Глава вторая
Когда Габриэла вызвала Эрбэнуса и попросила уладить детали исчезновения доктора Накамуры, чтобы он мог потом безболезненно вернуться в покинутый им мир, Эрбэнус счел это за знак свыше. Знак, который был совершенно не связан с доктором Накамурой. Вернуться в мир, найти древнего, поговорить с Габриэлой и убедить ее принимать кровь вендари, как это делали Мэтоксы, продлевая свою жизнь, – для Эрбэнуса, чья жизнь была ограничена одним годом, и несколько веков казались вечностью. Его друг детства Илир понял, что без Габриэлы Наследие не выживет. Полноценной замены не будет. И действовать нужно сейчас. Теперь это понимал и Эрбэнус.
Черви сомнений, которыми он заразился от Илира, выросли, стали куколками и готовы были вспорхнуть в небо дивными бабочками. Главное – спрятать эти мысли от сородичей, пока не придет время явить свой план миру. И обязательно учесть ошибки Илира. Нужно быть готовым к трудностям и необычным поворотам, чтобы не сойти с ума, не слететь с катушек, отдавшись на волю гнева и голода, как это случилось с другом детства. И еще придумать, как пленить вендари. Конечно, Эмилиан смог это сделать, но ведь он был Первенцем Наследия. К тому же у него были Эндрю Мэтокс и Клео Вудворт, в крови которой содержался вирус двадцать четвертой хромосомы, способный замедлить, ослабить вендари. А так… Так дети Наследия могут уничтожить вендари в открытой схватке, они сильнее древних, но вот пленить вендари… Древний лучше погибнет, чем станет пленником. Вендари не боятся смерти – они уже прожили десятки, сотни тысяч лет, чтобы ценить жизнь. Единственный их страх – это потерять свое пастбище, остаться без пищи. Да, голод всегда главенствует в мире древних. Дикий, примитивный голод. Все остальное – пустота, одиночество, безразличие. И плен предполагает голод. Поэтому древние охотнее идут на смерть.
Возможно, пленение Гэврила оказалось чистой случайностью. К тому же силы Первенца были значительно выше, чем силы нынешних детей Наследия. Он питался кровью, он готовился к битве, и он мог побороть в себе зверя. Только последнее уже делает его особенным, потому что нынешние дети едва могут победить свой вечный вездесущий голод. Взять хотя бы Илира. Он был лучшим из последнего поколения, и с что с ним стало?
Вернувшись в Чикаго, Эрбэнус остановился в принадлежавшей Наследию квартире, чтобы переждать в безопасности солнечный день. Следование по пути Илира принесло и голод Илира. Плазма, которой был заполнен к приезду Эрбэнуса холодильник, не помогала. Он чувствовал живых, аппетитных соседей, а стоило ему закрыть глаза, как в памяти оживали воспоминания Илира – вырезанная улица крохотного города на Аляске, где стоял дом Мэтоксов. Кровь текла рекой. Илир метался от жертвы к жертве, от одних соседей к другим. И ел, ел, ел… И еще Эрбэнус видел Клео Вудворт глазами бывшего друга. Видел и чувствовал безумное желание, способное заглушить даже голод.
– Нет, это отвратительно! – сказал себе Эрбэнус, однако чувства Илира по-прежнему были простыми и понятными. Чувства похоти, безумной страсти, желания…
Эрбэнус разорвал в клочья свою кровать, тени ожили, заполнили комнату – такие же голодные, как и их хозяин, и такие же безумные. И тени хотели добраться до соседей за стенкой. Никогда прежде Эрбэнус не чувствовал ничего подобного. Но никогда прежде он и не заходил в своих целях так далеко – спасти Габриэлу, спасти Мать Наследия, подарив ей вечную жизнь. И безумие было платой. Эрбэнус протянул руку, нащупав скрытую за спинкой кровати кнопку активации ультрафиолетового освещения. Никогда прежде он не пользовался этим крайним средством, но сегодня решил, что пришло время нажать тревожную кнопку.
Ультрафиолет залил комнату. Тени вспыхнули, заметались, превращаясь в прах. Кожа Эрбэнуса задымилась, покрылась пузырями. Он мог прервать процедуру в любой момент, но предпочитал терпеть до последнего. Он представлял солнце, представлял жизнь людей, заполонивших улицы города в этот солнечный день. Жалюзи автоматически запечатывали окна, пока не наступали сумерки, да Эрбэнус и не хотел сейчас гореть от лучей светила. Они отнимали куда больше сил, чем ультрафиолет. Может быть, он воспользуется теплом солнца позже, когда реализует свои цели или когда голод и похоть станут невыносимыми. Но сегодня ультрафиолета достаточно. Тени уходят. Желание и голод уходят. Остается лишь боль – абсолютная, всепроникающая. Вздувшиеся пузыри на обожженной коже начали лопаться. Теперь ультрафиолет добрался до мяса. Он будет жечь это тело, пока не доберется до костей, но и тогда не остановится. Вот только боли не станет больше. У боли есть своя граница.
