Глава 2
Дом на берегу в стиле модерн был построен с размахом, но без учета прибрежного местоположения. Белый волнорез уходил далеко в стоячую, заросшую водорослями бухту, при этом до ближайшего песчаного пляжа было не менее двух миль. Привязанная к волнорезу, на воде покачивалась двадцатифутовая рыбачья лодка. Дом арендовали у некой сомнительной личности из Нового Орлеана: срок – три месяца, оплата наличными, никаких вопросов. Его временно использовали как убежище, потайное местечко, где при необходимости мог переночевать кое-кто из весьма важных людей.
На террасе, нависавшей высоко над водой, четыре джентльмена коротали время за выпивкой и беседой в ожидании гостя. Хотя в сфере бизнеса они обычно были непримиримыми врагами, сегодня эти мужчины сыграли партию в гольф, после чего насладились креветками и устрицами на гриле. Теперь вот сидели и выпивали, глядя на черную воду далеко внизу. Им было ненавистно то, что приходится терять вечер пятницы здесь, на побережье залива, вдали от своих семей.
Но именно здесь назревало предприятие жизненной важности, оно требовало временного перемирия и делало пребывание на побережье едва ли не приятным. Все четверо были представителями советов директоров больших частных корпораций. Активы каждой из этих корпораций, игравших огромную роль на Нью-йоркской фондовой бирже, превышали 500 миллионов долларов. Наименее крупная из них в прошлом году провернула сделки на шестьсот миллионов, самая крупная – на миллиард. Все они имели рекордные прибыли, огромные дивиденды, счастливых держателей акций и советы директоров, зарабатывавших своей деятельностью миллионы.
Каждая представляла собой некий конгломерат различных дочерних подразделений, которые давали солидную прибавку к бюджету; назывались они весьма невыразительно, к примеру, «Трелко» или «Смит Грир», для того чтобы отвлечь общественное внимание от того факта, что на самом деле выходили за рамки обычных компаний, торгующих табаком. Каждая из этих компаний, составлявших Большую четверку, как называли ее в финансовых кругах, вела свое происхождение от табачных брокеров, еще в XIX веке обосновавшихся в Каролине и Виргинии. Они делали сигареты – на долю этих четырех корпораций приходилось девяносто восемь процентов всех сигарет, продававшихся в Соединенных Штатах и Канаде. Производили они также кукурузные хлопья и краску для волос, но, копнув глубже, нетрудно было обнаружить, что основную прибыль давали им сигареты. Фирмы сливались, меняли названия, предпринимали всевозможные усилия, чтобы обелить себя в глазах общественности, но часть потребителей, врачи и даже политики подвергали Большую четверку обструкции и поливали ее грязью.
А теперь за них принялись адвокаты и родственники умерших от рака легких. Стали утверждать, что их продукция является причиной рака легких, и требовать от них огромные денежные компенсации. Уже состоялось шестнадцать процессов, Большая четверка табакопроизводителей выиграла их все, но давление росло. Стоит суду присяжных присудить какой-нибудь вдове несколько миллионов, и плотина будет прорвана. Судебные обвинители станут неуправляемы, раззвонят повсюду, что есть прецедент, и будут подбивать курильщиков и родственников умерших курильщиков возбуждать все новые и новые дела.
Обычно эти мужчины говорили на другие темы, но сейчас виски развязало им языки. Они исходили злобой. Опершись на перила террасы и глядя на воду, они на чем свет ругали адвокатов и американское гражданское право. Каждая из компаний тратила миллионы на подкуп неких людей в Вашингтоне, пытавшихся инициировать пересмотр гражданского законодательства, с тем чтобы корпорации, подобные этим табачным монстрам, оказались освобожденными от судебной ответственности. Требовался щит, способный оградить их от нападок предполагаемых жертв. Но пока ничего не получалось. И вот они маются здесь, в этом захудалом Миссисипи, в ожидании очередного процесса.
