Глава 4
Этот день запомнился Гарольду… Нужно было опять куда-то спешно собираться и быстро уезжать. Только мальчик успевал привыкнуть к чему-то, как с этим тут же приходилось расставаться. Прощаться навсегда. Он сходил на свой любый родничок, немножко там посидел, поговорил с ним, словно с лучшим другом, и попрощался, тоже как с другом. Ведь Гарольд уезжал очень далеко, за океан, и не просто в другую страну, а в настоящий другой мир, как ему казалось. Он представлял Америку в своих мыслях огромной, красивой, совсем не такой как маленькая и тесная Англия.
Гарольд слышал про индейцев. Он читал про них и видел их на картинках. И ему казалось, что индейцы в Америке будут встречаться на каждом шагу. Но, пока что, для него они были тем же самым что гномы и эльфы из сказок. Скорее, даже как эльфы, потому что у них тоже луки и стрелы.
Гарольд всегда мечтал путешествовать. И хотя он жил совсем недалеко от моря, самого моря он никогда не видел. Даже моряков не видел. Не видел даже настоящего корабля. Это было самое первое, настоящее путешествие в его жизни, на огромном пароходе, которые Гарольд тоже видел только на картинках.
Перед отъездом в доме всё разбиралось, убиралось, выносилось и складывалось в ящики. А в комнатах, то тут, то там, раздавались стук молотков и ругань грузчиков, да такая неприличная, что хоть уши затыкай.
Дом быстро опустел. Теперь тут были только пустые шкафы, стулья, большой стол и неподъёмный диван. А все вещи увезли на пароход.
– Мы заберём их в Америке, – сказал Фредерик, глядя в след машине на которой уезжала его библиотека, лаборатория, книжки Гарольда и игрушки Сида.
– А как мы их заберём? – посмотрел на отца Гарольд, – нам их отдадут? Не украдут по дороге?
– Да не бойся ты за свои книжки! – рассмеялся отец, взлохматив сыну волосы, – увидитесь в новом доме. А в Нью-Йорке, сфотографируешь нас всех возле Статуи Свободы своим фотоаппаратом!
– Какой Статуи? – не понял Гарольд.
– Статуя Свободы, глупый! – обнял сына Фредерик, – там не обижают детей за то, что они католики, и ты сможешь учиться. А мама будет работать учительницей. Чарли и Лилли поступят в университет. А потом ты станешь студентом, когда вырастешь.
– А почему я тут не могу? Ты же смог? – Гарольд и хотел и не хотел ехать.
– Я не тут смог, – ответил Фредерик сыну, почувствовав его сомнения, – где ты тут видел, чтобы католики учились в университетах? Тебе даже в школе жизни не дали! Вот поэтому мы и уезжаем, чтобы вы могли учиться и не бояться быть настоящими людьми.
Фредерик посмотрел на дорогу в даль.
– А университет я окончил, к твоему сведению, в Париже.
– А в Париже католики? – спросил Гарольд, посмотрев на отца.
– Католики, – ответил Фредерик продолжая смотреть на дорогу.
– А почему мы тогда не поедем в Париж? – подумал Гарольд вслух.
– Потому, что дядя Томас, нас ждёт в Ниагара-Фоллз.
Дядю Томаса Гарольд не знал. Он только слышал о нём. Но прекрасно понимал, что жизни тут не будет. И тот ужасный день в школе он забыть не мог. Хотя всех и простил в душе, но ни с кем тут не дружил. Да и с Гарольдом никто не хотел дружить. Да и не очень-то и хотелось.
Уильям был постарше, хитрее и так или иначе ему было легче. Уильям умел драться. А Гарольд не мог. Не хотел. Просто не знал как это делается. И никому его было не понять.
Около пяти часов вечера, уже в самый день отъезда, вся семья собралась возле фотографического салона. Решили сделать последний снимок в Англии, на память о Фулеме.
Все ждали Гарольда.
Ровно за минуту до назначенного времени, Гарри показался в свете фонаря. Шёл медленно. Словно прогуливаясь. Гарри, по деловому заложил руки за спину, и смотря только себе под ноги приближался к своей семье.
– Вы только посмотрите, прямо истинный джентльмен, – рассмеялся Чарли, увидев брата.
– Истинный джентльмен даже не переоделся, – ответила ему Лилли, заметив ещё издали, что Гарри одет в своё привычное серенькое пальто, короткие запачканные штанишки и грязные башмаки. При этом, он лихо нахлобучил на лоб широкую, клетчатую, кепку с большим козырьком.
– Ему не хватает только тросточки, – тихо рассмеялась Джесси, переглянувшись с Уильямом.
Отец немного опешил при виде сына, но не подал виду.
– Ну… в этом что-то есть, – сказал он, – Гарольд у нас, всё-таки, художник. А я слышал, что все творческие люди немного со странностями.
Подошёл Гарри. Он виновато посмотрел на отца и потупил глаза.
– Главное, что не забыл прийти, – сказал спокойно сыну Фредерик.
– Конечно, – усмехнулся Чарли, – как же без сюрпризов? Правда, Гарри?
Гарольд ничего не ответил. Он посмотрел на Чарли, потом снова на папу и молча прошёл к входу.
– Этот ребёнок никогда не будет другим, – вздохнул Фредерик, – мы с мамой думаем, что у него большое будущее. Если, конечно, он немного поменяет своё отношение к жизни.
– Я зачитался! – развернулся Гарри, и снова повернувшись к входу, открыл дверь.
Молодой фотограф долго рассаживал всех, время от времени переговариваясь с отцом Гарольда.
– Теряем мы Вас, мистер Гудвин, – то и дело повторял фотограф.
– Не беда, – отвечал Фредерик, – я думаю, что в любом случае мы ещё увидимся.
– Я тоже на это надеюсь, мистер Гудвин, – говорил фотограф, – как же ваши исследования? Я бы хотел и дальше помогать Вам. Мистер Тесла знает о том, что Вы переезжаете в Америку?
– Я отправил ему письмо со своим новым адресом, – ответил Фредерик, – и не думаю, что мы с Вами перестанем быть партнёрами. Кроме того, я написал письмо мадам Кюри, во Францию, где упомянул о Вас. Она должна связаться с Вами в ближайшее время. Это наше общее дело, мистер Броксли.
О каком деле они говорили, Гарольд не успел услышать. Расплакался Сид.
– Давайте, я его подержу? – предложила Августе жена мистера Броксли и приняла у неё малыша.
Сид успокоился и с интересом начал рассматривать фотографии на стенах.
– Малыша сделаем отдельно. Подарок за счёт заведения, уважаемому доктору Гудвину и его семье! – рассмеялся Броксли, и вспышка на мгновение ослепила всех.