Вельяминовы. Начало пути. Часть первая. Том второй. Интерлюдия (Нелли Шульман)

Интерлюдия

Накрутив на палец сверкающий золотом локон, Маргарита Валуа выглянула в окно. Булыжники двора заливали беспощадные лучи летнего солнца.

– Ужасная жара, – вздохнула девушка: «Как только я обвенчаюсь? В соборе будет нечем дышать».

– Твоему будущему мужу хорошо, – герцог Анжуйский рассматривал свои ухоженные ногти: «Он гугенот и все венчание проведет, стоя у входа. Страдать перед алтарем ты будешь одна, сестричка».

– Хорошо бы я осталась одна и в брачной постели, Анри, – Маргарита вытерла кружевным платком капли пота с декольте: «Почему мне не дали выйти замуж за Гиза? Почему я должна брать в мужья наваррское чудовище?».

– Потому, что между твоими стройными ногами, милая Маргарита, находится дверь к власти над Францией, – герцог усмехнулся:

– Наша дорогая матушка никогда в жизни не позволила бы Гизу ее открыть, тем более настежь. Ладно, – он потянулся, – пойду в фехтовальный зал.

Герцог наклонился к маленькому уху сестры: «Но, сестричка, что в дом не обязательно входить через парадную лестницу».

Маргарита нежно покраснела.

Шпаги скрестились над головами мужчин. Герцог Анжуйский выругался. У его противника были сильные руки.

– На первый взгляд и не скажешь, – подумал он, – на вид он совсем мальчишка. Откуда что берется?

– Не поддавайтесь, месье Корнель, – велел герцог: «Я вижу, что вы можете победить».

Синеглазый мужчина опустил клинок: «Ваше высочество, я предпочитаю уступать не силе, а уму. Ваша тактика боя лучше, я должен поучиться у вас».

– Вы остаетесь в Париже до свадьбы, герцог Альба не ждет вас в Брюсселе немедленно? – Генрих Анжуйский опрокинул себе на голову кувшин воды: «Если да, то мы можем фехтовать хоть каждый день»

– Спасибо, – ответил Корнель, – я с удовольствием задержусь. По случаю торжества в город съехались мои французских партнеры, мы обсудим торговые дела.

Герцог вытер лицо салфеткой.

– Вы, Пьер, привыкли в Неаполе к такой погоде? Как поживает мой друг, дон Хуан Австрийский?

– Хорошо, – Корнель указал на воду: «Вы позволите?»

– Не спрашиваете, а пейте, – рассмеялся Генрих.

На красивых губах мужчины поблескивали капельки воды. Герцог Анжуйский заставил себя отвести глаза.

– Дон Хуан, как всегда, на коне, – отозвался Корнель: «В следующем году он собирается атаковать Тунис».

– Надеюсь, Пьер, – герцог обнял его, – вы не отправитесь в Африку? Зачем вам мертвые пески?

– Я предпочитаю Фландрию, ваше высочество, – мужчина встряхнул выгоревшими на итальянском солнце локонами: «Кормят там значительно вкуснее».

– Вы еще со мной не обедали, – отозвался герцог: «Давайте угостимся чем-нибудь. Помните мою сестру, Маргариту? Вы встречались весной, два года назад, когда мы познакомились».

– Я имел честь быть представленным ее королевскому высочеству, – спокойно сказал Корнель.

– Зайдем с ней поздороваться, – Генрих Анжуйский направился к выходу из зала. «Она выросла, вы ее и не узнаете».

Невозможно было не узнать ее золотистые волосы. Той весной она уложила локоны в сложную прическу, увенчанную рубинами и жемчугом. Темные глаза Маргариты взглянули на него: «Месье Корнель, счастливого вам пути».

Тогда за ней ухаживал герцог Гиз, и ей исполнилось семнадцать лет. Корнель шел за Генрихом Анжуйским по дворцовому коридору:

– Мне было двадцать три, а все случилось словно жизнь назад. Зря Джон журил меня во Флоренции. Ничего не было, ничего и не могло быть… – он читал ей Ронсара:

Маргарита улыбалась нежными губами цвета утренней зари. Потом он уехал в Италию, где в его жизнь вошла Изабелла. Парижские вечера казались ему далекими, словно берег, тающий в легкой дымке.

