связях с Лондоном, нам пришлось бы арестовать значительно больше людей. Но я выбрал только тех, кто занимал ключевые позиции, а остальных, кто знал что-либо, оставил в покое и делал вид, будто нам ничего не известно. Я не считал целесообразным полностью опустошать эту территорию, иначе кто бы здесь работал»[124].

Каждый день газеты протектората публиковали списки казненных. Были убиты все попавшие в руки гестапо члены ЦК КПЧ и другие видные коммунисты (Отто Сынек, Франтишек Кржижек, Ян Крейчи, Вацлав Кржен и т. д.).

2 октября 1941 года на совещании высших немецких чинов протектората Гейдрих изложил свои задачи: «…Директива фюрера гласит: «Надо со всей определенностью и решительностью обеспечить полное понимание чешским населением своей подчиненности империи и необходимости покориться ей. Немцы, со своей стороны, должны знать, что эта территория составляет часть империи и что они пользуются тут всеми правами и играют руководящую роль»… Фюрер сказал мне: «Помните, что всюду, где целостность империи находится под угрозой, я пошлю достойного руководителя СС и возложу на него миссию восстановить эту целостность». Из слов фюрера вы можете сделать вывод, какова миссия СС в этой стране и тем самым моя личная миссия… Империя не позволит шутить с собой – она здесь хозяин. А это значит, что ни один немец не спустит ничего чеху, что он будет действовать таким же способом, как он действовал у себя в рейхе по отношению к евреям. Не должно быть такого немца, который бы мог сказать о ком-нибудь из здешних жителей: «Хотя он и чех, но вполне приличный»… Чех должен видеть, что немец – господин с головы до пят»[125].

Гейдрих сделал упор на необходимости выжать из чешской промышленности максимум возможного для военной машины Германии: «Мы должны разъяснить – средствами пропаганды, различными мероприятиями и так далее, причем достаточно выразительно, – чехам выгоднее всего добросовестно работать, пусть даже они и питают тайную надежду, что, если дела нашей империи пошатнутся, они снова получат свободу. Последнее нас не волнует. Мне нужно, чтобы рабочий, чешский рабочий, в полной мере участвовал в военных усилиях Германии, чтобы полностью использовать чешскую рабочую силу в здешней мощной военной промышленности, чтобы продолжать наращивать производство оружия… С этим прямо связано то, что мы, естественно, должны дать чешскому рабочему столько жратвы, если говорить прямо, чтобы он мог выполнять свою работу»[126].

Таким образом, Гейдрих действовал методом кнута и пряника, увеличивая отпуск продуктов по карточкам для рабочих. Была повышена и заработная плата. Заодно это лишало Сопротивление удобного лозунга-прикрытия для организации забастовок.

Выдача жиров по карточкам рабочим была повышена до уровня немецких рабочих в Германии. Были открыты столовые на предприятиях. Рабочим давали велосипеды, чтобы они могли быстрее добираться до рабочих мест, и выделили бесплатно до 200 тысяч пар обуви. Стали выплачивать пособия на детей, а рабочим военной промышленности предоставили отпуска для отдыха[127].

С 1 мая 1942 года (нацисты использовали именно этот пролетарский день солидарности) отпуска предоставили 7 тысячам рабочих военной промышленности. Гейдрих перенес праздник на субботу, и у рабочих стало два выходных дня. Среди них бесплатно распределялись билеты в кино, театры и футбольные матчи, которые специально переносились на праздничные дни.

В 1940-1941 гг. производство в военной промышленности протектората выросло на 13 %. Еще в феврале 1941 года для всего населения от 18 до 50 лет была введена трудовая повинность. Рабочий день был увеличен до 11-12 часов. 400 тысяч чехов работали в Германии, причем сначала на добровольной основе, затем принудительно. Однако режим труда для них был гораздо более щадящим, чем для польских и советских рабочих, насильно угнанных в Германию.

На 25 сентября 1941 года в рейхе трудились 140052 работника из протектората, на 20 января 1942 года – 140693, на 31 декабря 1942-го – 209278.

Чтобы сохранить спокойствие в протекторате, Гейдрих даже решил отставить планы его германизации, которые ранее предусматривали постепенное выселение чехов и переселение на их место немцев из восточноевропейских стран, в том числе и из СССР. В Чехию переселили только 9 тысяч немцев, в основном из Добруджи[128]. Германизацию проводили через постепенное ограничение количества чешских школ: начальных – с 5710 до 5469, средних – с 159 до 118[129]. Вузы были закрыты с 1939 года, но в 1943-м группе из 100 чешских студентов разрешили учиться в рейхе. Театры продолжали работать, выходили книги на чешском языке.

Но планы германизации отнюдь не были абстрактными идеями. В начале 1942 года под видом введения немецких удостоверений личности началось врачебное освидетельствование населения, чтобы отобрать тех чехов, которые были расово пригодны для ассимиляции с немцами. Предлогом для обязательного прохождения медкомиссии называлась борьба с туберкулезом.

Гейдрих исходил из того, что у 50 % чехов есть немецкие корни и их «можно вернуть германской нации». Однако результаты осмотров были явно неутешительными с расовой точки зрения. Расовое ведомство СС (пражское отделение) сообщало летом 1942 года: «Предыдущие обследования показали, что расовый состав чешского населения выявил более сильные восточные и восточно-балтские черты, чем в среднем у немецкого народа, причем есть даже заметные среднеазиатские вкрапления»[130]. Тем не менее в конце 1942 года Гиммлеру было доложено, что примерно половина чехов годны для германизации.

Гейдрих в феврале 1942 года считал главным методом германизации отправку как можно большего количества чехов на работу в рейх, чтобы «они уже не вернулись».

Как и в рейхе, немцы в протекторате вели массовое истребление еврейского населения при активном содействии правительства протектората. С 4 июля 1940 года власти протектората издали предписания, ограничивавшие участие евреев в общественной жизни[131]. Например, им запрещалось посещение большинства общественных мест: некоторых улиц, парков, кафе, театров, кинотеатров, библиотек и т. д. Они могли покупать товары в магазинах только в течение двух часов в день – с 15:00 до 17:00. Евреям запретили даже держать домашних животных. За невыполнение этих норм предусматривалось тюремное заключение.

Уже с 1 сентября 1941 года евреи старше шести лет могли появляться на улице только с нашитой на одежду шестиконечной звездой и надписью «Jude». На евреев распространялась обязательная трудовая повинность.

10 октября 1941-го Гейдрих созвал в Граде совещание высших чинов СД и полиции безопасности с целью «окончательно решения еврейского вопроса в протекторате». Было констатировано, что в Чехии и Моравии живут 88 тысяч евреев, и решено немедленно отправить их в «генерал-губернаторство» (Польшу) и в концлагерь Терезин на территории самого протектората. Большинство чешских евреев были уничтожены в Освенциме, Майданеке, Треблинке и самом Терезине. К апрелю 1945 года в Терезин депортировали 77 603 евреев из протектората[132]. Примерно столько же лиц еврейской национальности были убиты в Чехии и Моравии за время оккупации.

В октябре 1941 года Гейдрих распорядился «эвакуировать» из протектората всех цыган. Весной следующего года он приказал, чтобы на их удостоверениях личности была поставлена буква Ζ (Zigeuner – цыган по-немецки). Цыгане были поделены на три группы: «цыгане», «цыгане-полукровки» и «бродяги цыганского типа». В первые две группы входили люди со смуглой кожей и темными волосами. Их арестовали и отправили в концлагеря – примерно 3000 чешских цыган было уничтожено в Освенциме. Немцам помогли списки чешской полиции, которая еще в 1927 году заставила всех неоседлых цыган свыше 14 лет получить специальные удостоверения личности. Аресты цыган в 1941-1942 гг. по заданию СС проводила чешская полиция, часто при поддержке местного населения.

Гейдрих говорил: «Все мероприятия, могущие вызывать возмущение, вменяйте в обязанность проводить самим чехам. Немцам же вменяйте в обязанность осуществлять то, что может вызвать одобрение»[133].

Главный удар «гейдрихиады» обрушился на компартию. В октябре 1941 года Гейдрих рапортовал в Берлин о задержании за первый месяц своего правления 10227 коммунистов. Каждый день в Праге появлялись большие красные плакаты, на которых сообщалось о расстреле семи чехов.

10 ноября 1941 года шеф пражского гестапо Гешке[134] докладывал: «…Только в Чехии были с момента начала русской войны арестованы 1275 человек, в основном функционеров нелегальной КПЧ. Только в сентябре – октябре (1941 года) было обнаружено в Чехии 18 коммунистических заводских ячеек, в основном на оборонных предприятиях. О том, насколько интенсивной является подобная деятельность на предприятиях, можно судить хотя бы по тому, что только в одной мастерской Чехословацких железных дорог была обнаружена ячейка с 55 членами, причем арестовать попутчиков и сочувствующих не представляется возможным, так как тогда вся мастерская, которая интенсивно работает на немецкие имперские железные дороги, будет выведена из строя»[135].

Если раньше арестованных чехов еще судили для проформы (обычно в немецких судах в Дрездене), то Гейдрих по указанию Гитлера «экономил работу судей», и арестованных коммунистов на основе указа об осадном положении расстреливали или гильотинировали без всякого суда. 17 октября 1941 года Гейдрих поручил СД и полиции безопасности «выработать предложения», какими способами надо проводить казни, чтобы «внешне возникало впечатление, что в протекторате царит полное спокойствие»[136].

В день в конце 1941 года казнили по 10-15 человек, иногда и до пятидесяти.

Особое внимание гестапо уделяло предотвращению любых попыток объединения движения Сопротивления. Глава СД и полиции безопасности протектората Франк после войны признавал: «Из опасений, что группы чешского Сопротивления могут образовать политический и идейный единый фронт чешского народа против национал-социалистского рейха, против этих кругов… велась борьба всеми силами, чтобы их систематически деморализовать…»[137]

Как уже упоминалось, здесь нацисты достигли больших успехов: некоммунистическое Сопротивление было к началу 1942 года настолько разгромлено, что уже не существовало как единый организм.

Коммунисты, несмотря на террор, работу не прекратили. Только в июле – октябре 1941 года на территории протектората был обнаружен 21191 экземпляр подпольной коммунистической печати и листовок (в январе – июне 1941 года – 1397 экземпляров).

Партией после разгрома первого состава нелегального ЦК в начале 1941 года руководили ведущие активисты пражской организации КПЧ (Шумбера, Выскочил, Покорны). Но в ходе реализации осадного положения, которое сопровождалось массовыми облавами, был 27 октября 1941 года арестован Милош Красны, который фактически держал в своих руках все нити организационных связей нелегального аппарата КПЧ. В пражской организации тем не менее даже в конце 1941 года было 700 человек, регулярно плативших членские взносы. Подпольная типография находилась в одном из подвалов обычного жилого дома. Станки так шумели, что приходилось работать только днем.

По инициативе члена второго состава подпольного ЦК КПЧ Шумберы была образована специальная техническая группа коммунистов, которая добывала взрывчатку и изготовляла самодельные мины для актов саботажа. Коммунистический союз молодежи организовал под видом кружка филателистов разведывательно-диверсионную группу под руководством Олдржиха Штанцла и Иржи Штрикера. Группа два раза неудачно пыталась взорвать линию электропередачи (заряд оказался недостаточной мощности), которая снабжала светом половину Праги. После провозглашения осадного положения Штанцл был арестован 15 октября 1941 года[138].

10 октября 1941 года в подпольном «Руде право» появилась статья с ответом Гейдриху под характерным названием «Мы были и будем»: «…Мы знаем, что варварский террор, начатый гитлеровскими псами Гейдрихом и Франком, – не что иное, как проявление беспомощности, попытка сломить прежними средствами волю нашего народа к жизни. Это проявление страха перед приближающимся часом неминуемой расплаты… Мы еще больше снизим темп производства, усилим еще больше бойкот всего нацистского, повысим уровень саботажа…»[139]

Главными способами борьбы подпольных ячеек КПЧ стали в конце 1941 года перерезание тормозных шлангов вагонов и выведение из строя подшипников подвижного состава, в которые насыпали песок. Железнодорожникам даже запрещали носить на работу карманные складные ножи. В сентябре 1941 года на железных дорогах было зарегистрировано 94 случая саботажа, а за первую неделю октября – 64. Всего в октябре 1941 года гестапо зафиксировало в протекторате 283 случая саботажа, в том числе 236 случаев повреждения тормозных шлангов вагонов. Было также выявлено 12 поджогов и четыре случая порчи телефонных линий. Несмотря на осадное положение, в октябре 1941 года все же были отмечены три забастовки.

Большинство участников этих отважных акций были людьми молодыми, и 20 ноября 1941 года чехословацкая радиостанция в СССР «За национальное освобождение» начала передавать специальные молодежные программы. В самом протекторате партия начала издавать нелегальный журнал «Вперед» с подзаголовком «Газета молодых». Одним из авторов «Вперед» был Фучик.

В феврале 1942 года он писал в подпольном номере «Руде право» (газета выходила примерно раз в месяц): «Мы приветствуем вас из глубокого подполья, герои Красной армии! Приветствуем тех, кто с великолепным мужеством и самоотверженностью борется за свободу своей отчизны и тем самым за нашу свободу и свободу всех порабощенных народов Европы. Когда-то, оставленные всеми другими, мы верили в вас и в вашу силу и из нее черпали свою энергию для сопротивления самым зверским поработителям, каких только знает история. Мы знали, что придет час, когда вы сумеете разбить военную машину мирового фашизма. Час этот настал. Мы понимаем, что это должно означать и для нас, ибо антигитлеровский фронт проходит и по нашей земле.

Поэтому к своему братскому приветствию мы присоединяем обещание, что в эти решающие дни мы сделаем все, чтобы как можно скорее нанести поражение Гитлеру. Мы будем подрывать его тылы, выводить из строя его транспорты на нашей территории, саботировать военное производство и всеми силами и средствами бороться против того, чтобы наш общий враг не смог воспользоваться нашей страной и ее народами для отдаления дня своей катастрофы, к которой вы его гоните. Связанные с вами в решающей борьбе против Гитлера не на жизнь, а на смерть – мы победим!»[140]

И все же террор Гейдриха возымел свои результаты. Весной 1942 года было зарегистрировано только 36 случаев саботажа.

Между тем эмигрантское правительство Бенеша и его союзники из властей протектората были сильно дискредитированы в глазах чешского населения своим бездействием. Несмотря на явный коллаборационизм Гахи, отношение к нему в Лондоне принципиально не изменилось. 15 сентября 1941 года в телеграмме посланнику в Москве Фирлингеру министр иностранных дел в правительстве Бенеша Масарик писал: «Мое отношение к Гахе и всему режиму (протектората) ты знаешь… Я отказываюсь нападать на них и вообще полемизировать с людьми, которые по существу идут с нами. Это была бы неразумная политика»[141].

Бенеш поддерживал Гаху, потому что рассчитывал опереться на государственный аппарат протектората после разгрома Германии и не дать коммунистам создать новые органы власти. В июне 1941 года англичане в одном из меморандумов так отразили взгляды Бенеша на сей счет: «…Пока что он стоит на той точке зрения, что… правительство Гахи должно остаться. И именно потому, что в наступившем хаосе необходимо как можно дольше сохранить чешский административный аппарат в интересах сотрудничества с Лондоном. Особенно в случае падения Германии следует предотвратить социальный и политический переворот и помочь государственной машине быстро провести перестройку согласно указаниям лондонского правительства»[142].

