Веретено Судьбы (сборник). Остров Шуазель (Е. И. Федорова, 2010)

Остров Шуазель

После полудня начинался отлив. Океан отступал к горизонту, оголяя песчаное дно, поросшее зелено-фиолетовыми водорослями, похожими на бумажные полоски, уложенные ровными рядами. Среди водорослей медленно передвигались морские звезды: красные, черные, оранжевые и серые. Невзрачная блеклость последних привлекала внимание людей извечным вопросом: почему? Но никто не давал ответа.

Необъяснимыми всегда остаются множество почему. Поэтому Глория раз и навсегда решила, что необъяснимое нужно принимать таким, как оно есть, потому что именно так и должно быть. Но все чаще на ее «так и должно быть» стал возникать мысленный противовес: так быть не должно! И тогда Глории казалось, что все летит в бездну. Что и жизни, человеческой жизни нет, а есть что-то, чего быть не должно. Это что-то властвует над ней, а она не может противостоять. Нет сил…

На пляже заиграл вальс Мендельсона. Глория подумала:

– Еще одна пара молодоженов обещает друг другу жить долго и счастливо и умереть в один день, – тряхнула головой. Сказала громко:

– Пусть они живут долго. Пусть не думают о смерти. Пусть… Поднялась, стряхнула песок с полотенца, перекинула его через плечо и решительной походкой направилась к пирсу, упиравшемуся в горизонт острием стрелы. Там, на пирсе, тихо. Туда не долетают звуки свадебной церемонии. Там она сможет думать о самом дорогом человеке, который случайно появился в ее жизни, а потом внезапно исчез. Исчез, словно его никогда и не было. Словно все произошедшее, ей пригрезилось.

– Так не бывает. Так не должно быть! – повторяла она, как заклинание, шагая к краю пирса. – Подальше, подальше от звуков, издаваемых людьми. Поближе, поближе к океану.

На краю пирса Глория остановилась, бросила полотенце на нагретые камни, села, свесила ноги. Подставила лицо теплым солнечным лучам, прошептала:

– Вац-лав…

Ветер подхватил это имя и умчался прочь. Глория решила не думать о том, что Вацлава нет. Ей захотелось вернуться в прошлое, в день их первой встречи…

Была ранняя весна – время пробуждения природы, пробуждения чувств, рождения нового чуда. Глория любила весну. Она могла часами любоваться пробившимися из-под земли росточками. Первыми в ее палисаднике расцветали бледно-лиловые крокусы. Они жались друг к другу, спасаясь от утренней прохлады и ночных заморозков. Они были крепкими, потому что им предстояло множество испытаний.

– У тэбья красывы цвэты, – проговорил незнакомец, остановившись возле низкого заборчика, отделявшего палисадник от тротуара.

– Да, – сказала Глория, продолжая рыхлить землю.

– Как тэбья звут? – спросил незнакомец.

– Это крокусы, – ответила она, подняв голову.

– Кро-ку-си, – повторил он, улыбнулся. – Крокуси – это цвэты. А я прошу твою имья.

– Меня зовут Глория, – она поднялась.

– Глория, – повторил он без акцента. – А меня зовут Вацлав.

Протянул крепкую ухоженную руку. Глория вложила в нее свою маленькую с длинными пальцами.

– Вы музыкант? – спросил он, не выпуская ее руку из своей руки.

– Нет. Я программист, – улыбнулась она. – Пианисткой была моя прабабушка.

– Ее звали Гелена Мировска? – воскликнул он. Глория утвердительно кивнула. – О, вы счастливая, Глория. Быть в родстве с таким талантливым человеком, это…

– Теперь это не имеет никакого значения, – сказала Глория. Глаза погрустнели.

– Как это? Пошэму? – воскликнул Вацлав.

– Такова жизнь, – проговорила она, высвободив руку.

– Постойте, – попросил Вацлав. – Вы должны мне все рассказать про Гелену, про ее друзей, врагов, ее детей, – посмотрел в глаза Глории, спросил почти шепотом:

– Где ее могила?

– Ее могилой стал океан, – ответила она.

– Океан? Пошэму?

– Перестаньте коверкать слова, – рассердилась Глория.

Вацлав прижал обе руки к сердцу и, запинаясь, объяснил, что он иностранец, что от волнения он путает слова, поэтому Глории не следует на него сердиться. Он приехал в Краков с желанием разыскать следы известной пианистки Гелены Мировска. И, о чудо! Он стоит у дома, в котором живут ее потомки. Он никуда не уйдет, пока Глория не пообещает ему новую встречу, если сегодня у нее нет времени на разговоры с незнакомцем.

Времени у Глории было много. Но ей не хотелось приглашать в дом первого встречного. Поэтому она предложила встретиться завтра вечером в кафе напротив консерватории. Вацлав просиял. Он прижал руку Глории к губам, пропел:

– Лублу тэбья! – Глория покачала головой.

Вацлав улыбнулся, прошептал: «До видзеня, пани» и, подпрыгивая, побежал по тротуару. Глория рассмеялась. Вошла в дом.

– Что тебя так развеселило? – поинтересовалась пани Ванда, глянув на дочь.

– Меня развеселил человек по имени Вацлав, – ответила Глория.

– Он что, вырос на грядке рядом с крокусами? – спросила пани Ванда.

– Нет, дорогая, он проходил мимо, – обняв мать, ответила Глория. – Представь себе, он приехал сюда, чтобы узнать все про Гелену Мировска.

– Что? – пани Ванда побледнела, опустилась на стул.

– Что с тобой, мама? – испугалась Глория. Пани Ванда попросила стакан воды. Сделала несколько глотков, заговорила:

– Много лет назад Гелену Мировска тоже разыскивал человек по имени Вацлав.

Глория села на стул напротив матери. Ей было ясно, прошлое не отпускает Ванду, поэтому так трудно ей говорить о нем.

– Вацлав Крайновский был высок, красив и безумно нежен. Когда он смотрел на меня своими черными глазами, я забывала про все на свете, – она вздохнула. – Мне было восемнадцать. Я влюбилась в него без памяти. Я верила всем его словам и клятвам. Я готова была идти за ним на край света. Я была послушной, доверчивой овечкой, которая не подозревает, что ее ведут на заклание… – пани Ванда спрятала лицо в ладони, разрыдалась. Глория бросилась утешать ее.

– Все в прошлом, в прошлом, мама. Не стоит плакать о том, чего нельзя исправить. Ты учила меня быть сильной. Ты говорила, что невзгоды – это серые тучи, из которых льется дождь, чтобы выросли новые цветы, травы, деревья. Печаль нужна, чтоб мы полнее радость ощущали. Жить невозможно без печали. И раз она есть, значит, так должно быть.

– Да нет же, нет! – воскликнула Ванда. – Так не должно было все у нас закончиться. Не должно… Все должно было произойти по-другому. Хотя… Теперь, через тридцать с лишним лет, я начинаю думать, что все закономерно. Только почему опять появляется человек по имени Вацлав? Почему он вновь ищет Гелену? Какой-то замкнутый круг, – она посмотрела на Глорию, вздохнула. – Мне потребовалось три года, чтобы прийти в себя после всего случившегося. Крайновский выкрал у нас все драгоценности Гелены и исчез. Твоя бабушка Аманда подняла на ноги всю польскую полицию. Но поиски не дали никаких результатов. Крайновский бесследно исчез, ис-па-рил-ся, – Ванда поднялась. – Теперь в нашей жизни появляется новый Вацлав, который тоже охотится за бриллиантами Гелены. Не удивлюсь, если он захочет заглянуть внутрь рояля, на котором она играла. Не спеши сообщать ему, что рояль стал музейным экспонатом, что у нас остались только афиши и парочка портретов великой пианистки, которые никакой ценности не имеют.

Пани Ванда пошла в кухню. Глория посмотрела на ее сгорбленную спину, подумала, что за последние месяцы Ванда сильно изменилась. Лицо редко озаряла улыбка, которая прежде не сходила с уст. Глаза стали злыми. В них появилась подозрительность. Глория объяснила все это весенней хандрой. Она знала, что Ванда не любит лужи, талый снег и черную землю, поэтому решила, что с появлением первых цветов, настроение матери улучшится, и она вновь станет веселой и жизнерадостной пани. Но появившиеся в саду крокусы настроение Ванды не изменили. А тут еще этот незваный Вацлав со своим милым акцентом.

– Пообещай, что не станешь влюбляться в этого проходимца, – крикнула из кухни пани Ванда.

– Обещаю, – крикнула Глория в ответ. – Только с чего ты взяла, что он проходимец?

– Не зна-ю, – ответила Ванда, выглянув из-за двери. – Можешь считать, что сердце матери подсказывает мне, что история собирается повториться вновь.

– Думаешь, финал будет таким же, как у тебя? – спросила Глория.

– Хочу думать, что нет, но… – Ванда улыбнулась. – Ты у меня такая ранимая, такая неискушенная девочка, что…

– Мама, мне уже двадцать пять. Я не маленькая.

– Ты маленькая, Лори, – обняв ее, проговорила Ванда. – Ты еще ничего в жизни не знаешь, кроме того, что потерять голову от любви можно и в семьдесят.

– Ты все еще сердишься на бабушку Аманду? – спросила Глория. Ванда кивнула. – Так значит, вот в чем причина твоего уныния!

– И в этом тоже, – призналась Ванда. Поцеловала дочь в щеку, ушла в кухню.

Глория не стала бередить старую рану. Слишком много времени они потратили на то, чтобы отговорить Аманду от кругосветного путешествия с едва знакомым молодым человеком. Аманда их не слушала. Она стояла на своем. Ей хотелось увидеть мир и умереть в объятиях любимого. Она была уверена, что он ее безумно любит. А он любил ее деньги. Как только они закончились, улетучилась и нежная привязанность. Молодой жиголо сбежал, бросив Аманду одну. Она вернулась домой в подавленном состоянии. Долго болела, а потом решила уйти в монастырь.

– Уйди лучше в дом престарелых. Там полно мужчин твоего возраста, – в сердцах выпалила Ванда.

Аманда обрадовалась такому неожиданному предложению. Быстро оформила все необходимые документы и переселилась в санаторий для престарелых. В считанные дни она стала всеобщей любимицей, обрела радость жизни, помолодела. Дочь и внучка навещали ее по выходным. Всех устраивало новое положение. Всем было хорошо.

– Значит, не всем, если мама до сих пор огорчена, – подумала Глория. – А я буду лучше думать о том, что теряя, мы приобретаем. Мне хочется петь, смеяться и радоваться весне.

Глория поднялась к себе, распахнув окно. Села на подоконник, запела:

– Стоп, – приказала она себе. – Я обещала маме, что не стану влюбляться в этого… человека.

В мыслях возник его хрипловатый с акцентом голос: «Лублу тэбья». Глория спрыгнула с подоконника, задернула занавески, решила подумать обо всем завтра.

Утром она была так рассеянна, что пани Ванда предложила отвезти ее на работу.

– Заехать за тобой вечером? – спросила она, когда Глория вышла из машины.

– Нет. Сегодня вечером у меня свидание с Вацлавом.

– Где? – нахмурилась Ванда.

– В консерватории, – ответила Глория. – Мы будем взламывать рояль Гелены.

– Болтушка, – улыбнулась Ванда и уехала.

Глория осталась стоять посреди площади, залитой солнцем. Куда теперь? Никуда не хочется. Хочется превратиться в травинку и ни о чем не думать. Не думать о том, что все в этом мире конечно, что бесконечна лишь Любовь.

– Мэштаэш? – тихий голос Вацлава прозвучал, как гром.

– Не мечтаю, а думаю о том, что люди, живущие без любви, подобны звенящей меди, – ответила она, почувствовав, как покраснели щеки.

– О, да, – Вацлав сложил молитвенно руки и заговорил нараспев:

– «Если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, – нет мне в том никакой пользы».[1]

– А у вас большое имение? – поинтересовалась Глория. Он кивнул. – Значит вы не охотник за чужими сокровищами?

– Охотнык? – удивился Вацлав. А Глория рассмеялась и рассказала ему обо всех маминых опасениях.

– Мое имя Вацлав Крайновский, – сказал он после того, как Глория замолчала. – Я приехал из Праги, чтобы…

– Только не говорите, что хотите вернуть нам похищенное, – взмолилась Глория. – Извините, я опаздываю.

– Увидэмси потом? – с надеждой спросил он.

– Не знаю, – сказала она, собираясь уйти. Он схватил ее за руку, улыбнулся:

– Да? Хорошо? Благодарю тэбья.

– Ладно, я приду, – сказала Глория и убежала, подумав о том, что этот Крайновский совершенно не похож на маминого красавца. Он среднего роста. Глаза серые, чуть раскосые. Подбородок заострен. Узкие губы. Прямой нос. Волнистые темные волосы. Ничего особенного. Обычный человек. Таких сотни. Глории до них нет никакого дела. У нее много работы, в которую она погружается с головой. Работа помогает ей ни о чем не думать. Помогала до встречи с Вацлавом, а теперь у Глории не получается не думать о нем и его двойнике.

Значит, нужно принять все, как есть, решила она, потому что все должно быть именно так! Стало легко. День пролетел, не оставив о себе никаких воспоминаний. А вечер подарил радость встречи.

Вацлав ее ждал. Протянул букет алых крокусов, сказал:

– Мнэ подумалас, что такий цвэт ты лубишь.

– Спасибо, – улыбнулась она. – Редкий цвет для крокусов. Где ты их раздобыл?

– Стащыл с огороду, – шепнул он. – Я же похитытэл, да.

– Покажешь мне огород, где крокусы растут в таких дорогих горшочках? – спросила Глория, улыбнувшись.

– Нэпрэмэнна, – сказал он, взял ее под локоток. – Патом. Сэчаз ми будэм кушат кофэ.

– Пить кофе, – поправила его Глория.

– Да. Хорошо, – распахнул дверь кафе. – Пше прошу, пани.

Пани Глория выпрямила спину, решив сыграть роль надменной красавицы, обольстить которую непростая задача. Но уже через несколько минут забыла об этом. Вацлав вел себя настолько естественно, что разыгрывать комедию не было никакой необходимости. Он говорил, а Глория слушала, затаив дыхание, чтобы ничего не пропустить.

– Запомни, милая, молчание тоже умеет говорить. Нам важно научиться слышать его, – сказала ей однажды Аманда. Глорию слова бабушки потрясли. Она стала более внимательной. И сейчас, сидя напротив Вацлава, она слышала не только то, что он говорил, но и то, о чем молчал. Они оба понимали, что их встреча – начало нового жизненного этапа. Что сегодня открывается новая книга, главными героями которой будут ОН и ОНА. Будут потом, а сейчас…

Голос Вацлава заглушает стук ее сердца.

– Это было давно. Не со мной, а с моим отцом. Ему было лет семь, когда в их маленьком городке вспыхнул сильный пожар. Папа еще не понимал, насколько опасен огонь. Вместе с такими же сорванцами он носился по улицам и радовался той скорости, с которой распространяется пламя. Отчаяние взрослых детям было непонятно до тех пор, пока перед ними не возникла женщина в белых летящих одеждах.

– Вы – ангел-спаситель?! – воскликнули дети.

– Нет, – улыбнулась она. – Я – пианистка. Запомните, музыка огня красива лишь тогда, когда ничего не разрушает. «Пожар – мгновенье первое земли. Пожар – ее последнее мгновенье».^ 1) Константин Бальмонт.

Женщина позвала детей в свой дом. Села к роялю и заиграла. В этой музыке звучали восторг и отчаяние, радость и слезы, хаос и умиротворение. Мальчики были так потрясены, что не решались пошевелиться.

– Гелена, ты сошла с ума! – закричал громадный человек, ввалившийся в дом. – Люди спасаются от пожара, а ты музицируешь. Ты не только не думаешь о себе, ты еще подвергаешь опасности жизни чужих детей.

– С нами ничего не случится, Анджей, – спокойным голосом сказала она. Встала из-за рояля. – Пожар утихает?

– Да, но еще есть угроза новых возгораний.

– Угроза есть всегда, – она посмотрела на притихших детей. – Угроза есть всегда, поэтому, берегите хрупкий мир любви. Не разжигайте огонь там, где он не должен гореть.

Мальчишки поднялись, толкая друг друга, пошли к двери. А мой отец шагнул к пианистке, спросил:

– Могу я узнать ваше имя?

Она присела на корточки, провела рукой по его непослушным волосам, улыбнулась:

– Могу я вначале узнать твое имя, малыш?

– Тодеуш Крайновский, – представился он.

– А меня зовут Гелена Мировска. Мой дом, мой родной дом в Кракове. Когда-нибудь я вернусь на родину. Когда-нибудь…

Она не договорила. Ее прервал оглушительный звон колокола и крики:

– Мы спасены. Пожар погасили!

– Идем, – взяв отца за руку, сказала пианистка.

Когда он вышли на улицу, отец обомлел. Город превратился в пепелище, над которым возвышались обугленные скелеты печных труб. Не пострадали несколько каменных домов и деревянный дом Гелены, стоящий особняком.

Вскоре этот дом стал приютом для сотен горожан, оставшихся без крова. Рояль вынесли на улицу. Вечерами Гелена играла для уставших за день людей. Ее музыка вселяла надежду, звала к новым свершениям. Горожане ждали вечерних концертов Гелены. Все больше и больше людей собиралось у дома пианистки. Тодеуш Крайновский был всегда в первых рядах.

Однажды он набрался смелости и попросил Гелену научить его так же виртуозно играть на рояле. Она улыбнулась, сказала, что играть он сможет лучше, чем она, если будет усидчивым и упорным, а она с удовольствием станет учить его. Он был безмерно счастлив. Но…

Воплотить мечту в реальность помешала война и оккупация. Куда исчезла Гелена Мировска, никто из горожан не знал. Никто больше о ней не слышал. Постепенно имя ее забыли. Слишком много переживаний и потрясений выпало на долю жителей городка. А вот Тодеуш про Гелену не забыл. Он поклялся отыскать ее, во что бы то ни стало. Он не жалел ни времени, ни сил, но так и не сумел ничего узнать… – Вацлав замолчал. Опустил голову. – Отец умер в прошлом году. Я обещал ему продолжить поиски. И вот я в Кракове, а напротив меня сидит правнучка Гелены, – Вацлав улыбнулся, протянул Глории фотографию. – У отца много портретов Гелены. Этот самый лучший.

– Откуда у вашего отца ее портреты? – удивилась Глория.

– Он их написал, – ответил Вацлав.

– Он художник?

– Нет, – покачал головой Вацлав. – Тодеуш Крайновский известный ученый. Живопись – его хобби. Если бы он всерьез занялся ею, он мог бы добиться много. Мог бы… – Вацлав вздохнул. – Время вспять не повернуть. Прошлое смотрит на нас грустными глазами Гелены, а настоящее – сияющими глазами Глории.

– Как странно все в нашей жизни, – проговорила Глория, проведя кончиками пальцев по портрету. – Вы, чужой человек, знаете о моей прабабушке больше, чем я. Наверно, потому, что маленькой Аманде некому было рассказать, какой была ее мать. У бабушки из детства остались смутные воспоминания. Ей было года три, когда Гелена отправилась на гастроли в далекую страну. А через год в дом пришел человек и передал драгоценности Гелены, чудом уцелевшие во время кораблекрушения. Няня, на попечение которой оставили девочку, упала в обморок. Человек поставил сундучок возле ее ног и ушел. Маленькая Аманда залилась слезами. Ей было обидно из-за того, что крушение корабля произошло без нее, что мама в океане с кем-то другим, а она тут с противной нянькой, которая не хочет подниматься с пола. А еще Аманда никак не могла открыть сундучок, чтобы посмотреть, что за драгоценности там уцелели.

Няня очнулась, заголосила громче Аманды:

– Я так и знала, знала, что мне до конца жизни придется нянчиться с чужим ребенком. На что мы будем жить? Что мне теперь делать?

Помощь пришла неожиданно. Однажды вечером на пороге дома появился громадный человек. Он сказал, что зовут его Анджей Веселовский, что он отец Аманды. Нянька расцеловала его, собрала вещи и ушла в ночь. Больше Аманда ее не видела. Эта немолодая женщина осталась в ее памяти безымянной вредной нянькой. Аманда ее не любила. Недолюбливала она и Анджея, считая его виновным в исчезновении Гелены. Правда, Аманда ни разу не осмелилась заговорить с ним на эту тему.

К роялю она никогда не подходила. Он был источником зла и несчастий, свалившихся на ее голову. Анджей вынужден был отдать рояль в консерваторию. Туда же он отнес ноты и концертные платья Гелены. В доме остались два небольших портрета, чем-то похожих на этот.

– Только два портрет? – удивился Вацлав.

– Драгоценности украли до вас, в прошлом веке, – улыбнулась Глория. – Напомнить вам имя похитителя?

– Нэ стоит, – сказал он, покачав головой. Оба надолго замолчали.

– Мне пора, – первой нарушила молчание Глория. Поднялась.

– Лублу тэбья, – протянув ей крокусы, сказал Вацлав.

– Не стоит бросаться словами, – пожурила его Глория.

– Нэ буду, – низко опустив голову, сказал он. – Прости, пани. До завтра, да?

– Да, – неожиданно для себя ответила Глория.

– Какие удивительные крокусы! – воскликнула пани Ванда, когда Глория вошла в дом.

– Их подарил мне Вацлав Крайновский, – сказала Глория, вручая ей цветы. Ванда онемела. – А еще, Вацлав рассказал мне много интересного про Гелену и своего отца.

– Про своего отца и Гелену? – нахмурилась пани Ванда. – Его отцу должно быть не меньше девяноста лет. Посчитай, сколько лет твоему кавалеру?

