Великие сражения Античного мира. Глава 1. Битва при Марафоне (Эдвард Кризи)

В 490 г. до н. э. афиняне созвали военный совет на одном из горных кряжей, нависавших над Марафонской равниной, расположенной на восточном побережье Аттики. Необходимо было срочно рассмотреть вопрос о том, следует ли принять сражение с врагом, который расположился лагерем внизу на побережье. От того, какое именно решение будет принято, зависела не просто судьба двух армий; оно определяло весь путь будущего развития человечества.

В военном совете было 11 членов. Десять из них были стратегами (военачальниками), стратеги избирались по одному от каждой филы (военного административного округа). Все стратеги имели равные военные полномочия. (Из 10 стратегов 1 назначался командовать гоплитами (тяжелой пехотой), 1 – для снаряжения флота, 1 – для охраны страны, 2 – для охраны порта Пирей, остальные – для поочередного командования войсками в походах. – Ред.) Одиннадцатый член совета архонтов был назначен для того, чтобы командовать объединенной армией. Он носил звание полемарха, или военного правителя. В битве полемарх пользовался привилегией возглавить правое крыло. Он должен был принимать участие в принятии всех решений по военным вопросам. В тот год звание полемарха носил знатный афинянин по имени Каллимах. Он стоя прислушивался к горячей дискуссии, развернувшейся между десятью стратегами. Несмотря на жаркую словесную баталию, вряд ли кто-либо из ее участников представлял, насколько важен его голос для будущих поколений человечества и с каким интересом грядущие потомки будут изучать записи, описывающие эти дебаты. Перед взором участников совещания предстали войска вторжения могучей Персидской империи Ахеменидов, которая за последние пятьдесят лет раскинулась на огромных территориях, поработив все вставшие на ее пути государства (от Хорезма и Бактрии в Средней Азии и запада Северной Индии до Египта на юго-западе и Македонии на северо-западе. Поход Дария I в 512 г. до н. э. против европейских скифов (иранцы дошли до района нынешнего Тамбова!) закончился неудачей и отходом. – Ред.). Стратеги знали, что их полис (Афины) сосредоточил все свои усилия для того, чтобы собрать ту небольшую армию, что была доверена их командованию. Они видели перед собой неисчислимое воинство великого иранского царя, который решил выместить свой гнев на их государстве и на других независимых греческих полисах, осмелившихся оказать помощь восставшим в его стране грекам и даже сжечь столицу одной из его провинций-сатрапий (Сарды, греки сожгли их в 499 или 500 г. до н. э.). Его победоносное войско уже успело частично отомстить непокорным соседям. Несколько дней назад пала Эритрея на о. Эвбея, союзница афинян в смелом походе на Сарды девять (или десять) лет назад. Теперь афинские полководцы с высоты горы могли различить очертания острова Эгилия, где иранцы держали эритрейских пленных, которых предполагалось доставить в Переднюю Азию, где они на коленях должны были выслушать решение своей судьбы из уст самого царя Дария I. Афиняне знали и о том, что в лагере внизу находился изгнанный из Афин тиран Гиппий, мечтавший вернуться в город с помощью вражеских мечей и вновь наложить жестокое ярмо на оставшихся в живых жителей разграбленной страны, которых захватчики не посчитают достойной добычей для того, чтобы увести их с собой в рабство.

Численное превосходство противостоящего противника над их собственной армией было для некоторых членов совета ужасающе явным. (Численность иранского десанта оценивается от 20 тыс. (традиционная цифра) до менее 10 тыс., поэтому либо армии были равны (или даже греков было больше), либо численное преимущество иранцев было сравнительно небольшим. – Ред.) В нашем распоряжении достаточно данных для того, чтобы оценить численность армий обеих сторон. Каждый свободный гражданин Греции проходил подготовку к военной службе. В череде бесконечных стычек с соседними городами редкий юноша достигал зрелого возраста, не успев несколько раз быть призванным в армию. Но даже в период наивысшего расцвета Афин число свободных афинян, которые по возрасту подлежали военному призыву, не превышало 30 тыс., а в описываемую эпоху, скорее всего, это число приближалось к двум третям от названной цифры. Кроме того, беднейшая часть горожан не могла обеспечить себя необходимым оружием и снаряжением и, следовательно, не была подготовлена к действиям в качестве тяжелой пехоты (гоплитов). Некоторая часть наиболее подготовленного мужского населения была оставлена в качестве гарнизона для обороны самого города; некоторые отряды должны были нести службу в других районах Афинского государства. Таким образом, следует предположить, что численность регулярной армии, осуществлявшей марш из Афин к Марафонской долине, скорее всего, не превышала 10 тыс. полностью снаряженных воинов[3].

