Глава первая
Воронцов с Арчибальдом вполне дружески беседовали, сидя в любимом баре Дмитрия, ещё в том, что он сумел создать силой воображения в свой первый день появления в Замке. Когда вообще никакого «Братства» ещё не было и сам он совершенно не понимал, как и для чего Антон организовал его перемещение. Вот как иногда заканчиваются совершенно невинные и ни к чему вроде бы не обязывающие разговоры со случайно встреченными людьми. Впрочем, гораздо раньше и лучше этот постулат сформулировал Булгаков.
Но его почти что врождённая привычка легко относиться к любым поворотам судьбы здесь, в Замке, только укрепилась. И «самопровозглашённого человека», если употреблять современную стилистику, он воспринимал без тех предрассудков, что ощущались у некоторых его соратников. Они – это они, а Воронцов начинал свою сольную партию здесь, он её и продолжит, невзирая на… Мало ли что в данный момент некоторая часть Замка приняла такой вот антропоморфный образ. Не в этом же совершенно дело.
Дмитрий в самые первые минуты «знакомства» ощутил с этим немыслимой природы существом (именно существом, не безличным объектом он сразу воспринял Замок) взаимную приязнь, так оно и продолжалось. А Арчибальд что? Звучит, может, немного кощунственно, но нельзя ли провести аналогию между парами: «Арчибальд – Замок» и «Бог-отец и Христос»? И та и другая существовали одновременно, были, как говорится, «единосущны», но по всей имеющейся информации Иисус в период своего земного существования и был Богом, и одновременно им, безусловно, не был, сохраняя полную человеческую сущность. Иначе к кому бы он обращался с мольбою: «Да минует меня чаша сия!» К самому себе, что ли?
То же самое и относительно взаимного позиционирования Арчибальда и Замка. Первый, обладая набором отпущенных ему для выполнения задания способностей, никоим образом не равновелик породившей его Сущности. Которая, в свою очередь, тоже кем-то изготовлена, выращена или на крайний случай – допущена к автономному существованию, являясь всего лишь порождением случайного сочетания атомов или нейронных связей Мировой сети.
Дмитрий усмехнулся: сейчас бы ему в компанию Шульгина, в той его ипостаси, где он подражает Арамису из «виконтовского» трёхтомника. Потешились бы они богословским спором за стаканчиком амонтильядо…
– Ты подбери мне одёжку, чтобы я именно с твоей точки зрения выглядел достойным членом клуба, да и пойдём, – сказал он, отставляя бокал с недопитым соком манго. Негромко звякнули о хрусталь кусочки льда.
– Ты хочешь изображать нынешнего члена клуба или?.. – спросил Арчибальд, который, несмотря на своё безразличие к условностям, тоже чувствовал себя с этим собеседником гораздо комфортнее, чем с Сильвией, например.
Воронцов это сразу заметил и подумал, что любые рассуждения о «человеческом» и «нечеловеческом» разумах заведомо бессмысленны. На самом деле – Замок на второй день знакомства извлёк из памяти Дмитрия очень глубоко запрятанное воспоминание о его неудачной любви. Сумел разобраться в психологии Натальи прошлой и смоделировал её нынешнюю. На основании этого создал сначала голографическую копию, а потом разыскал в далёкой Москве прототип и дистанционно переформатировал вполне взрослое и самостоятельное существо под представления уже другого Воронцова, изменившегося и под влиянием самого пребывания в Замке, и в ходе знакомства с «макетом» женщины, которую считал навсегда потерянной. И самое главное – Наталья после всего этого сохранила и лучшую часть своей подлинной личности и стала воплощением придуманного идеала. Причём – эта мысль пришла Воронцову в голову только что – он ведь так и не понял, чей «придуманный идеал» воплотил Замок, его или самой Натальи?
Но если это так, то он смог бы сделать то же самое с любым человеком на Земле. Превратить умирающего Брежнева обратно в стройного красавца, придав ему заодно тонкость и изощрённость мысли Макиавелли, красноречие Дизраэли и реформаторский настрой Петра Великого, разбавленный мудростью и кротостью Серафима Саровского, вместе с эрудицией… Ну, хоть академика Лихачёва. Как бы тот реформировал СССР и саму идею социализма? Но Замок этого не сделал. Потому что это не по силам даже ему или?..
А вот тут возникает очередной проклятый вопрос – как можно судить, что Замок с кем-то сделал или не сделал? Контрольного-то образца под руками не имеется. Что, если необходимые изменения давно произведены и всё обстоит, как описал Марк Твен в «Таинственном незнакомце»? Предложенный вариант – лучший из возможных. Просто мы не в состоянии представить, что в «моральном кодексе» высшего существа считается «лучшим», а что «худшим». Вернее – наши и его представления на эту тему настолько расходятся…
Вот Замок свёл Антона с Дмитрием на ступенях Ново-Афонского храма, преследуя какие-то свои цели, и с этого момента потянулась совершенно другая цепочка причин и следствий[2], пока что весьма и весьма для Воронцова благоприятных. Но для миллионов людей, втянутых в эту же, совершенно не предусмотренную прежним «коловращением жизни» воронку событий – полная катастрофа, нравственная, а то и физическая.