– На вид – лет сорок, – ответила Глория.

– Даже мне – твоей матери намного больше, чем ему, – Ванда рассердилась не на шутку. – Разве можно быть такой дурочкой и верить сказкам?

– Ма-ма, не кричи, пожалуйста, – обняв ее за плечи, попросила Глория. – Тодеуш Крайновский был мальчиком, когда познакомился с Геленой. А Вацлав вполне может быть поздним ребенком в многодетной семье Крайновских. Или…

– Или он вообще не имеет никакого отношения к этой семье, – сказала пани Ванда. – Нам нужно прекратить этот разговор. Не хватало еще, чтобы мы поссорились из-за какого-то проходимца. Надеюсь, ты больше не станешь с ним встречаться.

– Прости, но придется огорчить тебя, – улыбнулась Глория. – Завтра он будет ждать меня у…

– Я пойду с тобой, – воинственным тоном проговорила Ванда. – Я должна уберечь тебя от нежелательных последствий.

Глория расхохоталась:

– Мама, ты неисправима.

Пани Ванда была бессильна изменить что-либо. Провидению было угодно соединить Глорию и Вацлава Крайновского. Он надолго задержался в Кракове, куда перекочевали портреты Гелены, написанные его отцом. Несколько полотен повесили в консерватории. Несколько отвезли Аманде. В доме пани Ванды остались три портрета, в которых улавливалось сходство с дочерью, внучкой и правнучкой Гелены.

– Ты болши всэх похожа на нэйо, – сказал Вацлав, вешая портрет в комнате Глории.

– Нет, – покачала она головой. – Гелена лучше. Посмотри на ее одухотворенное лицо, на ее глаза. Это – природная стать, которой мы – современные люди лишены.

– Нэ лишины, а нэ знаэм про нэйо, – сказал Вацлав. – Смотры.

Он чуть приподнял подбородок, устремил взгляд вдаль. Преобразился. Стал другим, словно пришедшим из другого века. Тогда Глория впервые испугалась, что он исчезнет. Тогда впервые все внутри нее закричало:

– Так не должно быть! Я слишком долго ждала такого человека. Слишком много было в жизни разочарований. Хватит! Пусть наступит пора благо-денствия и благо-ночества, пора благодати, в которую ныряешь, как в океан!

Про океан подумалось, потому что Вацлав несколько раз предлагал поехать на далекий маленький остров в океане, возле которого много лет назад произошло кораблекрушение.

– Вдруг это тот корабль, на котором плыла Гелена Мировска? Вдруг ей удалось спастись? Вдруг… – аргументировал он свои предложения.

– Хорошо, едем! – согласилась Глория, подумав о том, что Гелена Мировска странным образом перевернула всю ее жизнь. Что теперь счастье самой Глории зависит от того, захочет она разыскивать следы пропавшей прабабушки или нет.

Глория не могла понять, что заставляет Вацлава отыскивать новые нити, уводящие их все дальше и дальше от дома: игра, навязчивая идея, нездоровая психика? Что изменится, если они отыщут следы Гелены? Узнать ответ на этот вопрос Глория не решалась. Боялась она спросить и о том, зачем он ворошит прошлое? Зачем ему Гелена, когда рядом с ним умирает от любви другая пани Мировска? Глории хотелось признаться Вацлаву в том, что она безумно ревнует его, потому что хочет занимать в его мыслях главное место, но… Не хватало сил на признание.

– Во всем, что мы делаем, много непонятного, много воды, – сказал как-то Вацлав.

– Много, – согласилась Глория. – Мне кажется, что мы можем утонуть в океане человеческих страстей.

– Я уже утонул, – сказал он без улыбки. – Лублу тэбья.

– Нет, – покачала она Головой. – Ты любишь не меня, а Гелену.

– Тэбья, – прошептал он и поцеловал ее в губы. Впервые за год их общения. И сразу все обиды, все мучившие прежде мысли, испарились.

– Он любит меня, меня, меня! – кричало ее сердце. – Как я счастлива! Мы вместе здесь и сейчас. Как чудесно это сияющее мгновение. Пусть сияет вечно! Пусть…

Романтически-фантастический июнь на острове Шуазель завершил историю любви Глории и Вацлава. Им было безумно хорошо вдвоем. Они были безмерно счастливы. Они строили планы и верили в их исполнение. Они должны были остаться в том солнечном, сказочном июне навсегда. А они вернулись в Европу. Вернулись, чтобы завершить неотложные дела, чтобы получить нужные разрешения…

– Эти никому не нужные разрешения разрушили всю мою жизнь! – кричала Глория, расшвыривая по дому бумаги с гербовыми печатями.

Пани Ванда смотрела на дочь с сочувствием и молчала. Она предчувствовала, что рано или поздно Вацлав Крайновский исчезнет из их жизни. Она предупреждала Глорию. Теперь, когда всё свершилось, ее слова могут показаться злорадством, а это не так. Она знает, как тяжело сейчас дочери. Ванда ждет, когда Глория успокоится, когда захочет услышать слова утешения.

– Почему все так несправедливо? – стонет Глория, падая на диван.

– Не знаю, – шепчет Ванда. Губы ее дрожат. Она едва касается спины дочери. – Может, все еще наладится…

Глория поворачивает к ней заплаканное лицо, говорит медленно, словно взвешивает слова:

– А вдруг случилось что-то ужасное… Вдруг он… – выдыхает, – у-ме-р… Я должна поехать к нему, чтобы узнать все наверняка. Да?

– Да, – кивает головой Ванда. – Поезжай.

Глория уехала в Прагу. Но эта поездка огорчила ее еще сильнее. Оказалось, что Вацлав Крайновский продал свой дом больше года назад и уехал в кругосветное путешествие. Где он сейчас? Ответить на этот вопрос невозможно…

Черная пропасть разверзлась перед Глорией. Чернота вытеснила из ее души свет и радость. Внутри была такая пустота, что казалось, исчезла сама Глория, а вместо нее осталась телесная оболочка, наполненная вакуумом. Звуки едва долетали до сознания. Глория блуждала в лабиринте своих мыслей, которые замыкала обида с головой ядовитой змеи. Еще миг и она проглотит Глорию. Пусть глотает. Ей невыносимо думать, что Вацлав ее предал, потому что на острове Шуазель все было по-иному…

Воспоминания об острове заставили Глорию на время забыть о боли, терзающей ее сердце…

Хижина на берегу океана, в которой они поселились, утопала в зелени. Поблизости не было видно никакого жилья. Создавалось впечатление, что они одни в целом свете. Рано утром юный островитянин привозил продукты, из которых Вацлав готовил для Глории фантастические блюда. Каждый день он придумывал что-то новое. А вечером играл ей на тимаре – музыкальном инструменте островитян, напоминающим гитару с подломленным грифом и напевал нехитрый мотив: «Ти-ма-ру-ра-ра».

– Откуда ты все это знаешь? – восхищалась Глория.

– Я знаю многое, мой друг. Когда-нибудь, я раскрою тебе все свои секреты. Все, все, все. Их много. Но главный – я лублу тэбья.

– Я тоже тебя люблю. Я буду любить тебя всег-да-а-а-а…

Глория всхлипнула. В который раз посетовала на то, что ничего нельзя вернуть. Ни один из прожитых на острове дней. Ей остается только вспоминать о них. В памяти всплывают мелкие детали, которым прежде Глория не придавала значения…

На острове Шуазель каждый день звучали свадебные марши. Европейцы специально приезжали сюда, чтобы дать клятву верности на краю земли, чтобы взять океан в свидетели своей любви. Пляж превращался в место для свадебной церемонии.

Из дрожащего полуденного зноя возникала невеста в белых кружевных одеждах. Она проплывала по мраморной дорожке мимо любопытных европейцев и местных жителей, толпившихся на пляже. Все было по-настоящему: капеллан, представители власти, гости. Звучала музыка. Девочки в национальных нарядах бросали под ноги молодым лепестки ярких цветов. Жених и невеста обменивались кольцами, скрепляли союз поцелуем…

Глория посмотрела на свое обручальное колечко, вспомнила, как оно выпало из рук Вацлава во время церемонии и, звякнув о белый мрамор, откатилось к ногам музыканта. Он подхватил его с такой поспешностью, что Глория вскрикнула. Музыкант прижал колечко к губам, улыбнулся, прошептал какие-то слова и положил колечко в руку Вацлава. Тот улыбнулся, сказал что-то на языке островитян, повернулся к Глории:

– Это к счастью, милая. Лублу тэбья!

Музыканты заиграли и запели. Капеллан нахмурился, но не сказал ни слова. Вацлав надел колечко на безымянный палец Глории и громко произнес слова клятвы:

– Беру в свидетели океан и небо, солнце и ветер, что все мои помыслы чисты. Я буду любить эту пани всегда, что бы с нами ни случилась, куда бы ни забросила нас судьба…

Сегодня Глория мучительно ищет ответ на вопросы: куда забросила Вацлава судьба? Что случилось? Почему он исчез, когда ничто не предвещало огорчений? Может, потому, что все было слишком прекрасным, слишком неправдоподобным, чтобы длиться вечно?

Незабываемый свадебный ужин на берегу океана, полночная прохлада, музыка острова Шуазель и сладостная истома, где все это?

Через три дня после венчания островитяне провожали Глорию и Вацлава в аэропорт. Они усадили их в лодку, украшенную цветами, сыграли веселую мелодию – тима-ру-ра-ра и долго стояли на берегу со вскинутыми вверх руками.

– Не хочется уезжать, – сказал Вацлав. – Не хочется покидать этот райский уголок, где время движется чуть слышно. Не движется, замирает…

– Мне тоже жаль расставаться с этим местом, – прижавшись к Вацлаву, сказала Глория. – Радует то, что мы уезжаем не навсегда. Надеюсь, что нам удастся быстро оформить все бумаги, и вернуться.

– Оформить все формальные неформальности, – Вацлав поморщился. – Ах, если бы можно было обойтись без всего этого. Безо всех обязательств, лежащих тяжким грузом на моей душе.

– Не огорчайся, милый. Вместе мы вдвойне сильнее, – постаралась утешить его Глория.

– Вдвойне, – повторил он. – Мы обязательно отыщем следы Гелены. Я не верю, что она исчезла бесследно… Не верю.

Глория взяла в руки горсть камешков с пирса, зашвырнула в воду.

– И я не верю, что ты бесследно исчез, Вацлав. Жаль, тогда я не догадалась, что ты говорил о своих переживаниях. Тебя тяготили какие-то обязательства. Перед кем? Ты не раскрыл мне этой тайны. Но зачем тогда ты покинул остров? Неужели, для того, чтобы вернуться сюда без меня? – Глория вскочила. – Ах, почему эта мысль не пришла мне раньше? Почему я сразу не помчалась к этому музыканту, который поднял мое колечко? Он должен знать, где Вацлав. Должен…

Глория побежала туда, откуда доносились финальные звуки свадебной церемонии. Протиснулась через толпу островитян. Кто-то сильно толкнул ее в бок. Она повернула голову. Увидела перед собой музыканта. Он приложил палец к губам, поманил ее за собой. Глория улыбнулась.

– Да, да, да, он приведет меня к Вацлаву, – запело все у нее внутри. – Не зря, не зря я вернулась на Шуазель!

Островитянин шел очень быстро, Глория едва за ним поспевала.

– О, сжальтесь, – взмолилась она, окончательно выбившись из сил. – Бежать в гору невыносимо тяжело.

Музыкант оставил ее слова без внимания. Шаг не замедлил.

– Это жестоко! – крикнула Глория, остановившись. – Я больше не могу. Мне нечем дышать. Вы хотите моей смерти?

– Я хотэть вашэй жизны, – сказал он и захохотал.

Глория опустилась на траву. Стало страшно. Островитянин посмотрел на нее сверху вниз, повторил:

– Я хотэть вашэй жизны. Мнэ ее давно отдалы. Вы мойа…

Глория зажала уши, чтобы не слышать его противный, звериный хохот. Она поняла, что попала в беду, а помощи ждать неоткуда. Кричать бесполезно. Плакать – тоже. Нужно поговорить с этим туземцем.

– Послушайте, мы с вами люди цивилизованные, поэтому должны обсуждать любые решения, – заговорила она, стараясь не выдавать волнения. – Кто мог вам отдать меня без моего согласия. Я не вещь, которую можно передавать. Я…

– Ты мойа, – нахмурился он. – У тэбья мойо колцо.

Самообладание покинуло Глорию. Она закричала:

– Это не ваше кольцо. Это кольцо подарил мне Вацлав! Я пошла за вами только потому, что не знаю, где он. А вы знаете?

– Знаэте, – улыбнулся он. – Вац-лав на вэршынэ, – махнул рукой вверх. – Та-а-ам.

– Тогда не будем терять время, – сказала Глория и поднялась. – Ведите меня к нему.

– О, н-э-э-т, – покачал он головой. – Нам туда нэлза.

– Глупости, – рассердилась Глория. – Если Вацлаву можно, то почему нам нельзя?

– Он мэртв, – островитянин опустил голову.

– Я вам не верю, – скрестив на груди руки, сказала Глория. – Вацлав Крайновский жив. Я в этом уверена. Я чувствую его сердцебиение. Я знаю, что он здесь. Он от кого-то прячется.

– От тэбья, – улыбнулся островитянин.

– От меня? – Глория рассмеялась. – Зачем же вы тогда меня сюда привели?

– Чтобы пыть твойу кровь, – прохрипел он, сделав шаг вперед.

– Пейте, – сделав шаг ему навстречу, сказала Глория. – Я не знаю, как дальше жить. Я не могу жить без Вацлава.

Островитянин попятился. Он не ожидал такого поворота событий. Был не готов. Глория опустилась на землю, обхватила колени руками и заплакала. Он нагнулся, провел рукой по ее вздрагивающей спине, прошептал:

– Потэрпи ищо.

– Я готова ждать столько, сколько потребуется, лишь бы знать, что он вернется, – всхлипнув, проговорила она.

– Он вэрнится, – сказал островитянин. – Идэм, пани.

– Куда? – посмотрев на него, спросила она.

– В мои дом, – улыбнулся он, протянул ей руку. – Так нада. Глория поднялась и покорно пошла за ним в дом-хижину из пальмовых веток, который прятался в зарослях вечнозеленой растительности. Островитянин приоткрыл полог, пригласил Глорию войти.

– Тэпэр это твои дом.

– Благодарю, – сказала она, перешагивая через порог.

Внутри дома было светло. Стены украшены пестрыми тканями.

Плетеная мебель. На этажерках милые безделушки. Все, как у европейцев. Из-за ширмы вышла островитянка. Черные густые волосы заплетены в тугую косу. Глаза – два бездонных озера. Нос прямой. Алая лента губ. Бронзовая кожа. На длинной шее десять золотых обручей толщиной в палец. А из-под них выглядывает миниатюрный серебряный крестик. Глория смотрит на него во все глаза. Точно такой же был у Вацлава. Она протягивает руку, чтобы дотронутся до крестика. Островитянка вскрикивает и прячется за ширму.

– Пани, пани, – слышится оттуда ее взволнованный шепот. Глория стоит посреди комнаты. Сердце бешено колотится. Еще миг, и оно вырвется из грудной клетки. Глория знает, что за ширмой…

– Тэбэ дат воды? – дотрагивается до ее плеча музыкант. Глория вздрагивает, поворачивает голову, чтобы ответить на его вопрос. Боковым зрением видит, что ширма отодвигается, и… Все плывет перед ее глазами. Глория теряет связь с реальностью. Ее тело падает на пол, а душа устремляется в радужное пространство, открывшееся над головой. И оттуда, с высоты, земля видится маленькой-маленькой. Ее можно взять в ладошку и спрятать. Это веселит Глорию. Она запрокидывает голову и звонко смеется.

– Пани, пани, пани, – тревожный голос островитянки возвращает ее в реальность. Глория смотрит на испуганные лица людей, улыбается:

– Что-то случилось?

Множество голосов оглушают Глорию. Островитяне говорят наперебой. Глория не понимает ни слова. Ей не нужны слова. Главное то, что Вацлав стоит возле ширмы и, не мигая, смотрит на нее.

– Привет, – прошептала Глория.

Он улыбнулся, приложил палец к губам. Островитяне помогли Глории подняться, усадили ее в плетеное кресло, исчезли.

– Привет, – сказал Вацлав, не двинувшись с места. Он изменился. Отрастил бороду. Похудел.

– Где ты был? – спросила Глория.

– Там, – кивнув головой в сторону вершины, ответил он. – Я нашел следы Гелены, – улыбнулся. – Это кажется не совсем правдоподобным, но это так, – Вацлав сел в кресло напротив Глории. – Островитянку, которая встретила тебя, зовут Олла.

– Олла – по-испански – привет, – улыбнулась Глория.

– Верно, – сказал Вацлав. – Девушку назвали так в честь матери, которую тоже звали Олла, пани Олла. Она дочь островитянина и европейки, которая чудом выжила во время кораблекрушения. Европейская женщина долго болела. Островитянин заново научил ее ходить, говорить, любить. Единственное слово, которое осталось в памяти бедной женщины, было слово «олла» – привет. Островитяне решили, что это ее имя. Все стали звать ее Олла. Через несколько лет они услышали от нее еще одно слово: пани. Третьим и последним словом было… – Вацлав улыбнулся. – Догадываешься какое? – Глория покачала головой. Вацлав поднялся, взял в руки дощечку, протянул ей.

– Гелена Мир, – прочитала она.

– Гелена не смогла дописать свою фамилию. Силы ее оставили. Она переместилась в мир духов, – сказал Вацлав. – Островитяне отнесли ее на вершину горы и оставили там под палящими лучами солнца. Таков обычай. Потом на вершину отнесли дочь Гелены Оллу. Теперь маленькая Олла стала самой старшей. Она решила выбрать мужа европейца. Поэтому я здесь.

– Что? – Глория подняла голову. – Ты хочешь сказать, что… – у нее перехватило дыхание.

– Да, – виновато улыбнулся Вацлав. – Олла – моя жена. Она носит под сердцем моего ребенка. Если родится девочка, мы назовем ее Олла. Если – мальчик….

– Не продолжай, пожалуйста, – простонала Глория. – Это невыносимо. Это низко. Как ты посмел?

– Не стоит все так драматизировать, Глория, – сказал Вацлав. – Здесь на острове Шуазель мужчина может иметь столько жен, сколько захочет. Это нормально.

– Это ненормально, – выкрикнула она. – Ты забыл, что я не туземка, а европейская женщина, что у нас другая мораль, другие законы, что…

– Довольно, – Вацлав поднялся. – Не хочешь жить с нами, уходи к Маури. Ты принадлежишь ему. У тебя на пальце его кольцо.

– К черту все ваши кольца, – Глория сняла кольцо и швырнула его на пол. Вацлав поднял его, предупредил:

– Здесь не любят неврастеничек. Веди себя осмотрительней. Не стоит нарушать законы островитян. Не переступай черту, за которой мир не такой прекрасный, каким видится изначально. Надень кольцо.

– Нет, – Глория спрятала руки за спину.

– Надень, – Вацлав больно сжал ее плечо. – Кольцо – твоя защита. Оно спасет твою жизнь. Я не шучу. Шуазель – не место для шуток. Запомни, если островитяне что-то задумали, они не успокоятся, пока не доведут дело до конца.

– Ты хочешь сказать, что Маури не даст мне уехать отсюда? – спросила Глория. Вацлав кивнул. Глория закрыла лицо ладонями. Не хотела, чтобы Вацлав видел ее слезы.

– Почему, почему ты мне ничего не рассказал? – проговорила она, не убирая ладони от лица. – Это жестоко, бесчеловечно. Это…

– Я не имел права говорить. Я дал слово, – он отошел в дальний угол комнаты, сказал сдавленным голосом:

– Прости. Я ничего не мог изменить… Все должно было произойти так, как произошло. К сожалению, нам приходится расплачиваться за грехи наших предков.

– Бред какой, – сказала Глория, убрав руки от лица. – Неужели ты во все это веришь? – он кивнул. – Но, Вацлав, какими же злыми людьми должны были быть мои предки, чтобы подвергнуть меня таким нечеловеческим испытаниям?

– Они не думали о тебе, – ответил он. – Люди редко думают о других. Какое им дело до потомков, которые появятся через сотню лет? Ради сиюминутного удовольствия, которое можно получить здесь и сейчас, они готовы перевернуть мир вверх ногами.

– А чем ты лучше тех, кого ты с такой ненавистью обличаешь? – спросила она, глядя в его глаза.

– Я хуже, хуже, хуже всех, – прохрипел он. – Я – убийца. Я скрываюсь на этом острове от правосудия…

– Вацлав, пощади меня, – взмолилась Глория. – Зачем ты наговариваешь на себя? Я не верю ни одному твоему слову.

Он прошелся по комнате, сел в плетеное кресло напротив Глории, сказал устало:

– Я знал, что ты мне не поверишь. Ты чистая, добрая, милая девочка. Прости, что втянул тебя в эту историю. Прости, если можешь…

– Скажи, ты любил меня или только притворялся? – спросила она. Голос дрогнул.

– Ты мне симпатична, Глория, – улыбнулся он. – Но я нэ лублу тэбья.

– Спасибо за откровенность, – прошептала она. Поднялась.

– Задержись, пожалуйста, – попросил он. – Я должен рассказать тебе все. Мне необходимо исповедаться, очистить свою душу.

