Великий Ленин. «Вечно живой». Целеустремлённость В. Ульянова (Владимир Поцелуев, 2014)

Свободолюбивые мечты, идеи и борьба за свои права у русских, ставшие традиционными, восходят к далекой истории предков – восточных славян. Военно-демократический менталитет, сформировавшийся в процессе племенных объединений, стал разрушаться естественным ходом исторического развития. Формирование государственных структур общежития и сосредоточение власти в руках одного человека – вождя – процесс многогранный, имеющий ряд особенностей для России. Особое, наиболее жестокое содержание борьба за власть начинает приобретать в XX столетии. Это объясняется как социально-экономическими, так и политическими причинами общественного бытия. Во-первых, в связи с переходом экономики ко всеохватывающему промышленному производству. В социально не подготовленной самодержавной России возникает всеобщий кризис, выходом из которого является альтернатива – реформы или революция. Во-вторых, попытки выхода из кризиса усиливают общественную активность, в результате чего формируются политические партии, появляются яркие личности, выражающие интересы определенных групп населения. В-третьих, подавляющее большинство политических сил разрешение кризиса видело прежде всего в изменении структур государственной власти. А главное, появляется партия, основной задачей которой является кардинальное изменение властных структур общественного развития.

Складывались две противоположные силы, претендующие на власть: лидеры буржуазии, а также наиболее радикальные государственные деятели и теоретики из интеллигенции, отвергающие капиталистический путь развития России. Встают взаимосвязанные вопросы: как элита, имевшая в своих руках все рычаги государственного управления, была не только отстранена от власти, но и уничтожена физически? В чем была сила небольшой группы революционеров, сумевшей не только повести за собой большинство населения, но и сковать его идеологическим дурманом и партийным террором?

Создание «ленинской секты»

Кардинальные социально-экономические изменения, как правило, происходят по реформированию сверху или посредством революционных изменений. На наш взгляд, властное реформирование закономерно и в основном удачно, революционные перемены поспешны, не подготовлены естественным ходом развития и вследствие этого насильственны. Реформы длительны, революционные же преобразования почти моментальны, поэтому они более привлекательны для основной массы народа, во все времена истории ждущего еще лучшей жизни.

Реформы 60–70-х гг. в России значительно оживили страну. Однако на рубеже XIX–XX вв. она вновь стала ощущать тормоза своего развития – земля и крестьяне не были введены в капиталистический оборот, государственное управление оставалось в виде неограниченного самодержавия. Мелкособственническая сущность крестьянства и консервативность самодержавия сдерживали революционные новации, хотя и не бездействовали крестьянские идеологи и сторонники реформирования.

Возросшая экономическая мощь России (с 1897 г. рубль становится конвертируемой валютой, вводятся в свободный оборот золотые монеты) и социально-политическая нищета приводят к переориентации на новые революционные силы, не обремененные собственностью, бесправно угнетаемые, но достаточно сплоченные в лице промышленных рабочих, представлявших в основном пролетариат. К тому же появилась весьма обнадеживающая революционная теория Маркса и Энгельса, являющаяся продуктом промышленной революции в Западной Европе, борьбы пролетариата за свои права. Анализируя период раннего промышленного капитализма, в основном английского и немецкого, Маркс выявил некоторые общественные закономерности, на основе которых поставил ряд конкретных задач в борьбе пролетариата с буржуазией.

Первым толкованием идей Маркса и Энгельса, практического воплощения их в России, по мнению Ленина, стала работа Г. Плеханова «Социализм и политическая борьба», опубликованная в 1883 г. Подвергая объективной критике народников, автор повторяет сомнительное утверждение Маркса о том, что промышленный пролетариат возьмет на себя инициативу борьбы за коммунизм.

Однако, на наш взгляд, политическое господство рабочего класса возможно было лишь путем его диктатуры, ибо общество экономически не готово к столь кардинальным переменам. Диктатура же не создает, а разрушает, что подтверждал и сам Плеханов, утверждая, что способ производства определяет весь строй данного общества, в том числе и характер его идей и теорий.

Ошибочность первых русских социал-демократов состояла в том, что неизбежным условием переустройства общественных отношений, по их мнению, должно было быть завоевание рабочим классом политической власти, что было и заложено в проектах программ 1884 и 1888 гг. группы «Освобождение труда». Выдвигались главные средства политической борьбы: агитация и распространение среди рабочего класса социалистических идей; создание революционных организаций. Указывались и методы борьбы: «Не довольствуясь частными столкновениями с правительством, не замедлят (рабочие. – В.П.) перейти в удобный момент к общему, реальному на него нападению…»[79] При подчеркивании роли интеллигенции в революционном движении, признавался и индивидуальный террор как одно из средств политической борьбы. Плеханов игнорировал роль крестьянства в общественном движении России, считая, что «главнейшая опора абсолютизма заключается именно в политическом безразличии и умственной отсталости крестьянства»[80].

Действительно, российского крестьянина больше занимали его хозяйственные заботы, в решении которых он проявлял жизненную мудрость. Что же касалось «умственной отсталости», то ее, на наш взгляд, можно было отнести к пролетарским и полупролетарским слоям города и деревни, т. е. деклассированным элементам, которых Плеханов причислял к союзникам рабочего класса. В дальнейшем Плеханов поймет, что пролетариат не может быть гегемоном, но это, по мнению Ленина, станет элементом оппортунизма в его идеях. Хотя в дальнейшем и Ленин признает, что рабочие не способны управлять государством.

Принимая теорию Маркса как универсальную, русские социал-демократы ошибались. Во-первых, Маркс не открывал все взаимосвязанные общественные законы, а во-вторых, его обобщения во многом исходили из специфики развития западноевропейского капитализма, во многом отличающегося от российского. Соратница «первого марксиста» России Вера Засулич убедительно полемизировала с К. Марксом, написав ему 16 февраля 1881 г.: «Россия единственная страна в Европе, в которой общинное земледелие сохранилось в широком национальном масштабе, но в то же время Россия существует в современной исторической среде, она… связана с мировым рынком, на котором господствует капиталистическое производство»[81].

По поводу тревоги о дальнейшей судьбе общины в связи с развитием капитализма в России Маркс писал, что российские приверженцы его революционной теории неправильно поняли «Капитал», написанный для Западной Европы на английском материале. В России же, по его мнению, действуют другие законы, отражающие интересы крестьянской общины, которая составляла более 80 % населения и являлась «точкой опоры социального возрождения России». По мнению Маркса, Россия должна идти по пути общинного социализма, минуя капитализм. К тому же Маркс не мог предвидеть действия конкретных личностей и групп революционеров. Хотя комплексное изучение произведений Маркса и Энгельса, сравнительно-сопоставительный анализ приводил к естественным эмпирическим и различным умозаключениям их почитателей, что вызывало споры с претензиями на «истинное» понимание марксизма. Плеханов и его соратники, исходя из позиций капиталистического развития России, полемику Засулич с Марксом оставили без внимания.

Так закладывались «основы социал-демократического миросозерцания», а точнее, марксизма в России. Русская социал-демократия, отмечал позже Ленин, существовала тогда без рабочего движения, «переживая как политическая партия процесс утробного развития»[82].

«Процесс утробного развития» политической партии рабочего класса России решил ускорить молодой, энергичный, честолюбивый брат казненного террориста-народовольца Александра Ульянова – Владимир[83], заявивший: «Мы пойдем другим путем». Первое «революционное» выступление Володи Ульянова состоялось в 1887 г. в Казани. В знак протеста против жестких условий университетской жизни он подал прошение на имя ректора «об изъятии» его из числа студентов. Власти не просто отчислили из числа студентов строптивого юношу, но и выслали его в родовое имение деревню Кокушкино, с надеждой приложения его энергии в делах праведных. Однако через год он пытается вернуться в ненавистный университет, но, получив отказ, готовится экстерном сдать выпускные экзамены, дополняя профессиональные науки изучением марксизма. За полтора года он самостоятельно освоил университетский курс, рассчитанный на четыре года обучения. В 1891 г. сдал экзамены на юридическом факультете. Защитив диссертацию в области права при Петербургском университете, стал работать помощником присяжного поверенного в Самаре, куда в 1889 г. переехала семья Ульяновых. Однако несомненные способности незаурядного выпускника не были развиты на ниве юриспруденции. В конце 1893 г. Ульянов прибыл в Петербург, где занял место помощника присяжного поверенного. Это являлось лишь легальным прикрытием его революционной деятельности по изучению и пропаганде марксизма в кружках единомышленников и воскресных школах для рабочих. Несмотря на немногочисленность пролетариата в России ввиду ограниченного развития капитализма, Ленин настойчиво занимается созданием своей революционной теории и партийной организации.

В 1894 г. Ульянов в книге «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов»[84], вышедшей в трех выпусках, подвергает критике взгляды либеральных народников Н.К. Михайловского, С.Н. Южакова и С.Н. Кривенко. Виднейшие идеологи либеральных народников считали, что царское правительство должно было стимулировать не тяжелую промышленность и строительство железных дорог, а вкладывать средства в развитие кустарных промыслов и артелей. Такой путь экономического развития они считали социалистическим и единственно приемлемым для России. Они утверждали, что учение Маркса неприменимо к России, так как оно разрабатывалось на опыте развитых капиталистических стран, что вывод Маркса об исторической миссии пролетариата как могильщика буржуазии и создателя нового общества не подтверждается историей. Русскую социал-демократию они называли буржуазным течением, которое желает «плодить нищету», безучастно к горю народа.

Молодой адвокат Ульянов пытается доказать правоту Маркса в том, что определяющим фактором естественно-исторического процесса является не познание его законов, а выделение из разных областей общественной жизни отрасли экономической посредством выделения из всех общественных отношений – отношений производственных как основных, первоначальных, определяющих все остальные.

По мнению Ульянова, марксистский критерий общественного развития есть классовые отношения вне зависимости от природных явлений, хотя, по утверждению Маркса, «бытие определяет сознание». Ульянов считал, что, несмотря на то что воля и действия людей обусловлены исторической необходимостью, они могут учитывать назревшие потребности общественного развития и воздействовать на него. Все это не противоречило человеческой логике, за исключением одного: кто определит «назревшие потребности» и как воздействовать на развитие общества. Хотя и на эти вопросы у марксистов был ответ. Необходимо было создать организацию единомышленников.

Либеральные народники считали, что история развивается не как объективный и закономерный процесс, а идет случайными путями благодаря воле «критически мыслящих личностей». История человечества, по революционной теории народников, делается «героями», а народная масса остается инертной силой, «толпой», так что великий человек «не может не смотреть на нее сверху вниз, не может не сознавать, что дело в нем, в герое, между тем как толпа есть чуждая всякого творческого элемента масса, что-то вроде огромного количества нулей, получающих благотворное значение только в том случае, когда во главе их снисходительно становится добрая, «критически мыслящая единица».

Либеральные народники отдавали приоритет в развитии общества деятельности «критически мыслящих» личностей, марксисты – «решающей роли народных масс», не забывая о том, что массы состоят из личностей и роль некоторых из них может стать решающей. О подтверждении роли личностей свидетельствовали и настойчивые попытки создания политической партии.

Об угрозе появления культа личности, «партийных генералов» (номенклатуры) предупреждал еще Г.В. Плеханов. «Съезд, составленный из креатур ЦК, дружно кричит ему «Ура!», одобряет все его удачные и неудачные действия и рукоплещет всем его планам и начинаниям. Тогда у нас действительно не будет в партии ни большинства, ни меньшинства, потому что тогда у нее осуществится идеал персидского шаха»[85].

О неизбежности диктатуры и культа партийных вождей говорил и «антигосударственник», теоретик анархизма Петр Кропоткин. «Каждый революционер, – утверждал он, – мечтает о диктатуре, как говорил Маркс, или диктатуре революционного штаба, как утверждают бланкисты…» По мнению Кропоткина, если власть будет осуществляться путем «создания всесильного, всемогущего государства, обращающегося с народом как с поденным и подвластным, управляя им при помощи тысяч и миллионов разного рода чиновников… И если… на другой день после революции народным массам будет дана возможность высказать свою волю, то это сделается лишь для того, чтобы народ избрал вождей, которые и будут думать за него и составлять законы от его имени… Вот тайная мечта 99 % из тех, кто называет себя революционерами»[86].

Кропоткин считал, что в обществе два враждебных начала: «народное» и «начальственное», борьба которых и является двигателем исторического процесса. Поступательное развитие общества, по мнению «красного князя», осуществляется в форме революционных скачков и эволюционных процессов. Он был сторонником не стихийного бунта, а социальной революции, т. е. сознательных действий народа по претворению революционных мыслей.

Более конкретно последствия марксистской идеологии государственного социализма предсказывал М.А. Бакунин в своей работе «Государственность и анархия». «По Марксу, народ не только должен его (государство. – В.П.) разрушать, напротив, должен укреплять и усилить и в этом виде передать в полное распоряжение своих благодетелей и учителей – начальников коммунистической партии, словом, г. Марксу и его друзьям, которые начнут освобождать его по-своему. Они сосредоточат бразды правления в сильной руке, потому что невежественный народ требует весьма сильного попечения; создадут единый государственный банк, сосредоточивший все торгово-промышленное, земледельческое и даже научное производство, а массу народа разделят на две армии: промышленную и земледельческую, под непосредственной командой государственных чиновников, которые составляют новое привилегированное сословие»[87].

