Венгерский кризис 1956 года в исторической ретроспективе. Венгерский кризис 1956 года: к вопросу о роли журналистского сообщества (А. С. Стыкалин, 2016)

Венгерский кризис 1956 года: к вопросу о роли журналистского сообщества

Как и подобает значительному историческому событию, привлекшему большое внимание в мире и заставившему обе сверхдержавы скорректировать свою дальнейшую восточноевропейскую политику, венгерский кризис 1956 года стал предметом обширной международной историографии[202]. Продолжаются дискуссии о характере венгерских событий октября – ноября 1956 года. Массовый размах народного движения, радикализм лозунгов и действий восставшей молодежи, а самое главное, произошедший в течение считаных дней распад сверху донизу по всей стране существующих властных партийно-государственных структур и начавшееся формирование новой, плюралистической политической системы – все это дало многим исследователям основания говорить о революции[203]. Речь может идти о национально-демократической по своему содержанию революции, ибо постановка общедемократических внутриполитических и социальных задач дополнялась требованиями восстановления подлинного национального суверенитета.

Выявление характера любого массового движения предполагает постановку вопроса о его движущих силах, который начал обсуждаться неравнодушными наблюдателями буквально со второго дня венгерских событий. По мнению Н. С. Хрущева, высказанному 24 октября 1956 года на срочно созванном совещании с лидерами ряда европейских социалистических стран, «судя по всему, почву для путча подготовили писатели, а студенты их поддержали», население же «в общем и целом ведет себя пассивно»[204]. Уверенность Хрущева в том, что, посути, именно творческая интеллигенция спровоцировала венгерскую «контрреволюцию», в его однозначном понимании сущности тех событий, заставляла его неоднократно обращаться к этой теме в беседах с советскими деятелями культуры в целях предостережения[205]. Глубокое изучение в последние десятилетия венгерскими историками социального состава массового движения не столько разоблачает миф, которым жил Хрущев, сколько позволяет получить более адекватное представление о роли некоторых категорий творческой интеллигенции в событиях.

Как и любое неординарное историческое явление, венгерская революция породила яркую публицистику, прекрасно передающую духовную атмосферу «будапештской осени», исполненную одновременно пафоса и трагизма[206]. Вместе с тем опыт функционирования печати и радио в Венгрии 1956 года интересен и в другом плане – как дающий пищу для размышлений о роли средств массовой информации в условиях кризиса политической системы, заведомо не допускающей плюрализма и тем самым исключающей адекватное выражение интересов отдельных социальных групп. Не парламентская трибуна и другие представительные органы, формирующиеся, как правило, из ставленников власти, а в большей мере именно пресса способна выступить в качестве подлинного рупора общественных настроений и даже в обстановке сохраняющегося контроля над печатным словом пробить бреши в стене тотально насаждаемого единомыслия. Будучи наиболее мобильными, чувствительными к изменениям духовного климата в обществе институтами, пресса и радио, реагируя на общественное мнение и в свою очередь формируя его, сохраняют определенную способность влиять на события не только при подспудном протекании кризиса, но, до известной степени, и в условиях митинговой стихии, когда недовольство масс прорывается на улицу. В этой связи встает вопрос и о роли профессионального журналистского сообщества как одного из неотъемлемых институциональных элементов любого общественно-политического пространства в новейшее время.

Вступив вместе с СССР и под давлением СССР[207] в условиях апогея «холодной войны» в изнурительную гонку вооружений, Венгрия переживала к 1953 году серьезные экономические трудности. Если в 1947–1948 годы в стране были в основном завершены послевоенные восстановительные работы, преодолена глубокая инфляция и начался подъем в экономике, то разорительная индустриальная гигантомания начала 1950-х годов, поглощая огромные средства, повела к новой стагнации. Назревавшее недовольство населения жизненным уровнем могло принять открытые формы протеста, что создавало угрозу дестабилизации политического режима. Всерьез обеспокоенные ситуацией в Венгрии, преемники Сталина по руководству КПСС, опасаясь эксцессов, дали зеленый свет корректировке экономического курса. Новый премьер-министр И. Надь выступил летом 1953 года с программой, предполагавшей снижение темпов индустриализации, некоторую активизацию мелкого товаропроизводителя в городе и на селе. Расширение экономических свобод сопровождалось первыми признаками «оттепели» в политике, идеологии и культуре. Едва ли не главным реальным достижением «нового курса», провозглашенного июньским (1953 год) пленумом Центрального Руководства (ЦР) Венгерской партии трудящихся (ВПТ), стало начавшееся в 1954 году освобождение политзаключенных[208].

Поворот к более взвешенной, реалистической экономической политике с первых же недель отразился на тональности прессы, которая после установления к 1948 году однопартийной диктатуры полностью лишилась права на плюрализм и перестала, по сути, быть зеркалом общественного мнения, всецело превратившись в инструмент пропаганды монопольно правившей партии. Даже самое незначительное ослабление цензуры благотворно сказалось на публицистике реформаторского и социально-критического направления, главным рупором которой становится еженедельник Союза писателей «Irodalmi Újsάg» («Литературная газета»)[209]. Публицисты, продолжавшие традиции так называемых «народных писателей» 1930-х годов, показывали бедственное положение крестьянства и обращались к драматическим конфликтам в венгерском селе, возникавшим вследствие нещадного изъятия государством сельхозпродукции, а также попыток проведения коллективизации по советским образцам. Острые социальные проблемы начинают подниматься и в публикациях партийной прессы, включая печатный орган ВПТ «Szabad Nép» («Свободный народ»). В первые месяцы 1954 года дискутируются вопросы экономических реформ, при этом проводятся параллели с НЭПом 1920-х годов в СССР, развивается идея о мирном врастании мелкого сельского товаропроизводителя в социализм, названная в 1929 году в СССР правоуклонистской[210].

В выступлениях ряда публицистов партийной прессы и писателей, издавна связанных с коммунистическим движением, проявилось стремление к очищению идеи социализма от антидемократических наслоений, наполнению ее подлинно гуманистическим содержанием. 23 октября 1954 года один из крупнейших писателей Венгрии Тибор Дери в открытом письме Имре Надю отмечал, что «прежнюю экономическую политику отличало в корне неверное понимание социализма, человека она оставляла за пределами своего внимания, представления о социализме сводились к увеличению производства чугуна и стали, к сверхиндустриализации»[211]. По мнению Дери, новая концепция социализма должна ставить во главу угла интересы не государства, а личности. Приобщение широких масс к принятию решений виделось ему главным залогом оздоровления общественной жизни.

