Факел над тайгой
Шурочку похоронили недалеко от буровой рядом с могилками Колькиной семьи, поскольку своей семьи, у Шурочки, выросшей в детдоме, не было. Отправить ее на большую землю не было никакой возможности, если только вызывать авиацию. Но тогда пришлось бы раскрыть местонахождение экспедиции и поставить под угрозу все предприятие. Скорее всего разгневанное начальство приказало бы свернуть работы и возвратиться к месту дислокации.
Геологи выпили за помин ее души спирта, погоревали, однако тяжелая работа не давала возможности расслабляться и уходить с головой в горе.
Хотя Русов от горя почернел лицом. Ему казалось, что с гибелью этой девочки, он потерял самого дорого ему человека. Но ведь они ни разу не поговорили откровенно, не открыли друг другу своих чувств. Но и без этого любовь их оказалась, настолько сильна, что захватила обоих безраздельно.
– Отныне, – думал Русов, – вся его оставшаяся жизнь будет освещена этим чистым ясным светом любви и все, чтобы он не делал, к чему ни стремился – все будет обращено к памяти этой девочки, ставшей неразделимой с его душой.
…Ждали вот=вот пойдет нефть. День и ночь не умолкала буровая. Трещали дизеля, визжала лебедка, звенели ставшие от мороза хрупкими обсадные трубы, глухо ухало в глубинах земли долото…
Мороз все жал и жал. Однажды обсадная труба сорвалась с крюка и упала на землю, рассыпавшись на куски.
– Вот пасматрите, – заметил Курбан, – железо и то рассыпается в этих условиях, не выдерживает. А люди работают, да еще как работают. Люди много крепче железа. А спросите их, что заставляет их так работать? Деньги? Желание прославиться? Нэт!
Курбан не успел ответить на свой вопрос, как на буровой неожиданно установилась непривычная тишина. Смолкла лебедка, остановились дизели…
– Что? Что там случилось? – Закричал встревоженный Курбан.
– Плохо дело, – отвечали сверху. – Прихват. Трубы в скажине зажало.
Выскочил из вагончика бледный Русов, на ходу натягивая шапку и полушубок, бросился наверх. Вслед за ним полез на высоту Курбан.
Случилось то, чего больше всего боятся буровики, когда
ситуация грозит поставить крест на всей предыдущей работе. Если трубы из скважины не удастся вызволить, то дальнейшая проходка на скважине будет невозможной. Все надо начинать снова и на новом месте.
Наверху бурильщики пытались спасти ситуацию, вытащить с помощью лебедки прихваченные породой на глубине трубы, провернуть их ротором… Но они намертво застыли и не поддавались усилиям буровиков и механизмов.
Русов мгновенно оценил обстановку.
– Попрошу всех покинуть буровую, – сказал он тоном не терпящим возражений.
– Разрешите остаться, – выступил вперед Константин.
– Нет! – в голосе Русова зазвенел металл. – Всем покинуть буровую.
Бурильщики, понурив головы, стали спускаться.
– И вас я тоже попрошу, – неожиданно на Вы обратился к Курбану Русов.
– Иван! Давай вместе! – Попытался остановить его Курбан.
– Нет! Я повторяю: всем покинуть буровую.
Курбан нехотя повернул назад.
Наконец, Русов остался один на один с буровой. Если сейчас ему не удастся изменить ситуацию, то экспедицию, можно считать проваленной. Зря погибла Шурочка, зря привел он в эти дикие места людей, зря потратил государственные средства. Неудача экспедиции даст козыри оппонентам, утверждающим бесперспективность Западной Сибири, как нефтеносного края и разведка этих мест не коснется еще много лет…
Надо рисковать. Или грудь в крестах, или голова в кустах…
Руки легли на рычаги, взревели дизели, завизжала лебедка, натянулись до предела тросы и сама вышка, кажется, сыпля снежной изморосью, прогнулась под непомерной тяжестью, грозя обрушить всю конструкцию.
