Глава 2
Мiръ
Политика и люди: три эпохи за двадцать лет
С юных лет – сначала скорее по призванию, потом в силу должностных обязанностей, которые, думаю, с призванием совпали, – я живу и работаю на стыке так называемой узкоцерковной жизни и общественных процессов. О последних дальше и поговорим – и о том, как они воспринимаются через призму веры и христианского взгляда на жизнь.
Как уже было сказано, к советской реальности я относился без пиетета. К тогдашним властям – еще хуже. Приход Горбачева, правда, воспринял с восторгом – чтобы это понять, достаточно было сравнить его с Черненко. Отправил новому генсеку хвалебное поздравление с Главпочтамта. Потом встретился с приятелями-«неформалами». Небольшой компанией мы вырезали из газет фото усопшего и новоизбранного лидеров, выпили от души вина, надели подрясники – и устроили импровизированное шествие с портретами по полуночным Кузьминкам. Дошли до кладбища, где, уже под водочку, спели «вечную память» Черненко и «многая лета» Горбачеву. Фотографировались с большой вспышкой «ФИЛ». Обратно лезли через забор. Припарковавшиеся у кладбища таксисты разлетелись секунд за двадцать – наверное, вспышки их особенно впечатлили.
Запад тогда казался идеалом. Отношение же к Горбачеву стремительно менялось, а затеянная им «перестройка» казалась все менее интересным делом. Предпринятая генсеком борьба с пьянством вызывала всенародную иронию. В начале 1991 года (первый и последний Президент СССР был еще при власти) я опубликовал в «Журнале Московской Патриархии» текст под названием «За здоровый образ жизни». Он начинался такими словами: «Слыша о новых программах борьбы с пьянством, большинство наших соотечественников скептически улыбается: сколько раз начинали мы со всем рвением «искоренять» это зло – и где же обещанные успехи? Непримиримая война, объявленная алкоголизму (а фактически спиртным напиткам) несколько лет назад, лишь подхлестнула самогоноварение, наркоманию, спекуляцию спиртным и потребление его суррогатов. Тупик, в который зашла политика насильственного подавления пьянства, очевиден». Обмывали мы эту статью довольно долго, ее название превратилось в редакционный тост.
Другие ошибки Горбачева думающей молодежью воспринимались более тяжело. На территории СССР начались межнациональные конфликты – в Казахстане, вокруг Нагорного Карабаха, в Ферганской долине. Вскоре под вопросом оказалась целостность страны. Многие из молодых «неформалов» по-прежнему радовались и даже злорадствовали – слишком велика была неприязнь к советскому строю и безбожной верхушке. Некоторые мои друзья откровенно говорили: «Пусть нас хоть американские ракеты разбомбят, лишь бы не было проклятого совка». Те, кто был тогда у власти в стране, с молодежью предпочитали не общаться, а зря. Многое могли бы объяснить, если б захотели.
Окраинный национализм имел и религиозную окраску – в Литве, на Кавказе, на Украине. Святейший Патриарх Кирилл, еще будучи митрополитом, как-то сказал: «Униаты развалили Советский Союз». Казалось бы, сколько было униатов и сколько остальных советских граждан?! Однако посмотрим на ситуацию повнимательнее. В марте 1991 года прошел референдум о судьбе СССР – проголосовало почти 80 % граждан Союза, из них 76 % поддержали сохранение единого государства. Началась разработка нового Союзного договора. Среди республик, его подписавших, наверняка оказалась бы и Украина, если бы не массовые протесты в Киеве, на которые съехались по преимуществу жители трех западных областей – Львовской, Тернопольской и Ивано-Франковской. То есть те самые униаты. Бомба, заложенная в 1596 году, когда под польским влиянием часть православных была присоединена к Риму при сохранении «восточной» обрядности, сработала через четыре с небольшим столетия.
Впрочем, не менее важной причиной для распада единой страны стала попытка захвата власти Государственным комитетом по чрезвычайному положению (ГКЧП). В августе 1991 года я учил английский в Бирмингеме по линии Конференции европейских церквей. Незадолго до этого меня назначили заведующим сектором общественных связей и политического анализа ОВЦС. О произошедшем я узнал от преподавателей, потом из телеэфира. Начал рваться в Москву – приехать не получилось. Соученики из разных стран и педагоги-англичане, конечно, спрашивали о происходившем. Большинство искренне сочувствовало. Даже переживало – ведь рушился послевоенный мир, рушилась ядерная держава. Успокаивал меня только отец Миленко Зебич – священник из сербского прихода, куда я ходил сослужить по воскресеньям и праздникам. После кофе и сливовицы он всегда говорил о России со своеобразными надеждами.
– Слушай, Всеволод, – заговорщически шептал пожилой серб. – У вас, у русских, нет наследника престола. Все, кто есть, – так, седьмая вода на киселе. А у нас есть Александр Карагеоргиевич (имя кронпринца возносилось в этом храме за каждым богослужением. – Прим. авт.). У нас, у сербов, нет атомной бомбы. А у вас есть. Смотри, все очень просто – мы вам царя, вы нам бомбу! И помни: нас, сербов, 250 миллионов. Вместе с вами, с русскими.
Утешало это меня слабо. Из Москвы доносились все более тревожные вести. На смену советской централизованной власти приходил хаос – и понимание этого перекрывало радость от падения безбожного режима.