Без сомнения, В.И. Ульянов знал мнения своих оппонентов по вопросам роли личности в истории, партийного лидерства и т. п., считая, что создаваемая им партия сумеет удержать демократические принципы своего руководства обществом. «Вообще русским коммунистам, последователям марксизма, – подчеркивал он, – более чем каким-нибудь другим следует именовать себя СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТАМИ и никогда не забывать в своей деятельности громадной важности ДЕМОКРАТИЗМА»[88]. Он считал, что «политическая деятельность социал-демократов состоит в том, чтобы содействовать развитию и организации рабочего движения в России, преобразованию его из теперешнего состояния разрозненных, лишенных руководящей идеи попыток протеста, «бунтов» и стачек в организованную борьбу ВСЕГО русского рабочего КЛАССА, направленную против буржуазного режима и стремящуюся к экспроприации экспроприаторов, к уничтожению тех общественных порядков, которые основаны на угнетении трудящихся».

Так были определены характер и основные задачи марксистской партии в России. По мнению ее создателя, «русский рабочий – единственный и естественный представитель всего трудящегося и эксплуатируемого населения России»[89]. Такое несоответствие истине, на наш взгляд, даже несмотря на признание союза рабочих с сельским пролетариатом, могло привести к диктаторским функциям искусственно избранной части общества, даже без необходимого учета ее разнородности, психологии и т. п. моментов.

Незыблемой основой рабочей партии, по мнению Ульянова, должен быть марксизм, сочетающий научность с революционностью. Подчеркивалась необходимость единства теории и практики в деятельности социал-демократов. Однако марксизм давал лишь общие аксиомы революционной борьбы, которые на практике могли истолковываться по-разному. Вне зависимости от объективного анализа развития капитализма в России молодой российский марксист упорно отстаивал учение Маркса и Энгельса о преходящем характере капиталистического способа производства, о социалистической революции и диктатуре пролетариата. Тех же, кто, ссылаясь на Маркса и Энгельса, признавал прогрессивную роль капитализма и предлагал использовать его потенциальные возможности для улучшения жизни, он считал проповедниками буржуазной идеологии «под флагом марксизма».

Одним из основателей теории «легального марксизма» был П.Б. Струве, который считал идеалом развития русского общества конца XIX века свободную капиталистическую Россию с выборными органами власти. В конце 1894 г. Струве опубликовал «Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России». Автор заявил, что разделяет лишь некоторые основные вопросы марксизма. Реально оценивая состояние экономического развития России, Струве приходит к выводу-призыву: «…признаем нашу некультурность и пойдем на выучку к капитализму»[90].

Взгляды Струве разделял Г.В. Плеханов. Примыкая по некоторым основным вопросам к совершенно определившимся взглядам российских революционных теоретиков, он нисколько не считал себя связанным буквой и кодексом какой-нибудь доктрины. Вместе с тем считал необходимым организовать политическое обучение соотечественников. В 1895 г. был образован «Союз борьбы за освобождение рабочего класса», объединивший разрозненные марксистские кружки столичных социал-демократов.

Жаркая борьба по революционной тактике продолжалась. За ее развитием внимательно следила полиция, периодически нейтрализуя наиболее активных революционных теоретиков. В декабре 1895 г. был арестован В. Ульянов, приговорен к трем годам и сослан в Сибирь, где в более спокойной и благоустроенной семейной обстановке мог обдумать главную цель жизни – создание революционной организации, которая воплотит на практике его идеи.

В конце 1895 г. шушенский затворник написал «Проект программы» будущей партии, а летом 1896 г. – «Объяснение программы» социал-демократической партии. В «Проекте программы» констатируется быстрый рост капитализма, который «означает громадный рост богатств и роскоши среди кучки фабрикантов, купцов и землевладельцев и еще более быстрый рост нищеты и угнетения рабочих. Вводимые крупными фабриками улучшения в производстве и машины, способствуя повышению производительности общественного труда, служат к усилению власти капиталистов над рабочими, к увеличению безработицы, а вместе с ней и к беззащитности рабочих»[91].

В общем, все верно, ибо закономерно. Однако о какой степени нищеты идет речь? Деловой предприниматель всегда будет развивать свое дело за счет «улучшения производства и машин». О какой степени эксплуатации и «угнетения рабочих» можно говорить? Пролетарии добровольно продают рабочую силу и имеют право защищать себя от чрезмерного, противозаконного угнетения в судебном порядке, забастовками, различными формами экономического давления на предпринимателя. Но ссыльный революционер призывает к борьбе «против всех классов, живущих чужим трудом, и против всякой эксплуатации», которая «может окончиться лишь переходом политической власти в руки рабочего класса, передачей всей земли, орудий, фабрик, машин, рудников в руки всего общества…»[92].

Такой призыв, на наш взгляд, игнорировал огромный слой населения, не производящий материальных ценностей, – интеллигенцию, служащих, священнослужителей и т. п. Необъяснимо и то, почему политическая власть должна перейти в руки рабочего класса, к тому же небольшой и нелучшей части общества. Передача же «всей земли, орудий, фабрик, машин, рудников в руки общества» вновь приведет к сосредоточению ее у профессиональных групп трудящихся, а точнее, она попадет в руки организаторов и, еще хуже, начальников производства, от которых вновь будет зависеть общество. Потеря же личной заинтересованности в улучшении производства приведет к падению производительности труда и обнищанию всего общества.

В «Проекте программы» давалось указание о том, что «движение русского рабочего класса по своему характеру и цели входит как часть в международное (социал-демократическое) движение рабочего класса всех стран». И это все в зависимости от наличия рабочего класса и его желания. «Русская социал-демократическая партия, – было записано в «Проекте программы», – объявляет своей задачей помогать этой борьбе русского рабочего класса развитием классового самосознания рабочих, содействием их организации, указанием на задачи и цели борьбы». По мнению шушенского теоретика, выходило, что «задачи и цели борьбы» определять должен не весь рабочий класс, а его партия. К тому же указания партии должны касаться всего российского общества и, более того, «движения рабочего класса всех стран».

В «Проекте программы» подчеркивалось, что «борьба русского рабочего класса за свое освобождение есть борьба политическая и первой задачей ее является достижение свободы». Однако при всей нацеленности на политические задачи проект программы в основном содержит экономические требования, вплоть до абсурдного ведения войны «со всеми стремлениями облагодетельствовать трудящиеся классы опекой неограниченного правительства и его чиновников и задержать развитие капитализма, а следовательно, и развитие рабочего класса»[93].

Таким образом, зачатком пролетарской партии России явился «Союз борьбы за освобождение рабочего класса», объединивший кружки марксистско-народовольческой идеологии.

В 1897 г. В.И. Ульянов подготовил «Задачи русских социал-демократов», опубликованные за границей 5 лет спустя под именем Н. Ленин. Под новым псевдонимом был и официальный паспорт Владимира Ильича, который он «одолжил» у оставшегося в России 70-летнего Николая Егоровича Ленина.

Сибирская ссылка не позволила шушенскому затворнику принять личное участие в организационном съезде российских социал-демократов.

1–3 марта 1898 г. в Минске 9 делегатов от 6 организаций: петербургского, московского, екатеринославского и киевского «Союзов борьбы за освобождение рабочего класса», «Рабочей газеты», Всеобщего еврейского союза в России и Польши и Бунда – решили создать Российскую социал-демократическую рабочую партию. Был избран ЦК в составе 3 человек (С.И. Радченко, Б.Л. Эйдельман и А.И. Кремер). Итак, во главе Российской СДРП не было представителя основного народа России – русского. К тому же, несмотря на интернационалистические основы РСДРП, съезд признал Бунд автономной организацией. Ни устава, ни программы партии принято не было.

В апреле 1898 г. Радченко, Кремер и Струве по решению съезда подготовили и опубликовали Манифест РСДРП, в котором особое внимание обращалось на политическую свободу. «Политическая свобода нужна русскому пролетариату, как чистый воздух нужен для здорового дыхания. Она – основное условие его свободного развития и успешной борьбы за частичные улучшения и конечное освобождение»[94].

В 1899 г. В.И. Ленин закончил большой труд «Развитие капитализма в России», в котором попытался проанализировать экономическую основу российской рабочей партии, теоретическую базу ее программы, стратегии и тактики. Ленин попытался «дать цельную картину нашей действительности, как определенной системы производственных отношений, показать необходимость эксплуатации трудящихся при этой системе, показать тот выход из этих порядков, на который указывает экономическое развитие»[95]. Идейный спор революционных марксистов с либеральными народниками и «легальными марксистами» должен был разрешить проблему стратегии и тактики дальнейшей революционной борьбы. Это был вопрос о том, какой класс должен и может осуществить коренное переустройство общества.

Судьба капитализма в России, условия победы революции и дальнейшее ее развитие были в центре постоянного внимания Ленина. На большом фактическом материале он проанализировал развитие капитализма, показав конкретные проявления общих экономических законов в российской действительности. Раскрывая главные стадии эволюции русского капитализма, Ленин пришел к марксистскому выводу о неизбежной революционной замене капиталистического развития – социализмом. Он показывал наличие необходимых компонентов социалистических преобразований, одним из которых являлась концентрация производства, необходимая для государственного обобществления.

Однако в 1894–1895 гг. крупные предприятия (с числом рабочих 100 и более человек) составляли лишь 10,1 % всех фабрик и заводов, что не было подавляющим среди всего населения России. Но на крупных предприятиях России было занято 74 % всех фабрично-заводских рабочих, производящих свыше 70 % всей продукции[96]. В конце XIX века были изданы специальные законы по обеспечению безопасности рабочих в горнозаводской промышленности, на железных дорогах и на предприятиях, особо опасных для жизни и здоровья рабочих. Детский труд до 12-летнего возраста был запрещен. Труд несовершеннолетних и женщин не мог быть использован между 9 часами вечера и 5 часами утра. Штрафы не могли быть выше одной трети заработка. Штрафные деньги поступали в фонд, предназначенный для удовлетворения нужд самих рабочих. В 1903 г. были введены цеховые старосты, избираемые рабочими, в 1906 г. законом были признаны рабочие союзы, в 1912 г. было введено социальное страхование. Главное – рабочие имели право на забастовку. Президент США 1909–1913 гг. У. Тафт в 1912 г. публично заявил: «Ваш император создал такое совершенное рабочее законодательство, каким ни одно демократическое государство похвастаться не может».

Концентрация рабочих способствовала сплочению и организации революционной борьбы, увеличивала их силу и политическую активность в жизни страны. В итоге исследования Ленин констатировал, что «Россия сохи и цепа, водяной мельницы и ручного ткацкого станка стала быстро превращаться в Россию плуга и молотилки, паровой мельницы и парового ткацкого станка»[97].

На наш взгляд, Россия оставалась еще страной преимущественно аграрной и отсталой в технико-экономическом отношении по сравнению с передовыми капиталистическими странами. Ленин справедливо подчеркивал, что капитализм лишь создает материальные предпосылки и субъективные факторы пролетарской революции, перехода к социализму.

Общий вывод «Развития капитализма в России» состоял в том, что в России назревает народная революция, во главе которой стоит пролетариат, имеющий мощного союзника – многомиллионное крестьянство. Начавшаяся революция, по мнению Ленина, не ограничится свержением монархии – пролетариат свергнет и капиталистов, взяв в свои руки власть, приступит к социалистическим преобразованиям.

Без сомнения, труд Ленина является обобщающим и глубоким исследованием развития капитализма, в котором вскрыты не только закономерности капиталистического быта, но и специфические особенности его развития в России. Вполне правомочным явилась постановка вопроса о политической организации рабочего класса – создании партии. И все же ни идеальная социал-демократическая партия, ни универсальная революционная теория марксизма не могли заменить естественного социально-экономического развития России, численности рабочего класса, его общеобразовательного, культурного и профессионального уровня. Россия не была готова к революционным изменениям, тем более – социалистическим, и даже создание партии не могло ускорить естественный процесс общественного развития.

Революционная рабочая партия, по мысли Ленина, должна была развить классовое самосознание пролетариата, основой которого должно было стать его стремление завоевать политическую власть и приступить к социалистическим преобразованиям общества. Таким образом, создание политической партии являлось закономерным результатом социально-экономического развития России, проявлением сплоченности рабочих. О создании РСДРП написано много, и наша задача лишь в том, чтобы отразить в этом процессе роль Ленина, его взгляды на «партию нового типа».

Ленин и его сторонники доказывали важность политической борьбы, завоевания власти, установления диктатуры пролетариата и проведения социалистических преобразований. «Мы думаем, – писал будущий создатель «партии нового типа», – что для русских социалистов особенно необходима самостоятельная разработка теории Маркса, ибо эта теория дает лишь общие руководящие положения, которые применяются, в частности, к Англии иначе, чем к Франции, иначе, чем к Германии, иначе, чем к России».