Звучавшая в прессе критика касалась главным образом частных явлений и отдельных персоналий (в частности, функционеров, ответственных за конкретные провалы в экономике) и, как правило, не распространялась на системные пороки сложившегося в конце 1940-х годов режима. Вместе с тем некоторые известные журналисты послевоенной некоммунистической прессы, оказавшиеся не у дел с установлением монополии одной партии либо склонившиеся к серьезным компромиссам, с энтузиазмом восприняли провозглашенную правительством И. Надя в 1954 году доктрину активизации Отечественного народного фронта в целях расширения диалога властей со всеми слоями общества, и в том числе не составлявшими социальную базу правящей партии. Общественным организациям, входящим в ОНФ, согласно представлениям И. Надя, не следовало ограничиваться функцией «приводных ремней», они должны были доносить до государственного руководства общественное мнение по поводу ситуации в стране и проводимой политики. Реализацию данной концепции эти люди увязывали с возрождением после 5-летнего перерыва в венгерской политической жизни и прессе элементов плюрализма. Один из них, член Президиума ВНР редактор газеты «Magyar Nemzet» («Венгерская нация»), рассчитанной главным образом на интеллигенцию, Д. Парраги 8 октября 1954 года в беседе с дипломатом Ю. Черняковым приветствовал планы реорганизации политической системы и при этом довольно откровенно излагал свое мнение о том, что венгерской политической традиции и «национальному духу» в принципе чужда однопартийность[212].

По мере выработки далеко идущих реформаторских проектов и их обнародования происходило все более резкое размежевание внутри партии, вокруг И. Надя сплачивались сторонники его линии. В условиях противодействия со стороны первого секретаря ЦР ВПТ М. Ракоши и его команды опорой премьер-министра и его политики становятся пресса и журналистское сообщество, стремившиеся не просто более четко определить свое место в институциональном поле вступившей в состояние эрозии коммунистической диктатуры (по аналогии с «четвертой властью» в развитых демократиях), но позиционировать себя как авангард прогресса, и даже как оппозицию партаппарату, саботировавшему реформы. Приверженцы Надя занимали ответственные должности в редакциях центральных газет «Szabad Nép», «Népszava» («Народное слово») и др., способствуя пропаганде нового курса. Посольство СССР в Венгрии, не без опаски воспринимавшее далеко идущие реформаторские планы, видя в них угрозу ослабления советского влияния, заметило в одном из обзоров венгерской печати, что пресса встала «на путь такой критики, когда забывались и бесследно исчезали положительные основы политики, проводившейся ВПТ до настоящего времени»[213].

В октябре 1954 года партийная организация редакции газеты «Szabad Nép» приняла на своем собрании меморандум в поддержку более радикальных реформ, разослав его затем в другие парторганизации и в высшие органы партии. Свою правоту журналисты центральной газеты продолжали отстаивать и на заседании Политбюро, куда их пригласили в целях проработки. Член Политбюро М. Фаркаш 25 ноября с озабоченностью говорил послу Ю. В. Андропову о формировании на базе газеты «Szabad Nép» альтернативного политического центра, противостоящего руководству партии[214].

С благословления Москвы, явно не готовой принять столь радикальное, особенно в сфере аграрной политики, обновление доктрины социализма в одной из стран советского блока, в начале 1955 года антиреформаторские силы во главе с М. Ракоши предприняли широкое контрнаступление. И. Надь, отказавшийся по свежему примеру советского премьера Г. М. Маленкова выступить с ритуальной самокритикой, был весной смещен со своего поста, выведен из Политбюро, позже исключен из партии по обвинению во фракционности. Вслед за отстранением премьер-министра не замедлили последовать оргвыводы в отношении его сторонников из числа журналистов центральной прессы – снятия с должностей, исключения из партии[215].

Как и за год до этого, осенью 1955 года именно журналистское, а также литературное сообщества были особенно активны в выработке и отстаивании альтернативных политических проектов. Письма с требованием реформ, меморандумы протеста и другие акции заполняли образовавшийся при отсутствии легальной оппозиции политический вакуум, выражая широкое общественное недовольство[216]. Вполне понятно, что главный удар контрреформаторски настроенной власти был направлен именно против этой категории интеллигенции. Апофеозом антиреформаторского курса явилось принятое в конце 1955 года партийное постановление «О правых явлениях в литературной жизни». Группа журналистов, писателей, деятелей искусств, подписавших меморандум протеста против ряда конкретных административных мер культурной политик – изъятие одного из номеров еженедельника «Irodalmi Újsάg», запрещение театральной постановки и т. д., – была обвинена в подрыве руководящей роли партии.

Вместе с тем «оттепель» в достаточной мере прогрела все поры общественной жизни Венгрии, чтобы воспрепятствовать расправам власти с политическими оппонентами, подобным тем, которые имели место до 1953 года. С другой стороны, в венгерском обществе стала исчезать атмосфера страха, и это было главным завоеванием политики «нового этапа», связанного с деятельностью И. Надя. Чем более шумными становились нападки на сторонников реформ, тем сильнее накалялась внутриполитическая обстановка в стране. В атмосфере все большего недовольства широкого общественного мнения политикой Ракоши и его окружения делегация ВПТ во главе с ее первым секретарем выехала в феврале 1956 года в Москву для участия в работе XX съезда КПСС, разоблачением Сталина давшего мощный импульс реформаторским силам в странах советского блока.

Важным рупором формировавшейся в послесъездовской атмосфере оппозиции (в то время пока еще почти исключительно внутрипартийной) продолжал оставаться еженедельник Союза писателей «Irodalmi Újsάg». Драматург и критик Д. Хай (литератор, писавший на немецком и венгерском языках, в начале 1930-х годов он играл видную роль в литературной жизни Веймарской Германии, а затем до 1945 года работал в СССР), 5 мая отмечал на страницах этого издания, что последствия культа личности затронули все сферы жизни: «принятые без возражения неправильные и вредные резолюции, бездумная сервильность, большие и малые собрания всему поддакивающих людей, преследования за критику, лакировка и демагогия…. попрание законов и прав», – все это стало в предшествующие годы в Венгрии обыденным явлением, отягощая повседневное существование миллионов граждан. XX съезд КПСС был назван в статье «великим триумфом человеческого достоинства», влияние которого не может обойти стороной Венгрию. Статья Хая вызвала резкую отповедь публицистов охранительно-сталинистского лагеря и восторженные отклики сторонников реформ. Публикации, подобные ей, привлекали внимание все более широкой публики, иной раз обсуждались на партсобраниях, имена писателей и публицистов, отстаивавших реформаторские взгляды, становились популярными в среде интеллигенции.