Глория опустилась в кресло. Ей хотелось крикнуть ему в лицо, что она не капеллан, чтобы отпускать грехи, но она лишь плотнее сжала губы. В глазах Вацлава блестели слезы. И тогда Глория поняла, что он любит ее. А все прозвучавшие слова нужны для того, чтобы помочь ей пережить потрясение. Они не могут быть вместе. Она должна с этим смириться. Она должна погасить огонь, пылающий в груди, и на пепелище построить новый город, еще более прекрасный…

– Вацлав Крайновский – звучное имя, которое я позаимствовал у одного известного афериста, жившего в Праге, – негромким голосом заговорил Вацлав. – Твоя матушка, пани Ванда, была права, когда утверждала, что Крайновский негодяй. На деньги, вырученные от продажи драгоценностей Гелены, он открыл игорный дом. Деньги потекли рекой. А с ними рекой потекли проблемы, к которым Крайновский готов не был. Он получил пулю в лоб, – Глория ойкнула. – Не волнуйся, к его смерти я не имею никакого отношения. Моя задача состояла в том, чтобы никто не догадался о смерти Крайновского. И тогда я стал великим шулером Крайновским. Я играл эту роль много лет. Играл блестяще. А потом… – он усмехнулся, – мне предложили выйти из игры. Но как это сделать? Надо уехать. Но куда? На поиски утраченной любви. Но любил ли кого-нибудь Крайновский? И если да, то кого? Подсказка пришла неожиданно. В доме Крайновского было множество женских портретов. Но одной даме отдавалось особое предпочтение. Ее имя тебе хорошо известно. Все ее портреты теперь у вас.

– Гелена Мировска?! – прошептала Глория.

– Гелена Мировска – моя любовь и мое отчаяние, – прочел я в дневнике Крайновского. – Эта маленькая пианистка отвергла меня. Она предпочла голодать, скитаться по миру, но не склонила голову. Я же всю жизнь преклоняюсь перед ней, перед ее талантом и мужеством. Я никогда не забуду, как она играла на рояле среди сожженного города. Ее руки летали над клавишами. Ее глаза горели так, что казалось, вот-вот начнется новый пожар. Он и начался. Пожар в моей душе, в моем сердце. Я любил и ненавидел ее одновременно. Я оклеветал ее перед Анджеем. Я заставил его поверить в порочность этой непорочной женщины. А когда она исчезла, я показал ему все ее письма. Он плакал, проклиная и меня и себя. Он выкрал все драгоценности нашей семьи и уехал в Краков.

Так Анджей решил отомстить мне. Не скрою, на некоторое, недолгое время он меня огорчил. Мне было неприятно чувствовать себя нищим. Но все позади. Я вновь богат и счастлив. А Веселовского уже нет. Уже нет…

Мы не узнаем, был ли он счастлив. Любил ли кого-то кроме Гелены. Остаток дней он провел со своей дочерью Амандой. Были ли в жизни Анджея другие женщины? Не знаю. В моей жизни их точно не было. Любимых не было. Хотя одна пани мне приглянулась. Юная пани Ванда Тышкевич. Но это к делу Гелены не имеет никакого отношения… Гелены нет, а я есть. Я буду жить вечно. Я нашел средство, которое помогает мне в мои шестьдесят выглядеть юнцом, – Вацлав улыбнулся. – Идея оставаться вечно молодым мне тоже понравилась. Я решил, что превратившись в Вацлава Крайновского смогу сделать много хорошего, смогу уравновесить чашу весов своего бытия.

Вацлав поднялся, поцеловал Глорию в лоб, шепнул:

– Лублу тэбья, дэвочка мойя. Я помогу тебе уехать. Только обещай ничего не делать без моего ведома. Мы союзники. Да?

– Хорошо, – проговорила она, не совсем понимая, что все это значит.

Вацлав откинул полог, крикнул что-то в темноту, сгустившуюся над землей. В ответ раздался звонкий женский смех и приглушенный мужской. Заиграли тимары. Островитяне запели свою любимую песню.

– Эту ночь мы проведем все вместе: ты, я, Олла и Маури. Таков обычай, – сказал Вацлав, отодвинув ширму, за которой находилась громадная деревянная кровать, накрытая пестрыми тканями.

– Сегодня ты будешь спать в моих объятиях, а завтра… – Вацлав улыбнулся. – Завтра ты сама решишь, что делать: уезжать или остаться.

– Я должна уехать, – сказала она решительно.

Он сделал вид, что не расслышал ее слов. Еалантно поклонился:

– Пше прошу, пани, – указал Глории ее место на огромном ложе и вышел.

Глория присела на край кровати, обхватила себя за плечи, чтобы унять дрожь.

– Неужели, все, что он мне рассказал, правда? Нет, в это трудно поверить. Все слишком неправдоподобно. Слишком.

Она поднялась, подошла к столику, на котором лежала дощечка с именем Гелены. Взяла ее в руки, поводила пальцами по ровным буквам, улыбнулась:

– Моя прабабушка не только виртуозно играла на рояле, но еще и увлекалась резьбой по дереву, – положила дощечку на место. – Мама была права, вы, пан Крайновский, первостепенный аферист. Вы так ловко расставили капканы, что не угодить в них было невозможно.

Глория легла, накрылась с головой одеялом, задремала. Сквозь сон она услышала, как в хижину вошли люди. Их было не менее десяти человек. Они негромко переговаривались, посмеивались, повторяли: «Пани, пани, пани», укладываясь в кровать.

– Пани, пани, – шептала Олла, позвякивая браслетами. – Кто твоя пани, Вацлав?

– Ты, Олла, ты, – отвечал он нежным голосом. – Ты моя единственная любовь. Та – пани, а она – Глория.

– У нее красивое имя. Назовем так нашу дочь?

– Обязательно, любовь моя.

– Если родится Глория, ты будешь любить ее больше, чем меня. Все мужчины любят своих дочерей, а пани – своих сыновей. Давай назовем сына Рикардо.

– Обязательно назовем, – прошептал он, поцеловал ее в лоб. – Доброй ночи, Олла.

Она прильнула к нему, зашептала что-то на своем языке. Он рассмеялся, повернулся к Глории, уткнулся лицом в ее волосы, выдохнул:

– Я скучал по тебе.

Глория сжала губы. Приказала себе не верить ни единому его слову. Ни единому…

Сон помог Глории забыться. А когда она проснулась, хижина была пуста. Островитяне исчезли. Глория потянулась, отбросила одеяло, встала. На цыпочках подошла к двери. Приоткрыла. Никого. Вышла. Огляделась. Прислушалась. Ни звука.

– Почему так тихо? – удивилась она.

– Так надо, – шепнул Вацлав, обняв ее за талию. Глория вздрогнула. Он рассмеялся, развернул ее к себе, спросил:

– Хотела сбежать? – она кивнула. – Пани ни за что не найдет дорогу домой. Ей нужна помощь. Маури проводит ее. Да?

Вацлав смотрел в глаза Глории строгим взглядом, пытаясь подчинить ее волю. Не вышло. Глория смотрела на него растерянно. Она не могла понять, почему вдруг Вацлав стал таким чужим и далеким. Невозможно было объяснить, за что она полюбила такого жестокого человека.?

– Ты права, моя девочка, меня любить не за что, – сказал Вацлав. На краткий миг его лицо озарила улыбка. А потом оно вновь стало строгим и злым. – Любить меня не за что, но… любовь – непредсказуемое чувство. Хорошо, что оно есть. Без любви наш мир не смог бы появиться из хаоса, из черноты небытия. Люби и будь любима, Глория. Я отпускаю тебя в твой привычный мир. Отправляйся в свою многоликую Европу. Забудь чистоту и первозданность острова Шуазель.

Он поцеловал ее в губы. Оттолкнул. Крикнул что-то на языке островитян, ушел в хижину.

Перед Глорией появился Маури, поклонился. Улыбнулся. Взял за руку, повел за собой.

– Пустота, та-та-та. Чернота – та-та-та… – стучало в висках Глории.

– Та-та-та, – насвистывал Маури.

– Та-та-та, – пели птицы.

У подножия горы Маури разжал руку и остановился. Глория не сразу заметила, что идет одна. Обернулась. Островитянина не увидела. Облегченно вздохнула.

– Свободна!

Портье открыл перед нею дверь, поклонился. Глория улыбнулась, прошла в свой номер. Спряталась от посторонних глаз. Долго стояла под прохладным душем, раздумывая, что делать дальше. Решила, что нужно немедленно бежать с этого острова несбывшихся грез и утраченных иллюзий.

Сняла с пальца колечко, положила на стол. Все. Взяла чемодан, пошла к причалу, с которого отправляются лодки в аэропорт. В лодке осталось только одно место. Глория заняла его. Надела на голову оранжевый шарф, глаза спрятала за темными стеклами очков. Зачем кому-то видеть ее слезы? Зачем кому-то знать, как ей плохо?

– Жизнь закончилась, – думала она. – Беззаботной, веселой, доверчивой Глории больше нет. Все внутри мертво, выжжено, как после страшного пожара. «Пожар мгновенье первое любви. Пожар ее последнее мгновенье»… – Глория посмотрела на остров, превратившийся в маленькую точку на горизонте. – Про-щай-те-е-е…

– До видзеня, пани, – послышалось в ответ. Послышалось ли?

– Игра воображения, – решила Глория, вытерла слезы. – Ваша игра была слишком жестокой, пан Крайновский. Надеюсь, возмездие не заставит себя долго ждать…

Лодка остановилась. Пассажиры сошли на берег. Глория чуть замешкалась.

– Будем рады видеть вас снова на острове Шуазель, – улыбнулся ей старый капитан. – Вижу, он вам полюбился.

– Полюбился, – сказала Глория. – Милый остров. Спасибо за гостеприимство.

– Возьмите на память венок из орхидей, – предложила юная островитянка. Глория нагнулась, чтобы она могла надеть их ей на шею.

– Вы очень красивая, пани. Желаю вам любви. Вы достойны большой любви, – сказала островитянка.

– Спасибо, – Глория улыбнулась. Впервые за год тревог и огорчений она почувствовала себя счастливым человеком. Решила:

– Пусть невзгоды остаются на острове Шуазель. В Европе все будет по-иному. Там ждет меня большая любовь, которой я достойна.

Глория поднялась по трапу самолета, заняла место у иллюминатора. Задумалась.

– Не помешаю, пани? – кто-то сел рядом. Глория повернула голову. Онемела. Перед ней Маури в наряде европейца. Черные волосы гладко зачесаны назад. Улыбается.

– Вот ваше колечко. Вы его случайно в номере забыли, – говорит без акцента, усаживается рядом. – Дайте вашу руку. Помните, вы – моя… пани.

– Пустите меня, – Глория попыталась встать, но Маури с такой силой сжал ее руку, что она поняла, ничего не исправить. Он не отпустит ее. Она – пленница. Стало плохо и тоскливо. Непрошенные слезы потекли по щекам. Глория отвернулась к иллюминатору.

Самолет набрал высоту. Остров остался далеко позади. Черные волны стали белыми и слились с горизонтом. Было непонятно: вода перетекает в небо, или небо – в океан. Не нужно было понимать.

– Нужно принять все так, как есть, – поговорил Маури. – Мы не желаем пани зла. Мы ее защищаем от зла.

Глория повернула к нему рассерженное, заплаканное лицо, сказала раздраженно:

– Я была бы счастлива остаться без вас, без вашей защиты. Вы – причина всех моих несчастий. Вы заставляете меня страдать. Вы…

– Я тэбья лублу, – улыбнулся он, вновь заговорив как островитянин.

– Болтун, – проговорила сквозь зубы Глория.

– Больтюн, – повторил он. – Больтюн. Да. Маури лубит больтать с мылэнькими пани. Ты моя мылэнька.

– Я никогда не буду твоей, никогда, запомни это, – проговорила она.

– Будэш, – крепко сжав ее руку, сказал он. – Уже есть…

– Ты не заставишь меня тебе повиноваться. Я не островитянка. Я…

– Тишэ. Слышкам многа слов. Я не понимаэт. Давай помолчым до Рима.

– Что? – Глория побледнела. – Разве мы летим в Рим? – стюардесса подтвердила.

– Зачем? Я не хочу в Рим. Я не люблю итальянцев, – простонала Глория.

– Я это понял, – сказал Маури, усмехнувшись. – Вы своих чувств не скрываете.

– Ах, оставьте… – Глория осеклась. – Вы не островитянин?

– Нет. Я – итальянский купец, которому досталась одна из жемчужин острова Шуазель, – сказал он. Скрестил на груди красивые ухоженные руки музыканта. – Теперь я вам нравлюсь больше?

– Теперь вы мне совершенно не нравитесь, – нахмурилась она. – Я не намерена начинать новую игру.

– С чего вы взяли, что игра новая? – проговорил он тоном заговорщика. – Все это продолжение старой игры, в которой вы, Глория, – главная фигура.

– Объясните хотя бы правила вашей игры, – устало проговорила она.

– Нашей игры, дорогая, – улыбнулся он. – Нашей…

Глория тяжело вздохнула. Ей были безразличны его ремарки.

Ей даже не хотелось знать его настоящее имя, потому что оно могло быть вымышленным. Для нее он навсегда останется островитянином Маури.

– Главное правило – оставаться собой, – сказал Маури. – Помни: лублу тэбья.

Глория закрыла глаза. Мысленно попросила:

– Господи, защити меня. Сбереги душу мою от зла. Если невозможно все изменить, то помоги мне выдержать все испытания.

– Главным испытанием для нас будет встреча с моей матерью, – сказал Маури. – Советую молчать и ничему не удивляться.

– Спасибо за совет, – сказала Глория, не открывая глаз.

– Меня зовут Рикардо. Рикардо Маури. А вы, пани, моя жена – Глория Рикардо Маури. Так принято у нас, у ваших нелюбимых итальянцев.

– Я никогда не стану вашей женой, Рикардо Маури, – открыв глаза, сказала она. – Я…

– Я ничего не слышу, не тратьте силы зря, – улыбнулся он и замурлыкал нехитрую песенку островитян…

Самолет коснулся земли. Побежал по бетонной полосе. Остановился. Подали трап. Рикардо взял Глорию за руку, предупредил:

– Без глупостей, пани.

Она усмехнулась. Надела темные очки. Набросила на волосы оранжевый шарф, пошла к выходу. В аэропорту их ждали. Забрали чемоданы, погрузили в лимузин.

– Пани видела легендарные холмы Тосканы? – спросил Маури, распахнув перед Глорией дверцу машины.

– Нет, – ответила она.

– Значит, сегодня вас ожидает встреча с чудом, – он обнял Глорию за плечи. Заговорил с гордостью. – Пейзажи дорогой моему сердцу Тосканы – заслуживают быть увековеченными на полотнах известных мастеров. Невозможно отвести взгляд от маковых полей, от стройных кипарисов, стоящих стражами вдоль дорог. Здесь, в Тоскане райский климат, поэтому так плодоносны виноградники Кьянти. Серебряные оливковые рощи хранят секреты вечной молодости. Волнообразные холмы по утрам укутаны туманной дымкой, сквозь которую проступают дома медового цвета. Все они прочные, построены на века. У каждого свое звучное имя: Вилла-Гарцони, Вилла-Паджио-алле-Мура, Вилла-сан-Савиньо…

– Зачем же вы поехали на остров Шуазель, если здесь, в вашей Тоскане, все так прекрасно? – поинтересовалась Глория.

– Чтобы встретить вас, пани Глория, – ответил он. – А если честно, то мне просто захотелось почувствовать себя дикарем. Я прожил на острове десять лет. Многое понял. Многому научился. От многого отвык. Отвык, например, от роскоши Виллы-Гарцони, которая напоминает Версаль, – улыбнулся. – Будем привыкать к помпезности вместе.

– Зачем? – нахмурилась Глория. Перспектива жить в богатом доме ей совершенно не нравилась.

– Вы – моя жена, Глория, а это значит, что жить мы должны вместе. Да, да, – он сжал ее руку. Кольцо больно впилось в палец. Глория поморщилась. Говорить ничего не стала. Все ясно без слов. Она непременно найдет выход из этой безысходности. Непременно…

Синьора Сандрелла Маури, моложавая большеглазая итальянка, расцеловала сына, пожала руку Глории, улыбнулась, увидев колечко.

– Рада, что твоя жена – белая женщина, а не туземка с кольцом в носу. У меня чуть не случился разрыв сердца, когда я узнала о вашем приезде…

Она говорила быстро, отрывисто, словно выстреливала слова. Изредка поглядывала на Глорию, оценивала. Глория смотрела вдаль. Рассматривала узорчатую лестницу со множеством античных скульптур и вазонов, расставленных на ступенях. Рикардо не обманул ее, когда говорил о чрезмерной роскоши виллы. Все здесь было через меру. Да и сама синьора Сандрелла была больше похожа на нарядную куклу, чем на живого человека.

Глория старалась на нее не смотреть. Она понимала все, о чем говорит синьора Сандрелла. В ее жилах текла итальянская кровь. Но она не любила говорить об этом. Ее отец – итальянец Джани Берлуваджо закрутил роман с молоденькой танцовщицей кабаре. Бросил пани Ванду, предал Глорию, помчался по свету в поисках любовных утех. Его поступок так потряс Глорию, что она отказалась носить фамилию отца, возненавидела всех итальянцев. Она – Глория Мировска, и никто не заставит ее взять другую фамилию. Никто.

– Надеюсь, твоя милая островитянка не знает о наших планах? – хитро улыбнувшись, спросила сына синьора Сандрелла.

– Она ничего не знает, – сказал Рикардо, посмотрев на Глорию. – Она думала, что я бедный музыкант, зарабатывающий себе на пропитание игрой на тимаре. Будет лучше, мама, если мы обсудим все детали позже. По-моему, наша гостья заскучала. Ты же видишь, что она не понимает по-итальянски.

– О, Рикардо, не заставляй меня говорить по-английски, – скривилась синьора Сандрелла. – Ты же знаешь, как я этого не люблю. Позволь мне просто улыбаться своей очаровательной улыбкой.

– Я тебя обожаю, мама, – проговорил Рикардо, поцеловав ее в щеку.

– И я тебя, дорогой. Пойдемте в дом. Я распорядилась, чтобы вам приготовили смежные комнаты.

– Отличное решение, мама, – похвалил ее Рикардо. – Мы с удовольствием отдохнем друг от друга.

– О, ля-ля! Что я слышу? Молодожены хотят отдохнуть друг от друга?! – синьора Сандрелла закатила глаза.

– Мама, пани Глория не желает быть моей… – он сделал паузу, посмотрел на Глорию.

– Вот это новость. Почему? – синьора Сандрелла схватилась за сердце.

– Она считает, что вначале мы должны обвенчаться, – пояснил Рикардо, повернувшись к Глории. Она выдержала его пристальный взгляд.

– О, как это неожиданно для современной девушки, – улыбнулась синьора Сандрелла. – И как это похвально. Надеюсь, вы потерпите несколько дней, пока мы подготовимся к венчанию? – спросила она по-английски и пошла к дому, не дожидаясь ответа.

– Я потерплю, – сказал Рикардо. – А ты, пани?

– Мое терпение безгранично, милый, – проговорила Глория ангельским голоском.

– Моя настойчивость безграничнее, – взяв ее под локоток, шепнул он. – Посмотрим, кто победит.

– У нас неравные силы. Я одна, а вы… – она усмехнулась, – вы – человек, лишенный благородства. Вы заключили сделку…

– Не смей вторгаться в то, чего ты не понимаешь, – крикнул Рикардо.

Синьора Сандрелла, шедшая впереди остановилась, медленно повернула голову, сказала властным голосом:

– Не забывайся, Рикардо.

Он покорно склонил голову, отстранился от Глории. Синьора Сандрелла испепелила ее взглядом, сказала, делая ударение на каждом слове:

– Не обижайте моего мальчика, чтобы не попасть в беду, – ушла, оставив Рикардо и Глорию наедине.

– Отпустите меня, Маури, – попросила Глория.

– Не сегодня, – проговорил он, потупив взор. – Дайте мне пару дней на раздумье.

– Вы всерьез решили на мне жениться? – Спросила она. – Вы хотите обвенчаться со мной, а потом… – слезы полились по щекам, – потом бросить меня так же, как это сделал Крайновский?

– Нет, нет, что ты, – порывисто обняв ее, проговорил Рикардо. – Все не так плохо, как ты думаешь. Я готов быть рядом с тобой, если ты сама этого захочешь. Я готов отпустить тебя, если ты этого потребуешь. Но знай, что твой уход заставит меня страдать. А пока я не готов к страданиям. Поэтому прошу дать мне время на раздумье. Поверь в искренность моих чувств, моих слов.

Глория не могла ему поверить. Она вообще никому теперь не верила. Ей нужно было время, чтобы прийти в себя после потрясения. Она стояла, уткнувшись в грудь Рикардо, вдыхала незнакомый аромат муската и миндаля, которым пахло его тело, и вспоминала свое детство.

Тогда отец еще был с ними. Он усаживал Глорию на колени, прижимал к груди и рассказывал о красотах Италии. Он учил Глорию выговаривать итальянские слова. Хвалил за то, что она все схватывает налету.

– Ты настоящая синьорина! – восклицал он. – Придет время, и о тебе узнает вся Италия. Ты будешь жить в красивом замке, окруженном множеством оливковых садов. Семья Берлуваджи будет тобой гордиться.

