Вертоград старчества. Оптинский патерик на фоне истории обители. Глава 12. Сотрудники старца Макария по изданию святоотеческих книг (монах Лазарь (Афанасьев), 2016)

Еще до начала книгоиздательской деятельности старца Макария (около 1845 года) два оптинских монаха по благословению начальства выпустили ряд изданий. Один из них – отец Порфирий (Григоров), напечатавший краткие жизнеописания замечательных подвижников – Феодора Санаксарского (Ушакова), пустынника схимонаха Василиска, схимонаха Феодора (ученика преподобного Паисия) и некоторых других, но, главное, собравший и издавший в 1839 году письма монаха Георгия (Стратоника), затворника Задонского, с обстоятельным жизнеописанием (отец Порфирий начинал иноческий путь в Задонском Богородичном монастыре). Книга эта потом переиздавалась много раз, и ее весьма ценили монахи, например святитель Игнатий (Брянчанинов), который писал в апреле 1840 года: «Не была ли у вас в руках книжка писем задонского затворника Георгия? Вот духовный писатель, ушедший далеко от всех духовных писателей нашего времени. <…> Писал он многим, к нему расположенным, особам, письма, которые по смерти его собраны, сколько можно было собрать, и напечатаны. С пера его текут струи благодатные… Книжка сия сделалась одною из моих настольных»¹⁵⁴.

Составитель книги хорошо знал затворника Георгия. Он, то есть составитель (монах Порфирий), – бывший артиллерийский офицер, дворянин. Годы его жизни: 1803–1851 (похоронен в Оптиной пустыни). Незадолго до своей кончины он, по благословению старца Макария, показывал Оптину пустынь и скит Н.В. Гоголю. Объяснения его пришлись по душе великому православному писателю.

Одновременно с отцом Порфирием выпустил свои первые книги иеромонах Иоанн (Малиновский; 1763–1849): «Доказательства о древности трехперстного сложения и святительского именословного благословения» (Москва, 1839); «Дополнения к доказательствам о древности трехперстного сложения» (там же, тот же год). В дальнейшем вышли еще четыре его книги. Они все направлены против раскольнических мудрований и благословлены были для печатания Московским митрополитом Филаретом.

«Ныне эти книги имеют только историко-библиографическое значение, но в свое время в таком краю, как Калужский, где раскол свил такое прочное гнездо, эти книги были очень полезны, написанные притом человеком, бывшим некогда в расколе. В историко-бытовом же отношении интересна собственно первая книжка (здесь имеется в виду книга “Дух мудрования некоторых раскольнических толков”, написанная в 1837 году – Сост.), где старцем Иоанном описывается его жизнь в расколе и те несчастия, какие ему привелось перенести от раскольников, когда он задумал перейти в общение с Православною Церковью»¹⁵⁵.

Иеросхимонах Иоанн (Малиновский) скончался на восемьдесят седьмом году жизни 4 сентября 1849 года. Он родился 2 мая 1763 года в деревне под Нижним Новгородом и был крещен православным священником. Пяти лет остался круглым сиротой. Рос и воспитывался он в чужой старообрядческой семье и семнадцати лет удалился в раскольнический скит в Керженских лесах. От раскольников же был и пострижен в монашество с именем Исаакий. Однако Господь не давал его душе успокоиться: он почти с самых первых шагов на старообрядческой неверной стезе начал чувствовать «сердечное томление и скуку» и раздражение от шумных споров (порой с дракой) сектантов. В 1790 году он начал ходить по православным обителям России, беседуя с монахами и все более убеждаясь в правоте Православия. Вернувшись, он попытался бывших своих собратий-старообрядцев убедить в неправоте их воззрений, но беседа окончилась тем, что отец Исаакий был избит едва ли не до полусмерти. В 1808 году он поступил в единоверческий Корсунский монастырь Екатеринославской епархии, где в 1810 году рукоположен был в иеродиакона и вскоре в иеромонаха епископом Платоном.

В 1820 году отец Иоанн переместился в Балаклавский православный монастырь и летом нес обязанности священнослужителя на кораблях Черноморского флота. В 1825 году перешел в Александро-Свирский Троицкий монастырь;

в 1828 году митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский Серафим направил его с несколькими иеромонахами в Старорусскую духовную миссию для обращения из раскола военных поселян. Через год он поселился в киновии Александре-Невской Лавры и с этой поры, чувствуя уже упадок сил по старости, начал проситься на покой, в уединение, и именно в Козельскую Введенскую Оптину пустынь. Он прибыл в Иоанно-Предтеченский скит в августе 1834 года. 1 октября 1836-го в скитском храме пострижен был игуменом Моисеем в схиму с наречением имени Иоанн. При пострижении отдан под руководство старца Леонида.

Калужский владыка, преосвященный Николай, нередко присылал к отцу Иоанну для увещания упорствующих в своих заблуждениях старообрядцев. Для этой же цели посылаем был отец Иоанн в город Сухиничи. Будучи крайне нестяжательным, он даже книг своих не имел ни одной, а пользовался скитской библиотекой. Характер его был весьма мирным, речь тихой. Братия с любовью относилась к нему, убеленному благолепными сединами старцу. В 1848 году он начал чувствовать некую болезнь в груди (дыхание его стеснялось). Его часто видели сидящим у могилок… На вопрос, что это он так часто сидит здесь, он отвечал: «Да, эдакая правода, прошу отцов, чтобы приняли меня в сообщество свое». Молитвенного правила и в предсмертной болезни не оставлял. 4 сентября 1849 года он, лежа, разговаривал с услужавшими ему в болезни братиями, рассказывая о том, как умирали некоторые знаемые им благочестивые архиереи и монахи-подвижники… Среди беседы он вдруг умолк и душа его отлетела ко Господу.

Жизнеописатель его, архимандрит Леонид, заканчивает его житие следующими словами: «Мир тебе, незабвенный старец! Неленостно ты потрудился в изыскании спасительной истины и, обретши ее, принял и терпеливо нес благое и легкое иго Христово, оставив нам пример добродетелей: смиренномудрия и непритворной простоты с блаженною кротостию и незлобием, и уснул с покойною совестию, в надежде исполнения непреложного обетования, данного Сладчайшим Искупителем нашим Иисусом Христом: Приидите ко Мне еси труждающиися и обремененный, и Аз упокою вы (Мф. 11, 28)»¹⁵⁶. В «Московских Ведомостях» за 8 ноября 1849 года в № 134 был помещен обширный некролог, составленный оптинцами – Петром Григоровым, рясофорным монахом, и другими скитянами по благословению митрополита Филарета Московского. Писали и исправляли некролог также старец Макарий и настоятель обители отец Моисей. Некролог полностью вписан в Летопись скита за 1849 год.

Старец Макарий, считая полезными книги отца Иоанна, думал, однако, об изданиях другого рода: до сей поры оставались в рукописном виде многие святоотеческие писания. Больших трудов стоило монаху их добыть, хотя что-нибудь из них. Купить было также нелегко – рукописные книги стоили весьма дорого. Кто имел возможность, тот переписывал сам и авву Дорофея, и Иоанна Лествичника, и других святых отцов, учителей монахов.