«Самостоятельная разработка теории Маркса», на наш взгляд, не марксизм, а ленинизм, хотя этот термин сам Ленин никогда не употреблял. В то же время необходимо учитывать, что Маркс и Энгельс заложили такие «краеугольные камни», без учета которых невозможно построение социализма ни в какой стране. Таким образом, ленинизм – это соединение русского революционного наследия с марксизмом. Первостепенное значение в новом российском революционном течении главный его теоретик отводил программе организации и тактике действия ее членов.

Итак, что же Ленин приветствовал безоговорочно в марксизме? Пожалуй, одно: теорию классовой борьбы и проповедь пролетарской революции. Таким образом, для Ленина «марксизм – не догма, а руководство к действию».

В 1899 г. Ленин разработал новый проект программы РСДРП, в основу которого лег проект группы «Освобождение труда» – «проект, нуждающийся лишь в частных редакционных изменениях, исправлениях и дополнениях». Несмотря на то что он издан 15 лет тому назад, он в общем и целом вполне удовлетворительно, по нашему мнению, – писал Ленин, – разрешает свою задачу и стоит вполне на уровне современной социал-демократической теории». В этом проекте точно указан тот класс, который один только может быть в России (как и в других странах) самостоятельным борцом за социализм, – рабочий класс, «промышленный пролетариат»; указана та цель, которую должен ставить себе этот класс, – «переход всех средств и предметов производства в общественную собственность», «устранение товарного производства» и «замена его новой системой общественного производства» – «коммунистическая революция»; указано «неизбежное предварительное условие» «переустройства общественных отношений» – «захват рабочим классом политической власти»; указана международная солидарность пролетариата и необходимость «элемента разнообразия в программах социал-демократов различных государств сообразно общественным условиям каждого из них в отдельности»; указана особенность России, «где трудящиеся массы находятся под двойным игом развивающегося капитализма и отживающего патриархального хозяйства»; указана связь русского революционного движения с процессом создания (силами развивающегося капитализма) «нового класса промышленного пролетариата – более восприимчивого, подвижного и развитого»; указана необходимость образования «революционной рабочей партии» и ее «первая политическая задача» – «низвержение абсолютизма»; указаны «средства политической борьбы и выставлены ее основные требования»[98]

Таким образом, основные элементы программы рабочей партии, составленные группой заграничных революционеров, легли в основу проекта 29-летнего Владимира Ульянова.

Организации классовой борьбы пролетариата «на почве теории Маркса», которая, по мнению Ленина, «впервые превратила социализм из утопии в науку»[99], способствовала газета «Искра». Через газету русская социал-демократия призвана была «внедрить социалистические идеи и политическое самосознание в массу пролетариата и организовать революционную партию, неразрывно связанную с стихийным рабочим движением»[100].

В противоположность Ленину так называемые «экономисты» Кричевский, Мартов (Цедербаум), Акимов и др. считали марксизм «примитивным», пользующимся «слишком схематичным представлением классового деления общества». Солидаризируясь с Марксом в том, что лишь экономические интересы пролетариата и буржуазии играют решающую роль в истории, «экономисты» утверждали, что борьба пролетариата за наиболее выгодные условия продажи рабочей силы составляет ее основу. Однако, по их мнению, пролетариат недостаточно развит и подготовлен к политической борьбе и, тем более, к руководству российским обществом. Организаторами политической деятельности они считали либералов, что соответствовало их ведущей роли в экономическом развитии страны.

А.А. Якубова и ее единомышленники, сгруппировавшиеся вокруг газеты «Русская мысль», также считали основной задачей рабочего движения экономическую борьбу с капитализмом, средством борьбы – стачку. По отношению к царизму – выдвигалось требование «законодательной защиты труда»[101]. Для достижения своих целей они считали более эффективным не создание политической партии, а различные рабочие организации и профсоюзы.

«Экономистов» Петербурга поддержал «Союз русских социал-демократов за границей» во главе с Г.В. Плехановым. Их позиция, изложенная в журнале «Рабочее дело», состояла в постепенном, поступательном развитии рабочего движения, от борьбы рабочих за свои интересы на отдельных предприятиях до всеобщих действий против царизма за улучшение фабричного законодательства. К тому же они не отстаивали руководящую и направляющую роль социал-демократических организаций в освободительном движении. По их мнению, русский рабочий еще не созрел для ведения самостоятельной политической борьбы и нуждается в руководстве либералами.

Понимая, что процесс экономической борьбы длителен, а главное, утомителен и не дает власти, Ленин радикально выступил против «экономистов», назвав их теорию извращением и опошлением марксизма в духе легального марксиста П. Струве и немецкого реформиста Э. Бернштейна. Не отрицая решающей роли экономических интересов в общественном развитии, Ленин считал ошибочным вывод о первостепенном значении экономической борьбы. Доказательства своих идей он пытался изложить в ряде работ, написанных в 1899–1902 гг. Самые существенные экономические интересы пролетариата, писал Ленин, можно удовлетворить только коренным политическим преобразованием, свержением монархии и буржуазии, установлением диктатуры пролетариата. Ленин вновь пытается доказать роль пролетариата в революционной борьбе, а точнее, он внушает пролетариату «его историческое предназначение как руководителя всех трудящихся», развивая его гегемонистскую идеологию, уверяя его в возможности сложнейшего управления обществом. Хотя вся теоретическая разработка ведущей роли рабочего класса проводилась без его участия.

Марксизм-ленинизм становится более понятен пролетариату, ибо утопические идеи всеобщего равенства, справедливости и т. п. вытекают из самой природы людей, в массе своей верящих в добро и мечтающих о своем благополучии земном и даже небесном. Подтверждением этому служит и неугасающая вера во Всевышнего, единая для всех мировых религий. К тому же большая часть людей желает быстрейшего исполнения своих желаний, не задумываясь о реальных мерах их выполнения – материальных затратах, ущемлении окружающих, моральных принципах и т. д.

Не вдаваясь в подробный анализ социал-демократической и социал-революционной теории, их идейных разногласий, которые Ленин считал идеологическими буржуазными извращениями и опошлением марксизма, можно констатировать плюрализм мнений по кардинальным вопросам социалистического движения. Наличие «твердых» и «мягких», ортодоксов и оппортунистов, догматиков и прагматиков как среди марксистов, так и среди других революционных идеологий и течений было вполне нормальным явлением общественной жизни. Вся эта борьба рождала наиболее рациональные формы и методы общественного прогресса. И никто не имел морального права на оскорбления и тем более физическое воздействие на своего политического оппонента. Нужна была широкая политическая дискуссия, в ходе которой не только бы выяснялись идейные позиции, формы и методы их практического внедрения различных сторон, но и происходила бы кристаллизация общественного мышления.

«Что делать? Наболевшие вопросы нашего движения», – так изложил свою революционную позицию Ленин в книге, вышедшей в конце 1902 г., в которой были поставлены три вопроса: «о характере и главном содержании нашей политической агитации, о наших организационных задачах, о плане построения одновременно и с разных концов боевой общерусской организации»[102]. В принципе эти вопросы стояли перед всеми революционными организациями. Ленин рассматривал их неоднократно и все же в наиболее критический момент общественного движения посчитал, «что необходимо сделать попытку возможно более популярного, поясняемого самыми многочисленными и конкретными примерами, систематического «объяснения» со всеми «экономистами» по всем конкретным пунктам наших разногласий»[103].

Ленин считал несостоятельным и оппортунистическим отрицание «экономистами» научной обоснованности социализма «с точки зрения материалистического понимания истории, его необходимость и неизбежность». Он упрекал их в том, что они не видят «растущей нищеты, пролетаризации и обострения капиталистических противоречий», а главное, объявляют «несостоятельным самое понятие о «конкретной цели» и безусловно отвергают идею диктатуры пролетариата. Он не понимал политических оппонентов, которые отрицали принципиальную противоположность либерализма и социализма, теорию классовой борьбы, считая, что она «неприложимая будто бы к строго демократическому обществу, управляемому согласно воле большинства…». Ленина бесило то, что, по мнению «экономистов», «социал-демократия должна из партии социальной превратиться в демократическую партию социальных реформ». Такая «свобода критики», по мнению Ленина, «есть свобода оппортунистического направления в социал-демократии, свобода превращать социал-демократию в демократическую партию реформ, свобода внедрения в социализм буржуазных идей и буржуазных элементов».

Таким образом, критикуя своих оппонентов, Ленин отрицал их критику в отношении себя, апеллируя лишь к бесспорным идеям марксизма, «зоркого внимания к теоретической стороне революционного пролетариата», «самостоятельной выработки специфической социал-демократической политики, отвечающей общим задачам социализма и современным русским условиям»[104].

Ленин считал, что «социал-демократического сознания у рабочих и не могло быть, оно могло быть привнесено только извне»[105]. В этом Ленин противоречил Марксу, который утверждал: «Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание»[106]. И все же Ленин отстаивал: «Революционная опытность и организаторская ловкость – вещи наживные», считая, что именно это должно стать приоритетным в общественном преобразовании.

Принижением социализма считал Ленин мнения «экономистов» о том, что «политическая борьба рабочего класса есть лишь (именно лишь. – В.П.) наиболее развитая, широкая и действительная форма экономической борьбы» (программа «Раб. Дела», «Р.Д.», № 1, стр. 3). «Теперь перед социал-демократами стоит задача – как придать по возможности самой экономической борьбе политический характер» (Мартынов в № 10, стр. 42). «Экономическая борьба есть наиболее широко применяемое средство для вовлечения массы в активную политическую борьбу» (резолюция съезда Союза и «поправки»; «Два съезда», стр. 11 и 17).

Ленин придерживался иного взгляда: «…экономическую борьбу следует вести как можно более широко». Он писал, что ею всегда следует пользоваться для политической агитации, но «нет никакой необходимости считать экономическую борьбу наиболее широко применимым средством для вовлечения массы в активную политическую борьбу»[107].

Итак, позиции ясны. Где истина? Истина – налицо. «Экономисты» стояли за эволюционный буржуазный путь развития, марксисты-ленинцы – за революционный захват власти и социалистические преобразования. Первые исходили из реальных проблем, вторые – перспективных, а точнее, догматических, ибо неразвитый капитализм даже при идеальной социал-демократической политике мог перерасти лишь в диктаторский социализм.

Ленин от имени выдуманного рабочего, якобы ведущего разговор с «экономистами», заявляет: «…мы не дети, которых можно накормить кашицей одной «экономической» политики; мы хотим знать все то, что знают и другие, мы хотим подробно познакомиться со всеми сторонами политической жизни и активно участвовать во всяком и каждом политическом событии». Кто же этому мешал?

По мнению Ленина, интеллигенты-«экономисты», которые не давали рабочим политических знаний, не информировали их, «непременно в виде живых обличий того, что именно в данное время делает наше правительство и наши командующие классы во всех областях жизни». А главное в том, что интеллигенты преклоняются перед стихийностью и мало проявляют «своей активности»[108].

Вот так рассуждал сытый Ленин за рабочего, основной целью которого было заработать себе и своей семье на жизнь, а не слушать политические доклады, ибо от этого сыт не будешь, но злобы прибавится.

К тому же, по убеждению Ленина, «политическая деятельность имеет свою логику, не зависящую от сознания тех, кто в самых лучших намерениях взывает либо к террору, либо к приданию политического характера самой экономической борьбе»[109]. Ленин усиленно подталкивал рабочий класс на позиции борьбы за демократию, а точнее – на политический бой с буржуазией и самодержавием за завоевание власти и установление своей диктатуры. «Авангардом революционных сил сумеет стать в наше время, – утверждал Ленин, – только партия, которая организует действительно вненародные обличения… вести эту всестороннюю политическую агитацию будет партия, соединяющая в одно неразрывное целое и натиск на правительство от имени всего народа, и революционное воспитание пролетариата, наряду с охраной его политической самостоятельности, и руководство экономической борьбой рабочего класса…»[110]

Опасаясь жандармских репрессий, Ленин имел в виду: «Маленькое, тесно сплоченное ядро самых надежных, опытных и закаленных рабочих, имеющих доверенных людей в главных районах и связанных, по всем правилам строжайшей конспирации, с организацией революционеров…», которое может выполнить все функции профессиональной организации «так, как это желательно для социал-демократии»… А кто хочет широкой организации рабочих с выборами, отчетами, всеобщими голосованиями и пр. при абсолютизме – тот просто «неисправимый утопист»[111].

Действительно, широкая революционная партия, ведущая политическую борьбу за власть, была обречена, но небольшая профессиональная организация становилась заговорщической партией, хотя и способной перевернуть, по мнению Ленина, Россию. «…Главное внимание, – пишет Ленин, – должно быть обращено на то, чтобы поднимать рабочих до революционеров, отнюдь не на то, чтобы опускаться самим непременно до «рабочей массы», как хотят «экономисты»[112].

Таким образом рождалась партийная элита, из которой должен выделиться вождь.