Чтобы восстановить пошатнувшийся авторитет эмигрантского правительства, глава разведслужбы Моравец задумал осуществить теракт против Гейдриха силами спецподразделений чехословацкой бригады в Англии. Англичане идею одобрили. Есть даже версия, что именно британская разведка и подсказала Моравцу саму идею покушения. Якобы англичане опасались, что Гейдрих может раскрыть сотрудничество с английской разведкой главы абвера (военной разведкой Германии) адмирала Канариса.

На самом деле никаким борцом Сопротивления Канарис не был, на английские спецслужбы не работал, а Гейдрих его уважал и считал своим учителем в деле разведки.

Британские коммандос из SOE (Special Operations Executive – Командование специальных операций, секция разведслужбы МИ-6) в 1941 году по просьбе Моравца обучили несколько десятков чехословацких десантников-добровольцев. Все кандидатуры одобрял лично Моравец. Бойцы-парашютисты проходили обширную подготовку. Например, их ставили на доску, которую затем выбивали из-под ног. В падении десантник должен был достать пистолет и попасть в мишень. Учили также обращению с взрывчаткой, азбуке Морзе и топографии, а также борьбе без оружия.

Заброска групп в протекторат началась осенью 1941 года. Всего за время войны на оккупированную территорию были заброшены около 80 парашютистов. В их задачу входило налаживание связи с разгромленными некоммунистическими группами Сопротивления, сбор разведданых, саботаж и диверсии.

Двое из десантников, ротмистры Ян Кубиш и Йозеф Габчик (группа «Антропоид») с третьей попытки были сброшены в Чехии 29 декабря 1941 года с заданием убить Гейдриха или его заместителя Франка. Об этом задании знали в Лондоне только четыре человека, в том числе Моравец и Бенеш. На том же самолете были сброшены еще две группы – «Сильвер А» и «Сильвер В».

Все три группы оснастили одинаково: самым ценным в их арсенале являлись бомба с современным английским взрывателем и пистолет-пулемет «стен», который можно было быстро разобрать и собрать.

Группу «Антропоид» сбросили совсем в другом районе, чем предполагалось, и парашютисты едва не упали прямо на тротуары Праги. По счастливой случайности они наткнулись на членов довоенной военно-спортивной организации «Сокол», которые и прятали их на квартирах друзей и знакомых несколько месяцев. Подготовленная англичанами одежда, купленная у еврейских беженцев из протектората, оказалась не совсем годной, а на белье парашютистов вообще не были удалены английские метки.

Первоначально Габчик и Кубиш хотели напасть на жилую резиденцию протектора в замке Паненске Бржезаны, но он надежно охранялся. Поэтому покушение провели 27 мая 1942 года на одной из пражских улиц, где открытый «мерседес» протектора с пуленепробиваемым лобовым стеклом снижал скорость на крутом повороте.

Гейдрих в этот день ехал на работу в Град, а оттуда должен был лететь в Берлин. В семиместной машине кроме него был только водитель обершарфюрер СС Кляйн. Один из парашютистов, Валчик, дал Габчику и Кубишу из-за поворота сигнал с помощью карманного зеркальца, увидев приближавшуюся машину. Габчик достал из-под плаща «стен», быстро собрал его и нажал на спусковой крючок, целясь прямо в машину. Но «стен» не сработал: первый патрон плохо вошел в ствол. Есть мнение, что Габчик не выстрелил специально, чтобы не попасть в прохожих на тротуаре с другой стороны автомобиля.

Водитель, следуя инструкции о том, как действовать при покушениях, остановил машину, и это дало возможность Кубишу в 10:31 прицельно бросить в Гейдриха бомбу. Тем не менее бомба взорвалась, чуть не долетев до Гейдриха, повредив заднее колесо и дверцу автомобиля. Сам Кубиш получил ранение мелким осколком в лицо. Гейдрих и его водитель выскочили из машины с пистолетами и бросились за десантниками. Однако Гейдрих выяснил, что в его пистолете нет магазина, и вернулся к машине. Там он опустился на сиденье – взрывом ему сломало ребро, и осколки от взрыва попали ему в селезенку.

Кубиша попытались задержать несколько пассажиров остановившегося рядом трамвая, и он выстрелами в воздух пробил себе дорогу в толпе. Он сел на свой велосипед и добрался до конспиративной квартиры. Преследуемый Кляйном Габчик забежал к мяснику, который оказался сторонником нацистов и попытался его схватить. Тогда Габчик выстрелил в ногу ворвавшемуся в лавку Кляйну и скрылся в переулках Праги.

Между тем одна из женщин узнала Гейдриха, в бессилии пытавшегося пнуть ногой лежавший рядом английский автомат, и принялась искать машину, чтобы доставить его в больницу. Примерно в 11:00 на машине, перевозившей обувной крем, протектора наконец доставили в больницу. Гейдрих требовал перевезти его в Берлин, но операцию решили делать на месте. 3 июня 1942 года Гейдрих впал в кому, а в 4:30 4 июня умер[143]. Причиной был сепсис всего организма. Не исключено, что бомба была отравлена. По крайней мере, бомбы с добавлением токсинов в Англии в годы войны выпускались.

Сразу же после покушения заместитель Гейдриха Франк объявил о введении в протекторате осадного положения. Были взяты заложники. За выдачу парашютистов была установлена премия в миллион имперских марок. В витрине на Вацлавской площади Праги были выставлены брошенные Габчиком и Кубишем вещи – велосипед и плащ. За информацию о владельцах этих вещей было обещано 10 тысяч крон. Перед фильмами в кинотеатрах крутили специальный ролик, где тоже демонстрировали эти вещи.

Всех жителей протектората старше 16 лет обязали до 29 мая получить новые удостоверения личности. Ослушавшиеся подлежали автоматическому расстрелу при задержании.

28 мая 1942 года Франк вылетел для доклада в ставку Гитлера. Гиммлер доложил фюреру, что теракт совершили парашютисты из Англии (об этом свидетельствовал тип взрывателя бомбы), и предложил в качестве ответной меры уничтожить с воздуха какой-нибудь английский город. Гитлер спросил: «А что вы думаете делать с этой чешской сволочью?» Франк предложил провести массовые облавы, взять заложников и постепенно казнить их и членов их семей, пока сами чехи не выдадут покушавшихся. В Прагу для устрашения предполагалось ввести танки. Гитлер на это заметил, что надо бы казнить десять тысяч чехов[144]. Франк доложил также, что Гаха в «ужасе» от случившегося и предлагает добавить от имени правительства протектората вознаграждение за поимку террористов.

Однако Франк опять не получил столь желанную должность протектора. Исполняющим обязанности вместо Гейдриха стал группенфюрер СС Курт Далюге, с 1936 года руководивший обычной (неполитической) полицией рейха. Гитлер предложил Франку и Далюге брать пример с англичан, которые мастерски управляют туземцами в Индии.

Примечательно, что в день покушения на Гейдриха Лондон передавал некоммунистическому сопротивлению следующие инструкции: «С политической и пропагандистской точки зрения – а она в нашей ситуации бесконечно важна –…антинемецкая активность бесполезна, если она не может быть оценена и использована в соответствующих местах»[145].

Габчик и Кубиш скрывались вместе с другими пятью парашютистами в холодном подвале-склепе православной церкви Кирилла и Мефодия в Праге, пережидая массовые облавы и аресты, захлестнувшие протекторат. Подпольщики снабжали их питанием.

Между тем министр народного просвещения протектората Эмануэл Моравец, которого, кстати, в Лондоне одно время хотели ликвидировать вместо Гейдриха как ярого коллаборациониста, заявил после возвращения из Берлина: «Горе чешскому народу, если не найдутся злодеи, убившие господина генерала Гейдриха… Горе, горе, повторяю я трижды. В этом не может быть никаких сомнений… Не дестятки и даже не тысячи писем с выражением преданности, благодарности и любви нужны для спасения чешской нации – для этого требуется всего лишь несколько слов, которые помогут найти злодеев»[146].

Среди населения Чехии предателей не нашлось. Но они нашлись среди тех, кого Моравец направил в Чехию в качестве десантников.

Каждый день по радио читали списки казненных чехов-заложников. Во время массовых арестов и облав были задержаны более 4500 человек. Во время одной из облав в Праге, в ночь с 27 на 28 мая 1942 года случайно была обнаружена квартира лидера подпольного ЦК КПЧ Яна Зики – единственного члена первого нелегального состава ЦК, который смог избежать ареста в 1941-м.

Чтобы не подвергать опасности семью Прейслер, предоставившую ему кров, Зика попытался спуститься из окна на бельевой веревке, но она оборвалась, и он упал на бетонную дорожку, повредив позвоночник. В беспомощном состоянии Зика был арестован гестапо, но на допросах, несмотря на пытки, не сказал ничего. Он не назвал даже своего имени, и немцы сначала не знали, кто попал к ним в руки. Когда личность задержанного все же была установлена, Гиммлеру сообщили об этом в срочном донесении. Зика скончался в гестапо.

Позднее были арестованы и убиты члены подпольного руководства КПЧ Шумбера, Черны и Покорны. Последний при проверке документов в трамвае пытался выпрыгнуть на полном ходу, но был ранен и арестован.

Таким образом, к июлю 1942 года был ликвидирован второй состав нелегального ЦК КПЧ. Новое руководство стал осторожно формировать Йозеф Молак, который во время «гейдрихиады» одно время скрывался в сточных каналах.

В протекторат перебросили десятки тысяч криминалистов и полицейских из рейха. Франк отдал указание: «Предписываю в служебное и неслужебное время обязательно и немедленно применять огнестрельное оружие при малейшем подозрении на оскорбительное отношение со стороны чеха либо при малейшем сопротивлении при аресте. Лучше десять чехов мертвых, чем один оскорбленный или раненный немец»[147].

В первые дни июня за «одобрение покушения» был расстрелян 231 человек, за сокрытие оружия – 42 человека, за связь с заграницей и «укрывательство врагов рейха» – 343, за несообщение места жительства – 77. Было проверено 36 тысяч домов.

Через несколько недель Франк рапортовал Гитлеру: «Строгие меры, индивидуальные политические мероприятия, искусственно создаваемая атмосфера и планомерно возрастающее напряжение нервов чешского населения вели к постепенному усилению страха и распространению слухов о готовящемся уничтожении всей нации…»[148]

Слухи о планируемом немцами уничтожении всех чехов еще больше усилились после варварской расправы оккупантов над жителями села Лидице.

Повод для этого акта геноцида был следующим. 3 июня 1942 года по почте на фабрику Пала пришло письмо, адресованное некой работнице фабрики Андуле. Хозяин завода Ярослав Пал, который контролировал переписку всех своих служащих, вскрыл письмо, и оно показалось ему подозрительным. «Дорогая Андичка, прости, что пишу тебе так поздно, но ты, вероятно, меня поймешь. Ведь ты знаешь, что у меня много работы и забот. То, что я хотел сделать, я сделал. В тот роковой день я спал где-то в Чабарне. Я здоров. До свидания. Эту неделю, да и потом мы уже не увидимся. Милан».

Пал решил, что письмо может относиться к покушению, и сдал его в чешскую полицию. Адресата – Анну Марушакову – арестовали. Вскоре нашли и автора послания – рабочего из Праги Вацлава Ржигу. Тот уверял, что женат и хотел письмом отделаться от своей подруги, ничего не знавшей о его семейном статусе. Поэтому он сделал вид, что участвует в подпольной деятельности и должен скрыться в лесах.

Однако гестапо нужен был для рапорта в Берлин хотя бы какой-нибудь успех в деле поиска диверсантов, и оно упорно допрашивало несчастных. Во время допроса было упомянуто имя некоего Горака из деревни Лидице, который в 1939 году бежал за границу (Ржига якобы когда-то просил Марушакову передать привет семье Горака от их сына). У кладненского гестапо были данные, что одного из парашютистов видели в Лидице. В деревне провели обыски, но ничего подозрительного не обнаружили.

Тем не менее Франк во время похорон Гейдриха в Берлине 9 июня 1942 года предложил Гитлеру полностью ликвидировать Лидице и получил согласие. Взрослых мужчин было приказано убить, женщин отправить в концлагерь, а детей – в рейх для германизации. Саму деревню велено было сжечь и сровнять с землей.

Вечером 9 июня Лидице окружили отряды СС и немецкой полиции. У людей отбирали все ценные вещи, сельхозинвентарь и скот. Мужчин старше 15 лет собирали в хлеву усадьбы семьи Горак, женщин и детей – в здании школы. Рано утром 10 июня в Лидице прибыл сам Франк, чтобы лично руководить «акцией». Мужчин стали выводить по 8-10 человек и расстреливать. Всего были убиты 173 человека, самому старшему из которых было 84 года, а младшему – 14 лет. Все дома, школа и костел были политы бензином и сожжены. Были срублены все деревья (оставили только одну грушу, которая показалась немцам уже засохшей), на сельском кладбище вырыли все могилы. Деревню сравняли все с землей, засыпав даже рыбный пруд. Все снималось на кинопленку.

В Кладно лидицких детей проверяли три дня, чтобы выявить, насколько они подходят для германизации. 88 детей отвезли в Лодзь, где для германизации отобрали семерых. Остальных отправили в концлагерь Хелм и там уничтожили в машине-душегубке выхлопными газами, которые отводились в закрытый наглухо кузов. В немецких семьях войну пережили 17 детей.

184 женщины из Лидиц были отправлены в женский концлагерь Равенсбрюк в Германии. За время войны в лагерях и на этапах погибли 53 лидицкие женщины. Некоторые из них сошли с ума. Четырех беременных женщин отправили в ту же больницу, где умер Гейдрих, где им сделали принудительный аборт, после чего тоже отправили в концлагерь.

Всего в Лидицах нацисты уничтожили 340 человек, в том числе 192 мужчины, 60 женщин и 88 детей.

Через две недели после Лидиц, 24 июня 1942 года, немцы сожгли состоявшую из восьми домов деревню Лежаки за то, что там прятали радиопередатчик «Либуше» группы «Сильвер А». 33 взрослых жителя были расстреляны, 11 детей – отправлены в газовые камеры.

16 июня 1942 года в пражское гестапо явился Карел Чурда, парашютист из Англии. У него истек срок регистрации, и он от страха решил сдаться, чтобы уйти от расстрела.

Чурда, родившийся в 1911 году, был военнослужащим чехословацкой армии, а после оккупации – финансовой стражи (таможни). Летом 1939 года он сбежал в Польшу, откуда завербовался во французский Иностранный легион. В июле 1940 года эвакуировался вместе с чехословацкими частями в Англию, где служил в автороте. С сентября 1941 года стал парашютистом в составе группы «Аут Дистанс».