Эрбэнус отключил целительную иллюминацию, свернулся калачиком и закрыл глаза. Повреждения затягивались, но голод и похоть не возвращались. Эрбэнус уснул. Во сне он увидел могилу Эмилиана и пришедшую к нему Габриэлу. Она говорила с установленной на могиле статуей, похожей на Первенца, и статуя отвечала ей, разлепляя гранитные губы. Эрбэнус пытался разобрать, о чем они говорят, но до него долетали лишь обрывки, разрозненные слова. Он попытался подойти ближе, но понял, что и сам превратился в статую, установленную на его могиле. Эрбэнус не испугался факта своей смерти, он лишь хотел знать, удалось ему или нет подарить Габриэле вечность, убедить ее использовать кровь плененного вендари? Да и пленил ли он вендари? А если пленил, то как? Затем он увидел, как Габриэла обернулась – старая, морщинистая, доживающая свои последние дни, и понял, что она пришла сюда, чтобы попрощаться с Первенцем. И это значило, что его планы провалились.
Эрбэнус проснулся, вскочил с кровати. Его тело исцелилось, но он уже и не помнил о добровольной экзекуции. Не помнил он и о поручении встретиться с работодателями Накамуры и внушить им, что доктор был вынужден отбыть в Токио на пару месяцев. Все это было уже неважно. Все это сожрали черви сомнения, вложенные в сознание Эрбэнуса его другом. Осталась лишь первоочередная цель – найти вендари, пленить вендари, доставить вендари в Наследие и убедить Габриэлу использовать кровь пленника, чтобы продлить свою жизнь.
Эрбэнус связался с искателями Наследия, соврав, что Габриэла поручила ему проверить их работу. Ничего странного в этом не было – дети Наследия оступались и прежде, до Илира. Правда, прежде никто не заходил так далеко и уж тем более не возвращался в Наследие. Они просто сходили с ума. Голод становился всем. Попытки размножения были крайне редки, да и то их упреждали на стадии зародыша. Искатели связывались с охотниками, и те подчищали за Наследием так же кардинально, как и в случаях с дикой порослью. В детстве Эрбэнус мечтал стать охотником, затем, после череды проступков, думал, что станет охранником Наследия, потом наставник рассказал ему об искателях, но в итоге Эрбэнус так и остался чем-то средним, неопределенным, исполняя не столько прямые функции искателя – поиски дикой поросли, сколько особые поручения Наследия. Одним из таких поручений были поиски врача для Клео. До этого Эрбэнус вел переговоры с группой лиц, которым следовало стать новыми спонсорами «Зеленого мира» – ширмы Наследия. Выходило, что наставник в молодости был прав, сказав, что Наследие ценит своих детей, имеющих собственные взгляды и готовых действовать самостоятельно. Так что пара побегов, совершенных Эрбэнусом, помогла ему занять обособленное место в иерархии Наследия, а то, что он планировал сделать сейчас, обещало сделать его частью нового мира, поставив чуть ли не на одну ступень с Эмилианом и Габриэлой.
Думая об этом, Эрбэнус не чувствовал гордыни. Он просто делал то, что считал нужным. Все остальное не имело значения. Вспоминался лишь Илир, идущий на смерть, уверенный, что продолжит жить в своем сыне, который родится у Клео Вудворт. Илир – друг Эрбэнуса. Но Эрбэнус лично забрал жизнь друга. Сейчас, если все удастся, то друг воскреснет в родившемся ребенке Клео. Вина будет излечена. Вот только каким будет этот мальчик? Будет ли он похож на Илира? Сможет ли Габриэла воспитать его, оберегая от голода и похоти? Она лично изучала несколько кандидатур лучших врачей с мировым именем, но последнее слово оказалось за Эрбэнусом, потому что именно ему поручили привести врача.
Накамура был третьим в списке. С первыми двумя у Эрбэнуса все вышло не очень гладко. Первого он попытался просто подчинить силой своей воли – без подготовки, без осторожного стука в закрытые двери восприятия. Эрбэнус встретился с врачом и буквально обрушил на него изнанку ночного мира. В результате сознание доктора сопротивлялось так сильно, что в голове лопнули несколько сосудов, а из носа хлынула кровь. Паника и отторжение были такими сильными, что Эрбэнус не смог стереть у доктора воспоминания о своем визите. Он выскользнул, надеясь, что сейчас пострадавшему не до описаний внешности напавшего на него человека.