Для борьбы с возросшим давлением со стороны судов Большая четверка создала общий денежный фонд, который назывался просто Фондом. Он не имел официального статуса, никому не был подотчетен. Его как бы и не существовало вовсе. Предназначался он для применения самых радикальных мер: чтобы нанимать самых лучших и наименее щепетильных адвокатов, самых ловких экспертов и консультантов – наиболее изощренных в подборе присяжных. Полномочия тех, кто распоряжался Фондом, были безграничны. Одержав шестнадцать побед в суде, они почти обрели уверенность, что Фонд всесилен. Каждая компания отстегивала в Фонд ежегодно по три миллиона и «водила» эти деньги по счетам до тех пор, пока они, не оставив никаких следов, не оседали в Фонде. Ни один бухгалтер, ни один аудитор, ни один распорядитель ни разу не «поймал» этих «левых» денег.
Управлял Фондом Рэнкин Фитч – человек, которого они дружно презирали, но к которому тем не менее прислушивались. При необходимости они даже повиновались ему. Сейчас они ждали именно его, собравшись по первому его зову. Они вообще расходились и собирались по его команде. Покуда он выигрывал дела, они, смиряя гордыню, оставались у него на побегушках. Фитч без потерь вывел их уже из восьми процессов. Кроме того, в двух разбирательствах он инсценировал процессуальные нарушения, что, разумеется, было недоказуемо.
На террасе появился помощник с подносом, он принес коктейли, смешанные в соответствии со вкусом каждого из присутствующих. Едва мужчины успели поднять стаканы, как кто-то произнес: «Фитч приехал». Как по команде все четверо быстро опорожнили стаканы с крепкими напитками, поставили их на стол и перешли внутрь берлоги, пока Хосе парковал машину перед парадным входом. Помощник принес Фитчу минеральную воду без льда – тот не пил, хотя в былые годы осушил целую реку спиртного. Фитч не стал благодарить помощника, он даже не заметил его присутствия; пройдя к ложному камину, он остановился там, ожидая, пока все четверо рассядутся вокруг него на диванах. Еще один помощник отважился приблизиться к нему с тарелкой оставшихся жареных креветок и устриц, но Фитч сделал ему знак убираться. Ходили слухи, что иногда он все же ест, но никому не удавалось застать его за этим процессом. Результат был налицо: толстая, колышущаяся грудь и смазанная линия талии, обвисший подбородок под эспаньолкой, грузность фигуры. При этом Фитч одевался в темные костюмы, никогда не расстегивал на людях пиджак и умел носить свою тушу с непередаваемой важностью.
– Краткая информация, – произнес он, сочтя, что дал достаточно времени боссам, чтобы устроиться. – Команда работает без перерывов, включая и выходные. В настоящий момент отбираются кандидаты в присяжные. Состав защитников уже определен. Свидетели проинструктированы, все эксперты на месте. Никаких неожиданных осложнений пока не возникло.
Наступила пауза, длившаяся ровно столько, сколько было необходимо, чтобы убедиться, что Фитч пока закончил.
– А как насчет присяжных? – спросил Д. Мартин Дженкл, самый нервный из компании. Он возглавлял «Ю. таб.», так прежде называлась фирма «Юнион табако», до того как ее переименовали в «Пинекс» в соответствии с рекомендацией маркетингового исследования. В нынешнем процессе «Вуд против «Пинекса» Дженкл был основной мишенью. Компания «Пинекс» являлась третьей по значимости из четырех компаний, объем ее продаж составлял два миллиарда в год. Она также была держательницей самых больших наличных резервов четверки. Сроки заседаний суда оставались неопределенными. При малейшем невезении присяжным могла вскоре открыться картина состояния финансов фирмы – аккуратненькие колонки цифр, подтверждающие излишек наличности в восемьсот миллионов долларов.
– Мы работаем над списком, – ответил Фитч. – Недостаточной остается информация о восьми кандидатах. Четверо из них могут оказаться умершими или уехавшими. Четверо остальных живехоньки, и в понедельник ожидается их прибытие в суд.
– Одного негодяя достаточно, чтобы все жюри оказалось испорченным, – сказал Дженкл. До того как поступить в «Ю. таб.», он работал юрисконсультом в одной луисвилльской корпорации и всегда напоминал Фитчу, что разбирается в законах лучше трех остальных коллег.
– Мне это прекрасно известно, – огрызнулся Фитч.
– Нам нужно знать об этих людях все.