Лидерство, по мнению Ленина, – необходимое условие для успеха революции. «Единственным серьезным организационным принципом для деятелей нашего движения, – считал Ленин, – должны быть: строжайшая конспирация, строжайший выбор членов, подготовка профессиональных революционеров. Раз есть налицо эти качества, – уверял Ленин, – обеспечено и нечто большее, чем «демократизм», именно: полное товарищеское доверие между революционерами. А это большее безусловно необходимо для нас, ибо о замене его демократическим всеобщим контролем у нас в России не может быть и речи»[113].

Ленин действительно точно подметил характерную черту русских, воспитанную веками, – круговую поруку. И все же он не прав, отстаивая сектантские методы создания революционной партии, члены которой должны были «вырабатывать из себя настоящих политических вождей». Именно посредством политической агитации они должны были поднимать народ на революцию.

Для массового тиражирования пламенных речей революционеров необходима была еженедельная газета. «Эта газета, – считал Ленин, – стала бы частичкой громадного кузнечного меха, раздувающего каждую искру классовой борьбы и народного возмущения в общий пожар». Он с уверенностью революционного вожака уверял, что «по лесам или подмосткам этой общей организационной постройки скоро поднялись и выдвинулись бы из наших революционеров социал-демократические Желябовы, из наших рабочих русские Бебели, которые встали бы во главе мобилизованной армии и подняли весь народ на расправу с позором и проклятьем России»[114].

Столь откровенный призыв народа «к топору» был вызывающим, обнажающим революционную суть ленинского мировоззрения, главной фигурой которого был политический дровосек и факельщик, а не безымянный русский Левша, Демидовы, Ломоносов, да и многие другие, умом и трудом прославляющие Россию. Конечно, труднее вырастить и поддержать ученого или мастерового, чем раздуть искру «народного» разбоя и государственного беспредела «политических вождей».

Ленин был глубоко убежден, что все социальные болезни России в плохой организованности ее политического и экономического управления, обюрократившихся государственных чиновников. Отчасти это было так, но ответ на вопрос «что делать?» Ленин явно идеализировал, считая, что от энергичных, овладевших марксистской теорией классовой борьбы концентрическими кругами будет распространяться организация всего российского общества. Ленинизм фактически развивал народническую теорию «героя и толпы», изложенную в «Исторических письмах» (1868–1869 гг.) П.Л. Лаврова, согласно которой исторический прогресс – это результат столкновения идей выдающихся личностей с обыденным сознанием народа. По мнению Плеханова, это не соответствовало марксизму.

В работе «Что делать?» Ленин вносит «ясность» и по поводу партийной газеты, подвергая осуждению утверждение «экономистов» о том, что «не газета может создать партийную организацию, а наоборот». Газета «Искра», в которой главным редактором был Ленин, охарактеризована была «экономистами» как газета, стоящая над партией, вне ее контроля и независимо от нее благодаря собственной сети агентов.

Вполне естественно, что, какую бы организацию газета ни представляла, без контроля со стороны этой организации или ее органов она в основном представляла мнение редакции и в большей степени ее главного редактора.

Ленин утверждал, «что нет иного средства воспитывать сильные политические организации, как посредством общерусской газеты». Естественно, имеется в виду «Искра», а не какая-либо другая газета, которая по праву могла претендовать на роль лидера, хотя газета – лишь одно из средств воспитания и не может выполнять функции партийных организаций, а тем более органа по подготовке к восстанию.

«Проглядеть революцию, – утверждал Ленин, – всего менее рискует именно тот, кто ставит во главу угла всей своей и программы, и тактики, и организационной работы всенародную агитацию, как делает «Искра»[115].

Таким образом, работа Ленина «Что делать?» формулировала основные направления, формы и методы деятельности ленинской фракции, которая боролась за строго централизованную, хорошо законспирированную, малую профессиональную политическую партию, способную поднять пролетариат на борьбу с царизмом и капитализмом путем захвата государственного управления. Несколько позже Плеханов отметит, что «Ленин написал для наших практиков катехизис не теоретический, а практический, за что многие из них прониклись благоговейным уважением к нему и провозгласили социал-демократическим Соломоном»[116]. Наступательная тактика революционной борьбы, изложенная Лениным в работе «Что делать?», встретила благодатную почву среди молодых социал-демократов, мечтавших об индивидуальном героизме на благо народа. Авторитет Ленина значительно вырос, он становился реальным кандидатом на пост руководителя партии на предстоящем съезде РСДРП.

Концепции Ленина по основным вопросам политической борьбы пролетариата повлекли за собой не только идейную поляризацию, но и практическое разделение РСДРП на II съезде в августе 1903 г., хотя главная задача съезда состояла в создании действительно революционной партии на тех принципиальных и организационных началах, которые были выдвинуты и разработаны «Искрой». К тому же искровцы, подготовившие съезд, владели большинством голосов – 33 из 47. «Экономисты» обвинили их в захвате власти на съезде, председателем которого был избран Плеханов, его заместителями Ленин и Красиков.

Съезд принял изменения в партийной программе, составленной на основе предложений Плеханова и Ленина, в политической части которой было записано:

«Российская социал-демократическая рабочая партия ставит своей ближайшей политической задачей низвержение царского самодержавия и замену его демократической республикой, конституция которой обеспечивала бы:

1. Самодержавие народа, то есть сосредоточение всей верховной власти в руках законодательного собрания, составленного из представителей народа и образующего одну палату.

2. Всеобщее, равное и прямое избирательное право при выборах как в законодательное собрание, так и во все местные органы самоуправления для всех граждан и гражданок…

3. Широкое местное самоуправление…

4. Неприкосновенность личности и жилища.

5. Неограниченную свободу совести, слова, печати, собраний, стачек и союзов.

6. Свободу передвижения и промыслов.

7. Уничтожение сословий и полную равноправность всех граждан…»[117]

Ну как обойтись без цитирования, когда все названные пункты партийной программы будут нарушены одним из ее создателей с первых дней захвата власти.

Однако большинство верило Плеханову, который все больше и больше представлял лишь фасад марксизма, щит ленинизма, еще не обнажившего революционного меча.

Раздел программы по аграрному вопросу, похожий на программу других социалистических и либеральных партий и групп, был выражен в весьма умеренных требованиях. Но по столь важному вопросу Ленин имел свой план, основу которого изложил летом 1903 г. в брошюре «К деревенской бедноте». Доминантой было разжигание классовой борьбы в деревне, исходя из трех категорий крестьян: бедные, средние, богатые. «Деревенской бедноте, – указывал Ленин, – сначала надо на помещиков ударить и хотя бы только самую злую, самую вредную барскую кабалу с себя сшибить, – в этом многие богатые крестьяне и сторонники среднего класса тоже за беднотой пойдут». Затем беднота должна продолжить борьбу против богатых крестьян «с городским рабочим человеком»…[118] А в отношении «средних» крестьян Ленин начинает разбираться в 1918 г., когда Гражданская война затянет их в огненное сопло смертельного горнила.

По основному вопросу съезда – программе РСДРП – вновь разгорелась принципиальная борьба. Лидер «экономистов» Мартынов предложил добавить в формулировку «растет число и сплоченность пролетариата» слово «сознательность». Однако Ленин и его сторонники – В.Ф. Горин, Д.А. Толуридзе и др. – считали, что социалистическая сознательность не может быть стихийной, она лишь вносится рабочей партией. «Эта вставка, – говорил Ленин, – вносит ухудшение. Она создает представление, как будто стихийно растет сознательность. В международной же социал-демократии нет сознательной деятельности рабочих вне влияния социал-демократии». И все же логическая поправка была отклонена подавляющим большинством ленинцев.

Оспаривался Акимовым и пункт о диктатуре пролетариата. Большинство отстояло мнение лидера о том, что необходимое условие социалистической революции «составляет диктатура пролетариата, т. е. завоевание пролетариатом такой политической власти, которая позволит ему подавить всякое сопротивление эксплуататоров»[119].

В стенографическом отчете второго съезда, изданном в Женеве, на странице 241, утверждает М. Геллер, занесено в протокол, что во время выступления делегата Попова, говорившего о вездесущем и всюду проникающем духе ЦК, Ленин поднял кулак и воскликнул: «Кулак!»[120]

Дискуссионным стал вопрос о значении таких «демократических принципов», как всеобщее, равное и прямое избирательное право, и др. Позицию марксистов выразил Г.В. Плеханов. «…Успех революции, – заявил он, – высший закон. И если бы ради успеха революции потребовалось временно ограничить действие того или другого демократического принципа, то перед таким ограничением преступно было бы останавливаться». Он подчеркнул, что пролетариат не только лишит избирательного права капиталистов, но и разгонит какой угодно парламент, если он окажется контрреволюционным.

Таким образом, развивались положения Маркса – Энгельса о классовой борьбе, классовом подходе к демократии, ибо «…пролетариату для овладения политической властью также нужны демократические формы, но они для него, как и все политические формы, только средство»[121].

Ожесточенная борьба шла и по вопросам Устава партии, а когда съезд принял решение о признании «заграничной лиги русской социал-демократии» единственной организацией РСДРП, а затем отклонил принцип федерализма в построении партии, «экономисты» и бундовцы покинули съезд. По мнению Мартова и его сторонников, партия фактически должна была слиться с рабочим классом. По Ленину же, партия была прежде всего орудием профессиональных революционеров, которые в основном были интеллигентами. В партийные организации на местах входило небольшое число рабочих, знакомых лишь с азами марксистско-ленинской теории классовой борьбы, но готовых на все во имя «светлого будущего».

Раскололась и фракция искровцев по поводу формулировки параграфа Устава относительно условий членства в партии. Ленин предложил формулировку, по которой: «Членом партии считается всякий, признающий ее программу и поддерживающий партию как материальными средствами, так и личным участием в одной из партийных организаций». Мартов предложил, что «членом РСДРП считается всякий, принимающий ее программу, поддерживающий партию материальными средствами и оказывающий ей регулярное личное содействие под руководством одной из ее организаций»[122].

Вроде бы разница небольшая, но весьма существенная. По Ленину, членом партии мог стать только тот, кто принадлежал к партийной организации, обязан соблюдать железную дисциплину, подчиняться партийному центру. Ленин рассматривал членов партии как агентов конспиративной организации.

Согласно Мартову, членом партии мог быть любой человек, который сотрудничал с ней, даже не входя в партийную организацию. Он мог отказаться от секретных партийных инструкций и выступать критически легально.

За формулировку Ленина проголосовали 24 человека, за вариант Мартова – 9. Это было началом раскола РСДРП на большевиков и меньшевиков. Плеханов, видя реальную расстановку сил, вероятно, считая некорректным усугублять разрыв искровцев, голосовал формально за Ленина, который все более и более выходил в лидеры нового наступательного революционного курса российских социал-демократов.

Важным вопросом, обсуждавшимся на съезде, стала проблема отношения к либерально-демократическому течению. Потресов считал возможным сотрудничество социал-демократов с ними. Плеханов и Ленин выступали против компромисса, отстаивая положение марксизма о том, что политические компромиссы возможны лишь тогда, когда они не затрагивают принципиальных основ гегемонии рабочего класса в обществе и его главной цели – построения коммунизма.

Таким образом 2-й съезд РСДРП фактически расколол партию под давлением ленинского большинства. К тому же и в состав ЦК было избрано большинство ленинцев. «Большевизм, – писал впоследствии Ленин, – существует, как течение политической мысли и как политическая партия, с 1903 года»[123]. Так была оформлена партия «нового типа», в основе которой лежали принципы превосходства политических вопросов над экономическими; строгой конспирации и железной дисциплины; инициативы руководящих органов; непререкаемости лидеру партии.

Позицию большевиков по созданию в России революционной партии рабочего класса, партии «нового типа» изложил Ленин в книге «Шаг вперед, два шага назад», вышедшей в мае 1904 г. Главной задачей, поставленной Лениным, было подробное выявление смысла разногласий с наиболее видными российскими социал-демократами, противостоящими «большевизму», – Г.В. Плехановым, Ю.О. Мартовым, П.Б. Аксельродом, В.И. Засулич, П.Б. Струве и др., которых поддерживал лидер II Интернационала К. Каутский.

Уже в предисловии Ленин определил, что «большинство» есть революционное, а «меньшинство» оппортунистическое крыло РСДРП[124]. По мнению Ленина, проявлениями организационного оппортунизма меньшевиков были:

во-первых, «жирондизм», или отказ от классовой «чистоты» новой партии, возможность участия в РСДРП представителей всех слоев населения. Ленин отстаивал идеологию «якобинства»;

во-вторых, «хвостизм» – отрицание роли партии «в применении к вопросам организации». «Мы, так называемое «меньшинство», – писал Л. Троцкий, – не выставляем организационных задач и думаем, что самые неотложные из них разрешаются попутно, в процессе политической борьбы»;

в-третьих, «барский, или интеллигентский, анархизм» – возражение против строгих уставных партийных рамок;

в-четвертых, «автономизм» – враждебное отношение к пролетарскому централизму. Меньшевики, выступая против бундовского федерализма, против автономизма «экономистов», отстаивали права местных организаций и одиночек.

По мнению Ленина, марксистская партия должна быть:

во-первых, не только частью рабочего класса, но и его передовым отрядом, боевым вождем всех трудящихся;

во-вторых, основной принцип построения партии – демократический централизм.