Второй была женщина. Эрбэнус решил не действовать с наскока, а сначала присмотреться к ней, изучить. Был воскресный день. Женщина бродила по улицам, тщетно пытаясь завязать отношения на ночь – Эрбэнус прочитал это в ее мыслях. И отношения эти предполагали связь с другой женщиной. Отвращению Эрбэнуса не было предела. Знала ли об этом Габриэла? Он убедил себя, что нет. Иначе как подобный врач может дать жизнь ребенку Клео? Ребенку, которому предстоит стать новым Первенцем, сменив Эмилиана, заняв почетное место главы Наследия рядом с Габриэлой… Так Эрбэнус вычеркнул второго доктора в списке претендентов, добравшись до Накамуры. Первым делом Эрбэнус заглянул ему в мысли. Многое там было посвящено работе, а большая часть остального – дочери. Любовь к ребенку – Эрбэнусу нравились эти мысли. Они были правильными. Они были естественными и порядочными. И они не могли очернить Наследие, которое так отчаянно стремилось к человечности. «Я обязан получить этого врача», – решил Эрбэнус.
Он связался с Габриэлой и посоветовался о вариантах подготовки Накамуры, перед тем, как ему откроется истина. И Габриэла, как всегда была мудра. Оставалось найти оплодотворенную дикой порослью женщину и отправить ее в больницу, где работал Накамура. Подобная мера предполагала пошатнуть убеждения и стереотипы доктора, чтобы потом его сознание позволило Эрбэнусу подчинить себя…
«Если бы с вендари все было так же просто», – думал Эрбэнус, встречаясь с искателем, которому удалось ближе всех подобрался к древнему по имени Гудехи. За последние века внешность этого вендари изменилась, сделала его похожим на индейца, к коим он питал странную привязанность и симпатию, копируя их навыки и повадки. И еще гордость. Именно по вине гордости, которая не позволяла ему бежать поджав хвост, Наследие и нашло его.
Эрбэнус отослал искателя, вышедшего на след Гудэхи, сказав, что сообщит охотникам сам. Искатель счел это бюрократией, но возразить приближенному к Габриэле, к Матери, не осмелился. Эрбэнус старался не думать о том, как поступит, если искатель не отступится по-хорошему. Наверное, пришлось бы забрать его жизнь. Жизнь одного из Наследия. Жизнь брата. Но разве ситуация не требовала решительных мер? Дочь Мэтоксов вынашивала ребенка вендари. Первая самка за долгие тысячелетия. Это обещало войну, хаос. И если самки вендари вернутся, то в стороне никто не сможет остаться. Реки крови вновь зальют эту планету. И единственная группа, способная противостоять вендари – Наследие, во главе которого стоит Габриэла. Так разве жизнь одного из собратьев не стоит того, чтобы даровать Габриэле вечную жизнь благодаря крови вендари, крови ее врага? Поэтому подсознательно Эрбэнус был уверен, что если придется, то он сможет забрать жизнь искателя. После можно будет списать это на Гудэхи. В истории не останется свидетельств внутренней, духовной борьбы Эрбэнуса. Никто не узнает, что ради жизни Габриэлы он был готов на убийство члена Наследия. Хотя после того, как Эрбэнус забрал жизнь Илира, жизнь друга, остальные жизни утратили свою бесценность.
Эрбэнус дождался полуночи. Небо было звездным. Он чувствовал близость вендари, а вендари чувствовал его. Гудэхи решил, что хватит с него бегства. Он нанес на лицо боевую раскраску и вышел на тропу войны. Его армия теней ждала, готовая устремиться в любой момент в атаку. Никаких больше уловок. Уловок вендари, уловок Наследия. Враги встретятся здесь и сейчас. Лицом к лицу. На берегу озера Мичиган.
– Уважаю твою отвагу, – сказал Эрбэнус своему врагу.
Гудэхи не ответил. Он понимал, что не переживет эту ночь, но смерть волновала его куда меньше, чем гордость. Тени за его спиной вздрогнули и устремились в атаку. Эрбэнус не двигался. Тени вендари не могли причинить ему вред. Они накрыли его, подобно робкой волне, и зашипели, превращаясь в прах. Тьма поглощала тьму. Жизнь детей Наследия была мгновением по сравнению с жизнью вендари, растрачивающими свою силу тысячелетиями. У детей Наследия был всего лишь год. Возможно, ребенок, которого родит дочь Мэтоксов, и сможет изменить баланс сил, но сейчас шансов у древних не было. Гудэхи заискрился метаморфозами, превращаясь в уродливый сгусток света, и устремился на помощь своим слугам. Эрбэнус не знал, каково это – сражаться рука против руки, но так вендари определенно не мог убить его. Разорвать плоть, искалечить, но он все равно восстановится. Дети Наследия вообще никогда не сражались с вендари при помощи физической силы. Достаточно было и теней, но тени уничтожали древних, а Эрбэнус хотел пленить вендари. Поэтому он принял бой.