Антидогматический пафос некоторых публицистических выступлений сочетался со стремлением их авторов рассчитаться с собственным прошлым. Публицист Т. Тардош в одном из апрельских номеров «Irodalmi Újsάg» в статье «Самостоятельное коммунистическое мышление» вспоминал, как в годы юности испытал радость знакомства с марксизмом. Позже, однако, коммунистические идеи усилиями массированной пропаганды были превращены в стальной каркас догм. «И постепенно, не отдавая себе отчета, как и почему, мало-помалу, с верой, достоинством и чуть ли не чванливо я стал отвыкать мыслить… Я говорил себе: не беда! Есть люди, которые думают за меня. Когда приходилось слышать жалобы, я считал их преувеличенными или даже голосом врага… Так мы изгнали из наших душ уважение к жизни людей, пожертвовав им ради нашей веры… Мы, те, кто когда-то давно, в юности, присягнул головокружительным возможностям разума, теперь… кивали в ответ на все, что бы нам ни говорили… Лишь XX съезд возвратил взрослому человеку способность к самостоятельному мышлению и право на него».

П. Панди, один из ведущих журналистов «Szabad Nép», своими очерками об СССР, доброжелательными и в то же время не идеализировавшими советскую действительность, пытался разрушить сложившийся в венгерской прессе за годы коммунистического правления стереотип изображения «страны Советов» в розовом свете, отталкивавший читателя своей заведомой неправдоподобностью[217]. XX съезд КПСС вообще несколько повысил интерес читательской аудитории к давно утратившей свежесть восприятия советской тематике.

К концу весны главным форумом формировавшейся в партийных низах антисталинистской оппозиции стал Кружок Петефи, дискуссионный клуб студенчества и молодой интеллигенции, функционировавший как орган политпросвещения в системе Союза трудящейся молодежи, венгерского аналога комсомола. Происходившие на заседаниях кружка дискуссии по актуальным проблемам экономики, политических реформ, гуманитарных наук, литературы и искусства, иногда сопровождавшиеся выдвижением конкретных реформаторских проектов, привлекали все большее внимание общества, собирали значительную аудиторию.

К этому времени реформаторские силы внутри ВПТ заметно укрепили свои позиции в центральной прессе, становившейся более восприимчивой к настроениям масс. Инициируются дискуссии с участием экономистов, предлагавших конкретные проекты реформ. На страницах ряда изданий, включая «Szabad Nép», поднимается вопрос о соотношении в социалистической экономике планового и рыночного начал, действии закона стоимости, необходимости активизировать товарно-денежные отношения. Хотя И. Надь продолжал находиться в опале, многие положения его экономической программы 1953–1955 годов были снова востребованы в ходе дискуссий.

24 июня «Szabad Nép» выступила с положительной оценкой Кружка Петефи, назвав его «светочем подлинного марксизма». Ю. В. Андропов, видевший в деятельности Кружка, прежде всего, угрозу политической монополии ВПТ, докладывал в Москву, что редактор газеты М. Хорват проявляет колебания, «теряет правильный курс в ряде вопросов, впадает в панику, предоставляет страницы партийной газеты для опубликования статей, в которых нередко протаскиваются чуждые партии взгляды»[218]. Аналогичным образом расценивалась и линия старейшей в Венгрии профсоюзной газеты «Népszava» (до 1948 года орган самостоятельной социал-демократической партии). Комментируя 24 июня одну из дискуссий на Кружке Петефи, в ходе которой прозвучало требование полной реабилитации и торжественного перезахоронения Л. Райка и других репрессированных режимом Ракоши деятелей венгерского рабочего движения, «Népszava» призывала поместить образы этих людей в «пантеон национальных героев» Венгрии.

24 июня «Szabad Nép» проинформировала читателей о предстоящей дискуссии Кружка Петефи по актуальным проблемам печати и массовой информации. Эта дискуссия, продолжавшаяся в течение 9 часов вечером 27 июня, превзошла все предшествующие не только по накалу страстей, но и по количеству участников – более 6000 человек заполонило не только вместительный зал будапештского дома офицеров, но и близлежащие дворы, слушая эмоциональные речи выступавших через громкоговорители. Писатель Т. Дери призывал сделать шаг от поверхностной критики отдельных лиц и явлений к разоблачению коренных пороков системы, ущемляющей права личности. Входивший в ближайшее окружение И. Надя журналист Г. Лошонци (в прошлом зам. министра просвещения, в 1951 году арестованный и три года проведший в застенках) выступил за отказ от чрезмерной централизации в сфере массовой информации, передачу ряда печатных органов в ведение общественных организаций, превращение их в подлинных выразителей мнения народа. Некоторые из ораторов обращались к традициям революции 1848 года, когда в Венгрии впервые широко прозвучало требование свободы печати. По свидетельству очевидца, генерального секретаря союза венгерских журналистов Ф. Вадаса, «кульминационный момент наступил тогда, когда потребовали восстановить в партии и ввести в Политбюро Имре Надя. В едином порыве вся масса присутствующих поднялась со своих мест и устроила бурную овацию Надю», не присутствовавшему на собрании. Вместе со всеми поднялся и весь президиум собрания, включая главного редактора «Szabad Nép» и двух других высокопоставленных посланцев партии, «ибо сидеть на месте было просто невозможно. В такой обстановке нельзя было даже не аплодировать»[219]. Информацию о дискуссии 27 июня советское посольство получило от непосредственных свидетелей, один из которых в беседе с дипломатом отмечал, что никто из выступавших и «не помышлял» о свержении «народно-демократической власти», что речь шла лишь о необходимости найти более гуманный вариант продвижения к социализму, и с такой же энергией, с какой устраивалась овация при упоминании Имре Надя, аудитория кричала «Да здравствует партия!»[220]. Эти уверения, однако, мало успокоили Андропова, расценившего дискуссию как симптом дальнейшего усиления тенденций, ведущих к подрыву диктатуры ВПТ, а следовательно, угрожающих советским интересам в Венгрии. В очередном донесении в Москву его выводы вполне определенны: органы государственной безопасности Венгрии «не проявляют должной решительности в борьбе против контрреволюционных элементов, которые стали вести себя недопустимо нагло»[221].

Подобной оценке дискуссии о печати суждено было стать доминирующей на долгие годы.