Корнель склонился перед Маргаритой Валуа:

– Джон склонен преувеличивать. Какое маленькое парижское приключение, я и за руку ее не трогал.

– Расскажите мне о Неаполе, – попросила Маргарита: «Там действительно есть вулкан?»

– Везувий, ваше высочество, – кивнул Корнель: «Я поднимался на вершину, оттуда прекрасный вид».

– Вам не было страшно? – темные глаза Маргариты расширились: «Вдруг началось бы извержение?».

– Он давно спокоен, – развел руками Корнель, – но я бы не отказался посмотреть на такое зрелище. Плиний Младший писал Тациту: «Столб огня поднялся на огромную высоту, языки пламени простирались, словно ветви, и цвет его менялся от яркого к более темному».

– Бесстрашный вы человек, Пьер, – красивая рука Генриха Анжуйского легла на плечо мужчины: «То льды, то вулканы».

Корнель хмыкнул:

– Откровенно говоря, Неаполь не очень интересный город. Если бы не Везувий, там можно было бы умереть со скуки. Ничто на свете не сравнится с Парижем, – он опустил длинные ресницы.

– Оставайтесь с нами, – Маргарита погладила комнатную собачку: «Хотя бы до моей свадьбы».

– Непременно, – ласковые синие глаза посмотрели на принцессу: «Я буду рад, ваше высочество».

Покончив с закусками, они принялись за оленье жаркое, Генрих Анжуйский поинтересовался:

– В слухах, что Хуан Австрийский хочет освободить Марию Стюарт и жениться на ней, есть хоть доля правды? Она его старше на пять лет!

– A jeune chasseur, il faut vieux chien, ваше высочество, – Корнель прикусил нижнюю губу, словно старался удержаться от смеха.

– Он покраснел, – представив, что целует гладкую, с едва заметным румянцем щеку, Генрих Анжуйский чуть не застонал вслух: «Уезжал бы он быстрее во Фландрию. Невозможно так страдать».

– Более того, – невозмутимо продолжил Пьер, – его святейшество новоизбранный папа Григорий поддерживает этот план.

– Говорят, случился самый короткий конклав за всю историю папства, – герцог бросил кости охотничьим собакам.

Корнель откинулся на спинку кресла:

– Учитывая поддержку короля Филиппа, все было решено с самого начала. Я имел честь удостоиться аудиенции его святейшества. Я должен сказать, что он великий человек, человек безупречной репутации, да хранит его Иисус и все святые, – мужчина перекрестился.

– Приезжайте завтра, Пьер, – герцог Анжуйский разлил вино: «Будем фехтовать».

– Ваше высочество, я ваш скромный ученик, – Корнель отпил глоток: «Я бы взял несколько бутылок белого во Фландрию. Они напомнят мне о Париже».

– И о нашей дружбе, Пьер, – рассмеялся герцог: «И о нашей дружбе».

Они встретились на узкой улице в Марэ. Над Парижем повисла томная ночь. Выйдя к реке, Корнель долго смотрел на спокойную воду: «Пусть он уезжает».

– Невозможно, – твердо ответил высокий мужчина.

– До свадьбы он никуда не двинется. После свадьбы он обсудит с королем мирное соглашение.

– Merde! – взорвался Корнель.

– Ты не видишь, что делается в городе? Ты по улицам не ходишь? Скажи ему, что свадьбу он переживет, а дальше его никто не защитит! Ни я, ни ты, ни Господь Бог!

– Пьер, – мягко ответил собеседник, – он верит королю.

– Очень зря, – буркнул Корнель.

– Я предупреждал еще месяц назад, что герцог Альба не потерпит помощи адмирала защитникам Монса. В Нижних Землях все ждут, что Колиньи освободит их от испанского владычества.