Еще живя в Площанской пустыни, отец Макарий у своего наставника схимонаха Афанасия брал и переписывал по его благословению святоотеческие труды, переведенные с греческого языка на церковнославянский преподобным Паисием. Так собралась со временем у него рукописная библиотека, где были копии с исправленных преподобным Паисием старинных славянских переводов писаний святых отцов – Макария Великого, Иоанна Лествичника, Варсануфия Великого и Иоанна Пророка, а также переведенных отцом Паисием с греческого книг преподобных Максима Исповедника, Феодора Студита, Григория Паламы и других наставников монашеской жизни. Рукописные книги были и у настоятеля Оптиной пустыни отца Моисея, и у брата его отца Антония. Остались, вероятно, таковые и от покойного старца Леонида. Находились аскетические рукописи и у мирян, например у Н.П. Киреевской, духовной дочери отца Макария. Казалось, только бы иметь средства… Но не так просто было это великое дело начать.

Духовным регламентом, изданным при Императоре Петре I, печатать книги духовного содержания поручалось Синоду. К концу XVIII века книги православного направления стали редки. В 1817 году образовано было Министерство духовных дел во главе с князем А.Н. Голицыным (до этого бывшим обер-прокурором Синода), в подчинение которого вошел Святейший Синод Православной Церкви – наряду и в одинаковых правах с такими учреждениями, как Евангелическая консистория, Католическая коллегия, Духовное управление армян и прочие такие же. Все это «объединилось» в Министерстве духовных дел. Голицын не сочувствовал Православию, более того – «все, связанное с инославием, находило полную поддержку у Голицына, который прикрывал даже своим авторитетом хлыстовские радения, устраивавшиеся Татариновой. Не препятствовал он и распространению скопческой литературы Кондратия Селиванова. Главные посты в Библейском обществе заняли масоны А.Ф. Лабзин (директор) и В.М. Попов (секретарь). Голицын запрещал духовной цензуре пропускать печатание книг, порицающих вредные сочинения»¹⁵⁷. Россию наполнили многочисленные искатели счастья из европейских стран – католики, протестанты, масоны. Все более и более издавалось книг мистического толка, сочиненных западными писателями и проповедниками. Это был очень сильный натиск иноверия на русскую жизнь. Библиотеки дворян были набиты инославными и вообще иноязычными книгами.

Образованное общество в массе своей отвернулось от родного Православия, прельстившись «свободами» западного образа жизни. Бог, однако, поругаем не бывает. Он воздвиг немногочисленных, но сильных борцов с этим злом. Один лишь архимандрит Фотий (Спасский), аскет, подлинный раб Божий, нанес с Божьей помощью такие по нему удары, что в результате Император Александр I закрыл Министерство духовных дел, Библейское общество¹⁵⁸, масонские ложи и выдворил из России иезуитов, открывших здесь свои пансионы и колледжи. Это произошло в 1822–1924 годах.

Если вспомнить, что через год произошло восстание декабристов, то ясно станет, где его корни. Отметим здесь, что после подавления этого бунта молодой Император Николай Павлович сам еженощно допрашивал арестованных, обходился с ними внимательно, хотя и строго, и большинство из них расположил к себе. Письма и записки сосланных в Сибирь и воевавших на Кавказе простыми солдатами декабристов свидетельствуют о том, что многие из них покаялись, вернулись в лоно Православной Церкви, стали патриотами Святой Руси (об этом историки всегда умалчивали, как и о предсмертном покаянии Рылеева и Муравьёва-Апостола, о котором свидетельствовал их духовник протоиерей Пётр Мысловский, о чем говорили и их последние письма, полные веры в Промысл Божий).

Вот только к 1840-м годам пришло время для великого дела – издания святоотеческих православных книг. Благому начинанию оптинцев помог благоволивший к старцам Московский митрополит Филарет, член Святейшего Синода: он взял на себя ответственность за эти издания и благословил издателей. Нашлись и благочестивые помощники из мирян: в Петербурге А.С. Норов, министр народного просвещения, ученый путешественник по православному Востоку (пять томов составили его замечательные записки); в Москве патриоты и славянофилы М.П. Погодин (историк, писатель, профессор Московского университета), С.П. Шевырёв (поэт, критик, тоже профессор), М.А. Максимович (писатель и профессор), духовный писатель А.Н. Муравьёв, С.А. Бурачок (издатель журнала «Маяк»), Т.И. Филиппов (литератор), В.И. Аскоченский (писатель, издатель журнала «Домашняя беседа»), Но наиболее существенную помощь оказывали старцу Макарию его духовные чада супруги Иван Васильевич и Наталья Петровна Киреевские. В скиту сотрудниками старца Макария по изданию книг стали послушник Леонид (Кавелин, будущий церковный писатель и наместник Троице-Сергиевой Лавры в сане архимандрита), иеромонах Амвросий – будущий преподобный старец, монах Ювеналий (Половцев, впоследствии архиепископ Литовский и Виленский), послушник Павел (впоследствии иеромонах Платон). Не остался в стороне от этого дела и настоятель Оптиной пустыни отец Моисей.

Отец Леонид (в миру Лев Александрович Кавелин) поступил в скит Оптиной пустыни в 1852 году. Он уже был духовным чадом старца Макария и автором изданного в 1847 году «Исторического описания Козельской Введенской Оптиной пустыни и состоящего при ней скита св. Иоанна Предтечи» (впоследствии несколько раз переиздававшегося с дополнениями). Он был из дворян Калужской губернии, – имение Кавелиных находилось в Козельском уезде, в деревне Грива¹⁵⁹, недалеко от Оптиной. Лев Александрович родился 22 февраля 1822 года. Семья Кавелиных была глубоко религиозной, особенно мать, Мария Михайловна, двоюродная сестра адмирала П.С. Нахимова (также калужского дворянина). Отец – храбрый офицер, честный и также глубоко верующий человек. Юноша окончил 1-й Московский кадетский корпус, потом служил в гвардейском Волынском полку, стоявшим под Петербургом, в Ораниенбауме.

У молодого офицера были литературные и исторические интересы. Он начал писать. Его материалы начали появляться в «Иллюстрации» Башуцкого и в «Маяке» Бурачка – это были повести, рецензии, стихи. Будучи знакомым с иноками Оптиной пустыни, он способствовал публикации их писаний, например келейных записок отца Павла (Тамбовцева) под названием «Вопросы ученика и ответы старца» (это были ответы старца Леонида). Написал и напечатал в «Маяке» рецензию на книгу отца Порфирия (Петра Григорова) «Жизнь и подвиги схимонаха Феодора» (Москва, 1839). Кавелин изучает историю Оптиной, историю старчества, его все более интересует история церковная. По благословению архимандрита Моисея и старца Макария он начал трудиться над упомянутым выше «Историческим описанием…». Ему помогал Пётр Григоров, показывавший и рассказывавший ему обо всем, что составляло историю монастыря по настоящий день.