Новиков как-то предположил, что так называемая «перестройка» и всё с ней связанное как раз и случилось оттого, что именно в этот момент вся их компания окончательно сформировалась, начала действовать, смешала карты и агграм, и форзейлям, а потом вообще исчезла с Главной Исторической (а можно ли её теперь так называть?) последовательности. Даже только это – благо или зло? Вот, к примеру – ты сделал нечто, и вследствие этого, допустим, началась война. Некий условный человек попал на неё и провоевал четыре года, ежедневно эту войну и все свои тяготы и лишения проклиная. Но откуда ему знать, что не начнись война, он поехал бы кататься со всей многочисленной семьёй на велосипедах, и все они погибли бы под колёсами самосвала, управляемого пьяным водителем. И этот пример касается каждого из миллионов людей по обе стороны фронта.
Нет, Замок сам по себе, или нахождение в нём, влияет на Дмитрия очень странным образом. Сейчас, например, на философствования потянуло, а первый раз – на подвиги, и не только военные.
– Я хочу, чтобы мы прямо сейчас отправились в тот Лондон, где ты развлекался в «Хантер-клубе», – прервал грозящий стать беспосадочным полёт своего воображения Воронцов. – В имперской реальности, в день, отстоящий на две недели от планируемого нападения на Россию. Если это не создаст какого-то парадокса или анахронизма. Там ты потребуешь у премьера немедленной аудиенции…
– Нет проблем. Но в качестве кого ты хочешь появиться перед Уоллесом? Членов клуба он знает всех…
– А ты используй свои сверхъестественные способности и вспомни человека, который может считаться там одним из предводителей того, что наши конспирологи называют Мировой закулисой. Она ведь наверняка существует, в том или ином виде, и кто-то ею руководит. Ваш «Хантер» – средоточие олигархов[3] «Системы», а что на ступеньку или две выше? Ну?! Кто бреет цирюльника?[4]
Лицо Арчибальда изобразило сомнение, потом что-то в нём неуловимо изменилось. Воронцов догадался, что робот переходит на иной уровень личности, подключаясь, возможно, к ранее недоступным ему структурам Замка. В принципе так меняется обычный человек, вдруг получивший известие, что сего числа он произведён в высший чин с соответствующим изменением функций и статуса. Был, допустим, камер-юнкером и вдруг стал камергером[5].
Тон голоса у андроида тоже стал другим.
– Я не уверен, что тебе сейчас нужно знать всё это в подробностях. Мне кажется, время ещё не пришло, и от лишней информации будет больше вреда, чем пользы… – так и есть, это нотки очевидно надмирного происхождения.
– Мы же знаем о Держателях, Игроках, Ловушках…
– А что вы знаете? – несколько даже вкрадчиво спросил Арчибальд.
И Воронцову пришлось покаянно развести руками. Но всё равно не смолчал: «Ничего. И то не всё». Шутка – она есть признак самообладания и адекватного отношения к окружающему.
Арчибальд сдержанно хохотнул.
– Так я и не настаиваю, чтобы ты мне сейчас всю мировую подноготную открыл, – уточнил свою позицию Воронцов. – Вспомни имя сильного мира, которое для Уоллеса окажется настолько авторитетным, что других вопросов не возникнет. Пусть оно будет даже несколько легендарным, это не важно. А меня пусть воспримут, грубо говоря, тринадцатым сионским мудрецом.
Арчибальд опять издал звук, будто подавлял очередное желание рассмеяться в голос.
– Я с самого начала понял, что ты очень остроумный и… свободный от условностей человек. И когда с Антоном разговаривал, и когда… со мной.
– А чего теряться? Такой уж уродился. Правда, земному начальству это, в отличие от тебя, не сильно нравилось.
– Ну, адмиральских чинов ты всё же достиг, и гораздо раньше, чем в прошлой жизни.
– Это да, – согласился Дмитрий. Останься он служить дальше, больше, чем кап-два, ему ни за что не дали бы. Ну, на самый крайний вариант – кап-раз при выходе в отставку.
– Но как всё же с моим пожеланием? Есть такой человек или группа людей, в достаточной мере известных премьеру? Или вы его играете втёмную и клуб для него – альфа и омега мировой политики?