Это означало: работу партии на основе единого Устава; руководство сверху донизу; подчинение меньшинства большинству; выборность руководящих органов снизу доверху; периодическая отчетность органов перед своими организациями. Подчеркивая значение централизма, Ленин писал: «…прежде наша партия не была организованным формальным целым, а лишь суммой частных групп, и потому иных отношений между этими группами, кроме идейного воздействия, и быть не могло. Теперь мы стали организованной партией, а это и означает создание власти, превращение авторитета идей в авторитет власти, подчинение партийным высшим инстанциям со стороны низших»[125].

Марксистская партия, считал Ленин, в руководстве беспартийными массами трудящихся должна иметь моральное и политическое их доверие, опираться на их поддержку, «требовать исполнение обязанностей члена партии не только от рядовых, но и от «людей верха»[126]. Партия не должна скрывать правду и недостатки от масс, должна проводить активную «работу самокритики и беспощадного разоблачения собственных минусов…»[127].

Вместе с тем Ленин утверждал, что «чем меньше шаткости и неустойчивости будет внутри партии, тем шире, разностороннее, богаче и плодотворнее будет влияние партии на окружающее ее, руководимые ею элементы рабочих масс[128]…У пролетариата нет иного оружия в борьбе за власть, кроме организации»[129].

На наш взгляд, рамки «шаткости и неустойчивости» очень относительны и могут быть сужены до уровня культа партийного вождя. «Шаткость и неустойчивость» отражают объективное состояние партийных рядов, и, вполне естественно, рабочие массы идут за теми, политику которых считают более реалистичной и благовидной.

Дальнейшее разобщение российской социал-демократии происходит под руководством Ленина в августе 1904 г. в Швейцарии на совещании 22 большевиков и в конце 1904 г. на трех конференциях РСДРП. Основным требованием большевиков стал созыв третьего съезда партии. «Фактически… – писал Ленин 3 февраля 1905 г. – оказалось две Российские социал-демократические рабочие партии. Одна с органом «Искра», «официально» называемым Центральным Органом партии, с Центральным Комитетом, с четырьмя русскими комитетами из двадцати… Другая партия с органом «Вперед», с «Бюро русских Комитетов Большинства», с 14-ю комитетами в России…»[130]

В открытом письме ЦК РСДРП, опубликованном в «Искре», Г.В. Плеханов обвинял В.И. Ленина в «бонанархизме» и требовал, чтобы ЦК отмежевался от него. Однако позицию Ленина поддерживали наиболее авантюристические и решительные люди, считавшие, что главное – захватить власть. Ленин как бы развивал эту идею, указывал, что главное – «удержать власть». На основе ленинской центристской концепции революционной партии поляризируются мнения деятелей российской социал-демократии. Мартов, Аксельрод, Плеханов, Троцкий и др. выражали сомнения относительно истинности марксизма Ленина, сравнивая его с Бакуниным, также сторонником централизма[131]. Троцкий считал, что Ленин скорее якобинец, чем марксист, ибо «подобные методы приводят, как еще увидим, к тому, что партийная организация «замещает» собой партию, ЦК замещает партийную организацию и, наконец, «диктатор» замещает собой ЦК»[132].

Формирование большевизма шло не только вокруг марксизма-ленинизма, идей революционного успеха и перспективы социалистического переустройства, но и притягательностью личности Ленина. «Очарование это колоссально, – свидетельствовал А.В. Луначарский, – люди, попадающие близко в его орбиту, не только отдаются ему как политическому вождю, но как-то своеобразно влюбляются в него»[133].

Бежавший из киевской тюрьмы в Женеву Н. Вольский (Валентинов) в начале 1904 г. был принят в небольшую группу большевиков, живших, по образному выражению меньшевиков, «ленинской сектой», услышал о 33-летнем Ленине: «Старик мудр, никто до него так тонко, так хорошо не разбирал детали, кнопки и винтики механизма русского капитализма». Весьма лестная характеристика своего почитателя, так же как почти религиозная атмосфера поклонения его идеям, смутила молодого революционера. Но через некоторое время ленинские чары овладели и Вольским. «Сказать, что я в него «влюбился», – вспоминал Валентинов, – немножко смешно, однако этот глагол, пожалуй, точнее, чем другие, определяет мое отношение к Ленину в течение многих месяцев»[134].

Без Ленина не могли жить многие его соратники. Некоторые, со временем «прозрев», отошли от него, подвергнув идеи и культ вождя резкой критике, что не принижало значения его личности и его работоспособности. И хотя в начале XX столетия с интервалом в несколько лет он написал основополагающие теоретические труды по стратегии и тактике большевизма, содержавшие многочисленные ссылки на Маркса и Энгельса, марксизм интерпретировался им от потребностей реальной практики и насущных проблем революционного движения в России, разрешаемых им самим и его партией «нового типа».

Итак, было сделано главное на пути завоевания власти – была создана революционная организация во главе с ее идейным, очень инициативным вдохновителем, учителем и вождем В.И. Ульяновым (Лениным).

БЛИЗОРУКОСТЬ БОЛЬШЕВИКОВ И ОПЕРАТИВНОСТЬ ДУМЦЕВ

Социально-экономический кризис в России был обострен войной с Японией. 3 января 1905 г. путиловские рабочие объявили стачку. 5 января Петербургский комитет РСДРП призвал рабочих города и губернии провести забастовку солидарности, в которой уже 8 января принимало участие более 200 тыс. рабочих. Однако инициативу рабочих волнений взял на себя священник Георгий Аполлонович Гапон, который предложил составить петицию-прошение к царю. Наряду с экономическими требованиями в петиции подчеркивалась вера во всемогущество государя: «Не откажи же в помощи твоему народу, выведи его из могилы бесправия, нищеты и невежества… а не повелишь – мы умрем здесь на этой площади перед твоим дворцом». Петиция отражала коллективное сознание рабочих, показывая, что они еще не овладели революционными теориями российских социал-демократов. Кровавое воскресенье 9 января развеяло веру в царя-батюшку, всколыхнуло всю Россию.

Весенние выступления крестьян еще более обострили общественное состояние в стране. Создавалась благоприятная обстановка деятельности социалистов по активизации революционного настроя народных масс. «В России еще нет революционного народа», – писал накануне 9 января Петр Струве – вождь русских либералов, которого высмеивал Ленин в январе 1917 г. в докладе о революции 1905 года. В то же время и не отрицал, что «9 января 1905 года революционная партия России состояла из небольшой кучки людей – тогдашние реформисты (точь-в-точь как теперешние), издеваясь, называли нас «сектой». Несколько сотен революционных организаторов, несколько тысяч членов местных организаций, полдюжины выходящих не чаще раза в месяц революционных листков…

«Однако, – констатировал Ленин, – в течение нескольких месяцев (после 9 января. – В.П.) картина совершенно изменилась. Сотни революционных социал-демократов «внезапно» выросли в тысячи, тысячи стали вождями, – преувеличивал Ленин, – от двух до трех миллионов пролетариев». Все это, по мнению Ленина, революционизировало «крестьянское движение… повело к солдатским восстаниям… Таким образом колоссальная страна со 130 миллионами жителей вступила в революцию, – утверждал Ленин, – таким образом дремлющая Россия превратилась в Россию революционного пролетариата и революционного народа»[135].

Почти действительно так, но не совсем. Во-первых, вожди в российской социал-демократии были не массовы, а штучны, да и то лишь обозначены позже. Во-вторых, действительно были крестьянские волнения, вовсе не организованные в «крестьянское движение», да и социал-демократы здесь ни при чем. Этого не могли сделать даже социал-революционеры, ибо по своей частно-капиталистической или мелкобуржуазной сущности крестьяне России еще верили в царя. В-третьих, хотя и были революционные выступления солдат и матросов, все же армия оставалась верна присяге императору России.

Революционная эйфория, застилающая реальную действительность, возбуждала Ленина, разжигая его воображение, активизируя деятельность. 12 апреля 1905 г. в Лондоне открывается третий съезд РСДРП под руководством Ленина. Меньшевики отказались от участия в нем. Главным вопросом съезда стало обсуждение подготовки вооруженного восстания. Проект резолюции о вооруженном восстании был написан Лениным. В резолюции, принятой съездом большевиков, подчеркивалось, что общедемократическое революционное движение в России привело к необходимости вооруженного восстания: «…осуществление демократической республики в России возможно лишь в результате победоносного вооруженного восстания, органом которого явится Временное революционное правительство, единственно способное обеспечить полную свободу предвыборной агитации и создать, на основе всеобщего, равного и прямого избирательного права с тайной подачей голосов, учредительное собрание, действительно выражающее волю народа»[136].

В постановляющей части резолюции большевики фактически отказывались от подчинения Временному правительству: «Независимо от того, возможно ли будет участие социал-демократов во Временном революционном правительстве, следует пропагандировать в самых широких слоях пролетариата идею необходимости постоянного давления на Временное правительство со стороны вооруженного и руководимого социал-демократией (большевиками. – В.П.) пролетариата в целях охраны, упрочнения и расширения завоеваний революции»[137].

Вопрос о подготовке и проведении вооруженного восстания был явно преждевременным. Во-первых, рабочий класс России не представлял большинства населения страны. Во-вторых, даже беднейшее крестьянство не было революционно настроено. В-третьих, большевистские организации не были готовы выступить с оружием в руках против самодержавия.

Вместе с тем в резолюции было верно констатировано, «что революционное движение в России до известной степени расшатало и дезорганизовало уже самодержавное правительство, которое оказывается вынужденным допустить некоторую свободу политического выступления враждебных ему классов»[138].

Действительно, самодержавие под действием большинства революционно настроенных политических сил вынуждено было пойти на ряд уступок. 6 августа Николай II подписал указ об учреждении новой Государственной думы. Это было совещательное собрание, в чьи обязанности входили лишь «предварительная разработка и обсуждение законодательных предположений», не касаясь основных законов империи. Дума была лишена какой-либо инициативы и не имела права по вопросам бюджета. Выборы должны были проходить с учетом сословного и имущественного ценза, что сокращало участие в выборах представителей средних слоев населения и фактически лишало избирательных прав рабочий люд.

Указ от 6 августа вместо ожидаемого успокоения народных масс вызвал крайнее их возбуждение. В сентябре была достигнута договоренность Союза союзов и социал-демократов о проведении всеобщей стачки с целью давления на самодержавие. 12 октября была парализована железнодорожная сеть страны, остановились промышленные предприятия, типографии, отключили телефоны, электричество. 13 октября в Санкт-Петербурге был образован Совет рабочих депутатов, объявивший себя «единственным полноправным представителем трудящихся Санкт-Петербурга».

Учитывая революционный накал в стране, Николай II принял предложения председателя кабинета министров С.Ю. Витте даровать народу основные свободы и установить конституционный режим. «Я, – говорил Николай II Святополку Мирскому, – придерживаюсь самодержавия не для своего удовольствия. Я, – уверял император, – действую в этом духе только потому, что я убежден, что это мне нужно для России, а если бы для себя, я бы с удовольствием от всего этого отказался»[139]. 17 октября царь подписал манифест «Об усовершенствовании государственного порядка», суть которого сводилась к трем обещаниям:

«Великий обет Царского служения повелевает Нам всеми силами разума и власти Нашей стремиться к скорейшему прекращению столь опасной для Государства смуты…

1. Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов.

2. Не останавливая предназначенных выборов в Государственную думу, привлечь теперь же к участию в Думе, по мере возможности, соответствующей краткости оставшегося до созыва Думы срока, те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав, предоставив засим дальнейшее развитие начала общего избирательного права вновь установленному законодательному порядку.

3. Установить, как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог воспринять силу без одобрения Государственной думы и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за закономерностью действий поставленных от Нас властей».

Таким образом царский Манифест становился конституционной основой самодержавия. Несомненно, это была победа демократических сил, вместе с тем отношение к нему было различным.

Более жестко выступала крайне правая партия, националистическая по духу, придерживающаяся монархических и антисемитских взглядов, – «Союз русского народа» под предводительством А.И. Дубровина, В.А. Грингмута, В.М. Пуришкевича и др., которым покровительствовал сам царь. Троцкий выразил мнение социал-демократов фразой: «Пролетарий не желает нагайки, завернутой в пергамент конституции», а меньшевик Г. Носарь (П. Хрусталев), стоящий во главе Петербургского Совета рабочих депутатов, продолжал активно призывать рабочих на борьбу вплоть до полной победы над самодержавием.

Поддержали Манифест представители торгово-промышленной буржуазии, объединившиеся в партию «Союз 17 октября» под руководством таких известных политических деятелей, как А.И. Гучков, М.В. Родзянко, М.А. Хомяков и др. Девиз октябристов – сохранение единства и нераздельности Российской империи, сильная монархическая власть.

В отличие от октябристов члены Конституционно-демократической партии (партии «народной свободы»), основанной также в октябре 1905 г., считали Манифест 17 октября началом политической борьбы. Ее лидеры П.Н. Милюков, В.Д. Набоков, А.И. Шингарев и др., представлявшие просвещенную буржуазию, среднее сословие, национальные меньшинства, считали, что «Россия должна быть конституционной и парламентской монархией».