Как бы там ни было, к середине июля в Москве осознали, что фигура Ракоши, вызывавшая острое раздражение в венгерском обществе, стала серьезной обузой для руководства ВПТ. Посетивший Будапешт А. И. Микоян дал добро на его отставку. Половинчатый характер решений июльского пленума и особенно избрание первым секретарем ближайшего соратника Ракоши Э. Герё не благоприятствовали, однако, снижению остроты ситуации. С начала сентября стал намечаться новый общественный подъем. Вновь, как и раньше, в эпицентре борьбы за реформы оказывается пресса. Газеты поднимают острые, прежде замалчивавшиеся проблемы: от привилегий партноменклатуры до тяжелого положения венгерского национального меньшинства в румынской Трансильвании. Возобновивший критику ретроградных сил в ВПТ литературный еженедельник «Irodalmi Újsάg» за считаные недели увеличил тираж с 8 до 30 тыс. экземпляров. Большой резонанс вызывали также публикации в газетах «Esti Budapest», «Magyar Nemzet», «Szabad Ifjúság», «Hetfői hirlap». К разрыву со старыми методами, отказу от сталинской политической практики все чаще призывал и центральный партийный печатный орган «Szabad Nép». Считая отставку Ракоши лишь первым шагом в процессе перемен, реформаторски настроенные публицисты хорошо осознавали, что кадровые изменения на вершине пирамиды власти, как и некоторые послабления интеллигенции, направлены, прежде всего, на нейтрализацию формирующейся оппозиции и носят тактический, а не принципиальный характер. Главным тормозом на пути обновления им представлялись уже не отдельные лица, а вся система, не отвечавшая их представлениям о настоящем социализме.

Проблему свободы печати затронул 8 сентября на страницах «Irodalmi Újsάg» Д. Хай. Для литераторов, отмечал он, «не должно быть запретов ни в чем, кроме того, что запрещено законом для всего общества… И, напротив, писателю, как и всем смертным, должно быть дозволено без ограничений говорить правду; критиковать всех и вся… верить в Бога, не верить в него; сомневаться в правильности плановых показателей; думать не по-марксистски… считать несправедливым то, что официально, быть может, считается справедливым; не любить отдельных руководителей; изображать недостатки, не предлагая при этом рецептов их устранения…, использовать непривычный стиль… называть никудышными произведения, которые некоторыми авторитетами выдаются за образцовые; высказывать определенные литературные мнения, чихать на определенные литературные мнения и т. д. и т. п… Вот свобода, за которую нам, писателям, нужно стоять до конца». В статье открыто поднимался вопрос о противоестественности существования в демократическом обществе учреждений, специально созданных для контроля за мыслью. «Ослабленная узда – это еще не свобода… Всякий открытый или завуалированный, прямой или косвенный надзор за выпуском книг, спектаклями, всякую цензуру нужно упразднить государственным актом… Пока этого не произойдет, мы не можем говорить о свободе литературы, а можем говорить, самое большее, лишь о временном, в любую минуту могущем быть опять ликвидированном либерализме». Не предварительная цензура должна определять, что можно и что нельзя публиковать в прессе, а сами редакторы, на которых тем самым будет возложена гораздо большая ответственность. Этот тезис, воспринятый в сентябре 1956 года партийным руководством как еретический, вместе с тем в определенной мере предвосхитил культурную политику кадаровского режима в период его расцвета. Г. Лошонци 2 сентября в газете «Művelt Nép» не только торопил с принятием конкретных решений, направленных на улучшение положения масс, но призывал сделать выводы в отношении лиц, которые своей «сектантской ослепленностью, нетерпением и упрямой бесчеловечностью нанесли людям плохо заживаемые раны, но, несмотря на это, продолжают находиться на руководящих постах». В прессе поднимается вопрос и о необходимости привлечь к ответственности Ракоши за все прегрешения, совершенные им перед народом, вскоре после июльского пленума он выехал в СССР.

Острые публикации в венгерской прессе вызвали нервную реакцию советского посольства, увидевшего угрозу монополии ВПТ в сфере массовых коммуникаций и доносившего в Москву о том, что «командные высоты» на идеологическом фронте постепенно переходят в руки «правых сил», связанных между собой не только идейно, но и организационно, стремящихся к созданию «второго идеологического центра» – при попустительстве агитпропа ЦК, вставшего на путь «уговоров и уступок» по отношению к активизировавшимся антипартийным элементам. Опубликование статьи Д. Хая с требованием предоставления «полной свободы» литературе «показывает, насколько далеко зашли венгерские писатели в своих выступлениях против партийного руководства и насколько ЦК ВПТ выпустило из своих рук дело руководства литературой», отмечалось в записке МИД СССР от 28 сентября, адресованной в ЦК КПСС М. А. Суслову[222]. Однако вопреки той версии происходивших в Венгрии событий, которая излагалась в посольских донесениях, среди литераторов и публицистов, выступавших с острыми публикациями, тон задавали отнюдь не противники социализма, а коммунисты с многолетним стажем. Призывы соединить идею социализма с гуманизмом и национальными ценностями звучали 17 сентября на съезде венгерских писателей. В связи с торжественным перезахоронением останков Ласло Райка 6 октября в публицистике проявились мотивы покаяния и расчета с прошлым: «Не мы сфабриковали обвинение и не мы произнесли приговор, но мы уверовали в ложь и сами ее повторяли», служив тем самым преступным политическим замыслам, писал известный публицист Тибор Мераи, впоследствии первый биограф Имре Надя.

Все настойчивее звучало в прессе и требование о восстановлении справедливости в отношении Имре Надя. В «письме чепельского рабочего», опубликованном в «Irodalmi Újsάg» 13 октября, его «новый курс», провозглашенный в 1953 году, был назван «оазисом в пустыне безумной сталинской политики», тогда как «до хруста сжавшее кости» мартовское постановление 1955 года об отстранении И. Надя, как отмечалось, «помяло слабые побеги веры в демократический дух».

В середине октября с давно уже невиданной остротой поднимались в прессе и проблемы материального положения трудящихся. «На средства, сэкономленные недоеданием рабочих», содержатся многочисленные показные учреждения, «не делающие абсолютно ничего полезного», говорилось в одной из статей. Андропов, увидев в этой публикации «прямой призыв к выражению недовольства», назвал тон подобных статей «явно угрожающим», а методы написания «провокационными»[223].

13 октября под давлением оппозиции опальный премьер-министр был восстановлен в рядах партии – во многом это было жестом, адресованным югославскому руководству в канун поездки венгерской делегации в Белград для примирения с Союзом коммунистов Югославии[224]. К этому времени его сторонники, отстаивавшие концепцию национального венгерского, и при этом более демократического пути к социализму, контролировали уже значительную часть средств массовой информации. Институционализация реформаторски настроенной части журналистского сообщества (точнее, ее элиты) в своего рода альтернативный центр власти становится к середине октября 1956 года уже не перспективой, а воплощенной реальностью. Так, в самый канун восстания 23 октября молодой член Политбюро Л. Ач, которому поручили руководить партаппаратом на время поездки Э. Герё и возглавляемой им делегации в Белград, жаловался Андропову, что для публикации в центральном органе партии ряда материалов он был вынужден обращаться за «разрешением» к журналистам из окружения Надя Ш. Харасти и Г. Лошонци, не занимавшим важных постов в партийной номенклатуре, но имевшим огромное неформальное влияние[225]. Редактор «Szabad Nép» бывший член Политбюро М. Хорват, по донесениям советского посольства, также внутренне сочувствовал И. Надю, а решения партийного руководства если и пытался выполнять, то только в силу присущего старому партийцу чувства дисциплины. Вопреки противодействию Политбюро редакции центральных газет и Союз венгерских журналистов выразили солидарность с польской «Trybuna Ludu», которая в те дни вступила в открытую полемику с «Правдой», выступившей с критикой некоторых статей польской прессы[226]. О фактах вмешательства СССР во внутренние дела Польши, когда прибывшая в Варшаву без приглашения делегация КПСС во главе с самим Н. С. Хрущевым попыталась 19 октября воспрепятствовать намеченным кадровым перестановкам на пленуме ЦК ПОРП[227], откровенно сообщало венгерское радио.