– Разумеется есть. И премьер Англии знает, что он есть, хотя с ним лично никогда и не встречался. Но как раз это совсем не существенно. Небольшого напоминания будет достаточно. Ты правильно сообразил: на определённом уровне каждый, признанный достойным быть допущенным к «свободным выборам» или к назначению на ключевую должность, получает свою долю «мировых тайн». К мнению членов «Хантер-клуба» просто прислушиваются, и только в Англии, но есть имена, при упоминании которых самые самоуверенные лидеры теряют всякий кураж. Тебе ведь приходилось видеть, как главы великих, причём конфронтирующих держав непонятным образом действуют в унисон и, что очевидно для всех понимающих – во вред своим же государствам?
– Очевидно для всех, но никто не удивляется, – кивнул Воронцов. – Всегда найдутся «независимые эксперты», которые объяснят смысл происходящего с десятка точек зрения, кроме верной…
– А если кто случайно назовёт истинную причину, тут же наготове стандартный набор методик, от обвинения в «конспирологии» до многозначительного – «Политика – это искусство возможного».
– Бывает – и пуля в голову…
Арчибальд только кивнул в ответ, двумя пальцами вытащил из нагрудного кармана пиджака визитную карточку и протянул её Воронцову.
– В подходящий момент покажешь…
На стандартного размера прямоугольнике тёмно-вишнёвого картона (совсем вроде неподходящий цвет) выпуклыми готическими буквами было вытиснено серебром: «Магнус Теофил Сарториус» – и ничего больше. Именем с фамилией это считать, названием фирмы по торговле дамской галантереей или заклинанием – вопрос фантазии.
– Спасибо, – кивнул Дмитрий, пряча визитку в карман. – Что-то вроде «Лаксианского ключа»?[6] А как насчёт риска, что, отойдя от должности, тот же мистер Уоллес не захочет забыть о подобном способе «решать вопросы» уже в чисто личных интересах?
Арчибальд посмотрел на него с долей сожаления.
– Я думал, подобного вопроса у тебя не возникнет. Люди, на которых есть виды, проходят достаточно подробный инструктаж. А если тем не менее начинают вести себя неправильно, вопрос решается так, что лишнего клиент сказать и сделать не успевает. В истории достаточно примеров вроде «Тайны убийства братьев Кеннеди» или «Смерти принцессы Дианы». Впрочем, по поводу смертей Сталина и Рузвельта тоже есть соображения. У конспирологов.
– Благодарю, теперь мне всё совершенно ясно…
– А всё ли? Ты же сам готовишься ступить на этот же путь…
– Ах, как сказали бы в Одессе, «я с вас смеюсь». Ты бы меня чуть раньше предупредил, когда Антон меня к тебе в гости послал. Так, мол, и так, в июль сорок первого ходить не надо, там стреляют… Чего же промолчал?
В этот же момент Арчибальд вернулся в прежнее качество. Это трудно объяснить словами, но несколько похоже на то, как актёр заканчивает cвою мизансцену (может быть – ключевой монолог), под аплодисменты уходит за кулисы и в долю секунды, пересекая границу сцены, из какого-нибудь Юлия Цезаря или Макбета превращается в Ивана Петровича Сидорова, хотя и «заслуженного», но всё равно глубоко заурядного гражданина.
– «Запел петух, и Шехерезада прекратила дозволенные речи», – со всей доступной ему иронией, всё равно, правду сказать, не достигшей цели, сказал Воронцов и принялся раскуривать трубку.
– Ну так пошли, что ли? Да, кстати, а о чём ты с ним собрался говорить? – Этот вопрос уже был задан как бы не от имени Замка, а от Арчибальда лично, в его роли господина Боулнойза.
– Да вот, знаешь, Император очень опасается, что англичане в последний момент раздумают начинать войну. А я с ним как бы и согласен, но не хочу, чтобы война получилась чересчур кровопролитная. Нас бы устроило нечто вроде аналога «Битвы за Англию»[7], только в зеркальном отражении. Вот и захотелось мне лично с премьером побеседовать, его настроения прозондировать и пару полезных советов дать…
Предложенный Воронцову Арчибальдом костюм, сразу видно, должен был обозначить особу высокого ранга и в средствах нисколько не стеснённую. Сам он таких никогда не носил, демонстративно ограничиваясь чем попроще, но понятие имел. Покрой отличался от принятого в его мире не так уж сильно. В пределах индивидуальной фантазии модельеров, вынужденных «плясать от той же печки», то есть фасонов первого десятилетия двадцатого века.
– Ну и как ты наш визит обставишь? – осведомился Воронцов, когда всё было готово. По привычке сунул под ремень брюк сзади «вальтер ПП», всякие изыски вроде «глоков», «беретт», «дезерт иглов» он не любил. Едва ли на этом уровне общения оружие ему понадобится, но, как выражался пресловутый старшина: «Хай будэ». Ещё прихватил нераспечатанную пачку сигарет в дополнение к имеющейся, зажигалку и «спринг-найф». Примерно так он был экипирован, когда попал в Замок впервые, за исключением пистолета.
