Часть 2. Глава 4
Мне не спалось, в сотый раз обдумывал свой сумасшедший план, желая убедиться в том, что не подвергну смертельному риску Патрицию, но другого выхода не видел. Отправиться в чужие страны без денег и протекции – ещё более опасно.
Голубка тихо почивала, чтобы не тревожить её, я тихонько вылез из-под одеяла, оделся и вышел подышать во двор: нужно как-то успокоиться.
Дождь закончился, ветер гонит облака, словно пастух отару овец. Луна – как зоркий глаз, что следит за нами свысока. Прохлада ночи освежает. Я немного отошёл от дома, и вдруг услышал странные звуки, доносящиеся из сарая. Он устроен так, что сквозь щели постоянного проветривается сено и дрова. Ненадёжное укрытие для любовников, но этим, видимо, всё равно: страсть кипит, стонов и охов не сдерживают. Я отчётливо разглядел слившиеся стоя тела. Женщина не сопротивляется, мужчина крепко держит её за волосы, находясь позади неё, действует как дикий жеребец. От этого зрелища мне стало не по себе и я поспешил убраться восвояси.
Всякие мысли полезли в голову. Может, кто-то из наших солдат соблазнил хозяйскую дочку? Было неловко, что я стал невольным свидетелем этого совокупления, иначе и не назовёшь. Налил в чашу вина, разбавил водой: всегда так делаю, чтобы утолить жажду и не опьянеть, сел погреться возле камина, подбросил ещё несколько поленьев, пока не стало совсем жарко. Немного отодвинулся, так, чтобы было комфортно и тепло. Только что увиденное мной зрелище не выходило из головы и вызывало отвращение. Не успел я допить вино, как в дом вошла та самая девушка, растрёпанная, в слезах, с порванной на груди сорочкой. Заметив меня, она ещё больше испугалась и исчезла за одной из дверей. Я решил дождаться того, кто был с ней, чтобы отчитать прелюбодея, если он один из наших людей. К счастью, Патриция ничего не ведает о случившемся, для неё подобная сцена могла бы быть губительной.
Спустя время на пороге появился Амато. Вот тут я уже окончательно потерял дар речи и чуть не подавился вином, пошедшим не в то горло. Кого угодно ожидал увидеть, но только не его. Даже если б это был сам дьявол, я бы меньше поразился.
Одежда нараспашку, потухший взгляд. Он без позволения сел напротив меня и виновато поднял глаза.
– Вы всё видели?
– Так получилось.
– Она сама затащила меня в сарай…
– Зачем оправдываешься?
– Глупая девчонка, я не могу дать женщине ничего, кроме ярости, – его губы скривились, – Вы теперь презираете меня?
Я не знал, что ответить.
– Подобное поведение недопустимо, она даже не замужем…
– Поверьте, я не первый.
– Избавь меня от подробностей!
– Я причиняю им боль, но есть те, кому это нравится, – он продолжал говорить, будто вовсе не слышал моего протеста. – Простите, если сможете!
– Мне не за что тебя прощать. Тебе жить с твоими грехами, меня они никак не касаются.
Патриция была права в том, что интуитивно чувствовала в нём угрозу. Те, кто насиловал мою жену, мало чем отличались от него. В моей душе всколыхнулась невыносимая горечь.
– Вы осуждаете меня, Эрнесто?
Я не ответил.
– Повторяю, она сама меня хотела, иначе бы я не притронулся к ней.
Поставив недопитую чашу с вином на стол, я отвернулся от него, смотря на огонь.
Он поднялся, подошёл ко мне и встал передо мной на колени.
– Сколько раз говорить тебе, не унижайся! – вскочил с кресла, но он задержал меня, обняв за ноги с такой силой, что я не смог сдвинуться с места.
Беззвучные рыдания сотрясали его. Если бы нас кто-то увидел, мне бы пришлось его убить, чтобы смыть этот позор.
– Амато, опомнись!
– Ты единственный можешь простить меня, Эрнесто! – впервые он обратился ко мне, как равный.
– Тебе нужна исповедь, Бог прощает!
– Он есть в тебе, я знаю. Для меня нет человека дороже, и если ты не простишь меня, лучше убей.
Нет ничего на свете страшнее мужских слёз. Особенно если это человек подобный Амато. Такого я ещё никогда не видел! Это была не скупая слеза, а взорвавшийся Везувий. Казалось, если бы боль имела физическую силу, то разорвала бы его на части.
– Прости меня, мой господин! Только ты один!
Мою душу выворачивали наизнанку противоречивые чувства: хотелось его оттолкнуть, ударить, прогнать, в одно и то же время я испытывал к нему сострадание, презрение, стыд и сильнейшую привязанность, схожую с любовью, всё смешалось внутри так, что и не разберёшь.
– Отпусти меня! – я расцепил его ослабшие руки.
– Я убью себя, если ты сейчас уйдёшь! – он вытащил нож и поднял на меня решительный взгляд.
– Не уйду, но ты должен взять себя в руки. Подобных сцен я больше не потерплю!
– Клянусь, что больше ни к кому не притронусь, если ты простишь и не прогонишь меня прочь, как паршивого пса.
– Хорошо, я прощаю тебя и больше никогда не вспомню об этом, при одном условии… Ты пойдёшь к ней и попросишь прощения, посмотришь ей в глаза и постараешься компенсировать нанесённый ущерб.
– Я сделаю, как ты хочешь, – он словно окаменел, всё ещё продолжая стоять на коленях. Потом с трудом поднялся, словно все силы покинули его и, подойдя к двери, за которой скрылась девушка, тихо постучал, так, словно каждое движение давалось ему с неимоверными усилиями.
В двери щёлкнула задвижка. Она впустила его к себе. Что было дальше, осталось для меня неизвестным. Думаю, он всё-таки выполнил наложенную на него епитимью. Мы больше никогда не говорили с ним об этом, стараясь вычеркнуть из памяти всё, что произошло той ночью.
С рассветом мы отправились в путь. Амато был молчалив и угрюм. Покидая гостеприимный дом, он даже ни разу не оглянулся. Дочь хозяйки тоже не появилась, чтобы нас проводить. Я щедро расплатился за постой и попросил прощения за всё, чем мы могли их обидеть. Но мать, судя по всему, ничего не знала и удивилась моим словам.
Кто знает, может быть на свете всё-таки есть потомки Амато, славного воина с искалеченной душой.