И вот Глория в Италии, на Вилле-Гарцони, похожей на дворец, но про семью отца она ничего не желает знать. Единственная ее мечта – поскорее выбраться отсюда. Поскорее покинуть эту страну и никогда не вспоминать о ней. Никогда…

Рикардо прижимает Глорию к груди. В его душе восторг и растерянность. Ему приятно от прикосновения к лицу ее соломенных мягких волос. Он чувствует ее горячее дыхание. Ее слезы намочили его рубаху, растопили лед его сердца, заставили вспомнить прошлое, когда он был восторженным мальчиком, живущим на ферме Пьяца вдали от мира, вдали от глобальных проблем человечества. Рикардо любит этого мальчика. Любит себя такого чистого, юного, беззаботного. Но он не может вернуться в свое детство, не может стать прежним. Он запутался в паутине страстей. Он стал одним из винтиков в механизме под названием «зло». Он преуспел в своем деле. На его счету множество искалеченных, изуродованных душ. Теперь он должен погубить еще одну…

Но почему ему, привыкшему наслаждаться злом, так больно? Почему так ноет сердце? Неужели он влюбился? Влюбился в эту истеричную польскую пани с болезненным цветом кожи? Нет, нет, он не доложен никого любить. Не имеет права любить, потому что его задача – губить. Рикардо улыбнулся:

– Любить – губить – похожие слова. Две буквы меняют смысл. Гу – губы… Надо ее поцеловать. Сейчас. Один раз и…

Он приподнимает лицо Глории, прикасается губами к ее губам. Она отталкивает его, яростно трет губы ладонью. В глазах ненависть. Рикардо вновь прижимает Глорию к себе и целует в губы. Долго, страстно…

Синьора Сандрелла что-то кричит ему в спину. Он не слышит. Не желает слышать, потому что сейчас он не здесь. Он в своем детстве. Он собирает оливки с сетки, растянутой под деревьями. Он набивает оливками рот, чтобы быть вечно юным, как эти четырехсотлетние деревья.

– Хочешь, я поделюсь с тобой тем, чем не смогут поделиться оливковые деревья? – хитро улыбаясь, спрашивает Джина.

Она намного старше Рикардо. Он влюблен в нее. Он ею любуется издали. Он ее боится. А она посмеивается над ним. Она толкает его корзину, а потом помогает собирать раскатившиеся оливки. Она прячет его одежду. Она строго выговаривает ему за любую мелочь. И вот теперь предлагает ему нечто. Он не решается сказать «да». Он не смеет сказать «нет». Джина хватает его за руку, увлекает за собой в прохладную тень оливковых деревьев, где нет никого. Она прижимает его к своей вздымающейся от быстрого бега груди и целует в губы. Он теряет равновесие. Летит в небеса. Джина отталкивает его, звонко смеется:

– Хочешь еще? – и, не дожидаясь ответа, дарит новый поцелуй, а потом еще, еще, еще… Рикардо ошалел от счастья. Он верил, что блаженству не будет предела, а Джина зло высмеяла его. И тогда он возненавидел всех женщин. Ненависть заняла главное место в его сердце. Месть стала смыслом его жизни, завладела его разумом. Рикардо не заметил, когда перешагнул черту и встал в ряды тех, кто требует искупления грехов кровью.

– Вендетта! – кричал его разум. – Вендетта!

Кровная месть заставила Рикардо покинуть Италию. Десять лет он был изгнанником. И вот…

– Рикардо! – голос синьоры Сандреллы срывается на крик.

Рикардо открывает глаза, смотрит на Глорию так, словно видит ее впервые. В ее глазах отражается блаженно-счастливое лицо мальчика с чистой душой, которому еще неведомо слово «вендетта».

– Рикардо, – синьора Сандрелла с силой дергает его за руку. – Ты сошел с ума. Ты забыл, что она – дочь нашего кровного врага?

– Нет, – отвечает он, понимая, что не желает больше никого убивать.

Он должен что-то сделать. Что? Дать Глории уехать? Увезти ее? Мысли мечутся. Нужно время, чтобы принять верное решение. А времени мало. У них только два дня.

– Я приказала подавать обед, – говорит синьора Сандрелла. Смотрит на бледное лицо Глории. – Вы устали, бедняжка. Морская вода в нашем бассейне успокоит и взбодрит вас. Искупайтесь и приходите в столовую.

Синьора Сандрелла подтолкнула Глорию в спину. Она сделала шаг, другой, третий… Подумала:

– Наверно, так идут на эшафот. Знают, что это последние шаги по земле. Последние… Но все равно идут.

Сквозь огненные вспышки отчаяния до Глории долетают слова Рикардо:

– Подаришь мне эту ночь?

Она отвечает: «Да» не из-за неизбежности финала, а из-за поцелуя, после которого она увидела перед собой другого Рикардо Маури. Нет, вначале она почувствовала, что он стал другим, а потом увидела его глаза, его просветленное лицо. Новый Рикардо показался ей таким родным, что перехватило дыхание. Если бы не грозный окрик синьоры Сандреллы, Глория призналась бы Рикардо в любви. Она сможет сделать это ночью, когда он придет в ее спальню. Может быть, эта ночь что-то изменит. А если нет, то…

Скрипнула дверь. Рикардо замер на пороге. Белоснежный атласный халат распахнут. На груди хрупкий серебряный крестик. Такой же Глория видела у островитян и у Вацлава. Глория отгоняет мысли о нем. Ей не следует думать ни о ком, кроме Рикардо. Она смотрит на него. Он делает шаг, плотно закрывает дверь. Замирает, скрестив на груди руки. Смотрит на Глорию. Она стоит посреди комнаты в длинной до пола сорочке серо-пепельного цвета.

– Любимый цвет синьоры Сандреллы, – думает Рикардо. И тут же отгоняет мысль о ней. Он не должен думать ни о ком, кроме Глории.

Она стоит босая на холодном полу. Глаза широко распахнуты. Губы дрожат. Она вся дрожит, как листочек, готовый сорваться с ветки и улететь вслед за ветром.

– Вслед или навстречу ему? – думает Рикардо. И понимает, что навстречу.

Они бросаются друг другу в объятия, шепчут нежные слова. И только потом, когда наступает тишина, понимают, что оба говорили на одном языке. Языке любви. Рикардо вскакивает с кровати, приказывает Глории немедленно одеваться.

– Мы должны уехать. Сейчас же, сию же минуту, – говорит он, распахивая дверь в свою комнату. – Поторопись.

Через несколько минут они уже бегут по тропинке прочь от Виллы-Гарцони.

– Куда мы едем? – спросила Глория, когда они устроились на заднем сидении попутной машины, подобравшей их на шоссе.

– В твой дом. В твой Краков, – ответил он. – Думаю, там более безопасное место.

– Рикардо, я должна тебе сказать, что…

– Я все знаю, – приложив ладонь к ее губам, прошептал он. – Я видел, как ты побледнела, услышав про кровную месть. Слова Сандреллы мог понять лишь человек, знающий итальянский язык, – порывисто обнял Глорию. – Запомни, пока я рядом, ты в безопасности.

– За что вы мстите моему отцу? – спросила Глория.

– О, это давняя история, – поморщился Рикардо. – Я не хочу об этом говорить сейчас. Потом, когда-нибудь потом я расскажу тебе все, что знаю…

Пани Ванда распахнула дверь, вопросительно посмотрела на Глорию.

– Познакомься, мама, Рикардо Маури – мой муж.

Пани Ванда покачала головой, сказала с укоризной:

– Как у тебя все быстро получается… Вначале Крайновский, теперь… Маури. Ваше имя Рикардо, вы итальянец?

Он кивнул. Пани Ванда медленно опустилась в кресло, простонала:

– Боже мой, Глория, почему ты повторяешь все мои ошибки? Это ужасно, – она спрятала лицо в ладони. Глория опустилась перед ней на колени.

– Мамочка, не плачь. Рикардо удивительный человек, добрый, чуткий, ранимый. Он ни за что не бросит меня, как это сделал Берлуважди.

– Неужели, этот мерзавец разбил и ваше сердце? – воскликнул Рикардо. Пани Ванда убрала руки от лица, с любопытством посмотрела на него, спросила:

– Вы знакомы с Джани Берлуваджи?

– Более неприятного человека мне встречать не приходилось, – ответил Рикардо. – Берлуважди сеет вокруг себя вражду, ненависть, отчаяние. Он словно создан для того, чтобы мучить людей. Из-за него я провел в изгнании десять лет.

– Из-за него Глория была лишена отеческой любви и ласки, – вздохнула пани Ванда.

– Мы отомстим, – пообещал Рикардо.

– Нет, Рикардо, умоляю тебя не мстить, – Глория повернула к нему испуганное лицо. Она все еще стояла на коленях. Она была такой беззащитной, что у Рикардо защемило сердце. В глазах Глории блестели слезинки. Волна нежности захлестнула Рикардо. Необъяснимая сила толкнула его вперед. Он опустился на колени напротив Глории, прижал к губам ее руки, зашептал:

– Лублу тэбья, лублу…

– Умоляю тебя, милый, ради нашей любви, откажись от мести. Забудь про нее, – голос Глории нежный, в самое сердце. Как долго он ждал этих слов. Ему никто, никогда не говорил так, как эта польская пани.

– Рикардо, Рикардо, Ри…

Ее губы – огонь. Ее руки холодные, как лед. Ее объятия – бездна, в которую они летят вместе, позабыв о времени. Растерянная пани Ванда не решается пошевелиться, чтобы не разрушить хрупкую иллюзорную безмерность этого мига. Глория разжимает руки. Возвращается в реальность, шепчет, как заклинание:

– Пообещай мне, Рикардо, что не станешь больше думать о вендетте. Что доверишь свою жизнь Всевышнему, у которого нет лицеприятия. Он воздаст каждому по делам. Он – судья праведный. Он, а не ты, Рикардо, накажет виновных.

– Обещаю, – шепчет в ответ Рикардо. – Обещаю…

Пани Ванда растеряна. Она не знает, радоваться ей или огорчаться. Она боится верить Рикардо. Она слишком много раз обжигалась. В ее жизни были и безумная любовь, и безумная ненависть, и осознание того, что все идет по заранее задуманному сценарию, поэтому изменить ничего нельзя. Она понимает, что Глория сделала свой выбор. Она, Ванда, должна принять его, чтобы помочь дочери выпутаться из странной ситуации, в которую они с Рикардо попали.

– Вам лучше не задерживаться здесь, – проговорила Ванда глухим голосом. Глория с удивлением посмотрела на мать.

– Я вас не гоню, дорогая, – сказала пани Ванда. – Я думаю о вашей безопасности. Если в деле замешана семья Берлуваджи, то вас не оставят в покое. Надеюсь, Рикардо, вам мои опасения понятны? – он кивнул.

– Но что же нам делать? – спросила Глория.

– Думаю, вам нужно бесследно исчезнуть, – улыбнулась пани Ванда. – Исчезнуть так же, как много лет назад исчезла Гелена Мировска. Все считали ее погибшей в кораблекрушении, а она жила на далеком острове…

– Откуда ты знаешь? – спросила Глория. Она думала, что история, рассказанная Вацлавом – выдумка.

– От Аманды, – улыбнулась Ванда. – Недавно она показала мне письма Гелены, подписанные – твоя мама. Все они добрые, нежные. Главная тема всех писем – мольба о прощении. Гелена просила Аманду простить ее за то, что она была плохой матерью, что так внезапно исчезла, заставив девочку страдать. Но она была бессильна изменить что-либо, – пани Ванда вздохнула. – Аманда берегла эти письма, часто их перечитывала, но не ответила ни на одно из них. Гелена написала десять писем, а потом писать перестала. Больше года Аманда ждала, а потом взяла лист, написала крупно: «ПРОЩАЮ!» Отослала. Ответ пришел быстрее, чем она ожидала. На конверте стоял штемпель – адресат не найден, – пани Ванда замолчала.

– Гелена умерла, так и не услышав долгожданное: «прощаю». Это жестоко и несправедливо, – прошептала Глория.

– Я с тобой согласна. Но бросить дочь ради… – пани Ванда осеклась. – Не будем говорить плохо о тех, кого давно уже нет на этой земле, – она поднялась, пошла в кухню.

– Не грусти, все в мире преходяще, – обняв ее за плечи, сказал Рикардо.

Синьора Сандрелла поднялась рано. Отдала распоряжение секретарю. Отчитала повара. Похвалила садовника. Велела подавать завтрак на террасе.

– Мой сын уже проснулся? – поинтересовалась она, глянув на часы. Они показывали без четверти девять.

– Синьор Рикардо еще спит, – ответил слуга.

– А наша гостья? – на лице Сандреллы появилась приторно-сладкая улыбка.

– В комнате синьоры тихо, – ответил слуга. – Прикажете разбудить?

– Пусть отдыхают, – взяв чашечку кофе, проговорила Сандрелла. – Разбудите их без четверти двенадцать, если до этого времени они не проснутся сами.

Слуга удалился. Сандрелла допила кофе, взяла в руки книгу, погрузилась в чтение нового любовного романа. Несмотря на внешнюю суровость и железный характер, Сандрелла не была лишена сентиментальности. Она могла расплакаться, переживая за героев. Но она никогда не проронила ни одной слезы из-за предательства и коварства, окружавших ее саму. Она знала, как расправиться с теми, кто посмел ее обидеть. Она была безжалостна и непреклонна.

Слово «жалость» было навсегда вычеркнуто из ее словаря, а вместе с ним исчезло и чувство сострадания. Исчезло навсегда, чтобы не терзать и не мучить Сандреллу. Она была рада, потому что однажды чуть не угодила за решетку, пожалев человека. Если бы не синьор Маури, который встал на защиту бедной девочки Сандреллы, она бы не сидела сейчас на Вилле-Гарцони, а работала бы прачкой на острове Святой Елены.

Сандрелла отложила книгу. Роман ей наскучил. Она решила побродить по саду, послушать пение птиц, журчание фонтанов и поразмышлять. Она пришла в дальнюю часть сада, присела на белую резную скамейку, задумалась о быстротечности времени…

Когда они встретились с Робертино Маури, ей было двадцать лет. Он был старше ее на целую жизнь. Ему было сорок пять. Но Сандреллу разница в возрасте не смущала. Не смущало ее и то, что она была его четвертой женой.

– Я сделаю Робертино самым счастливым человеком. Я дам ему то, что не смогли другие женщины, – заявила она с такой самоуверенностью, что все разговоры о скором разрыве их отношений разом прекратились.

Все поняли, что в дом миллиардера Маури вошла настоящая хозяйка. Сандрелла стала главным помощником Робертино. Она родила ему сына, развеяв миф о бесплодии Робертино. Она с честью носила фамилию Маури. А теперь она с гордостью носит имя вдовы Маури. Они прожили вместе сорок счастливых лет. Их сыну Рикардо – тридцать восемь. У него все еще впереди. Он займет место отца. Он разделается с Берлуваджи, и тогда…

– Простите, синьора Сандрелла, но дело не терпит отлагательства, – секретарь склонился почти до земли. Он знал, как Сандрелла не любит, когда ее тревожат.

– Что еще? – нахмурилась она.

– Ваш сын, синьор Рикардо, исчез, – ответил секретарь, разведя руками. – Его нет нигде. Вместе с ним исчезла и…

Сандрелла поднялась, проговорила сквозь зубы:

– Или я плохо знаю своего сына, или эта польская пани смогла сделать то, что не сумела сделать ни одна женщина. Но это значит… – она сжала кулаки. – Нет. Я не позволю ей нарушить мои планы. Нет…

Сандрелла вошла в дом стремительной походкой. Распахнула дверь в комнату Рикардо, побледнела, увидев несмятую постель. С силой захлопнула дверь. Приказала отменить все приготовления к венчанию.

– Докладывайте мне обо всех несчастных случаях, которые произойдут в Европе и за ее пределами. Разыщите адрес Ванды Берлуваджи. Подготовьте самолет.

– Куда полетим? – поинтересовался секретарь.

– Туда, где живет эта женщина, – раздраженно ответила Сандрелла. Секретарь исчез. Сандрелла стукнула кулаком по столу. Крикнула:

– Эта маленькая мерзавка захотела занять мое место. Не выйдет. Я еще молода и полна сил. Меня не так-то просто одурачить. Я сделаю все, чтобы тебе было плохо, дочь Берлуваджи. Ты еще узнаешь, как замахиваться на чужое наследство. Еще узнаешь…

Сандрелла налила себе бокал вина, выпила залпом. Вытерла рот тыльной стороной ладони, рассмеялась:

– С кем я собралась сражаться? Эта девчонка не стоит моего мизинца. Она глупа, как… – Сандрелла перестала смеяться, глянула на свое отражение в зеркале. – Я совершенно забыла про Рикардо. Он должен был погубить дочь Берлуваджи, а он ее полюбил… – Сандрелла налила еще вина, сделал маленький глоток. – Любовь – погибель… Для меня – по-ги-бель… А для Рикардо? – она отвернулась от зеркала, вздохнула:

– Ах, почему мне не двадцать? Почему нельзя все начать сначала? С каким наслаждением я бы сейчас вскружила голову какому-нибудь юному повесе, – она уселась в кресло, улыбнулась. Допила вино, разбила бокал. – Решено. Я начинаю новую страницу любовного романа. Пора выбрать достойного синьора из списка претендентов на руку вдовы Робертино Маури, – поднялась. – Это потом. Потом. Вначале мне нужно отыскать беглецов и узнать, что задумала эта кроткая овечка Глория Берлуваджи?

Увидев на пороге своего дома элегантную даму в черной шляпке с вуалью, пани Ванда почувствовала неладное.

– Вы Ванда Берлуваджи? – спросила дама. Голос грудной, холодный.

– Что вам угодно? – спросила пани Ванда, не менее жестким голосом. Она умела быть злой, когда этого требовалось.

– Может быть, вы пригласите меня в дом? – спросила дама с нажимом. Она была уверена, что Ванда немедленно распахнет перед нею дверь настежь. Но она этого не сделала. Ванда смерила ее недоброжелательным взглядом, сказала не менее вызывающим тоном:

– Не раньше, чем узнаю о цели вашего визита.

– Я мать Рикардо Маури, – дама приподняла вуаль. На лице подобие улыбки, а в больших черных глазах – ненависть.

– Проходите.

Дама перешагнула порог дома, осмотрелась, прошла в гостиную, села на диван.

– Вам не удастся одурачить меня, синьора, – послала ей мысленный импульс Ванда. – Я слишком хорошо изучила все уловки, на которые способны очень богатые люди. Моим учителем был Джани Берлуваджи – сын одного из богатейших итальянцев. Но своим богатством он со мной делиться не захотел. Зато он научил меня искусству перевоплощения. Думаю, сейчас самое время им воспользоваться.

Пани Ванда села напротив. Дама сняла шляпку, заговорила медленно, делая ударение на каждом слове. Ванда видела, с каким трудом синьора говорит по-английски. Она могла бы предложить ей перейти на итальянский, но не сделала этого из чувства самосохранения.

– Пусть синьора не знает, что я понимаю ее язык, – решила Ванда.

– Меня зовут синьора Сандрелла Маури. Вам известно, что ваша дочь и мой сын хотят обвенчаться?

– Нет, – соврала Ванда, не моргнув глазом. – Глория мне об этом ничего не писала.

– Вы хотите сказать, что она не возвращалась домой? – искренне удивилась Сандрелла.

– Нет, а что? – Ванда побледнела. – Что-то случилось, да?

Сандрелла вскочила, выпалила с ненавистью:

– Прекрати притворяться, старая дура. Выкладывай все что знаешь, или…

Ванда скрестила на груди руки, рассмеялась ей в лицо:

– Что ты можешь мне сделать?

– Мы перевернем вверх дном твой сарай, разломаем всю твою рухлядь, а тебя… – Сандрелла распахнула дверь. В дом вошли четверо крепких итальянцев в черных очках.

– Вы напрасно потратите время, синьора Сандрелла Маури, – сказала Ванда мягким голосом. – Глории здесь нет. И вашего сына Рикардо я никогда не видела. Надеюсь, он не такой безумец, как вы.

Сандрелла подала своим телохранителям знак. Они вышли, плотно закрыв дверь. Сандрелла села на диван, улыбнулась холодной улыбкой.

– Вижу, уроки Джани Берлуваджи ты усвоила хорошо. Он бы тобой гордился. Кстати, а где он?

– Вам лучше знать, – ответила Ванда, зевнув. – Мы расстались так давно, что я запросто пройду при встрече мимо него.

– Не ожидала, что ты окажешься такой, – Сандрелла щелкнула языком, улыбнулась. – Всегда приятно иметь дело с достойным соперником, – рассмеялась. – Нет, не соперником, компаньоном. Хочешь быть моим компаньоном?

– Смотря в каком деле, – ответила Ванда, пристально глядя ей в глаза.

– В нашем общем деле, – доверительным тоном сообщила Сандрелла. – Разве ты не хочешь отомстить этому мерзавцу Берлуваджи?

– Мстить? – Ванда, покачала головой. – Зачем? Джани сам себя наказал. Он потерял самое главное – свою душу.

– О, оставь эти разговоры о бездушии! – воскликнула Сандрелла. – Меня все это смешит. Неужели, ты сама веришь во все, что говоришь? – Ванда кивнула. – Несчастная, заблудшая женщина. Грех смывается кровью и только кровью, запомни.

– Вы хотите, чтобы я убила Джани? – спросила Ванда, поднявшись.

– Нет, – рассмеялась Сандрелла. – Сядь. У меня есть более интересное предложение.

– С чего вы взяли, что я буду вашей соучастницей? – нахмурилась Ванда.

– Компаньоном, – поправила ее Сандрелла.

– Я не буду вам помогать, синьора Маури. Хотите мстить, мстите, а меня оставьте в покое, – сказала Ванда резко.

– Ну хорошо, – Сандрелла побарабанила пальчиками по столу. – Не хочешь говорить о Джани, тогда поговорим о твоей дочери – Глории Берлуваджи.

