II. Бул
Роман Семёнович Булаев, неполных осьмнадцати лет (как выражается бабка Поля), наслаждался ранним летним утром, встречным ветерком и свободной от машин дорогой.
С удовольствием налегая на педали и силой своей играючи (молодость – это быстропроходящее замечательное время, как подмечено многими поэтами, писателями да всеми без исключения пожилыми и старыми), мчался вперёд, за мечтой, туда, куда манили горы и моря, за светлым и радужным… другим словом, помогать бабке Поле по хозяйству. На сегодня задача окучить картошку, на немалой, чуть меньше аэродрома размером грядище. Заодно колорадского супостата изничтожить.
Откуда он взялся, деревня всего три дома, в стороне, даже проезда нет, а вот поди-ка ты, завёлся гад.
– Небось картошку все мы уважаем, когда с сольцой её намять… – пропел из песни своего тёзки по отчеству Роман, «неполных осьмнадцати лет».
Позади, дисциплинированно держа дистанцию, «шёл» невозмутимый Лафет.
– Чугунный хлопец! – такую краткую характеристику прилепил ему Дуче. К сожалению, сам он не смог поехать с ребятами, хотя желание было.
– Нужно встретить сестру, мать велела. Встретить, проводить, обустроить, – процитировал он слова матери, – если бы не это, с удовольствием бы поехал. Пироги бабы Поли, это незабываемо!
Действительно, пироги из русской печки у бабушки Поли получались замечательные. Хоть с малиной, хоть с черникой. А уж с яйцом и зелёным луком да с топлёным молоком – песня (опять выражение Дуче)! Кстати, бабка Поля к нему относилась с бо́льшим пиететом, чем к Ромке, родному племяннику. Когда ребята втроём приезжали в первый раз, Дуче был в восторге от всего увиденного и услышанного. От этой природы, от этой местной первобытности в силу своей отдалённости от городов и дорог. Проехать к бабке Поле в деревушку можно было только на велосипедах, летом. А зимой никак, да и тройка старых домов никак не претендовала на гордое название деревни, а так и назывались – Тройка. Хорошо ещё, заботами бывшего председателя ближайшего колхоза электричество было. Ближайший магазин был в нескольких километрах от Тройки, поэтому Булу приходилось капитально нагружаться нехитрыми запасами.
Когда Дуче увидел, как на его багажник навьючивают в пакетах пачки соли, сахарного песку, масло подсолнечное и подобные же запасы грузят Лафету и Булу, шуткам о хомяках, о голодном крае, о бункере на случай войны не было края.
– Приедем, поймёшь! – тогда лаконично ответили друзья.
И увидел Дуче, и понял. А услышав приговорки бабушки Поли, стал хвостом ходить с блокнотом, записывать её перлы, как-то «пирожок ни с чем», «криулёчик», «куль отрепьев» и прочий народный фольклор. Не зря этот «прохонжэ», как поддразнивал его Лафет, моментально попал в любимчики со всеми вытекающими приятными и вкусными последствиями.
Обдав горячим дизельным перегаром, буквально в метре промчалась компания на «мерине» какого-то цыплячьего цвета. Романа даже мотнуло в сторону, послышалась музыка и визг на мгновение и тут же удалилась с бешеной скоростью. За цыплёнком проследовала ещё одна, на такой же скорости.
– Пся крев! – воскликнул велосипедист и оглянулся на Лафета. Тот, видимо, использовал более матерчатое выражение, судя по его лицу.
Те, за рулём которые, видимо, велосипедистов не уважали. Крутятся, понимаешь, эти двухколёсники, людям нормальным ездить мешают. Дорога, она для скорости создана, для машин мощных, иностранных, примерно с такими рассуждениями и каруселят с недовинченными мозгами подобные экземпляры.
Ладно, осталось асфальтом километра три, там направо, по сельской дороге пара-тройка кэмэ до Таинственного моста потом березняк, два обтёсанных с перилами бревна через ручей, серых от времени, потом по тропке ещё два километра – и на месте.