Вскоре началась охота на ведьм. Демократы начали вести себя вполне по-тоталитарному. В Церкви это выразилось в заговоре против Синода, якобы поддержавшего ГКЧП. Диакон Андрей Кураев, на тот момент ненадолго прорвавшийся в спичрайтеры Патриарха Алексия, дал ему на подпись пару текстов, лоялистских по отношению к Ельцину и его окружению. Потом митрополит Кирилл предложил тексты более сбалансированные – и они тоже были одобрены (как я уже писал, покойный Патриарх в политике разбирался мало и доверял людям, декларировавшим свою компетентность и осведомленность). Вскоре отец Андрей начал раздавать журналистам наброски текстов, обличавших Кирилла и других митрополитов в поддержке ГКЧП. В атмосфере осени 1991 года для светских людей это значило немедленное отстранение от должности. На подобный же процесс в Церкви и был расчет. Мне тогда удалось заполучить один из набросков, а вскоре знакомый журналист публично «слил» Кураева. На этом его молниеносная карьера, по большому счету, закончилась навсегда – к принятию серьезных решений «рискового» манипулятора подпускать уже не решались.
Так или иначе, ГКЧП был обречен. Его члены сами не верили в успех, не готовы были проявить волю. Народная поддержка была не на их стороне. Многие люди, как и я тогда, наивно считали: стоит избавиться от маразмирующей КПСС – и страна заживет счастливо и сытно. Как вожделенный Запад.
Очень скоро стало ясно: Россия лишилась политической, идейной, а во многом и духовной самостоятельности. И власти, и подавляющее большинство СМИ стали агрессивно продавливать западный путь развития экономики и государственного устройства – путь вовсе не очевидный. Советский Союз в течение нескольких десятилетий создавал этому пути альтернативу, и довольно успешную. Она влияла не только на третью часть мира, пошедшую по «социалистическому» или прямо коммунистическому пути, но и на сам Запад. Левые партии, профсоюзы, рабочие движения стали там сильным противовесом всевластию глобального бизнеса именно потому, что за ними незримо (или вполне явно) стоял СССР. Даже Католической церкви, традиционно объединявшей правых консерваторов, пришлось вести диалог с марксистами и мириться с наличием в своих рядах «теологии освобождения» – доктрины левого толка, которая развилась в Латинской Америке и потом перекинулась на страны Запада. Сейчас все это почти забыто.
Для того чтобы нам не стыдиться своей политической культуры перед остальным миром, не оправдываться перед ним за наши отличающиеся политические модели и политические отношения, не доказывать всю жизнь, что мы такие же демократы, как Запад, для этого нам нужен здоровый идеал. Его нужно объяснить, в том числе Западу – надеясь на то, что здоровые силы на Западе смогут нас понять и перестать думать о нас как просто об отсталых народах, об отсталых людях, которые по каким-то иррациональным причинам стараются сдерживать все то доброе и хорошее, что Запад нам несет. Набору взглядов, иерархии ценностей, которые нам сегодня навязываются извне, нам нужно противопоставить не самооправдание, не извинения, не робкие речи перед лицом «всемогущего судьи», а свой положительный идеал, который может быть укоренен в Священном Писании, в Библии, может быть укоренен в духовном наследии нашей культуры, которую на Западе уважают и понимают. Идеал, который дал бы понять, что мы не ищем чисто шкурных интересов и не пытаемся подавлять свободную волю народов. <…> Я абсолютно убежден, что это должен быть идеал единства, и этот идеал очень крепко укоренен в Священном Писании – в Библии, равно как и в Коране. Идеал единства общества, единства народа, власти, Церкви и других религиозных объединений. Идеал, противоположный плюрализму. Плюрализм – это болезнь, это греховное состояние общества. Соревновательная демократия является признаком разделенности. А любая разделенность есть грех и зло. Выдвинуть альтернативу разделенности, альтернативу соревновательности, политическую альтернативу плюрализму, мне кажется, можно, если мы сможем выразить эти идеи внятно и убедительно.
Советская система проиграла не потому, что была экономически неэффективна. Да, в «соцстранах» было поменьше качественных бытовых товаров, но наука, техника, военное дело не уступали западным. «Социалистический блок» рухнул оттого, что прогнила его элита. Старшие ее поколения погрузились в непробиваемую косность. Молодые – бросились скупать западные шмотки и тачки, обустраивать мещанский быт, «устраиваться в жизни». И причиной всего этого кризиса стала мертвая, безжизненная идеология. Без Бога, Которого в СССР отвергли, без «предельных» целей и смыслов, без вечных ценностей, ради которых не страшно умереть, жизнеспособную цивилизацию не построишь. И если на заре советской власти героика коммунизма была основана на молодости лидеров и на драйве, свойственном каждому новому движению, то через несколько десятилетий жизнь показала: всего этого никогда не бывает достаточно, если нет перспективы вечности. В самом деле, глупо жить ради собственных материальных благ – в гробу карманов нет. Но не менее глупо ставить целью материальное благо «будущих поколений» – ты их не увидишь. Без Бога жизнь бесцельна. Хорошо на эту тему «пошутил» в одной песенке Псой Короленко:
Нам уж коммунизма
Не увидеть, брат.
Нам напрасно звездочки
Красные горят.