Живя в Петербурге, Лев Кавелин имел переписку со старцем Макарием, который поддерживал его в решении оставить мир и поступить в Оптину пустынь. Много пришлось молодому офицеру преодолеть разных искушений перед тем, как это по Божией воле исполнилось. «В последнем письме, – пишет отец Макарий Льву Кавелину в декабре 1851 года, – выражаете свое намерение твердым, удалиться мира и водвориться в нашу пустынь… <…> Да укрепит и утвердит Господь вас в вашем благом намерении»¹⁶⁰. Поселившись в скиту, Лев Александрович испытал великую радость. Он вспоминал потом, что «никогда в жизни… не был так счастлив, как в тот день, когда старцы благословили мне надеть простой послушника подрясник»¹⁶¹.

Он стал письмоводителем у старца Макария и сотрудником его по изданию святоотеческих книг вместе с отцами Ювеналием, Амвросием и Платоном. Все они имели хорошее образование, знали языки древние и новые. Лев Кавелин читал по-французски, по-немецки, по-английски, знал сербский, болгарский и польский языки. 28 февраля 1855 года он был пострижен в рясофор, а 7 февраля 1857-го – в мантию с наречением имени Леонид, в память старца Леонида. В том же году он был рукоположен во иеродиакона и иеромонаха. Вскоре начальство направило его в Русскую духовную миссию в Иерусалиме.

Незадолго перед постригом отца Льва в мантию старец Макарий получил письмо от архимандрита Игнатия, в котором он писал, что архиепископ Казанский и Свияжский Афанасий (Соколов) дарит Оптиной пустыни редкое собрание книг. Он, – пишет отец Игнатий, – «поручил мне передать его благословение Вам и единомудренному Вам братству. В особенности заинтересован он был участью отца Льва Кавелина, которого статьи он читал в “Маяке” и которому, как заочному знакомому, он особенно кланяется.

Я бы посоветовал отцу Льву по сему поводу написать письмо к преосвященному Афанасию, притом не от себя одного, но от лица Вашего и прочих единомудренных. Это будет не лишним для блага всей обители и для последующих действий Ваших в общую пользу»¹⁶² (13 апреля 1857). Отец Макарий благословил отца Льва написать владыке Афанасию письмо, он это сделал и копию его (как летописец) поместил в Летописи скита, как и предыдущее письмо. Вот некоторые отрывки из него. Он пишет: «Милостивое воспоминание Вашего Высокопреосвященства о слабых трудах моих, основанное, без сомнения, на сочувствии к направлению журнала, в коем они были помещены, приятно напомнило мне о нем как о единственном из современных журналов, в котором было место статьям, проникнутым православными убеждениями и чувствами; он один решался обличать открыто заблуждения нашего века и разоблачать дерзостные выходки других журналов, которые… успели подорвать в нашем молодом поколении веру и сочувствие к Православию в обширном значении сего слова, развивая в то же время безусловную любовь и поклонение всему западному, начиная с так называемых понятий о вере.

В частных беседах с людьми, сочувствующими журнальным идеям, аз, грешный, не раз слышал выражение того мнения, что Святая Церковь наша и ее благое влияние на народ составляют единственное препятствие к успехам европейской цивилизации и прогресса в нашем Отечестве, и потому все журналы (за исключением “Русской Беседы”) согласно трудятся над заподозреванием и искоренением так называемых ими условно “устарелых”, то есть религиозных, понятий и охотно дают у себя место всякой статье, имеющей предметом такое рассуждение или косвенные, но весьма понятные намеки на проповедуемую ими несовместимость православного образа мыслей с европейскими идеями, а опровержения этих статей, если бы кто по ревности к вере и вздумал написать их, как доказали многие опыты, не найдут себе места ни в одном современном журнале и газете. <…>

Издателя “Маяка” (Степан Анисимович Бурачок, флотский инженер, автор трудов по математике и кораблестроению; журнал его назывался “Маяк, журнал современного просвещения, искусства и образованности в духе русской народности”, издавался в 1840–1845 годах. – Сост.) я почитаю сыновне как моего прежнего наставника в деле благочестия, который слово мудрого совета подтверждал поистине подвижническою жизнию и Иовлим терпением находящих скорбей и искушений; ему я обязан весьма многим, и даже отчасти решимостью вступить на проходимый ныне, при помощи Божией, путь. Проживая в Оптиной пустыни с 1852 года, в нынешнем году я удостоен представления к пострижению в мантию, сознавая же искренне свое недостоинство и недостаточество к восприятию ангельского образа и всю важность соединенных с ним обетов, дерзаю смиренно просить у Вашего Высокопреосвященства особенного молитвенного предстательства о мне, грешном, у Престола благодати…

Прося Ваше Высокопреосвященство удостоить благосклонного принятия прилагаемую сию книгу, которая познакомит Вас с историческими судьбами нашей обители (“Историческое описание Оптиной пустыни”, написанное Л. Кавелиным, – Сост.), и паки испрашивая всем пребывающим в ней о Господе и себе, последнему, Вашего архипастырского благословения и святительских молитв, с благоговением и сыновнею преданностию имею честь пребыть Вашего Преосвященства милостивейшего архипастыря и отца всенижайший послушник Оптиной пустыни рясофорный монах Лев Кавелин. Апреля 1857 года»¹⁶³.

В 1859 году отец Леонид вернулся из Иерусалима в Оптину пустынь и старец Макарий встретил его словами: «Бог вернул вас помянуть нас». И в самом деле, отец Леонид был возле старца во время его предсмертной болезни и хоронил его. А потом написал и книгу о нем: «Сказание о жизни и подвигах блаженныя памяти старца Оптиной пустыни иеросхимонаха Макария» (1861). В 1863 году отец Леонид был возведен в сан архимандрита и снова послан в Иерусалим – начальником Русской духовной миссии. В этой миссии с 1857 по 1861 год находился и другой сотрудник старца Макария по изданию книг – отец Ювеналий. В 1865 году отец Леонид перемещен был в Константинополь, в посольскую русскую церковь. За четыре года служения там он изучил турецкий и арабский языки.

С 1869 года отец Леонид – настоятель Воскресенского Ново-Иерусалимского монастыря. Здесь он не только деятельный начальник, не только духовно чуткий наставник, но и историк, исследователь монастырской старины. Собранные им документы составили «Историческое описание Воскресенского ставропигиального, Новый Иерусалим именуемого, монастыря». В 1877 году отец Леонид назначен был наместником Троице-Сергиевой Лавры. Старец Амвросий писал ему: «Поздравляю вас с перемещением в область Преподобного Сергия. Молитвы великого угодника Божия да помогут вам понести нелегкое бремя сие. <…> Молитвы покойных старцев наших да помогут вам в многотрудном вашем служении»¹⁶⁴.