Минут через десять справа открылась отворотка, и парни дружно скатились на неё, благо теперь можно было ехать рядом. Справа и слева тянутся редкие деревья и кусты, скоро речка и…
– Бул! Смотри-ка, эти гонщики, мать их, – как-то уж слишком бесцветно заметил Лафет. Очень уж спокойно так сказал, Ромка подозрительно посмотрел на него и попросил:
– Лёнька! Спокойно, нам ещё на картошке воевать.
Впереди действительно стоял цыплячий мерин, распахнув пасти всех дверей, из салона вопила очередная безголосая однодневка, недалече расположилась компашка весёлых молодых людей.
На раскладном столике уже стояли шампусик, водочка, пивко и для желающих соки. Приличествующая подобному случаю закуска, девчонки в количестве двух особей нарезали хлеб, зелень и ещё что-то там, так же безголосо подвывая ору из машины. Трое джентльменов крутились у мангала, ещё один, в шляпе и тёмных очках, скучающе осматривался вокруг, удобно расположившись в раскладном кресле.
Появление двоих велосипедистов впечатления не произвело на отдыхающих, посему ребята спокойно провели своих рысаков на мост и прислонили к перилам.
Гармония здешних мест явно нарушалась, у Таинственного моста не разрешалось никому своевольничать, а уж пришлым и подавно.
А эти по команде Шляпы вознамерились у деревца веток порубить, в топку ведь надо что-то накидать для горения и поджарки такого замечательно вкусного мяса.
Обычно подобные мероприятия с нарушениями местных правил и культуры отдыха пресекали крепкие местные ребята, старшой у их Пыхало, но сегодня почему-то они не обозначились.
– Бул, что предпримем?
– Да, коллега, предпримем обязательно! – И ребята спокойно двинулись в гущу отдыхающих.
– Шляпу сними, – тихо обратился Лафет к утопающему в кресле, тот вылез из нирваны и непонимающе воззрился на недоумка.
– Эй, трое! – тем временем воззвал Бул к мангальщикам. – Это не вы играли главную роль в фильме «Хамьё в гостях»? Кто же так топор держит? Вот как надо правильно держать топор!
Он ловко отобрал топорик у разинувшего рот субъекта и отшвырнул далеко в сторону. Ошалевшие было гости стали приходить в себя, первым угрожающе надвинулся на непрошеного советчика крепыш в майке с надписью на непонятном языке.
– Что, деревня, жизнь в тягость? – опускаться до болтовни с аборигеном – последнее дело! Крепыш не собирался так себя не уважать! И потому без лишних слов он принялся готовиться произвести удар, эффектный, наверное. Вот только откуда ему знать про любимый вид спорта противника? А любимый вид спорта – это бокс. Ромка уже несколько лет в секцию ходит.
И Лафета за собой увлёк, да тот и не возражал. Поэтому первый удар крепыша пропал впустую, зато второй сразил наповал. Правда, сразил своего же товарища по сабантую, который вознамерился было подкрасться сзади к дерзкому. Товарища снесло, как ветром, а крепыш тем временем, моментально получив два джебба и мощный хук, как-то быстро потускнел и, потеряв боевой задор, прилёг. Лафет тоже был при деле, ибо шляпа в очках извлекла «осу», а третий господин у мангала отобрал у визжащих девчонок нож и стал делать опасные движения в сторону Була.
Ну, так Лафет надел шляпу на очки, плотненько так надел и отобрал травматику, видимо, для недопущения травматизма. Одним прыжком к столу он достиг трофея в виде чищенной, здоровенной луковицы и, не размышляя, засадил ею прямо в затылок наступающему ноженосцу. Удар, хвала здоровью, получился добротный, нож вылетел, а боец торкнулся носом в матушку-землю.
– Вы хоть знаете, недалёкие, кому отдых испортили? – спросила шляпа, правда, уже без очков. Странно, но этот гражданин вёл себя спокойно, в отличие от визжащих девчонок и впавших после агрессии в ступор его спутников. Кое-как его сподвижники, покряхтывая и постанывая, поднялись и потянулись было к реке охладиться, но тут же остановились. На другом берегу стояли местные, молча наблюдая за происшедшим.
Двое, во главе с Пыхало, незаметно проявились уже по эту сторону моста, в самой гуще военных действий. Лафет не спеша сходил за топориком и этим инструментом, положив на камень «осу», разобрал оную на мелкие детали. Топорик и детали убрал аккуратно в пакет и сунул в багажник машины. Никто не возражал, стояла тишина.