– Мы делаем все возможное. Что ж поделаешь, если здесь списки гораздо более устаревшие, чем в других штатах.
Дженкл сделал порядочный глоток и уставился на Фитча. В конце концов, Фитч лишь хорошо оплачиваемый головорез, его положение и близко нельзя сравнить с положением представителя совета директоров крупнейшей компании. Назови его как угодно – советником, агентом, подрядчиком, – суть не меняется, он работает на них. Да, сейчас он наделен некоторыми особыми полномочиями, это он нажимает на кнопки, потому-то и расхаживает с таким важным видом и постоянно гавкает, однако, черт побери, по сути дела, он всего-навсего пусть и незаурядный, но мошенник. Эти мысли Дженкл держал при себе.
– Вы доверяете этим адвокатам? – спросил он в который раз.
– Мы уже обсуждали это, – ответил Фитч.
– Если я сочту нужным, обсудим еще.
– Почему вы так волнуетесь насчет наших адвокатов? – спросил Фитч.
– Потому что… Ну, потому что они здешние.
– Понимаю. И вы полагаете, что было бы разумнее привезти сюда адвокатов из Нью-Йорка, чтобы они имели дело с местным жюри? Или, может быть, из Бостона?
– Нет, просто… Ну они же никогда не выступали по табачным делам.
– На побережье прежде не рассматривалось никаких табачных дел. Вы чем-то недовольны?
– Просто они меня беспокоят, вот и все.
– Мы наняли самых лучших из местных юристов, – сказал Фитч.
– А почему они согласились работать за такую ничтожную плату?
– Ничтожную? На прошлой неделе вас беспокоили большие расходы. Теперь – то, что наши адвокаты мало запросили. Вы уж решите как-нибудь, чего вы хотите.
– В прошлом году в Питсбурге мы платили адвокатам по четыреста баксов в час. Здесь ребята работают за двести. Меня это настораживает.
Фитч перевел взгляд на Лютера Вандемиера, представителя «Трелко», и спросил:
– Я, может быть, чего-то не понимаю? Он это серьезно? Речь идет о пяти миллионах, а он боится, что я прикарманиваю копейки. – Фитч махнул рукой в сторону Дженкла. Вандемиер улыбнулся и взял стакан.
– В Оклахоме вы потратили шесть миллионов, – сказал Дженкл.
– И мы выиграли дело. Не помню, чтобы после вынесения вердикта были какие-то жалобы.
– Я и сейчас не жалуюсь. Я просто высказываю сомнение.
– Великолепно! Я сейчас поеду в офис, соберу всех адвокатов и сообщу им, что мои клиенты недовольны счетами. Я им скажу: «Слушайте, ребята, я знаю, что вы на нас наживаетесь, но этого недостаточно. Мои клиенты желают, чтобы вы требовали больше. Давайте! Вы, парни, скромничаете». Как, по-вашему, хорошая идея?
– Успокойтесь, Мартин, – сказал Вандемиер. – Суд еще не начался. Уверен: прежде чем мы отсюда уедем, наши собственные адвокаты еще попьют нашей кровушки.
– Да, но это не такой процесс, как прежние. Мы все это знаем. – Дженкл запнулся, подняв ко рту стакан. У него были проблемы с выпивкой, из четверых – только у него. Полгода назад компания, избегая огласки, заставила его лечиться, но сейчас, накануне процесса, напряжение оказалось для него слишком сильным. Фитч, сам бывший алкоголик, понимал, что Дженкл на грани. А через несколько недель ему предстояло выступать в качестве свидетеля.
Как будто у него, Фитча, и без того мало забот – теперь вот еще обуза: не дать Д. Мартину Дженклу «развязать». Фитч ненавидел его за слабоволие.
– Полагаю, адвокаты истца хорошо подготовились, – заметил другой представитель совета директоров.
– Нетрудно догадаться. – Фитч пожал плечами. – И их немало.