– Как обычно. Сейчас перейдём в гостиную клуба, и я оттуда позвоню премьеру… Через полчаса обед, – сказал робот, не взглянув на часы, – к нему пусть подъезжает.
– Приедет? – усомнился Дмитрий. – Он же человек занятой, у него война на носу…
– Тем более приедет, сообразит, что сейчас такие люди, как я, таких, как он, по пустякам не дёргают.
– Это верно. Я его сейчас совсем не пустячной новостью обрадую…
В Лондоне шёл моросящий дождь с туманом, и, похоже, не первый день. Уже начали появляться первые признаки формирования «старого доброго смога». Чем сильнее падает температура, тем больше аборигенов растапливают свои печки и камины, да не дровами, а плохим бурым углем и торфяными брикетами. В этом мире газовое, электрическое и центральное отопление отчего-то получили куда меньшее распространение, чем в соседнем. А кардиф[8] нынче дорог.
И каминный дым, смешиваясь с туманом, создаёт ту неповторимую атмосферу, из-за которой приличные люди предпочитают пореже высовываться из своих особняков, наглухо заперев окна, и грея в руках бокал бренди или грога, наслаждаться достойным джентльменов уютом.
В гостиной клуба Воронцов с интересом осмотрел достопримечательности, долженствующие запечатлеть в поколениях подвиги славных охотников. Особый его интерес, наряду с головами представителей «большой пятёрки»[9], развешанными по стенам, вызвала картина, изображающая бородатого мужчину в явно русской дворянской одежде позапрошлого века и высоких начищенных сапогах, вонзившего здоровенную, как оглобля, рогатину в грудь гигантского медведя, чуть ли не «пещерного»[10], у входа в разворошённую берлогу. И лес вокруг был явно не британский.
Медведь скалился длинными, в ладонь, клыками и пытался достать героя не менее ужасными когтями. Художник был не то чтобы уровня Васнецова или Верещагина, но вполне владеющий ремеслом.
– Это у вас что, иллюстрация к ремейку «Затерянного мира»? – осведомился Дмитрий. – На российском, так сказать, материале?
– Нет, это документальное, подтверждённое свидетелями событие. В тысяча восемьсот девяносто седьмом году князь Михаил Муравьёв на самом деле в присутствии своих гостей, действительных членов «Хантер-клуба», без какого-либо оружия, кроме рогатины, добыл этого медведя весом ровно в сорок пудов… За что и был принят «зарубежным членом-корреспондентом», что случалось крайне редко.
– Судя по картине, в этом звере пудов под сто. Но вообще геройский, по всему, был князь. Рогатина – дело ненадёжное…
– Самому приходилось? – удивился Арчибальд.
– Читал. А сам только в училище фехтованием на штыках занимался. Так что в целом представляю. Одно неверное движение – лезвие уходит в сторону, а ты получаешь по уху такой вот лапой… Голова, натурально, летит в кусты помимо тела. Собственно, вся наша жизнь такая, – философично заметил Воронцов, справедливо решив, что сравнение их нынешней деятельности с опасной охотой гораздо ближе к истине, чем шекспировское «мир – театр». В театре в худшем случае освищут и потребуют деньги назад, а ошибка в общении с таким вот персонажем – он снова взглянул на исполненную драматизма и жизненной правды картину – влечёт куда более необратимые последствия.
Присели в кресла к уже разожжённому камину. В клубе, в отличие от домов обывателей, джентльмены наслаждались треском настоящих, притом высокачественных дров, стоивших здесь сумасшедших денег. Как в Одессе двадцатого года, где акациевые дрова продавали на вес, фунтами[11]. Воронцов подумал, что в здешнем мире Россия гораздо больше заработала бы экспортом возобновляемой древесины, чем углеводородов. Впрочем, может и зарабатывает – он в такие тонкости местной экономики не вникал.
Преисполненный самоуважения лакей подал джентльменам виски и по особой рецептуре производимые в Британской Гвиане уже полтораста лет подряд сигары «только для «Хантер-клуба». В случае попадания их куда-либо ещё (в Европе, разумеется, на месте именно их курили все кому не лень) производителю грозила астрономическая неустойка.
Не успел Арчибальд преподать Воронцову краткий курс манер, которых стоит придерживаться, чтобы выглядеть среди клубменов естественно, подъехал и премьер-министр. Похоже, господин Уоллес, не так давно удостоенный королём рыцарского звания и могущий теперь именоваться «сэр Смит-Дорриен», был достаточно заинтригован и сумел выкроить час-другой в своём крайне напряжённом графике. Причём подготовка к войне для него заключалась не в изучении стратегических карт, корректировке мобилизационных планов и чтении непрерывно поступавших от «надлежащих лиц» рапортов, чем как раз сейчас занимался император Олег. Британский премьер «разруливал разногласия и корректировал интересы» всяческих групп влияния, без чего государственная машина, армия, флот и «большой бизнес» синхронно работать были не в состоянии. Собственно, таким же образом руководил войной и Черчилль в соседней реальности, но у того, в силу разницы в личных качествах, получалось несколько лучше.