– Итак, кому мы испортили отдых? – осведомился у шляпы Бул.
– Скоро узнаешь, – лаконично ответила шляпа, – вы, шпана мелкопоместная, оборзели совсем. Сюда приедут двадцать, мало, тридцать машин с бронелбами. Раскатают в блины всю эту гопоту местную. Понял, да?
Вертя в руках сломанные очки, он смотрел на Була, но ответил ему Пыхало. Он подошёл вплотную к Шляпе, заглянул в глаза и сказал только:
– Пусть приезжают.
Махнул своим ребятам, те сноровисто собрали весь скарб и запихнули в багажник, подгонять гостей не пришлось, только Шляпа с минуту смотрел, демонстрируя характер и якобы запоминая. Наконец и он забрался в машину, поехали тихо, без музыки. Следом тронулась машина с притихшими красавицами.
– Ну, привет, Бул! Привет, Лафет! – местные окружили, здороваясь.
– Привет, Пыхало! Привет, селяне! – отвечали городские, они сюда ездили не первый год и с местными давно сдружились.
В прошлом году, пользуясь оказией, Дуче набрал под Таинственным мостом мелких разноцветных камней, пленили они его своей красивой игрой в солнечных лучах. Выпросив пятилитровое цинковое ведро у бабки Поли, примчался на горняке, спустился у моста, забрёл по колено в прозрачную воду омута да и подчерпнул целёхонькое. На обратном пути его перехватили гвардейцы Пыхало, и быть бы Дуче подвергнутым словесной обструкции и физическому воздействию, не подоспей вовремя Бул с Лафетом.
Пыхало с Булом, отойдя в сторонку, тихо переговорили, похлопали друг друга по плечам и разошлись. Пока вожаки решали, Дуче стоя под взглядами местных, хоть и рядом с Лафетом, испытывал душевный неуют.
– Нельзя чужим! – Бул забрал ведро у Дуче. – Приедем в город, отдам. Вообще, зачем тебе этот гравий?
– Да ты что?! Это же самый лучший грунт для аквариума. Прокипятить и на дно!
Так объяснял Дуче по пути, пока возвращались к бабке Поле.
– Да у тебя и аквариума-то нет! И вообще, дружище, ты в следующий раз посоветуйся, что ли. Тут, понимаешь, свои правила, пусть и непонятные, но их лучше соблюдать. Хорошо ещё, деда Ставра не было, а то…
– …а то не видать тебе камней, словно собственных ушей… – споэтил Дуче. – А аквариум дело наживное, давно хочу рыбок завести.
– Пиит аквариумный, – беззлобно отругал его Бул, – ладно, бабка Поля к пирогам ждёт. Ходу!
Ведро с грунтом для будущего аквариума, убранное и завязанное в двух пакетах, так до сих пор и стоит на лоджии Була, хотя обещаний забрать на «следующий день» было предостаточно. Лафет не без иронии предложил Дуче про этот случай придумать перефраз на поговорку, аналогичную свистящему раку на горе.
Это, пожалуй, был единственный случай, когда по дружбе был не выполнен местный негласный закон следить за порядком, хватать и не пущать чужаков к реке.
Что касаемо ребят, история простая. Они дружили с раннего детства, один район, дома по соседству, родители знакомы между собой, все друг друга знали. Они потом и учились в одной школе, более того, в одном классе, Ромка Булаев и Лёнька Пушкарёв. Позднее к ним присоединился и Дуче, вернее, тогда ещё Ян Бодучевский.
Ещё в начальных классах у Ромки с Лёнькой завязалась дружба. Оба любители «камчатки», причём облюбовали парту в самом углу кабинета и именно за место «в тени» подальше от «светоча знаний» (классному руководителю была фамилия Светлова), так вот, им за это место пришлось выдержать самую настоящую битву.
Как вскоре выяснилось, желающих на «камчатку» было предостаточно, а задних парт всего было три. Две заняли достойнейшие личности, Таракан к примеру.
Рано вымахавший вверх, на голову выше почти всех пацанов, он на физкультуре был правофланговым. Таковым он считал себя и в интеллектуальном плане, смотрел свысока на копошащийся внизу плебс, в общении снисходил избирательно.