В Троицкой Лавре отец Леонид, исполняя многочисленные обязанности по должности, посвящал свободные часы историко-церковным трудам. Вместе с перешедшим с ним сюда из Воскресенского монастыря послушником, вскоре иеромонахом (а позднее и владыкой) Никоном (Рождественским) он задумал издание «Троицких листков» – книжек для народа – несколько серий разной цены, все на духовные темы. Книжки эти получили большое распространение среди простого народа. Отец Леонид составил описания нескольких десятков православных монастырей и храмов, издал со своими комментариями множество древних документов и памятников церковной письменности. Всего им издано разных работ до двухсот семидесяти. Труды эти так разнообразны и исторически значимы, что требуют отдельного подробного разговора.

Архимандрит Леонид отошел ко Господу 22 октября 1891 года (то есть двенадцать дней спустя после кончины старца Амвросия). Могила его находится за алтарем Духовской церкви Троице-Сергиевой Лавры. «Помянух дни древния, поучихся во всех делех Твоих, в творениих руку Твоею поучахся» (Пс. 142, 5) – написано на кресте, стоящем над этой могилой.

Мы уже упоминали выше имя иеромонаха Ювеналия: он также был сотрудником старца Макария, но он пользовался вниманием старца не только поэтому (как и отец Леонид). Дорого было то, что эти молодые образованные аристократы, не в пример многим другим ученым и многознающим людям, всей душой и всеми помыслами обратились ко Христу и искренне пожелали добровольного мученичества ради Христа – монашества. Отец Ювеналий – в миру Иван Андреевич Половцев – родился в 1824 году в семье Псковского дворянина, впоследствии окончил в Петербурге Михайловскую артиллерийскую академию, но через два года после этого, в 1847 году, оставил все и поступил в Оптину пустынь¹⁶⁵.

Родственники пытались «извлечь» его из монастыря. Позднее, будучи уже архиепископом, он рассказывал: «(брат Александр) пришел ко мне и говорит: “Брат Михаил проигрался в карты. Но имение его Старая Мойна – это золотое дно. Я продал дом и мог бы уплатить долги брата, но для этого нужно, чтобы в Мойне был честный управляющий, который вел бы там дела года три. Тогда я и получил бы свои деньги обратно, и у брата Михаила осталось бы порядочное состояние”. Слушая это, я подумал: вот бес выдумал какую штуку; да не удастся. Я сказал, что без благословения старца ни на что не решусь. Мы пошли к отцу Макарию, который принял нас в маленькой комнате, служившей ему приемною. Александр говорил красноречиво о пользе, которую я мог бы принести родным, о необходимости управляющего в Мойне и прочее. “Да приискивайте”,– сказал отец Макарий. “Мы и нашли вот его”,– ответил он, указав на меня. “Нет. Это вы хотите часть у Бога взять. Этого нельзя. У вас другие братья есть”. И тут старец спросил меня: “Что ж ты, Иван Андреевич, молчитттъ? Как же ты думаешь об этом?”. Я не помню буквально, что я отвечал, но смысл был тот, что я отказываюсь. Александр очень огорчился. <…>…Так был расстроен, что уехал, не дождавшись меня и даже позабыв передать мне переплетный инструмент, который прислала мне маменька»¹⁶⁶.

29 апреля 1855 года Иоанн Андреевич был пострижен в монашество с именем Ювеналий. 8 ноября 1856 года рукоположен во иеродиакона, 11 июля 1857-го – во иеромонаха. 22 октября 1857-го отец Ювеналий был назначен членом Российской духовной миссии в Иерусалиме (в феврале того же года отправился туда же отец Леонид (Кавелин)). Оттуда он писал в Оптину старцу Макарию, в частности прислал «Заметки о посещении Палестины» (они сохранились, на них есть пометы рукой старца). В апреле 1861 года он по болезни уволился из миссии и был назначен настоятелем Глинской пустыни. Посетив Оптину, он выехал на новое место и писал оттуда архимандриту Моисею: «По выезде из Оптиной пустыни поехал я в Курск, куда приехал 20 октября… В самый день Введения во храм Пресвятой Богородицы получен был указ Святейшего Синода о назначении меня, недостойного, игуменом в Глинскую пустынь. 22 ноября был я посвящен в это звание преосвященным Сергием, а 28-го прибыл в обитель… Братии у нас довольно, 163 человека, и много из них весьма способных, все, по милости Божией, в подвиге духовном, есть очень преуспевшие»¹⁶⁷.

8 мая 1862 года отец Ювеналий был перемещен настоятелем в Коренную Рождество-Богородицкую пустынь. 15 августа этого года он был возведен в сан архимандрита. Недолго он пробыл на этих настоятельских должностях, но оставил весьма заметный след своих трудов: там была высоко поднята при нем духовная жизнь. Как сам он писал в Оптину: «Глинские собратья весьма полюбили меня, недостойного». Курский владыка Сергий писал о нем: «Игумен Ювеналий приобрел весьма доброе к себе отношение как человек духовно просвещенный, в слове назидательный и как ревнитель иноческих добродетелей своим примером и братию поучающий не менее, как и словом». В отчете о состоянии Курской епархии за 1862 год преосвященный Сергий писал: «Лучшей обителью в епархии продолжает быть Глинская пустынь, за ней следует Коренная, в которой архимандрит Ювеналий (Половцев) с примечательным успехом проводит в жизнь братии строгие правила иноческие… он трудится для Бога и других учит тому же»¹⁶⁸.

21 декабря 1867 года отец Ювеналий был назначен наместником Александро-Невской Лавры, но в 1875-м по болезни оставил эту должность и возвратился в Оптину пустынь, где поселился на покое в доме И.И. Полугарского, скончавшегося в 1859 году (это был богатый благотворитель обители, построивший для себя дом вблизи нее). Живя здесь, архимандрит Ювеналий занимался работой над книгами, переводя духовные тексты с греческого языка, помогая старцу Амвросию в продолжаемом им оптинском издательском деле.

21 мая 1884 года отец Ювеналий был назначен наместником Киево-Печерской Лавры. Через восемь лет он был наречен во епископа Балахнинского, викария Нижегородского (25.10.1892). 3 января 1893 года был перемещен на Курскую кафедру, а 7 мая 1898-го – на Литовско-Виленскую архиепископом, вместе с тем и настоятелем Виленского Свято-Духова монастыря. Архиепископ Антоний (Храповицкий) так отзывался о деятельности владыки Ювеналия в Литве: «Как защитник Православия и православных, владыка стяжал себе высокое уважение и преданность паствы; даже с высоты царского престола засвидетельствована его благопопечительность об охранении целости Православия во вверенной ему епархии, где ведется постоянная борьба Православия и латинства… Будучи одушевленным и самоотверженным подвижником Православной Церкви, он встал в ряды приснославных возродителей русского монашества, которые имели своего вождя в лице великого старца Паисия Величковского»¹⁶⁹.