Брызнула кровь, затрещали кости. Гудэхи был силен и отчаянно храбр. Его искрящиеся когти вспороли Эрбэнусу живот, затем оторвали левую руку, попытались добраться до сердца, а когда Эрбэнус увернулся и неловко нанес первый ответный удар, оторвали ему голову и бросили в озеро. Мир завертелся перед глазами Эрбэнуса. Небо, земля. Небо, земля. Затем «плюх» – и голова начала погружаться под воду. Тени Эрбэнуса вышли из-под контроля, окружили Гудэхи и проглотили его, превратили в пыль, которую подхватил ветер, разнося посмертно по миру. Но тени не хотели останавливаться, поэтому они набросились на тело Эрбэнуса, разорвали на части, растащили по самым темным закоулкам и там принялись за трапезу. Одна из волн вынесла голову Эрбэнуса на берег. Никогда прежде он не получал такие сильные повреждения. В какое-то мгновение у него появилась дикая мысль о том, что, возможно, тело его уже не восстановится, но затем оторванная голова пустила корни. Это была слепая регенерация, в конце которой восстановившееся туловище оказалось погребенным. На поверхности осталась лишь голова Эрбэнуса, которую снова и снова накрывали накатывавшие на берег волны. Тени, сожравшие его прежнее тело, не осмелились вернуться. Продолжая прятаться, они ждали спасительного рассвета, который заберет стыд, принося смерть. Эрбэнус робко попробовал пошевелить погребенной рукой. Новое тело ничем не отличалось от прежнего.
Он выбрался из природной могилы и вернулся в квартиру Наследия, чтобы переждать день. «Ладно, – говорил себе Эрбэнус, стараясь не думать о голоде и соседях за стеной, чьи жизни обещали утолить этот голод, – ничего страшного не случилось. С поисками врача для Клео Вудворт тоже получилось не сразу. Нужно собраться, все обдумать, учесть ошибки». Главной ошибкой он считал переоценку собственной силы и недооценку сил вендари. Особенно их безразличия перед лицом смерти. Значит, нужно придумать план. Вот только список древних, переставших прятаться, был не настолько велик, как в случае с врачами. Еще одна ошибка, и план, возможно, придется откладывать на месяцы, пока искатели не выйдут на след новых вендари. Да и с охотниками будет договориться сложнее. Эрбэнус заснул, но и в мире грез его мозг продолжил думать о решении имевшейся проблемы, рисуя варианты развития событий сюжетом сна.
Эрбэнус снова видел могилу Эмилиана. Но на этот раз там не было Габриэлы. Лишь статуя на могиле, установленная вместо надгробия, хранила в себе странные черты жизни. Каменные глаза изредка моргали, пристально наблюдая за гостем. Этот взгляд смущал Эрбэнуса. Взгляд словно проверял на прочность его цели и планы. Эрбэнус стоял опустив голову и лишь изредка осмеливался поднять глаза и взглянуть на реинкарнацию Первенца, возродившегося в камне статуи. Но у Первенца были ответы. Поэтому нужно было набраться смелости и спросить у него, как он пленил Гэврила – о том, что видел Илир в мыслях Мэтокса касательно этой истории, Эрбэнус забыл. Да он забыл вообще почти все. Осталось только желание спасти Габриэлу и понимание, что он лично забрал жизнь своего друга Илира. А когда умирает лучший друг, фактически брат, понимание и отношение к смерти меняется. Если бы Эрбэнус мог спасти Илира ценой своей жизни, то он бы именно так и поступил. Но Илир не искал спасения. Илир видел свою смерть и свое воскрешение в ребенке, которого предстояло родить Клео Вудворт. Эрбэнус не думал о воскрешении, но жизнь Габриэлы казалась ему самой главной в мире. И если она будет жить, то будет жить и он. Потому что Габриэла – это полная противоположность его звериной сущности. В Габриэле нет голода, нет пустоты и отчаяния. Нет похоти.
– Как ты пленил древнего? – решился наконец-то задать вопрос Эрбэнус.
Статуя вздрогнула, устремила на него каменный взгляд. Реинкарнация Первенца не могла говорить. Рот раскрывался, но у статуи не было легких и голосовых связок. Эмилиан мог только показывать, проникать в мысли рискнувшего прийти к нему брата и рисовать картины прошлого, где все было странным, неестественным, но не лишенным смысла, сюжета, словно гениальный художник решил изменить подход к живописи. Он создавал картину, тщательно прорисовывая горизонт. Там, вдали, Эрбэнус мог различить мельчайшие детали деревьев – каждый лист, каждую ветвь.
Эрбэнус не знал, как Эмилиану это удается, но он смог создать на своих картинах прошлого даже ветер, заставлявший дрожать листья далеких идеальных деревьев. Но чем дальше от горизонта, чем ближе к точке реальности, к месту, где находится наблюдатель, тем бледнее становились краски и менее явными детали. Здесь, вокруг Эрбэнуса, все было смазанным, лишенным четкости. Те же деревья, что у горизонта выглядели идеальными, в центре картины создавались небрежно, спешно, словно художник, хаотично взмахивая кистью, не успевал вдуматься в суть картины, не имел времени сосредоточиться на деталях. Но именно это и создавало эффект жизни, движения, метаморфоз времени, не способного остановиться, прерваться хотя бы на миг.