Конечно, находились желающие с ним дружить, коих Таракан терпел в силу нужности, к примеру, сосед его Палтус – он же Лёха Палутин, с блёкло-голубыми глазами, хитрый и наблюдательный провокатор. Рядом присоседились Завитай и Пиявка. Пиявка получил прозвище за умение ставить «пиявки» пацанам. Положит на лоб какому-нибудь бедолаге ладонь, отогнёт средний палец другой рукой и отпустит, а так как пальцы имел сильные, то пиявки выходили славные, до слёз. Вот уж было весело, вот уж хорошо. Таракан одобрял подобные действа, особливо применяемые к тем, кто ему не нравился.
В начальных классах Ромка с Лёнькой ростом не выделялись, никаких выдающихся физданных не было, обычные школьники, таких в школе, как копеек в рубле.
А так как они не срывали уроков (прерогатива последних рядов), вели себя тихо, учёба у них получалась, а это же пятно на репутации «камчатки», решено было их выжать любыми путями и посадить туда нормальных пацанов. Типа Ерёмы, например.
– Доколе, – взывал Таракан к внимающим массам после урока, – мы будем терпеть этих двоих в своих рядах? Ерёма и Жентос – наше всё!
Массы понимающе кивали. Палтус кивал энергичней всех. Пиявка выписал громким щелчком парте пиявку, от избытка согласия, видимо. Поэтому и пришлось вскоре Ромке с Лёнькой отстаивать плечом к плечу своё право сидеть, где они хотят, сначала от нападок Ерёмы с Жентосом, потом давали отпор задиристому Завитаю. Получалось когда как. С переменным успехом. К примеру, Пиявке Лёнька на затылок обрушил портфель, когда тот выписал пиявку застигнутому врасплох Ромке. Но обидчики всё-таки уяснили, просто эти ребята не уступят, характеры не те. Противостояние продолжалось, хитрый Палтус по поручению Таракана нажаловался Борьке Пырьеву (прозвище Барбос) из выпускного класса. Тот с приятелем, Геркой Ханаковым, пришли на перемене внушить уважение и послушание этим двоим, которым особливо неймётся.
Особо не вникая в суть дела, Барбос повелел ребятам убираться по-лёгкому, парт много, а в учёбе главное быть поближе к учителю, назидательно заметил он.
Когда старшие ушли, расстроенные Ромка и Лёнька остались в классе после уроков. Хитрый Палтус тоже. Приспичило срочно как бы домашку сделать. Недалече расположился было, уши, как у купированного добермана, торчат, но ребята, видя такое дело, собрались и ушли. По пути домой, а они и жили-то в домах по соседству, договорились не уступать – и будь что будет.
У самого подъезда Ромку окликнул Ханаков, кстати, он жил тоже рядом, в соседнем доме.
– Слышь, а что у вас там, собственно, за тёрки происходят? – спросил он.
Ромка с сомнением поглядел на Хану, но не увидел какой-либо издёвки и решился, рассказал как есть. Нет, он не жаловался, Хана не понял бы, а вот рассказать, как пацан, более старшему товарищу, это он сумел.
– Ну и что решили? – немного помолчав, спросил он. Выслушав их общее решение, он кивнул, пожал руку, как равному, и ушёл.
Посчитав закрытой тему о выселении, на следующее утро Ерёма с Жентосом, пришедши на занятия, устремились было на новое место, но «изгои», сговорившись прийти пораньше, уже сидели на своём обычном месте. Затевать очередную потасовку соискатели не рискнули и вернулись, бурча и кидая косые взгляды на упрямцев. Таракан, видя такое дело, зело нахмурился и что-то стал выговаривать Палтусу.
Через два урока, в перемену, пожаловал Барбос. При виде «старшака» прошелестело оживление по рядам, а Палтус предусмотрительно подскочил к дверям и встал на страже, дабы ничего не помешало внушению нарушителям законного порядка.
Шелест, докатившись до галёрки, стих, и настала торжественная минута ожидания. Барбос между тем, подойдя к ребятам, поздоровался с каждым за руку, потом, мрачно оглядев соседей, произнёс:
– Эти парни сидят на своих местах, а кто сомневается, добро пожаловать на аудиенцию.