Скончался владыка Ювеналий 12 апреля 1904 года. «Литовские епархиальные ведомости» писали тогда: «Подвиг постоянного пребывания в деятельном молитвенном устроении, духовной самособранности, смиренной преданности Божественной воле – вот те сокровища его души, которые были явны всем окружающим»¹⁷⁰. Об управлении владыкой Ювеналием этой епархией всегда будет напоминать величественный Знаменский собор в Вильно, возведенный его трудами.

Владыка Ювеналий – автор книг «Жизнь и творения святого Петра Дамаскина», «Жизнеописание настоятеля Козельской Введенской пустыни архимандрита Моисея», «Монашеская жизнь по изречениям о ней святых отцов подвижников», перевода на русский язык «Лествицы» святого Иоанна Лествичника и других.

Среди сотрудников старца Макария (а потом и старца Амвросия) была еще одна яркая личность – иеромонах Платон, в миру Павел Степанович Покровский. Он родился в 1816 году и впоследствии был учителем Липецкого духовного училища, в то же время, что и старец Амвросий, бывший его товарищем. Летом 1839 года они поехали в село Троекурово к затворнику Илариону, чтобы испросить у мудрого старца совета и благословения на дальнейшую свою жизнь. Старец сказал будущему отцу Амвросию: «Иди в Оптину, ты там нужен». А Павлу Степановичу добродушно посоветовал пожить еще в миру. После этого друзья совершили поездку в Троице-Сергиеву Лавру. Вскоре после этого Александр Михайлович (будущий старец Амвросий) тайно покинул училище, сказав только Павлу Степановичу, что уходит в Оптину пустынь.

Павел Степанович также думал о монашестве, но его не скоро оставили колебания. Только 14 декабря 1850 года он пришел в Оптину пустынь и был зачислен в братство. Два года он был помощником монастырского письмоводителя, после чего по благословению старца Макария перешел в скит. Здесь он проходил клиросное послушание, но ему было очень трудно перебороть мирскую привычку к светской музыке, которую он весьма любил (и сам играл на скрипке). Все выбирал для пения что-нибудь партесное, в итальянском вкусе… Старец Макарий с большой осторожностью выводил его из этого искушения. Он давал ему ноты и говорил: «Павел! Ha-ко вот, распиши… разучи к празднику». На целую неделю работа…

Был и один особенно замечательный случай, о котором сам отец Платон и рассказал: «Пришел я однажды к батюшке испросить у него благословение пропеть в церкви вместо причастного стиха вновь расположенный по нотам догматик 6-го гласа: “Кто Тебе не ублажит, Пресвятая Дево”. Батюшка в это время сидел в своей келии один за письмами. На мою просьбу он, положив на стол перо, начал рассматривать принесенные мною ноты. Наконец, послушав от меня напев догматика и, без сомнения, желая преподать надлежащее понятие о пении церковном, и притом разумном, он сказал мне: “Ну что ты разучаешь все новое партесное? Ну что в нем особенного? Как его можно сравнить с нашим церковным пением? Мы вот как этот догматик певали”. И старец запел его по церковному напеву. Строго церковное его нотное пение проникнуто было самым искренним чувством вполне понимаемого им песнопения. Он воспевал Небесную Царицу Деву, как бы стоя пред Нею и созерцая славу Ее. Я забыл свои ноты и с изумлением глядел на поющего старца и не мог надивиться: как это у такого маститого старца, строгого подвижника, мудрого учителя, такое детски нежное чувство, такая пламенная, младенчески верующая любовь к Божией Матери! Батюшка чем дальше пел, тем глубже проникался чувством песнопения. Голос его уже начал дрожать. И лишь только пропел он: “…быв человек нас ради”,– пение его прервалось. Слезы полились у него ручьем. Склонив голову, он плакал…»¹⁷¹.

24 марта 1853 года Павел Степанович накрыт был рясофором, а 20 декабря 1858 года пострижен в монашество с именем Платон. 2 февраля 1859-го – иеродиакон, 17 июня 1863 года – иеромонах. В 1875 году потерял зрение и не мог служить, но был (с 1881 года) братским духовником, а потом и духовником богомольцев. Он деятельно участвовал в подготовке к изданию духовных книг при старце Макарии и при старце Амвросии. Здесь пригодилось его превосходное знание латинского языка. Из собственных сочинений отцом Платоном изданы были «Размышления о вечном блаженстве праведных при воспоминании видений о сем святого Андрея, Христа ради юродивого» и «О вечных мучениях грешников»¹⁷².

В самый разгар оптинской издательской деятельности, в 1856 году, старец Макарий хоронил Ивана Васильевича Киреевского, русского православного философа, с которым очень плодотворно сотрудничал. На стене его келии среди разных портретов появился дагерротип – Киреевский в гробу… Старец сам отправился в село Долбино, где жили Киреевские, чтобы сообщить своей духовной дочери, Наталье Петровне, о кончине ее супруга в Петербурге от холеры. Она пережила супруга своего на сорок пять лет и все эти годы была посильной помощницей оптинцев во многих богоугодных делах.

Стоит немного коснуться вообще жизни Киреевских, истинно оптинских людей (здесь, в обители, и похороненных). Наталья Петровна и ее мать, Евдокия Николаевна Арбенева, в двадцатые годы и начале тридцатых были духовными чадами преподобного Серафима, Саровского чудотворца. После его кончины их духовником стал старец московского Новоспасского монастыря отец Филарет (Пуляшкин). Семья Арбеневых вела настоящий церковный, православный образ жизни. Иван Васильевич Киреевский, племянник поэта В.А. Жуковского, учился в университетах Берлина и Мюнхена (вместе с братом своим Петром, в будущем собирателем русских народных песен, в том числе и духовных: он также похоронен был в Оптиной), хотел быть писателем, критиком, пытался издавать журнал под названием «Европеец», который был прекращен по воле самого Государя Николая Павловича, усмотревшего в статьях Киреевского европейский реформаторский дух. В воспитании Киреевского принимал участие и Жуковский, который и сам не сразу пришел к православной церковности, хотя «в общем» всегда был глубоко религиозен. Жуковский возрос в среде масонов, но, к счастью, масоном не стал, не воспринял их идей. Путь его к храму был труден, но он его, уже в зрелом возрасте, с Божией помощью преодолел. А юной душе Киреевского поэт не принес никакой пользы.

Господь послал Ивану Васильевичу такую супругу, которая своим примером изменила его представления. Он не считал себя неверующим, но в храм почти не ходил и даже не носил нательного крестика. Дома он читал Шеллинга, Кузена и других философов, а то и Вольтера. А Наталья Петровна в свободные часы обращалась к чтению духовных книг, отчасти и рукописных, которые были у нее (она не упускала случая приобрести таковые). Вот в эти-то ее книги и стал заглядывать Иван Васильевич – сначала с некоторым недоверием, но скоро, как человек честного и тонкого ума, понял, что здесь – кладезь высокой духовной премудрости. Кроме того, в книгах святых Исаака Сирина, Максима Исповедника, Симеона Нового Богослова и других он стал находить ответы на те вопросы, которые пытались решить любимые им философы. Вскоре Наталья Петровна привела супруга к своему духовнику в Новоспасский монастырь. Однажды Киреевский сказал ей, что теперь желает надеть крестик, но сделает это, если отец Филарет ему даст сам, без его просьбы. Старец прозрел это и во время встречи с Натальей Петровной снял с себя крестик, подал ей и попросил передать его Ивану Васильевичу. Это произвело на Киреевского такое впечатление, что он всем своим существом повернулся к церковной жизни, к Православию.