Как только сослуживцы Чурды узнали, что он отобран для выполнения спецзаданий, они направили генералу Ингру письменный протест, в котором говорилось: «(Чурда) имеет склонность к алкоголизму, несерьезен, два раза пытался провернуть аферу с фиктивным браком в английских семьях, восхищается Гитлером и даже заявил, что сделал глупость, когда ушел за границу, так как мог бы якобы спокойно служить в войсках или полиции протектората». Ингр передал письмо солдат Моравцу, а тот наложил на него резолюцию: «Но зато он хороший спортсмен, физически сильный и его можно послать (в Чехию)…»[149]

Чурда в составе группы «Аут Дистанс» (всего три человека) был сброшен над Чехией 27 марта 1942 года.

Когда дрожащий от страха Чурда 16 июня явился в гестапо, комиссар гестапо Янтур спросил, чего он так боится. «Чурда заявил, что может дать нам сведения, которые помогут обнаружить участников покушения на Гейдриха. Я тотчас же подал ему руку и пообещал, что ни с ним, ни с его близкими ничего не произойдет…»[150]

Чурда рассказал, кому принадлежат некоторые выставленные в витрине на Вацлавской площади вещи, и гестапо быстро вышло на семьи, которые обеспечивали едой парашютистов в пражской церкви Кирилла и Мефодия. Позднее Чурда безуспешно пытался покончить жизнь самоубийством. Нацисты выплатили ему полмиллиона немецких марок (из двух миллионов, обещанных за поимку убийц Гейдриха). Остальные деньги получили другой предатель, парашютист Вильям Герик[151] и еще 53 доносчика из протектората, сообщившие разные мелкие подробности, относящиеся к делу.

Чурде выдали документы на имя Карла Йергота, и он женился на немке. Активно работая на гестапо, он помог выявить еще несколько парашютистов. Со временем Чурда запил, и гестапо все реже прибегало к его услугам. 15 мая 1945 года добровольно сдался чехословацким властям, был приговорен к смерти и 29 апреля 1947-го казнен.

Дело Гейдриха вел сотрудник гестапо Паннвиц, который затем расследовал дело советской разведывательной сети в Западной Европе («Красная капелла»).

18 июня 1942 года в 4:10 утра православный храм Кирилла и Мефодия, где скрывались Габчик, Кубиш и пятеро других парашютистов, окружили более 800 эсэсовцев и гестаповцев, в том числе 17 офицеров. Франк приказал взять парашютистов живыми. Но предложение сдаться было отвергнуто, и парашютисты оказали ожесточенное сопротивление. Немцы кидали в подвал гранаты, пускали туда слезоточивый газ и даже вызвали пожарных, чтобы те через пожарные рукава затопили подвал. Все семеро парашютистов яростно отстреливались, приберегая по последнему патрону для себя. При этом командующий силами СС бригадефюрер фон Тройенфельд в докладе Далюге утверждал, что эсэсовцы все же взяли двух парашютистов живыми, хотя и тяжело раненными. Однако гестапо «поправило» в своем отчете коллег из СС, отметив, что все десантники погибли от собственных выстрелов в голову.

Всех служителей церкви Кирилла и Мефодия осудили и казнили. Затем нацисты вообще распустили православную церковь в протекторате.

Нацисты продолжали мстить безоружному населению Чехии. Вскоре появилось официальное сообщение о ликвидации деревни Лежаки: «24 июня поселок Лежаки у Лоуков (вблизи Хрудима) был сравнен с землей. Взрослое население, согласно законам военного времени, расстреляно. Жители Лежаков укрывали чешских агентов-парашютистов, сыгравших основную роль в подготовке покушения на обергруппенфюрера СС Гейдриха. Они пытались спасти их от преследования полиции. Член протекторатного жандармского корпуса, в ведении которого находился поселок, опасаясь ареста, покончил жизнь самоубийством»[152].

Всего, исключая жителей Лидице и Лежаков, после покушения на Гейдриха было арестовано 3188 чехов. 1357 приговорили к смертной казни[153]. При этом почти 500 человек расстреляли только за одобрение покушения. Около 4 тысяч чехов, у которых были родственники за границей, направили в специальные лагеря в Моравию.

В июле 1942 года немцы расширили список преступлений, за которые полагалась смертная казнь: подделка удостоверений личности или передача своего удостоверения третьим лицам.

Покушение на Гейдриха не имело никакого военного значения. Наоборот, оно, по сути, пошло на пользу немецкой военной машине: ответные репрессии нацистов настолько ослабили все движение Сопротивления, особенно коммунистического, что количество актов саботажа резко сократилось. Конечно, это не умаляет безусловного героизма парашютистов, ставших гордостью Чехословакии.

Пока чешское движение Сопротивления вместе с Красной армией истекало кровью в борьбе против нацизма, чехословацкие воинские соединения на Западе продолжали вести относительно спокойную жизнь.

В определенной мере покушение на Гейдриха было призвано замаскировать нарочитую пассивность правительства Бенеша в деле организации чехословацкой воинской части в СССР, то есть в том месте, где она могла бы реально принять участие в боях. При этом Бенеш, исповедуя тактику проволочек, исходил из двух соображений.

Во-первых, он хотел, чтобы основой чехословацкой воинской части была бригада в Англии, которой, по его замыслу, предстояло сделаться кадром послевоенной армии обновленной ЧСР. Так как бригада почти не пополнялась, Бенеш не спешил направлять ее на фронт из опасения, что она понесет там невосполнимые потери.

Во-вторых, Бенеш понимал, что чехословацкая часть на советско-германском фронте может не только стать гораздо более многочисленной, чем бригада в Британии, но и добиться славы в боях. И в этом случае именно она станет основой послевоенной армии. Так как эта часть сражалась бы бок о бок с Красной армией, она, по мнению Бенеша, неизбежно должна была подпасть под влияние как Сталина, так и КПЧ.

Поэтому глава чехословацкой военной миссии в Москве Пика по указанию Бенеша всячески затягивал формирование чехословацкой части в СССР как раз в то время, когда положение Красной армии было особенно тяжелым. Тормозил Пика и создание разведывательных групп из военнослужащих бывшего легиона Людвика Свободы, которые ГРУ РККА хотело забросить в Чехию и Словакию (но не для терактов, а для сбора разведывательной информации).

30 ноября 1941 года, когда немцы вышли к окраинам Москвы, Пика сообщал министру обороны в правительстве Бенеша Ингру: «Я уже докладывал несколько раз, что действия дяди («дядей» Пика именовал советскую сторону – Прим. автора.) у нас очень активны, и мы должны противодействовать этой деятельности, взять все эти дела в свои руки. Речь идет как о разведывательной сети, так и о саботажных и парашютистских акциях. Только по этой причине я послал несколько людей (в разведшколы РККА – Прим. автора.) и намерен послать еще шестерых, так как у меня есть точные сведения о подготовке коммунистических парашютистов и словаков в разведцентре дяди. Согласно этим сведениям, такая деятельность могла бы повредить нашим акциям дома, и в целом для нас это было бы неприятно… Поэтому у нас должны быть там (в разведшколах РККА – Прим. автора.) свои люди, которые будут начеку, возьмут руководство в свои руки и будут парализовывать коммунистические и сепаратистские (словацкие – Прим. автора.) тенденции… Рост количества коммунистических эмиссаров (в Чехии) может принести много вреда на стадии окончательного освобождения дома»[154].

Разведуправление РККА осенью 1941 года с помощью отобранных Людвиком Свободой людей действительно забросило несколько парашютных групп на территорию ЧСР. Именно из-за этого сам Бенеш и Моравец тоже решили засылать на родину группы разведчиков и диверсантов, чтобы избежать возможных упреков в пассивности. С одной из групп, присланных из Москвы, была связана жена Свободы Ирена. Она делала вид, что возмущена «бегством» за границу мужа, который «предательски» бросил ее с двумя детьми.

Свобода вспоминал: «Ирена играла роль несчастной покинутой женщины. Ее начали расспрашивать обо мне. Жена повторила все ту же легенду и добавила:

– Бросил жену с двумя детьми – не хочу и слышать о нем!

– А знаете ли вы, что какой-то подполковник Свобода выступал по московскому радио?

Жена выразила крайнее удивление:

– Что ему там делать? Он же отправился в Угерски-Брод…

– Заладили одно и то же, – перебил ее долговязый гестаповец, – а он за границей.

– Этого я не знаю, – начала сетовать жена, чтобы вернуть гестаповцев к мысли, высказанной перед этим. – Никогда он не говорил мне о своих делах. Не знаю, поймете ли вы, но я и дети никогда не были близки его сердцу…

И, надо сказать, гестаповцы клюнули на такую простую, но оставляющую впечатление уловку. Внимание их к моей семье временно ослабло»[155].

Когда из-за предательства группу парашютистов осенью 1941 года арестовало гестапо, гестаповцы пытались «подставить» пойманного и избитого десантника жене Свободы и взять ее с поличным.

Свобода позднее описывал этот так: «Однажды к нам снова позвонили. Открыв дверь, жена увидела парашютиста Браунера, с разбитым лицом и кровоподтеками под глазами. Рядом стоял какой-то парень. Жена сразу догадалась, в чем дело.

– Что вы хотите? – удивленно спросила она. – Что случилось? Не требуется ли врач? – добавила она участливо. Спутник Браунера сказал:

– Я парашютист из Советского Союза. А Браунера вы, конечно, знаете. С нами произошел несчастный случай…

Браунер незаметно для спутника моргнул ей. Сказать что-либо он боялся. Но этого было достаточно.

– Странно, я вас не знаю… Уходите отсюда, иначе позову на помощь!

Так гестаповцам не удался и этот коварный прием».

Жене Свободы пришлось бежать из дома и прятаться у родных в другой местности. Сын Свободы Мирек был схвачен, его допрашивали, требуя, чтобы он сказал, где жена Свободы и его дочь. На допросах Миреку выбили зубы, но он ничего не сказал. Свобода писал позднее: «Вместе с теми, кого фашисты не убили на месте, Мирек был направлен в концентрационный лагерь Маутхаузен с пометкой «возврат нежелателен». 7 марта 1942 года эсэсовский врач вызвал Мирека и сказал, что у него туберкулез и его надо лечить. Эсэсовец сделал ему укол, и мой сын тут же скончался… В марте 1942 года у меня в руках оказалась вырезка из газеты, издаваемой в протекторате. В ней приводился список казненных, среди которых значилась Ирена Свободова. Наш посланник в СССР Зденек Фирлингер проверил это сообщение – речь шла не о моей жене»[156]. Ирена смогла пережить оккупацию, скрываясь у хороших знакомых, хотя ее едва не арестовали во время облавы в связи с покушением на Гейдриха.

Между тем созданная при эмигрантском министерстве обороны секретная «исследовательская группа» уже в 1941 году стала готовить план взятия власти в Чехии после разгрома Германии с тем, чтобы не допустить формирования на родине иных органов народной власти, особенно находящихся под влиянием коммунистов. В январе 1942 года на утверждение Бенеша был представлен документ «Подготовка революции дома и организация военных сил»[157].

Согласно планам группы, конечная фаза войны должна была быть разделена на два этапа.

Первый этап: период военного разложения разгромленной Германии, но еще до ее капитуляции. В это время полиция и армия протектората вместе с организациями некоммунистического Сопротивления по сигналу из Лондона должны были по возможности разоружить немцев и запастись оружием. Группа прямо называла такие действия «государственным переворотом». Предполагалось, что первыми на землю Чехии вступят войска западных союзников, которые окажут в этом необходимую помощь.

На втором этапе от имени лондонского правительства в чешских землях должна была быть объявлена всеобщая мобилизация в армию, чтобы предотвратить формирование альтернативных вооруженных групп Сопротивления, которые находились бы под влиянием коммунистов. Чехословацкая бригада в Англии должна была представить офицерские кадры для вновь создаваемой армии ЧСР.

22 января 1942 года подготовленный исследовательской группой документ обсуждался у Бенеша с участием всех основных военных деятелей эмиграции, в том числе Ингра и Моравца. Бенеш так формулировал свое видение конца войны: «После перемирия мы будем в состоянии войны еще примерно год. Думаю, лучше всего будет, если в это время мы объявим военное положение… Надо будет в быстром темпе создать армию. Всего у нас должно быть 12-15 дивизий… Армию надо будет быстро вооружить… Таким образом, можно резюмировать, что в первое время у нас будет политическое правительство, сильная армия и военное положение. Прежде всего, будет организована армия. Она даст народу веру и будет оказывать влияние на Словакию… на тот случай если бы русские дошли до Словакии, а может, и дальше, нам нужна своя армия. Это вопрос политический»[158].

Таким образом, новая армия, созданная на базе чехословацкой бригады в Англии, фактически должна была не пустить Красную армию в Чехию. В начале июня 1941 года, выступая перед офицерами-артиллеристами чехословацкой бригады в Англии, Бенеш сказал: «Мы и поляки заинтересованы, чтобы не допустить вступления русской армии на нашу территорию»[159].

В ЧСР же должен был возникнуть режим военной диктатуры. Министру внутренних дел Славику было поручено подготовить на первый период после разгрома Германии специальный декрет, ограничивающий на основе военного положения основные гражданские права и свободы[160]. В числе прочих предполагалось арестовать лиц, «которые своей предыдущей антигосударственной деятельностью возбуждают серьезные опасения, что станут препятствием на пути обновления и поддержания упорядоченной государственной, экономической и частной жизни»[161].

В мае 1942 года уже появился детальный план размещения на освобожденной территории офицеров и оружия из чехословацкой бригады в Англии. Эти офицеры должны были взять в свои руки всю полноту власти на местах.

На основе решений совещания в мае 1942 года для самых надежных в политическом отношении офицеров бригады были организованы специальные курсы, где их учили функциям военно-гражданских начальников районов освобожденной территории.

Слушателей курсов отбирали тщательно, но они все равно казались ненадежными. Начальник исследовательской группы полковник Врзачек докладывал, что из 230 отобранных офицеров 10 % оказались «морально попросту ненадежными». 40 % задавали на курсах «неподходящие вопросы… не имевшие к курсам никакого отношения». И только половина относились к занятиям «серьезно»[162].

Об этих тайных курсах все-таки узнали демократически настроенные члены госсовета. Разразился громкий скандал. Например, социал-демократы, которых представлял председатель военного комитета госсовета Лаушман, были возмущены тем, что армию готовят для внутриполитических задач. Ингру пришлось давать «разъяснения».

В августе 1941 года представители лондонского руководства КПЧ договорились с Лаушманом о возвращении в бригаду отчисленных из нее в 1940-м за неповиновение бывших бойцов интербригад. Уже 1 января 1942 года в бригаду вернулась первая группа, которую радушно встретили солдаты и многие офицеры.

Компартия дала указание своим членам и сочувствующим в бригаде стать образцовыми воинами. Тем не менее коммунисты в госсовете (например, Носек) постоянно поднимали вопрос о необходимости демократизации внутренней жизни бригады и удаления из нее офицеров, от «которых попахивает фашизмом и фюрерством»[163].

Все эти планы государственного переворота в освобожденной Чехословакии обсуждались на фоне бездействия чехословацких частей на Западе.

Сбивали немецкие самолеты лишь летчики 310-го и 312-го истребительных чехословацких авиакрыльев в Англии. В мае 1941 года было образовано еще одно, 313-е истребительное чехословацкое авиакрыло, весь обслуживающий персонал которого состоял из англичан (у чехов и словаков его просто не имелось в наличии). Чехословацкие летчики участвовали также и в ночных боях в составе соответствующих английских эскадрилий королевских ВВС.