Эрбэнус видел Вайореля – хозяина Крины, которая встретила Эндрю Мэтокса и показала изнанку ночи, мир теней и древних. Видел Клео Вудворт и как Мэтокс заражает ее вирусом двадцать четвертой хромосомы, надеясь, что отравленная кровь поможет ему отомстить древним, свихнувшимся слугам за убийство Крины. Видел Эрбэнус и пленение Гэврила. Конечно, без Эмилиана, без Первенца у Мэтокса ничего бы не вышло, но ведь когда он держал Гэврила в подвале своего дома на Аляске, Эмилиана уже не было рядом. Гэврил был настолько слаб, что не мог освободиться. Эрбэнус видел, как Эндрю Мэтокс спускается снова и снова в подвал, выкачивает из древнего кровь, которую после употребляют сверхлюди, собираясь в его доме. Видел Эрбэнус и их фантазии, создающие миры – такие же мерзкие и извращенные, как непотребства реальной жизни. Подобное высвободило гнев Илира, когда он увидел мгновения этих жизней в воспоминаниях Фэй, и сейчас высвобождало гнев Эрбэнуса. Все было каким-то противоестественным, мерзким.
В годы учебы наставники говорили Эрбэнусу и другим ученикам, что слуги вендари с годами начинают деградировать, как и хозяева. Их сводят с ума сотни, тысячи убийств, которые приходится совершать ради древних, сводит с ума понимание вечности, где некуда спешить, не к чему стремиться. Пустота и безразличие заполняют их сердца. Жизнь останавливается. Время обходит слуг стороной, оставляя их один на один с убийствами, кровью и отчаянием бессмысленности бытия… Но у Мэтоксов не было хозяина. Они не забирали жизни людей. Они лишь пили кровь древнего, обеспечивая себе отменное здоровье и разверзшуюся впереди вечность. Кровь и убийства были замещены непотребством, сексуальной и моральной распущенностью, лишенной границ. И невозможно пресытиться в этом диком карнавале плоти и извращений, потому что линейность времени изгибается, обходя дом Мэтоксов, их жизнь и жизни их друзей стороной. И стыд не накапливается, уступая место усталости, опыту и все большему безразличию. Подобное происходит с Мэтоксом и другими сверхлюдьми, которых привозит в его дом Фэй, чтобы кровь Гэврила активировала их возможности. Подобное происходит и с Клео, правда, не так быстро, но с годами сверхспособности становятся доступны и ей…
Картины Первенца, где центр небрежен, а горизонт идеален, показывают Эрбэнусу единственного после замужества любовника Клео из обычных людей. Мужчина заражен вирусом двадцать четвертой хромосомы. И вирус меняет его, превращает в уродца, хотя, вступая с ним в связь, Клео и убеждала себя, что этот любовник может стать таким же, как она – человеком, которого пощадит вирус. Но у вируса свои планы или свой хаос выбора, где никто не может быть в безопасности. И мужчина превращается в уродца. Его кости гнутся, сухожилия тянутся. Череп сворачивается, перестраивается, сдвигая рот к уху. Большинство зубов выпадает, а те, что остаются, заостряются. Ничего общего с хищником подобная метаморфоза не имеет – это лишь хаос эволюции, возможное развитие, которое природа отвергла много лет назад, сделав людей такими, какие они есть сейчас, но вирус не чтит правила природы.
Зараженный любовник Клео Вудворт отправляется в резервацию, где содержится большинство зараженных людей. Теперь ему остается память о прошлой жизни, где он был высоким, смуглым красавцем с крепкими мышцами и челюстью боксера, которая некогда привлекла внимание красивой и доступной Клео, готовой на все, лишь бы доставить удовольствие своему любовнику. Он понимает, что и в резервации, став уродцем, не сможет забыть о ней, о ее теле, о той крошечной квартире, которую она нашла для них, когда его корабль стоял в порту Валдиза. Он всегда считал себя опытным, состоявшимся мужчиной, но в постели с Клео превращался в наивного, незрелого мальчишку. Она представлялась ему гурманом, исследователем. Она словно видела каждую его мысль, каждое желание. Видела и спешила реализовать их, воплотив в жизнь. И так продолжалось пять долгих ночей. Всего пять. Потом наступила расплата.