Мужчина молчал. Корнель вздохнул:

– Гийом, есть риск, и есть безрассудство. Вы сейчас занимаетесь именно безрассудством. Я везу герцогу Альбе письма папы Григория. Давай, я их тебе прочитаю. Может быть, тогда ты мне поверишь?

– Я постараюсь что-то сделать, – Гийом Ле Тестю устало потер лицо: «Я увеличу его охрану. Спасибо, Пьер».

– Увеличь, – посоветовал Корнель: «Но лучше, чтобы его вообще здесь не было».

Мужчины вглядывались в слабые огоньки на том берегу реки.

– Тишина какая, – сказал Гийом.

– Ненадолго, – ответил Корнель: «Помяни мое слово».

– Прекрасная была свадьба, – Корнель налил себе вина: «Ее величество королева Наваррская будет очень счастлива».

Генрих Анжуйский и герцог Гиз переглянулись:

– Пьер, – сказал Гиз, – вас не затруднит взять несколько писем к герцогу Альбе? Вы когда собираетесь ехать?

– Завтра к вечеру. Разумеется, ваша светлость, – спокойно ответил мужчина, – с радостью возьму.

– Завтра к вечеру, – герцог Анжуйский погладил шелковистую голову собаки: «Пьер, вам придется задержаться в Париже на несколько дней».

– Почему? – недоуменно спросил Корнель.

– Потому, что городские ворота сейчас, – Гиз взглянул за окно, – закрываются.

– На сколько, ваша светлость? – еще более спокойно поинтересовался Петя.

– Пока в Париже не останется ни одного гугенота, – отозвался Генрих Анжуйский. Он кинул гончей кусок заячьего паштета:

– Да, моя прелесть, – проворковал он – я знаю, как ты его любишь.

– Добрые парижские католики получили оружие. Пойдемте, Пьер, – Гиз встал, – я передам вам послания и выпишу охранную грамоту. В Лувре вас никто не тронет, но мало ли что может случиться.

– Возвращайся, Анри, – велел герцог Анжуйский: «Надо еще кое-что обсудить».

Гиз протянул Корнелю пачку писем:

Размашисто подписав лист, он посыпал чернила песком:

– Держите грамоту, но я бы на вашем месте сидел здесь. В Лувре безопаснее. Герцог Альба расстроится, если убьют его личного посланника.

– Меня сложно убить, ваша светлость, – синие и голубые глаза на мгновение скрестились.

– Я наслышан, – ухмыльнулся Гиз: «Месье Корнель, когда зазвонят колокола на церкви Сен-Жермен-л’Оксеруа, не суйтесь, куда вас не звали, хорошо?»

Коротко поклонившись, Петя вышел.

– Швейцарские гвардейцы получили список с именами тех, с кем надо покончить в первую очередь, – герцог Анжуйский рассматривал ногти: «Когда все закончится, я приму ванну и высплюсь. С тех пор, как в Париж понаехала гугенотская шваль, здесь стало нечем дышать».

Гиз взглянул в карие глаза брата короля: «С Колиньи я разберусь сам, я должен отомстить за отца. Я уверен, что адмирал организовал его убийство».

Генрих Анжуйский помолчал: «После покушения он не встает с постели. Рана неопасная, но адмирал не собирается рисковать».

Герцог Гиз выругался:

– В следующий раз, Анри, когда захочешь кого-то убить, предупреди меня. Я бы нашел лучшего арбалетчика, чем дурак Моревель, хоть он и состоит на моем жаловании. Стрелять с близкого расстояния, и попасть только в руку!

– Он бы попал куда надо, если бы не проклятый Гийом. Из-за него к адмиралу было не подобраться, он не доверяет никому, кроме себя. Когда Моревель выстрелил, Гийом оттолкнул Колиньи.

– Почему эта сволочь не сгнила в тюрьме? – зло сказал Гиз: «Какого черта твой брат его выпустил?»

– Колиньи за него попросил, – устало ответил Генрих Анжуйский.

Гиз улыбнулся:

– Тогда начнем с Гийома. Адмирал лежит, с ним будет проще расправиться.

– Анри, – герцог помолчал, – что делать с моим новым родственником?