Если в Польше коммунистическая элита, совершив решительный поворот к отстаиванию национальных приоритетов перед диктатом Москвы, сумела разрядить взрывоопасную обстановку[228], то в Венгрии постоянное запаздывание властей с принятием эффективных мер привело в конце концов к вооруженной конфронтации. Предпринятая в знак солидарности с польскими событиями студенческая демонстрация 23 октября не смогла удержаться в рамках мирной митинговой акции, переросла в мощное народное восстание. Ввод советских войск в Будапешт в ночь на 24 октября в целях устрашения не только подлил масла в огонь, но придал восстанию отчетливо выраженный национальный характер. По всей Венгрии происходит распад прежних партийно-государственных структур, власть начинает переходить к стихийно формировавшимся революционным комитетам и рабочим советам[229]. Цензура уходит в прошлое, страна вступает в 12-дневный период абсолютной свободы печати[230].

Создание независимой молодежной организации Сегед (Единого союза венгерских студентов университетов и институтов. 23 октября 1956 года. Архив фотодокументов «Института 1956 года»

Программа непосредственных организаторов массовой демонстрации, назначенной на вторник, 23 октября (студентов Будапештского политехнического института), заметно превосходила своим радикализмом требования, звучавшие в ходе дискуссий Кружка Петефи, других выступлений оппозиции в предшествующие месяцы. Окрыленные успехом польских реформаторов, добившихся принципиальных уступок от Москвы (смены партийного руководства, ликвидации института советников в силовых структурах), их венгерские единомышленники теперь настаивали на немедленном выводе из Венгрии советских войск[231], разрешении политических партий, проведении тайных выборов в Национальное собрание на альтернативной основе, перевыборах всех руководящих органов ВПТ, суде над М. Ракоши. Среди прочего в списках студенческих требований значились: отмена цензуры, осуществление свободы печати, создание независимой ежедневной газеты как органа образованного в канун революции Венгерского Союза студентов, неподконтрольного ВПТ и Союзу трудящейся молодежи. Поскольку в центральной прессе к этому времени, как уже отмечалось, тон задавали симпатизировавшие студентам представители реформаторского крыла партии, программу из 16 пунктов удалось опубликовать или хотя бы в общих чертах изложить в ряде газет, сделав ее, таким образом, достоянием самого широкого общественного мнения, правда цензура пока еще сумела воспрепятствовать ее изложению по радио.

С течением времени демонстрация приобретала все больший размах, менялся и состав ее участников: по окончании трудового дня в ряды демонстрантов влились служащие государственных учреждений, расположенных в центре венгерской столицы, с промышленных окраин города в его центральные районы стекались заводские рабочие. «Улица – наша!» – этот броский заголовок передовой статьи центральной молодежной газеты «Szabad Ifjúság», вышедшей специальным выпуском к вечеру 23 октября, довольно точно передавал настроение многотысячных масс[232].

Передовая статья «Szabad Nép» в этот день также называлась симптоматично: «Новый весенний смотр рядов». Жаркая атмосфера на молодежных собраниях последних дней, писала газета, похожа скорее «на весенний разлив, чем на течение вод, направленное в искусственные каналы». Газета приветствовала молодежь, выступающую за «чистоту социализма», выразила солидарность со многими конкретными требованиями организаторов демонстрации и в том числе об освобождении от тех людей в партийном руководстве, которые «не могут или не хотят последовательно двигаться по пути, намеченному XX съездом». В то же время газета предостерегла участников манифестации от попустительства в отношении антисоциалистической пропаганды в своих рядах. Уже в первые часы демонстрации ее масштабы далеко превзошли ожидания внутрипартийной демократической оппозиции, в том числе влиятельных людей из журналистского сообщества (Г. Лошонци и др.), тщетно пытавшихся направить шествие в организованное русло.

В 8 часов вечера по радио прозвучало выступление Э. Герё, изобиловавшее резкими выпадами в адрес устроителей демонстрации и вызвавшее гневную реакцию многотысячной толпы, собравшейся перед зданием парламента[233]. В последующих событиях проявилась закономерность многих революций в их начальной стадии – стихийное стремление митингующих к овладению средствами массовой коммуникации. Попытка молодежи проникнуть в здание радио с тем, чтобы зачитать свои программные требования, привела к столкновению с частями госбезопасности, появились первые убитые и раненые. Мирная поначалу акция приобретает иное качество, формируются первые повстанческие группы. Крайнюю растерянность в критической обстановке не только властей, но и в целом реформаторски настроенного журналистского сообщества отразила тональность вещания радио. «Венгерское радио, работающее из подвальных помещений парламента, ежечасно “запрещает революцию”. Оно просит, умоляет, льстит, пускается в объяснения, угрожает, обольщает, предупреждает: одумайтесь, мол, а то в воскресенье не состоится футбольный матч. Но к этому времени мостовая уже обагрена кровью 250 человек», – вспоминал впоследствии активный участник событий публицист и переводчик Арпад Гёнц, в 1990–2000 годы президент Венгерской Республики[234].

Вступление советских танков в Будапешт к утру 24 октября в соответствии с принятым поздно вечером решением Президиума ЦК КПСС[235] ставило своей целью демонстрацию военной силы, солдаты не получили приказа о применении огня. Тем не менее эта акция вызвала всплеск патриотических настроений и дала многим сотням людей основание выступить с оружием в руках в защиту национального суверенитета Венгрии.