– К счастью, моя дочь носит другую фамилию, – улыбнулась Ванда. – Она Мировска.

– Браво! – Сандрелла захлопала в ладоши. – Разве вы не знали, что, отказываясь от фамилии, вы отказываетесь от наследства, от миллионного наследства Берлуваджи?

– Нам не нужны их миллионы, – сказала Ванда.

– Конечно, они вам не нужны, если к вам в руки плывут миллионы Маури, – Сандрелла поднялась. – Ваша Глория расчетливая девушка. Она сделала верный ход. Она…

– Она ничего не знает о несметных богатствах Джани, – перебила ее Ванда. – Ее отец – бедный итальянец. Он работал на бензоколонке, чтобы прокормить семью.

– Что я слышу? – Сандрелла от души рассмеялась. – Джани Берлуваджи – бедный итальянский жиголо. Он перехитрил нас всех. Брависсимо!

Сандрелла направилась к двери, задержалась у портрета Гелены.

– Кто это?

– Гелена Мировска – пианистка, – ответила Ванда.

– Красивая пани, – Сандрелла надела шляпку. – Глория похожа на нее. Немного похожа… А она дома?

– Глории дома нет, – выдержав испепеляющий взгляд Сандреллы, ответила Ванда.

– А что сказал Рикардо, когда увидел этот портрет? – спросила Сандрелла, продолжая буравить Ванду взглядом.

– Вашего сына я никогда не видела, – по слогам проговорила Ванда. – Ни-ког-да…

– Никогда, – повторила Сандрелла. Спрятала лицо под вуалью. Заговорила по-итальянски: – Интересно, куда они исчезли? Сбежали, как два заговорщика. Сбежали в самый разгар подготовки к венчанию… – посмотрела на Ванду.

– Извините, я не говорю по-итальянски, – улыбнулась Ванда.

– Не говорите? – Сандрелла усмехнулась. – Тем хуже для вас. До скорой встречи, пани Берлуваджи.

– Надеюсь, мы больше никогда не встретимся, – улыбнулась Ванда.

– Неужели вы не желаете счастья нашим детям? – воскликнула Сандрелла.

– Я желаю счастья своей дочери, поэтому не хочу, чтобы она выходила замуж за итальянца, – сказала Ванда, стараясь быть как можно более убедительной. – Хватит с нас одного миллионера.

– Это вы так решили? – Сандрелла задержалась в дверях.

– Да. Но Глория мне перечить не станет, – ответила Ванда.

– А как же чувства? Что с ними делать? – поинтересовалась Сандрелла.

– Усмирять, – улыбнулась Ванда.

– Усмирять? Вы, верно, не любили по-настоящему, если говорите так. Разве можно остановить стихийное бедствие? Нет… Хотя, – усмехнулась, – было бы лучше, чтобы наше стихийное бедствие само сошло на нет. Где нет дров, там нет и пламени…

Сандрелла пошла к машине. Ванда закрыла дверь, вздохнула с облегчением:

– Как хорошо, что Глория и Рикардо уже далеко. Как хорошо, что они выбрали дорогу любви, а не мести. Как я хочу, чтобы все у них сложилось не так, как у нас с Джани. Чтобы…

Ванда сжала виски руками. Напряжение дало о себе знать приступом мигрени. Ванда знала, как от нее избавиться. А вот что делать с мигренью по имени Сандрелла Маури? Может, стоило принять правила ее игры? Острая боль заставила Ванду вскрикнуть. Нет. Ей не стоит идти на сделку с совестью. Зачем подписывать себе смертный приговор? Лукавство – плохой спутник. Ванда выпила лекарство, легла в постель. Задремала.

– «Много замыслов в сердце человека, но состоится только определенное Господом»,[2] – услышала она сквозь дрему. Увидела огромный циферблат вечности, на котором высветились деления. Маленькие промежутки между минутами – это эпохи. В каждой идет непримиримая борьба добра и зла, тьмы и света. Света больше, и это Ванду радует. Она верит, все будет хорошо. Глория вырвется из круга несчастий, начавшихся с Гелены…

Сандрелла села в машину, приказала установить слежку за домом Ванды.

– Я должна знать все, что говорит, делает и даже думает эта пышногрудая панна.

– Вы требуете невозможного, синьора, – покачал головой секретарь.

– Я всегда требую невозможного, – повысила голос Сандрелла. – Именно поэтому я занимаю такое высокое положение. Я плачу вам за услуги, за услужливость, мой милый. Меня не интересует, как вы будете добывать интересующую меня информацию. Мне важен результат. Я уверена, эта Ванда Берлуваджи знает про беглецов все. Не удивлюсь, если окажется, что она помогла им скрыться или спрятала их под кроватью в своей спальне, – Сандрелла рассмеялась. – Эта женщина хитра и изворотлива. Она мстит Берлуваджи, прикрываясь маской благочестия. Будет забавно узнать, что Ванда – главная во всем этом деле. Хотя… – Сандрелла задумалась. – Хотя, я могу ошибаться. И тогда… – она посмотрела на секретаря, застывшего в ожидании. Прошептала:

– Тогда я расцелую вас, Микеле.

– Вы самая непредсказуемая женщина. Самая… – он прижал к губам ее руку. Она оттолкнула его, погрозила пальцем.

– Не забывайтесь, а то я вас прогоню…

Глория и Рикардо сидели друг против друга в небольшой лодочке, которой управлял туземец. Движения его были ритмичными, ровными. Лодка скользила по водной глади, чуть подернутой рябью. Они плыли уже несколько часов, а обещанного острова все не было видно.

– Лакемба – остров призрак, – сказал Рикардо, чтобы успокоить Глорию. Ему не хотелось признаваться ей, что они заблудились. Туземец повернул голову, произнес два отрывистых слова, похожих на дельфиний крик. Рикардо улыбнулся.

– Мы почти у цели.

– Почему ты выбрал этот призрачный остров? Неужели в океане мало островов? – поинтересовалась Глория.

– Потому что о существовании острова Лакемба знают немногие, – ответил Рикардо. – Искать нас здесь никто не будет. А нам это и нужно, потому что мы решили бесследно исчезнуть. Да?

– Да, – ответила Глория, стараясь разглядеть остров. Рикардо обнял ее за плечи. Он не стал говорить о том, что синьора Сандрелла может отыскать иголку в стогу сена, если ей это будет нужно. Для нее островок Лакемба, на который они плывут, может стать материком, известным всем. И тогда… Рикардо вздохнул. Он знает, что их безмятежность продлится недолго. Он не станет огорчать Глорию. Пусть все идет своим чередом. Пусть…

– Ла-кем-ба! – выкрикнул туземец.

Лодка ткнулась в песчаную отмель. Рикардо помог Глории сойти на сушу. Она замерла. До самого горизонта песчаные дюны. Ни одного деревца. Солнце палит нещадно.

– Не пугайся, – улыбнулся Рикардо. – Я же говорил тебе, что Лакемба – остров призрак. Сейчас ты в этом сама убедишься.

Он взял ее за руку, повел за собой. Глория была так увлечена, что не заметила, куда исчез туземец со своей лодкой. Они с Рикардо остались одни. Поднялись на вершину песчаной горы, с которой открывался фантастический вид. Глория никогда не видела райские кущи, но первое сравнение, которое ей пришло на ум, было именно это. Зеленый оазис в жерле потухшего вулкана поражал буйством зелени, разнообразием красок и сочетанием несочетаемых цветов. Невозможно было разглядеть сразу всё. Внимание Глории привлек водопад. Захотелось нырнуть в его прозрачную прохладу.

– Бежим вниз к водопаду, – предложил Рикардо. Стаи ярких птиц взлетели в небо, устроив переполох. Остров наполнился звуками. Ожил. Глории показалось, что даже земля пришла в движение.

– Страшно? – спросил Рикардо, глянув в ее широко раскрытые глаза.

– Дух захватывает, – призналась Глория. – Здесь все настолько неправдоподобно, что невозможно поверить, что люди смогут стать частью этой красоты, слиться с ней. Само присутствие здесь людей – неправдоподобно. Наше с тобой здесь присутствие не-прав-до-подоб-но.

– Я дарю тебе этот мир, – в тон ей проговорил Рикардо. – Я дарю тебе остров Лакемба!

На миг воцарилась тишина. Ввысь взметнулся фонтан прозрачных струй и рассыпался радужным веером.

– Что это? – прошептала Глория, прижавшись к Рикардо.

– Это чудо, Глория. Лакемба приветствует своих новых обитателей, – рассмеялся он.

– А здесь точно нет никого из людей? – шепотом спросила Глория.

– Думаю, нет, – шепотом ответил Рикардо. – Иначе нам придется отвоевывать территорию. А мне не хочется тратить время на битву. Мне хочется… – он замолчал. Минуту смотрел на Глорию. Порывисто обнял, поцеловал в лоб, крикнул:

– Гло-ри-я!

– Гло-ри-я, – подхватило эхо.

– Все в нашей жизни так непредсказуемо, – проговорила Глория. – Разве несколько дней назад я могла подумать, что встречу человека, который станет мне безмерно дорог, – посмотрела в глаза Рикардо. – Пообещай, что будешь оберегать меня вечно.

– Мы умрем в один день, – улыбнулся он. – Я буду оберегать тебя до последнего вздоха. До самого-самого последнего…

Глория уткнулась ему в грудь. Спросила:

– Ты думаешь о мести, Рикардо?

– Нет, – признался он. – О ней думают другие. Пусть думают… Пока их мысли заняты, нам нечего бояться.

– Скажи, а Вацлав знает про этот остров? – спросила Глория отстранившись.

– Все туземцы знают про него, – ответил Рикардо.

Зачем Глории знать, что именно Вацлав нашел этот остров.

– Знай, Маури, Лакемба идеальное место для тех, кто хочет покинуть суетный мир ради любви, – сказал он, показывая остров Рикардо. – Здесь я встретил Оллу. Сюда мне хочется вернуться, чтобы забыть про все обещания и клятвы, данные в Европе. Чтобы стать свободным, как птица, парящая в небесах. Думаю, что и тебе есть над чем поразмышлять, Рикардо. Ты ведь тоже давал клятву мести, о которой теперь горько сожалеешь. Теперь ты знаешь, что никогда не стоит давать поспешных обещаний, чтобы потом не казнить себя, чтобы не быть связанным по рукам и ногам…

Рикардо знал, что не имел права нарушать приказ, но, несмотря на жестокое возмездие, нарушил его. Сейчас ему не хочется думать об этом, потому что вокруг такая красота, и глаза Глории светятся счастьем. Хорошо, что она ни о чем не догадывается. Какое счастье, что она ничего не знает о его прошлой жизни…

Вацлав Крайновский сидел на причале и смотрел, как солнце окунается в океан. Последний всплеск светло-розовых брызг. Последний вздох уходящего дня. Последний отзвук заката. Мир окутывает тьма. Их мир. Их остров Шуазель растворяется в океане. Раз в год никто не зажигает огня. Раз в год люди прячутся в своих хижинах, чтобы злые духи не узнали, что остров обитаем. Туземцы верят в духов. Вацлав – нет. Поэтому он сидит на берегу и смотрит на темную воду, которая уходит все дальше и дальше. Раз в году океанское дно оголяется на тысячи километров. При желании можно дойти до соседних островов. Но никто из туземцев не желает этого. Они очерчивают береговую границу, за которую заходить нельзя. Многовековую традицию никто не нарушает. Вацлав мог бы ее нарушить, если бы знал, что на соседнем острове его ждет Глория. Но Глория никогда не увидит остров-призрак Лакемба, потому что сегодня она покинет мир живых.

– Странно, что день ее смерти совпал с днем тьмы у туземцев, – подумал Вацлав. Поднялся, проговорил, глядя в ночь:

– День смерти – это день тьмы, – вздохнул. – Ах, Глория, Глория… Молодая, красивая полька, сколько у вас могло быть в жизни всего, сколько… Жаль, что вы стали одной из фигур в игре, правила которой нарушать нельзя. Мы их и не нарушаем, а так порою хочется разорвать цепи и броситься в бушующий океан. Исчезнуть в его пучине, чтобы жить, как Гелена Мировска тихо и счастливо, наслаждаясь свободой океанских волн, свободой ветра, свободой…

Телефонный звонок прервал его раздумья.

– Они сбежали! – выкрикнула трубка голосом Сандреллы.

– Какое счастье! – воскликнул он. Но тут же исправился. – Какое несчастье. Что будем делать?

– Вылетай немедленно, – приказала Сандрелла. – Немедленно. Ты мне нужен здесь. Ты…

– Я не смогу примчаться к вам, любовь моя, – пропел он. – Шуазель мертв до рассвета.

– Что за вздор ты болтаешь? – возмутилась Сандрелла.

– Это правда, синьора. Сегодня туземцы празднуют Новый год. Сегодня они хоронят старую жизнь, чтобы на рассвете начать все с чистого листа. Жизнь начнется завтра, Сандрелла – Синдерелла. Не сердитесь, моя Золушка, моя…

Она не стала слушать его болтовню, бросила трубку. Вацлав рассмеялся. На сердце стало легко.

– Игра продолжается. Я не ошибся в тебе, Глория! Ты сделала с Маури то, что должна была сделать.

Вацлав перешагнул через заградительную ленту, сделал несколько шагов по океанскому дну. Остановился. Он знал, что Маури привез Глорию на остров мечты Лакемба. Но идти туда сегодня было бессмысленно. Вацлав развернулся, пошел обратно к заградительной ленте.

– Вначале я должен увидеть Сандреллу, а потом… – он улыбнулся. – Потом начнется новая жизнь с новыми клятвами и новыми угрозами…

Вацлав перешагнул через ленту, пошел в гору, в свою хижину, где ждала его Олла. Сегодня он – островитянин. В респектабельного европейца он превратится завтра. Завтра…

Обычно в выходные дни пани Ванда навещала свою мать, Аманду. Она приезжала к ней в полдень и оставалась до вечера. Аманда ждала дочь. Встречала ее неизменным:

– Дорогая, как я соскучилась. Я не видела тебя вечность.

Ванда не напоминала матери, что была у нее в прошлые выходные. Зачем? Пусть будет так, как хочет Аманда: вечность, значит вечность.

Ванда оставила машину на стоянке. Пошла к домику Аманды. Позвонила.

– Открыто! – крикнула Аманда. Ванда толкнула дверь, улыбнулась, ожидая услышать заветные слова. Но услышала совсем другое.

– Где твоя голова, Ванда? – гневно проговорила Аманда. – Ты снова связалась с итальянцем? Тебе мало Берлуваджи?

– Мама, о чем ты? – удивилась Ванда.

– О том, что у тебя хватило наглости заявиться сюда со своим дружком, – зло ответила Аманда.

– О чем ты? – Ванда осмотрелась. – Я приехала одна.

– Одна? – Аманда расхохоталась. – А кто же это? – она отдернула занавеску. Ванда обомлела. Возле дома прогуливался один из помощников синьоры Сандреллы.

– Ну?! – победоносно воскликнула Аманда. – Не удалось меня перехитрить?

Ванда обняла ее за плечи, поцеловала в щеку. Сказала мягко:

– Милая моя мамочка, это совершенно не то, что ты подумала.

Аманда поморщилась:

– Я всегда думаю верно. Всегда. Вспомни своего Крайновского, своего…

– Прошу тебя, успокойся, – взмолилась Ванда. – Не будем ссориться из-за ерунды.

– Ты называешь ерундой свою судьбу? – воскликнула Аманда, побледнев. – О, Ванда, какая ты еще дурочка, несмотря на свой возраст, – она усмехнулась, решила побольнее уколоть дочь, – на свои преклонные лета. Признайся, это посыльный от Берлуваджи? Что ему нужно? Не вздумай прощать этого негодяя. Помни, он бросил не только тебя, он предал свою дочь Глорию. Кстати, а где она? Я не видела ее вечность.

– Глория отдыхает, – ответила Ванда.

– Отдыхает, – мечтательно повторила Аманда. – Ах, как бы я хотела стать моложе лет на сорок и умчаться с возлюбленным на край света. Затеряться где-нибудь в далекой стране, забыть про все на свете и… – Аманда стала серьезной. – Надеюсь, Глория не в Италии?

– Нет, – улыбнулась Ванда, поражаясь уникальному умению матери моментально преображаться. Она могла бы стать прекрасной актрисой, если бы не запреты отца. Анджей Веселовский сделал все, чтобы Аманда невзлюбила театр. Но по какому-то роковому стечению обстоятельств, театром стала жизнь Аманды.

– Глория отдыхает не в Италии, – проговорила Аманда, глядя на дочь, – а где?

– Она отправилась… – Ванда не договорила, дверь распахнулась. На пороге появился высокий, крепкий моложавый мужчина с лучезарной улыбкой и громадным букетом белых роз. Аманда преобразилась. Прижала руки к груди. Глаза засияли. Голос стал нежным, ласкающим.

– Иржи, как я рада тебя видеть! Какой сюрприз.

Он поцеловал ее в заалевшую щеку, вручил цветы. Посмотрел на Ванду.

– Это моя сестричка, – сказала Аманда, подмигнув дочери. – Моя младшая сестричка Ванда приезжает по выходным, а ты по будням, поэтому вы ни разу не встретились.

Иржи улыбнулся, протянул Ванде руку, посмотрел в глаза.

– Сердцеед, – подумала она, почувствовав, как прилила краска к лицу.

– Неприступная крепость, – подумал он. А вслух сказала:

– Вы с Амандой очень похожи. Вы намного младше?

– Ах, Иржи, разве можно задавать такие вопросы дамам? – пожурила его Аманда. – Когда-нибудь, когда мы станем близки по-настоящему, я раскрою тебе все наши тайны, все наши с сестричкой секреты. А пока… – она прижала палец к губам. – Наберись терпения, Иржик.

– Аманда, ты не обидишься, если я вас оставлю? – спросила Ванда с улыбкой.

– Обижусь, – надула губки Аманда. – Ты знаешь, как я скучаю без тебя, как не люблю, когда ты торопишься, как… – она вздохнула. – Ладно. Сегодня я не стану тебя задерживать. Я совсем забыла, что ты не одна, – она поцеловала Ванду. – Спасибо, милая. Увидимся в следующую субботу.

– Приятно было познакомиться, – сказал Иржи.

– Мне тоже, – ответила Ванда, выходя из дома. – До свидания.

– До видзеня, – крикнул он ей в спину.

Ванда сбежала вниз по ступеням. В груди все клокотало. Поведение матери ее рассердило.

– Аманда словно магнит, притягивающий несчастия, – думала Ванда. – Она вновь завела молодого кавалера, который годится ей в сыновья. Где она его нашла? Где? Что произойдет на этот раз? В какую безумную авантюру втянет ее этот красавец Иржик? Когда прекратится череда несчастий, окружающих нашу семью?

Ванда так разнервничалась, что не сразу заметила, что идет не туда. Опомнилась, когда тропинка уткнулась в высокий забор, увитый плющом.

– Попалась, пташка! – услышала она за спиной неприятный мужской голос. Обернулась. Прямо перед ней итальянец, подручный синьоры Сандреллы. Смотрит с презрением. Скрестил на груди руки, чтобы она видела, какие они громадные.

– Выкладывай все, что знаешь про беглецов. Мне надоело за тобой шпионить.

Ванда улыбнулась, покачала головой:

– Мне придется вас разочаровать, любезный. Я не стану вам ни о чем рассказывать, потому что вы слишком красивы, а красавчики тайн хранить не умеют.

– Перестань болтать, – нахмурился он. Сделал шаг вперед. Ванда прижалась спиной к забору. – Выкладывай все, что знаешь. Все. Ты их навещала?

– Да, – прошептала Ванда. Итальянец похлопал ее ладонью по щеке, улыбнулся.

– Браво, синьора, – развернулся, пошел к дому Аманды. Ванда выждала несколько минут, побежала вдоль забора. Она знала, что не сможет избавиться от шпиона, не сумеет далеко убежать, но вечное «так надо» стучало в висках, Ванда ему повиновалась.

Еще издали Ванда увидела Иржи. Он стоял возле ее машины и улыбался. Ванда остановилась.

– Не убегайте, пани, – проговорил он нежно. – Я сразу понял, что вы дочь Аманды, и…

– Простите, у меня очень мало времени, – сказала Ванда. – Продолжим наш разговор…

– В машине, – подсказал он. – Мы можем поехать вместе. Я поведу машину. Давайте ключи, – он протянул руку.

Ванда спрятала свои руки за спину. Сказала с раздражением:

– С какой стати? Почему я должна вам доверять? Почему бы вам не поехать в Краков на своей машине? Почему бы вам не оставить меня в покое?

– Давайте ключи, Ванда, – приказал он, сделав шаг вперед. В голосе – металл. В глазах – ненависть. – Вы в ловушке, пани.

– Что? – растерянно прошептала Ванда.

– Ключи, – приказал Иржи. С двух сторон к Ванде подошли дюжие итальянцы. Она поняла, сопротивляться бесполезно, протянула Иржи ключи. Он улыбнулся.

– Я знал, что мы поладим, Ванда.

– Мы с вами никогда не поладим, – проговорила она.

– Посмотрим, – рассмеялся он. – Садитесь в машину. Поговорим по дороге.

– Куда вы меня повезете? – спросила она.

– На Виллу-Гарцони, – ответил он. – Думаю, все ваши итальянские родственники там уже собрались.

– Мое нежелание их видеть кого-нибудь интересует? – спросила Ванда, глядя на дорогу.

– Ни-ко-го, – пропел Иржи. – Хотите добрый совет? – и, не дожидаясь ответа. – Не упорствуйте, Ванда, вам не одолеть Сандреллу Маури.

