Лукьянов Кордон
Малолюдна эта земля. Деревня от деревни на десятки километров, стойбище от стойбища в несколько дней езды на собаках или оленях…
Кружит над просторами ее неоглядными черный ворон, хрипло грает. Седые замшелые елки стерегут тишину, бродит таежными урманами косматый лесной человек, встает на задние лапы и рвет когтями стволы сосен и кедров, показывая свою силу и власть. Страшно попасть сюда человеку городскому, где на каждом шагу опасность, где следят за тобой напряженно сотни встревоженных глаз.
Колька шел так, как будто знал это место, как пять своих пальцев. Вскоре меж деревьев образовались явные признаки тропы. Она, петляя между деревьями, вывела их к речке, на которой был устроен заезок. Небольшая речушка была перегорожена частоколом, укрепленным еловым лапником. В этой искусственной плотине оставалось лишь малое место для прохода рыбе, а в самом проходе стояла сплетенная из ветвей ивы ловушка – морда.
Ребята обрадовались. Место явно было обжито человеком. Было видно, как в морде серебрится попавшаяся рыба. И это тоже был добрый знак.
Повеселевшие путники сразу ощутили приступ голода и по набитой тропинке пустились дальше.
Вскоре тайга стала редеть, послышалось фыркание лошади и следом залилась лаем собака. Ее веселый лай благовестом звенел в тайге, отдаваясь в самых ее дальних углах.
Еще несколько минут хода, и они вышли на уютную поляну, с избушкой посреди ее, крытой еловой корой. На крыше вместо конька сидел живой глухарь, распушив хвост. На лужайке мирно паслась лошадь, а у избушки вертелась собака остроушка, хвост которой был загнут лихим калачом.
Собака бросилась им навстречу, обнюхала, не выражая агрессии, а затем, дружелюбно вильнув хвостом, повернулась к дому, словно приглашая гостей отправится за ней.
Из избушки вышел высокий, одетый в длинную рубаху без пояса старик с седой стриженой бородой и такими же седыми стрижеными под горшок волосами. Казалось, что его нисколько не удивило появление в этой глуши ребятишек. И только дрогнувший голос выказал, насколько обрадовало старика неожиданное появление детей.
– Соболько, – крикнул он ласково собаке. – Что плохо гостей встречаешь?
Тотчас Соболько принялся усиленно вилять хвостом и кружиться волчком вокруг ребят, заливаясь безудержным радостным лаем. Лошадь, пасшаяся на поляне, подняла голову и приветственно заржала, глухарь заходил взволнованно по крыше…
– Имею честь представиться, – по-военному доложил старик, подходя с улыбкой к ребятам. – Лукьян Северьянов, по образованию и призванию геолог, по существу охотник и отшельник.
– Василий Уралов! – Чувствуя расположение хозяина и теперь уже нескрываемую радость гостям, так же весело и радостно ответил Васька. – Ученик шестого класса Погореловской семилетней школы.
Он обернулся к Покачеву.
– А это вот Николай Покачев. Он мой друг. Мы вместе с ним идем на Шаманозеро. Это его родовое озеро.
По лицу старика пробежала тень.
– Озеро, говоришь, – сказал он, погрустнев. – Покачев из рода Щуки. А я знаю это озеро. И отца твоего, Коленька, Василия Андреяновича, – он запнулся на этом слове, и продолжил, ласково глядя мальчику в глаза, – хорошо, Коля, знал… И тебя, Коля, видывал…
Колька Покачев вспыхнул, и лицо его озарилось радостной надеждой.
Старик покачал головой, помолчал.
– Экая вот история приключилась. Тебя же ведь Коля геологи в детский дом отправили. А тебя, понимаю, снова в родные края потянуло…
Колька потупил голову.
– Ну, что же это я гостей дорогих держу у порога, смутился хозяин. – А ну, проходите в мои палаты…
Ребята вошли внутрь убогого Лукьянова жилища. В углу стояла печь каменка, топящаяся по-черному, маленькое оконце, стол, пара лавок, дощатый топчан с овчинным тулупом, над ним полка с тетрадями и бумажными папками.
– Сейчас я сгношу скоренько вам поесть, а уж потом мы разговаривать станет, – хлопотал гостеприимный Лукьян.
Он положил в глиняную миску мелких сухариков из полотняного мешка, залил их квасом, бросил туда пригоршню дикого лука черемши, брызнул в похлебку с птичьего перышка маслом, стоящем в глиняном горшочке на печи.
– Вот такая наша таежная еда. Прошу не осудить.
Но ребят не надо было просить трижды. Они тут же дружно застучали деревянными ложками. Лукьянова похлебка показалась им верхом кулинарного искусства.