Большевики не только не верили обещаниям царя, но и бойкотировали выборы в Государственную думу, чем обеднили свою политическую деятельность, потеряв прекрасную возможность пропаганды своей революционной программы. Они были нацелены на более радикальные меры – захват власти путем вооруженного восстания. 18 октября 1905 г. большевистский ЦК РСДРП выпустил воззвание «К русскому народу», в котором говорилось, что «народу нужны не бумажные обещания, а надежные гарантии: немедленное вооружение народа, отмена военного положения, созыв Учредительного собрания, отмена сословного строя, введение 8-часового рабочего дня. Пока этих гарантий нет – борьба продолжается».

«Народ победил. Царь капитулировал. Самодержавие перестало существовать», – сообщал корреспондент «Таймс». «Мы имеем полное право торжествовать, – писал Ленин из Женевы. – Уступка царя есть действительно величайшая победа революции, но эта победа далеко еще не решает судьбы всего дела свободы». Ленин настаивал на решительных действиях революционного народа, которому «остается решить много серьезнейших боевых задач, чтобы довести революцию до действительной и полной победы»[140].

«Революция добьет врага и сотрет с лица земли трон кровавого царя…» – кипел в Женеве Ленин. «…Вы не одиноки, рабочие и крестьяне всей России!» – уверял из-за границы вождь, надеясь, что «если вам удастся свалить, добить и уничтожить тиранов крепостной, полицейской, помещичьей и царской России, то ваша победа будет сигналом всемирной борьбы против тирании капитала, борьбы за полное, не политическое только, но и экономическое освобождение трудящихся, борьбы за избавление человечества от нищеты и за осуществление социализма».

Призывать легче, чем «свалить, добить и уничтожить…», ибо это море крови, которая не могла служить «сигналом всемирной борьбы… от нищеты и за осуществление социализма»[141].

Особое внимание Ленин уделил Советам рабочих депутатов в работе «Две тактики социал-демократии в демократической революции». В статьях «Наши задачи и Совет рабочих депутатов», «Умирающее самодержавие и новые органы народной власти» и др. он теоретически разрабатывает вопрос о Советах как органах народной власти, раскрывает их сущность и задачи. В противоположность меньшевикам, считавшим Советы органами местного самоуправления или стачечными комитетами, Ленин рассматривал их «как органы восстания, как революционную, самую демократическую власть, способную объединить революционные силы страны и стать подлинным выражением народной воли».

На наш взгляд, нельзя согласиться с Лениным, ибо Советы рабочих депутатов не могли представлять «самую демократическую власть» в России, где рабочие не составляли простого большинства населения. С другой стороны, Ленин по-марксистски прав, отстаивая «самую демократическую власть» в форме диктатуры пролетариата, более определенно заявив: «Кто не за революцию, тот против революции. Кто не революционер, тот черносотенец»[142].

8 ноября 1905 г. Ленин приехал в Петербург для организации вооруженного восстания, 26 ноября был арестован председатель Петросовета Г.С. Носарь. Президиум Совета в составе трех человек, в том числе Троцкий, взявший на себя обязанности председателя, принял решение ответить вооруженным восстанием. Петроградский Совет 2 декабря обратился к населению с «Финансовым манифестом», призывавшим «отказаться от взносов выкупных и других казенных платежей» и требовать при всех сделках выплаты золотом, что должно было вызвать финансовый крах самодержавия.

На следующий день по приказу министра внутренних дел П.Н. Дурново было арестовано около 260 депутатов, почти половина состава Петросовета. Под руководством А.Л. Гельфанда (Парвуса) собрался суррогатный Совет, который 6 декабря призвал начать через два дня всеобщую стачку. Однако этот призыв не дал результатов, несмотря на его поддержку Союзом союзов.

Значительно больших успехов достиг Московский Совет, хотя и образованный только 21 ноября из представителей трех основных социалистических партий, который решил вывести революцию из «буржуазной фазы». 6 декабря Моссовет вынес решение начать на следующий день вооруженное восстание с целью свержения царского правительства, созыва Учредительного собрания и провозглашения демократической республики[143]. 7 декабря жизнь в Москве была парализована всеобщей стачкой, которой руководил Московский комитет большевиков, имевший боевую организацию во главе с Л.И. Кудрявцевым. 9 декабря по приказу московского генерал-губернатора Дубасова правительственные войска приступают к наведению порядка. Начинается вооруженное восстание. 16 декабря все районы Москвы, кроме Пресни, были заняты войсками и полицией. МК РСДРП совместно с представителями Московского Совета рабочих депутатов принимают решение прекратить восстание с 18-го, а политическую стачку 19 декабря и выйти на работу.

В ответ на горестное признание Плеханова: «Не надо было браться за оружие», – Ленин заявил: «Напротив, нужно было более решительно, энергично и наступательно браться за оружие, нужно было разъяснять массам невозможность одной только мирной стачки и необходимость бесстрашной и беспощадной вооруженной борьбы»[144]. Явно не соразмеряя соотношение сил, Ленин фанатично продолжал призывать на вооруженную борьбу против самодержавия. Большевистские листовки, прокламации, обращения 1904–1907 гг. настойчиво призывали рабочих на борьбу с самодержавием «за свободу» не только забастовками и политическими стачками, но и вооруженным восстанием, что было явно пренебрежительно. «Будем помнить, – настаивал Ленин, – что близится великая массовая борьба. Это будет вооруженное восстание, – с уверенностью заявлял вождь большевиков. – …Массы должны знать, что они идут на вооруженную, кровавую, отчаянную борьбу. Презрение к смерти должно распространяться в массах и обеспечить победу»[145].

Ленин назвал декабрьское вооруженное восстание в Москве «генеральной репетицией» предстоящей социалистической революции. «Каждый месяц этого периода, – считал Ленин, – равнялся в смысле обучения основам политической науки и масс, и вождей, и классов, и партий – году «мирного конституционного развития»[146]. По Ленину, не только победа или генеральная репетиция, но даже обучение «политической науке» на крови – это благо для народа, вне зависимости от мнения самого народа.

В «Докладе о революции 1905 года» Ленин писал, что «буржуазия любит называть московское восстание чем-то искусственным и насмехаться над ним. Напр., в немецкой так называемой «научной» литературе господин профессор Макс Вебер в своей большой литературе о политическом развитии России назвал московское восстание «путчем». «Ленинская группа, – пишет этот «высокоученый» господин профессор, – и часть эсеров давно уже подготовляли это бессмысленное восстание»[147].

Действительно, вооруженное восстание, организованное большевиками, с точки зрения закона было путчем. Да и с точки зрения логического разума было бессмысленно. О малой эффективности революционной борьбы в отсталой России предупреждали Ленина многие западноевропейские деятели. Однако такое мнение вождь российских большевиков считал ошибочным. Он уверял, что «…русская революция – именно благодаря своему пролетарскому характеру в том особом значении этого слова… остается прологом грядущей европейской революции». Более того, Ленин писал, «что эта грядущая революция может быть только пролетарской революцией и притом в еще более глубоком значении этого слова: пролетарской, социалистической и по своему содержанию»[148]. Чего-либо существенного в качестве научного доказательства у Ленина не было, но вера и маниакальная навязчивость увлекали его окружение. Так Ленин становился вождем социалистической революции по принуждению своего желания, а не по существу положения. В 1924 г. после смерти вождя большевиков его соратник по Октябрьскому перевороту напишет, что Ленин «прожил эмигрантом тот период своей жизни, в течение которого он окончательно созрел для своей будущей исторической роли…». «Лозунг социалистической революции, – считал Троцкий, – он провозгласил, едва ступив на русскую почву».

На наш взгляд, «лозунг социалистической революции» у Ленина созрел действительно в эмиграции, а вот претворять его он начал явно в декабре 1905 г., и заблуждался Троцкий в перспективе дела Ильича, утверждая: «Формулы выдержали проверку…»[149] Никаких реальных «формул» не было, была демагогия, обман, эксперимент. Формулировки типа: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь» и др., за исключением взятых из Библии типа: «Кто не работает, тот не ест» и пр., также не выдержали проверки, но претворение их в реальную практику жизни стоило неизмеримо дорого.

Революционный взрыв в России в 1905 г. произошел не столько от деятельности «Искры» и большевиков на местах, сколько из-за социально-экономического кризиса, падения жизненного уровня трудящихся и реакционной политики.

События 1905–1907 гг. в России общепринято называть революцией, хотя это не бесспорно. Во-первых, революция – это коренное, качественное изменение в жизни общества и государства, скачкообразный, резкий переход от старого общественно-политического строя к новому и прежде всего изменение существующей власти. Во-вторых, самодержавие не пало, хотя и вынуждено было пойти на существенные политические уступки – созыв Государственной думы, гласность политических партий и др., закрепленные в Манифестах царя в августе и октябре 1905 г. И, в-третьих, именно самодержавное правительство, жестко подавив революционное выступление, начинает коренные экономические преобразования, названные по имени председателя Совета министров Петра Столыпина – «столыпинские реформы».

Не потеряв надежды на захват власти, большевики, загнанные в подполье, в тюрьмы, ссылки и за границу, теоретизируют и выжидают критический момент в возмущении народных масс. Пытаясь окончательно сломить инакомыслие социал-демократов, Ленин настаивает на созыве партийного съезда, который должен был окончательно определиться в тактике большевиков, ибо большая часть его оппонентов считала революцию в России преждевременной, рассчитывая на конституционные меры борьбы за власть в союзе с самой широкой демократической общественностью, в том числе и с буржуазными партиями. Они предлагали реорганизовать нелегальную, заговорщическую структуру РСДРП…

Не вдаваясь в подробный анализ «ликвидаторов», так названного Лениным идейно-политического движения под руководством Дана, Мартова, Потресова, Мартынова, Аксельрода и др., необходимо отметить его новизну и перспективность демократических завоеваний по пути «буржуазных» преобразований в России. К тому же в демократическую борьбу парламентскими методами вовлекались более опытные буржуазные представители, революционность которых Ленин отрицал категорически. «Организационное ликвидаторство, – признавал Ленин, – есть отрицание необходимости нелегальной, социал-демократической партии и связанное с этим отречение от РСДРП…»[150]

Действительно, «ликвидаторы» предлагали новую организацию, представлявшую не столько орган революции, сколько орган конституционной социал-демократической деятельности. Ленина это не устраивало, ибо это не приводило к единоличной власти большевиков. Вследствие этого он начинает против них яростную борьбу, называя их «предателями интересов рабочего класса, пособниками буржуазии».

В это же время Ленин не мог не учитывать популярности идей «ликвидаторов», столь же яростно выступая и против «отзовистов», отрицавших демократический этап предстоящей революции и утверждавших, что предстоящая революция в России будет сразу иметь социалистический характер, что пугало большинство населения, дискредитировало большевиков.

В работе «Детская болезнь «левизны» в коммунизме», написанной в 1920 г., В.И. Ленин подчеркнет: «…большевики не могли бы удержать (не говоря уже: укрепить, развить, усилить) прочного ядра революционной партии в 1908–1914 гг., если бы они не отстояли в самой суровой борьбе обязательности соединения с нелегальным участием в реакционнейшем парламенте и в ряде других, обставленных реакционными законами учреждений (страховые кассы и проч.)»[151]. Однако это не совсем объективное признание Ленина и несколько запоздалое, ибо он как бы пытался оправдать примиренческие действия своих соратников Каменева, Зиновьева и др. во главе с «Иудушкой Троцким».

Период 1907–1910 гг. большевики назвали периодом реакции, имея в виду действия царского правительства П. Столыпина по наведению порядка в стране и проведению экономического реформирования. Торопливые желания экономической стабилизации, да и некоторые обострения столыпинского реформирования дают возможность нового витка политической активности большевиков.

В результате разногласий «твердого» и «мягкого» курса российских марксистов оформились две фракции РСДРП. Официальный развод российских социал-демократов произошел в январе 1912 г., когда по настойчивой инициативе Ленина в Праге состоялась общепартийная конференция большевиков, конституировавшая РСДРП(б). «Наконец удалось, – писал Ленин Горькому, – вопреки ликвидаторской сволочи – возродить партию и ее Центральный Комитет»[152].

Значительным стимулом действий социалистов стало участие России в мировой войне. Война не только истощала Россию, вносила дезорганизацию и хаос в слабую ее экономику, но материально и морально подавляла население страны, революционизировало наиболее нетерпеливых.

Ленин внес «существенную» лепту в обострение и без того сложной обстановки в России своим Манифестом, опубликованным 19 октября 1914 г. от имени ЦК партии большевиков: «Война и российская социал-демократия». Это была программа большевиков по отношению к войне. В противовес лидерам II Интернационала Ленин считал, что если войну не удалось предотвратить и она является фактом, то необходимо вести линию на обострение обстановки классовой борьбы в интересах революции. Ленин призвал превратить войну империалистическую в войну гражданскую, т. е. в войну между социальными группами населения, классами самой России. Каков же итог предвидел Ленин? В победе России просматривалась перспектива укрепления государственной власти. В ходе гражданской войны был возможным приход к власти большевиков. Непосредственными шагами по пути осуществления своей идеи Ленин считал отказ от гражданского мира; от голосования за военные кредиты и обязательный выход представителей социалистических партий из правительства; создание нелегальных партийных организаций везде, где затруднена легальная работа; поддержку братания на фронте солдат воюющих армий, имевшего большое значение в пробуждении у них интернационального сознания и революционной активности.