– Я не собираюсь с ней сражаться. Я живу тихой, одинокой жизнью. Никому не мешаю. Ни к кому не лезу в душу. Я…

– Вы давно воюете, пани, – строго сказал Иржи. – И вы сами это прекрасно знаете. Вы – Берлуваджи, этого достаточно для вендетты.

Ванда поежилась. Посмотрела на волевое лицо Иржи, спросила:

– А вам, зачем все это нужно?

– Ради забавы, – улыбнулся он. – Мы все игроки, милая пани. Мы все играем. Просто у одних ставки выше, у других ниже, – подмигнул ей. – Ваши ставки выше моих. Хотите, чтобы я вам подыграл?

– Меня учили никому не доверять, особенно тогда, когда на кон поставлена жизнь, – ответила Ванда холодным тоном.

– Браво, пани! – воскликнул Иржи. – С каждой минутой вы мне нравитесь все больше и больше.

– А вы мне все меньше и меньше, – Ванда отвернулась. Он расхохотался, прибавил скорость.

– Там за горами Тоскана. Обожаю ее. А вам, пани, нравятся эти места?

– Я никогда не была в Тоскане, – ответила она, не поворачивая головы. Он не поверил. Вопросы задавать перестал. Надоела пустая болтовня. Хотелось послушать мелодию колес и поразмышлять о будущем. Иржи верилось, что однажды в черном тоннеле, по которому он мчится, блеснет свет спасения. И тогда его жизнь станет иной…

Вацлав Крайновский оставил машину в нескольких километрах от Виллы-Гарцони, пошел пешком. Ему хотелось надышаться воздухом милой Тосканы. Здесь прошло его детство. Судьба не раз возвращала его сюда, когда он повзрослел. И вот новая встреча. Теперь он – преуспевающий синьор в дорогом костюме. Глаза спрятаны за черными стеклами очков. Красиво подстриженная черная борода изменила его лицо до неузнаваемости, сделала его похожим на Робертино Маури. Вацлав усмехнулся. Он давно потерял свое лицо. Его настоящее имя стало пустым звуком. Его никто не вспоминал. На время забыл его и Вацлав. Но здесь, в Тоскане, это имя вновь ожило, напомнило о себе. Зачем? Что значит имя, данное при рождении, если оно не принесло ничего? Другие имена сделали его знаменитым. Другие…

Вацлав поддел ногой камень, лежавший на дороге, рассмеялся. Размышления о власти и славе перестали его радовать. Жизнь на острове Шуазель что-то в нем изменила. Что? Он пока не понимал. Если бы не Сандрелла, он бы разгадал эту тайну. Но мечта стать хозяином Виллы-Гарцони пересилила.

Он в Тоскане. Сколько раз ему снились эти холмы, эти ниспадающие каскадами водопады, позолоченные статуи античных богов, украшающих Виллу-Гарцони, прохлада комнат и жар камина, возле которого так приятно сидеть зимой.

– Привет! – голос Сандреллы врывается в его раздумья. В это трудно поверить. Но это так. Сандрелла стоит напротив. – Хорошо, что ты приехал. Хорошо, что ты пошел по этой тропинке. Мне надо о многом с тобой поговорить.

Он смотрит на нее во все глаза. Они не виделись много лет, а она ничуть не изменилась. Также стройна и прекрасна. На ней черное платье до колен. Черная шляпка с вуалью. Вацлав протягивает руку, чтобы приподнять вуаль. Сандрелла отстраняется, строго говорит:

– Мы партнеры, Крайновский. Ты мне нужен, чтобы мстить.

Ему сразу стало скучно. Захотелось уехать назад, на остров.

Уехать сию же минуту. Но он не двинулся с места. Он скрестил на груди руки, спросил с улыбкой:

– Кому мстить, моя прелесть?

– Не зли меня, Вацлав, – нахмурилась Сандрелла. – Ты прекрасно знаешь, о ком идет речь. Я наняла тебя для того, чтобы ты разыскал всех, кто связан с семьей Берлуваджи.

– Разве я не выполнил твой приказ, моя Синдерелла? – спросил он.

– Не смей меня так называть, – приказала она. – Все, что между нами было, забыто. За-бы-то. Той глупой девчонки, сочинительницы сказок больше нет. Она стала туманом над холмами, чтобы завладеть всем пространством от гор Монте-Сан-Савиньо и жарких курортов Виа-Реджо до равнины Валь-ди-Кьяна, – Сандрелла рассмеялась. – Завтра Берлуваджи отдаст мне свои права на владение землями Паджио-алле-Мура! Надеюсь, все пройдет так, как я задумала, и тебе не придется убивать маленькую Глорию на глазах у папочки.

– Глория здесь? – спросил Вацлав, стараясь увидеть глаза Сандреллы через вуаль. Но она разгадала его намерение, чуть опустила голову, ответила, растягивая слова:

– Пока не здесь… Но всегда рядом есть молоденькие глупышки, готовые на все ради благосклонного взгляда такого красавчика, как ты, Вацлав Крайновский, – приподняла вуаль, улыбнулась. – Тебе идет борода. Сними очки.

Он повиновался. Сандрелла несколько минут смотрела на него молча. Потом сделала шаг вперед, зашептала:

– Поцелуй меня, Антонио. Поцелуй, как…

Он не дал ей договорить. Безумная страсть толкнула их друг к другу. Вернула в прошлое, к моменту познания запретных плодов…

Потом они долго лежали на траве и смотрели в небо. Первой нарушила молчание Сандрелла.

– Ты все еще любишь меня, Антонио?

Слышать свое забытое имя из ее уст было так сладостно, что он сразу же выдохнул:

– Люблю, Сандрелла – Синдерелла. Люблю той страстной мальчишеской любовью, толкающей на безрассудства.

– Прекрасно, – проговорила она и поднялась. – Значит, я могу рассчитывать на тебя, как прежде.

– Можешь, – он закинул руки за голову, запел неаполитанскую песенку. Сандрелла поправила платье. Надела шляпку, улыбнулась. Послала Вацлаву воздушный поцелуй:

– Чао, дорогой. Увидимся на Вилле-Гарцони, – ушла.

Вацлав уткнулся лицом в траву, простонал:

– Боже, что я делаю? Я вновь во власти ее чар. Я снова ее пленник, ее раб, готовый на все…

Он поднялся. Посмотрел на разбегающиеся в разные стороны тропинки. Решил, что следует довести дело до конца. Зашагал к Вилле-Гарцони. Солнце клонилось к закату. Цикады пели свои сладкозвучные песни. Вацлав сорвал несколько маслин, улыбнулся:

– Жизнь прекрасна! Все будет так, как предначертано свыше. Не станем вмешиваться в сценарий этого траги-фарса.

– Ста-нем, ста-нем, ста… – отозвалось эхо.

Еще издали Вацлав увидел крепкого рослого Иржи – одного из верных подручных Сандреллы. Всегда улыбающийся Иржи был чем-то озабочен. Вацлав пожал его громадную руку, спросил:

– Есть проблемы?

– Они всегда есть, – ответил Иржи сухо. – Сандрелла приказала проводить тебя на половину для гостей. Церемония похорон назначена в десять утра.

– Кого хороним? – Вацлав улыбнулся.

– Свою совесть, – ответил Иржи без улыбки. Протянул Вацлаву ключи. – Извини, я чертовски устал. Час назад приехал из Кракова.

– Привез Глорию? – голос Вацлава стал глухим.

– Нет, – покачал головой Иржи. – Девчонку нигде не могут найти. Она исчезла, не оставив следов. Поэтому Сандрелла приказала привезти сюда ее мать, пани Ванду. Она думает, что сердце Берлуваджи дрогнет при виде бывшей жены, и он будет сговорчивее. А если нет, мы похороним их вместе, чтобы избавиться от претендентов на наследство. Все, как всегда.

– Никаких сюрпризов не ожидается? – Вацлав приподнял очки, подмигнул Иржи.

– Думаю, нет, – ответил Иржи, утвердительно кивнув головой. Вацлав понял, что сюрпризы будут. Рассмеялся:

– Не зря я остался.

– Не зря, – сказал Иржи, пожав его руку. – До завтра.

– До видженя…

Ванда сидела на кровати и, не мигая, смотрела перед собой. В мыслях возникали обрывки счастливых минут прожитой жизни. Ей казалось, что чем больше хорошего она вспомнит, тем удачнее все завершиться. Дверь распахнулась. Вошел юноша с серьезным лицом. Положил перед Вандой свадебный наряд, сказал бесцветным голосом:

– Завтра вы должны надеть это платье. А сегодня вы должны отдать мне свою одежду. Она вам больше не понадобится. Там, куда вы пойдете, одежда не нужна…

– Вы хотите сказать, что… – воскликнула Ванда испуганно.

– Я ничего не обязан вам говорить. Я должен забрать вашу одежду. Я подожду за дверью. Халат в ванной, – он отчеканил свой монолог, как робот, и вышел.

Ванда обхватила голову руками. Что делать? Убежать невозможно. На окнах решетки. За дверью охрана. Она в западне. Никто из людей не поможет. Здесь нет ее друзей. Ванда опустилась на колени, прошептала:

– Господи, помоги, защити, спаси. Я верю, что ты не оставишь меня.

Поднялась. Отдала слуге одежду. Легла в постель и моментально уснула. Во сне к ней пришла Глория. Сказала, что они с Рикардо поселились на маленьком острове в океане. Что там их никто, никогда не отыщет. Никто… Потом из вязкого пространства сна выплыла Аманда. Она показала Ванда тайные знаки, благодаря которым она останется жива и невредима. А потом появился Иржи. Он стоял напротив и счастливо улыбался. От этой улыбки на душе у Ванды стало светло. Она пробудилась в прекрасном настроении. Надела подвенечное платье. Выпила чашечку ароматного кофе. Пошла следом за слугой.

Утро было волшебным. Воздух дышал прохладной свежестью виноградников и маслиновых рощ. На траве и цветах подрагивали капельки росы.

Ванда с интересом разглядывала парк, состоящий из нескольких террас. Они располагались друг под другом, чуть выступая вперед так, что можно было видеть сразу все террасы. На самой нижней – место для торжественной церемонии. На зеленой траве – кафедра для капеллана. Напротив стулья с алой бархатной обивкой для гостей. По бокам белые кружевные беседки для жениха и невесты. Чуть в стороне – столы с угощениями. Слуги в белоснежных накрахмаленных нарядах ждут приказаний. Ванде все кажется неправдоподобным. Она переводит взгляд на другую террасу. Любуется аккуратно подстриженными кустарниками разнообразных форм и размеров, стреловидными кипарисами, цветочными коврами и лентами каналов, в которых переливается на солнце вода.

На террасе, по которой они проходят, ровными рядами растут апельсиновые деревья, под которыми прячутся от жары кариатиды. Ванде хочется стать одной из них, чтобы потом незаметно улизнуть. Но слуга не сводит с нее глаз. Он добросовестно выполняет приказ хозяйки. Он распахивает перед Вандой полог шатра для невесты, приказывает оставаться здесь до особого сигнала. Ванда усаживается на стул и только тогда понимает, как сильно она волнуется. Руки холодеют, а по спине бежит струйка пота.

Ванда поднялась, чтобы посмотреть через щелку на происходящее снаружи, и подышать воздухом. Она увидела, как в шатер жениха вошел Джани Берлуваджи. Отшатнулась.

– Почему он здесь? Неужели, все это устроено из-за того, что я не даю ему развод?

Строгий юноша приподнял полог, пригласил Ванду на выход. Кто-то накинул ей на голову белую вуаль, взял за руку, повел к алтарю.

– Ванда? – искренне удивился Джани, увидев ее перед собой. – Почему ты здесь?

Она не успела ответить. За спиной раздался странный хлопок. Ваза, возле которой стоял Джани, разлетелась вдребезги.

– Сандрелла! – закричал Джани, озираясь по сторонам. – Что ты затеяла? Что?

– Вендетту! – раздался ее голос откуда-то сверху.

Ванда подняла голову. Сандрелла стояла на самой верхней террасе. В черных волосах – флердоранж. Одета в подвенечное платье из тончайших белых кружев, которые трепещут на ветру. В подвенечном наряде Сандрелла казалась неземным созданием, не способным на подлость. Ванда с трудом воспринимала ее жестокие слова. Не понимала их. Зато Джани понимал ее с полуслова. Ванде показалось, что Сандрелла и Джани все заранее придумали, с какой-то только им одним известной целью.

– Почему ты не сказал, что еще женат на этой польке? – крикнула Сандрелла. Джани отскочил в сторону прежде, чем послышался выстрел. – Ты клялся ей, что только смерть разлучит вас. А она вас разлучать не станет. Она вас вновь воссоединит! – новый выстрел. Новая ваза разлетается вдребезги.

– Постой, Сандрелла! – Джани поднял руки вверх. – Как заслужить твое прощение?

– Убей свою любовь, – приказала она. Слуга поднес ему пистолет. Ванда побледнела.

– Неужели он будет в меня стрелять? – мелькнула в ее голове шальная мысль.

– Сандрелла, моя любовь к ней давно мертва, – крикнул Джани. – Я бросил эту женщину много лет назад, – он с силой толкнул Ванду. Она упала, заслонила лицо руками. Заплакала от боли, отчаяния и стыда. – Зачем нам убивать ее? Пусть убирается в свой Краков.

– А как ты поступишь со своей дочерью? – Сандрелла подтолкнула к краю террасы девушку, укутанную в темную ткань. – Убьем ее?

– Нет! – закричала Ванда, хотя и знала, что Глория далеко. – Джани, если тебе нужен развод, я его дам. Зачем заставлять Глорию страдать?

– Что молчишь, Берлуваджи? – Сандрелла подтолкнула девушку вперед. – Убить ее?

– Нет, Сандрелла, нет. Отпусти девочку. Ванда готова дать развод, – крикнул Джани.

Сандрелла сняла с головы венок, бросила его вниз. Музыканты заиграли свадебный марш. Джани помог Ванде подняться. Участливо спросил:

– Не ушиблась?

Она с презрением на него посмотрела, сказала устало:

– Давай все скорее закончим.

– Скорее не получится. Нужно соблюсти все формальности, а это требует времени, – он дотронулся до ее щеки, сказал:

– Мы давно не виделись, Ванда, ты стала другой. Похорошела. Я бы не прочь все начать сначала. Помнишь, как… – она отвернулась. – Помнишь, – улыбнулся Джани. – И я не забываю. Ведь годы, проведенные с тобой, были самыми счастливыми.

– Годы без меня будут еще счастливее, – сказала Ванда, не поворачивая головы.

– Оспаривать твои слова не стану, дорогая, – взяв ее под локоток, сказал он. Подвел к алтарю. Капеллан протянул Ванде лист с гербовой печатью.

– Это ваш отказ от наследства семьи Берлуваджи. Отныне вы не сможете носить эту фамилию. Вам так же запрещается пересекать границы Тосканы. Но я бы посоветовал вам вообще не приезжать в Италию.

Ванда размашисто расписалась.

– Ты свободен, Джани.

– Ты тоже свободна, Ванда, – улыбнулся он.

– Я всегда была свободной, – сказала она с вызовом. – Всегда.

Ванда хотела уйти, но путь ей преградила Сандрелла.

– Кого хочешь взять в провожатые? – спросила она, буравя Ванду недобрым взглядом. Та пожала плечами.

– Я отвезу ее, – сделал шаг вперед Иржи. Сандрелла улыбнулась. Ей нравился этот исполин. Она протянула ему руку. Он склонился, поцеловал ее. Выпрямился, посмотрел в глаза.

– Сделаешь все, как я приказала, – проговорила Сандрелла. – Ступай.

– Могу я переодеться? – спросила Ванда.

– Зачем? – улыбнулась Сандрелла. – Этот свадебный наряд тебе идет больше, чем заношенное тряпье. Расстанься с ним без сожаления. Почувствуй себя настоящей синьорой.

Иржи взял Ванду за руку, повел за собой. Когда они поднялись на вершину холма, внизу грянул новый выстрел. Ванда обернулась. Увидела Джани, распластавшегося в страной позе у ног Сандреллы.

– Вам лучше не смотреть на это, – сказал Иржи, крепче сжав ее руку.

– Вы меня тоже убьете? – прошептала она, глядя в его глаза.

– Непременно, – шепнул он ей на ухо. – Садитесь в машину. У нас мало времени…

– Хватит валяться, Джани, – толкнув его ногой, сказала Сандрелла. – Вставай. Они уехали. Мы так напугали твою польскую пани, что она умрет по дороге от разрыва сердца. Иржи останется выбросить ее из машины где-нибудь в горах. Газеты потом напишут, что произошел несчастный случай.

– Восхищаюсь тобой, Сандрелла, – проговорил Джани. – Если бы не ты, я бы никогда не получил развод. Эта Ванда такая…

– Прекрати болтать, – нахмурилась Сандрелла. – Давай лучше займемся нашими делами. Для того, чтобы не получить настоящую пулю в лоб, ты, Берлуваджи, должен стать моим верным рабом. Ты знаешь, я слов на ветер не бросаю, – Сандрелла взяла его за лацканы пиджака. Их лица оказались так близко, что Джани не сдержался. Прижал ее к себе, зашептал:

– Сандрелла, Сандрелла, если бы ты знала, как я давно ждал этой минуты, как вожделел тебя все эти годы. Подари мне один поцелуй. Один.

Она расхохоталась. Подняла голову: «Целуй». А потом оттолкнула. Стала серьезной. Посмотрела на него с презрением. Отвернулась.

– Где Крайновский? – спросила у слуги.

– Повез девушку домой, как вы приказали, – ответил тот.

– Разве я отдавала такой приказ? – нахмурилась Сандрелла. – Верните Крайновского. Он нужен мне здесь.

– Рад слышать такие слова, ваша милость, – Вацлав подошел к Сандрелле, поклонился.

– Я вами недовольна, – сказала она, пристально глядя в его глаза. – Вы трижды промахнулись, Крайновский. Вы разбили мои любимые вазы. Что с вами случилось?

– Наверно, я разучился стрелять, – улыбнулся он. Они смотрели друг на друга испытующе. Ей хотелось видеть, как он страдает из-за того, что она выбрала Берлуваджи. Но в его взгляде она не увидела ни злости, ни ревности, ни обиды. Он улыбался. Улыбался так же снисходительно, как много лет назад улыбался Робертино Маури, когда вытаскивал ее из тюрьмы. Это сходство с покойным мужем рассердило Сандреллу.

– Где вы потеряли свое мастерство? – спросила она, поняв, что выдала себя. Голос слишком раздраженный. Нужно немедленно успокоиться. Немедленно.

Вацлав снисходительно улыбнулся:

– Вы забыли синьора, что я живу на острове счастья Шуазель. Там не так опасно, как здесь, в Тоскане, главное оружие туземцев – строгий взгляд и грозное слово.

– Вы его знаете? – Вацлав кивнул. – Скажите его нам.

– Го-ро-да-гар, – сделав выпад вперед, выкрикнул он. Глаза загорелись такой бешеной злобой, что Сандрелла испугалась. Испугалась из-за того, что играет с огнем. Она решила, будет лучше, если Вацлав немедленно уедет на свой остров и останется там навсегда. Она позаботится о том, чтобы он никогда оттуда не вернулся.

Сандрелла, выдержав паузу, спросила:

– Кто был вашим учителем?

– Океан, – улыбнулся Вацлав. Он заметил, как испугалась Сандрелла, и понял, что победил. Теперь она в его власти.

– Океан?! Вы шутите, Вацлав? – скривилась Сандрелла.

– Нет. Приезжайте на остров Шуазель и поймете, что я прав, – сказал он. – Шуазель удивительное место. Тот, кто побывал там однажды, обязательно вернется, чтобы еще раз насладиться красотой природы. Многие остаются там навсегда.

– Остаются там навсегда, – задумчиво проговорила Сандрелла. – Значит, мой сын вновь вернулся на остров! – лицо ее просияло. – Ответ найден. Рикардо увез ее на остров.

– Огорчу вас, синьора, – сказал с улыбкой Вацлав. – Рикардо на острове Шуазель нет. Думаю, он нашел себе другой, менее обитаемый островок. В океане их множество.

– В океане их множество, – повторила Сандрелла. Посмотрела на Джани, спросила с нежностью в голосе:

– Хотел бы ты, дорогой, отправиться на необитаемый остров?

– По-моему, остров, чудеснее чем наша Тоскана, трудно вообразить, – ответил он, поцеловав ее в щеку.

– Ты умница, Джани! – воскликнула Сандрелла. – С сегодняшнего дня мы будем считать Тоскану необитаемым островом! Господа, я вас всех отпускаю. Мы желаем остаться наедине.

Вацлав поклонился и быстро пошел прочь, проклиная Сандреллу. Ему хотелось поскорее сбросить наряд европейца и превратиться в первобытного человека, обитателя острова Шуазель. Он вспомнил бездонные глаза Оллы. Ночную прохладу джунглей и таинственный ритуал усмирения злых духов.

– Злые духи не оставят тебя до тех пор, пока ты не станешь другим, – наставляла его Олла. – Там за океаном, в твоей далекой стране, откуда приходят ураганы и цунами, люди не желают слышать слова, посылаемые нам с небес. Белые люди редко смотрят в небеса. Они ищут сокровища у себя под ногами, в земных недрах. Земных сокровищ мало. Их на всех не хватает. В людских сердцах поселяется зависть. Они враждуют, отнимают друг у друга жизни. Они не задумываются о том, что несметные богатства никого не сделали счастливым. Не гонись за тем, что может превратиться в прах. Помни о безграничной свободе, которую ты обрел здесь, на острове Шуазель. Ты сделал лишь несколько шагов к вершине познания. Не останавливайся на полпути.