Жили Киреевские зимой в Москве, а летом в Долбине, в селе возле Белёва, в сорока верстах от Оптиной пустыни. От имения своего, не слишком, впрочем, богатого, они много благотворили странникам и монастырям, в особенности Оптиной. В 1842 году скончался отец Филарет, Новоспасский старец. Наталья Петровна стала духовным чадом старца Макария. А года через два к ней в этом же качестве присоединился Иван Васильевич.

В 1845 году после долгих переговоров с М.П. Погодиным Киреевский взялся за редактирование (по просьбе московских друзей-славянофилов) основанного Погодиным за четыре года до этого журнала «Москвитянин». Дело шло трудно. И вот, выпустив три номера и составив четвертый, Киреевский захворал, отказался от редакторства и уехал в Долбино. Этот четвертый номер, напечатанный уже Погодиным, почти весь был занят рукописью, переданной Киреевскому старцем Макарием: «Житие молдавского старца Паисия Величковского» с прибавлением нескольких писем этого великого святого, наставника монашества.

Старец Макарий, внимательно следивший за деятельностью Киреевского, сожалел о том, что тот прекратил редактирование «Москвитянина». Он писал незадолго до этого: «Издание журналов “Маяка” и “Москвитянина” идет в духе религиозном… Последнего издатель мне знаком – г-н К[иреевск]ий. Но, к сожалению, он, по болезни своей, оставляет оный на попечение других, а он имел надежду провести религиозное и нравственное направление и соединить их, как и необходимо, с наукою, тогда как в ученом мире наука непременно разъединяется с религиею. Это, пройдя опытом, он хотел доказать убеждением»¹⁷³. Безусловно, написанное здесь отцом Макарием есть отзвук бесед с Киреевским.

Игумен Моисей и старец Макарий решили выпустить напечатанное в «Москвитянине» житие преподобного Паисия отдельной книгой с прибавлением его сочинений и портрета. Это дело они поручили Наталье Петровне и даже послали ей деньги на печатание. 7 мая 1845 года игумен Моисей писал из Оптиной Наталье Петровне: «Получив почтительное Ваше писание от 26 апреля с возвращением денег, посланных на напечатание по желанию нашему из журнала “Москвитянина” особо – жизни и писем блаженного старца Паисия, которое достопочтеннейший супруг Ваш Иван Васильевич, купно и Вы, благоволили вменить себе во утешение – напечатать безденежно и доставить к нам просимое количество, я приятною обязанностию поставляю принести Вам и супругу Вашему глубочайшую признательность за таковое Ваше благожелательство к душевному назиданию многих» (старец Макарий приписал здесь: «Примите и от меня, почтеннейшая Наталия Петровна, усерднейшие благодарения за память Вашу; жалею о болезни Ивана Васильевича, дай Бог ему крепости, силу и разум в подвиге его издания»)¹⁷⁴.

В 1846 году, в марте, а потом в июле старец Макарий навещал Киреевских в Долбине. При одном из этих посещений он в разговоре «коснулся о недостатке духовных книг для руководствующихся в деятельной христианской жизни». А в январе 1847 года оптинский летописец записал: «Благоволением Премилосердого Господа, за молитвами святых отец наших, окончено в сем генваре месяце печатью книги под заглавием: “Житие и писания молдавского старца Паисия Величковского. С присовокуплением предисловий на книги ев. Григория Синаита, Филофея Синайского, Исихия Пресвитера и Нила Сорского, сочиненных другом его и спостником, старцем Василием Поляномерульским, о умном трезвении и молитве”. Издание Козельской Введенской Оптиной пустыни. Москва: В Университетской типографии, 1847. <…> Сии душеполезные, в особенности для монашествующих, рукописи хранились в Оптиной пустыни: у отца игумена Моисея, у скитоначальника иеромонаха Макария, а некоторые от отца архимандрита Игнатия Брянчанинова – настоятеля Санкт-Петербургской Сергиевской первоклассной пустыни, и от отца архимандрита Макария – настоятеля Волховского монастыря. Отец игумен Моисей со скитоначальником иеромонахом Макарием, призвав Господа на помощь, переписавши рукописи, представили в Московский духовной цензуры комитет в прошлом 1846 году чрез посредство профессора Московского университета Степана Петровича Шевырёва и белёвского помещика Ивана Васильевича Киреевского с супругою его Натальею Петровною, которая также имела в хранении полезные рукописи. Эти же благочестивые особы имели всё старание и попечение, находясь в Москве, в получении из цензуры, в печатании, они же были и корректорами, а притом, как скоро напечатывался лист оной книги, каждый лист корректированный тотчас пересылали чрез почту в скит к иеромонаху Макарию, который, просмотревши и сверивши с подлинными рукописями, сообщал им о оказавшихся в печатном листе погрешностях; по окончании всей книги печатанием и погрешности напечатаны. <…> В Оптину несколько экземпляров доставлено 31-го числа сего же генваря. Душеполезные и назидательные сии книги поднесены от настоятеля отца игумена Моисея при письмах: Московскому митрополиту Филарету, Киевскому митрополиту Филарету, многим архиепископам, епископам и знатным особам, благоволящим к Оптиной обители… <…> Г-н Киреевский Иван Васильевич был редактором журнала “Москвитянин”, и по христианскому благочестию, в особенности супруги его Натальи Петровны, расположены ко многим обителям и к монашескому [сословию]»¹⁷⁵.

11 января старец Макарий писал Киреевским: «Все действия Ваши по сему предмету доказывают Ваше великое усердие к сообщению полезного ближним. Я не буду Вас благодарить, да Вы и не ищете благодарности; польза, которую могут получить кто-нибудь из близких, уже есть Вам воздаяние; Господь даровал Вам сие благое произволение… Что мне остается делать? Аще и недостоин есмь, но молить Господа о ниспослании Вам благоденствия и спасения. Судьбы Его нам неисповедимы»¹⁷⁶.

