2
С тех пор я часто видела Капитана стоящим в окне со штурвалом в руках. «Интересно, каково это, всю жизнь провести вот так?» – размышляла я, разглядывая его одинокий образ. Ведь вся его связь с внешним миром – это единственное окно! Он не ходил в школу, не бывал в музеях и кинотеатрах, не знает давки в автобусах и скорости мчащегося автомобиля. Он ни разу не видел рек и лесов, и даже родной город известен ему одним-единственным клочком ограниченного стенами высотных домов пространства. Праздники, похороны, митинги, пикники, соревнования – все это долгие годы проплывало мимо него, мимо его окна, мимо его жизни. Неудивительно, отчего у него такой мечтательный взгляд. Ведь все, что у него осталось – собственная фантазия. И наверняка в ней, держась за штурвал, он представляет, что сам правит своей судьбой.
И все же постепенно я перестала задумываться об этом. Выходя из дома, я уже не оглядывалась на окно второго этажа. Привыкла. Как привыкли до этого сотни других людей, каждый день проходящих под любопытным взглядом Капитана. И, скорее всего, он так и остался бы для меня лишь местной достопримечательностью – этаким дворовым юродивым, не произойди однажды этот случай…
Как-то вечером я возвращалась с работы домой и уже подходила к подъезду, как вдруг откуда-то сверху раздался торопливый стук. Я вскинула голову и увидела Капитана, мечущегося в окне, словно испуганная рыбешка в аквариуме. Он тарабанил по стеклу и явно жестами пытался что-то объяснить.
– Открой окно, – крикнула я ему.
Он не понял. Тогда я стала знаками изображать, как открывается рама.
– Открой!
Капитан, похоже, сообразил и на мгновение замер. В глазах его мелькнули растерянность и даже ужас. Видимо, мать строго-настрого запрещала ему это делать. Но он все-таки собрался с духом, дернул шпингалет и распахнул окошко.
– Что случилось? – спросила я.
– Мама!.. Мама!.. – запинаясь, жалобно прокричал он. – Пожалуйста!.. Мама!..
– Подожди, я сейчас поднимусь.
Я мигом вспорхнула вверх по лестнице, на бегу вынимая телефон, хотя пока еще не знала, куда звонить: в скорую или в полицию. Очутившись на площадке второго этажа, я постучала в дверь. К моему удивлению никто не открыл. «Что за шутки?» – рассердилась я, продолжая настойчиво тарабанить. Никого! Приложив ухо к холодному металлу двери, я услышала доносящиеся из квартиры стоны и какое-то невнятное всхлипывание. «Нужно ломать дверь!» – решила я. Да только прежде, чем убежать за помощью, случайно дернула за дверную ручку. К моему удивлению, дверь распахнулась. Не заперто!? И сразу же передо мной возникло испуганное лицо Капитана. Лишь потом я поняла, почему он не открыл – ведь ему нельзя выходить на улицу! Ему наверняка даже прикасаться к входной двери запрещалось!
– Мама! – повторил Капитан и исчез в комнате.
Я поспешила следом.
– Тамара Алексеевна! – вскрикнула я, увидев на полу распростертое тело соседки. И метнула в ее сына свирепый взгляд: – Ну что же ты стоишь? Скорую хоть вызвал?
Не дожидаясь ответа, я сама быстро набрала на своем телефоне номер и сунула мобильник Капитану. Сама же принялась нащупывать у соседки пульс. Жива! Тут заметила, что Капитан стоит, растерянно вертя в руках телефон, из которого доносятся требовательные: «Алло! Говорите! Кто звонит?»
– Ты хотя бы на это способен?
Отобрав мобильник, я сама быстро продиктовала диспетчеру адрес. «Ну и придурок, – зло думала я, сидя у тела корчащейся от боли соседки и глядя на сидящего напротив ерзающего на стуле Капитана. – Тоже мне ангелочек эпохи Возрождения… Псих!»
Приехала скорая. Когда врачи выносили на носилках Тамару Алексеевну, я вдруг вспомнила недавно услышанную от старушек фразу: «Эх, доведет он ее до могилы…»
Лишь позже по различным слухам мне более-менее удалось воссоздать картину того, что произошло незадолго до моего появления. Оказалось, виной всему стала врач, которая явилась по вызову из местной поликлиники.
– Вы кто? – распахнув дверь, удивилась Тамара Алексеевна, увидев на пороге молоденькую девушку.
– Врач, – ответила та. – Вы же вызывали?
– Да. Но не вас!
– В поликлинике мне сказали… – смутившись, начала девушка.
– Где постоянный лечащий врач моего ребенка? – перебила Тамара Алексеевна. – Я спрашиваю, где тетя Рая?