Бомбардировщики из 311-го бомбардировочного чехословацкого авиакрыла вместе с британскими коллегами перешли с середины 1941 года к массированным налетам на Германию. Эта задача облегчалась тем, что большая часть немецкой истребительной авиации была скована на советско-германском фронте.

Чехословаки бомбили в основном немецкие порты (Эмден, Гамбург, Вильгельмсхафен). Откуда уходили в море немецкие подводные лодки, стремившиеся сорвать судоходство между Британией и США. 12 октября 1941 года 311-е авиакрыло участвовало в налете на колыбель нацистского движения Нюрнберг. С марта 1942 года усиленным бомбовым ударам стала подвергаться «кузница рейха» – Рурская промышленная область, особенно центр крупповского производства город Эссен. С 10 сентября 1940-го по 25 апреля 1942 года чехословацкие пилоты бомбардировщиков совершили 1011 боевых вылетов и сбросили 1218375 кг разрывных бомб и 92 925 штук зажигательных бомб[164].

В мае 1942 года две чехословацкие истребительные авиачасти (310-я и 312-я) в Англии были объединены в Чехословацкую истребительную авиационную группу (Czechoslovak Fighter Wing). В нее вошло и британское 154-е истребительное авиакрыло, которое в июне 1942 года было заменено чехословацким 313-м. Главной задачей чехословацкого авиасоединения было сопровождение британских и американских бомбардировщиков в налетах на порты и города Франции, Голландии и Бельгии.

19 августа 1942 года чехословацкие летчики участвовали в прикрытии с воздуха высадки англо-канадских войск во французском порту Дьепп. Высадка, успешно отраженная немцами, должна была продемонстрировать Москве, что к открытию второго фронта в Европе еще далеко не все готово. На самом деле высадка одной дивизии носила чисто демонстрационный характер и по плану операции все войска должны были вне зависимости от немецкого сопротивления в тот же день вернуться обратно в Англию. Союзники потеряли около 4 тысяч солдат убитыми и ранеными, 28 танков и 108 самолетов. Немцы лишились 72 самолетов и примерно 300 человек.

Всего в 1942 году чехословацкие летчики сбили 50 немецких самолетов, в 17 случаях победы вероятны, но не подтверждены точно. 58 самолетов Люфтваффе было повреждено[165].

Между тем осенью 1941 года чехословацкий батальон «Восток» все еще убивал время на сирийско-турецкой границе.

20 сентября 1941-го группа из 24 военнослужащих под командованием ротмистра Крумлака без спроса села на грузовик и отправилась через сирийскую и иракскую пустыни в Иран, куда только что вступили советские войска. Через пять дней, рискуя жизнью (в случае поломки грузовика чехов ждала бы мучительная смерть от жажды в безжизненной пустыне), герои добрались до иранского города Тебриза и попросили советские власти переправить их в СССР в группу подполковника Свободы. Они желали сражаться с немцами. Однако командование батальона «Восток» объявило 24 бойцов дезертирами (!), и советские органы, не желая ссориться с эмигрантским правительством Бенеша, отказали в просьбе.

В декабре «дезертиров» вернули обратно в Хайфу, где их осудили на 8-12 месяцев лишения свободы, лишили воинских званий и наград. Правда, в начале 1942 года Бенеш их амнистировал. В обосновании решения справедливо говорилось: «Побудительные мотивы побега были не низкими и бесчестными. Наоборот, они покинули свою часть с лучшими побуждениями, чтобы присоединиться в СССР к воинской части, думая, что она примет участие в боях против немцев скорее, чем их батальон на Ближнем Востоке. В СССР они в свое время жили в лагере для интернированных, и их проживание там закончилось сердечным и истинно славянским прощанием и отправкой в чехословацкую армию на Ближнем Востоке. Голос крови и тесные связи с доблестными русскими и были причиной возникновения необдуманного, но благородного решения вернуться в СССР»[166].

Но эмигрантское правительство в Лондоне такими «доблестными» мотивами не руководствовалось. В августе 1941 года оно приказало генералу Гаку, начальнику чехословацкой военной миссии на Ближнем Востоке, которой подчинялся батальон «Восток», начать с британским командованием переговоры о переводе всего батальона в Англию. Батальон должен был численно усилить чехословацкую бригаду на Британских островах, приток добровольцев в которую явно оставлял желать лучшего. Но англичане просили оставить батальон на Ближнем Востоке, где ожидалось новое наступление Африканского корпуса Роммеля на Суэцкий канал.

В октябре 1941 года был получен приказ погрузить батальон на корабли и перебросить его в ливийский порт Тобрук, который осаждали немцы и итальянцы. Имея за спиной стратегически важный (как пункт снабжения) и хорошо укрепленный англичанами Тобрук, Роммель не мог начать наступление на Египет. Сам Гитлер в июне 1941-го выразил мнение, что только взятие Тобрука может сделать возможным бросок в сторону Суэцкого канала.

Оборонительный периметр Тобрука длиной 55 километров осенью 1941 года защищало 14 батальонов английских, индийских, австралийских и польских войск (плюс 90 танков). Прибывший 21 октября в город морем чехословацкий батальон (634 бойца, 551 винтовка, 84 тяжелых и легких пулеметов, 34 автомата «томпсон», 30 противотанковых ружей, 27 минометов и гранатометов) получил собственный участок обороны (5 км) в составе польской бригады Карпатских стрелков.

Итальянцы, стоявшие напротив чехословаков, практически каждый день обстреливали расположение батальона: до 2400 мин и снарядов в день прилетало на позиции батальона[167]. Чехи ходили в ночную разведку. Однако офицеры батальона никакой охоты к масштабным наступательным действиям не проявляли, впрочем, как и их британские коллеги.

Между тем 8-я британская армия из Египта начала 18 ноября 1941 года наступление против германо-итальянских войск (фронт был примерно в 100 км от Тобрука). Соотношение сил было не в пользу немцев, и они попятились назад. Гарнизону Тобрука было приказано ударить в тыл противника навстречу 8-й армии. Чехословацкому батальону в составе польской бригады приказали нанести отвлекающий удар, чтобы связать силы противника. Собственно удар наносили 21 ноября поляки, а чехи поддерживали их пулеметами и минометами.

10 декабря 1941 года после 244 дней осады Тобрук был деблокирован. Чехословацкий батальон передали сначала 16-й британской, а потом 38-й индийской бригаде, и он охранял штаб корпуса. Основные потери батальон нес от тяжелого климата, тем более что многие бойцы были отнюдь не молоды. Самому старшему исполнилось уже 63 года. Средний возраст контингента был 32 года.

Но войну в Северной Африке не зря называли «качелями». 21 января 1942 года Роммель перешел в контрнаступление. Британские войска поспешно отступали, и чехословаков 30 января вернули в Тобрук, который готовился к новой осаде. В этот критический для англичан момент Бенеш опять предложил расформировать батальон и перевести его личный состав на Британские острова. Лондонское эмигрантское правительство боялось, что батальон понесет в предстоящих боях большие потери.

Но англичане снова отказались, хотя и согласились вывести батальон с фронта и превратить его в зенитную тыловую часть. В апреле 1942 года расформированный батальон покинул Тобрук, так и не вступив в бой. 21 мая на базе батальона возник 200-й Чехословацкий легкий зенитный полк. Его перебросили в глубокий тыл, в Палестину. В Иерусалиме коммунистическая ячейка полка летом 1942-го приняла участие в массовой демонстрации населения под лозунгами «Бейте фашистов везде, где встретите!». Манифестантов-чехословаков командование наказало гауптвахтой на срок от 7 до 21 дня.

Между тем Роммель, получивший от противника почтительное прозвище «Лис пустыни», 21 июня 1942 года взял-таки Тобрук и готовился к завершающему броску на Каир. Однако сил у немцев было мало, и командующий 8-й британской армией Монтгомери 23 октября 1942-го перешел в контрнаступление у египетского местечка Эль-Аламейн. В начале ноября американцы и войска де Голля высадились в Марокко и Алжире, и Роммелю пришлось срочно отступать в Тунис, чтобы не оказаться отрезанным от снабжения.

13 ноября 1942 года англичане снова взяли Тобрук. Туда же в начале 1943 года прибыли и свежеиспеченные чехословацкие зенитчики. Но сразиться с немецкими самолетами, которым в то время уже катастрофически не хватало горючего, чехословакам пришлось только один раз – 20 февраля 1943-го. Один из восьми немецких штурмовиков Ю-88 был при этом сбит. Один боец Чехословацкого зенитного полка погиб под бомбами, трое были ранены.

Немецкие войска в Северной Африке капитулировали в мае 1943 года. А в июле 1326 бойцов Чехословацкого зенитного полка погрузились на корабли и отплыли в Англию, прибыв 11 августа в ливерпульский порт. За время боев в Северной Африке и в Сирии чехословацкие части на Ближнем Востоке потеряли убитыми, ранеными и пропавшими без вести около сотни человек.

Тем временем в начале 1942 года словацкие части вместе с немцами продолжали активно сражаться против Красной армии на северном побережье Азовского моря. За семь месяцев оборонительных боев против наседавшей РККА, с декабря 1941-го по июнь 1942 года, словаки потеряли убитыми 119 человек, ранеными – 576, пропавшими без вести – 89[168].

В июне словацкая Быстрая дивизия была отведена на отдых. Однако после начала летнего немецкого наступления на южном участке советско-германского фронта 19 июня 1942 года словаки снова приняли самое активное участие в боях. На сей раз дивизия была действительно быстрой: в ней насчитывалось столько грузовиков, что словаки часто обгоняли наступавшие немецкие бронетанковые части. 22 июля словаки вошли в Ростов-на-Дону, а позднее первыми закрепились на южном берегу Дона. К концу сентября 1942 года в составе 14-го немецкого корпуса Быстрая дивизия продвинулась на 800 километров. В ноябре в дивизию вернулись из Словакии 12 танков. Немецкое командование очень высоко оценивало боевые качества своих словацких союзников.

В сентябре 1942 года командиром дивизии был назначен полковник Юрех, повышенный в декабре до генерала. Юрех был противником словацкого клерикально-фашистского правительства и планировал перейти вместе со всей дивизией на сторону Красной армии. Дивизия занимала позиции южнее Краснодара, и офицеры штаба Юреха провели переговоры с советской стороной об условиях перехода, который планировался на 28 января 1943 года[169]. Однако фронт в то время в ходе мощного советского контрнаступления начал быстро отодвигаться на запад, и из планов Юреха ничего не вышло.

27 января 1943-го словаки стали быстро отступать в направлении Тамань – Керчь. При переправе в Крым пришлось бросить много тяжелой техники – в строю остался только один танк. Немцы вооружили союзников тысячью советских винтовок, десятью 82-миллиметровыми минометами и 14 знаменитыми «сорокопятками». С марта 1943 года словаки охраняли Перекопский перешеек от возможного неожиданного удара советских войск на Крым.

Во время наступления и последующего отхода Быстрая дивизия потеряла убитыми 1235 человек, ранеными – 3198, пропавшими без вести, дезертирами и пленными – 3154[170]. 1 августа 1943 года лишившаяся большей части подвижного состава Быстрая дивизия уже официально была переименована в пехотную. В ней насчитывался 11631 человек.

Помимо Быстрой дивизии словацкая армия имела в тылу вермахта на советской территории Дивизию обеспечения (около 8 тысяч человек), которая несла охранную службу и боролась с партизанами. Соединение состояло из двух пехотных полков (101-го и 102-го) и дислоцировалось на северной Украине в районе Житомир – Фастов – Овруч.

Советские партизаны в этом районе были многочисленны и с 1942 года хорошо вооружены благодаря налаженной воздушной связи с «большой землей»[171].

Командир Минского партизанского соединения Борисовско-Бегомльской зоны, Герой Советского Союза Роман Наумович Мачульский так описывал появление словацкой дивизии: «В один из весенних дней 1942 года почти одновременно поступили донесения от наших связных со станций Старушки, Копцевичи, Птичь о том, что из эшелонов выгружаются войска, которые одеты не так, как гитлеровцы, и говорят не по-немецки. «Кто бы это мог быть? – думали мы. – Может, фашисты снова затевают какую-нибудь гнусную провокацию». Нам были известны случаи, когда гитлеровцы одевались в красноармейскую форму и пытались врасплох напасть на партизанские отряды.

На железную дорогу выслали разведчиков. Они выяснили, что немецкое командование принимает меры к укреплению своих гарнизонов, охраняющих железнодорожные магистрали Брест – Гомель и Мозырь – Овруч – Коростень. Для этой цели была поднята словацкая дивизия. В гарнизонах, расположенных на участке Житковичи – Мозырь, разместились подразделения 101-го полка этой дивизии.

«Как же так, – думалось нам, – гитлеровцы оккупировали Чехословакию, растерзали ее землю на куски, лишили свободолюбивый народ самостоятельности, покрыли страну тюрьмами и концлагерями, а словацкие солдаты и офицеры приехали в Белоруссию воевать вместе с немецко-фашистскими захватчиками против своих кровных братьев-славян! Неужели они забыли о том, что в суровом 1938 году Советский Союз был единственной страной, которая была готова протянуть Чехословакии руку помощи и выступить против фашистской Германии, направившей свои полчища против чехословацкого народа, если бы бывшие правители Польши и Франции не изменили общему делу, не отказались от своих договорных обязательств и разрешили бы нашим войскам пройти через польскую территорию? Неужели они не помнят о великом вкладе русского народа в разгром Австро-Венгерской империи, в результате которого Чехословакия обрела долгожданную независимость?»

Прошло несколько дней после прибытия словаков, и мы стали получать от связных донесения одно удивительнее другого. Словаки не трогают мирных жителей, охотно идут на встречи с ними, расспрашивают их о прежней жизни, угощают табаком и папиросами.

А вскоре в штаб соединения и обком партии прибыли командир отряда Михайловский, комиссар Жигарь и начальник штаба Корнейчик. Они доложили о том, что словаки ищут возможности связаться с партизанами.

«Среди личного состава словацкой дивизии, без сомнения, есть немало солдат и офицеров, которые не хотят служить фашистской Германии», – сделали мы вывод, выслушав доклад командира отряда.

Доложили Центральному Комитету КП(б)Б о прибытии в район действия нашего соединения словаков, об их отношении к местному населению и попытках установления связи с партизанами. Через несколько дней поступила радиограмма П. К. Пономаренко[172]. Он советовал выделить надежных людей и через них установить связь со словаками, стараясь привлечь их на нашу сторону…

В сентябре 1942 года из разных гарнизонов в отряд Михайловского пришло 33 словацких солдата, а в ноябре перешло еще 48 словаков, в том числе целое подразделение, охранявшее станцию Старушки, во главе с командиром Яном Микулой.