– Итак, мой дорогой Боулнойз, что вынудило вас искать моего общества? – деланно-весёлым голосом осведомился премьер, входя в гостиную и на ходу вытирая дождевую морось с лица большим клетчатым платком. – Давненько мы не виделись, из чего я делаю вывод, что у вас ко мне нечто экстраординарное?
В глазах Уоллеса Воронцов заметил отблески не то обычной паники, не то начинающегося безумия. Впрочем, могло быть и то и другое сразу, психотип премьера вообще не подразумевал функционирования в условиях, выходящих за рамки девяностолетней бюрократической рутины, когда решения принимаются гораздо выше его уровня, а исполнением занимаются несменяемые чиновники[12].
Арчибальд вначале с соблюдением всех церемоний представил Воронцова и премьера друг другу, после чего они вновь расселись вокруг низкого прикаминного столика и взяли в руки традиционные бокалы. Все «хантеры» в стенах клуба считали себя как бы охотниками на привале, а какой привал без доброго глотка чего-нибудь покрепче пива? К тому же вечные сумерки от полузадёрнутых плотных штор позволяли легко обходить ещё одно «охотничье» правило – никогда не пить виски до захода солнца.
Чтобы не вызывать лишних вопросов, Воронцов был назван лишь латинизированным именем, что звучало вполне солидно, а заодно наводило на желательные ассоциации с владельцем визитки-пароля.
– Вот, господин Деметриус имеет к вам некое поручение, – сказал Уоллесу робот. – Я допущен к тайнам этого уровня, поэтому не буду делать вид, что мне срочно потребовалось выйти в туалет или позвонить по телефону…
Воронцов наклонил голову, подтверждая слова Арчибальда, и молча показал Уоллесу карточку.
Премьер взял её в руки и не меньше минуты рассматривал, будто выискивая на ней какие-то тайные знаки. Кто его знает, возможно, они там и были.
Вернул недрогнувшей рукой, только подобрался весь, и губы шнурочком сжались.
– Я вас слушаю, – и чуть-чуть не удержался в образе, спросил лишнее: – А отчего мистер Сарториус не позвонил по телефону, как обычно?
– Вопрос совершенно не ко мне, как вы понимаете, – ответил Дмитрий, но интонацией и мимикой дал понять, что как раз к нему, ни к кому другому, а ссылка на «Сарториуса» – это просто пароль.
– Могу только сказать, что господин Сарториус последнее время очень занят и ему недосуг вникать в текущие вопросы, сколь бы важными они ни казались…
После этих слов можно было надеяться, что Уоллес тут же не кинется к телефону уточнять и перепроверять слова «мистера Деметриуса». Вот если Сарториус некстати сам вдруг позвонит – это будет номер! Одна надежда – Замок озаботится, чтобы этого не случилось, раз сам затеял интригу.
– Виски очень неплох, как вы считаете? – сменил тему Воронцов и ещё минут пять рассуждал о сравнительных качествах этого напитка как в отношении с иными «продуктами прямой перегонки», так и применительно к разным регионам Ирландии и Шотландии. Затем перешёл к сигарам. Когда твой партнёр взвинчен и изо всех сил пытается понять, что именно в данный момент происходит, такая тактика очень хороша в качестве «артподготовки».
Клиента следует довести до состояния, когда он уже не в силах должным образом контролировать ситуацию и своё положение внутри её. Это особенно хорошо удаётся, если персона выведена за пределы привычного контекста и вынуждена на ходу применяться к роли, ей совершенно несвойственной.
Премьер-министр великой державы, поставленный в положение школьника, внезапно вызванного к директору без предварительного объяснения причин. Всякого рода прегрешений и проступков любой семи-восьмиклассник знает за собой множество, но о каком именно сейчас пойдёт речь? А может быть, предстоит не наказание, а награда? Тоже непонятно за что. Очень малое количество людей, обычно имеющих специальную подготовку, в состоянии сохранить в предложенных обстоятельствах полную безмятежность духа и хорошее настроение. А если это им удаётся – то чем не повод задуматься как раз о заведомой срежиссированности их поведения. Всё это хорошо было показано в «Семнадцати мгновениях», на примере пары Штирлиц – Мюллер. Впрочем, Воронцов за последние годы имел время изучать и более достоверный «учебный материал».