– Не останавливайся, – повторил Вацлав. – Я разделаюсь с тобой, Сандрелла. Я сделаю все, чтобы Маури и Глория были счастливы. Я открою Рикардо тайну его рождения. И тогда… – Вацлав щелкнул языком, издав глухой звук, похожий на выстрел. Его подхватило эхо. – Тогда тебе, Сандрелла, придется несладко. Ты сама виновата, дорогая. Ты затеяла игру под названием вендетта…

Иржи вел машину молча, сосредоточенно глядя на дорогу. Он ни разу не посмотрел на Ванду, которая устроилась на заднем сидении. Дорога петляла между холмами, ныряла в тоннели, взлетала на ажурные опоры мостов и стремительно мчалась вниз. У Ванды захватывало дух. Она потихоньку ойкала, но сбавить скорость не просила. Иржи сам нажал на тормоза. Съехал на обочину. Заговорил, глядя на Ванду через зеркало дальнего вида:

– Хотели бы вы изменить свою жизнь?

– Нет. Я всем довольна. У меня отличная работа, много друзей, – улыбнулась она.

– А если бы на карту поставили вашу жизнь и сказали: выбирай, смерть или кардинальные изменения всего, к чему ты привыкла. Что бы вы стали делать, пани?

– Вы говорите загадками, Иржи, а я слишком взволнована, чтобы понять их тайный смысл, – призналась Ванда.

– Сандрелла приказала вас убить, – сказал он. Повернулся, направил на нее дуло пистолета. Ванда побледнела. Иржи улыбнулся. – Мне не хочется выполнять ее приказ. – Спрятал пистолет. – Я предлагаю вам бежать. Бежать вместе со мной на далекий остров. Там вам придется все начать с чистого листа, полностью изменить свою жизнь. Я понимаю, решиться на такой шаг непросто. Но… – он вновь взял пистолет в руки. – На карту поставлена ваша жизнь. Времени на раздумья у вас почти нет.

– Что будет с моей матерью? – спросила Ванда.

– Она не заметит вашего отсутствия, – улыбнулся он. – Ее будут опекать мои друзья. А я буду опекать вас. Надеюсь, вы не против?

– Вы спрашиваете, не против ли я стать подружкой убийцы, а я не знаю, что вам ответить, – проговорила Ванда, пристально глядя на него.

– Не стоит считать меня последним негодяем, пани, – сказал Иржи слишком резко. Бросил пистолет. Отвернулся. Несколько минут сидели молча.

Ванда думала о том, что напрасно его обидела. Он хочет спасти ей жизнь. Она должна принять его предложение, должна извиниться. Но она не может быть уверена в том, что он не убивал других людей. Жить под одной крышей с человеком, руки которого обагрены кровью, ужасно. Но еще ужаснее умирать в пятьдесят с небольшим.

– Простите, – прошептала Ванда, тронув Иржи за плечо.

– У нас еще будет время для исповедей, – сказала он, не поворачиваясь. – А сейчас нам пора. Тормоза у вашей машины исправны?

– Да.

– Прекрасно. Возьмите под сиденьем сверток. Переоденьтесь. Нужно, чтобы все было правдоподобно, – сказал он и завел мотор.

Машина выехала на дорогу. Ванде было ужасно неудобно стягивать с себя подвенечный наряд. Иржи поглядывал на нее в зеркало и улыбался. Ему нравилось рассерженное лицо Ванды, к которому прилипли пряди волос. Нравилось ее смущение от того, что посторонний человек видит ее обнаженное тело. Нравились ее смешные, неуклюжие движения и недовольное сопение. С каждой минутой он все больше убеждался в правильности принятого решения. Когда-нибудь Ванда узнает, что не он спасал ее от Сандреллы, а она его спасала.

Ванда завершила переодевание, когда машина пересекла виртуальную пограничную зону, разделяющую страны Евросоюза.

– Вы успели вовремя, – похвалил ее Иржи. – Через несколько километров у нас откажут тормоза. Наша машина столкнется с бензовозом, – он прибавил скорость. – Никто не уцелеет. В газетах появится статья об ужасной трагедии, в которой погибли молодожены. Правду будем знать только мы с вами, – Иржи подмигнул Ванде. – Боитесь?

– Нет, – ответила она. – Думаю, вы заранее все продумали. Иначе бы в вашем голосе не было столько уверенности. Одно мне непонятно, как мы попадем на этот остров?

– На вертолете, – сказал он. – В полночь нас будут ждать в условленном месте мои друзья. Правда, добираться туда нам придется пешком.

– Я с удовольствием разомнусь, – улыбнулась Ванда.

Иржи затормозил. Велел ей выйти. Вышел сам. Подтолкнул машину. Она медленно поехала вниз с горы. Иржи взял Ванду за руку, повел за собой в гору. Они сделали несколько шагов. Остановились, услышав скрежет тормозов и сильный взрыв. В небо взметнулось пламя.

– Бежим, – приказал Иржи. – Нас никто не должен видеть. Прячьтесь за деревьями.

Только теперь Ванда поняла, зачем Иржи приказал ей нарядиться в это странное тряпье цвета хаки.

– Мы с вами – главные герои боевика, – проговорила Ванда, когда они спрятались в зарослях кустарника.

– Все намного проще, – сказал Иржи, глядя мимо нее. – Мы – два безумца, решившие начать жизнь заново. Просто для того, чтобы вырваться из замкнутого круга привычного существования, нам пришлось разорвать его. Спасибо вам.

– За что? – искренне удивилась Ванда.

– Вы, моя польская пани, сами того не подозревая, подтолкнули меня к точке возврата, после которой начинаются необратимые процессы. Назад дороги нет. Есть только вперед.

Он поднялся, протянул ей руку ладонью вверх. Она положила на нее свою, подумав о том, что все происходит так, как нужно.

– Теперь, когда мы остались одни, без свидетелей, можно обсудить все детали нашего контракта, – сказала Сандрелла, усаживаясь в алое кресло невесты.

Джани сел напротив, в кресло жениха. Закинул ногу на ногу, побарабанил пальцами по столу, посмотрел на Сандреллу с неприязнью. Они вновь были злейшими врагами. Представление закончилось. Сандрелла помогла Джани избавиться от Ванды. Теперь он должен выполнить ее требования. Они могут быть любыми. Джани положил руки на колено.

– Ну, Сандрелла, я жду, – сказал он, буравя ее взглядом. Он знал, что она потребует у него права на владение Виллой-Паджио-алле-Мура.

Сандрелла поднялась, посмотрела на него с улыбкой. Он встал, зачем-то пригладил свои непослушные, торчавшие в разные стороны волосы. Сандрелла порывисто обняла его, поцеловала в губы. Джани был готов ко всему, только не к этому.

– Неужели я ей нравлюсь? – сердце подпрыгнуло вверх. Волна восторга захлестнула с головой. – Я пропал, пропал, – подумал Джани. – Нет, не пропал, а победил. Ведь если я ей нравлюсь, то…

Сандрелла с такой силой оттолкнула его, что он отрезвел.

– Разве эта женщина способна на любовь? – увидев ее искаженное злобой лицо, подумал он. – Я – безумец.

– Ты уже размечтался, как нам будет здорово вместе? Да, Берлуваджи? – он кивнул. Отнекиваться было бесполезно. Она видела блаженно-сладостное выражение его лица. Она торжествовала. Она смеялась над ним.

– Я убила тебя, Берлуваджи. Убила наповал, – она взяла его за лацканы пиджака. – Я еще раз убедилась в том, что все мужчины одинаковые. Все. Стоит их поманить ласковым взглядом, нежным словом, сладким поцелуем, и… они сразу же начинают мечтать о теплом гнездышке.

Джани хотел возразить, но Сандрелла не позволила ему открыть рта. Она крикнула:

– Я не желаю никого слушать! Я – вдова Робертино Маури, мне должна принадлежать вся Тоскана. Поэтому ты должен отказаться от своих владений и передать их мне. Принесите документы.

Сандрелла села в кресло. Джани сел напротив. Хотелось поскорее покончить со всеми формальностями и уехать.

– Прочти и подпиши, – приказала Сандрелла, когда секретарь положил перед Джани бумаги.

– Ты лишаешь меня всего, – покачал он головой, изучив документы.

– Я оставляю тебе главное – твою жизнь, – улыбнулась она.

Джани поставил свою подпись. Протянул бумаги Сандрелле.

– Моя мечта сбылась! – воскликнула она.

– Могу я поцеловать вас на прощание? – спросил Джани, зная, каким будет ответ Сандреллы. Не ошибся. Она подалась вперед, проговорила нежнейшим голосочком:

– Можешь получить пулю в лоб, если задержишься здесь еще на минуту.

– Чао, синьора, – Джани поклонился и быстро пошел прочь. На душе было скверно. Он только что отказался от фамильного замка. Несколько поколений Берлуваджи возделывали эту землю. Им принадлежали лучшие виноградники и оливковые рощи.

Джани чертыхнулся. Мысль о том, что одно из красивейших архитектурных сооружений Тосканы Вилла-Паджио-алле-Мура теперь будет принадлежать Сандрелле Маури, больно ударила в солнечное сплетение. Джани остановился, перевел дух. Было поздно жалеть о содеянном. Да, он, Джани Берлуваджи, предал всех. Это скверно, но не смертельно. Угрызения совести скоро пройдут. Он не склонен к долгому самобичеванию.

Джани остановился у ворот, посмотрел на старинное здание Виллы-Гарцони, обхватил голову руками, простонал:

– Мне так тошно от того, что я впервые предал не женщину, а память… Да, да, я предал память своих предков ради того, чтобы обладать женщиной. Стоит ли она этого? Скорее всего, нет, если поцелуй Сандреллы заставил меня забыть обо всем на свете. Какая глупая штука жизнь, особенно когда принадлежит глупцу…

Глория сидела на берегу моря и смотрела вдаль. Туда, где океан сливается с небом, где рождается новый день. Больше месяца они с Маури жили на острове Лакемба. Все это время Глорию не покидало странное чувство тревоги. По ночам ей снились улочки Кракова. Снились крокусы и маргаритки, выросшие в палисадниках. Глория не предполагала, что так сильно будет тосковать по Европе. Здесь, в царственном безмолвии, ей не хватало городского шума, который прежде выводил ее из состояния равновесия. Глория любила остров какой-то избирательной любовью. Она боялась признаться Рикардо в этом. Боялась разрушить иллюзию счастья, которой были окутаны их отношения. Глория видела, как изменяется Рикардо. Он, словно цветок, пробившийся через земную толщу, тянется к свету ее любви. Она не имела права совершать необдуманные поступки, поэтому она так много думала.

– Тоскуешь по Европе?

Глория вздрогнула. Она давно хотела услышать этот голос. Знала, что однажды случится чудо, и…

– Вацлав… – повернув голову, прошептала она. – Вацлав…

– Удивлена? – он сел рядом на песок.

– Нет, – призналась она. – Я знала, что наша с Маури безмятежность не безгранична. У нее есть свой предел от рассвета до заката.

– Ты изменилась, – сказал Вацлав, внимательно разглядывая Глорию.

– Я изменилась благодаря вам, пан Крайновский, – сказала она, приподняв вверх подбородок. – Зачем вы здесь?

– Соскучился, – ответил он. Она отвернулась. Сил не было видеть его так близко. Сил не было сдерживать свой порыв. Хотелось броситься ему на шею, прижаться к груди и затихнуть. Лучше не смотреть на него. Лучше говорить о другом, о другой…

– Скажи, ты все придумал про Гелену?

– Не все, – ответил он с улыбкой. – Правда, теперь я сам запутался, и не могу точно сказать, где истина, где ложь. Я свыкся с этой сказкой. Я благодарен ей за то, что она подарила мне польскую пани по имени… Глория Мировска.

– А ты подарил ее другому, – проговорила Глория, резко повернувшись к нему. В глазах столько злости, что Вацлаву стало холодно.

– Не сердись, – попросил он, взяв ее за руки. – Не сердись, пожалуйста. Я не мог поступить иначе…

Он не имел права посвящать Глорию во все хитросплетения своей жизни. Он не мог рассказать ей обо всех несбывшихся мечтах и неудачах, постигших его. О том, что он – плохой компаньон для юной барышни, у которой впереди долгая, интересная жизнь. В том, что у Глории будет долгая, интересная жизнь, он не сомневался. Вацлав должен был убедить Глорию в неизбежности всего произошедшего. Но он не знал с чего начать. В душе проснулось чувство сострадания. Захотелось прижать Глорию к груди, утешить. Но он не имел на это права. Она могла по-иному расценить его отеческий жест. Вацлав поднялся.

– Где Рикардо?

– Рыбачит, – ответила Глория, отвернувшись.

– Ты его любишь? Да?

Глория медленно повернула голову, посмотрела на Вацлава, улыбнулась:

– Вы желаете услышать правду?

– Ты его не любишь, – Вацлав покачал головой. – Это плохо. Очень плохо. Плохо для вас обоих, потому что… – Вацлав вновь опустился на песок, сказал тоном заговорщика:

– Синьора Сандрелла – мать Рикардо решила, что ты хочешь завладеть их состоянием. Она считает, что ты соблазнила Маури, чтобы отомстить ей за своего отца Джани Берлуваджи…

– Что за бред? – воскликнула Глория. Поднялась. – Я не видела отца так давно, что забыла его лицо. Он здесь ни при чем. Меня заманили на остров Шуазель вы, Вацлав Крайновсий. Вы толкнули меня в объятия к Рикардо. Вы втянули меня в какую-то чудовищную игру под названием вендетта, которую затеяла Сандрелла. Из-за вас я бросила дом, друзей, родных, стала островитянкой, изнывающей от тоски.

– Ох уж эти женщины, – рассмеялся Вацлав. – Они изнывают от безделья, – он поднялся. – Найдите себе дело, милочка моя. Плетите корзины. Ловите рыбу, сажайте цветы. Выучите язык туземцев. Пойте песни. Родите ребенка.

– Что? – Глория побледнела.

– Да, да, рождение ребенка – самое лучшее лекарство от скуки, – сказал Вацлав. – Когда появится малыш…

Глория не дослушала. Она побежала к воде. Нырнула в набежавшую волну, поплыла.

– Не заплывайте далеко, скоро начнется отлив! – крикнул Вацлав. Пошел вдоль берега. Он давно заметил Рикардо, стоящего за деревьями.

– Я ждал тебя, Вацлав, – пожав его руку, сказал Рикардо. – Как дела? Нас ищут?

– Пока нет, – улыбнулся Вацлав. – Сандрелле не до вас. Она вышла замуж за Джани Берлуваджи.

– Ты шутишь? – воскликнул Рикардо.

– Нет, мой дорогой. Я был свидетелем на церемонии. К счастью, убивать никого не пришлось. Пистолет дал осечку. Разбиты три вазы.

Рикардо рассмеялся:

– Синьора Сандрелла себе не изменяет. Думаю, весь этот фарс был устроен совсем по иному поводу. Она, наверняка, одурачила Берлуваджи, а заодно устранила всех нас. Тоскана теперь полностью принадлежит ей, Сандрелле Робертино Маури. Я – единственный прямой наследник. Теперь я…

– Ты не думал обзавестись детьми? – спросил его Вацлав так, словно это был главный вопрос, ради которого он затеял этот разговор.

– Нет, – Рикардо ответил слишком резко. Глаза заблестели. Лицо побагровело.

– Какие-то проблемы? – Вацлав хотел обнять его за плечи. Рикардо отстранился. Сказал, глядя исподлобья:

– Самая большая наша проблема, синьора Сандрелла. Она заставляет нас ненавидеть друг друга. Я устал играть роль палача.

– Ты влюбился! – воскликнул Вацлав. – Я рад за тебя, сынок. Глория немного диковата, но со временем это пройдет. Думаю, вам нужно слетать в Европу. Мне кажется, она заскучала здесь.

– Заскучала, – подтвердил Рикардо, глядя на вышедшую из воды Глорию. Она отжала волосы, помахала рукой, подходить не стала.

– Завтра я пришлю за вами лодку, – сказал Вацлав. Пожал Рикардо руку, ушел.

– Что ему было нужно? – спросила Глория, когда Рикардо подошел к ней.

– Он хочет, чтобы мы ненадолго слетали в Краков, – поцеловав ее в щеку, ответил он.

– В Краков! – Глория прижала ладони к груди. – О, Рикардо, как это чудесно. Я не решалась тебе сказать, что соскучилась по маме. Как думаешь, наше путешествие будет безопасным?

– Да, – улыбнулся он, – иначе я бы тебя ни за что не отпустил.

Глория прижалась к нему, прошептала:

– Завтра на рассвете мы покинем остров и…

– Перенесемся в мир контрастов, чтобы понять, что же нам на самом деле нужно, – договорил за нее Рикардо.

– Что же нам на самом деле нужно, – повторила она.

Глория и Рикардо проснулись с первыми лучами солнца. Лодка уже ждала их в условленном месте. Рикардо подал Глории сумку, оттолкнул лодку от берега.

– Я останусь здесь, – ответил он на ее немой вопрос, застывший в широко раскрытых глазах. – Так будет лучше. Так будет правильней. Мне нечего делать та-а-м, – он махнул рукой, улыбнулся. – Мое место здесь. Лакемба – мой дом. Станет ли он твоим? Покажет время.

Туземец налег на весла.

– Я вернусь! – крикнула Глория.

– Он не станет воспринимать твои слова всерьез, чтобы потом, когда ты его забудешь, не тосковать по тебе, – сказал туземец, не поворачивая головы.

– Откуда ты знаешь? – спросила Глория, обескураженная этим откровением.

– Чувствую, – ответил он, посмотрев ей в глаза. Глория не выдержала его взгляда. Он был слишком пристальным, слишком осуждающим, слишком всезнающим, словно все мысли и чувства Глории были известны этому человеку.

– Тебя ждут большие испытания там, на материке, – сказал туземец и отвернулся. – Тебе будет очень-очень одиноко и страшно. Но ничего изменить нельзя. Ты должна пройти этот нелегкий путь. Только так ты поймешь, что такое настоящее счастье, настоящая любовь. Только так ты обретешь их.

– Ты можешь мне объяснить, зачем меня вырвали из привычного мира и привезли сюда, на остров? – спросила Глория, наблюдая за ловкими движениями туземца. – Зачем я должна проходить через испытания, страдания и боль?

– Ис-пы-та-ния – это удел всех людей, – ответил туземец. Повернул голову, подмигнул Глории. – Тебе повезло. Ты увидела другой мир. Более совершенный, более прекрасный, более чистый. Этот удивительный мир может стать твоим. Помни, Маури будет ждать тебя много-много лун. А ты будешь думать много-много ночей, чтобы… – он не договорил.

Лодка уткнулась в причал. Глорию окружили островитяне. Они надели ей на шею гирлянду из разноцветных цветов, затянули свою любимую песню.

До последней минуты Глория надеялась, что Маури войдет в самолет, сядет рядом. У нее сразу станет светлее на душе, потому что все будет по-старому. Правда, Глория сама не знала, хочет ли она, чтобы все было по-старому. Хочет ли она быть вместе с Рикардо, делить с ним радости и печали, жить в любви и согласии. Очарование, внезапно нахлынувшее на нее, так же внезапно исчезло. Солнышко спряталось за тучи. Предчувствие грозы пугало Глорию. Ей нужно было с кем-то поделиться своими переживаниями. Здесь на острове было не с кем. Поэтому она летит в Краков, к маме. Она поймет, поддержит, поможет принять верное решение…

Еще издали Глории показалось, что дом заброшен. Сердце екнуло. Она ускорила шаг. Так и есть: палисадник зарос травой. Почтовый ящик переполнен. Глория вошла в дом. Было не похоже, что пани Ванда собиралась надолго уезжать. На столе хлеб. На плите кастрюля с супом. На журнальном столике раскрытая записная книжка. Глория заглянула в нее. Прочла последнюю запись, сделанную ровным почерком матери.

«Подстричь газон. Навестить Аманду. Записаться к парикмахеру». Посмотрела на дату. Восемнадцатое мая. А сегодня уже десятое июня.

Глория пошла в гараж. Машины нет. Позвонила Аманде.

– Привет, – сказала как можно нежнее.

– Глория! Лори, дорогая, как я рада тебя слышать! – обрадовалась Аманда. – Ты уже сдала все экзамены? Надеюсь все на отлично? Мы с Вандой за тебя держали кулачки. Мы знали, что ты у нас умница. Когда приедешь? Мы тебя ждем.

– Мама у тебя? – спросила Глория, не очень доверяя Аманде.

– Была, – ответила Аманда. – Уехала пару минут назад. Она привезла мне ландыши и мой любимый малиновый мусс. Когда ты приедешь?

– Завтра, – ответила Глория.

– Буду ждать, – пропела Аманда. Раздались короткие гудки.

Глория повесила трубку. Села в кресло. Решила, если Аманда сказала правду, то Ванда приедет домой через пару часов. Если нет, нужно будет что-то предпринимать. Что? Глория пока не знала. Она устала после долгого перелета и плохо соображала. Не было сил дойти до дивана. Глория уснула в кресле возле телефона.

Ей привиделся странный сон, главной героиней которого была пани Ванда. Она поливала стреловидные цветы и пела песню туземцев про дивный остров любви, на который ей посчастливилось попасть.

– Не думайте, что я умерла, – шепнула Ванда, нагнувшись над цветами. – Скажите Лори, чтобы ждала вестей…

– Мама, где ты? – крикнула Глория и проснулась.