И что теперь? Пытаться жить? Приспособиться? В резервации были и другие женщины – уродливые, но смирившиеся, надеявшиеся завести семью. Вирус двадцать четвертой хромосомы не забирал жизнь. Он лишь изменял тело и кровь, делая людей непригодными для питания вендари, но бывший любовник Клео, конечно же, ничего не знает о древних. С ним знакомятся женщины в резервации, но он уже принял решение. Брат должен приехать на выходных. Брат надеется ободрить его, вселить надежду. Он не понимает, что надежды нет. Он не знает, что бывший любовник Клео принял решение – когда приедет его брат, он будет уже мертв. Правда, повеситься, когда твое тело изогнулось и скрючилось, изменив шею и череп, не так просто, но тот, кто хочет добиться результата, ищет способы, а не причины, чтобы отказаться от затеи. И жизнь бывшего любовника Клео обрывается. Картина, которую видит Эрбэнус, становится настолько небрежной, что можно понять лишь суть, но не уловить деталей. И суть проста – любовник Клео Вудворт мертв. Любовник-человек. Любовник без сверхспособностей. Она виновата в его смерти. Но разве ее это заботит? Нет. Для нее время остановилось. Она не вспоминает о прошлом и не страшится будущего.
Эрбэнус видит картины спальни Мэтоксов. В тот самый момент, когда ее любовник-человек лишает себя в резервации жизни, Клео тает в руках любовников-сверхлюдей, которых привозит Фэй. Кровать огромная, словно из призрачного прошлого, где Дионисий устраивал экстатические оргии. Сознания людей обнажены, но в эту ночь мир грез разворачивается в реальности. Им нужна реальность, чтобы почувствовать себя живыми. Даже Клео нужна. Горячая плоть. Капли пота на коже. Шепоты. Взгляды. Запахи. Звуки. Близость. Дыхание. Никто не выключает свет – они все видели сердцевины своих сознаний, а чувства и мысли куда интимнее, чем обнаженная плоть. Внутренний мир может быть уродливее, чем несовершенства тела. Так что плоть не смущает их, она лишь зовет, обещая реальность, понимание жизни.
Клео всегда говорит, что ненавидит эти оргии – это часть ее личности, часть поведения, которая позволяет не чувствовать вины за случившееся. Достаточно подчеркнуть, что ты против, и с головой окунуться в непотребство. Потом можно будет убедить себя в чем угодно. Ведь ты не хотел этого, не тянулся к этому. Хотя в реальности это и не так. Мир материален. Плоть материальна. И невозможно отрицать желания плоти, сохраняя естественное восприятие мира. Да никто и не собирается отрицать – лишь изменяет и подстраивает обстоятельства под себя и тех, кто рядом. Это падший мир, где живут падшие ангелы, оставляя бога в нематериальном мире. Хотя сверхлюди уже пробираются и в это эфемерное пространство. Эти странные, непонятные сверхлюди, на близость с которыми обречена Клео, потому что природа сделала их нечувствительными к вирусу двадцать четвертой хромосомы.
Иногда Клео вспоминает первую близость с Эндрю Мэтоксом после того, как он заразил ее вирусом двадцать четвертой хромосомы, чтобы отомстить слугам за смерть Крины. Знал ли он, что вирус не причинит ему вреда? Или же просто хотел сыграть с жизнью в русскую рулетку? Потому что он всегда боялся вируса, превратившего в урода его мать. Будучи психологом, Клео рассматривала их близость, как чувство вины Мэтокса. Подобным образом он надеялся очистить свою совесть за то, что заразил Клео. И еще была Крина – любовь Мэтокса. Он грустил о потере Крины и винил себя, что не смог спасти ее. Когда за ней пришли свихнувшиеся слуги, Мэтокс сбежал – убедил себя, что она уже мертва, и сбежал, чтобы уцелеть и отомстить. Иногда, наблюдая за ним, думая о нем, Клео удивляется, почему он не сбежал от нее после того, как искупил свою вину, переспав с ней? Может быть, виной была беременность Клео, может быть, Клео напоминала ему о Крине, или же просто Мэтокс принял новую жизнь. У них был дом, пара близнецов, и кровь плененного вендари, способная пробудить и усилить скрытые способности сверхлюдей, подарив вдобавок вечность. И еще у Мэтокса была Фэй – чокнутая женщина, которая привозила в Валдиз сверхлюдей, находя их по списку своего отца, некогда служившего вендари.
Отец ее был мертв, но Фэй все еще хранила его список, где значились имена и адреса других детей, рожденных от слуг. Но несмотря на то, что когда-то работала психологом, Клео так и не смогла до конца понять причины и поступки Фэй. Не смогла она понять и почему Фэй тянется к Эндрю Мэтоксу. Наверное, ни одна наука, ни одно исследование не могли объяснить природу принятия решений сверхлюдьми, потому что этот молодой вид никогда не изучался прежде и, чтобы разобраться в них, нужно было провести собственное исследование. Клео пыталась это сделать, но потом все как-то потеряло смысл. Проще было принимать мир таким, какой он есть, чем понимать причины и следствия. Да и когда впереди целая вечность, сложно заставить себя работать и двигаться, понимая, что ты никуда не опаздываешь. Не нужно спешить жить. Не нужно бояться, что жизнь закончится раньше, чем ты закончишь свое исследование. Да и само исследование уже не нужно. Есть мир мысли и мир плоти. Есть дом, дети, муж и дионисийские ночи, когда Фэй приезжает в компании сверхлюдей.