– Вы уже в курсе о событиях сегодняшней ночи? – наконец спросил Воронцов, доведя Уоллеса до кондиции. Спросил внезапно, без всякого интонационного или смыслового перехода от предыдущей фразы.
– Я не понимаю, что вы имеете в виду? – опешил премьер и снова потянулся за платком. Потоотделение тоже полностью вышло из-под контроля. Очередь за остальной вегетатикой…
– Неужели вам не доложили? – удивился «мистер Деметриус», мельком взглянув на ручной хронометр. – Должны бы были, особенно с учётом разницы во времени. Дело, собственно, вот в чём. Довольно крупное подразделение британской морской пехоты в сопровождении кадровых сотрудников СИС, конкретно – МИ-8, около полуночи высадилось на острове, принадлежащем достаточно известному в мире лицу. Вам, по крайней мере, точно известному – Ибрагиму Катранджи. Причём если многие малоосведомлённые люди считают его главарём чуть ли не всемирного преступного синдиката, то в иных кругах он считается вполне респектабельным деловым человеком, сфера интересов которого лежит в «серой», как некоторые выражаются, зоне по отношению к общепринятым принципам и стандартам.
Удачно завершив эту старательно сконструированную фразу, Дмитрий замолчал, с удовольствием пыхнул сигарой и вопросительно посмотрел на Уоллеса.
– Я на самом деле ничего об этом не слышал, – с излишним жаром ответил премьер, разве только за руку Воронцова не схватив для большей убедительности. – Мне, безусловно, хорошо известен господин Катранджи, более того, он должен сыграть важную роль в предстоящих событиях, и предварительная договоренность с ним уже достигнута… Следовательно, то, о чём вы говорите, – или чудовищное недоразумение, а возможно – провокация. Так осложнять отношения с одним из решающих союзников на пороге войны?! Нет, это на самом деле беспрецедентно, и я…
– Командир подразделения коммандос майор Стент сдался в плен и даёт показания, руководитель спецоперации Лонсдейл погиб в бою… – помолчав, добавил Воронцов и снова посмотрел на премьера.
Арчибальд, всё это время молча смачивающий губы в своём бокале, не поленился встать и, хотя они ни о чём предварительно не договаривались с Дмитрием, очень своевременно и достаточно многозначительно принёс и поставил перед премьером телефонный аппарат на длинном витом шнуре.
– Это – закрытая связь. Позвоните, куда считаете нужным, и уточните…
Уоллес начал нервно накручивать диск, а Воронцов незаметно показал роботу большой палец, одобрительно при этом кивнув. Машина-то он машина, но степеней свободы набрался столько, что тест Тьюринга[13] выдержал бы перед целым синклитом строгих экзаменаторов. И соображает вполне правильно. Всегда бы так.
После нескольких звонков Уоллес попал, наконец, на компетентное лицо и затеял с ним весьма напряжённый разговор, в котором неоднократно звучали нецензурные (по английским меркам) выражения и даже угрозы.
Когда премьер положил трубку, на него неприятно было смотреть. Как на полураздавленного таракана.
И взгляд, что он бросил на Арчибальда, был отнюдь не ангельский. Тот ответил взглядом же, но совершенно безмятежным, с таким примерно смыслом: «Сам напортачил, сам и отвечай. И нечего искать виновных на стороне». Относилось это, безусловно, к сложным взаимоотношениям между некоторыми клубменами, членами правительства и парламента, а также и особами из Царствующего Дома.
– Там действительно не только нападение на остров, – сказал Уоллес. – Там полный провал операции, большие потери и масса пленных. Пока неизвестна судьба некоторых важных документов…
– Ваши люди настолько идиоты, что отправляются на «острую операцию» с секретными бумагами? – изобразив подчёркнутое удивление, спросил Воронцов.
– Мы с этим будем разбираться, – промямлил премьер.
– А по какой бы ещё причине я к вам лично явился? – в стиле неизвестного Уоллесу Бендера поинтересовался Воронцов. – Идиотская акция налицо, причём позорно проваленная. «Люди короля» в плену и наверняка сейчас, перебивая друг друга, дают признательные показания под угрозой сдирания шкуры заживо с последующей варкой в оливковом масле. Думать надо, с кем связываетесь. Там ведь не только турок, там ещё калабрийцы, сицилийцы и наверняка хоть парочка русских…
Премьер довольно сбивчиво начал разъяснять посланцу таинственного Сарториуса всю нелепую цепь случайностей, нестыковок и заведомую неконструктивность нынешнего устройства британской бюрократии, приведшую к столь нежелательному результату.
– Это, в общем, не ко мне, – ответил достаточно благодушно Воронцов и чуть не добавил: «Обращайтесь во всемирную лигу сексуальных реформ». Но вовремя остановился, решив, что увлекаться не стоит.