Вздулись у Русова от напряжения жилы на лбу. Еще немного, еще чуть-чуть…
Но стоит колонна, намертво зажатая в скважине. Стоит, не шелохнувшись.
И снова руки на рычагах, снова ревут дизели на запредельной мощности, снова прогибается вышка, звенят, готовые лопнуть стальные тросы.
Замерли геологи и буровики в тоскливом ожидании, не имеющие возможности чем-либо помочь командиру.
И снова ревут дизели, гремит лебедка, звенят тросы.
И вдруг заледенелую тайгу сотрясает мощное «ура!»
Колонна шевельнулась и пошла наверх…
– Ура! – Громче всех кричал Курбан. – Ты победил, Иван! Теперь все будет хорошо.
…Наконец, морозы отступили, смягчились. Осел снег вокруг буровой, птицы оживились, залетали весело меж сосен и кедров, оглашая тайгу веселым свистом. Звуки стали мягче, приглушеннее. И даже буровая рычала, трещала и звенела, как-то мягче и ласковее…
Веками настаивалась тишина в этих краях. Громче птичьего крика, да звериного рычания ничего не слыхала тайга. И вот пришли сюда люди, разбудили ее, растормошили, огласили шумом моторов, песнями, победными криками, омыли слезами неизбывной горечи и несказанной радости…
Двадцать дней спустя после начала буровых работ скважина ожила. Из потревоженных глубин вырвалось наружу спрятанное до поры до времени настоящее солнце. Но вместо ожидаемой нефти, охнув богатырски, выбросил Шаман к небу тугую струю газа, озарившего яркой вспышкой сумеречную тайгу на десятки километров. И загудела, зарокотала скважина, оповещая о наступлении нового времени в вековечной таежной Сибири. И увидели это новое солнце, вырвавшееся из глубин земли и в стойбищах, и в рыбацких селениях на Оби, и в спрятавшемся от людских глаз староверческом селении Белый Уймон…
Все бросились к вышке, восторженно крича и бросая в воздух шапки. Русова подхватили, начали качать. Потом качали Курбана, деда Лукьяна, Костю Пирожкова… Ваську Уралова и Кольку Покачева.
Вечером заседал в вагончике высший совет.
– Я думаю, – говорил Иван Русов, – мы вскрыли только
верхний газовый пласт месторождения. Все говорит за то, что под ним находится нефть. Здесь что=то вроде слоеного пирога с начинкой. И эта нефть будет найдена и поставлена на службу людям. Правильно я говорю!
Возражений не последовало.
На следующий день в штабном вагончике оживили вышедшую было из строя рацию. Запела веселым дискантом морзянка, пронзая заснеженные пустынные пространства. Пропавшая в тайге экспедиция Русова вышла на связь с миром.
– При испытаниях разведочной скважины на озере Шаман открыто газоносное месторождение. Начальник экспедиции Русов.
Ответ пришел только часа через два. Запрашивали координаты. А далее рация почти не умолкала.
Задвижку на трубе закрыли, потушив факел, начали готовить площадку на озере для посадки самолета. И среди общего ликования только дед Лукьян ходил задумчиво сосредоточен.
– Переживает дед, – сказал ребятам Костя. – Прикипел он к вам, жалко расставаться. Заберут вас отсюда.
– Как заберут? – Встревожились ребята.
– А вы что думали? – Нарочито рассердился Костя. – А кто за вас учиться будет? Неучи-то кому нужны? Тут, братцы мои, скоро такие дела закрутятся, что без образования никуда. Я и то вот в нефтяной институт собираюсь на заочный. Буду Курбана догонять. Вы себе тоже подходящую специальность выбирайте. Будем все вместе нашу тайгу будить.
Против Костиных аргументов трудно было что-либо возразить. Да и сами ребята понимали, что настала пора возвращаться в мир и готовить себя к новой, большой жизни.