По отношению к войне Ленин выдвинул в Манифесте еще один не менее оригинальный лозунг, суть которого выражалась в том, что «революционный класс в реакционной войне не может не желать поражения своего правительства». По мнению Ленина, военные неудачи, ослабляя правительство, способствовали развертыванию революционной борьбы, облегчали тем самым его свержение. Столь откровенно антипатриотические идеи, вполне естественно, во-первых, вызывали открытую неприязнь правящих кругов России; во-вторых, разобщали, противопоставляли, озлобляли и революционизировали народные массы; в-третьих, не могли остаться без внимания и материальной поддержки их проповедники со стороны Германии, заинтересованной в успехе большевистских идеологов, несших в стан противника явную смуту.

Пытаясь скорректировать свои расхождения с Марксом по поводу социалистической революции и ее победы, В.И. Ленин впервые в августе 1915 г. в статье «О лозунге Соединенных штатов Европы» на основе открытия, ставшего фактом, о неравномерности экономического и политического развития сделал вывод: «Отсюда следует, что возможна победа социализма первоначально в немногих или даже в одной, отдельно взятой, капиталистической стране»[153]. А несколько позже он добавит, что «социальный переворот не может быть объединенным действием пролетариев всех стран…».[154] В то же время Ленин пришел к окончательному заключению, что «социализм не осуществим иначе как через диктатуру пролетариата»[155], которая отпадет лишь с ликвидацией антагонистических классов, построением и упрочением социализма, исчезновением опасности восстановления капиталистических отношений.

Таким образом, Ленин уточнил марксизм в отношении «победы социалистической революции» и объединения «пролетариев всех стран», не скрывая, что построение «светлого будущего» возможно только посредством диктатуры пролетариата с вытекающими из этого весьма жесткими, если не сказать большего – кровавыми методами на неопределенную перспективу. Осталось доказать, что самым благоприятным местом для социалистической революции является Россия.

Вот как описывает обстановку тех трагических дней В. Шульгин: «Кто-то предложил в горячей речи, что всем членам Думы в это начавшееся тяжелое время нужно сохранить полное единство – всем, без различия партий, для того чтобы препятствовать развалу… необходимо избрать комитет, которому вручить «диктаторскую власть»… Диктаторская власть, – отмечал Шульгин, – есть функция опасности: так было – так будет… В сущности это было бюро Прогрессивного блока с прибавлением Керенского и Чхеидзе. Это было расширение блока налево…» В блоке были представители основных партий за исключением большевиков, которые мечтали о безраздельной власти, но взять ее еще не могли, просто еще не умели, вливаясь «живым, вязким человеческим повидлом» в Таврический дворец. «Бесконечная, неисчерпаемая струя человеческого водопровода, – с омерзением вспоминал В. Шульгин, – бросала в Думу все новые и новые лица… Но сколько их ни было – у всех было одно лицо: гнусно-животно-тупое или гнусно-дьявольски-злобное… Увы, этот зверь был… его величество русский народ…

То, чего мы так боялись, чего во что бы то ни стало хотели избежать, уже было фактом. Революция началась»[156].

Однако никакой революции не замечал один из руководителей русского бюро ЦК РСДРП(б) А.Г. Шляпников, считавший, что «дадут рабочим по фунту хлеба, и движение уляжется».

И все же, пока революционная толпа была бесхозной, а социал-демократы в лице меньшевика Н.С. Чхеидзе и трудовика А.Ф. Керенского входили в Прогрессивный блок, был «создан Комитет Государственной думы для поддержания порядка в столице и для сношений с учреждениями и лицами». Необходимо было прежде всего сбить агрессивно-революционный накал вооруженной толпы. Настал момент действовать объединившейся еще в конце 1916 г. оппозиции думских политических партий и монархии. Председатель Госдумы Родзянко телеграфирует царю 26 и 27 февраля о критическом положении в столице, подчеркивая, что «положение ухудшается. Надо принять немедленные меры, ибо завтра будет поздно. Настал последний час, когда решается судьба родины и династии». Восстанием был охвачен пока лишь Петроград. Основным возмутителем спокойствия царь считал Государственную думу, постановив с 27 февраля отложить ее заседания до апреля.

Таким образом, ни крайне левые, ни крайне правые не представляли опасности солдатской массы, объединившейся с петроградскими голодными рабочими. Ни Николай II, ни Ленин не видели революции в России. Под угрожающим действием вооруженной толпы сановники и представители Комитета Госдумы уговорили царя отречься от престола.

2 марта 1917 г., в 15 часов 3 минуты, император России Николай II подписал акт об отречении от престола: «В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся три года поработить нашу родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь героической Нашей армии, благо народа, все будущее дорогого Нашего отечества требует доведения войны во что бы то ни стало до победного конца… В эти решительные дни в жизни России почли мы долгом совести облегчить народу Нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы, и, в согласии с Государственной думой, признали мы за благо отречься от престола государства Российского и сложить с себя Верховную власть…»[157]

Отречение Николая Романова произошло в условиях, когда его семья оказалась в заложниках у мятежников. Дети в тот момент серьезно заболели один за другим. Царское Село было окружено восставшими частями, среди них были фанатики, горевшие желанием расправиться с императрицей-«немкой». Главное же, император понимал, что наведение порядка монаршей волей означало открытие второго фронта против своих подданных.

Из стенограммы разговора по прямому проводу генерала Рузского, командующего Северным фронтом, с Родзянко, председателем Государственной думы. Начало разговора – половина четвертого ночи 15 марта 1917 г.:

«Рузский:…Имейте в виду, что всякий насильственный переворот не может пройти бесследно… Подумайте, что будет тогда с родиной нашей?

Родзянко:…Переворот может быть добровольный и вполне безболезненный для всех, и тогда все кончится в несколько дней, одно могу сказать: ни кровопролития, ни ненужных жертв не будет. Я этого не допущу…

Рузский: Дай Бог…»

Когда царю передали содержание этого разговора, Николай II сказал: «Я буду благодарить Бога, если Россия без меня будет счастлива…»

Оплеванное «красными» и «белыми» историками отречение отодвинуло Гражданскую войну на целый год. Немногие знали тогда, и немногие помнят сегодня, что до крупномасштабного военного столкновения оставались считаные часы. Ставшее расхожим мнение о том, что отречение Николая II погубило страну и открыло путь большевикам – это наш новый самообман. Не император отрекался от России, а она речами и действиями своих генералов, фабрикантов и политиков, охрипшими глотками контуженых солдат отрекалась от своего государя.

С красным бантом на кителе приехал в Царское Село генерал Корнилов, чтобы объявить императрице решение о ее домашнем аресте.

Павел Милюков, будущий министр иностранных дел Временного правительства, 1 марта заявляет: «Старый деспот, доведший Россию до границ гибели, добровольно откажется от престола или будет низложен». «Старому деспоту» было 48 лет…

Участие большевиков, вожди которых находились за границей, в тюрьмах и ссылке, в Февральской революции весьма относительно, ибо всеобщая стачка, демонстрации и даже решение членов ЦК, Петроградского комитета и Выборгского райкома большевиков о переводе стачки в вооруженное восстание не решали положение, а обостряли его, хотя «спонтанная активность низов» играла большую роль[158].

Разрешило обстановку отречение Николая II, а затем и Михаила Романовых от царского престола по настоятельной просьбе членов «Временного Комитета для восстановления порядка и для сношения с лицами и учреждениями» во главе с председателем IV Государственной думы М.В. Родзянко, отражавших интересы самых широких кругов русского общества, от либералов до монархистов, среди которых были такие крупные буржуазные предприниматели, как Гучков, Терещенко, Коновалов, Путилов и др., генералы Деникин, Алексеев, Крымов, представители высшей аристократии и даже родственники императора.

По воспоминаниям очевидцев, Николай II, выслушав мнение своего генеральского окружения, сказал: «Я решился. Я отрекаюсь от престола», – и перекрестился[159]. Вероятно, перекрестилась и вся Россия за исключением большевиков.

В процессе борьбы против монархии объединились «все партии, все классы, все национальности без различия веры, пола, языка, – писал М.В. Вишняк. – Но это продолжалось очень недолго»[160]. Это объяснялось тем, что Временное правительство было классово-односторонним и действовало на основе законов, защищающих частную собственность. Оно не поставило задач по изменению социально-экономической структуры и общественно-политического порядка в России, считая, что демократизация общественной жизни значительно активизирует население, поднимет еще большую волну патриотизма в армии. Все это будет, по мнению правительства, способствовать достижению быстрейшей победы над Германией. И лишь после заключения мира все вопросы общественного реформирования, в том числе и формирования самого правительства, будет решать Учредительное собрание.

3 марта была опубликована программная декларация Временного правительства, а 6 марта оно выступило с обращением к гражданам России, заявив о стремлении довести войну «до победного конца» и неуклонно выполнять все договоры и соглашения, заключенные Россией со своими союзниками.

С одной стороны, это было весьма логично, ибо шла война и говорить о мире можно было лишь в принципе. Вопрос о земле должны были решать при условиях самого широкого участия крестьян, большинство которых воевало, и при территориальной стабильности России. Рабочий вопрос – 8-часовой рабочий день, повышение зарплаты, улучшение условий труда и т. п. – также не мог быть решен, ибо фронт нуждался в боеприпасах и вооружениях, поглощая почти весь государственный бюджет. К тому же конкретное решение столь актуальных вопросов, без сомнения, было неправомочно даже большинством Прогрессивного блока и могло привести к обострению политической обстановки в стране. С другой стороны, обостряющиеся экономические трудности, возросшая политическая активность народных масс, популистские лозунги и давление социалистов толкали Временное правительство на практические и конкретные действия, которые не вызывали его популярности.

8 марта оно заявило о принятии на себя всех внутренних и внешних финансовых обязательств царского правительства.

9 марта было издано распоряжение о привлечении крестьян к уголовной ответственности за участие в «аграрных беспорядках». Временное правительство распорядилось 12 марта передать государству кабинетские земли, а 16 марта – удельные земли. Временное правительство обещало поставить аграрный вопрос на решение Учредительного собрания. В целях подготовки материалов по земельному вопросу для Учредительного собрания постановлением от 21 апреля создавались главные губернские, уездные и волостные земельные комитеты.

По национальному вопросу Временное правительство исходило из идеи «великой и неделимой России», не отказываясь решать национальные проблемы Финляндии, Украины и др. на Учредительном собрании. 4 апреля опубликовало декрет о равноправии российских евреев.

12 апреля Временное правительство приняло закон о свободе собраний и союзов, т. е. ввело всеобщую гласность личности и организаций.

Таким образом, Временное буржуазное правительство было более прогрессивным, нежели царское, но его действия ограничивали война и отсутствие государственно-правовых механизмов исполнения принимаемых решений. По определению премьер-министра Г.Е. Львова, Временное правительство было «властью без силы». Оно должно было считаться с Советами, представлявшими «силу без власти». Действительно, после падения монархии в России сложилась своеобразная ситуация в форме двоевластия.

Вторую власть, без согласия которой блокировались распоряжения Временного правительства, представляли возродившиеся в ходе Февральской революции Советы. Петроградский Совет рабочих депутатов превратился в Совет рабочих и солдатских депутатов 1 марта, после создания в его составе солдатской секции. Председателем Петросовета был избран Н. Чхеидзе. Своим приказом № 1 по гарнизону Петроградского округа Совет рабочих и солдатских депутатов начинает фактически устанавливать Советскую власть с момента своего образования, т. е. с 1 марта 1917 г. Опасаясь компрометации себя в глазах трудящихся, руководители Петроградского Совета эсеры и меньшевики отказались от вхождения во Временное правительство, оставив за собой «контроль» за его деятельностью, игнорируя предложение большевиков составить социалистическое правительство только из представителей, входящих в Совет.

Существует мнение о том, что Петросовет безоговорочно поддерживал Временное правительство. Это не соответствует истине. Из соглашения, заключенного между ними 2 марта, следовало, что Петросовет поддерживал только те пункты правительственной программы, которые отвечали интересам демократии, и «в той мере, в какой нарождающаяся власть будет действовать»[161]. В дальнейшем это найдет выражение в коалиционных правительствах. «Временное правительство, – писал 9 марта военный и морской министр Гучков начальнику штаба верховного главнокомандующего генералу Алексееву, – существует лишь, пока это допускается Советом рабочих и солдатских депутатов»[162].

8 марта Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов принял решение об аресте семьи Николая Романова и о заключении бывшего императора в Трубецкой бастион Петропавловской крепости. Однако по распоряжению Временного правительства Николай II и его семья были отправлены сначала в Царское Село, а в августе 1917-го – в Тобольск, самое безопасное, по мнению Керенского, место в России.