– Мне моё время ещё дороже, чем вам – ваше. Поэтому отвлекаться не будем. Для того чтобы урегулировать инцидент, вам следует лично обратиться к господину Катранджи, пока он не «дал ход» этому делу. В своём, конечно, понимании. О чём и как договоритесь – меня не касается. В любом случае ваш с ним семейный конфликт предстоит самим и решать. Так, чтобы он не повредил «общей цели». То есть он может потребовать с вас всё, что пожелает, и мы препятствовать не будем. Но война с Россией должна начаться независимо от ваших разборок. Срок – не позднее такого-то числа.
Главное, ради чего Воронцов и затевал весь цирк, было сказано – названа дата «часа Ч», или, по англо-американски выражаясь – «Дня Д»[14].Такая уж людская психология – если приказано свыше «не позднее», то позднее не начнут, но и раньше тоже, обязательно найдётся какая-то «непришитая пуговица». Теперь же всё ясно – премьер напуган и одновременно озлоблен настолько, что остальное должно пройти без сбоев.
На обед Воронцов не остался: дополнительная пощёчина, ведь, решив все неприятные вопросы, джентльмены могли бы за хаггисом и ростбифом как-то сгладить случайные противоречия. Только Дмитрию этого не требовалось. Следующий раз пусть с премьерами Берестин общается, это у него наследные принцы в друзьях ходят.
Из Замка он позвонил непосредственно Ибрагиму. Как в соседний квартал того же города, даже не задумавшись, что сам он сейчас находится в месте и времени, далеко предшествовавшем открытию Америки не только Колумбом, но даже и викингами. Чистый Гаррисон с его «Фантастической сагой».
– Как там у тебя? Я только что с Уоллесом закончил беседовать. Ничего не изменилось? Клиенты твои колются?
Для простоты Воронцов избрал для общения с Катранджи стилистику петроградских студенческих кругов. Не так важно, что сам он учился во «фрунзенке», а Ибрагим в другой реальности в штатском Университете, главное, что примерно в одном возрасте они ходили по одним и тем же улицам и мокли под теми же бесконечными дождями, находя приют то в разного рода кабачках, то в неизменных с времён Достоевского «съёмных квартирах» центральных, но захолустных переулков.
– Нет, всё нормально. Напели достаточно, хоть на пожизненную каторгу, хоть на свержение Кабинета министров.
– Свержение нам как раз ни к чему. Долго второго «Гаммельнского крысолова» искать придётся. Он тебя, по моим расчётам, в ближайшие полчаса-час искать начнёт. Передай секретарям, где ты есть, и чтобы соединяли немедленно. Можешь требовать с него, чего душеньке угодно. Хоть в финансовом вопросе, хоть в политическом. В обоих сразу тоже можно. Клиент спёкся и жить хочет больше, чем иметь красивые похороны в Вестминстере. Так что полная свобода твоему воображению. Но воевать за него ты в конце концов согласишься. Только уточни, где и с кем для подписания стратегического союза встретишься. Нет, подписание обязательно, на словах бритты чего хочешь наобещают – царской России в пятнадцатом году Стамбул клялись отдать. Так что бумажка в руках нужна. Окончательная. Пользоваться мы ею, скорее всего, не будем, но им этого знать необязательно.
В целом задачу свою Воронцов выполнил. Здесь война начнётся в точно известный момент, что исключает ненужные случайности. Определённый им срок даст возможность Берестину и Секонду завершить все приготовления и к первому удару неприятеля, и к предполагаемому законом Ньютона ответу. А Фёсту он обеспечивает полную свободу действий на избранном поле деятельности. Поскольку совершенно неожиданно и как бы попутно Дмитрию открылась одна интересная вещь, несколько последних лет являвшаяся непроницаемой тайной и для Новикова с Шульгиным, и даже для самого Антона.
А по сути дела, кто такой Антон? Ну, персона, приставленная, чтобы осуществлять определённую коммуникацию между Замком, Землей и самими форзейлями, как выяснилось, именно над Замком и не властными.
Зато сейчас, в ходе очередной импровизации, Воронцов смог получить от Замка разгадку словно бы неразрешимой по определению задачи. Случайно или нет – другой вопрос. Но Дмитрию казалось, что он сумел изящно переиграть несравненно более информированную и одновременно с человеческой точки зрения наивную структуру. Грубо говоря, вынудил проболтаться очередного ибн-Хоттаба, как в любимой с детства книге Волька вынуждал на разные интересные поступки своего джинна.
До него неожиданно дошло, в виде «гениального озарения», какое снисходило на пришельцев с Андромеды из рассказа Рассела «Будничная работа», что означали те таинственные события вокруг резиденции тогда ещё Великого князя Олега – Берендеевки, и одновременно в параллельной, их Москве, откуда некие люди при участии бывшего аспиранта Шульгина осуществляли экспансию в соседнюю реальность.