Солнце коммунизма
Не увидим – что ж,
Я тогда умру уже, и ты умрешь. <…>
Там уже не будем
Мы с тобой —
Может быть, там будет
Кто-нибудь другой.
Может быть, там будет
Наш любимый сын.
Может быть, там будет
Кто-нибудь один.
Третье поколение коммунистических деятелей это поняло и стало «брать от жизни все». Оно «слило» СССР, понадеявшись на западный стандарт сытой и спокойной жизни. Однако само скоро оказалось «слитым» – самостоятельной мировой роли для этих людей Запад не предусматривал.
Сейчас – и пусть ругают меня «справа» и «слева» – я готов сказать: нужно было сохранить систему советской власти и социалистическую экономику, дав всему этому религиозное содержание, православное и отчасти мусульманское, при всем внимании к некрупным религиозным меньшинствам и к интересам неверующих. Не надо было полагаться на внешних советников. Нужно было начать диалог с позднесоветской молодежью, дав ей возможность выстроить новую глобальную миссию России – эта миссия, о которой я скажу ближе к концу книги, была бы более привлекательна, чем опустошающий «вещизм». Думаете, такая возможность, упущенная в 90-е годы, не открыта нам сейчас?
Люди ищут справедливости, высших смыслов, переустройства мира. Нам нужно дать им возможность осуществить то, что они хотят, мирными, законными, но очень прямыми способами. Мы должны объединить этих людей. Мы должны здесь, в России, осуществить лучшие идеалы Святой Руси, халифата, СССР, то есть тех систем, которые бросают вызов несправедливости и диктату узких элит над волей народов. Если мы сможем ответить на самые сокровенные, самые смелые мечтания людей по всему миру, нам никакой терроризм и экстремизм будут не страшны. Мы будем идейно, духовно, нравственно сильнее любой злой силы. С терроризмом нужно бороться силой – это зло, которое уговорами, толерантностью, примиренчеством, пацифизмом, пораженчеством не истребишь. Однако силового ответа мало, поскольку даже самые сильные армии и спецслужбы не смогут победить угрозу, когда она захватывает умы и души людей. Некоторые люди вступают в запрещенную во многих странах террористическую организацию «Исламское государство», будучи настроенными на поиск справедливости и глобальной миссии, но их обманывают, они оказываются в чудовищно, убийственно грязных руках. Нам, России, нужно, чтобы лучшие люди, стремящиеся переустроить мир, шли к нам, объединялись с нами в разных странах, а может быть, и приезжали сюда, чтобы вместе с нами работать.
Уже в первой половине девяностых большинство людей, надавно жаждавших перемен по западному образцу, начало откровенно тосковать по советским временам. К этому побуждали не только экономические проблемы – обнуление сбережений, развал социальной системы, разгул криминального «бизнеса», откровенное надувательство ваучерной приватизации по Чубайсу. Гордые советские граждане вдруг оказались жителями страны, об которую в мире вытирали ноги. Распад СССР сделал десятки миллионов русских людьми второго сорта. Не случайно Всемирный русский народный собор – организация, созданная в 1993 году по инициативе общественников, подхваченной митрополитом Кириллом, – в середине девяностых заявил, что русский народ есть «разделенная нация на своей исторической территории, которая имеет право на воссоединение в едином государственном теле».
Вчерашние либерал-демократы и западники становились ярыми противниками курса Ельцина – Гайдара. В Верховном Совете многие понимали, что мнение народа склоняется в сторону контрреформаторов. Это не могло не привести к конфликту с президентской властью. Все разрешилось кризисом сентября – октября 1993 года. Импичмент Ельцина был неизбежен, и его окружение пошло на обострение. Печально знаменитым указом № 1400 Ельцин, вопреки Конституции, распустил Съезд народных депутатов и Верховный Совет – формально для запуска конституционной реформы, фактически ради сохранения собственной власти. Люди начали стягиваться к Белому дому. Конституционный суд не признал действия Президента законными. На всю страну прозвучали слова главы КС Валерия Зорькина, адресованные Ельцину: «Вы покинули конституционное поле. Вернитесь в него». В ответ оголтелые сторонники «демократии» на митингах кричали: «Зорькин-позорькин»! Впрочем, большинство людей понимало, что происходит беззаконие. 24 октября Съезд народных депутатов объявил Ельцина низложенным, но реально отстранить Президента от власти парламентарии не могли и не пытались. Началось двоевластие и силовое противостояние – сначала относительно вялотекущее.
Кому-то в 1993 году казалось, что определенная точка зрения победила, что люди, активно не принимавшие советскую действительность, стремившиеся навсегда утвердить в обществе демократию западного образца и капитализм, одержали окончательную победу. И что никто никогда на уровне принятия государственных решений не будет оспаривать этот курс так, как оспаривал его Верховный Совет в начале 1990-х.
Но история сложилась иначе. Наше общество, а потом и государственное руководство, народ, а потом и власть, исполнительная и законодательная, все в большей мере начали понимать, что не получится в России силой оружия – или силой убеждения, политического давления, промывания мозгов, обмана – утвердить однозначную ориентацию на Запад.