Словацких солдат объединили в одну роту, командование которой было доверено Яну Микуле. Ян хорошо понимал, что помогать Советскому Союзу в борьбе с фашизмом – интернациональный долг трудящихся всего мира, что без свободной Страны Советов не может быть и свободной Чехословакии. Сознание этого придавало ему силы, делало его смелым и бесстрашным в бою. Микула часто бывал в штабе соединения, беседовал с секретарями областного комитета партии. Он всегда приходил с какой-нибудь идеей, планом новой операции, постоянно думал о том, как нанести наибольший ущерб фашистам. Яна любили в отряде, вместе с ним охотно шли в бой не только словаки, но и наши партизаны. Все видели в нем толкового, хладнокровного командира, умеющего в любой обстановке принять правильное решение.

Однажды произошла жестокая схватка партизан с карателями.

Фашистов было значительно больше, чем наших бойцов. Враг хотел окружить группы партизан, взять некоторых живыми, чтобы пытками заставить их рассказать о численности и расположении партизанских сил, о местонахождении штаба соединения и обкома партии, следы которых они потеряли и во что бы то ни стало стремились обнаружить. Пренебрегая своими потерями, каратели все плотнее окружали наших бойцов. И в тот момент, когда враг считал, что силы партизан уже иссякли, раздался громкий, призывный возглас: «За мной, товарищи!»

Бойцы увидели Яна. Он первым бросился в атаку и увлек за собой партизан. Вражеское кольцо было прорвано. Но в это время Микулу ранило, и гитлеровцы захватили его в плен. Штаб соединения принимал все меры для того, чтобы выручить из беды боевого товарища. Связным мы дали задание выяснить, где находится Ян. Но, к сожалению, нам так и не удалось узнать, куда увезли его фашисты.

Наши связи со словацкими гарнизонами день ото дня крепли…»[173]

Словацкой дивизии обеспечения, несмотря на неоднократные просьбы, первоначально не выделили танков и танкеток, что снижало ее боеспособность. Партизан приходилось преследовать по плохим дорогам, и словацкие грузовики (всего их было 206 штук) часто выходили из строя. Немцы передали дивизии довоенный чехословацкий бронепоезд, на котором разместили три трофейных французских танка «Сомуа». 27 июня 1942 года дивизия получила шесть бронеавтомобилей ОА 30, которые вошли в усиленную разведгруппу дивизии в Коростени. У дивизии было даже 12 довоенных чехословацких самолетов «Авиа В-534» и шесть разведсамолетов «Летов S-328».

Командующий дивизией полковник Пильфоусек был ярым нацистом и позднее даже вступил в СС.

1 августа 1942 года группа партизан атаковала три грузовика со словаками неподалеку от деревни Малодуша, убив восемь человек. В ответ на это 102-й полк выслал в Малодушу карательную часть «Перун». Предварительно авиачасть дивизии обстреляла деревню с воздуха. Были убиты несколько мирных жителей и сожжены несколько домов. Каратели согнали жителей деревни в один из домов, убили их, а дом сожгли[174].

Некоторые офицеры разведгруппы пожаловались командиру дивизии на произвол и зверство своих сослуживцев. В ответ на это им объявили выговор за то, что они мешали борьбе против партизан. В сентябре 1942 года командира подвижной разведгруппы подполковника Кмикевича сняли с должности за то, что его солдаты братались с партизанами или старались избегать боевых столкновений с ними.

30 августа 1942 года в дивизию прибыли из Словакии чехословацкие танки LT-40, затем танкетки. В ноябре 1942 года партизанский отряд бывшего лейтенанта РККА Алексея Кочеткова по приказу командования совершил рейд из брянских лесов на Украину и вышел в район городка Лоев. Там партизаны разгромили отряд немецкой полевой полиции и закрепились. Словацкая дивизия выслала 7 ноября 1942 года на подмогу немцам четыре бронеавтомобиля и моторизованную пехоту. Партизаны притворным отступлением заманили словаков в Лоев и там открыли по колонне умелый огонь из минометов. Подбив последние машины, кочетковцы заблокировали им пути отхода и отрезали пехоту от бронеавтомобилей. Словаки были наголову разгромлены, потеряли три бронемашины, домой вернулись только три грузовика.

Придя в себя, словаки 10 ноября опять подошли к Лоеву, но партизан там уже не было. Кочетковцы (800 бойцов, много пулеметов, 45- и 75-миллиметровые орудия) перешли в контрнаступление и 14 ноября нанесли неожиданный удар по райцентру Хойники, где располагалась усиленная разведгруппа словацкой дивизии. Бой шел 10 часов, словаки потеряли только троих убитыми, однако партизаны практически полностью разгромили подошедшие на выручку немецкую и казацкую часть. Всего партизаны уничтожили до 200 солдат и офицеров противника. В бою погиб командир отряда Кочетков, которому «за образцовое выполнение боевых заданий командования в борьбе против немецко-фашистских захватчиков в тылу противника и проявленные при этом отвагу и героизм» 4 января 1944 года посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. В честь Кочеткова названа одна из улиц полесского города Хойники.

Примечательно, что Кочетков погиб из-за словаков. Те кричали, что хотят сдаваться, но им мешают немцы. Кочетков бросился на помощь братьям-славянам и был убит. Сабуров, командир партизанского соединения, в которое входил отряд Кочеткова, так вспоминал об этом: «А Кочеткова мы потеряли из-за этих словаков… Понимаешь, на станции стоял словацкий взвод. Они без боя отдали станцию и отошли к центру. Мы следом. Думали ворваться в комендатуру… Словаки нырнули во двор комендатуры. Ты только послушай, что те фашистские гады сделали. Пропустили во двор словаков и открыли по ним огонь. Словаки лежат, а их в упор расстреливают. Слышим крики: «Братья, помогите…» А мы никак ворваться не можем. Тут Кочетков и не выдержал…

– Вот она, трагедия «нейтральных»! С немцами идти не хотят, с нами не решаются. В этой войне нет нейтральных, – невольно вырывается у меня»[175].

Таким образом, и в 1942 году, как и годом раньше, больше представителей бывшей Чехословакии воевало на стороне Германии, чем на стороне союзников.

Но как бы ни сопротивлялось эмигрантское правительство Бенеша планам организации чехословацкой воинской части в СССР, было понятно, что без этого все равно не обойтись. Однако с самого начала Бенеш предполагал по образцу батальона «Восток» создать в СССР чисто символическую часть не больше батальона, которая не должна была воевать на фронте. Ведь если в Советском Союзе появилась бы бригада или дивизия, то значение чехословацкой бригады в Англии как костяка лояльной Бенешу будущей чехословацкой армии было бы утрачено.

10 августа 1941 года Пика писал Бенешу: «Что касается организации воинских частей, то я особенно не настаивал на ускоренном проведении практических мероприятий, хотя это и признавалось необходимым во время официальных политических переговоров. Во-первых, здесь очень мало возможностей, и я не верю, чтобы они могли сформировать целую дивизию, и, во-вторых, необходимо выиграть время и поберечь наших людей для действия на своей территории»[176].

Но 27 сентября 1941 года все же был подписан советско-чехословацкий военный договор, на основании которого и началась практическая работа по формированию чехословацкой воинской части на территории СССР. Офицерские кадры будущей части должны были быть набраны из остававшихся в Суздале военнослужащих бывшего легиона Свободы, которых в октябре 1941 года перевели подальше в тыл в знакомый чехословакам Оранский лагерь Горьковской области.

Военная миссия полковника Пики исходила из того, что никакой спешки с формированием части быть не должно, поскольку ее, как и чехословацкую бригаду из Англии, планировалось использовать только после разгрома Германии на территории самой Чехословакии в соответствии с планами «исследовательской группы».

Лишь 12 декабря 1941 года подполковник Свобода принял от горсовета Бузулука здания из расчета на размещение одного пехотного батальона (1100 человек) и запасной роты (300 человек). На случай разрастания части были обустроены капитальные землянки примерно на 3000 человек[177]. Ранее все эти здания использовались польскими частями генерала Андерса, которые начали перебрасывать в Иран по требованию польского эмигрантского правительства в самое тяжелое для Красной армии время. При этом премьер польского эмигрантского правительства Сикорский на приеме в Бузулуке говорил: «Мы верим Сталину, верим Советскому Союзу и совместно с Красной армией будем сражаться против гитлеровской Германии вплоть до ее полного разгрома».

От поляков были приняты форма и оснащение (например, каски) британского образца. Чехословацкое эмигрантское правительство в Лондоне даже этим хотело подчеркнуть свое главенствующее положение при создании воинской части в СССР.

10 января 1942 года на заседании смешанной чехословацко-советской военной комиссии было заявлено, что СССР готов сформировать и вооружить мотомеханизированную чехословацкую бригаду. Пока же было решено создать один батальон. НКВД отдал распоряжение об освобождении из всех советских лагерей граждан ЧСР. По данным Пики, на территории Советского Союза было примерно 3000 чехословацких граждан, так что проблем с формированием батальона не ожидалось. С 7 февраля 1942 года в Бузулуке стала работать комиссия по приему добровольцев в чехословацкий батальон.

Добровольцев оказалось так много (за пять дней их количество выросло с 214 до 298 человек), что не хватало мест для их размещения, автотранспорта, мыла, лекарств. Непривычные к суровым морозам чехословаки мерзли без валенок и тулупов, которых сначала тоже не хватало.

Недоставало и оружия, и поэтому, когда 9 марта 1942 года началась боевая учеба отдельных военнослужащих батальона, им на первых порах приходилось заниматься с деревянными макетами винтовок. В зимних условиях и от непривычного питания около ста человек заболели воспалением легких и дизентерией. Каждый день до 170 бойцов были вынуждены заготавливать дрова для отопления зданий батальона.

С 15 мая 1942 года батальон стал заниматься тактической боевой учебой уже в составе отдельных подразделений[178]. Наряду с боевой учебой бойцы батальона помогали собирать урожай в окрестных колхозах и построили деревянный мост через реку Самару, чем заслужили горячую благодарность местных жителей. Футбольная команда батальона стала любимицей бузулукских болельщиков.

Правительство Бенеша всеми силами пыталось оградить воинскую часть в СССР от пропаганды со стороны КПЧ. Тем не менее руководящие деятели московского руководства партии (включая Готвальда) смогли в мае 1942 года прочитать в части несколько лекций. Коммунистов пригласил Свобода без ведома эмигрантского правительства, что вызвало там сильное раздражение. 30 июля 1942 года в Бузулук прилетел министр обороны Ингр, который учинил Свободе форменный разнос[179]. Однако Ингру пришлось официально признать заслуги Свободы: батальон был прекрасно обучен.

Ингр пытался перебросить из Англии командные офицерские кадры для батальона. Некоторые офицеры были настроены открыто антисоветски, и им во въездных визах отказали. Внутренний распорядок части регулировался довоенным уставом чехословацкой армии.

15 июля 1942 года чехословацкая воинская часть в СССР достигла следующей штатной численности: 47 офицеров, два ротмистра (это звание примерно соответствовало советскому званию старшины), 876 бойцов и 43 женщины на вспомогательных службах. 34 женщины стали медицинскими сестрами. Штатное расписание батальона было составлено так, чтобы его можно было развернуть в бригаду. Среди бойцов батальона были несколько ветеранов интернациональных бригад времен войны в Испании.

28 августа командир батальона Свобода обратился к Сталину с личным посланием, содержавшим просьбу отправить чехословацкую часть на фронт: «В то время, когда Красная армия ведет упорные и кровопролитные бои против немецко-фашистских агрессоров, все наши воины и командиры сознают, что не могут и не смеют оставаться в стороне, и решительно настроены активно принять участие как можно скорее в боях бок о бок с храброй Красной армией»[180].

Эмигрантскому правительству эта инициатива Свободы опять не понравилась, потому что Бенеш и Игр как раз не хотели использования батальона на фронте, опасаясь столь обычных в Великой Отечественной войне больших потерь и ликвидации батальона как инструмента в политической игре. Не желая ссориться с Бенешем, колебался и Сталин. Только в октябре – ноябре 1942 года батальон был полностью вооружен. 28 октября – в день национального праздника Чехословакии – он принял торжественную присягу. Батальон получил 553 винтовки СВТ-40, 192 винтовки Мосина, 47 автоматов, 47 пистолетов и револьверов, 52 пулемета, в том числе 12 системы «максим», 18 противотанковых пушек и 18 минометов.

Свобода не прекратил своих усилий и обратился с личной просьбой к заместителю наркома иностранных дел Вышинскому, чтобы ускорить отправку батальона на фронт. Наконец, 22 ноября 1942 года советский офицер связи сообщил о решении ответить на просьбу Свободы согласием. Советские войска только что окружили армию Паулюса под Сталинградом, и Сталин, видимо, теперь уже не опасался поголовного уничтожения чехословацкого батальона в кровопролитных боях. Когда Сталину передали просьбу Свободы, он выразил сожаление, что чехословацкая часть столь малочисленна. Ведь в кровопролитных боях на советско-германском фронте иногда всего за один день погибали целые полки и дивизии, не то что батальоны.

Поэтому 30 ноября 1942 года на заседании совместной советско-чехословацкой военной комиссии было принято решение создать при 1-м чехословацком самостоятельном батальоне пехотный запасной полк по штатному расписанию стрелкового полка Красной армии для обеспечения подготовки обученного пополнения. Командиром полка лондонское правительство назначило полковника Кратохвила. В полк в основном принимали уроженцев Закарпатской Украины, которая до 1945 года входила в состав ЧСР. Много украинцев было и в самом батальоне Свободы: из 969 бойцов чехами были 506, словаками – 78, украинцами – 256, немцами – двое, поляками – пятеро, венграми – 14, русскими – двое, евреями – 105[181].

2 декабря 1942 года в присутствии представителей командования Красной армии состоялись заключительные учения батальона. Батальон продемонстрировал атаку с использованием боевых боеприпасов и гранат. По тактике учение получило хорошую оценку, по технической и стрелковой части – отличную. Особенно потрясла советских представителей отменная стрельба бойцов батальона.

27 января 1943-го батальону было торжественно передана лента с надписью «Смерть немецким оккупантам!», которую вышили женщины Бузулука. Воины батальона организовали сбор средств на закупку для Красной армии двух танков, которые назвали «Лидице» и «Лежаки». По дороге на фронт одному из отделений Госбанка СССР 11 февраля 1943 года было передано 100 тысяч рублей. Одновременно Сталину была послана телеграмма с просьбой направить эти танки в распоряжение батальона, чтобы они могли мстить немцам за две уничтоженные чешские деревни.

Свобода писал Сталину: «Докладываю Вам, что вместе с первым батальоном чехословацких частей в СССР уезжаю на фронт. Наш милый город Бузулук сопровождает нас на этом пути в бой девизом «Смерть немецким оккупантам!», который написан на ленте, подаренной городом и прикрепленной к нашему боевому знамени. С этим девизом и твердой волей последовать прекрасному примеру героической Красной Армии мы пойдем в бой. Мы сделаем все, что будет в наших силах, чтобы заслужить доверие Верховного Главного Командования Красной Армии и жизнь в свободной Чехословацкой Республике. В этом своем решении мы будем неустанны до тех пор, пока не победим».

Через несколько дней эта телеграмму зачитали по советскому радио вместе с ответом Сталина с благодарностью чехословацким воинам и обещанием, что их просьба будет выполнена.