Обломки статуи Сталина на площади Луизы Блахи. 24 октября 1956 года. Архив фотодокументов «Института 1956 года»

Пресса тех дней стала хроникой происходивших событий. 24 октября в городе не вышла ни одна газета, тиражировались лишь повстанческие листовки с требованием уже не только немедленного вывода советских войск, но и расторжения Варшавского договора, а также включения представителей «революционной молодежи» в правительство. 25 октября из центральных газет вышла лишь профсоюзная «Népszava», от имени Венгерского Совета профсоюзов потребовавшая прекращения огня с обеих сторон и амнистии всем, кто сложит оружие. В тот же день был опубликован первый номер «газеты венгерской революционной молодежи» «Igazság» («Правда») под редакцией коммуниста Д. Обершовского, отразившей самооценку умеренного крыла участников вооруженного сопротивления и положившей начало свободной, бесцензурной прессе венгерской революции. «Восставший народ, – отмечалось в газете, – как уже не раз бывало в истории, когда переполняется чаша терпения, берет в свои собственные руки решение судьбы… От имени всех венгров мы протестуем против того, чтобы священную борьбу революционного народа преподносили как фашистское сборище (такое определение звучало в некоторых заявлениях по радио от имени властей, хотя уже начиная с 24 октября в целом доминировали более сдержанные оценки – А. С.). Произошла революция. Народ протестует не против строя, не против социалистических идей, а против тех, кто замарал и опорочил возвышенные идеи. Народ хочет социализма, но чистого и честного»[236]. Аналогичное по содержанию и пафосу обращение участников борьбы было опубликовано 26 октября на страницах «Magyar Nemzet», органа Отечественного народного фронта: «Мы не контрреволюционеры, не фашисты. Борьба, которую мы ведем, выражает основополагающие желания венгерских масс… Мы хотим мира и порядка. Но мира свободной страны»[237]. Газета «Szabad Nép» 26 октября отразила мнение того крыла партийного руководства, которое стремилось к компромиссу с повстанцами. Осудив Гёре и его команду за неспособность вывести страну из кризиса и призвав повстанцев к прекращению огня, а население к спокойствию, она высказалась за поиски собственного, венгерского пути к социализму.

Имре Надь, по решению Политбюро утром 24 октября вновь возглавивший Совет Министров, вначале не протестовал против участия советских войск в «наведении порядка». Но с первых дней в окружении премьера, привлекшего к руководству страной ряд своих сторонников, все громче раздаются голоса с требованием не только более решительного отмежевания от прежней политики, поколебавшей веру народа «в сам смысл строительства социализма», но и пересмотра отношения к вооруженным повстанцам. Соратники Надя журналист Г. Лошонци и экономист Ф. Донат, кооптированные 24 октября в высшие органы партии, в тот же день в знак несогласия с оценкой характера происходящих событий заявляют о выходе из ЦР ВПТ. Также относившиеся к команде И. Надя журналисты М. Гимеш и М. Вашархейи вступают в прямой контакт с издателями повстанческих листовок. С течением времени, как известно, изменилась и позиция самого премьер-министра, в сознании которого, как и многих его соратников по партии, венгерский патриотизм перевесил глубокие коммунистические убеждения. Поскольку ввод советских войск практически совпал по времени с назначением И. Надя главой правительства, заявление по радио об обращении за военной помощью к СССР было сделано как бы и от имени нового премьер-министра. Это не могло не сказаться на падении народного доверия к правительству и лично Имре Надю.

Здание Венгерского радио после штурма. Октябрь 1956 года

О его «предательстве» не только писали в листовках, но даже вещали возникшие в эти дни независимые радиостанции. Постепенно, осознав невозможность нормализации с помощью посторонней военной силы, и почувствовав, что широкие массы отказывают в поддержке новому правительству, И. Надь 28 октября сделал решительный шаг к сближению с повстанцами, признав законность многих их требований, в том числе о выводе советских войск с территории страны[238].

Изготовление «Коктейля Молотова».2 ноября 1956 года

Казарма Килиан на улице Уллеи, одно из мест ожесточенных боев. Фотография Томаса Р. Глесона. Архив фотодокументов «Института 1956 года»

В этот день «Szabad Nép» с ведома и согласия премьер-министра И.Надя и нового первого секретаря ЦР ВПТ Я. Кадара опубликовала статью «В соответствии с истиной». «Мы не согласны с теми, кто события прошедших дней огульно квалифицирует как попытку контрреволюционного, фашистского путча… Громадную патриотическую демонстрацию запятнали кровью, что явилось началом самой страшной братоубийственной борьбы». По мнению газеты, всю Венгрию охватило национальное демократическое движение, возглавить его – было бы честью для партии. Главную движущую силу составляют не злонамеренные элементы из бывших эксплуататорских классов, также вышедшие на поверхность, а молодежь рабоче-крестьянского происхождения, преданная идее построения социализма, но в соответствии с венгерскими условиями. Опорой правительства и обновляющейся партии должны были стать образующиеся по всей стране самодеятельные народные органы, «вызванные к жизни крепнущим духом демократизма».

Профсоюзная «Népszava» 28 октября также пришла к выводу о том, что, несмотря на присутствие антисоциалистических элементов, «честное движение нашей молодежи не стало контрреволюционным восстанием».

Изменение оценки происходящих событий побудило газету «Szabad Nép» вступить в полемику с «Правдой», опубликовавшей 28 октября статью своего собкора «Крушение антинародной авантюры в Венгрии»[239]. Ответ «Правде», написанный журналистом газеты М. Мольнаром, был опубликован 29 октября. «То, что произошло в Будапеште, – писала главная газета ВПТ, – не было ни антинародным, ни авантюрой, и не потерпело крушения». В событиях последних дней доминировали лозунги социалистической демократии. «Революционный народ Пешта и Буды хочет свободы, жизни без произвола, террора и страха, больше хлеба и национальной независимости. Разве это “антинародная авантюра”?! То, что рухнуло, то, что действительно может быть названо антинародным, – это господство клики Ракоши-Гёре». Газета отвергла заявление «Правды» о решающей роли в событиях западных империалистов, «не жалеющих усилий для вмешательства в дела социалистических стран путем провокаций, диверсий, организации контрреволюционного подполья». «Это утверждение “Правды” унижает и оскорбляет все полуторамиллионное население Будапешта», большая часть которого выражала сочувствие основным патриотическим и демократическим целям «великого народного выступления» за венгерский путь к социализму, национальный суверенитет и построение отношений с СССР на равноправной основе.

Начиная с 28 октября было объявлено о повсеместном прекращении огня, предстоящем упразднении Управления государственной безопасности, формировании новых органов охраны порядка с привлечением повстанцев. Правительство санкционировало создание Революционного комитета обороны во главе с генералом Б. Кираем. Этот комитет предпринял попытку подчинить разрозненные повстанческие группы единому командованию. По согласованию с Москвой советские танки и воинские части в конце октября выходят из Будапешта. С удовлетворением приняв к сведению этот факт, «Szabad Nép» в статье под показательным заголовком «Светает» констатировала победу народного движения. Молодежная «Szabad Ifjúság» («Свободная молодежь») призывала повстанцев положить конец вооруженной борьбе, поскольку первоочередная цель была достигнута. С этих пор на страницах самых разных изданий все большее место занимают проблемы налаживания мирной жизни, преодоления разрухи.