Да, в России всегда существовали либеральные политические группы – прозападные или пророссийские. И они имеют очень важное место в политической жизни. Более того, их роль в обществе будет периодически то увеличиваться, то уменьшаться – так же как и роль консерваторов, ориентированных на самостоятельность России и не приемлющих капитализм в его нынешнем виде. И те и другие имеют свое право на участие в истории страны, в ее настоящем, в тех дискуссиях, которые происходят, – и, безусловно, они будут играть определенную роль в будущем страны.
Но в течение второй половины 1990-х годов и всего отрезка текущего столетия, который мы прожили, однозначный диктат прозападных сил не получился. Люди стали возвращаться к пониманию необходимости самостоятельного развития, начали спорить с якобы бесспорными идеями западной демократии и капитализма. Сегодня, по большому счету, уже нельзя сказать, что победа одной политической группы, одержанная в 1993 году при помощи оружия, имеет какое бы то ни было значение для государственного строительства и преобразований, которые происходят в стране. Жизнь все расставила по местам. История выпрямила кривизну, которая произошла после одностороннего политического давления.
Это вовсе не значит, что сегодня надо унижать, растаптывать, исключать из жизни страны те силы, чья идея взяла верх в начале 90-х. Будем надеяться, что консерваторы и либералы, западники и почвенники, приверженцы разных взглядов на развитие страны будут иметь адекватное своей численности, интеллекту и практическим делам значение в построении будущего.
Каждый социальный слой должен адекватно участвовать в определении того, как нам жить, и ради чего жить, и что является главным. Чтобы это всегда было так, важно помнить жертвы трагических событий, разделявших наш народ, и уроки этих событий. Разные слои – простой народ, интеллектуалы и некнижные люди, жители Москвы и регионов – все это группы людей, которые никуда не денутся. И значит, к ним нужно прислушиваться до того, как в обществе начинается разделение, чреватое насилием и гражданской войной.
Парламентская сторона конфликта обратилась за посредничеством к Церкви. Митрополит Кирилл подхватил идею, в то время как другие иерархи прятались и ждали, чья возьмет. Без особого желания, но все-таки согласился с предложением стать медиатором Патриарх Алексий. Через некоторое время удалось убедить и президентскую сторону в том, что переговоры нужны, а Церковь – достойный посредник. Ельцина помог уговорить руководитель его администрации Сергей Филатов, у которого сложились личные отношения с заместителем председателя ОВЦС архимандритом Феофаном (Ашурковым), нынешним Казанским митрополитом. Я готовил некоторые документы и поддерживал связь с Белым домом – в том числе через иеромонаха Никона (Белавенца), который все время находился там по зову сердца и мог запросто зайти к председателю ВС Руслану Хасбулатову или к Александру Руцкому, который по парламентской «версии» исполнял обязанности президента.
Переговоры начались 1 октября – за пару дней до трагической развязки. Некоторые сегодня утверждают, что они были безрезультатны. Это неправда: была достигнута и положена на бумагу договоренность отвести войска от Белого дома в обмен на разоружение сторонников Верховного совета, а главное – сохранить и тогдашний парламент, и президентский пост за Ельциным. То есть по сути ситуация должна была вернуться ко времени до Указа № 1400.
То, что произошло дальше, разные стороны до сих пор интерпретируют по-разному. Мы, наверное, никогда не узнаем, кто первым начал стрельбу у Белого дома 3 октября (в «Останкино» в тот же день нападавшей стороной однозначно были сторонники Верховного совета). Но выгоден радикальный сценарий был именно президентской стороне – парламентскую компромисс устраивал. Симптоматично, что на провластных телеканалах (других тогда не было) в эти дни постоянно слышались призывы «покончить» с консервативным составом депутатского корпуса и упразднить систему советов. Подобные настроения царили и в коридорах власти.
Впрочем, защитники Верховного Совета вели себя не намного мягче. 2 октября мне нужно было пробиться в осажденный Белый дом, чтобы передать документы для Хасбулатова и Руцкого. После этого я походил по площади перед зданием, встретил многих знакомых. Многие были откровенно пьяны.
– Где твой Патриарх, где твоя Церковь? – крикнул мне один «христианский демократ», держа в руках флягу. – Вы должны, как Патриарх Гермоген, вести нас на Кремль, и мы повесим Борьку!
По телевизору в то время вещали некоторые «нехристианские демократы» – они, также со ссылками на Патриарха Гермогена, тоже призывали вешать – но уже «коммунистов».
Между прочим, люди левой ориентации – патриоты СССР – хоть и составляли большинство у Белого дома, были там не единственной политической группой. Пришли и монархисты, и православные патриоты. С ними пришел и отец Никон. Около Белого дома в 1993 году, пожалуй, впервые в большом количестве объединились православные «белые» консерваторы и консервативные коммунисты, которым ближе была идея великой Руси, а не идея мировой революции. На такое единение работали и митрополит Питирим, и тогдашний митрополит Кирилл.
В начале октября, в момент разгара насилия, мне пришлось готовить проекты церковных документов, ставших реакцией на события. Было среди них и заявление Синода от 1 октября, где говорилось: «Тот, кто прибегнет к насилию первым, будет неизбежно обречен на поражение и проклятие. Властью, данной нам от Бога, мы заявляем, что тот, кто поднимет руку на беззащитного и прольет невинную кровь, будет отлучен от Церкви и предан анафеме». За этим последовала «Мольба Патриарха» с призывом остановить насилие. 4 ноября утром, возвращаясь из Данилова монастыря домой, я заснул, стоя в автобусе, – впервые в жизни. На самом деле все, что мы могли сделать, мы сделали.