Марш чехословацкого батальона к фронту в районе Харькова (350 километров за 10 дней) был очень тяжелым из-за глубокого снега и сильных морозов. Многие бойцы старших возрастов не выдержали и были отправлены в лазарет. Когда застревали колонны снабжения, чехословакам помогали едой местные советские власти и простые жители. 1 марта 1943 года батальон вступил в недавно освобожденный Харьков, где его сердечно приветствовали горожане.

Интересно, что сначала чехословаков предполагалось использовать в боях против венгерских войск как более слабого противника. Однако Свобода настоятельно попросил, чтобы батальон бросили в бой против немцев.

Батальон планировалось оснастить трофейными автомобилями, преобразовать в моторизованный и ввести в бой в составе 3-й гвардейской танковой армии генерал-лейтенанта Рыбалко, которая наступала в 60-80 километрах юго-западнее Харькова. Однако в это время немецкие войска под командованием фельдмаршала Манштейна нанесли сильный контрудар (прежде всего танковыми дивизиями СС) в направлении Харькова, и вместо наступательных перед батальоном были поставлены оборонительные задачи.

8 марта 1943 года батальон принял боевое крещение в районе Харькова, противостоя атакам немецкого полка, усиленного танковым батальоном, на выделенном ему участке фронта в 15 км (обычно на таком участке оборонялся полк, а иногда и дивизия).

После дневного отдыха 2 марта 1943 года войска отправились на юг к деревне Соколово. Деревня представляла собой плацдарм советских войск на южном берегу реки Мжа. Там батальону было дано первое боевое задание: удержать позиции на Мже и отбить атаку элитных частей 3-й танковой дивизии СС «Мертвая голова». Подходы к Соколову оборонял советский 78-й гвардейский стрелковый полк полковника Билютина, который ценой больших потерь смог остановить немцев.

Бойцов 78-го полка под командованием лейтенанта Широнина прозвали «украинскими панфиловцами». 25 советских бойцов стали на пути немецких танков, уничтожив в пятидневных боях до 30 бронетранспортеров и танков и до 100 солдат и офицеров противника. Все бойцы Широнина стали Героями Советского Союза, в том числе 20 – посмертно. К моменту подхода чехословаков в полку Билютина осталось всего 200 бойцов.

Героизм 78-го полка позволил «батальону Свободы», как его называли в советских сводках, подготовиться к обороне Соколова. Проблема состояла в том, что река Мжа была покрыта льдом, а это давало немцам в случае взятия Соколова возможность провести по льду танки.

Командир батальона Свобода решил, что 1-я чехословацкая рота должна перейти Мжу и занять позиции под Соколовым. Для решения этой задачи он отправил надпоручика Отакара Яроша, командира первой роты. Деревня была хорошо укреплена, для ее защиты советские войска предоставили две противотанковые пушки. Батальону были приданы «катюши» и советские батареи противотанковой артиллерии. Другая бронетехника, в числе которых были «катюши» и 10 танков Т-34, располагалась за рекой Мжа в качестве резерва. Командный пункт батальона был в здании школы в Миргороде. 6 марта разведывательные подразделения чехословаков вступили в бой с немцами и в ходе перестрелок убили несколько человек. Это было началом сражения.

7 марта немцы попытались внезапно переправиться танковыми частями на северный берег Мжи, но были остановлены и принуждены к отходу. Один танк был поврежден.

Настоящий бой начался у Соколова 8 марта, когда в 13:30 12-14 немецких танков перешли в наступление. Они были остановлены огнем противотанковой артиллерии. Три танка остались на месте, и чехословаки ошибочно решили, что они повреждены и оставлены экипажами. На самом деле немцы из танков выявляли позиции советских противотанковых орудий. Когда через два часа немецкие танки опять пошли в атаку, три «поврежденных» танка ожили и точными выстрелами уничтожили две противотанковые пушки и тяжелый пулемет. После этого немцы пробились в центр Соколова, где в церкви располагался наблюдательный пункт надпоручика Яроша. Бои шли за каждый дом, но, несмотря на упорное сопротивление, немцы методично оттесняли обороняющихся к церкви, где чехословаки заняли круговую оборону[182].

Свобода перебросил на помощь роте Яроша 3-ю роту под командованием ротмистра Ворача из резерва батальона при поддержке 10 советских танков. Но последние не смогли переправиться по льду Мжи, а рота, попав в Соколово, также оказалась в окружении. Так как лед на Мже размяк, не могли уже переправиться через реку и немецкие танки. Поэтому Свобода приказал в 19:00 оставить Соколово и перейти на северный берег Мжи.

Батальон в сражении у деревни Соколово сражался геройски: погибли 86 бойцов, 56 были ранено. Чехословаки уничтожили 19 немецких танков, от четырех до шести бронетранспортеров и 300 солдат и офицеров. Например, солдат Черны первой гранатой подбил танк, а второй гранатой серьезно повредил несколько бронеавтомобилей и убил 20 немецких солдат. Погиб в бою надпоручик Отакар Ярош, который бросился под танк со связкой гранат. Очередью из танкового пулемета Ярош был убит, но танк подорвался на гранатах (по другим сведениям, Ярош сам себя подорвал)[183]. Есть данные, что еще живого Яроша переехал немецкий бронетранспортер.

Свобода вспоминал: «– Не отступим! – Эти последние слова Яроша, прозвучавшие в телефонной трубке, я не забуду никогда. Спокойный, высокий, с едва заметной улыбкой на красивом лице…»[184]

Отакар Ярош стал первым иностранцем, которому было присвоено звание Героя Советского Союза (17 апреля 1943 года). Позднее герой был награжден еще и Орденом Ленина и чехословацким Орденом Белого Льва. Посмертно ему было присвоено звание капитана. В Мельнике, родном городе Яроша, ему поставлен памятник.

Уже на следующий вечер, после наступления темноты, батальон двумя ротами перешел в контратаку с целью отбить Соколово (по данным разведки, деревню оборонял немецкий батальон с 15 танками). Чехословаки смогли занять северо-западную часть Соколова, но после четырех часов упорного боя две роты батальона отступили на исходные позиции. Причиной отхода стала изменившаяся обстановка у советских частей – соседей чехословацкого батальона.

Немцы были вынуждены после упорного боя у Соколова изменить направление танкового удара и нанесли его в 25 километрах от деревни.

В дальнейшем батальон был вынужден отступить вместе с советскими частями, потеряв в боях 304 человека. Было утрачено два орудия, пять тяжелых пулеметов, пять минометов, 16 легких пулеметов.

11 марта 1943 года чехословаки перехватили немецкое радиосообщение о готовящихся контратаках. Советская артиллерия после этого вовремя произвела огневой удар по местам скопления немецких войск. Но немцы охватывали Харьков, и 13 марта батальону Свободы приказали отходить в составе 62-й гвардейской стрелковой дивизии. При отступлении через Северный Донец пришлось бросить много тяжелого вооружения. Только 17 марта батальон смог полностью избежать угрозы окружения, и был отведен на отдых. С 25 марта 1943 года он числился в резерве Воронежского фронта.

Маршал Василевский специальной телеграммой в адрес батальона выразил чехословацким воинам благодарность за проявленные мужество и героизм. Полковник Свобода был награжден Орденом Ленина. При вручении награды М. И. Калинин сказал: «Дело вовсе не в том, сколько вас было. Важно, что вы, чехи и словаки, остались верны нам в наиболее тяжелое для нас время. Гитлеровские войска стояли в Сталинграде, на Волге, и весь капиталистический мир уже не верил, что мы выстоим. Ожидали, что Советский Союз потерпит поражение, были убеждены, что он капитулирует. Вы же верили нашему народу, нашей армии и правительству, верили вместе с нами в конечную победу общего справедливого дела и даже без согласия своего правительства, вопреки его воле, настойчиво добивались отправки на фронт. И в бою вы сделали все, что можно было сделать. Именно за это и уважает вас наше правительство и весь наш народ. Вспомните, как поступило польское эмигрантское правительство Сикорского, генерал Андерс и его штаб. Мы вооружили и обеспечили всем необходимым семь их дивизий, но, когда мы попросили у правительства Сикорского перебросить три дивизии Андерса под Сталинград, чтобы помочь нам выиграть время для сосредоточения наших войск, оно отказало. Армия Андерса предпочла покинуть Советский Союз. Они полагали, что мы капитулируем. Но мы не капитулировали, не потерпели поражения. Когда вы шли сюда, то, очевидно, встретились в коридоре с послом польского эмигрантского правительства. Его пригласили в Кремль, чтобы сообщить решение Советского правительства о разрыве дипломатических отношений с его правительством. А вы, командир небольшой чехословацкой части, приглашены в Кремль, чтобы получить высшую правительственную награду Советского Союза орден Ленина. Я говорил послу польского эмигрантского правительства: «Может быть, вы думаете, что свободу для вашего народа вам кто-то поднесет на серебряном блюде? А какую славу могли бы завоевать под Сталинградом ваши дивизии! Как бы вы нам помогли в тот тяжелый период»[185].

Примечательно, что советские газеты опубликовали выступление Калинина в тех же номерах, где сообщалось о разрыве дипломатических отношений между СССР и эмигрантским польским правительством в связи с «катыньским делом».

15 воинов чехословацкого батальона были награждены орденом Красного Знамени, капитан Ломский – орденом Отечественной войны I степени, 20 человек – орденом Отечественной войны II степени, 22 человека – орденом Красной Звезды, 26 человек – медалью «За отвагу» и один – медалью «За боевые заслуги». Среди 38 награжденных были восемь женщин.

2 апреля 1943 года о боях батальона сообщило Совинформбюро. Тем самым впервые весь мир узнал, что чехословаки активно участвуют в боях в составе войск Антигитлеровской коалиции.

Давая политическую оценку значения обороны деревни Соколово, Клемент Готвальд говорил 7 апреля 1943 года: «Непосредственное участие чехословацких воинских частей в боях против гитлеровской Германии имеет… большое государственно-политическое значение… Чехословацкие солдаты, сражающиеся на Восточном фронте под чехословацким военным флагом против гитлеровской армии, – это символ государственной независимости Чехословакии и дальнейшее доказательство того факта, что Чехословакия находится в состоянии войны с гитлеровской Германией. Чехословацкие солдаты, сражающиеся против Германии плечом к плечу с Красной Армией, – это символ военного союза независимой Чехословацкой Республики с Советским Союзом на правах равного с равным. Чехословацкие солдаты как военные союзники Красной Армии – это символ того, что Красная Армия ведет борьбу не только за освобождение советских земель от немецких оккупантов, но и одновременно за освобождение союзной Чехословакии»[186].

Попавшие в плен 20 чехословаков были зверски убиты за «государственную измену», ведь они считались немцами гражданами протектората. Тяжелораненые чехословаки были отправлены в харьковскую больницу, где их добили ворвавшиеся в город немцы.

После отвода чехословацкого батальона в резерв Свобода пытался добиться его скорейшего преобразования в бригаду на базе пополнений из запасного полка. Причем, в отличие от главы чехословацкой военной миссии Пики, Свобода хотел формировать бригаду не в глубоком тылу в Бузулуке, а рядом с фронтом, чтобы как можно скорее вступить в бой. Свободе оказали поддержку Н. С. Хрущев, член Военного Совета Воронежского фронта, и командующий Воронежским фронтом Н. Ф. Ватутин. Свобода вспоминал: «Товарищ Хрущев подробно расспрашивал меня о боевых действиях батальона. Он хотел убедиться в точности информации, полученной командованием фронта от советских командиров, которым был подчинен наш батальон, и от наших соседей. Через некоторое время Никита Сергеевич Хрущев опять заговорил об организации чехословацкой бригады. Он дал нам несколько полезных советов, в частности порекомендовал иметь в бригаде не 15, а 30 танков и увеличить количество противотанковых средств. Обсуждался также и сам план формирования бригады»[187].

Напротив, полковник Пика считал боевую деятельность чехословацкой части законченной: она проявила необходимый с политической точки зрения героизм и теперь должна была дожидаться в тылу конца войны, чтобы прибыть в уже освобожденную Чехословакию. Поэтому Пика отдал приказ возвратить батальон обратно в Бузулук.

29 апреля 1943 года в Москве прошло заседание совместной советско-чехословацкой военной комиссии, в которм участвовал Свобода. По предложению советской стороны (и Свободы) было решено формировать 1-ю чехословацкую пехотную бригаду в ближнем тылу, в Новохоперске. В мае 1943 года в этом городе сосредоточились части пехотного батальона и прибывшего из Бузулука запасного полка.

Немедленно возник спор о кандидатуре командира бригады. В Лондоне уже сочли, что Свобода подпал под влияние коммунистов, и предложили на должность командира полковника Яна Кратохвила, командующего чехословацкой бригадой в Англии[188]. Однако бойцы бригады были за Свободу, и его же, как отличившегося в бою командира, поддерживала и советская сторона. За Свободу высказался и посланник ЧСР в Москве Фирлингер. Бенеш был вынужден принять соломоново решение: Кратохвила назначили на церемониальный пост командующего всеми чехословацкими частями в СССР, а Свобода стал командиром формирующейся бригады. Других чехословацких частей в СССР не было.

Во время учений и формирования бригада под лозунгом «Будем бить врага свинцом и рублем!» собрала 230 тысяч рублей в рамках объявленного наркомфином СССР оборонного займа. В городе Новохоперске зародился и художественный ансамбль чехословацкой армии имени Вита Неедлы.

Несмотря на сопротивление лондонского правительства, для пополнения офицерских кадров были повышены до офицерских званий 27 младших командиров чехословацкого батальона, отличившихся в бою. Девять офицеров прибыли из Англии.

Бригада пополнялась в основном украинцами из Закарпатской Украины. В нее вступили также около 200 словацких солдат и офицеров под командованием надпоручика Павла Марцелла, перешедших на сторону Красной армии на Кубани.

Кратохвил по приказу Ингра пытался воспрепятствовать организации в рамках бригады танкового батальона. Ведь в этом случае уже не чехословацкая бригада в Англии, где танков не было, а именно 1-я чехословацкая бригада в СССР становилась самым сильным соединением чехословацкой армии на всех фронтах. Однако Свобода и растущая с каждым днем организация КПЧ в бригаде отстояли танковый батальон (офицеров для него учили в Тамбове). По той же причине Пика пытался расформировать и батарею тяжелых 122-миллиметровых гаубиц, но и в этом случае его усилия не увенчались успехом.

К началу сентября 1943 года бригада успешно закончила формирование и обучение. На 1 октября 1943-го в ней числились 563 чеха, 343 словака, 2210 украинцев, шесть русских, пять поляков, двое латышей, 204 еврея, два немца и 13 венгров[189]. Гражданами ЧСР были 3163 человека из 3348 бойцов бригады, 134 человека были советскими гражданами, 46 – гражданами Польши.

10 сентября 1943 года посланник ЧСР в Москве Фирлингер от имени Бенеша торжественно вручил бригаде боевое знамя. В церемонии как депутат довоенного парламента ЧСР участвовал и лидер КПЧ Готвальд. Кратохвил продолжал свою борьбу за ликвидацию танкового батальона бригады и в это время. Свободе пришлось 16 сентября 1943 года лично выехать в Москву, чтобы убедить советское командование оставить в бригаде танковый батальон.

30 сентября 1943 года бригада разными эшелонами выехала на боевые позиции под Киев. Сталин направил ей приветственную телеграмму.