Ещё раз пожав руки, Барбос неспешно покинул класс, по пути подарив Палтусу дружеский щелбан, после которого озадаченный клеврет, потирая покрасневший лоб, развёл руками и получил порцию хохота от одноклассников.
Первый раз коллектив, не сговариваясь, захлопал в ладоши, заулыбались девчонки и замолчали те, кто обычно громко говорил. Одноклассники подходили к героям дня, хлопали по плечам, поздравляли.
Озадаченные таким поворотом, обособленцы помалкивали, и именно с этой минуты климат в классе стал меняться на более добрый, человечный.
Со временем учебная жизнь наладилась. Завитая родители вынуждены были перевести в другую школу.
Пиявка и Ерёма остались на второй год. Коалиция под эгидой Таракана разваливалась, да и учителя стали жёстче проводить политику «сам учись и другим не мешай», поэтому ботаны перестали ощущать себя вторым сортом, и класс по успеваемости стал не хуже других. Авторитет Булаева Романа и Пушкарёва Леонида в классе возрос значительно, Таракана же категорически наоборот.
Ученики перестали бояться насмешек, оказалось, в классе много интересных и общительных девчонок и мальчишек, увлекающихся кто нумизматикой, кто спортом, филателией опять же, а музыка, а компьютерные игры, всего не перечислишь. Всё это обсуждалось, обменивалось, интересовалось, в общем, жизнь класса забурлила. Нужно ли говорить, что и родители были весьма теперь довольны своими чадами, раньше в школу собирались без настроения, на подручных Таракана жаловались, и вдруг всё изменилось лучшим образом.
Ромка записался в секцию бокса и с удовольствием посещал её, тренировки не пропускал. Глядя на него, в секцию пришёл и Лёнька, стали на пару лупцевать груши.
Тренер попался толковый мужик, из ребят не клеил чемпионов, но гонял добросовестно, за тренировку не один пот сойдёт.
Дуче, вернее Янек Бодучевский, появился позднее, они уже учились в восьмом классе. Завучиха привела долговязого парня на урок, тихонько представила и так же тихонько исчезла. Шла «контроха» по физике, а новенький сел к Ленке Буксиру, полненькой девчонке в очках, хронической отличнице, и с олимпийским спокойствием стал решать выданное ему задание. Незаметно к новенькому привыкли, учился Ян хорошо, обладая универсальным складом ума, одинаково любил и математику, и литературу. Особо этот парень ни с кем не сближался, Таракана отшил на раз, когда они с Палтусом хотели втянуть новенького в своё сомнительное сообщество. А с Ромкой и его компанией свёл случай. Летом, в каникулы, Бул с друзьями выбрались на пески, позагорать, покупаться. Пески – это горы песка, добытые краном с огромным ковшом со дна Волги, всё это находилось рядом с Волжским портом. Любимое место ловцов рыбы на донку и разнокалиберной ребятни.
Команда Була спускалась с горы песка к пляжу, и они отчётливо видели, что, когда из воды вылез Ян, его тотчас окружила стая пацанов с Подковы. Они все были ниже его на голову, но их было много, горластые и нахальные, как воробьи.
Тут же пропали часы Яна, подарок брата отца, полетела в воду рубашка. Парень едва успел надеть джинсы и обувь, не теряя самообладания, стоял и как-то равнодушно отмахивался от особо оголтелых.
– Рома, опять братки наглеют! – обронил Пашка Махов. – Не пора ли урезонить?
– Маховик прав, Бул! Доколе? Они не у себя на Подкове, качают тут, понимаешь…
Бул ещё издали узнал одноклассника, поэтому сомнений не было. Пятеро ребят подтянулись к месту конфликта. Братья Митрохины во главе этой бучи не сразу заметили опасность, когда заметили, было отступать нельзя, авторитет уронишь.
Помельче шушера брызнула вдоль пляжа, братья и пацаны повыше остались держать разговор.
– Ян, привет! Проблемы? – приветствовал Ромка одноклассника.
– Нет проблем. Мошкара, правда, назойливая вьётся! Часы вот опять же…
– Где часы? – Лёнька Пушкарёв вывернул руку одному из Митрох. – Верни, пока не инвалид!