Мэтокс выкачивает из Гэврила кровь. Все собираются в гостиной. Клео готовит ужин. Разговоры, смех. Затем тишина. Мир фантазий. Грезы. Обнаженные личности изучают друг друга, находят общность. Затем возвращается реальность. Они поднимаются в спальню Мэтоксов, где стоит огромная кровать, способная вместить несколько пар. Хотя пар, по сути, и нет. Плоть не любит стереотипов. Еще утром Клео сменила постельное белье. Остается погасить верхнее освещение, оставив торшеры и бра. Одежда падает на пол. Поцелуи, объятия, ласки. Если гости приезжают впервые, то все происходит скованно, смущенно. Но смущение тает. Плоть приспосабливается. Рамки и запреты рушатся. Мужчины Фэй ласкают Клео. Мужчина Клео ласкает Фэй. Все это уже было в мире грез и фантазий, который создавали сверхлюди, так что сейчас нужно лишь вспомнить это и перенести из эфемерных слоев возвышенного и божественного в мир плоти, где кожа потеет, мышцы отзываются усталостью. Мир, где оживают запахи близости тел, звуки. Организм выделяет жидкости, вырабатывает химические соединения. В мире грез ничего этого нет. Мир грез не ограничен плотью, но человеку иногда просто необходима эта ограниченность. К тому же в мире грез сложно испытать оргазм. Здесь же проблем с этим нет. Да и кровь вендари усиливает чувства и ощущения, как кокаин, – последнее Клео пробовала в своей прежней жизни, когда не было еще Мэтокса, не было древних, детей.
Ее любовником был зрелый дантист. Клео хорошо знала его семью. Она познакомилась с ними, когда дочь дантиста проходила у нее лечение. Ничего серьезного – проблемы переходного возраста. Но потом, во время сеансов, Клео узнала, что девочка нашла у отца тайник, где он прячет кокаин. Ничего личного, дочь просто хотела очернить строгого отца, указав на его собственное несовершенство, как это делает большинство подростков. Клео не поверила ей, встретилась с дантистом и деликатно сообщила об обвинениях дочери. Потом было понимание, что дочь дантиста не врала, тяжелый разговор, пара личных встреч.
Клео сама посоветовала дантисту частную клинику, где ему помогут избавиться от зависимости. В благодарность он пригласил ее поужинать – дружеская встреча. Отношения завязались, когда он закончил лечение. Одни из самых длительных отношений в жизни Клео и одни из самых бесперспективных в плане образования семьи. Возможно, именно поэтому дантиста и не волновали недостатки ее тела. Да он и сам не был «гигантом», скорее, наоборот. Так что Клео считала, в каком-то роде они нашли друг друга, ограничиваясь в большинстве случаев ласками и лишь иногда добавляя немного пряности в отношения, которые закончились сразу после того, как Клео узнала, что дантист снова вернулся к кокаину.
– Ты не понимаешь, что это такое. Ты никогда не пробовала, – сказал дантист во время последней встречи, и так же, как много лет спустя с Мэтоксом, подчеркивая свое отвращение к дионисийским ночам, но и не отказываясь от них, Клео приняла вызов дантиста.
Это было просто безобидное любопытство, не повлекшее за собой развитие зависимости, в отличие от подстерегших ее в будущем дионисийских ночей, к которым пристрастилась Клео. Эрбэнус не знает, почему и зачем видит в своем сне эти ночи, но они – часть истории реинкарнации Первенца. Или же часть отвращения, пробудившего гнев Илира, когда он увидел все это в воспоминаниях Фэй? Ведь Эрбэнус заглядывал в мысли Илира, и теперь эти картины – часть его мозга. Вот только в своем сне он не помнит об этом. Во сне есть лишь статуя Первенца да небрежная картина с Клео Вудворт в центре этого нечеткого мира. Мэтокс вгоняет ей иглу в вену и забирает зараженную кровь, способную ослабить древнего, превратить в раба. Есть и другие картины, но они уже передают исключительно безумие Илира и то, что вызвало в нем отвращение, послужившее причиной безумия. И цвет картин становится все более и более кровавым. Он заполняет холсты. Ничего другого не остается – только кровь. И кровь пробуждает голод.
