Часть 1. Глава 3
Теперь, когда у меня в руках было оружие, я мог оказать сопротивление. Патриция осталась далеко, и я стал менее уязвим. Разузнав, где нахожусь, понял, что ближе всего постоялый двор, где мы остановились в ту проклятую ночь. Нужно раздобыть лошадь, узнать, что случилось с воинами отца, удалось ли кому-то выжить. Конечно, при условии, что кто-то из хозяев остался в живых…
До заката скрывался в лесу, опасаясь погони, и лишь к ночи добрался до трактира. Взглянув в окна, с удивлением обнаружил хозяина дома и его домашних в добром здравии и приподнятом настроении. На старшем из них красовался мой бархатный пелиссон*, подбитый дорогим горностаевым мехом. На полной поварихе висело жемчужное украшение Патриции, веселье шло в полном разгаре. Понятно, поживились за наш счёт, теперь пропивают награбленное. Я в одежде старого солдата, стоял и смотрел на этот разбойничий праздник, вспоминая, как хозяин в тот вечер пресмыкался предо мной, узнав о том, что я сын великого Гриманни. Картина складывалась сама собой, они и сообщили о нас нападавшим. Потому и добыча осталось им в награду.
Мышцы налились свинцом, понял, скрипя зубами, что сейчас не смогу ничего сделать в одиночку против целого семейства и их дружков, но обязательно вернусь и тогда посчитаюсь со всеми. Всё, что мне остаётся, – это попытаться украсть коня, пока в пылу пира негодяи потеряли бдительность.
В конюшне обнаружил, что мой Джюсто всё ещё здесь, бедняга, бока его были грязны и тощи, но он сразу же узнал меня. В этом прекрасном Божьем творении живёт часть моей души. Мы вместе росли в далёком и безвозвратно ушедшем беззаботном прошлом. Этот скакун, который стоит сотен других, жемчужина селекции, стоял в заброшенном виде в неубранном вонючем загоне! Сколько же дней пируют эти грязные ублюдки? Наверное, с тех пор, как обогатились, предав нас врагу.
«Ешьте и пейте всласть, я скоро вернусь, чтобы распороть гнилые ваши потроха!» – крикнул я, оседлав Джюсто и пришпорив.
Он так долго ждал освобождения, что вместе со мной всей душою насладился прохладой ночи, скоростью и ветром, но недолог был наш путь: силы вскоре покинули животное. И я был вынужден остановиться, что б он поел травы и вдоволь напился из ручья. Пока мой верный друг отъедал истощённые бока, я смог немного вздремнуть. Снился Анастасио, занявший моё место в темнице. Он молил меня вернуться и дать ему умереть. Последнее, что помню, – как пронзил его сердце. Проснулся в холодном поту.
«Может быть, не всё так страшно, это ведь только сон?!» – утешая себя, подозвал Джюсто, и мы снова стали единым целым, но оберегая его, остаток пути я не гнал, а вёл его размеренным шагом. Лишь оказавшись во владениях отца, позволил нам обоим небольшой отдых и снова в путь. К вечеру, падая от усталости, увидел очертания родового гнезда… Помню руки слуг, принявшие меня полуживого, и голос Деметрио:
– Сын мой, я дважды терял тебя! Но больше этого не случится!
Очнулся в родной постели, отмытый и выбритый начисто. Сердце болело от хранившихся здесь светлых воспоминаний о потерянном счастье. Всё так же поют птицы за окном и ярко светит солнце. Только её рядом нет… Больше не нужно скрывать свою боль, родные стены не выдадут и не предадут. Я понял, что нет у человека ничего дороже родных, всё остальное – пыль и тлен. Семья – вот единственная отрада, дарованная нам Господом Богом на этой грешной земле. Нет другого надёжного прибежища, чем плечо отца и любовь матери.
Когда спустился вниз, жизнь уже во всю кипела. Можно сказать, что во дворе собралось целое войско, солдаты и рыцари продолжали прибывать. Замок ожил. Меня приветствовали издали. Даже друзья бесшабашной молодости не рисковали ко мне приблизиться, узнав о моём несчастье. Прибыл и Борелли со своими людьми и незаменимым заморским доктором. Гостей стало больше, чем на нашей пышной свадьбе, ещё так недавно проходившей здесь. Авторитет моего отца заслуживал всеобщего уважения. Все знали его как мужественного и ловкого воина, вкусившего с полна нектар побед, не ведовавшего поражений в боях с османами. И теперь моё сердце было ему открыто. Даже тень Эделины не возникала между нами. Всё нынче стало неважным перед тем, чтобы спасти Патрицию и отстоять честь нашего рода.