На вооружении бригады находилось 10 средних танков Т-34, 10 легких танков Т-70, 10 бронеавтомобилей 212 автомашин, 62 мотоцикла, 357 лошадей, шесть 122-миллиметровых гаубиц, четыре противотанковых пушки калибра 76 мм и восемь – калибра 45 мм, 12 82-миллиметровых миномета, 18 минометов калибра 50 мм, 42 противотанковых ружья, 63 легких пулемета, 512 автоматов, 2158 самозарядных винтовок[190]. Бригада состояла из двух пехотных батальонов, одного танкового батальона, двух артиллерийских дивизионов, роты связи, инженерной, штабной вспомогательной автомобильной и медицинской рот.

На пути следования эшелон с артдивизионом подвергся удару немецкой авиации, при котором погибли 54 бойца, а еще 54 были ранены.

Чехословацкой бригаде было приказано сосредоточиться на Лютежском плацдарме на правом берегу Днепра севернее Киева, откуда планировался главный удар для освобождения столицы Советской Украины. В ночь с 22 на 23 октября 1943 года по понтонному мосту бригада переправилась на плацдарм и была придана 38-й армии генерал-лейтенанта Чибисова (его вскоре сменил Москаленко). 25 октября бригада была усилена советским 868-м истребительно-противотанковым артиллерийским полком, который временно составил ее огневой резерв. Сначала бригаду планировали использовать как резерв армии, но чехословаки рвались в бой.

Свобода вспоминал: «Я прибыл к командующему армией генерал-лейтенанту Чибисову и доложил:

– Я не согласен наступать во втором эшелоне и лишь обеспечивать правый фланг тридцать восьмой армии. Поймите настроение чехословацких воинов. Ведь мы идем на Киев, и наступление на него для нас – наступление на вражеские позиции перед Прагой. Ваша борьба – наша борьба. Пусть нас мало, но мы хотим сражаться бок о бок с вами. Нельзя допустить, чтобы вы одни тянули всю повозку войны, а мы бы в ней только катились. Мы желаем наступать в первом эшелоне.

– Тогда прошу, выберите сами направление своего наступления, – сказал генерал Чибисов, показывая на карту.

На оперативной карте я отметил, где бы мы хотели действовать.

– Но ведь это направление главного удара! – возразил командующий армией.

– Знаю, – отвечал я. – Но если нам будет оказано такое доверие, мы оправдаем его. Свою боевую задачу выполним с честью.

Генерал-лейтенант Чибисов наконец согласился, хотя и с оговоркой, что он должен выяснить, не будет ли возражений у командования фронта. Командующий фронтом генерал Ватутин и член Военного совета Н. С. Хрущев не возражали… Я снова обошел подразделения бригады, поговорил с воинами, ответил на их вопросы, дал последние указания и советы. Убедившись еще раз, что части и подразделения бригады хорошо подготовлены к предстоящим боям, напутствовал воинов:

– Сражайтесь за Киев так, как вы стали бы сражаться за Прагу и Братиславу. Именем наших народов и тысяч убитых и замученных – не щадите врага!»[191]

38-я армия ударила на Киев с Лютежского плацдарма 3 ноября 1943 года после мощной артподготовки. Преодолевая упорное сопротивление немцев, 51-й корпус, в составе которого действовала бригада, вышел к 5 ноября к северной окраине Киева, в район детского санатория. 5 ноября чехословацкая бригада вместе с советскими соседями слева и справа (136-я и 240-я стрелковые дивизии) на фронте в 2 километра ударила в южном направлении прямо по центру Киева.

Свобода: «Нет, теперь уже не то, что было в бою под Соколово! Техника придала силу и размах наступлению. Танки шли по отлогому склону. Огнем из орудий подавляли вражеские огневые точки, вели борьбу с танками, уничтожали пехоту противника.

Танк «Лидице» (командир взводный Гехт) уничтожил два противотанковых орудия и три вражеских пулемета. Ротный Рудольф Ясиок поджег тяжелый вражеский танк «тигр», уничтожил три противотанковых орудия, четыре пулемета и не менее 20 гитлеровцев»[192].

Чехословаки вместе с советскими солдатами взяли центральный железнодорожный вокзал Киева и не дали немцам взорвать железнодорожный мост через Днепр. Утром 6 ноября танки чехословацкой бригады уже находились рядом с Киево-Печерской лаврой.

В ожесточенных боях за Киев погибли 32 воина бригады, в том числе два офицера, 82 человека были ранены, один пропал без вести[193]. В боях за Киев 1-я чехословацкая бригада уничтожила один самолет противника, четыре танка и две самоходные артиллерийские установки «фердинанд», семь автомашин с солдатами и грузом, четыре артиллерийских батареи, 22 дота, 31 дзот, 41 станковый и 24 ручных пулемета, около 630 немецких солдат и офицеров.

Население украинской столицы радостно встречало чехословаков. В военном дневнике бригады отмечалось: «Как только рассвело, проснувшиеся остатки населения с восторгом и радостным плачем приветствовали первых чехословацких воинов, обнимали и целовали их, называя своими освободителями. Воодушевлению населения нет границ, и эти минуты для каждого бойца 1-й чехословацкой самостоятельной бригады действительно незабываемы»[194].

Верховный главнокомандующий Красной армией И. В. Сталин в приказе отметил благодарностью действия бригады и наградил ее орденом Суворова 2-й степени. 139 бойцов бригады были награждены советскими орденами и медалями. Поручик Сохор и подпоручик Тесаржик стали Героями Советского Союза. Поздравляя весь личный состав бригады, секретарь ЦК КП(б)У, член Военного совета 1-го Украинского фронта Хрущев писал в те дни: «Столица Украины – древний славянский Киев – никогда не забудет, что за его освобождение плечом к плечу с воинами доблестной Красной Армии сражались… и героические братья – сыны чехословацкого народа»[195].

Президент Бенеш наградил 41 погибшего и 294 оставшихся в живых бойцов бригады Чехословацким военным крестом. Чехословацкие боевые награды были вручены и советским генералам, офицерам и сержантам, которые освобождали Киев вместе с чехословацкой бригадой.

Но обстановка под Киевом в ноябре 1943 года оставалась напряженной. Немцы нанесли сильный контрудар, отбили только что освобожденный Житомир и пытались вновь овладеть украинской столицей. Бригада оставалась в резерве 38-й армии, и ее то и дело перебрасывали на опасные направления. Ударная танковая группа бригады вместе с советскими войсками участвовала в упорном бое за город Черняхов.

14 декабря бригаду перевели в Киев, где должна была состояться торжественная встреча личного состава с Бенешем, который в то время как раз был в Москве. Для парада в Киев вызвали даже танковый батальон. Однако 16 декабря стало известно, что Бенеш в Киев не приедет. Вместо этого в Москву вызвали Свободу с пятнадцатью лучшими бойцами бригады.

Свобода так вспоминал о встрече с Бенешем: «Я ждал этой встречи, хотел объективно проинформировать президента о нашей бригаде, об ее участии в боях, доложить о положении на фронте так, как мы, воины бригады, сражающейся вместе с Советской Армией, представляли себе его. Но наша встреча с Бенешем происходила, как в хроникальном фильме. Знакомая улыбка, снисходительное приветствие:

– Здравствуйте, господин генерал. Поздравляю вас и всех военнослужащих с успехами, которых вы достигли.

Сразу же после этого он вдруг начал пространно объяснять, почему к званию генерала раньше других был представлен начальник чехословацкой военной миссии в Москве Гелиодор Пика.

– Это не моих рук дело, – убеждал он. – Это сделало правительство, но затем я вмешался и привез вам генеральские погоны.

Я стоял и молча слушал. Я знал очень хорошо, что эмигрантское правительство в Лондоне в таких вопросах не противоречит воле президента. Но главное все же заключалось не в генеральских погонах… Президент прикрепил к нашему боевому знамени медаль «За храбрость», являвшуюся низшей наградой в Чехословакии… Наконец мне все же удалось подробно проинформировать президента Бенеша о нашей бригаде и об ее участии в боях.

– Я действительно изумлен, – повторил он несколько раз в ходе беседы. Я многого не знал, все это – весьма интересно. Благодарю вас за информацию.

Когда я вышел от Бенеша, была уже ночь, крепчал мороз, но на улице мне показалось теплее, чем в натопленном кабинете президента»[196].

Интересно, что звание генерала Бенеш присвоил Свободе, по сути, благодаря просьбе советского командования. В беседе с Бенешем в Москве 18 декабря 1943 года уполномоченный Красной армии по связям с чехословацкой военной миссией генерал Г. С. Жуков (однофамилец прославленного маршала) подчеркнул: «…командир бригады полковник Свобода считается честным, храбрым и компетентным офицером и пользуется большой популярностью во всем Советском Союзе. Было бы очень правильно, если бы его повысили до звания генерала»[197].

Пока Свобода был в Москве, бригада получила новое боевое задание. В составе 40-й армии она должна была с юга обойти город Белая Церковь, чтобы не дать отступить находившимся там немецким войскам. 31 декабря 1943 года чехословаки вышли к Белой Церкви с юга после упорного боя. В первый день нового 1944 года они заняли высоту 208,4, которая господствовала над путями отхода противника из города. В бою за высоту 208,4 особенно отличилась батарея, которой командовал бывший участник гражданской войны в Испании поручик Франтишек Крал. Батарея подбила два танка «тигр», самоходную установку «фердинанд», семь средних танков, уничтожила минометную батарею, семь станковых пулеметов, разрушила два дзота, отразила три контратаки вражеской пехоты, поддержанной танками.

Свобода вспоминал: «Во время ночного боя, который вел 2-й батальон, произошел курьезный случай. К связистам, следовавшим за первыми подразделениями, примешалась группа отставших немецких солдат. Гитлеровцы рассеялись по снежному полю между восточной опушкой леса и высотой 208,4. Положение усугублялось тем, что немцы, как и наши бойцы, были одеты в белые маскировочные халаты, и распознать их сразу было трудно. В непроглядной темноте двигалась группа солдат.

– Как ты думаешь, мы не сбились с пути? – спросил своего соседа десятник Ижевский.

Вместо ответа – молчание.

– Я тебя спрашиваю, правильно ли мы идем? – рассерженно крикнул Ижевский в ухо своему спутнику.

Но тот лишь пожал плечами и снова ничего не ответил.

«Немой или глухой?» – думал десятник.

Вокруг темно. Мороз. Так хотелось переброситься с кем-нибудь хоть несколькими словами. Связист Ижевский не на шутку рассердился, что ему не удается завязать разговор. Он недружелюбно взглянул на соседа. Что это? У того из-под маскхалата торчал козырек немецкой полевой фуражки. Десятник покрепче сжал в руке ремни полевого телефонного аппарата, отстал на полшага и с размаху ударил аппаратом столь необычного попутчика по голове. Раздался пронзительный вопль, вслед за этим произошла короткая схватка с другими гитлеровцами. Спустя непродолжительное время вся группа противника была уничтожена»[198].

Немцы с севера и с юга при поддержке танков пытались взломать круговую оборону двух батальонов бригады. У чехословаков не было противотанковых средств, и им пришлось отойти. Однако они сумели сохранить плацдарм на берегу реки Рось, с которого можно было снова возобновить наступление.

Пока два пехотных батальона бригады вели ожесточенные бои к югу от Белой Церкви, с севера на этот город в составе 74-й советской дивизии наступали танковый батальон и одна из батарей бригады. 3 января 1944 года бригаде был передан приказ, согласно которому она опять переводилась в резерв.

Всего в ожесточенных боях под Киевом бригада потеряла 66 человек убитыми, в том числе пять коммунистов, 270 ранеными, 75 пропавшими без вести, а также четыре танка, три автомобиля, четыре противотанковые пушки, одну гаубицу, четыре миномета, 16 противотанковых ружей, 11 тяжелых и 24 легких пулемета. Сама бригада уничтожила до 1050 немцев, пять САУ, 17 танков, три самолета, четыре батареи тяжелых орудий, 52 тяжелых и 63 легких пулемета, 67 автомобилей[199].

Свобода вернулся в бригаду 1 февраля 1944 года в звании бригадного генерала. Вместе с ним приехала группа прибывших из Англии офицеров, 11 человек. Эмигрантское правительство в Лондоне всеми силами пыталось сохранить свое влияние в бригаде, которое таяло с каждым днем.

Несмотря на тяжелейшее положение на фронте, советское руководство и лично Сталин уже осенью 1943 года по просьбе Бенеша выразили готовность помогать в оснащении и вооружении чехословацкой армии не только во время войны, но и после нее.

14 октября 1943 года посланник в Москве Фирлингер писал Бенешу: «1. Как я уже докладывал в свое время, Советы решили предоставить нам максимальную поддержку при организации наших частей и, естественно, в случае возможной (боевой) акции дома и при строительстве нашей будущей армии. Они предоставят в наше распоряжение все необходимое снаряжение и вооружение и уже сегодня по предложению Пики дают нам запрашиваемое вооружение из трофейного материала. 2. Они с удовольствием предоставят нам униформы нашей армии и готовы уже сейчас предпринять для этого все меры, указывая на неблагоприятное впечатление дома, если бы наша армия пришла туда в чужой форме…»[200]

Бенеш был искренне благодарен за эту помощь и писал в ответе Фирлингеру: «Прошу передать мою искреннюю благодарность за обещанную помощь… Это очень важно в настоящее время и с военной, и с политической точки зрения… Полностью согласны с предложением о предоставлении нашей формы… Нас приятно удивило желание разрешить нам носить нашу форму. Повторяю: спасибо»[201].

Между тем, пока бригада Свободы активно сражалась на советско-германском фронте, «английская бригада» чехословацкой армии на Британских островах томилась от безделья. С 15 по 23 августа 1942 года она охраняла один участок английского побережья, на юге, потом другой – на востоке. С января 1943 года участок охраны опять сменили: теперь это было снова южное побережье, в районе Феликстоу-Уолтон[202]. Но всем было понятно, что в то время, когда вермахт увяз под Сталинградом, никакой, даже демонстративной высадки немцев в Англии ожидать не приходилось.

Чехословаки развивали активные связи с местным населением, в том числе и с женщинами, для которых «чехи» были «экзотикой». Футбольная команда бригады баловала англичан товарищескими матчами, а бригадный хор – мелодичными чешскими песнями.

В августе 1943 года, как уже упоминалось, в Ливерпуль прибыла чехословацкая часть из Северной Африки. Она влилась в бригаду, и Ингр немедленно потребовал от англичан преобразовать ее в бронетанковую. Надо было во что бы то ни стало упредить в этом «русскую бригаду» Свободы и желательно еще и получить больше танков, чем у «русских» чехословаков.

1 сентября 1943-го была учреждена Чехословацкая самостоятельная бронетанковая бригада под командованием генерала Лишки. Правда, бригада все же не дотягивала по личному составу до штатов реальной бронетанковой бригады британской армии. А сколь-нибудь осязаемого притока пополнения не было.

В бригаду входили два танковых батальона, моторизованный батальон, артиллерийский полк, дивизион противотанковых средств, зенитная батарея и вспомогательные подразделения. На вооружение поступили устаревшие британские танки «Крусейдер», «Кромвель», затем американские танки «Шерман» и легкие разведывательные танки «Стюарт».

