Чья в деревне власть?
– Да, милый вы мой, крестьянская психология – это особый строй души, – наставлял Василия в институте профессор Амелин, руководитель его научной практики. – Вот вы приедете в хозяйство, поставят вас к рулю, так я заранее очень попрошу вас: с вашим-то горячим характером не наломайте дров.
– Сельское хозяйство требует, вы сами говорили, решительных коренных преобразований. Как, не разрушив старого, можно построить новое? – Удивился Уралов.
– В том-то и дело! – Воскликнул профессор. – Нужно чувствовать остро, чтобы строить и перестраивать, не нарушая корневых основ. Давайте-ка мы с вами, оставим пока на минуту классиков марксизма-ленинизма, а обратимся к такому вот знатоку крестьянской души и крестьянской психологии, как Глеб Иванович Успенский. Вспомним его знаменитый очерк «Власть земли»:
«Русский народ до тех пор велик и могуч, до тех пор терпелив и безропотен в своих страданиях, пока царит над ним власть земли, пока сохраняет он в своей душе невозможность ослушания ее повелений. Уберите эту власть – и нет того человека, нет того кроткого типа, который держит на своих плечах вся и все. Наступает страшное: «Иди куда хошь».
И беда, если власть земли будет подменена властью чиновника. Так-то вот, дорогой мой.
Профессор разволновался и отложил в сторону очки.
– Помните Петровские реформы? Он пытался указами внедрять нововведения. Указом заставить крестьян садить картофель повсеместно. И что получилось? Крестьяне посадили эти «земляные яблоки» вместо репы, а поскольку понятия не имели о их свойствах, то стали собирать не клубни, а пупышки, которые на ветках растут, наелись, потравились и устроили картофельный бунт, который пришлось усмирять огнем и мечом.
А что сделали французы? Они тоже внедряли картофель, но как. Они учитывали психологию крестьян. Они раздали семена лучшим крестьянам и наказали строго настрого, чтобы ни один клубень не ушел на сторону. И через два года вся Франция садила картофель…
– Выходит, чиновники тоже разные бывают? И не всегда их власть и влияние на крестьянина бывают негативными…
– Влиять, а не управлять, вот в чем вопрос. Но и влияние до определенной степени, Умное влияние. А то крестьянин скажет, а зачем мне самому думать, зачем беспокоиться. Придет дядя сверху, распорядится… И тогда результат будет печальным. Задача руководителя в том, чтобы не самому работать и думать, а понуждать своих подчиненных думать и действовать.
Было время, когда у нас среди руководителей были сплошь одни кавалеристы: все проблемы у них решались лихой кавалерийской атакой.
– Знавал я одного такого, у него прозвище в народе было такое «Всадник без головы», – поддержал Амелина Василий.
– Вот, вот, – засмеялся Амелин. – А зачем голова, когда на каждое твое движение сверху есть определенная директива.
– Ну, сейчас, время изменилось. – С удовлетворением сказал Василий. – Теперь только и разговоров о самостоятельности, инициативе.
– Э, молодой человек, не спеши, – возразил Амелин. – Ситуация не меняется по мановению волшебной палочки. Те, кто подмял под себя негласную власть, так просто с ней не расстанутся.
Вот послушай, что я тебе скажу. По своему разумению я делю людей на три категории: первая высшая – это гении, творцы. Они живут и работают не ради собственной выгоды. Чаще всего об этой стороне дела они не помнят и не замечают ее. Их без остатка увлекает дело, его масштабность. Они счастливы тем, что заняты созидательным творческим трудом.
Другая категория – это таланты, созидатели. Талантливым может быть и писатель, и кузнец, и пахарь. Они тоже увлечены делом, не часто думают о материальных выгодах своего занятия, и тоже остаются в обычной жизни не защищенными.
Но есть и третья категория. Назовем ее – рутинщики. У рутинщиков нет гениальных способностей, нет задатков творцов, они не могут похвастать умениями и талантами, они серы, и в своей серой массе ничем друг от друга не выделяются. Но они находят для себя достойное занятие. Они идут вслед за гениями и талантами, за творцами и созидателями и обставляют их жизнь своими правилами, своими законами, начинают управлять творцами и распоряжаться результатами их труда. Они корпоративны, они организованны и сплочены одной общей задачей. Они опасны, наконец, для общества и государства. Если не выстроить вовремя против них защиту.
Но сделать это будет чрезвычайно непросто, потому что и серость и рутинщики завтра без тени сомнения объявят себя борцами и с рутиной и серостью, с бюрократией и коррупцией, поменяв коней и окраску, что бы только не потерять свою власть над творцами и гениями…
– Что же делать? – Спросил расстроенный Уралов.