Едва окончено было первое издание книги, как возник вопрос о втором. Началась переписка об этом со старцем Макарием. В это время Иван Васильевич Киреевский уже духовный сын старца. Деловая часть его писем в Оптину всегда оканчивается личными вопросами. «Окончив о книге, – пишет он, например, в январе 1847 года, – позвольте мне предложить Вам просьбу о себе самом: я желал бы говеть в этот пост и приобщаться Святых Таин, но не смею этого сделать без Вашего разрешения. Благословите ли Вы мне, батюшка, или прикажете отсрочить?»¹⁷⁷

Отец Макарий пишет Ивану Васильевичу 8 февраля того же года: «Старание Ваше и содействие ко второму изданию книги Жития старца Паисия и трудов его доставило нам большое душевное утешение; а еще и другие труды его и переводы по общему нашему желанию имеем в виду к изданию… На прошедшей почте я писал к Наталье Петровне, какие мы предполагаем статьи к напечатанию, а Вы еще прибавьте имеющиеся у Вас… Я послал к Вам 4-го числа рукопись полууставную святого Марка Подвижника 8 Слов, но не знаю, годится ли с оной печатать гражданским шрифтом? Ожидаю уведомления. Когда годится, то пришлю и Феодора Студита такого же письма. Симеона Нового Богослова 12 Слов списаны, когда успею прочесть, то на сей почте пришлю; а житие надобно писать. Житие Григория Синаита пишут. Максима по вопросу и ответу также пишут; и Симеона Евхаитского тоже… Варсануфия Великого есть у нас книга, писанная четким письмом простым, только под титлами, – когда это не помешает, то пришлю оную… Испрашивая на Вас Божие благословение, с почтением моим остаюсь недостойный Ваш богомолец многогрешный иеромонах Макарий»¹⁷⁸.

Летом и осенью 1847 года отец Макарий несколько раз бывал у Киреевских в Долбине. С ним в это время ездили туда рясофорный монах Пётр (Григоров) и иеромонах Антоний (Бочков)¹⁷⁹.

Киреевский, оставив светскую литературу, обдумывает статьи, в которых он скоро начнет опровергать западные основы духовности и просвещения. Он еще не знает, что у него получится – книга или ряд статей. Но ему кажется, что он может дать основания для православной философии, отменяющей все протестантско-католическое любомудрие, опирающейся на творения святых отцов Церкви. Он чувствует, что тут недостаточно одной умственной работы, обдумывания, изучения, что здесь нужен аскетический труд над своим внутренним человеком, молитва ко Господу и всем святым о вразумлении. «Ибо православно верующий знает, – замечает он, – что для цельной истины нужна цельность разума»¹⁸⁰.

«В Церкви Православной, – пишет Киреевский, – отношение между разумом и верою совершенно отлично от церкви Римской и от протестантских исповеданий. Это отличие заключается, между прочим, в том, что в Православной Церкви Божественное Откровение и человеческое мышление не смешиваются; пределы между Божественным и человеческим не переступаются ни наукою, ни учением Церкви. Как бы ни стремилось верующее мышление согласить разум с верою, но оно никогда не примет никакого догмата Откровения за простой вывод разума… Никакой патриарх, никакое собрание епископов, никакое глубокомысленное соображение ученого, никакая власть, никакой порыв так называемого общественного мнения какого бы то ни было времени не могут прибавить нового догмата, ни изменить прежний»¹⁸¹.

Зиму 1848/49 года Киреевские проводят в Москве, занимаясь оптинскими изданиями. Иван Васильевич трудится больше над рукописями, читая их, сверяя текст, делая уточнения перевода, составляя указатели. Наталья Петровна хлопочет о закупке бумаги, ведет денежные расчеты, ездит в типографии – Университетскую на Страстном бульваре или В. Готье в Большом Кисловском переулке, пишет деловые письма, по поручению отца Макария рассылает некоторые книги по указанным адресам, отправляет экземпляры в Оптину… Вместе с супругом или одна посещает она митрополита Филарета, бережно опекавшего оптинское издательское дело, – владыка принимает участие в подготовке рукописей, в окончательной их отделке.

Осенью 1849 года Киреевские построили в версте от долбинского своего дома, в лесу, избушку-келию на четыре комнаты – для приезда монашествующих, чтобы они имели свободу проводить время как им нужно, не завися от хозяев. Снабжая их всем необходимым, Киреевские посещали их здесь лишь по их приглашению и в назначенное ими время. С 15 по 19 декабря этого года пребывал в этой избушке старец Макарий со своими помощниками из Оптиной. Приглашая своих духовных чад на чашку чая, он беседовал с ними не только о издательских делах, но и о духовных вопросах. В феврале следующего года он опять здесь. Киреевские поднесли ему в дар старинную копию Владимирской иконы Божией Матери (через десять лет, умирая, отец Макарий благословит вернуть эту икону Киреевским).

16 мая отец Макарий пишет Киреевскому в Петербург, где он был по делам, из Долбина: «Христос воскресе!.. Пишу из лесного домика к Вам, почтеннейший Иван Васильевич; Наталья Петровна с детьми и со всеми посетили меня: и сами себя, и меня угощают чаем. Господь да помянет любовь Вашу и усердие ко мне, грешному»¹⁸².

Сохранились благодарственные письма архимандрита Моисея к Киреевским за неоднократную присылку в Оптину подвод с зерном и картофелем. Прислана была однажды даже простая мебель, сделанная долбинскими столярами.

В 1852 году проездом в Троице-Сергиеву Лавру был в Москве старец Макарий. Остановился он в доме Киреевских у Красных ворот. Старец в первый же день – 13 мая – побывал у митрополита Филарета. Отец Макарий был не один, ему сопутствовал послушник Иоанн Половцев (вскоре монах Ювеналий, будущий архиепископ Литовский и Виленский). «Мы много обязаны нашим хозяевам, – писал отец Макарий, – совсем отдельные комнаты и особый вход, лошадь, экипаж, о столе нечего и говорить»¹⁸³. В том же письме старец отвечал на какие-то замечания своего адресата по поводу новой статьи Киреевского, напечатанной в «Московском сборнике», изданном славянофилами; статья называется «О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России», и ее написание, как и написание последующих работ Ивана Васильевича, было благословлено старцем Макарием. «Касательно статьи И.В. К[иреевско]го, – писал старец, – на замечание ваше я не могу согласиться с вами: по моему мнению, довольно он показал ложное просвещение Европы, одобрил нашу Русь, указал, где искать источники просвещения: в Православной Церкви и в учении святых отцов, а не в западных философах. Я даже не понимаю, в чем вы находите, нужно было ему пустить глубже перо свое»¹⁸⁴.

По совету старца Киреевский начал вести дневник; 15 мая на первой его странице отец Макарий собственноручно написал свое благословение, очень мелким полууставом. Первые записи – о беседах со старцем на духовные темы по поводу подготовки рукописей к изданию. В то время готовились писания святых Варсануфия и Иоанна, Исаака Сирина, шли корректуры; о посещении московских храмов. Иван Васильевич часто бывает на службах один или с детьми и с Натальей Петровной. В дневнике много глубоких размышлений. Так, 24 августа 1852 года Киреевский писал: «Вера не противоположность знания; напротив: она его высшая ступень. Знание и вера только в низших ступенях своих могут противуполагаться друг другу, когда первая еще рассуждение, а вторая – предположение»¹⁸⁵.