На кого же пала анафема? В обращении Синода, сделанном 8 ноября, по итогам кризиса, сказано так: «Люди попрали нравственные принципы и пролили невинную кровь, Эта кровь вопиет к небу и, как предупреждала Святая Церковь, останется несмываемой каиновой печатью на совести тех, кто вдохновил и осуществил богопротивное убийство невинных ближних своих. Бог воздаст им и в этой жизни, и на страшном суде своем». Убежден: анафема пала на тех, кто воспользовался плодом «победы». На тех, кому было выгодно применение силы, и тех, кто ее применил в непропорциональном количестве, а также, скорее всего, применил первым, спровоцировав столкновения вокруг Белого дома. Анафема действовала во всей судьбе этих людей – от политической карьеры до семейной жизни, до болезней и кончины.
Мы пришли сюда, чтобы помолиться о жертвах всех сторон противостояния, воздать должное их памяти. События осени 1993 года не только привели к пролитию крови, но и надолго стали раной в народном сознании. Однако Господь выправил историю России: более чем двадцать лет у нас не происходит подобных гражданских противостояний. Народ стал больше влиять на власть, его воля уважается, никто не пытается переломить эту волю в угоду внешним силам или каким-либо радикальным проектам. И значит, люди, которые погибли тогда, а также те, чья земная жизнь окончилась раньше срока из-за ран и горечи тех событий, сегодня с радостью смотрят на Россию, находясь в вечности.
Впрочем, политическая Россия после 1993 года еще долго развивалась под диктатом «победителей». И прежде всего это отразилось на тексте «ельцинской» Конституции и на процессе ее принятия (за нее проголосовал 31 % зарегистрированных избирателей). Создавали ее проект на основе аналогичных документов США, ФРГ и Франции. В новой Конституции соединились запрет на установление «государственной или обязательной» идеологии и крайне идеологизированное утверждение: «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью». Налицо была попытка «похоронить» или по крайней мере принизить другие ценности, которые на Руси, отчасти даже в советское время, считались более важными, чем права, свободы, интересы и даже жизнь отдельного человека. Эти ценности – вера, правда, народ, Отечество.
Безжизненность и утопичность «конституционной» иерархии ценностей обнаружилась уже очень скоро. В 1992 году оформилось сепаратистское «государство» в Чечне, склонное к экспансии и быстро перешедшее под контроль околоисламских экстремистов. Мало кто сейчас помнит, что «лучшие люди» – либеральная часть журналистов, политиков и деятелей культуры – тогда поддерживали отделение «Ичкерии» от России. «Патриарх» диссидентства Сергей Ковалев, как утверждали очевидцы, даже призывал российских солдат сдаваться в плен во время штурма «президентского дворца» в Грозном в январе 1995 года.
Незадолго до того, в декабре, Святейший Патриарх Алексий встретился в Даниловом монастыре с муфтием Чечни Мухаммадом-Хусейном Алсабековым. На этой встрече, в подготовке которой мне довелось участвовать, стороны отвергли «самую мысль о возможности перерастания конфликта вокруг Чечни в христианско-мусульманское противостояние». Действительно, межрелигиозного конфликта удалось избежать – как и ранее в случае с армяно-азербайджанским противостоянием. Впрочем, религиозная мотивация борьбы вскоре была привнесена в Чечню арабскими эмиссарами.
Противодействие им – людям без роду-племени, воевавшим за новую «мировую революцию», – привлекло на сторону России значительную часть чеченского народа. Восстановить единство страны удалось силой. И оказалось, что есть все-таки вещи более важные, чем «человек, его права и свободы», особенно если этот человек – террорист и сепаратист. Отечество и нерушимость его границ де-факто оказались высшей ценностью, как бы ни сокрушались по этому поводу Ковалев и его последователи.
Уже к середине 1990-х годов авторитет Президента Ельцина в обществе стал нулевым. События у Белого дома, конечно, сыграли в этом одну из главных ролей. Церковь традиционно критиковали за общение с главой государства и его окружением. Впрочем, достаточно активно мы общались и с оппозицией. Создание Всемирного русского народного собора помогло вести с ней системный диалог – на заседания ВРНС приходили и Зюганов, и Гайдар, и Жириновский. А вот некоторых министров там захлопывали и даже освистывали – причем потом они приходили снова, понимая значимость площадки, где присутствовали Патриарх и митрополит Кирилл. Правда, тогдашнего Предстоятеля Церкви, чуравшегося политики и избегавшего непредсказуемых собраний, каждый раз приходилось уговаривать прийти. Помимо прочего, сказывалась и ревность к тогдашнему председателю Отдела внешних церковных связей.