По последним подсчетам, восемь. Восемь крупнейших фирм страны, занимающихся гражданскими правонарушениями, скинулись по миллиону, чтобы финансировать этот показательный процесс против табакопроизводителей. Они нашли истицу – вдову некоего Джекоба Л. Вуда и прекрасную арену для битвы – побережье залива в штате Миссисипи, где действует миленький гражданский кодекс и где присяжные имеют обыкновение проявлять сострадание. Судью, правда, выбирали не адвокаты истицы, но и они сами вряд ли смогли бы найти лучшего – Его честь Фредерик Харкин до того, как инфаркт усадил его в судейское кресло, выступал адвокатом по судебным искам.
Нынешнее дело не было обычным делом против производителей табака, и все присутствовавшие отдавали себе в этом отчет.
– Сколько они потратили?
– У меня нет доступа к этой информации, – ответил Фитч. – По слухам, их казна может оказаться не столь богатой, как они пытаются это представить, вероятно, у них есть проблемы со сбором начальной суммы. Но они уже затратили миллионы. И существует около дюжины потребительских обществ, готовых ринуться в бой на их стороне.
Дженкл сгрыз свой лед, затем допил все до последней капли. Это был уже четвертый стакан. В комнате с минуту стояла тишина: Фитч ждал, стоя у камина, остальные разглядывали ковер.
– Как долго будет продолжаться процесс? – спросил наконец Дженкл.
– От четырех до шести недель. Отбор присяжных здесь проходит быстро. Вероятно, к среде жюри будет составлено.
– В Аллентауне суд шел три месяца, – напомнил Дженкл.
– Здесь не Канзас. Вы что, хотите, чтобы вся эта бодяга длилась три месяца?
– Нет, я просто… – печально начал Дженкл, но осекся.
– Сколько еще нам придется проторчать здесь? – спросил Вандемиер, инстинктивно взглянув на часы.
– Мне все равно. Можете уезжать хоть сейчас, а можете ждать, пока утвердят состав жюри. У вас у всех ведь есть эти огромные самолеты. Будет нужно – я найду вас. – Фитч поставил свой стакан с водой на каминную доску, обвел взглядом комнату и вдруг решил, что ему больше делать здесь нечего. – Что-нибудь еще?
Ни слова в ответ.
– Отлично.
Выходя из парадной двери, он сказал что-то Хосе и отбыл. Оставшиеся молча разглядывали шикарный ковер. Их тревожил понедельник. Их тревожило и многое другое.
Дженклу, у которого слегка дрожали руки, наконец удалось зажечь сигарету.
Уэндел Рор заложил основу своего состояния, выиграв процесс по делу о гибели двух рабочих при пожаре на буровой вышке компании «Шелл», расположенной здесь, в заливе. Его навар составил два миллиона, и он сразу возомнил себя адвокатом, с которым следует считаться. Удачно вложил деньги, взял еще несколько дел и к сорока годам имел боевую адвокатскую фирму и репутацию мастера судебных скандалов. Потом наркотики, развод и кое-какие неудачные инвестиции на время разрушили его благополучие. В пятьдесят он проверял права собственности и защищал магазинных воришек, как тысячи других адвокатов. Когда на побережье поднялась волна так называемых асбестовых дел, Уэндел вовремя оказался на месте. Тогда-то он снова сорвал банк и поклялся, что его-то уж никогда не потеряет. Он основал фирму, оборудовал ряд шикарных офисов и даже завел молодую жену. Завязав с выпивкой и таблетками, Рор направил свою незаурядную энергию на защиту граждан, пострадавших от американских корпораций. Второе восхождение в элиту судебной адвокатуры произошло даже быстрее первого. Он отрастил бороду, смазывал волосы бриллиантином, сделался радикалом и с огромным успехом читал лекции.
С Селестой Вуд, вдовой Джекоба Вуда, он познакомился через молодого адвоката, который готовил завещание для Джекоба, уже знавшего, что он умирает. Джекоб Вуд скончался в возрасте пятидесяти одного года после почти тридцати лет бешеного курения – он выкуривал по три пачки в день. К моменту кончины он работал инспектором по производству на кораблестроительном заводе и зарабатывал сорок тысяч в год.