Будапешт конца октября 1956 г. Лозунг «Русские домой» на городском трамвае

Впрочем, декларированный И. Надем поворот в оценке событий и отношении к повстанцам отнюдь не означал, что правительство отныне пользовалось всеобщим доверием. Один из радикальных повстанческих лидеров, глава самопровозглашенного «венгерского национального революционного комитета» Й. Дудаш, будучи принятым И. Надем 30 октября, в тот же день выпустил номер своей только что образованной газеты «Fűggetlenség» («Независимость») с большим заголовком на первой полосе: «Мы не признаем нынешнее правительство». 28 октября и в последующие дни распространялись листовки как с призывами продолжать забастовку до полного вывода советских войск с территории страны и проведения свободных выборов, так и с предложениями приступить к работе, оказать поддержку И. Надю и его команде. Если центральное радио пыталось создать впечатление постепенного восстановления порядка в стране, то на волнах радиостанций Дьера и Мишкольца, находившихся в руках местных революционных комитетов, происходила эскалация новых политических требований.

В конце октября стихийно активизировался процесс возрождения левых и центристских партий, действовавших на политических арене Венгрии до установления коммунистической диктатуры в 1948 году. Их программные заявления, как правило, указывали на необходимость сохранения базовых отраслей промышленности и финансов в руках государства. Правительство в первые дни ноября реорганизуется уже на коалиционной основе. Каждая из образованных партий начинает издавать собственные газеты, причем в ряде случаев возобновлялись ранее закрытые издания. Среди возникавших в последние дни октября как грибы после дождя газет некоторые провозглашали себя рупорами тех или иных политических сил, другие декларировали свою независимость[240]. Оказались востребованными старые профессиональные кадры, вытесненные после 1948 года из прессы либо оттесненные на глубокую периферию средств массовой информации. Журналистское сообщество Венгрии, в котором на протяжении предшествующих нескольких месяцев существовали лишь два противоборствовавших крыла – охранительно-сталинистское и реформ-коммунистическое, начинает реорганизовываться на подлинно плюралистической основе. При всех различиях в подходах и идеологиях существовала и общая для всех возникших изданий платформа – требование суверенитета Венгрии. «Наша газета стремится служить делу венгерской свободы. И внешней свободы – независимости, и внутренней свободы – демократии. Служить действенно, высказывая всю правду и чистую правду», – так определила свои задачи газета «Magyar Szabadság» («Венгерская свобода») в первом номере, вышедшем 30 октября.

1 ноября та же газета опубликовала статью под характерным заголовком «Независимая Венгрия должна стать нейтральной».

В ней проводилась мысль о Венгрии как о мосте между Западом и Востоком. Когда в начале ноября в повестку дня венгерской политики выдвинулась идея нейтралитета страны, она была поддержана всеми газетами, при этом отмечалось, что независимая внешняя политика, без которой «нет здорового развития нации», отнюдь не предполагает недружественной позиции в отношении «нашего могучего соседа» – СССР и «товарищей по исторической судьбе» – восточноевропейских народов. О необходимости разбить «железный занавес», установить более тесные экономические связи с Западом писала газета «Magyar Vilag». «Népszava», снова став органом социал-демократической партии, освещала работу заседания бюро Социнтерна в Вене, где обсуждался вопрос о перспективах подключения к экономическому возрождению Венгрии структур Европейского Экономического Сообщества, идея создания которого уже витала в воздухе, а конкретные планы прорабатывались. Общей для публикаций самых разных газет была революционная патетика с неизменной оглядкой на мировое общественное мнение: мы «пишем всемирную историю»; мы «малая, но героическая нация, перед которой все народы мира приспускают флаги в знак почета и уважения» (потребность в национальной гордости была тем более сильна, что в памяти многих людей еще живы были нотки самоуничижения официальной коммунистической пропаганды, периодически напоминавшей венграм о постыдной роли их страны в годы второй мировой войны как последнего, наиболее верного сателлита нацистской Германии). Революционная фразеология в известной мере отличала даже католическую газету ««Új ember» («Новый человек»).

Наиболее видные публицисты венгерской революционной прессы, включая редактора газеты «Magyar Szabadság» М. Гимеша, принципиально стояли на платформе социализма, выступали за соединение многопартийности и западной «техники свободы» (по выражению министра в правительстве И. Надя европейски известного политолога И. Бибо) с признанием национализации крупной собственности и требованием обеспечения всеобщего права на труд и образование. Обращалось внимание на опасность резкого поворота вправо, присутствие в широком народном движении регрессивных и деструктивных сил, которые «пятнают грязью чистоту нашей борьбы» и могут лишить венгерскую революцию симпатий мирового общественного мнения и повысить опасность нового иностранного вмешательства. Построение независимой и демократической Венгрии, по мнению М. Гимеша, невозможно без борьбы как против всех пережитков прежней политики, так и против «всяческих проявлений контрреволюции». Об усилении опасности хаоса свидетельствовали многие факты, и прежде всего печально известный кровавый инцидент 30 октября перед зданием будапештского горкома, жертвами которого стали более 20 человек. Он получил, кстати говоря, единодушное осуждение всей прессы, включая самые радикальные издания, и действительно указал симпатизировавшему венгерским повстанцам мировому общественному мнению на реальную опасность разгула насилия, анархии и охлократии в случае неспособности правительства сдержать резкий сдвиг политической жизни вправо. 29 октября произошел захват повстанцами группы Й. Дудаша здания газеты «Szabad Nép». Этот факт хорошо описал в своем «Венгерском дневнике» очевидец революции, известный польский публицист и поэт В. Ворошильский: Вооруженные люди «явились в редакцию и стукнули кулаком по столу: – Хватит кормить народ ложью и руганью.

Редакторы возмущенно заявили, что не станут разговаривать с хулиганьем, и покинули помещение. Szabad Nép перестала существовать»[241]. Почти одновременно с ликвидацией своего печатного органа прекратила существование, самораспустилась ВПТ. В условиях формирования многопартийности группа ее видных деятелей и ветеранов коммунистического движения, включая И. Надя, Я. Кадара, всемирно известного философа Д. Лукача, выступила инициаторами создания новой партии – Венгерской социалистической рабочей (ВСРП), провозгласившей программу строительства социализма на основе полного разрыва со сталинским наследием. 1 ноября партия начала издавать газету «Népszabadság» («Народная свобода»), на протяжении всей последующей, кадаровской эпохи главную газету страны. «Газеты. Со дня на день их все больше. Почти все редактируются и печатаются в здании бывшей “Szabad Nép”, захваченной группой Дудаша. Дудаш лоялен: свою газету издает и другим не мешает. Сегодня к вееру газет, печатающихся под крылышком Дудаша, прибавилась коммунистическая “Népszabadság”. Ее делают бывшие журналисты “Szabad Nép”, в разное время уволенные из редакции и подвергшиеся политическим преследованиям»[242]. Надо заметить также, что группа видных журналистов центральной прессы (М. Гимеш и др.) дистанцировалась от ВСРП и, отмежевавшись вместе с тем от традиционной социал-демократии, заявила о создании социалистической партии. Издаваемая этими людьми газета «Magyar Szabadság» провозгласила свободу всем партиям, кроме тех, которые хотят монополизировать истину и подавить другие идейно-политические течения.