Бригаду переместили вглубь Англии севернее Нортхэмптона и начали обучать.

Что касается национального состава, то в офицерском корпусе преобладали чехи – 324 человека. Словаков было всего 19, немцев девять, венгров двое. Среди сержантов и солдат чехов было 2303, словаков – 721, немцев – 460, венгров – 117, украинцев – 39[203]. 38,9 % военнослужащих были рабочими, много, особенно среди офицеров, было госслужащих (25,95), а также учителей и студентов (10,7 %).

В бригаде поначалу тяжело приходилось немцам и евреям. Над ними нередко издевались офицеры. Немцам, в частности, доставалось за то, что большинство из них очень плохо знали чешский язык. Бригадная организация коммунистов, опиравшаяся примерно на 400-500 бойцов, старалась бороться с национальными предрассудками, тем более что среди немцев и евреев коммунистов как раз было много.

Партийные ячейки коммунистов были в каждом подразделении бригады. Однако среди чехословацких летчиков преобладали офицеры с довоенным стажем, и тут позиции коммунистов были слабыми. Наземный же персонал в чехословацких эскадрильях был в основном британским.

Зато коммунисты численно доминировали в различных чехословацких общественных организациях, возникших в Великобритании, – Совете чехословацких женщин, Чехословацкой профсоюзной группе, Союзе чехословацких интербригадовцев, Обществе культурных и экономических связей с СССР. В 1942 году в Лондоне был основан Союз чехословацких военных усилий, который объединил практически все общественные организации. Союз активно собирал средства в пользу Красной армии. Например, 19 августа 1942 года советскому посольству было вручено 1800 фунтов стерлингов от Совета чехословацких женщин. Среди чехословацких рабочих на военных заводах Англии даже возникла «стахановская группа», перевыполнявшая нормы выработки.

Руководство КПЧ и посольство СССР в Лондоне были прекрасно осведомлены обо всем, что творится в правительстве Бенеша и в госсовете, так как многие министры считали своим долгом постоянно информировать КПЧ о важнейших событиях. Бенеш и Масарик говорили англичанам, что часто узнают о мнении госсовета позже, чем советское посольство в Лондоне.

В 1943 году, когда Бенеш активно пытался заключить договор с СССР, его популярность среди офицеров бригады сильно упала. Президента стали обвинять в том, что он «продался большевикам». В этих условиях именно коммунисты, как это ни парадоксально, стали опорой Бенеша в частях бригады, разъясняя смысл внешней политики президента.

Авторитету компартии сильно способствовали героические бои Красной армии и бригады Свободы на советско-германском фронте. В официальной хронике бронетанковой бригады отмечалось: «Чехословацкая часть в России славно бьет немцев бок о бок с русской армией, снискав уважение русских и самых высоких наград Героя Советского Союза. Она хоронит своих павших героев в святой земле братской великой державы и творит новую легенду чешской военной истории и новый сильный и политически важный исторический аргумент на будущее»[204].

Солдаты и офицеры бригады рвались в Россию и жадно следили за новыми успехами Красной армии и бригады свободы. В советском посольстве в Англии говорили, что чехословацкая бригада забирает больше экземпляров бюллетеня советских новостей «Soviet War News», чем вся британская армия вместе взятая. В хронике бригады отмечалось: «Желаем от всего сердца нашей русской бригаде (которой мы, конечно, ужасно завидуем) великой славы, которая выпала на ее долю, когда она в боях вместе с русской армией освободила славный русский город Киев. Наша армия в СССР тем самым уже во второй раз славно вошла в историю и творит неразлучное братство нашего народа и СССР, сражаясь и истекая кровью бок о бок (с русскими)»[205].

Против немцев в 1943 году на Западе непосредственно воевали только чехословацкие летчики в составе королевских ВВС. С 8 ноября 1943 года чехословацкое истребительное авиакрыло переименовали в 134-ю авиагруппу. Бомбардировщиков придали командованию ВВС, занимавшемуся охотой за немецкими подводными лодками в Атлантике. В августе 1943-го чехословаки уничтожили или повредили семь субмарин, в сентябре – три, в октябре – одну[206]. Всего чешские летчики произвели удары по 35 подлодкам и четырем надводным кораблям противника, проведя в воздухе во время боевых вылетов 21 527 часов.

В 1940-1945 гг. во время бомбежек Германии и оккупированных немцами территорий в плен попал 51 чехословацкий летчик, в том числе 15 пилотов истребителей. В плену погиб только член экипажа бомбардировщика Арношт Валента, который в марте 1944 года стал одним из организаторов массового побега пленных летчиков союзной авиации из немецкого лагеря для военнопленных. Валента был схвачен и казнен нацистами 31 марта 1944 года.

В 1943 году на советско-германском фронте все еще воевала на стороне нацистов словацкая Быстрая дивизия, хотя ее боевой дух уже не был прежним. Словаки больше не хотели воевать под лозунгом «За бога, за народ!» (официальный слоган словацкой пропаганды для войны против СССР) против своих братьев-славян. 25 сентября 1943 словаков перебросили на фронт в район Мелитополя. 30 октября 45 офицеров и 2300 солдат и сержантов сдались там советским войскам[207].

Командующий конно-механизированной группой 4-го Украинского фронта генерал И. А. Плиев вспоминал: «Событиям на Перекопе предшествовала удачно проведенная Мелитопольская операция. Особенно хорошо в ней складывалась обстановка на направлении 4-го гвардейского кавкорпуса. Вскоре после прорыва обороны противника перед корпусом появилась свежая 1-я словацкая пехотная дивизия. Немецкое командование давно обратило внимание на то, что ряды ее подозрительно быстро тают при малейшем соприкосновении с советскими войсками. Дивизию занесли в списки неблагонадежных и держали в резерве. Но положение не изменилось. За ней закрепилась даже кличка: «Дивизия – быстро домой». И вот, в силу катастрофически ухудшающейся обстановки, командующий 17-й армией генерал Енеке 27 октября 1943 года решил бросить эту чехословацкую дивизию в бой против 4-го гвардейского казачьего корпуса в районе Мелитополя. Если бы немецкое командование не было потрясено своей столь быстро развивающейся трагедией, оно обратило бы внимание, что словаки ринулись в «бой» с необыкновенным желанием, даже с радостью. Генерал Енеке слишком поздно понял свою оплошность. Но он мог бы утешить свое воинское самолюбие тем, что это был промах не военного, а политического характера. Как бы то ни было, 1-я словацкая дивизия в несколько тысяч человек со всем вооружением и боевой техникой добровольно перешла на нашу сторону. Тыловые части дивизии, как в дальнейшем выяснилось, немедленно были переброшены в Кривой Рог, а затем – в Одессу… Словацкая дивизия открыла кубанцам путь в оперативный тыл противника. Развивая успех, корпус устремился к Перекопу»[208].

Таким образом, словаки открыли Красной армии дорогу в Крым.

Остатки словацкой дивизии отступили в район западнее Херсона, а 20-й пехотный полк дивизии остался в Крыму, отрезанный советскими войсками. На 3 ноября 1943 года Быстрая дивизия насчитывала всего 5337 солдат и офицеров. В январе 1944 года 20-й полк вернулся, и дивизия (6397 человек) заняла оборонительные позиции к северу от Одессы. Словацкий министр обороны Чатлош просил командование вермахта о выводе дивизии с фронта на тыловую службу, но немцы ответили, что им теперь дорог каждый солдат. Часть бойцов дивизии дезертировали к одесским партизанам в знаменитые катакомбы.

Плиев, бравший Одессу, вспоминал: «Мы возвращались в поселок пригородного совхоза Ульяновка, где расположился штаб Конно-механизированной группы. На одной из улиц его мы встретили подразделение партизан. Среди них я увидел несколько солдат в форме чехословацкой армии и вспомнил Мелитополь, конец октября 1943 года и переход 1-й словацкой пехотной дивизии, которую гитлеровцы называли «дивизия – быстро домой». Тогда на нашу сторону перешли только боевые части, находившиеся главным образом в первом эшелоне боевых порядков. Мы остановились. Это оказалось подразделение объединенного отряда, базировавшегося в одесских катакомбах… Встретившиеся нам словаки оказались из той самой 1-й словацкой пехотной дивизии. Мне рассказали, что подразделения второго эшелона и тылы этой дивизии были сразу же отведены из прифронтовой полосы в Кривой Рог, а затем переброшены в Одессу. Осенью 1943 года сержант Кончетти установил связь с командованием партизанской республики. Словацким друзьям было поручено доставлять оружие, боеприпасы, вести разведку, выполнять роль связных между отрядами. Комендант города, подозревавший словаков в связях с партизанами, решил отправить их часть в Тирасполь. В тот же день сержант Кончетти предложил полку в полном составе перейти на сторону партизан. Связавшись со штабом партизанского движения города, словаки ночью спустились в катакомбы. Кончетти был назначен командиром этой первой партизанской части.

– Передайте товарищу Кончетти мой дружеский привет, – сказал я, прощаясь со своими новыми товарищами.

Словацкий солдат печально пожал плечами и с приятным мягким акцентом печально произнес:

– Наш командир, как это сказать, фчэра помьер.

– Кончетти, товарищ генерал, вчера в бою был ранен в грудь навылет. Говорят, что уже скончался, – объяснил командир подразделения.

Сказано это было с чувством глубокой скорби, которая невольно передалась и мне. Мы потеряли близкого друга, брата по крови и убеждениям»[209].

Боевой дух словацкой дивизии обеспечения на северной Украине был в 1943 году тоже явно не на высоте. Солдаты и офицеры дивизии старались уклоняться от столкновений с партизанами. Бывали случаи, когда группы словацких солдат и партизан встречались и мирно расходились, как будто не обращая внимания друг на друга.

Если до весны 1943 года из дивизии дезертировали к партизанам отдельные солдаты, то 15 мая 1943-го на сторону партизан перешли вместе с солдатами начальник штаба 101-го полка капитан Ян Налепка[210] в районе деревни Ремезы (ныне Гомельская область), офицер разведки надпоручик Лишак и офицер по вооружению поручик Петро. Налепка еще с 1942 года поддерживал связи с партизанами, снабжал их информацией и лекарствами. Он смог сохранить и передать партизанам знамя одной из комсомольских организаций.

Словацких офицеров приветствовал лично легендарный командир партизанского соединения А. Н. Сабуров.

Налепка под боевым псевдонимом «капитан Репкин» стал командиром 1-го советско-чехословацкого партизанского отряда. В отряде было около 80 словаков. Еще 40 словаков воевали в других отрядах партизанского соединения Сабурова. Летом и осенью 1943 года отряд под командованием Яна Налепки неоднократно отличался в боях с немецко-фашистскими захватчиками. В канун 26-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции Налепка был принят кандидатом в члены ВКП(б).

Участвуя со своим отрядом, во взаимодействии с войсками 1-го Украинского фронта и другими партизанскими отрядами, в Киевской наступательной операции, Ян Налепка погиб в бою за освобождение города Овруч Житомирской области Украины 16 ноября 1943 года.

К Овручу, стратегически важному транспортному узлу, 13 ноября подошли части советской 13-й армии. С тыла по немцам ударило партизанское соединение Сабурова, в составе которого был и отряд Налепки.

Известный советский военачальник И. И. Якубовский писал: «В боях за Овруч новую героическую страницу вписал в историю чехословацкий партизанский отряд под командованием Яна Налепки. Для Яна Налепки тот бой был последним. Очевидцы рассказывают, что он находился в первых рядах атакующих партизан. Всем была видна его стройная фигура в форме чехословацкого офицера. Командир шел вперед, не сгибаясь, бросая вызов врагу. С песней «Словацкие матери, у вас хорошие сыны» за ним снова и снова поднимались в атаку бойцы, пока не захватили вокзал – один из последних бастионов врага. Налепка продолжал командовать отрядом даже тогда, когда был ранен и истекал кровью. Его настигла смерть во время штурма вражеского укрепления. Пулеметная очередь скосила героя, когда бой за Овруч подходил к концу»[211]. Овруч был взят в ночь на 19 ноября, в то же самое время, когда частям Красной армии под напором немцев пришлось опять оставить Житомир. В боях за Овруч было уничтожено до двух батальонов немцев.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 2 мая 1945 года за умелое командование партизанским отрядом и проявленные мужество и героизм в боях с немецко-фашистскими захватчиками гражданину Словакии Налепке (Репкину) Яну посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Налепка стал единственным словаком, удостоенным этого наивысшего советского звания.

Также Налепка был посмертно награжден орденом Ленина, чехословацким орденом Белого льва 1-й степени, а 5 мая 1945 года удостоен звания «Герой Словацкого национального восстания». В Овруче Налепке поставили памятник. 7 мая 2004 года президент Словацкой республики посмертно повысил Яна Налепку до звания бригадного генерала. В честь героя в Словакии названы много улиц и один населенный пункт (Налепково).

Один словацкий военнослужащий, ефрейтор Корбела даже угнал к партизанам танк, который, правда, застрял на берегу реки у деревни Ремез. Партизаны попытались его вытащить, но безуспешно. Они лишь демонтировали пулемет, а сам танк позднее вытащила словацкая дивизия.

В конце августа 1943 года к партизанам Минской области перешел словацкий велосипедный взвод, охранявший железную дорогу.

Сабуров направил командиру дивизии обеспечения полковнику Чани письмо с предложением перейти всем соединением на сторону партизан. Однако Чани был отстранен от командования.

1 августа 1943 года словацкая дивизия обеспечения была преобразована во 2-ю пехотную дивизию, и немцы стали перебрасывать ее в Италию, где она использовалась на строительстве оборонительных сооружений. 15 ноября 1943-го окончательно потерявшая боеспособность словацкая дивизия обеспечения была переименована в Техническую бригаду. В бригаде сохранили стрелковое вооружение, но на фронт против англо-американцев словаков послать не решились. В январе 1944 года бригада была размещена в районе Монте-Кассино, где шли самые упорные бои между немцами и союзниками за все время войны на итальянском фронте. В это время в бригаде было 147 офицеров, 169 младших командиров и 4176 солдат[212].

С 1 апреля 1944 года бригада именовалась Технической дивизией. В мае она была усилена двумя офицерами и 845 солдатами. Ее командир полковник Имро 30 июля 1944-го перебежал к американцам вместе со своим начальником штаба. Вместе с немцами дивизия отступала на север Италии, где активно действовали партизаны-коммунисты из гарибальдийских бригад. Солдаты-словаки установили с партизанами связь, и несколько десятков военнослужащих перешли на сторону гарибальдийцев. В апреле 1945 года, когда поражение немцев уже было вопросом нескольких дней, вся дивизия (около 7 тысяч человек) перешла на сторону партизан и участвовала вместе с ними в освобождении Ломбардии. После освобождения Италии дивизию опять переименовали во 2-ю пехотную, и ее командиром стал антифашистски настроенный полковник Кмикевич. Соединившись с переброшенными ранее в Италию немцами воинскими частями из протектората (см. ниже), дивизия образовала Группу чехословацких войск в Северной Италии и летом 1945 года вернулась в Чехословакию через американский сектор оккупации уже на правах соединения Антигитлеровской коалиции.

Конец ознакомительного фрагмента.