– Раиса Петровна приболела… – воскликнула девушка, и тут же торопливо добавила: – Но вы не беспокойтесь. Я – профессиональный педиатр!
Она с готовностью переступила порог квартиры и сняла с плеча сумку.
– Ну, где больной?
Тамара Алексеевна насупилась, но все-таки проводила ее в свою комнату. Затем туда же привела Капитана.
– О… – опешила врач. – Это и есть… хм… ваш ребенок?
Конечно, в местной поликлинике прекрасно знали, что за «ребенок» живет с Тамарой Алексеевной и давно уже ничему не удивлялись. Да только новую сотрудницу предупредить забыли. Впрочем, врач пожала плечами: мало ли у кого какие причуды, и принялась выкладывать на стол свои медицинские принадлежности.
– Можно у вас попросить стакан воды? – мимоходом спросила она у Капитана.
Тот было привстал, но мать тут же усадила его на место.
– Не утруждайся, сынок. Я сама.
И ушла на кухню.
– И еще, включите, пожалуйста, настольную лампу, – добавила врач.
Капитан растерянно уставился на висящий около розетки шнур.
– Лампа сломана? – врач подняла на него удивленные глаза.
Капитан мотнул головой, мол, целая, но так и не притронулся к шнуру, лишь продолжал его подозрительно рассматривать. И тут в глазах у него мелькнул озорной огонек. Он неуверенно протянул руку, словно собирался совершить какой-то запретный проступок, осторожно взял в руки шнур и уже почти поднес вилку к розетке, как вдруг вздрогнул от раздавшегося позади звона разбитого стекла. Капитан тут же отбросил злополучный шнур так, словно в руках у него оказалась ядовитая змея. Врач от неожиданности вжалась в спинку стула, уставившись на стоявшую в дверях женщину.
– Что вы делаете! – испуганно вскричала Тамара Алексеевна. – Ему нельзя!
У ее ног среди осколков выроненного стакана растекалась лужа воды.
– Можно вас на пару слов?! – строго сказала Тамара Алексеевна перепуганной девушке.
Та с опаской вышла в прихожую.
– Простите меня великодушно за то, что я на вас накричала, – неожиданно ласково заговорила Тамара Алексеевна. – Поймите меня, ведь я мать!.. Я просто очень испугалась. Дело в том, что я не позволяю своему ребенку прикасаться к электроприборам.
– Почему? – удивилась врач.
– Как? Вас разве не предупредили о том, что мой сын… так сказать… не совсем здоров? Нет?.. В детстве он пережил тяжелую психическую травму. Да еще этот его папаша ненормальный… Ой, вы только не бойтесь! Он вовсе не буйный, вполне даже смирный… И все-таки лучше быть с ним поосторожнее.
– Ну хорошо. Буду иметь в виду, – пожала плечами врач, и хотела было вернуться в комнату, но Тамара Алексеевна удержала ее.
– Пожалуйста, прежде чем вернетесь туда, вымойте руки.
– Я ведь уже мыла.
– Да, но вы только что прикасались к дверной ручке, а у мальчика сильно ослаблен иммунитет. Я так боюсь, что он чем-нибудь заразиться! Видите, я даже уступила вам свою комнату, чтобы вы не входили в его апартаменты в своей грязной одежде.
Тамара Алексеевна приоткрыла дверь в другую комнату. Врач успела разглядеть заклеенные изолентой розетки и стену, увешанную черно-белыми рисунками, а также приколоченный к подоконнику штурвал. Она догадалась, что это – комната «ребенка». Большего девушка увидеть не успела – Тамара Алексеевна поспешно прикрыла дверь.
– Вы только поймите меня правильно, – продолжала она, – я ведь только ради него стараюсь…
И вдруг глаза ее расширились от ужаса:
– Ой! Там же стекло на полу! Нужно срочно убрать! Еще порежется…
И, схватившись за сердце, Тамара Алексеевна умчалась в комнату наводить порядок.
Врач тоже вернулась к пациенту, не забыв заглянуть в ванную и еще раз вымыть руки. Капитан все так же неподвижно сидел на стуле, испуганно поглядывая то на собирающую осколки мать, то на все еще перепуганную девушку.
– Что ж, давай посмотрим твое горлышко, – немного успокоившись, сказала врач и поднесла чайную ложку к разинутой пасти Капитана, причем с такой опаской, словно тот вот-вот откусит ей пальцы. – Скажи «а-а»!..
Она посмотрела горло. Затем попросила пациента оголить спину и грудь, для чего потребовалось размотать шарф и снять свитер. Послушала стетоскопом. Еще раз посмотрела горло…
– Вы знаете, Тамара Алексеевна, – наконец заключила девушка. – По-моему, ваш сын здоров.
– Что значит «здоров»? – опешила та. – У него же ангина!