– Что делать, что делать? – Единственное, я полагаю средство, когда увлекаешься делом, масштабами его, теряй при этом головы. Поглядывай, что делается вокруг, кто стоит за твоим плечом. И не чурайся рутинной работы, чтобы ее за тебя не стали делать другие и опутали тебя своими сетями…
С Амелиным Уралов вновь встретился на партийно-хозяйственном активе в районе, куда направили его работать после института… Профессор приехал, чтобы прочитать доклад о научно-обоснованных нормах кормления скота.
Он утверждал, что для того, чтобы корова доила не менее трех тысяч литров молока в год, нужно, чтобы ее ежедневный рацион составлял не менее девяти кормовых единиц.
В это время сидевший в президиуме заместитель начальника областного управления сельского хозяйства по животноводству Першаков, сверкавший огромной лысиной, властно прервал докладчика, постучав по графину карандашом:
– Вот скажите, уважаемый товарищ профессор, как это получается… Вот у нас здесь присутствует председатель колхоза «Таежные поляны» Леонид Петрович Кропачев. Он вам может ответственно заявить, что у них на корову приходиться пять кормовых единиц, а получают они от этой коровы тоже около трех тысяч литров.
Зал загудел. Из первых рядов поднялся высокий молодой человек, одетый в серый с иголочки костюм, идеально подстриженный и без обычной для председательских лиц окалины загара.
– Вот, пожалуйста, товарищ Кропачев, подтвердите профессору ваши результаты.
Амелин с интересом взглянул на молодого председателя.
– Так за счет каких же резервов вы смогли достичь этих феноменальных результатов? – Спросил он насмешливо.
– Я думаю, здесь не уместен смех, – ледяным тоном отвечал молодой человек. – Выполняя решения прошедшего съезда партии, встав на трудовую вахту в честь празднования Первомая, наши животноводы увеличили продуктивность скота, несмотря на недостаточность кормовой базы.
Что-то знакомое показалось Василию в этой высокой тончивой фигуре, в голосе, и жестах.
– Кропачев? Леонид Кропачев. Ленька! Так вот где судьба свела их вновь.
Кропачев сел.
Амелин отложил доклад, повернулся в сторону Першакова:
– С научной точки зрения, этот феномен я объяснить не могу, но могу объяснить, как рядовое очковтирательство.
Зал грохнул, Першаков покраснел и набычился:
– Я бы не советовал вам делать столь скоропалительные выводы. Наука слишком много на себя берет…
Все знали, что «Таежные поляны» искусственно тянут в передовики. Даже такой анекдот рассказывали. Будто бы приезжает Першаков на ферму, подходит к передовой доярке и спрашивает:
– А скажи, Евдокия, ты три тысячи от коровы надоить можешь?
– Могу, Петр Федорович!
– Ну, а четыре?
– Могу и четыре.
– А пять?
– Могу, Петр Федорович и пять, только вот молоко-то сине будет!
В перерыве Уралов подошел к Амелину. Профессор обрадовался своему бывшему студенту, как родному. Долго тряс ему руку.
– Вот мы с вами говорили о крестьянской психологии, а теперь, поездив по хозяйствам вашего района, я хотел бы с вами о коровьей психологии поговорить. Понимаете в чем дело: генетически это животное на протяжении столетий формировало свою психологию, направленную только на отдачу. У коровы не должно появляться других желаний, кроме одного: доиться, доиться и доиться. Она должна знать, что обо всем остальном позаботиться человек, ее хозяин, вовремя и полноценно накормит, напоит, согреет, почистит стойло и постелет душистую солому… Но если у нее появятся на сей счет сомнения, если ее не накормить раз, второй, если не напоить вовремя, тогда она начнет перестраивать свое отношение к жизни. Она перестанет отдавать молоко полностью, а станет свою энергию резервировать про запас, на всякий случай.
После заседания хозпартактива Василий, выйдя на улицу, почти столкнулся с Кропачевым.
– Ну, что ж, здравствуй, – сказал тот с плохо скрываемым вызовом. – И тебя в эту упряжь запрягают, слыхал. В «Зарю». Давай, давай, Оратай Оратаюшка. Не сломай только шею…
Василий молча смотрел на Кропачева, человека, который принес ему уже столько страданий и смог повлиять на его жизнь. Но в душе его похоже давно сгорело негодование, осталась одна брезгливость…
– Поживем, увидим, – ответил он коротко и оставил Кропачева на крыльце райкома.