Диалог с различными политическими силами проходил и в других форматах. Мне приходилось бывать на разных партийных съездах в качестве наблюдателя. Доводилось и выступать. В 90-е годы, столкнувшись с новой общественной реальностью и с попытками склонить ее в сторону власти или оппозиции, Церковь постепенно стала приходить к позиции политического нейтралитета при одновременной ее открытости к диалогу со всеми партиями – потом эту позицию зафиксировали в документах. Да, каждый раз на партийных съездах нужно было оговариваться, что появление священника не означает поддержки именно этой партии на выборах. Да, иногда откровенно выкручивали руки с целью такую поддержку получить – особенно сменявшие друг друга «партии начальства». Да, в 90-е годы во многих городах и селах висели предвыборные плакаты с изображением местных партийно-хозяйственных боссов в компании священника или архиерея. Однако со временем эти боссы начали-таки уважать нейтральную позицию Церкви и ее право встречаться и общаться с кем угодно – хоть с властью, хоть с оппозицией, хоть с коммунистами, хоть с либералами, хоть с очередной «партией начальников», даже если она коммунистам и либералам одинаково не нравилась.
Кстати, «правое» и «левое» у нас в тот период оказалось сильно смешано. Правые в экономике оказались либералами в политике. Левые – то есть коммунисты и близкие к ним партии – консерваторами в сферах общественного устройства, морали, интересов старшего поколения. В отличие от Запада, наши левые представляли как раз консервативную часть населения. Правые – реформистов. Причина этому очень проста – СССР был одной из немногих стран мира, где радикальные левые находились у власти в течение жизни трех поколений и где возник уникальный для Европы «левый застой». Я в свое время даже предложил расшифровывать КПРФ как Консервативную партию Российской Федерации, а СПС – как Союз прогрессивных сил. Впрочем, постепенно путаница между правыми и левыми у нас исчезает: молодые идут в леваки, а большинство реформаторов 90-х годов становится – и будет дальше становиться – консерваторами.
Приход к власти Владимира Путина открыл возможность для либерально-консервативного синтеза. С самого начала этому помогла тональность ухода Ельцина – тот попросил у народа прощения, фактически признав некоторые свои ошибки, что в России, стране с христианской культурой, дорогого стоит. На этом фоне Путину поверили практически все – и консерваторы (левые и настоящие правые), и значительная часть либералов (правда, другая часть последних всегда выступает в России против любой власти, а порой и против народа).
При Путине советское наследие было во многом реабилитировано. Одновременно делался и доныне делается упор на сохранение и даже расширение экономических свобод – в духе настоящей «правой» идеи в ее западном смысле. Страна становится всемирным защитником консервативных ценностей, в том числе христианских, – и этим приобретает симпатии западных правых, чья критика безжизненной политики толерантности и мультикультурализма получает все больше общественной поддержки. Россия получает шанс на новый глобальный проект, альтернативный протухшей и тупиковой идеологии «Просвещения», бывшей на Западе главной политической константой в течение пары веков. Воспользуемся ли мы этим шансом, зависит от реальной воли – политической и духовной.
Прекращение вакханалии террора, победа над сепаратизмом, установление в Чечне жесткой, но преданной России власти, возвращение Крыма, независимая позиция страны в мировых делах и повышение ее роли в них, способность на равных говорить с любыми внешними партнерами – все это укрепило самоуважение народа, повысило в нем градус социального оптимизма. Русский человек, как и любой другой гражданин России, сегодня чувствует себя гораздо лучше, чем в девяностых и даже в конце восьмидесятых.
Вернулась и нравственность в политике – хотя бы благодаря мирной и дружеской передаче верховной власти от Путина к Медведеву и обратно. Эти события несопоставимы с циничными годами «постперестройки», с волчьей политической конкуренцией этого времени, с торжеством манипулятивных политтехнологий, на фоне упоения которыми Дмитрий Галковский заявил: «Народ – это политический труп». Впервые с начала ХХ века власть в России передавалась без революций и переворотов, причем дважды. Можно сколько угодно говорить о «срежиссированности» этого действия, но на фоне трагедий недавнего прошлого это был исторический шаг в сторону мирной и цивилизованной политики. Революция, о которой мечтали некоторые «лидеры общественного мнения», кончилась бы гораздо хуже, чем любые просчеты Путина – Медведева.
Когда еще в истории России высшая власть в государстве передавалась так мирно, достойно, честно, по-дружески? Это настоящий пример доброты и нравственности в политике, пример, которому, по-моему, могут позавидовать не только наши предшественники и люди, жившие в советское время, но и граждане большинства стран мира, включая те, которые пытаются нас учить. Однако в стране, где от человека, возглавляющего вертикаль власти, зависят мир, благополучие и даже жизнь миллионов людей, передача власти должна быть максимально ответственной, должна исключать лобовые столкновения не просто личностей, а больших социальных групп, которые эти личности могут подтянуть на свою сторону.
Впрочем, о просчетах и проблемах нынешней политической эпохи тоже нельзя не сказать. Многие люди в «ближнем зарубежье» – русские, русскоязычные, ориентированные на Россию, – чувствуют себя преданными. Если Запад постоянно работает с населением постсоветских стран – через вузы, СМИ, культуру, поддержку НКО, – то Россия делает это во много раз слабее. Соотечественники понимают: за них не вступятся не то что военной силой, а даже результативным дипломатическим и политическим давлением. Поддержку получают не «боевые» русские организации, а политкорректные круги, «договороспособные» с точки зрения местных элит и умеющие ходить по московским коврам лучше, чем по майданам.
Не преодолена чудовищная экономическая несправедливость, доставшаяся нам от 90-х годов, – разрыв в доходах между богатыми и бедными, нищета многих регионов на фоне кричащего богатства Москвы, отсутствие рабочих мест в тех землях, которые могут и должны стать локомотивами развития. Перераспределение госсобственности, произошедшее после «перестройки» и названное Путиным несправедливым, до сих пор омрачает народную совесть.