Преобладающее влияние в Советах эсеров и меньшевиков ориентировало массы не на сиюминутную победу социализма, а на буржуазно-демократические преобразования. «Не повторим же ошибок 1905 г., – предупреждал меньшевик Н.Н. Суханов, – когда мы своими действиями отпугнули буржуазию и она стала искать союза с самодержавием»[163].

Февральская революция значительно повлияла на партийно-политическую систему России. Нелегальные партии вышли из подполья. Крайне правые, монархические и националистические черносотенцы фактически были разгромлены революционным напором огромной массы народа, вовлеченного в политическую жизнь страны. Тяжелый кризис переживали правоцентристские партии октябристов и прогрессистов. Даже самая крупная и влиятельная либеральная партия конституционных демократов раскалывалась. На VII съезде кадетской партии в конце марта 1917 г. произошел отказ от ориентации на конституционную монархию, а на VIII съезде в мае 1917 г. кадеты высказались за республику.

Таким образом, расстановка политических сил после падения монархии в России представляла альтернативу: буржуазно-реформистский путь дальнейшего развития при коалиции основных политических сил или продолжение революции, взятие власти социалистическими партиями и установление диктатуры пролетариата.

Социалистические партии обладали фактической силой, ибо представляли большинство народных масс. Самая многочисленная партия социал-революционеров достигала весной 1917 года почти 1 млн человек. В ее ряды записывались целыми деревнями и ротами. Партия, лидерами которой являлись В.М. Чернов и Н.Д. Авксентьев, привлекала радикальной и близкой крестьянам аграрной программой, требованием федеративной республики, героически легендарным ореолом народных борцов против самодержавия. Эсеры выступали за народную революцию, социализацию земли, развитие кооперации и самоуправление трудящихся. Левое крыло эсеров под руководством М.А. Спиридоновой, Б.Д. Камкова, П.П. Прошьяна стремились к более решительным действиям по отчуждению помещичьих земель, «в сторону ликвидации войны» или изменению ее сущности. Они выступали против коалиции с буржуазными партиями и даже с кадетами.

Партия эсеров выступала в блоке с меньшевистским крылом РСДРП. Меньшевики хотя и уступали эсерам по численности, но по интеллектуальному потенциалу значительно превосходили их, осуществляя «идейную гегемонию» в блоке, даже несмотря на главенство в правительстве эсера Керенского. Меньшевики видели свою слабость в идейной разобщенности, хотя и не раз пытались объединиться. Меньшевики выступали за сотрудничество с либеральной буржуазией, считая преждевременными и пагубными крутые социалистические преобразования. «Что произошло бы у нас, – задавался вопросом Г.В. Плеханов, – если бы власть немедленно перешла в руки социалистов? Такой переход был бы не чем иным, как диктатурой «пролетариата и крестьянства». Наша трудящаяся масса еще не готова для такой диктатуры. Как заметил Энгельс, для всякого данного класса нет большего несчастья, как получить власть в такое время, когда он, по недостаточному развитию своему, еще не способен воспользоваться ею надлежащим образом: его ожидает в этом случае жестокое поражение».

Выступая за сотрудничество с либеральной буржуазией, меньшевики условно поддерживали Временное коалиционное правительство, которое постепенно будет социализироваться. «Мы должны критиковать буржуазию, – утверждал Плеханов, – мы должны всеми силами отстаивать от ее посягательств на интересы рабочего класса, но мы должны делать это разумно и целесообразно; мы должны вести свою пропаганду и агитацию так, чтобы под их влиянием народ не вообразил, будто ему не остается ничего другого, как теперь же попытаться сделать социалистическую революцию»[164].

Меньшевики-интернационалисты во главе с Л. Мартовым, «оборонцы» во главе с А. Потресовым, «революционные» во главе с И. Церетели, Ф.И. Даном (Гурвичем) выступали с позиций «революционной обороны», поддерживая лозунг «Война до победного конца!». Вследствие этого меньшевики и эсеры соглашались с Временным правительством и по решению других важнейших социально-экономических вопросов с учетом окончания войны и созыва Учредительного собрания. И все же с эсеро-меньшевистско-буржуазным блоком, с партией меньшевиков порвали плехановская группа «Единство», «Новожизненцы», меньшевики-интернационалисты во главе с Ю. Лариным (Лурье), небольшая, но влиятельная группа межрайонцев во главе с Л. Троцким.

Сила социалистических партий проявлялась в действиях Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, который оказывал сильный нажим на Временное правительство, показывая его несостоятельность в решении коренных преобразований. Вместе с тем критика Петросовета должна была привести к более тесной коалиции с Временным правительством или к более решительным самостоятельным действиям. Умеренные Советы начинают революционизироваться по мере возвращения из ссылки наиболее активных деятелей российской социал-демократии, особенно большевиков, и ухудшения социального положения рабочих.

Из сибирской ссылки 12 марта вернулись в Петроград большевистские вожди Л. Каменев, М. Муранов, И. Сталин. В резолюциях ЦК РСДРП(б), принятых 5 и 13 марта, отмечалось, что большевики «не противодействуют власти Временного правительства постольку, поскольку действия его соответствуют интересам пролетариата и широких демократических масс народа…».

Более жесткой позиции по отношению к Временному правительству придерживалось Русское бюро ЦК (А. Шляпников, В. Молотов (Скрябин), В. Залуцкий), в резолюции которого 4 марта отмечалось: «Теперешнее Временное правительство по существу контрреволюционно, так как состоит из представителей крупной буржуазии и дворянства, а потому с ним не может быть никаких соглашений»[165]. Главное же, по мнению бюро, состояло в том, чтобы продолжить борьбу за «создание Временного революционного правительства демократического характера (диктатура пролетариата и крестьянства)».

Таким образом, крайне правые большевики под демократией подразумевали диктатуру многочисленной, но не самой лучшей части населения. Власть в руках трудящихся, по нашему мнению, возможна лишь в виде диктатуры, способной принуждать талантливых организаторов, деловых людей, творческих работников делать то, что необходимо для укрепления диктаторской власти.

Понимая резкость своей позиции, бюро ЦК большевиков вносит поправки, записывая в протоколе от 9 марта, что бюро, не считая важным поддерживать Временное правительство, в то же время не видит путей и активного противодействия ему. А в проекте резолюции 10 марта речь уже шла о возможности «воздействия на Временное правительство»[166]. Более жесткую позицию занимали большевики в отношении войны, заявив, «что основной задачей революционной демократии по-прежнему является борьба за превращение настоящей антинародной империалистической войны в войну гражданскую против своих угнетателей – господствующих классов»[167].

Таким образом, Русское бюро ЦК РСДРП выступало не только против империалистической политики Временного правительства, но и «оборончества» меньшевистско-эсеровского Петросовета, призывая к гражданской войне, которую Ленин считал естественным элементом классовой борьбы, утверждая, что социалистическая революция «не может не сопровождаться гражданской войной…»[168].

Постепенное сближение с левыми, интернационалистическими группами меньшевиков начинают новобранцы Русского бюро ЦК Каменев (Розенфельд), Муранов и Сталин, хотя и имевший лишь совещательный голос[169], фактически захватившие редакцию «Правды». Из всех большевистских деятелей, находящихся тогда в России, Ленин выделял Каменева. В конце марта 1917 г. Ленин писал Я. Ганецкому из Цюриха в Стокгольм: «Каменев должен понять, что на него ложится всемирно-историческая ответственность»[170]. Однако эту ответственность Каменев понимал по-своему. В главном – в вопросе об отношении к политическим оппонентам: социалистическим партиям и группам, к Советам и Временному правительству – он расходился с Лениным, выступая более лояльно. Так, по отношению к войне большинство делегатов от 40 партийных организаций из многих городов России 27 марта поддержали Каменева, выступив против поддержки войны и против бескомпромиссного осуждения оборончества.

29 марта совещание большевиков обсуждало центральный вопрос – об отношении к Временному правительству. В докладе, с которым выступил Сталин, было подчеркнуто: «Поскольку Временное правительство закрепляет шаги революции, постольку ему поддержка, поскольку же оно контрреволюционно, поддержка Временного правительства неприемлема». Исходя из этого, Сталин предлагал выждать, «пока Временное правительство исчерпает себя, когда в процессе выполнения революционной программы оно дискредитирует себя», а «пока организовывать Центральный Совет рабочих и солдатских депутатов и укреплять его…». Резолюция совещания смягчала положение доклада, проводя точку зрения Каменева – «бдительного контроля над действиями Временного правительства в центре и на местах, побуждая его к самой энергичной борьбе за полную ликвидацию старого режима»[171].

Таким образом, Каменев в отличие от Сталина на мартовском совещании большевиков по главным вопросам – отношению к войне и Временному правительству – занимал компромиссную позицию для объединения большевиков с социалистическими партиями интернационалистического направления. Руководитель Русского бюро ЦК РСДРП А. Шляпников, отодвинутый на третий план каменевско-сталинским авторитетом, телеграфировал в Стокгольм для передачи Ленину: «Ульянов должен приехать немедленно».

О переезде Ленина в Россию имеется ряд исследований, однако нет оценки поступка Ленина, который, оправдываясь, писал: «Прождав две недели ответа из России, мы решились сами провести названный план…»[172] Большевики пренебрегли моралью, отправляясь в Россию через Германию с благословения и санкционирования германских «верхов». 1 апреля 1916 г. Генеральный штаб России получил донесение своего агента в Швейцарии: «Брут докладывает: поступают сведения, что русские социалисты отправляются в Россию через Германию на германские деньги, причем пропускают заведомых сторонников мира…»[173] Несомненно одно, Ленин стремился в Россию, где политические события принимали не большевистскую программу.

Ю. Мартов писал: «Ленинцы уезжают, и мы остаемся в еще худшем положении, чем были, ибо, с одной стороны, их проезд, несомненно, вызовет шум «о соглашении с немцами», а с другой – питерцы, увидев, что они приехали, подумают, что и мы, вероятно, также проедем, и не станут беспокоиться о нашей судьбе. Настроение поэтому у нас кислое…»[174]

Политический соперник Ленина прекрасно сознавал, что, «чем позже удастся влезть лично в этот хаос, тем труднее будет внести свое, не действуя по методам Ленина и Троцкого, т. е. не образуя сразу свою «церковь», что мне, конечно, претит»[175]. Мартов еще надеялся на единство социал-демократов, хотя прекрасно понимал желания Ленина и его сторонников. «О глупостях Ленина я говорил, – писал Мартов в письме Н. Кристи весной 1917 г., – по поводу его стремления – сначала выражавшегося туманно и неуверенно, а потом более твердо – заострить сейчас всю самостоятельную политику социал-демократии на борьбе за свержение Временного правительства, за создание «рабочего правительства»[176]. Мартов опасался, что ленинцы, «рисуя картину рабочего правительства на месте нынешнего, поведут в России, несомненно, тактику безразборчивого натравливания масс на это правительство», хотя оно намечало много полезного: «национальное равноправие, аграрная реформа, военная реформа и т. д.».

Таким образом, позиция Мартова была близка «линии Каменева», к которой склонялись большевистские российские организации. Но в Россию прибыл Ленин, который обнародовал свою программу – «Апрельские тезисы». Максимально концентрированно изложенную Лениным тактику революционной борьбы развивали его «Письма из далека». Установки Ленина не встретили поддержки петроградских большевиков, ибо они круто меняли не только «каменевский курс», но и все социал-демократическое мышление, по которому без завершения буржуазной революции и буржуазных преобразований переход к социалистической революции невозможен. Плеханов назвал «Апрельские тезисы» бредом, считая, что претензии большевиков на власть авантюристичны, ибо это вело к гражданской войне.

8 апреля 1917 г. «Правда», редакция которой была в руках Каменева и Сталина, объявила «схему т. Ленина» неприемлемой. Однако менее чем через две недели сначала на Петроградской, а затем на 7-й Апрельской конференции большевиков ленинские тезисы были приняты как политическая программа партии.

«Мягкий» Каменев был вынужден уступить «вождистскому» напору Ленина, его психоэнергии, о которой писал эсеровский лидер В. Чернов: «Уверенность в себе, почти полное отсутствие внутренних колебаний, непримиримость к политическому противнику, умение разглядеть его слабые стороны и использовать их в борьбе, доводя ее до победы». Чернов писал, что практика выковала в Ленине «изумительное хладнокровие, способность в самых опасных положениях не теряться, сохранять присутствие духа и надежду как-нибудь «вывернуться»… Его волевой темперамент был как сильная пружина, которая тем сильнее «отдает», чем сильнее на нее нажимают…»[177]. Вместе с тем существовала и благоприятная почва формирования большевистского вождя и успеха его «бреда». Именно на практике революционной борьбы стала проявляться «вождистская» линия большевистской партии. Молодые большевистские функционеры, ставшие на профессиональный путь революционеров, нуждались в более решительных действиях, ярко выраженном идейном вожде, на фоне которого должны были проявиться «вождистские» таланты его соратников и учеников.

Конец ознакомительного фрагмента.