Митрохинские было бросились выручать собрата, но тут же кто-то полетел на песок, кто-то в воду в полной амуниции.
Часы, конечно, нашлись, и, потирая там-сям, агрессоры нехотя, оглядываясь и бормоча угрозы, ретировались. Один из братьев по подлому метнул камень напоследок, хорошо, что ребята настороже были, увернулись. Ян тут же вынул ремень и, подобрав камень, воспользовался ремнём как пращой, снаряд с хорошей скоростью ушёл вслед убегающими.
Так и вошёл в компанию Дуче.
– Не много ли вождей? – проворчал Лёнька, когда узнал, как звали Яна друзья с прежнего местожительства.
С лёгкой руки последнего приклепалось к Пушкарёву прозвище Лафет. Пашка Махов (Маховик), с лёту стал Шатуном, Сенька Горчаков – Гоча. В общем, с Дуче жизнь обновилась, стала разнообразней. Первенство Була он воспринял легко, без каких-либо напряжений влился в компанию, парень он был интересный и толковый, отношения поэтому настроились хорошие и быстро. Друзья Була приняли его манеру общения, иногда ироничную, привыкли к его изречениям и стихотворным цитатам, кстати, никто не возражал против новых прозвищ и обращений друг к другу.
Один Лафет иногда позволял себе лёгкую критику в адрес некоторого барственного артистизма, нет-нет да и прорывающегося в поведении их нового товарища.
А «подкованные» затаили злобу! Дуче они вообще возненавидели, видимо, снаряд, пущенный вслед, нашёл свою цель. Младшие Митрохины, вожаки юной кодлы «подкованных», жаждали мести. Выходцы из знаменитой семейки, которая никогда не была в полном сборе, всегда кто-то выходил, кто-то садился, не могли смириться с потерей уважухи.
Папаша доблестный, Митроха-старший, ещё во времена СССР был личностью криминальной напрочь, отсидит, выйдет, сделает ребёнка, набедокурит года на четыре и опять в привычную среду, на нары. В тюрьме и жизнь свою закончил, не дотянув до шестидесяти. Старший и средний сыновья пошли по стопам папани, тоже дома редко задерживались, Старший к тому же корешился с «известняком»
Шарамаем, знакомым всему уголовному миру города. За грабёж свинтили их надолго. Средний же перед посадкой велел дружкам присмотреть за младшими, издёрганную мать никто в этом доме не воспринимал как человека.
Закончив школу, Бул и Лафет поступили в колледж, на специальность, связанную с системным администрированием, Дуче в институт, Лемех, Гоча и Шатун в училище редких ремёсел. Последним летом перед учёбой, уже не в школе, друзья полюбили собираться у реки, на спортплощадке. Пара футбольных ворот без сеток, такие же лысые баскетбольные кольца, турник и брусья, приваренные на совесть к направляющим, вкопанным в землю.
Районная молодёжь всегда тусила здесь, от спортплощадки к реке, пляжик удобный для купания, от реки – поросль и кустарник, в котором для парочек стояли две лавки друг против друга.
Сюда, взяв бидончик пива, выбрался Хана, ещё бледнотелый после первой ходки. Он недавно вышел, отмотав четыре, и позагорать в тиши было для него верхом блаженства. Посему расположился повыше, в песчаной проплешине среди травы, постелив покрывало, упал и подставил спину солнцу.
На лавках кто-то негромко бренчал на гитаре, с реки, повыше по течению, доносились детские возгласы, с другого берега из рощи пение птиц.
Гоча и Шатун сидели на берегу, беседовали и ждали ребят, появились остальные, не успели поздороваться, как к Булу подбежал какой-то пацан и, отозвав в сторону, сообщил о подходе «подкованных», но не одних. Точно, вскоре появилась небольшая колонна во главе с Митрохами.
Меж собой братья вели великовозрастную оглоблю, Жорку Хмелевского. Обещав корефану присмотреть за братками, Хмеля, особо не вникая в детали, пообещал порвать любого, кто обидит сироток.
– Идёт Хмеля, злой с похмелья, – с пионерским задором горланила шушера, калибром пожиже.