Интересная дискуссия развивается сегодня о том, кто у нас «несистемная оппозиция». Несистемная – это не всегда значит непарламентская. Несистемная – это в том числе скрытая. То есть такая, которая формально оппозицией словно бы по определению быть не может. Однако она существует.
Главная несистемная оппозиция сегодня – это не те, кто конструктивно критикует власть, особенно с патриотических позиций. Это те, кто в коридорах власти ждет падения существующего руководства страны – ждет активно или пассивно. Это люди, имеющие недвижимость за рубежом и крупные счета в заграничных банках. Это люди, чьи семьи живут за границей. Это люди, боящиеся западных политических, экономических и информационных элит – и готовые в страхе перед их реакцией наплевать на волю собственного народа.
Это люди, которые сегодня «зачищают» патриотическую часть общественно-политического поля, убивая «Родину», КПРФ, русские общественные организации, православные и мусульманские религиозно-общественные движения. Это люди, которые «закрывают» вопросы, поднимаемые упомянутыми социальными силами и простым народом. Это люди, которые в случае обострения политической обстановки быстро сдадут страну и Путина внешним силам, предварительно лишив Президента системной, организованной народно-патриотической поддержки.
Что делать с этими людьми? Заставить выбирать. Или передача заграничного имущества народу – или уход со всех постов. Или включение этих людей в реальную дискуссию, в том числе с патриотической общественностью, – или признание их полной политической несостоятельности. Или публичный отчет по всем нравственным претензиям (коррупция, нелегальный лоббизм, сокрытие имущества, нечистота личной жизни) – или гражданское небытие.
Тайной несистемной оппозиции – не место во власти. И даже в оппозиции. И вообще в общественной жизни.
Взяточничество, вымогательство, наглость чиновников и «правоохранителей» известны каждому. Хорошо известно и то, что значительная часть наших элит держит за рубежом дома, деньги, семьи. Это сковывает волю политиков, заставляет их жить с оглядкой на внешние центры влияния. Воля может оказаться и вообще парализованной – специально для этого счета периодически то раскрывают, то арестовывают. Иногда арестовывают и их владельцев – пока в основном украинских, но российские тоже «все понимают».
Наконец, есть и проблема нарастающая: опасность нового застоя. Слишком низка сменяемость элит. Слишком многие люди 15 лет «не выпадают из обоймы». Слишком хорошо известны неприкасаемые. Слишком часто подменяется «политическим планированием» реальный диалог с обществом, в том числе с «неспокойными», амбициозными объединениями – причем консервативное сообщество лишено диалога с властью сильнее, чем либеральное. Слишком слаба обратная связь: до высшей власти не доходят жалобы и инициативы, работает только выход на улицу или публикация в основных СМИ (впрочем, и у них много запретных тем). Слишком часто молчит Церковь – боится поссориться с сильными мира сего. Все это чревато повторением 1917 года.
Стабильность никогда не бывает абсолютной, значит, через два-три года молодые люди могут начать спрашивать, а где их место в процессах управления, в процессах высшего экономического менеджмента. «Перестройка» и все те отрицательные явления, которые имели место в начале 90-х годов, произошли, потому что после Сталина у нас не было сменяемости элит. Я надеюсь, что власть и общество осознают, что людям молодым нужно дать больше возможностей не только высказываться, но и занимать ключевое положение в тех или иных отраслях, в тех или иных сферах жизни государства. И самое главное, не секрет, что наши экономические и политические элиты в значительной степени являются коррумпированными. Это наследие 90-х годов. С этим наследием нужно решительно расставаться, нам нужна нравственная революция или нравственная контрреволюция. Нам нужно совершенно иначе посмотреть на роль этических ценностей в экономике, политике, управлении, в культуре, в СМИ. Сейчас должно наступить время для новых идеалистов, поколение циников должно уйти. Самые позитивные изменения у нас всегда происходили сверху, так что эту ротацию элит нужно осуществлять в первую очередь через импульс верховной власти, но и гражданская инициатива в этом должна участвовать. Нужно избавляться от людей, которые имеют низкий авторитет среди простого народа, тех, кто причастен к несправедливостям, возникшим в 90-е, имена этих людей известны.
Урок на будущее
Единство народа и власти для России – благо. И самая страшная угроза для такого единства – это отрыв власти от народа. Ее самоуспокоенность, гордыня (в том числе интеллектуальная), нежелание слушать простого человека, желание «осчастливить» его без понимания и участия с его стороны. В России это всегда кончалось плохо. Залог успеха власти – ее советование с народом. Умение услышать его интуиции, надежды, чаяния – и следовать им, выразить их на языке права, политики, решений. Власть должна «совпадать» с народом, соответствовать его чувству высшей правды. Не дай Бог ей это чувство проигнорировать или попытаться вовсе «отменить».
Церковь и власть
Многие – как вне страны, так и внутри ее – склонны представлять сотрудничество Церкви и государства как что-то ненормальное, постыдное, даже антихристианское. Однако для православной цивилизации такое сотрудничество – как раз норма. Нам свойствен идеал симфонии – свободного взаимодействия государства и Церкви как равных субъектов. Цель этого взаимодействия – не только земное благоустройство, но и приближение человека к Небесному Царству, на которое должно хотя бы отдаленно походить царство земное. Это значит, что оно должно быть иерархичным и имеющим единый дух, подобным Церкви, в которой люди – тело Христово, «а порознь – члены» (1 Кор. 12, 27).