Менее честолюбивый адвокат не увидел бы в этом случае ничего необычного – еще одна из бесчисленного множества жертв курения. Однако Рор втерся в круг людей, которые вынашивали план самого грандиозного из когда-либо имевших место судебных процессов. Все они были специалистами по делам об ответственности за качество продукции и в свое время сделали миллионы на жертвах неудачных имплантаций, защитных экранов и асбеста. Теперь они снова уже несколько раз встречались, чтобы обсудить возможности вернуться к разработке богатейшей жилы американского гражданского законодательства. Ни один легально произведенный товар в мире не убил столько людей, сколько убили их сигареты. А у производителей табачных изделий такие бездонные карманы, что деньги на дне их начинают плесневеть.
Рор первый вложил в дело миллион, постепенно к нему присоединились еще семь коллег. Без каких бы то ни было усилий они быстро заручились поддержкой Специальной комиссии по изучению вредного влияния табака, общества «За мир без курения», Фонда борьбы с курением и множества других групп потребителей и надзирателей за производством. Был создан совет для возбуждения дела о смерти Вуда, и неудивительно, что Уэндел Рор стал его председателем и будущим куратором адвокатов истицы. Максимально раздувая шумиху, группа Рора еще четыре года назад начала представлять в окружной суд округа Гаррисон, штат Миссисипи, иски на табачные корпорации.
Согласно сведениям, которые получил Фитч, дело «Вуд против «Пинекса» было пятьдесят пятым из аналогичных дел. Тридцать шесть не были приняты к производству по разным причинам. Шестнадцать были доведены до суда, но закончились в пользу табачных компаний. По двум присяжные не смогли вынести единогласного решения. Ни одно не кончилось миром. Ни единого пенни ни разу не было выплачено истцам табачными компаниями.
Энтузиазм Рора основывался на том, что ни в одном из предыдущих пятидесяти четырех дел на стороне истца не были задействованы такие мощные силы и никогда истца не представляли адвокаты, располагающие достаточными суммами денег, чтобы участвовать в игре на равных.
С этим Фитч спорить не мог.
Долгосрочная стратегия Рора была простой и гениальной. Пусть не все сто миллионов курильщиков страдают раком легких, но таких достаточно много, чтобы обеспечить его работой до пенсии. Нужно выиграть всего только одно дело, а потом можно будет спокойно наблюдать паническое бегство врага. Любой неквалифицированный рабочий, любая горюющая вдова будут готовы подать иск по делу о раке легких, якобы явившемся следствием курения. Рору и его людям останется лишь выбирать.
Рор руководил работой из офиса, расположившегося на последних трех этажах старого здания банка неподалеку от суда. Поздним вечером в пятницу он открыл дверь одного из неосвещенных кабинетов и остановился у дальней стены, наблюдая, как Джонатан Котлак из Сан-Диего управляет проектором. Котлак отвечал за отбор кандидатов в присяжные, хотя Рору самому предстояло провести собеседования. Длинный стол посередине был заставлен кофейными чашками и завален скомканными бумагами. Осоловевшими глазами сидевшие за ним люди смотрели на очередную фотографию, светившуюся на экране.
Нелле Роберт (произносится как «Робэр»), сорок шесть лет, разведена, однажды подверглась изнасилованию, работает кассиршей в банке, не курит, имеет излишний вес, согласно концепции Рора, должна быть исключена из списка. Никогда не берите в жюри толстых женщин. Ему было наплевать на возражения экспертов по подбору жюри присяжных, ему было все равно, что думает Котлак. Рор никогда не включал в состав кандидатов толстых женщин. Особенно одиноких. Они обычно прижимисты и лишены сострадания.
Рор уже запомнил все имена и лица, с него хватит. Его уже тошнит от изучения их досье. Выскользнув из комнаты, Рор протер глаза и пошел вниз по лестнице своего шикарного офиса в конференц-зал, где комитет по документам работал над составлением тысяч бумаг под руководством Андрэ Дюрона из Нового Орлеана. В общей сложности около сорока человек трудились в столь поздний час предвыходного дня в конторе Уэндела Х. Рора.
Просматривая документы, подготовленные средним юридическим персоналом, Рор переговорил с Дюроном, после чего покинул зал и поспешил в следующий кабинет. Уровень адреналина в его крови явно повышался.
Адвокаты табачных магнатов равно усердно работали на той же самой улице в то же самое время.
Ничто не сравнится с волнением, которое овладевает адвокатом в преддверии большого судебного процесса.