Они тогда так и не сумели установить, кто же или что стояло за людьми, создавшими «Институт глубокого нейропрограммирования», называвшими себя «Союз озабоченных гуманистов» и умевшими перемещаться через межвременную границу. И даже наладившие весьма прибыльную торговлю «билетами в один конец» для людей, желавших эмигрировать. Но не в благополучные швейцарии и голландии, пребывающие тем не менее на этой же самой планете, а значит, подверженные всем бурям и катаклизмам XXI века, обещающего не меньшие потрясения и беды, чем век минувший, а в совсем другую, идиллическую и пасторальную реальность – длящийся и длящийся «серебряный век», где по-прежнему прочно сидит на троне «батюшка царь».
Культура андромедян, согласно Расселу, создавалась благодаря отдельным озарениям, которые из века в век добавляли к ней всё новые и новые факторы, возникая из ничего каким-то необъяснимым образом. Причём озарения приходили спонтанно, сами по себе. Их нельзя было искусственно вызвать, какой бы острой ни была потребность в них.
Примерно так же получилось сейчас у Воронцова. Сколько всех доступных технических средств и «мозговых штурмов» они тогда предприняли, пытаясь выяснить, с какой это «четвёртой силой» столкнулись, считая себя, Игроков и Держателей тремя первыми. Даже Антон бессильно развёл руками. И Замок ему не помог. А оказалось, нужно было чуть-чуть по другому поставить вопрос…
Или, что вероятнее, Антону Замок не счёл нужным помогать. А ему, значит, счёл… Не вполне понятно, но несомненно приятно.
Теперь дальше. Эти самые «Озабоченные гуманисты» не только научились проникать сквозь «изоляцию провода» в кабеле, они ещё смогли получить аппаратуру, позволяющую создавать у значительных масс людей гипнограммы высшей пробы. Такие, что человек принимал их за высший приоритет. В какое бы вопиющее противоречие со здравым смыслом внушённая информация ни вступала, «загипнотизированный» продолжал твердить своё, присягать, клясться на чём угодно, идти под пули и на костёр…
Тогда почему после разгрома их «Института» и пленения Затевахина со всем его «железом» и программами[15] деятельность «гуманистов» прекратилась? Как бабка отшептала.
Подожди, сказал себе Воронцов, что значит прекратилась? Из наших глаз исчезла верхушка айсберга, всего лишь. Будто лодка погрузилась, спрятав рубку, но оставив на поверхности головку перископа.
Допустим, тот шульгинский аспирант на самом деле сделал стопроцентно уникальное открытие насчёт тотального программирования, и повторить его «озабоченные» не в состоянии. Но все остальные возможности остались. А вероятно, и уцелел какой-нибудь «демонстрационный образец», и оператор при нём. Тогда кое-кого они подчинять своей воле всё-таки могут. Пусть и в индивидуальном порядке. И организация никуда не делась. Как ловко только что спрятались концы от антипрезидентского заговора! Один в один, как в дни «Мрака и тумана». До предпоследнего исполнителя – вот они, а дальше – обрыв цепи.
То есть эти ребята от своих замыслов не отказались, просто решили зайти с другого конца. И «Сарториус» – их подлинный главарь или просто обозначение должности в иерархии этих самых «гуманистов». Тогда, попутно, становится понятна и загадка нераспространения информации о параллельной Земле в этом мире. И у нас, и за рубежом о ней знают многие, но «идея отнюдь не овладевает массами». Массы остаются к ней в лучшем случае безразличны. Это и нам на руку, но противнику сохранять тайну почему-то важнее.
Воронцов почувствовал, что мысли у него начинают слегка путаться. Перетрудился он сегодня.
Встал и по внутренней лестнице спустился всё в тот же «Бар первого дня». А что, неплохое название. Взял из окошка выдачи большую чашку кофе и ликёр «Селект», к которому пристрастился как раз в дни своего безмятежного отдыха в Сухуми, перед началом всего этого. Да, ещё непременно нужна бутылка боржоми, как можно сильнее газированного, из холодильника.
Теперь всё нормально. Набить трубку, закурить.
– Ну что, Замок, давай побеседуем насчёт Сарториуса и прочего? Ты не возражаешь? – сказал негромко, но вслух. – Если не хочешь – молчи, я не обижусь. Просто мне кажется, нам обоим будет полезно…
Он, честно сказать, не ждал немедленного ответа. С очень большой вероятностью его могло не быть совсем или прозвучать в весьма неконкретном виде. Вроде слов Дельфийского оракула.
Однако Замок отозвался сразу. Из-за драпировок на стене, словно за ними был спрятан обычный динамик, прозвучал приятный баритональный голос.
– Хорошо, давай поговорим. Мне и самому кажется, что обстановка вокруг вас нуждается в корректировке, самим вам едва ли удастся справиться…