Западное мышление на эту тему имеет другие корни. В XI–XIII веках Католическая церковь мощно заявляла претензию на светскую власть и, собственно, обладала ею, постепенно, правда, теряя влияние. Папский Рим считал себя вправе поставлять и низлагать королей и князей, детально регламентировать управление государствами, иметь собственные механизмы принуждения. Этим нарушался евангельский принцип: «Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Мф. 22, 21). В ответ не могло не возникнуть противодействие. Сначала протестанты, потом члены мистических орденов и тайных обществ, а затем – агрессивные богоборцы вроде лидеров «великой» французской революции стали выдавливать Католическую церковь из государственного управления и нормотворчества – выдавливать то хитростью, то обманом, то прямым насилием. Противники папской власти победили и навязали западной политической культуре учение о том, что Церковь и государство должны быть непременно разделены. Некоторые добавят: еще лучше, чтобы они были недругами или вообще никак не взаимодействовали друг с другом.
России и другим православным странам не нужно следовать этой логике – она является чужой, западной, особенностью. Впрочем, и «восточная», православная идея симфонии не всегда осуществлялась успешно. Много раз византийские императоры вмешивались во внутреннюю жизнь Церкви, пытались влиять на ее вероучение, подчас поддерживая разного рода еретиков. Русские великие князья и цари на веру почти никогда не посягали, но нередко лишали служения, свободы, жизни тех иерархов и пастырей, которые обличали неправду власти. Причин для такого обличения всегда было, есть и будет немало – от несправедливости к простым людям до блуда, прелюбодеяния, брошенных жен, содомских страстей. Но Церковь перестанет быть самой собой, если не будет обо всем этом говорить – и говорить громко. Ведь если нарушать вечный Богом данный нравственный закон позволяют себе власть имущие, этому примеру при первой же возможности последуют все остальные.
Вообще христианство не случайно особо смотрит на состояние «элит». Они являются образцом – иногда хорошим, иногда дурным – для остального общества. Именно добрый образец представляли собой святые правители – Александр Невский, Даниил Московский, Димитрий Донской и его супруга Евдокия Московская, император Николай Александрович и императрица Александра Феодоровна. Эти люди ставили веру и честь выше земной жизни и уж тем более выше личной выгоды. Ориентируясь на них, сравнивая себя с ними, люди «включали» и до сих пор «включают» лучшие душевные качества. А вот какие стороны души активизируют примеры Ельцина, Чубайса, Березовского, Сердюкова – думаю, и без меня понятно.
Нравится это кому-то или нет, но для православной цивилизации видятся искусственными и чуждыми вообще любые учения, говорящие о «правильности» политической и экономической конкуренции, о неизбежности застоя и злоупотреблений при отсутствии разделения (а еще лучше – конфликта) властей, противостояния политических партий, поколений, социальных групп, экономических акторов, большинства и меньшинств и так далее. В понимании Православной Церкви любое разделение – это грех и болезнь, а не «творческий фактор». В конце концов, война – высшая форма конфликта – принесла человечеству невиданный научный, технологический и даже культурный «прогресс», так что же – ради него специально воевать?!
Православные христиане, буквально воспринимающие Евангелие, должны полагать в основу устройства своего социума в том числе и такие новозаветные изречения: «Будьте единодушны и единомысленны» (Фил. 2, 2), «все у них было общее» (Деян. 4, 32), «мы, многие, <…> одно тело» (Рим. 12, 5).
Кстати, не только для православной цивилизации характерна мощная приверженность идеалу единства народа и власти (а зачастую и религиозной общины), ради которого нужно отставить в сторону, особенно в моменты кризиса, любые разделения и частные интересы. Такой идеал свойствен японскому и китайскому менталитету, исламской цивилизации и – как ни странно – даже американской. Именно благодаря этому идеалу данные цивилизации в исторической перспективе чувствуют себя более уверенно, чем культивирующая партикулярные интересы Западная Европа или не могущая справиться с разделениями Индия. Опасность застоя при отсутствии динамичного конфликта интересов, конечно, существует. Но в византийской и российской традициях ее уравновешивала мудрость, воля, а иногда даже эксцентричность верховной власти.
Напоминать обо всем этом – долг Церкви. Исполняя его, она, конечно, сталкивается с противодействием. И причина его – не только личные грехи власть имущих и не только нежелание лишний раз об этих грехах слышать. Иногда чиновники – особенно, кстати, глубоко верующие и религиозно грамотные люди, а таких «в коридорах» все больше – решают, что имеют интеллектуальные и «духовные» основания для вмешательства в церковное управление. С другой стороны, среди влиятельной публики на различных должностях много деятелей, настроенных антирелигиозно или антицерковно (что не всегда совпадает). Влияет на церковно-государственные отношения этническая и религиозная принадлежность чиновников – увы, никуда от этого не денешься. Политкорректность никогда не отменит расходящихся, а подчас противоположных устремлений и интересов религиозно-национальных групп.
Конец ознакомительного фрагмента.