– Не боится ни хрена, потому что с будуна… – отзывалась фальцетом гопота покрупнее.
Митрохи, гордые своей значимостью, оглядывали войско: Глот, Пындер, Грилка, Цапака… Моня Бибун, да мало ли достойных ребят на Подкове? А лепший друг их среднего братца, Хмеля? Щас поквитаются, наконец, с этими хлыщами обнаглевшими.
Бул со товарищи спокойно ждали, они готовы были встретить незваных. Ни Хмеля, ни эта пародия на банду их абсолютно не пугала.
Дуче приготовил ремень-пращу, Лафет и Бул, переглянувшись, приготовились наполнить смыслом существование Хмели, Шатун и Гоча тоже бежать не собирались.
Процессия приближалась, смолкла гитара, даже птиц на другом берегу не слыхать, за всем этим балаганом с интересом наблюдал выплывший из дрёмы Хана.
Наконец агрессоры приблизились на критическое расстояние и встали. Хмеля мутным взглядом окинул врагов, увиденное ему не понравилось. Парни рослые, спортивные, один в стороне ремнём поигрывает, а главное, страха не ощущают. Смело смотрят в глаза, главный вообще улыбается, Хмеля стал закипать…
– Бакланы! Щас будете учиться летать! – он достал кастет, демонстративно надел на правую ударную. «Подкованные» напружинились, готовые рвать и метать.
Но противники повели себя необычно, вместо того, чтобы делать ноги, как-то расслабились и с интересом уставились на что-то за спиной участников похода, а с ремнём который, вообще присел на ствол поваленного дерева.
Жорка несколько растерялся, он не ждал такой реакции, шайка, стоявшая за ним, смолкла.
Боковым зрением он засёк движение и, повернув голову, с удивлением узнал Хану. Тот спокойно из бидончика допил остатки пива и, размахивая им, подошёл к группе экстремалов. Вручив одному из Митрох тару и купюру, велел купить ещё пивка, только холодненького, смотри!
– Герман, вот не ожидал! – прорезался голос у Хмели.
Хана спокойно ждал, смотрел снизу вверх, но получалось как будто свысока. Хмеля был на голову выше, но незагорелый, с татуировками, жилистый Хана явно внушал уважение, и кастет сразу исчез, и с пивом уже подлетали расторопные митрохинские клевреты.
– Суета? – спросил одним словом.
– Нет, что ты! Так, развития ради. Пацанва бестолковая, вечно напутают, ну что с них взять? Да мы уже и уходим, – Жорка махнул рукой в направлении, откуда пришли, и посмурневшие «подкованные», повинуясь «командарму», дружно поплелись восвояси.
Сразу за воинством двинулся неудавшийся вождь и полководец, кидая на Хану косые взгляды, но благоразумно воздерживался от комментариев.
– Привет, земляки! – подойдя к парням, дружелюбно приветствовал ребят Хана. – Пивка?
– Приветствуем, Герман! Рады твоему присутствию, – каждый поздоровался за руку.
– Слышь, атаман, отойдём, – Хана и Бул отделились от ребят разливавших пиво в пластиковые стаканчики.
– Что за тёрки? – поинтересовался Хана.
Пришлось рассказать про контры с Митрохами и иже с ними. Как говорится, причины и последствия. Хана, выслушав, махнул рукой:
– Хмеля не вопрос, сявка! А вот Булыга? Слыхал я, скоро откидывается…
Булыга – средний из брательников этой неуёмной семейки. Бул невольно задумался. Борис Митрохин, по кличке Булыга, слыл крайне неуравновешенным и вспыльчивым субъектом.
Сами «подкованные» его побаивались, а многие городские и левобережные деловые не желали иметь с ним никаких дел. Если Митрохи младшие науськают этого психа, быть проблемам.
– Спасибо, Герман! Я понял.
– Давай, атаман! Если что, знаешь, где найти. – Хана цепко пожал руку Булу, помахал его бригаде на прощание и удалился на проплешину дополучать солнечные ванны.
Бул, подойдя к своим, поделился опасениями насчёт Булыги. Местные, кои выросли здесь, задумчиво молчали, Дуче же и не думал унывать.