Летом 1852 года митрополит Филарет благословил отца Макария и Киреевского сделать русский перевод с церковнославянского Слов преподобного Исаака Сирина (с рукописи преподобного Паисия). Вместе с тем Киреевский откровенно писал отцу Макарию, что русский перевод много теряет против церковнославянского. «…В славянском переводе смысл полнее не только от выражения, но от самого оттенка слова, – писал он, – Например, у Вас сказано: “Сердце, вместо Божественного услаждения, увлечется в служение чувствам”. В славянском переводе: “Рассыпается бо сердце от сладости Божия в служение чувств”…»¹⁸⁶.

Старец отвечал: «Я согласен с вами, что перевод старца Паисия гораздо превосходнее во всем против русского, и, собственно, для моего понятия не надобно другого… Славянское наречие часто заключает в себе что-то великое, высокое и таинственное, а на русском языке никак нельзя выразить вполне. И я с своей стороны согласен бы был во многих случаях оставлять славянские слова, выражающие высокий смысл… Но то, что книга переводится на русский язык, заставляет иногда уступить необходимости»¹⁸⁷.

Этим летом Наталья Петровна хлопотала и еще об одном важном деле. Обитель долгое время арендовала большой луг у реки Жиздры, сенокос. Это так называемая Пустошь Прость, сорок шесть десятин. На этом пространстве находились три небольших озерца и дубовая роща. В конце июня 1853 года летописец скита отметил, что наконец Оптина пустынь получила этот луг в свое полное владение.

К ноябрю 1853 года была отпечатана под наблюдением Натальи Петровны книга святого Максима Исповедника «Толкование на молитву Отче наш и Слово постническое». Игумен Моисей, получив экземпляры книги, писал Киреевской: «Неутомимые труды и хлопоты ваши в издании душеполезных книг для Оптиной пустыни благодетельны и вечно обязательны за душевную пользу всех жаждущих и ищущих спасения, а паче монашествующих»¹⁸⁸.

Скитской летописец (с этого примерно времени отец Леонид (Кавелин), бывший тогда еще послушником) отметил 4 апреля 1854 года: «По частным сведениям – из письма Н.П.К., – в Синоде недавно зашел разговор о изданиях нашей обители. Возникли и разные, более неблагоприятные мнения. Но владыка Никанор, митрополит Санкт-Петербургский, бывший некогда епархиальным архиереем нашим и вообще расположенный к обители, остановил эти толки одним словом: “Мы не должны, – сказал владыка, – препятствовать им в сем, ибо не они у нас, а мы у них должны учиться”». 13 апреля запись: «Сего числа, к великой радости и утешению батюшки и всех нас, Наталья Петровна Киреевская прислала три экземпляра вновь отпечатанной книги “Подвижнические Слова святого Исаака Сирина”. <…> Старание же об издании вполне принадлежит неутомимой и преданной старцу Н.П. Киреевской». 23 мая: «Сегодня Н.П. Киреевская прислала с подводой 315 книг святого Исаака Сирина, из коих батюшка оставил себе 154, остальные отдал отцу архимандриту [Моисею], и все будут разосланы и розданы безденежно»¹⁸⁹.

Летом 1855 года старец Макарий гостил в Долбине вместе с монахом Ювеналием (Половцевым) и послушником Львом Кавелиным. Они посвятили дни с 17 по 26 августа «на окончание и просмотр перевода книги поучений святого аввы Дорофея»¹⁹⁰ (как сказано в Летописи скита).

Осенью этого года возник в Москве журнал «Русская Беседа», редактором которого митрополит Филарет благословил быть Тертия Филиппова. Киреевский по благословению отца Макария написал для первого номера статью «О необходимости и возможности новых начал для философии» (здесь речь шла о философии православной, отменяющей западную).

Сын Киреевского Василий, учившийся в Петербургском лицее, оканчивал курс. В конце Великого поста 1856 года Иван Васильевич выехал к нему для помощи в сдаче трудных экзаменов, особенно по математике. Обратно он не вернулся – 12 июня скончался на руках сына от холеры. В Долбино с сообщением об этом был послан старец Макарий. Наталья Петровна, несмотря на великую скорбь, не пала духом. Она попросила отца Макария разобраться в бумагах покойного, и он в августе и сентябре 1856 года несколько раз приезжал для этого.

20 июня, как записано в Летописи скита, «была в скиту служба – заупокойная обедня по душе преставлыпегося 12-го числа сего месяца в Санкт-Петербурге от холеры белёвского помещика Ивана Васильевича Киреевского, известного по своей обширной учености и благонамеренному ее направлению к пользе общей». Вскоре тело Киреевского было доставлено в Оптину. Запись от 25 июня: «После поздней обедни происходило отпевание и погребение тела Ивана Васильевича Киреевского. Службу совершал соборне сам отец архимандрит. На панихиде в числе сослужащих, к особому удовольствию всех присутствующих, и родных покойного в особенности, увидели старцев отца игумена Антония и батюшку отца Макария. Из родных покойного, кроме его вдовы с семейством, были брат его Пётр Васильевич, и двое Елагиных, и сестра Марья Васильевна. Тело предано земле на монастырском кладбище противу алтаря Никольского придела соборного храма, в ногах у иеромонаха Льва».

Через год, в день смерти И.В. Киреевского, так записано в Летописи скита: «Среда. По случаю годичного поминовения Ивана Васильевича Киреевского, благодетеля обители нашей, была служба и в скиту всенощное бдение (иконе Знамения Божией Матери) и обедня. После обедни и панихиды в монастыре был обед в больничной церкви, на коем, кроме старцев, были родственники покойного: его семейство и брат (по матери) В.А. Елагин, сестра М[ария] Васильевна] и г. Петерсон»¹⁹¹.

На памятнике, поставленном в этом, 1857, году, одна из надписей гласила: «Премудрость возлюбих и поисках от юности моея. Познав же, яко не инако одержу, аще не Господь даст, приидох ко Господу» (Прем. 8, 21).

В очередном переиздании своего труда «Историческое описание Козельской Введенской Оптиной пустыни» иеромонах Леонид (Кавелин) посвятил покойному следующие строки: «Память Ивана Васильевича Киреевского дорога для обители, потому что он был расположен искреннею любовию к ней и к старцам ее; дорога для всех, близко знавших его как человека, обладавшего редким сочетанием прекрасных качеств глубокого ума с кротким и любящим сердцем. Несмотря на свое научное образование, которое, при всей гордости нашего века, может быть признано не за весьма многими из ученых по диплому, Иван Васильевич считал это образование недоконченным зданием и спешил увенчать его покровом сердечной веры. Растворенное солию неземной мудрости – слово отеческое, слово глубокое и вместе простое, слово “помазанное”, вносящее мир и успокоение во всякую душу, жаждущую и алчущую правды и истины, это слово удовлетворило вполне его пытливый ум, и с той поры он посвятил себя всецело на то, чтобы отвлечь внимание своих ученых друзей от философских умствований Гегеля, Шеллинга и Ко… и обратить их внимание на забытые одними и неведомые другим источники “воды живой” – писания отеческие»¹⁹².

Конец ознакомительного фрагмента.