– Я сообщил Папе о своих намерениях, но ждать благословения из Рима не стану. Ещё не пришёл тот день, когда славный род Гриманни безнаказанно смогут попирать! – громогласно объявил Деметрио
– Брат мой, я пролью за тебя кровь до последней капли, если понадобится! – пафосно провозгласил Джованни, театрально обнимая Деметрио, прежде чем заметил моё приближение. – Разделяю твоё горе, Эрнесто, и скорблю о потерях.
В ответ я лишь кивнул, ничего не ответив.
– Над моим сыном долго издевались, они ответят за всё!
Его поддержала сотня воодушевлённых голосов:
– Они ответят по заслугам!..
Я заметил, что имя Патриции никто больше не упоминает, будто её и нет вовсе. С её отцом случился сердечный приступ, но люди от них прибыли в многочисленном составе, хорошо вооружённые. Все готовились к войне. Волнение и жажда крови витали в воздухе. Я даже не догадывался, сколько людей станет на нашу сторону, когда придёт беда.
Теперь я хорошо понимал, что двигало поступками отца, приведшими к разладу между нами, почему он так жестоко поступил с Эделиной и всеми остальными, сметая на своём пути все преграды, Деметрио не стоял перед ценой, не ведал стыда и страха, во имя и во благо процветания нашего рода.
Всё в жизни относительно, даже сама жизнь…
Вечером того же дня за большим ужином с принявшими сторону отца знатными людьми обсуждался план наступления. Крепость Романьези хорошо укреплена и может выстоять долгие месяцы при осадном положении, но никто не думал сейчас о цене. Подлость должна быть наказана. А голова графа украсит стены его же дворца в назидание всем, кто посмеет не уважать древние и славные фамилии.
– На этот раз я доберусь до его логова и никого не оставлю в живых! – Деметрио был полон решимости. Я понимал, что есть предыстория случившегося, но публично не мог задавать ему вопросов. Гости засиделись почти до утра, а мне нужно было набраться сил и как следует отдохнуть перед походом.
Вернуться в спальню тяжело. Горько лицезреть кровать, где ещё совсем недавно я упивался возлюбленной. Мысль о том, что кто-то другой сейчас прикасается к ней, сводила с ума.
«Погони за мной не было: враг знает, что я вернусь. Знает и готовится отразить нападение. Что же там всё-таки произошло? Деметрио молчит, и всегда окружён вассалами, словно избегает неугодных ему вопросов. Он сразу же понял, где я был, кто посмел расправиться с его людьми и в чём причина. «Лучше бы она умерла!» – кажется, именно так он выразился вчера о Патриции. Все согласны с ним, вычеркнув её имя из жизни. Даже освободив жену, я не смогу вернуть ей поруганную честь. Её больше не примут ни в одной приличной семье. Опозоренная женщина предаётся забвению, таких, в лучшем случае, отправляют в монастырь.
Я вспоминал, как она целовала мои ледяные ноги, прижимала к груди, обливала слезами, словно Мария Магдалина Христу. В чём её вина? Лишь в том, что она оказалась слабой и беззащитной женщиной, за которую не смог постоять муж?!» – эти мысли разрывают мне душу.
«Лучше бы она умерла!» – долбит дятел в голове, и я, к собственному ужасу, соглашаюсь с ним… Бесчестье – хуже смерти. И вдруг стало страшно, что она что-нибудь сотворит с собой, и я больше её никогда не увижу. Осознав это, я вскочил с кровати, словно укушенный, и подошёл к окну. Уже светлеет на востоке. Скоро утро. Хочется немедленно поднять всех и ринуться в бой! Но я не могу этого сделать. Всем необходимо подготовиться, прежде, чем начать проливать свою кровь за честь барона Гриманни.
* pelisson. – Свободная длинная или полудлинная мужская или женская одежда на меху с широкими длинными рукавами, иногда их делали с капюшонами. Пелиссоном так же называли плащ на меховой подкладке с прорезами для рук. (Мерцалова. Костюм 1 533.) Исторический словарь галлицизмов русского языка.