Эрбэнус проснулся, слыша, как бьются сердца соседей. Именно этот стук и разбудил его – так казалось в первые мгновения. Сладкий желанный звук пульсации жизни. Эрбэнус метнулся к стене, тело вспыхнуло метаморфозами, появились искрящиеся когти, которые он воткнул в стену, замер, прислушиваясь к аппетитным жизням соседей. Собственное сердце почти остановилось. Эрбэнус чувствовал, как по вытянувшемуся подбородку стекает слюна. «Наверное, это цена за ответственность, которую я взвалил на свои плечи», – подумал он, когда смог успокоиться. Страха не было. Главное – не зайти слишком далеко, и для этого у него есть пример – безумие Илира. Учесть ошибки старого друга и избежать их в будущем. А сейчас… Сейчас ему нужно отправиться в резервацию и найти человека, зараженного вирусом двадцать четвертой хромосомы. Ведь именно это ему посоветовала реинкарнация Эмилиана во сне. Нет, Эрбэнус не верил, что это действительно был Первенец – скорее всего, просто подсознание нашло ответ, но представлять в советчиках Эмилиана было куда приятнее. Первенец обещал отсутствие ошибок, хотя в свете того, что узнал Илир в доме Мэтоксов, ошибки совершали все. Включая Эмилиана.
Теперь Эрбэнус не сомневался в ошибках Первенца. Ведь именно Эмилиан помог Мэтоксу пленить Гэврила, от которого сейчас Ясмин – дочь Эндрю Мэтокса и Клео Вудворт – вынашивала ребенка, способного изменить равновесие сил в мире. Так что ошибаются все. Вопрос лишь в том, какова цена за эти ошибки, и будет ли время, чтобы исправить последствия. В прошлую ночь Эрбэнус тоже допустил ошибку. Не фатальную ошибку. Теперь он примет во внимание непокорность вендари. Древние не ведают страха. Так что договориться или запугать их не удастся. Пленение возможно лишь грубой силой. И если в открытой схватке дети Наследия не могут победить, сломить вендари, значит, нужен обходной путь, как это сделал Первенец, использовав зараженную вирусом кровь Клео Вудворт, которая ослабила Гэврила, после чего пленить его уже не составляло труда. Эрбэнус планировал поступить так же – отправиться в резервацию, найти зараженного человека и использовать его кровь при следующей схватке с вендари. Пока это был лишь каркас плана, но деталям надлежало прийти в процессе.
Он покинул Чикаго, как только зашло солнце. Дорога до резервации обещала занять чуть больше пары часов. Эрбэнус надеялся, что на входе у него не возникнет проблем с охраной. Можно было, конечно, связаться с искателями и узнать, нет ли в резервации своих людей, но Эрбэнус не хотел лишний раз беспокоить их, тем более что как только он найдет зараженного вирусом человека, ему снова потребуется помощь искателей, чтобы найти нового вендари. Значит, придется дождаться, когда охранник резервации выйдет проверить, кто приехал ночью, заглянуть в его мысли, изучить имевшиеся там образы и подменить восприятие. Это будет проще, чем ломать сознание. Эрбэнус планировал просто обмануть глаза охранника, внушить ему, что в машине находится не чужак, а один из докторов. Главное, чтобы охранник был один – подчинять сознание сразу нескольких людей Эрбэнус так и не научился. Но в эту ночь ему везло.
Охранник был старым и усталым. Он открыл ворота и грубо направил луч фонаря Эрбэнусу в лицо. Мысли у него были простыми и такими же потертыми, как и внешность, а в воспоминаниях сквозил трепет перед начальством. Эрбэнус протянул ему визитку, внушив, что это пропуск ведущего врача резервации. Охранник вздрогнул, спешно убрал фонарь, извинился, что не узнал. Эрбэнус молчал. Охранник извинился еще несколько раз, назвав себя старым дураком, и пошел открывать ворота. Враждебная территория разверзлась перед Эрбэнусом. Совершал ли кто-нибудь из Наследия нечто подобное? Эрбэнус чувствовал, что заходит в своем отступничестве все дальше и дальше. Можно было, конечно, попробовать достать кровь Клео Вудворт, но подобное могло раскрыть его карты прежде, чем он пленит вендари, а если так, то Габриэла никогда не одобрит его план. Нет. С ней нужно договариваться только когда на руках будет плененный вендари.
Охранник на воротах сообщил о ночном визите другим охранникам. Эрбэнус неспешно ехал по улицам, вдоль которых выстроились одноэтажные дома зараженных. Яркие фонари освещали дорогу, лишь изредка позволяя ночи отвоевать часть пространства. Эрбэнус решил, что выберет самое темное место. Неважно, кто живет в доме, главное не ребенок, потому что этого Габриэла точно не сможет понять. Зрелый мужчина или женщина будут приемлемы. Эрбэнус свернул к обочине, остановился под старым дубом. Свет в доме не горел. Не горел и фонарь. Темнота сама указала Эрбэнусу цель. Он изучил мысли спящих людей. Сны мутантов. Это была семья из трех человек: отец, мать и дочь семи лет. Их уродство вызвало отвращение, соизмеримое с нежеланием разлучать семью. Эрбэнус не стал заходить в этот дом. Резервация большая. Он сможет подыскать что-то подходящее. Желательно одиночку…
Конец ознакомительного фрагмента.