– Нет у него никакой ангины. Горло нормальное, да и других симптомов не вижу. Думаю, дело в том…
– Да мне плевать, что вы там думаете! – всплеснула руками Тамара Алексеевна. – Что ж я, не знаю своего сына? Я же вижу, что он болен!
– Вообще-то я здесь врач, а не вы! – рассердилась девушка.
– Вы что, препираться со мной сюда пришли? – руки Тамары Алексеевны угрожающе уперлись в бока. – Так вы будете назначать лечение или нет?
– Как же я могу лечить здорового человека? – в отчаянии вскричала врач.
– Да как же здорового, когда нездорового!
– Но…
– Значит так, – холодно перебила Тамара Алексеевна. – Я требую, чтобы вы добросовестно выполнили свои обязанности. А если вы отказываетесь это делать, то… то… – ее взгляд метнулся к телефону. – Я сейчас же звоню Семену Степановичу – вашему главврачу. Он мой хороший знакомый. И я разузнаю, кто в поликлинике следит за компетентностью набираемого персонала!
– Но чего вы от меня-то хотите? – девушка уже едва не плакала.
– Просто выпишете все необходимое для лечения ангины, и все!
Врач нервно села, вынула дрожащей рукой из портфеля бланк, быстро черкнула на нем несколько слов и протянула Тамаре Алексеевне.
– Ну вот. Так бы и сразу, – мгновенно смягчилась та и, заметив, что девушка быстро собирает свои медицинские принадлежности, с улыбкой воскликнула: – Как? Уже уходите? Может, чайку?
Но врач, не говоря ни слова, поспешно направилась к выходу. И все же на пороге она не выдержала и обернулась.
– Знаете что?.. – вскричала она срывающимся от негодования голосом. – Вы можете звонить кому хотите. Хоть главврачу, хоть самому министру здравоохранения! Пусть меня лучше уволят, но я вам все-таки скажу… Если ваш сын и болен психически, это еще не значит, что нужно травить его организм, пичкая ненужными таблетками. Вы же, сами того не понимая, губите собственного ребенка! Пусть даже и из самых лучших побуждений!
– Да как вы смеете! – затряслась от гнева Тамара Алексеевна. – Он болен! Болен!..
– И еще, – перебила ее врач. – Уж не знаю, насколько действительно нездоров ваш сын… Но, по-моему, не настолько, как вы пытаетесь это представить. Советую вам перестать ходить за ним, словно за деткой малой. Он не ребенок! Ведь на вид ему уже лет двадцать и, как я успела заметить, он вполне нормально соображает. И я бы на вашем месте задумалась, как он будет жить, когда останется один, без вашей опеки. Всего хорошего!
И врач, хлопнув дверью, покинула квартиру.
– Понабирают врачами недоучек! – закричала ей вслед пораженная Тамара Алексеевна. Ответом ей был лишь удаляющийся стук каблуков. – Небось, с двойки на тройку в своем медучилище перебивалась да лекции прогуливала, а теперь учить меня вздумала! Я своего ребенка с пеленок выходила! От смерти спасла! И я всегда знаю, что для него лучше!.. Гублю его жизнь… А кто его растил, когда отец-алкашина к какой-то шалаве умотал, а? Кто на него лучшие годы жизни истратил, а? Кто ночей не спал, а?..
За девушкой давно уже захлопнулась дверь подъезда, а Тамара Алексеевна все ходила по квартире, причитая и хватаясь за сердце.
– Ну, мам… Мама, ну не плачь, – пытался успокоить ее Капитан.
– А ты?.. Ты тоже думаешь, что я тебя гублю, да? Тоже думаешь, что издеваюсь? Думаешь, правы были те подруги, что советовали: «Отдай ты его в какой-нибудь приют для душевнобольных…» А я отвечала: «Нет! Как же я его отдам? Ведь он же мой, родненький!..» Зря? Зря все это было?.. Думаешь…
Тамара Алексеевна вдруг умолкла и прижалась спиной к стене, хватая ртом воздух.
– Мама? Мама, что с тобой?!..
Но та вдруг молча осела на пол. Она жестами пыталась показать сыну, что ей необходимы лежащие в шкафу таблетки. Но Капитан, видимо, не понял. Хотя, даже если б и понял, все равно вряд ли бы решился туда заглянуть. Ведь мама строго-настрого запрещала ему прикасаться к шкафу! Позвать соседей он тоже не решился, ведь для этого пришлось бы открыть входную дверь. Он было метнулся к телефону, да только пользоваться им не умел – звонила всегда только мать. Все что он мог: лишь беспомощно стоять, глядя на конвульсии матери. Когда же он сообразил, что если что-то срочно не предпринять, его мать умрет, он устремился к единственному месту, в котором всю жизнь находил спасение – к окну. Там его и увидела я.
Конец ознакомительного фрагмента.