А хозяин тем временем принес на стол вяленое копченное мясо и нарезал его длинными ломтями. Мясо дивно пахло, на срезе аппетитно алело.
– Это вам на прикуску вместо хлеба. Ешьте от пуза, как говориться. А я пока чайку заварю.
Скоро они пили душистый таежный чай, все страхи минувших дней отступили, покой и тихое блаженство разливалось по мальчишеским телам и душам.
– Мы к вечерку еще и баньку соорудим! – радовался Лукьян. – А пока расскажите-ка мне, что за нужда привела вас в эту глухомань. Гляжу на вас и сам себе не верю, вы словно с неба свалились.
– Ох, дедушка Лукьян, тут такое было, такое! – округлил Валька глаза. – Мы тут такое видели, такое, что другому бы я и не поверил. Вот как! Вот вы когда-нибудь видели, что бы целая деревня жила в тайге и слыхом не слыхивала ни про революцию, ни про войну, ни про то, чего сейчас на белом свете делается? Видели, как болото дыбом встает, или как медведище страшенный верхом на лосе скачет?!
Лукьян понимающе покачал головой.
– Ну, об этом мы еще поговорим. А вы начните-ка сначала.
И Валька стал рассказывать про свою жизнь. Наверное, это был его первый рассказ о родителях, о самом себе, о том, как он попал в детдом, о друге своем Кольке Покачеве, как бежали они в страшную грозу из приюта, решив твердо пробираться на родовое Колькино Шаманозеро, как скитались по тайге, как встретили страшного медведя, стреляли в него и потеряли все свои припасы и ружье.
Потом рассказывал Колька про свой род Щуки, про то, как они жили счастливо и как однажды произошло что-то страшное, о чем Колька знает лишь по рассказам геологов, доставивших его в детдом. И как Колька решил вернуться в родные места, чтобы отыскать родственников и поставить на озере свой чум.
Лукьян слушал ребят внимательно, не перебивая. Лишь изредка покачивая головой. А когда смолкли ребята, закончив рассказ о своих приключениях, убрал со стола остатки трапезы и расстелил на нем старую истертую карту, с которой, должно быть пройдено было не мало дорог.
– Вот смотрите, что я вам скажу, – склонился Лукьян над столом. – Вы говорите, что вошли в устье Кондаса и пошли вверх по течению, что бы выйти к Шаманозеру. Все правильно. Только вот тут=то у вас и вышла ошибка. Вы пошли не по Кондасу, вы до него не доплыли километров десять. Вы пошли по другой таежной речке – Стриге. А она увела вас в сторону от Шаманозера прямо на Великую чисть. Вот, видите, какое это гигантское болото, – старик чертил по карте крепким своим ногтем, словно указкой, – По нему, должно вы первые прошли. И то хорошо, что вы его перешли поперек, а идти по нему вдоль – настоящая погибель. Вот таким путем вы и попали ко мне. И, можно сказать, ваши усилия не приблизили вас к цели, а отдалили ее. Ведь от моего кордона до реки рукой подать. На лошади я за день обернусь. Так-то, братцы путешественники.
Покачев повесил голову. Опечалился и Валька…
– Интересно, интересно, – продолжал старик. – Однако, я вокруг болота этого хаживал когда-то давно, но вот старообрядческой деревни не находил. Слыхал от стариков, что есть в тайге такое место – Светлый Уймон, а не находил его. Видимо, не каждому дается. Вот вам, чистым душам – открылся он, а я стар и много грешен.
– А где же наше стойбище? Где Шаманозеро, дедушка Лукьян? – Взволнованно спросил Покачев.
– А вот и Шаманозеро ваше. – Толстый ноготь Лукьяна скользнул по карте на север, упершись в голубое пятно, очертаниями своими походившее на щучью голову.
От моего кордона до Шаманозера теперь не меньше десяти дней ходу.
Ребята пригорюнились.
– Но вы не печальтесь. – Поддержал их Лукьян. – То, что я вам расскажу, думаю, поменяет ваши планы. Я думаю и заблудились вы не зря, не зря и болото вставало дыбом, я думаю, что это, ребятки, судьба нас свела вместе. Но утро вечера мудренее, говорят. По утру все и решим, а сейчас, пойдемте-ка мы в баню.
Васька с Колькой проснулись поздно. Выглянули на улицу. Роса на траве уже высохла, солнце стояло выше елей, в воздухе серебрясь летали паутинки, стояла первозданная тишина. Лукьян чистил у очага свежую, по всему видно только что выловленную рыбу.
– Васька, – в волнении прошептал Покачев, – гляди!
Васька обернулся. У порога избушки стояли их походные мешки и бердана, потерянные на болоте.