За окном сгустился сумрак. В окно заглядывала луна. Здесь, в Кракове она показалась Глории далекой, чухой, холодной, похожей на кусок льда. Там, на острове Лакемба луна была другой. Она напоминала улыбающееся солнце, прикрывшее свой лик вуалью, чтобы не ослеплять желающих посмотреть ему в глаза. Они с Рикардо не пропустили ни один закат. Они вместе любовались лунными восходами. Они видели, как луна выныривает из пенных волн, как ее светом озаряется горизонт, словно за ним не край океана, а огромный город, в котором разом зажглись все фонари и иллюминация.

Сегодня Глория пропустила лунный восход. А Рикардо? Глория вздохнула. Она знала, что он не станет менять привычный ритм жизни островитянина. А вот ей придется все начинать сначала. Она поднялась, пошла на кухню. Выбросила испорченную еду, вымыла посуду. Распахнула окно, села на подоконник. Посмотрела на холодную луну, спросила:

– Как ты думаешь, он скучает без меня?

– Да, – послышалось в ответ.

Глории показалось, что луна улыбнулась.

– Почему ты остался на острове? – спросил Вацлав, подойдя к хижине, на пороге которой сидел Рикардо.

– Решил вам больше не мешать, – ответил Рикардо, глядя мимо него. – Она должна быть с тобой, а не со мной.

– Я для нее слишком стар, – Вацлав сел рядом, обнял Рикардо за плечи. – Теперь, когда все складывается не так, как предполагалось изначально, я должен открыть тебе тайну.

– Давай лучше помолчим, – предложил Рикардо, наблюдая за луной.

– Ты можешь молчать, мой мальчик. Говорить буду я, – улыбнулся Вацлав. – Мое настоящее имя Антонио Парцелли. Я родом из Тосканы. Мы с Сандреллой росли вместе. Она мечтала стать богатой синьорой. Она была уверена, что когда-нибудь ей будет принадлежать вся Тоскана, а не только маленькая ферма Пьяца, расположенная на самом высоком холме. Сандрелла строила планы. Я их одобрял, поддерживал ее, как мог. Я был уверен, что Сандрелла станет моей женой. Но… – Вацлав усмехнулся. – Сандрелле я был нужен для другого. Я должен был стать отцом ее ребенка…

Рикардо резко повернул голову. В глазах удивление и раздражение одновременно. Вацлав запел неаполитанскую песенку, любимую песню Сандреллы, колыбельную, которой она баюкала маленького Рикардо.

– Я до сих пор обожаю эту безумную сеньору Сандреллу, малышку Синдереллу. Я до сих пор готов ради нее на безрассудства, – сказал он, оборвав песню.

– Ты лжешь, Крайновский, – сказал Рикардо не очень уверенно.

– Я впервые говорю правду, сынок, – глядя в глаза Рикардо, проговорил Вацлав. – Сандрелла сумела убедить бездетного Робертино Маури, что ты – его сын. А мне она приказала исчезнуть. Я стал скитальцем. Каких только имен у меня не было, пока я, наконец-то, не стал Вацлавом Крайновским. Когда умер Робертино Маури, в моей душе вновь зажегся огонек надежды, но… продолжение тебе известно.

– Известно, – сказал Рикардо. – Но мне известно еще кое-что.

– Интересно, – Вацлав оживился.

Рикардо повернул голову к океану, заговорил негромко:

– Перед смертью отец позвал меня к себе, поцеловал, прошептал мне на ухо:

– Рикардо, сынок не верь никому, кто скажет тебе, что ты не сын Маури. Ты – Маури по рождению и по крови. Все мое богатство принадлежит тебе. Тебе, а не Сандрелле. Запомни это…

Тогда меня его слова удивили. Я спросил у матери, что все это значит? Она рассмеялась как-то неправдоподобно, сказала:

– Люди болтают всякое. Я молода, красива, полна сил. От меня сходят с ума сотни мужчин. Многие, не добившись моей благосклонности, пытаются очернить мое доброе имя. Я счастлива, что Робертино не верит ни одной из сплетен. Он умнейший, добрейший, порядочнейший человек. Я любила, люблю и буду любить его одного, – Рикардо повернул голову, посмотрел на Вацлава. – Я выполняю предсмертную волю отца. Я не верю ни одному твоему слову.

– Это твое право, – улыбнулся Вацлав. – Я раскрыл тебе нашу тайну для того, чтобы ты понял, я не стану мешать тебе. Если Глория вернется, я исчезну. Я вновь стану итальянцем со звучным именем Антонио Парцелли. Поселюсь на ферме Пьяца, если Сандрелла не будет против.

– Ты думаешь, Глория вернется? – спросил Рикардо.

– Рикардо, ты прожил на острове Шуазель десять лет, тебе ли не знать ответ на этот вопрос? – улыбнулся Вацлав.

– Я хочу, чтобы она вернулась, – сказал Рикардо, разглядывая лунный диск. – Но одного моего желания мало. Нужно еще и ее желание. Ее стремление ко мне. Только тогда произойдет соединение, единение наших душ.

– Только тогда, – повторил Вацлав, думая о Сандрелле. Он хотел увидеть ее здесь, среди тропической растительности и буйства красок. Он хотел подарить ей бирюзовую прозрачность океана, весь этот безграничный простор, от которого захватывает сердце. Но… у синьоры Сандреллы Маури были другие желания.

Вацлав поднялся, пожал руку Рикардо, пошел к берегу. Отлив был таким сильным, что от острова к острову можно было дойти не замочив ног…

Ванда долго не решалась позвонить в Краков. Не хотелось слушать глухую пустоту телефонного пространства. Иржи считал, что она зря себя изводит, потому что Глория забыла обо всем от счастья. Рикардо Маури красавец. Быть рядом с таким мужчиной – мечта каждой девушки. Ванда не разубеждала его. Не вступала в полемику. Зачем? Достаточно того, что она знает свою дочь. Глория – не любая. Она – особенная, поэтому так неспокойно на сердце у Ванды. Ее переживания, ее предчувствия Иржи не сможет понять. У него никогда не было семьи, детей. Он всю жизнь выполнял чьи-то приказы. Он никого не жалел, не любил, не ценил. Он не знает, что такое пуповина родства, которую невозможно перерезать. А она, Ванда чувствует, что с Глорией происходит что-то неладное. Она знает, что нужна дочери, поэтому ее так тянет домой, в Краков.

Ванда посмотрела на часы. Полночь. Решилась. Набрала номер телефона. На том конце сразу ответили.

– Алло, алло, я вас слушаю, – голос Глории взволнованный. Она ждет, что скажет позвонивший.

– Лори, это я, – сказала Ванда, комок подкатился к горлу. Слезы брызнули из глаз. Ванда не плакала так давно, что испугалась.

– Ма-ма, ма-моч-ка, – голос Глории дрогнул. Она тоже расплакалась. – Мама, где ты? С тобой все в порядке?

– Да-да, – вытирая слезы, проговорила Ванда. – Все хорошо. Я в безопасности. Мне пришлось исчезнуть, чтобы остаться жить. Синьора Сандрелла заставила меня дать Джани Берлуваджи развод, чтобы выйти за него замуж. Ей не нужны лишние наследники и претенденты на несметные богатства, принадлежащие семье Берлуваджи. Если бы не один очень хороший человек, который спас меня, то наша история могла бы закончиться по-иному. Моего спасителя зовут Иржи Лулео. Он увез меня на далекий вулканический остров в Атлантическом океане, – скороговоркой выпалила Ванда. – Некоторые части острова, покрытые лавой, так похожи на марсианскую поверхность, что кажется, мы живем в другом мире.

– Где этот мир? Что это за остров? – воскликнула Глория.

– Это Исландия, – ответила Ванда, хотя Иржи строго-настрого запретил ей говорить об этом по телефону. – Расскажи, как ты? Почему ты вернулась?

– Мне нужно разобраться в своих чувствах, – ответила Глория. – Все чересчур стремительно в наших с Рикардо отношениях, я боюсь, что…

– Ты его не любишь, – выдохнула Ванда.

– Я не знаю, что такое любовь, мама, – призналась Глория. – Какой она должна быть, чтобы потом не терзаться и не мучиться?

– Я тоже об этом думаю, дорогая, – сказала Ванда.

– Когда ты приедешь, мама? – спросила Глория. – Без тебя так пусто в нашем доме.

– Я постараюсь скоро приехать, – прошептала Ванда. Слезы вновь полились по ее щекам. – А ты надолго?

– Не знаю, – ответила Глория. – Я хочу дождаться тебя, мама.

– Ты звонила Аманде?

– Да. Она сказала, что ты была у нее сегодня. А меня она поздравила с успешной сдачей экзаменов, – сказала Глория. Ванда рассмеялась.

– Навести ее, Лори.

– Хорошо. Я съезжу к ней завтра, – пообещала Глория. – Не грусти там на своем Марсе. Я люблю тебя, мамочка.

– И я тебя, дорогая, – проговорила Ванда. На душе стало радостно и легко. Она вышла из комнаты.

– Какое удивительное перевоплощение! Моя грустная, неразговорчивая пани помолодела лет на двадцать. Глаза сияют, щеки разрумянились. Неужели, Краков ответил? – воскликнул Иржи.

– Да. Глория вернулась домой, – сообщила Ванда.

– Тогда, нам нужно ехать туда, – сказал Иржи.

– Ты шутишь? – спросила Ванда растерянно.

– Я говорю совершенно серьезно, моя ясноокая пани. Я же вижу, как здесь, в Исландии ты превращаешься в Ванта-Иокуль.

– Кто это? – испугалась Ванда.

– Это самая большая ледяная равнина, – улыбнулся Иржи.

– Скажи, Иржи, ты тоже здесь скучаешь? – спросила Ванда.

– Да, – признался он. – Я привык к другому ритму жизни. Мне сложно перестраиваться.

– Ты хочешь вернуться к старому? – голос Ванды дрогнул.

–Я хочу вернуться в Европу, – обняв ее, ответил он. – Я хочу вернуться с тобой, в твой дом, если ты не против приютить меня.

– Я не против, – сказала она. – Мне хочется домой, в свой привычный мир.

– Мне кажется, нас тянет обратно та же сила, которая заставляет птиц лететь через моря и горы в то место, где они родились, – проговорил Иржи задумчиво.

– В то место, где они были счастливы и любимы, – добавила Ванда.

Иржи улыбнулся. Он не стал говорить Ванде, что вернуться им разрешила Сандрелла. Она щедро оплатила работу Иржи. Деньги лежат в Швейцарском банке. Он может забрать их в любое время. Он может поселиться там, где захочет. Сандрелла дала Иржи новое задание: присматривать за пани Вандой и ее дочерью, и докладывать обо всех сюрпризах, которые они собираются ей преподнести.

Иржи согласился, зная, что со стороны Ванды сюрпризов не будет. Она – слишком неискушенный во зле человек. Но говорить об этом Сандрелле он не стал. Он сказал ей то, что она желала услышать:

– Пока я жив, никто не посмеет навредить вам, синьора Маури. Можете быть спокойной за свои миллионы.

Сандрелла его похвалила, сказала, что рассчитывает на его преданность и верность. Значит, Иржи в безопасности. В относительной безопасности, потому что в жизни любого человека всегда есть степень риска. Всегда…

Ванда и Глория не могли насмотреться друг на друга, не могли наговориться. Они никогда так надолго не расставались прежде. Хотя обе понимали, что расстаться когда-нибудь придется. Должны же у Глории быть своя семья, свой дом. Ванда надеялась, что дом у Глории будет неподалеку, и она сможет воспитывать внуков. Ей хотелось, чтобы у Глории было много детей. Она знала, Глория станет отличной матерью.

А Глория так устала от перемен, что с удовольствием прожила бы всю жизнь рядом с матерью, в этом небольшом доме на окраине города. Она с радостью сажала бы цветы, слушала мамины наставления, и ни о чем не думала. Но мысли не давали ей покоя. Они закручивались в спираль, создавая причудливые лабиринты, из которых не было выхода.

Безвыходность, безысходность пугали Глорию. Но она не осмеливалась сказать матери об этом. Верила, только Всевышней поможет найти верное решение, выведет из лабиринта. Ему известно все. В Его книге записаны все дни, предназначенные для каждого человека. Мы не всегда это понимаем. Порой наша поспешность вредит нам самим, отдаляет от заветной цели, – размышляла Глория, стараясь не спешить, а Ванде, наоборот, хотелось поскорее, вернуть все, на свои места.

– Хорошо, что все позади! – восклицала она. – Как я счастлива, что завтра все будет по-старому!

Глория улыбалась. Ванда все больше напоминала ей бабушку Аманду.

– Неужели, я тоже когда-нибудь буду радоваться монотонности и серости жизни? – думала она. Эти мысли ее пугали.

– Все будет по-старому, кроме нового человека по имени Иржи, – сказала Глория, наблюдая за тем, как Ванда переставляет статуэтки на комоде. – Ты познакомишь нас?

– Да. Но не сразу, – Ванда смутилась. – Понимаешь, он… уехал по делам в Австрию или Швейцарию. Я точно не поняла, куда.

– И когда он вернется, ты тоже не знаешь, – рассмеялась Глория. – Это очень в твоем духе, мамочка. Я рада, что холодные ветры Исландии не причинили тебе вреда. Пани Ванда Берлуваджи осталась собой.

– Я уже не Берлуваджи, – сказала Ванда. – Меня заставили подписать документы, запрещающие носить эту фамилию. Теперь я вновь Ванда Тышкевич, – она села в кресло, посмотрела на деревянную фигурку. – Наверно, я зря так долго не давала тебе развод, Джани. Зря так упорно держалась за нить надежды, похожую на паутинку. Хотя… – она щелкнула деревянного человечка по носу, рассмеялась. – Благодаря вам, синьор Берлуваджи, все складывается так, как нужно!

– Так, как нужно, – повторила Глория и улыбнулась. Ей вспомнился маленький остров Лакемба, негромкая мелодия, которую наигрывал Рикардо. Сердце дрогнуло, словно струна тимары, и на миг замолчало. Глории почудилось, что она летит вниз с огромной высоты. Еще мгновение, и… ничего не происходит. Она просто опускается на стул напротив матери. Она дома, в Кракове.

Иржи Лулео вновь появился в жизни пани Ванды тогда, когда она перестала о нем думать. Когда она уверила себя, что все это ей пригрезилось, чтобы она научилась воспринимать действительность по-иному, чтобы не придавала такого большого значения материальным благам, без которых можно прожить.

Ванда занялась благотворительностью. Ей доставляло удовольствие одаривать людей. Раз в месяц она устраивала благотворительные аукционы, на которые собирался весь Краков. На одном из аукционов к ней подошел Иржи. Обнял, поцеловал в щеку. Шепнул:

– Я ужасно без тебя скучал. А ты?

Она пожала плечами, готовясь произнести обвинительную тираду в его адрес. Не успела. Иржи взял ее под локоток, сказал:

– Приглашаю тебя на прогулку. Мне не терпится показать тебе дом, который я купил. Думаю, нам будет хорошо там, Ванда. Знаю, ты сердишься. Вижу это по твоим глазам, – перешел на шепот. – Мне нужно было время, чтобы восстановить документы. Я должен был объяснить свое чудесное воскресение после автомобильной катастрофы.

– Странно, что меня никто не потерял, – сказала Ванда, покачав головой.

– Тебя было некому разыскивать, – напомнил Иржи. – Аманда верила, что ты дома. Глория жила в райском местечке, название которого не знала даже ты.

– Я и сейчас его не знаю, – соврала Ванда. Ей показалось, что Иржи хочет выведать у нее что-то важное, поэтому так внезапно появился в Кракове.

– Если он здесь, значит, что-то изменилось, – решила Ванда. – Значит, следует быть внимательней.

– Ты опасная женщина, – сказал Иржи, разглядывая Ванду.

– Не опаснее твоей хозяйки, – парировала она. – Можешь передать ей, что Глория никуда из Кракова уезжать не собирается, что ей не нужны несметные богатства Берлуваджи. Да, еще скажи своей синьоре, что моя дочь не желает видеть ее сына. У нее новая, полная романтики и приключений жизнь, в которой нет места ненависти, коварству и злорадству.

Ванда хотела уйти. Иржи удержал ее.

– Знай, все, что я говорил тебе в Исландии, правда.

– Охотно верю, – проговорила Ванда, отвернувшись. – А моя правда в том, что мне нужно время, чтобы все переосмыслить.

– Я тебя не тороплю, – сказал Иржи с улыбкой. – Я даже рад, что все у нас складывается так, а не иначе. Я готов ждать столько, сколько потребуется. Я готов быть твоей тенью.

– Моим телохранителем, – Ванда повернула голову, смерила его холодным взглядом. – Тебе нравится такая служба, Иржи?

– Мне нравится наша дружба, – сказал он.

– Наша не дружба, – нахмурилась Ванда. – Ты забыл, что мы – враги?

– Это ты забыла о том, что мы – союзники, – улыбнулся Иржи.

– Если отбросить приставку «со», то получится, что мы – узники, – проговорила Ванда задумчиво. – Тебе нужны узы, кандалы, цепи?

– Мне нужна ты.

– Зачем? – Ванда смотрела на него исподлобья.

– Возможно, это любовь, – ответил он. – Проверим.

– Каким образом? – брови Ванды взлетели вверх.

– Позволь поухаживать за тобой. Забудь про свой житейский опыт, про свой возраст. Представь, что тебе восемнадцать, и… – сказал Иржи.

– Нет, – резко сказала Ванда. – Я не желаю играть ни в какие игры. Я – зрелая, умудреная опытом женщина. Хочешь ухаживать, ухаживай. Не хочешь…

– Хочу, – сказал Иржи, улыбнувшись. – Завтра приглашаю тебя в театр. Ты любишь оперетту?

– Я ее обожаю, – Ванда рассмеялась. Протянула ему руку. – До завтра.

– До завтра, – поцеловав ее руку, сказал Иржи.

Ванда долго выбирала наряд для похода в театр. Глория молча за ней наблюдала. Наконец, решилась спросить, для кого она так наряжается. Ванда посмотрела на дочь, проговорила растерянно:

– Кажется, в моей жизни наступают перемены. Вчера мы встречались с Иржи Лулео, – Ванда присела на край дивана. – Я стараюсь не верить ему, но у меня ничего не выходит. Невидимая пружина толкает меня в его объятия, – посмотрела на Глорию. – Ты меня осуждаешь, Лори?

– Конечно, нет, – улыбнулась Глория. – Мне хочется верить, что твой Иржи – хороший человек.

– Я не знаю, какой он, – вздохнула Ванда. – Вначале он меня очаровал. Я даже подумала, что мы могли бы стать идеальной парой, если бы он не ухаживал за Амандой.

– Он ухаживал за бабушкой? О, это ужасно, – простонала Глория.

– Нет, нет, милая, – поспешила успокоить ее Ванда. – Это я подумала, что он влюблен в Аманду. А на самом деле Аманда ему нужна была, чтобы выследить меня. Иржи выполнял приказ Сандреллы Маури. Ему нужно было привезти меня в Италию. А потом он уговорил меня убежать в Исландию, где марсианские пейзажи и ледники, сползающие в море, – Ванда вздохнула. – Я боюсь ему верить. Боюсь…

В дверь позвонили. Ванда поднялась, подмигнула дочери:

– А вот и наш долгожданный Иржи. Наконец-то, я вас познакомлю.

Глория и Иржи пожали друг другу руки, обменялись изучающими взглядами. Глории Иржи не понравился. В его облике было что-то отталкивающее, несмотря на все его очарование. Глаза у Иржи были холодными, пустыми. Взгляд – колючим. Глория не любила, когда люди так смотрят, когда улыбаясь не улыбаются, а лишь делают вид, что рады встрече. Глория была знакомству не рада.

А Иржи был рад. Глория ему понравилась. Понравилась так, как не нравилась прежде ни одна женщина. В этой маленькой пани было что-то неуловимо-загадочное. Иржи захотелось взять в ладони ее милое округлое личико с аккуратным носиком и поцеловать ее в пухлые алые губки. Строгий взгляд больших, широко распахнутых глаз, не позволил Иржи перейти грань разумного. Он вспомнил, что пришел сюда к другой пани. Улыбнулся:

– Глория, хотите поехать с нами? – Он предчувствовал ответ.

– Нет, – сказала она, глядя в его глаза. – Я не люблю лицедейство ни в жизни, ни на сцене.

– Браво, малышка! – мысленно воскликнул Иржи. Поклонился, вышел за дверь.

– Твоя дочь всегда такая строгая, или это приступ ревности? – спросил он, когда Ванда уселась в машину.

– Всегда, – ответила Ванда. – А ты всегда так бесцеремонен?

– Всегда, – рассмеялся Иржи. – Я вижу, искра ревности вспыхнула не у девочки, а у ее мамы.

– Глория не ребенок, – сказала Ванда раздраженно. – Но у тебя нет никаких шансов ее обольстить.

– А вдруг я ей уже приглянулся? – Иржи посмотрел на рассерженное лицо Ванды.

– Останови машину, – приказала она. – Мне противно видеть рядом такого…

Она не договорила. Иржи резко затормозил, съехал на обочину, порывисто обнял Ванду. У нее перехватило дыхание.

– Что ты делаешь? – простонала она. – Пусти…

– Я объясняюсь тебе в любви, – прошептала он. Припал губами к ее губам. Поцелуй был слишком долгим, слишком страстным, слишком неожиданным. Он оглушил Ванду. А потом стало тихо-тихо. В этой тишине громом прозвучали слова Иржи:

Конец ознакомительного фрагмента.