– Твой новый родственник, спасая свою шкуру, перейдет обратно в католицизм раньше, чем ты успеешь моргнуть глазом, – хмыкнул Гиз:

– Не надейся, ваша семья от него долго не избавится. Я написал Альбе, что надо создать лигу верующих. Мы освободим Францию и Нижние Земли от протестантской ереси.

– Мой брат тебя не поддержит, – задумчиво сказал герцог Анжуйский. «Он заперся в комнатах и велел позвать его, когда все закончится».

Гиз наклонился к уху герцога: «Поэтому Франции нужен другой король, ваше высочество».

Генрих Анжуйский кивнул.

Он слишком поздно услышал колокола церкви Сен-Жермен Л’Оксеруа. Возня с письмами занимала много времени. За последний год Петя набил руку, но все требовалось делать тщательно.

Шифровал он по памяти. В Париже, под крылом английского посла Уолсингема он не беспокоился за безопасность переписки. Отсюда все пересылалось домой с дипломатической почтой. Закончив, он выскользнул в темный двор Лувра.

Идя к месту встречи, он приостановился. Низкий звук колокола Мари, как его звали парижане, было ни с чем не спутать.

– Черт, – сказал Петя тихо. Ему стало отвратительно его бессилие.

– Ты ничего не можешь делать, – объяснил ему Джон.

Они сидели на берегу Темзы, рассматривая мирно плывущих лебедей. «Ты не имеешь права кого-то спасать или вытаскивать».

– Даже если это свои люди? – поинтересовался Петя.

– Даже если это твой брат, – жестко ответил Джон:

– Если я тебе приказываю вмешаться, ты вмешиваешься. В остальном, ты возишь их почту и завоевываешь их доверие. Герцог Гиз далеко не дурак, будь с ним осторожен.

Агент Уолсингема ждал его в обычном месте неподалеку от посольства. Корнель передал зашифрованные копии писем: «За меня пусть не беспокоятся, я с охранной грамотой».

Парень растворился в тьме августовской ночи. Петя пробормотал: «Ладно, пусть потом что хотят со мной, то и делают».

Он шел мимо горящих зданий. На обочинах валялись трупы. Звонили колокола, кто-то тащил сундуки с добром, над разоренной улицей бился отчаянный женский крик.

Пару раз его останавливали, при свете факелов проверяя бумаги. Пока он добрался до особняка Колиньи, охранную грамоту заляпали грязными пальцами. Окна второго этажа выбили настежь, на улице валялась ломаная мебель.

Пахло свежей кровью и дымом. Увидев обезглавленное тело адмирала, Петя заставил себя не закрывать глаза.

– Голову Гиз забрал, – рядом остановились двое парижан: «Говорят, покажет ее королю Наваррскому». Они пошли дальше, не обращая на него внимания. Вынув шпагу, Корнель зашел в дом.

– Merde! – он оглянулся вокруг. Ничего, кроме занавески, Петя не нашел. Надо было как можно быстрее остановить кровь. Проклиная свой маленький рост, он попытался сорвать бархат с разбитого окна.

– Я бы тебе помог, Пьер, – услышал он голос Гийома, – но, боюсь, мне самому не встать.

– Заткнись, – Корнель, наконец, подцепил занавеску шпагой. Ткань затрещала:

– Молчи, ради Бога. У тебя пять ран и нога сломана. Ты хоть сейчас можешь помолчать?

Он вывел из конюшни лошадь: «Прости, но сам я тебя до Лувра не дотащу. Придется так». Стиснув зубы, Гийом оперся на его плечо:

– Первый раз езжу в седле со сломанной ногой, – пробормотал он.

Оказавшись в седле, друг тяжело задышал:

– Надеюсь, что мы не встретим по дороге доброго католика, знающего меня в лицо. У меня даже шпаги нет, сломал о герцога Гиза.

– У меня есть, – угрюмо сказал Пьер: «Тронулись, а то мы никуда не доедем».

– Ваше величество, – он смотрел в темные, испуганные глаза Маргариты: «Я прошу вас, помогите ему. К вам не придут, а если он умрет, то Франция лишится великого мореплавателя. Пусть он побудет в Лувре».