– Не факт! Когда выйдет этот крендель? А вдруг не выйдет. Необузданные, они сами себе проблемы создают. А выйдет, что, не придумаем ничего? Чего раньше времени траур надевать? Ещё давайте побежим и дружно все утопимся, на радость Митрохам!
– Дуче прав, – поддержал Шатун, – надо держаться, как и раньше, всем вместе.
Бул оглядел друзей, Гоча, Лафет, Лемех, Генка Коржаков. Дуче его в Жака переименовал. А ведь точно, жизни радоваться надо, а не кликушествовать про мрак в будущем. На том и порешили, придёт кузькина мать – отматерим кузьку.
На обратном пути из деревни уставшие, но в хорошем настроении Бул и Лафет крутили педали, везли пироги на всю бригаду (с морквой и луком для Яна Казимирыча, от бабушки Поли), и любовались летним вечером. Уже подъезжая к городу, крутя мимо заправки, мельком заметили знакомый цитрусовый «мерседес».
– Может, глянем? – предложил Лафет.
– Тебе понравилось приключение? – спросил Бул. – Желаешь продолжения?
– Нет, не желаю, но Шляпа вряд ли забудет нас.
Бул задумался. «Подкованные», скоро выйдет Булыга. Теперь ещё Шляпа со своей шпаной и непонятными возможностями.
– Ладно, приедем, соберёмся, подумаем. А пока ходу.
Дома, оставив железных коней и наспех перекусив, друзья собрались на площадке на своём месте. Присутствовали почти все, кроме Дуче. Жак набрал было его сотовый, но в это время вверху на тропке показался их друг в сопровождении дамы.
– Знакомьтесь, Майя Львовна Фрязина! Прозвище, не гадайте, Фреза! Моя кузина.
– Спасибо, кузен. Здравствуйте, мальчики! – девчонка была уверенная в себе, по смелому взгляду, коим удостоился каждый из парней, чувствовался характер.
– Привет! Здравствуйте! Салют! – вразнобой ответствовали мальчики.
– Дуче! У тебя сестра красавица! Как вам наши края? Надолго к нам? А у вас есть кавалер? – обступили красавицу ребята.
В этом счастливом возрасте молодость умеет легко общаться. Трёп, шутки и, конечно, интерес к противоположному полу делают это время самым счастливым в жизни. Юность, что поделаешь! Фреза, нисколько не робея, отшучивалась от подначек окруживших и выше её на голову парней, эта тарелка была ей знакома. Пару раз зелёные глаза мазнули по Лафету, брови удивлённо приподнялись. Всё, рысь наметила жертву.
Дуче спокойно присел в стороне на ствол дерева, наблюдая с явным удовольствием, как сестра расправляется с количественно превосходящим «противником».
– Кавалера пока нет. А вот пленный, похоже, есть.
Все стихли удивлённо.
Фреза уверенно подошла к Лафету. Он единственный, кто не проронил ни слова. Глядел во все глаза и молчал.
– Будешь моим пленным?
Тот, не выходя из ступора, только кивнул.
– Так, «один – ноль» в мой актив. Всё, пощады не будет! Отныне ты мой верный вассал! – подытожила хищница.
Потрясённая компания молчала, не зная, как реагировать, даже рты пораскрывали. Известный всем своим олимпийским спокойствием Бул и тот опешил от такого развития событий.
– Майка, ты чего? З глузду зъихав, чи шо? – перешёл на иностранную мову Дуче. – Ты что с парнем вытворяешь?
– Поздно, кузен, я его забираю. Как зовут? Лёня?! Замечательно, пойдёмте, Леонид, прогуляемся, покажете девушке местные достопримечательности, расскажете… в общем, всё расскажете… мне ужасно интересно!
Она, взяв Лафета под руку, увлекла за собой наверх по тропке, и вскоре пара скрылась из виду.
– Мы теряем его! – Бул от растерянности не нашёл более слов.
Остальные, оправившись от шока, обступили Дуче с явно читающимися на лицах вопросами и решимостью получить ответ. Тот, воздев руки, призвал небеса в свидетели, что он сам не ожидал такого коварства от этой непредсказуемой, взбалмошной девицы.
– Это же твоя сестра! – справедливо вопрошали массы.
– Двоюродная! – резонно замечал один из главных виновников этой суматохи.