Венгерское радио 30 октября было реорганизовано в Свободное радио имени Кошута. А. Микоян и М. Суслов с озабоченностью докладывали в Москву, что оно работает вне какого бы то ни было партийно-правительственного контроля[243]. 1 ноября, однако, коалиционное правительство И. Надя, остро заинтересованное в расширении каналов воздействия на общественное мнение, приняло специальное решение о радиовещании, подчеркнув, что руководство им должно осуществляться твердой рукой. Планировалось также превратить газету «Magyar Nemzet» в правительственный официоз.

1 ноября на страницах газеты «Új Magyarorsz-ág» («Новая Венгрия») классик венгерской литературы Ласло Немет, выражая довольно характерные для атмосферы тех дней настроения интеллигенции, писал о том, что весь мир «после этой ошеломляющей революции ждет от нас образцовой модели политического устройства», соединяющей воплощение социалистической идеи с венгерской национальной традицией. Между тем в последние дни октября до образцовой модели было очень далеко. С выводом советских войск из Будапешта напряженность отнюдь не спала[244].

Еще 30 октября в ходе дискуссий на заседаниях Президиума ЦК КПСС отдавалось предпочтение поискам политических средств урегулирования конфликта. Но уже на следующий день положение изменилось. При принятии решения о применении силы сугубо идеологические соображения перемешивались с геостратегическими, в которых возобладал более привычный конфронтационный подход. Суэцкий кризис конца октября (агрессия Великобритании, Франции и Израиля против Египта, национализировавшего Суэцкий канал) был воспринят в Кремле как симптом недопустимого ослабления советского влияния в мире, побудив тем самым руководство КПСС к демонстрации военной мощи в Венгрии[245]. «Если мы уйдем из Венгрии, это подбодрит американцев, англичан и французов – империалистов. Они поймут как нашу слабость и будут наступать… К Египту им тогда прибавим Венгрию. Выбора у нас другого нет», – рассуждал на заседании Президиума ЦК КПСС Н. С. Хрущев[246]. Кроме того, антиегипетская акция трех стран, кстати, не поддержанная правительством США и осужденная многими западными, не только левыми, политиками, стала тем внешним фоном, на котором советская интервенция в Венгрии могла бы вызвать более снисходительное отношение[247].

31 октября было решено готовить новую военную акцию, состоявшуюся 4 ноября. Правительство И. Надя, которое 1 ноября в ответ на ввод новых войск из СССР заявило о выходе Венгрии из Организации Варшавского Договора и обратилось за поддержкой ко всему мировому сообществу, было свергнуто. На смену ему пришло новое, сформированное в Москве правительство во главе с Я. Кадаром, готовое действовать в соответствии с волей советского руководства. Уже приказ № 2 главнокомандующего объединенными вооруженными силами стран-участниц Варшавского договора маршала И. С. Конева «О создании и организации работы военных комендатур» устанавливал контроль за всей издательской деятельностью и средствами массовой информации. Так Венгрия вступила в новый этап своего развития, когда свободной прессе пришлось уйти в подполье и отстаивать идею независимости в принципиально иных условиях, а значительной части журналистского сообщества, занятого в подцензурной прессе (включая, главную газету кадаровской эпохи «Népszabadság»), прибегнуть к саботажу. Однако это уже предмет другой статьи[248].

По-разному сложились судьбы представителей журналистского сообщества Венгрии 1956 года в последующую эпоху. Издатель подпольной прессы Д. Обершовски был приговорен к пожизненному заключению. Журналист М. Гимеш – главная фигура оппозиционного движения интеллигенции в ноябре 1956 года – получил смертный приговор на процессе по делу Имре Надя и был казнен в июле 1958 года. Близкий И. Надю журналист Г. Лошонци также должен был предстать перед судом, но не дожил, скончавшись в заключении в декабре 1957 года. Арестованные литераторы и журналисты были амнистированы в начале 1960-х годов. Фактически все они занимались потом интеллектуальным трудом – в отличие от лидеров Чехословакии периода «нормализации» 1970-х годов

Кадар и его окружение считали зазорным и нецелесообразным использовать интеллектуалов в качестве дворников и истопников, резонно видя в этом признак слабости режима. Всем этим людям, как правило, находилось место на периферии официальной культурной жизни. Когда в 1963 году на свободу вышел один из крупнейших венгерских мыслителей XX в. Иштван Бибо, вопрос о его дальнейшем трудоустройстве решался, как и в ряде других случаев, на Политбюро ЦК ВСРП. Видные журналисты, эмигрировавшие на Запад, уже в начале 1957 года возобновили в эмиграции газету «Irodalmi Újsάg». Некоторые из них (М. Мольнар, Т. Мераи, П. Кенде и др.) впоследствии проявили себя как историки, внеся заметный вклад в изучение венгерской революции. П. Кенде, вернувшись в Венгрию, стал в 1990 году одним из основателей Института по изучению революции 1956 года, видного венгерского научного центра в области новейшей истории.

Все эти люди, начинавшие в 1940-1950-е годы как журналисты коммунистической прессы, соратники коммуниста-реформатора И. Надя, пришли впоследствии к переосмыслению устоев собственного мировоззрения. Уже в 10-летний юбилей революции М. Мольнар приходит к выводу: дискуссия об исторической роли Имре Надя и его жизни закончилась, и его идеологические построения и система ценностей не могут далее служить отправной точкой для новой эпохи. Историками много писалось о том, что, несмотря на свою видимую неудачу, венгерская революция заставила извлечь из нее уроки обе сверхдержавы, а венгерский коммунистический режим – изменить свою внутреннюю политику. Не менее важно и другое: при всей противоречивости и всем трагизме событий «будапештской осени» отстаивание демократических и национальных ценностей в Венгрии 1956 года сохраняет значение морального примера. По справедливому замечанию И. Бибо, «будапештская осень» была не просто политической акцией с определенными целями, это была в первую очередь «революция человеческого достоинства».