Королева Наваррская отошла в сторону. Из-за портьеры выступил невысокий, смуглый юноша.

– Сир, – поклонился Корнель.

– Гийома я знаю. Вы кто такой? – король приставил к его груди кинжал.

Петя спокойно ответил.

– Англичанин. Католик.

Генрих Наваррский поднес к его лицу свечу.

– Месье Корнель, или как вас там, – хмыкнул он, – зачем английскому католику спасать французского гугенота?

– Можно? – Корнель отер пот со лба:

– Потому что он мой друг. И потому, что такие люди, как он, принадлежат не Франции или Англии, а всему миру.

– Лежите, – сердито велела Маргарита, потянувшись за тряпками. «Давайте вашу ногу».

– Мадам, – Гийом боялся потерять сознание: «Мадам, не надо…»

– Мне сказали, что вы великий мореплаватель, – она ловко перевязывала рану, – умереть я вам не дам, не надейтесь.

Он посмотрел на ее усталое, милое лицо: «Я и не хочу умирать, мадам. Не время еще».

– Меня зовут Маргарита, – сварливо отозвалась девушка.

Помогая ему приподняться, она заметила, что ее рука увлажнилась.

– Бедный, – она вытерла слезы с его лица: «Простите, я не подумала, что вам больно».

– Говорят, – Гийом закусил губы, – что если женщина увидит слезы мужчины, то она не сможет его полюбить.

– Какая чушь! – фыркнула Маргарита: «Берите подушки, – она подсунула ему под спину пару, – и постарайтесь заснуть. Здесь вы в безопасности. Я хочу, чтобы вы выжили, так и случится».

– Ce que femme veut, Dieu le veut, – усмехнулся Гийом. Его темно-серые глаза на мгновение встретились с ее взглядом. Нежные щеки девушки заалели.

Она проснулась от пения птиц за окном. Раненый спокойно дремал. Его ресницы дрогнули, Маргарита шепнула: «Как вы себя чувствуете?».

– Хотя бы выспался, – отозвался он.

– Что там? – Гийом кивнул в сторону окна.

– Все то же самое, к сожалению, – Маргарита поднялась: «Я принесу вам поесть».

– Спасибо, ваше величество, – сказал Гийом.

– Маргарита, – обернулась она на пороге: «Потом вы расскажете о ваших путешествиях. Вам еще долго придется лежать, а я благодарный слушатель, месье».

– С вашего разрешения, мадам, я буду рассказывать медленно, – королева подняла аккуратные брови: «Почему?».

– Так вы больше времени проведете рядом со мной, – почти весело отозвался Гийом.

Взяв костыль, превозмогая боль в ноге, Гийом заковылял по комнате. Рыжие осенние листья падали на черепичные крыши Сити.

– Ты хотел выйти в море в марте, – напомнил он себе: «Постарайся за четыре месяца избавиться от этой штуки, дружище».

– Поехали, – позвал его с порога Фрэнсис Дрейк: «Ты слышал, что хирург велел тебе больше гулять».

– Куда мы? – спросил Гийом в карете.

– Увидишь, – загадочно ответил моряк.

Над Дептфордской верфью простиралось голубое небо. Чайки кружились над головами. Вспомнив, как хорошо сейчас в море, Гийом почти ощутил в ладони гладкое дерево румпеля.

Она стояла на стапелях, стройная, окрашенная в золотистый цвет лучами заката. Увидев надпись на корме, он повернулся к Стефану.

Ворон улыбался: «Marguerite. Все, как ты просил».

– Спасибо, – он обнял капитана.

– Жаль только, что… – Гийом посмотрел на юг.

Стефан полез в карман плаща. «Он передал тебе подарок». Не веря своим глазам, Гийом принял связку писем, перетянутых кружевной лентой.

– Но как… – он поднял глаза на друга.

– Пиши, – Ворон потрепал его по плечу. «Через несколько дней все доставят в Париж».

– Хватит стоять без дела, – ворчливо вмешался Дрейк. «Что ты за капитан, если еще не был на своем корабле?»