У Васьки Уралова сладко защемило в груди, когда подумал он о детдоме, о девочке Ларисе, о Викторе Акимовиче. Он вспомнил своих недругов, Леньку и Андрюху, но пережитое им поражение уже не казалось катастрофой. Валька понял, что он уже стал другим, более сильным и уверенным в себе, но не столько физически, сколько духовно. Потому побеждает, как понял Васька, не сила побеждает, а дух.
И Колька Покачев уже по=другому воспринимал этот мир, открывший для него свои горизонты. В мечтах он уже грезил о большем, нежели жить в чуме на берегу родового озера. Ему страстно захотелось изменить жизнь своего народа к лучшему: дать ему настоящие жилища, школы, библиотеки…
Ребята, не сговариваясь, бросились искать деда Лукьяна.
Тот сидел на ступеньках вагончика, вслушиваясь в шум таежной буровой, думая о чем-то своем.
У Васьки сжалось от жалости к деду сердце. Он обнял его, прижавшись щекой к мягкой седой бороде и сказал, как выдохнул:
– Уж если нам в тайге нельзя оставаться, так поедем дед с нами. Будем вместе жить. А-а?
– Поедем, дедушка? – Подхватил Колька, прижимаясь к Лукьяну с другого боку.
У Лукьяна блеснула на щеке слеза.
– Нет, ребятушки, нельзя мне с вами. А уже отвык от мира-то. Отвык, не прижиться, пожалуй, мне. А вот вам ехать надо. Трудно будет, но трудности надо преодолевать, бороться надо. Причем, вот что я скажу, слушайте внимательно. Мне для этого жизнь пришлось прожить, прежде чем понять эту истину.
Ребята замерли, готовые выслушать Лукьянову мудрость. Дед перевел дыхание и поднял кверху корявый палец:
– Никогда не боритесь «против», а всегда боритесь «за»! Понятно?
– Как так? – Удивился Васька. – Если встретишь подлеца, то и бороться против него нельзя?
– Когда ты против него борешься, то получается, что ты свои силы на него тратишь, его своими силами поддерживаешь, А вот когда ты борешься «за», тогда все по иному складывается. Не надо бороться против, скажем, капитализма, а надо бороться за то, чтобы наша жизнь была лучше, чем там на западе, и тогда мы победим. Не надо бороться против грязи, надо бороться за чистоту… Вот такой вам мой наказ.
Дед улыбнулся и прижал ребятишек к себе.
– Вам будет хорошо. Скоро вы с большой радостью встретитесь. В первую очередь ты, Васютка, да я, думаю, и ты, Колюха…
Ребята насторожились в радостном ожидании.
– Что за радость, скажи, дед? – Пристал Васька.
– Потерпите малость, сами увидите, – ушел от ответа дед.
Томимые догадками ребята побежали на озеро, где геологи уже зажигали костры, обозначавшие площадку для посадки самолета.
Прислушались. Где-то далеко в небе чуть слышен был отдаленный неясный гул. Но с каждой минутой гул этот нарастал, становился отчетливее, явственнее. Костры на озере уже полыхали вовсю, люди стояли, задрав головы, выглядывая в небе черную точку самолета.
Но он появился неожиданно из-за вершин кедров, выплеснув на озерное пространство жаркий грохот мотора и снежную круговерть. Сделав круг над озером, «Аннушка» плюхнулась на лед и побежала, подруливая к стоящим пообочь площадки, людям.
Волнение достигло предела. Тут распахнулась дверь и в темном проеме появилось веселое бородатое лицо летчика. Он поставил на лед лестницу, спрыгнул на площадку и повернулся к самолету, протягивая руки. По лестнице первой спускалась женщина. Хрупкая, красивая женщина в приталенном пальто, пуховом платке и серых ладных валеночках. Она вступила на землю и взволнованно огляделась. Сердце у Васьки Уралова забилось сильно, сильно. Это была его мама. И он бросился бежать к ней со всех ног.