За одним исключением, жители прочих греческих городов-государств отказали Афинам в помощи. Спарта обещала военную поддержку, однако высадка персидского войска произошла на шестой день после новолуния и совпала с проведением религиозного праздника. Поэтому спартанские войска не могли выступить на помощь Афинам до наступления полной луны. В момент самого тяжелого для себя испытания Афины получили помощь лишь из одного неожиданного для себя источника.

За несколько лет до этого небольшой город-государство в Беотии Платеи, испытывавший сильное давление со стороны своего сильного соседа города Фивы, запросил у Афин военную помощь, благодаря которой смог отстоять свою независимость. Теперь, когда по Греции прошла весть о том, что откуда-то из далеких краев пришла сила, грозившая уничтожить Афины, храбрые жители Платей, не раздумывая, направили всех своих воинов для того, чтобы защитить и разделить судьбу своих покровителей. Общая численность гоплитов в Платеях едва превышала одну тысячу человек. Это маленькое войско, совершив марш вдоль южного склона горы Киферон (235 м) через территорию Аттики, соединилось с армией афинян в районе Марафона почти перед самым началом битвы. Подкрепление было малочисленным, но его воинственный дух должен был удесятерить мужество афинян, а присутствие союзника должно было изгнать вон мрачные мысли солдат о том, что они оказались покинутыми друзьями в столь трудный час, которые не могли у них не возникнуть после задержки прибытия войск Спарты.

Этот благородный и храбрый жест слабого, но честного союзника никогда не был забыт в Афинах. Платеи получили статус дружественного полиса, их жители стали пользоваться многими привилегиями, за исключением права занимать некоторые государственные должности в Афинах. С тех времен во времена торжественных жертвоприношений афинские жрецы просили небеса быть благосклонными не только к Афинам, но и к Платеям[4].

После прибытия подкреплений из Платей в распоряжении афинских полководцев должно было быть примерно 11 тыс. тяжеловооруженных пехотинцев (гоплитов)[5].

Кавалерии и лучников у афинян (в данном случае) не было вообще, а использование инженерных сооружений на поле боя в те времена не практиковалось.

В отличие от немногочисленной греческой армии в узкой бухте стояли корабли, а на ее извилистом берегу теснились шатры и шалаши, принадлежавшие большому войску различных народов, прибывших сюда, чтобы выполнить волю великого владыки восточного мира. Единственным ограничением их количества были сложности с транспортировкой и доставкой продовольствия. Нет никаких причин считать преувеличением оценку Юстина, который полагает, что в тот момент под командованием сатрапов Датиса и Артаферна с берегов Киликии на побережье Эвбеи и Аттики высадились примерно 10 тыс. воинов (не более 20 тыс. – Ред.). Греческие стратеги тогда еще не могли знать и о качественном превосходстве, которое во все времена после сражения при Марафоне отличало европейцев в конфликтах с азиатскими армиями. Так было и в последующих войнах между Грецией и Персией, в сражениях римских легионов против полчищ царя Понтийского царства Митридата VI Евпатора и армянского царя Тиграна II; так сражались и наши полки в Индии. До битвы при Марафоне иранские (мидийские и персидские) воины считались непобедимыми. Греки неоднократно сталкивались с ними в Малой Азии, на Кипре и в Египте и обычно терпели поражение. Никто лучше греческих авторов тех времен не может передать ужас, который внушало само имя мидян, а также обстановку всеобщего страха и упадка духа, вызванную неумолимым продвижением вперед иранских войск. Поэтому нет ничего удивительного в том, что пять из десяти афинских полководцев высказались за то, чтобы уклониться от битвы, безнадежного сражения с противником, превосходившим греков количественно и пользовавшимся страшной репутацией. Греческие войска занимали выгодные позиции на высотах, где небольшие силы могли успешно противостоять высадившимся массам вражеских войск. Эти полководцы считали глупостью спуститься в долину, где армия, конечно, будет раздавлена копытами конницы, расстреляна неисчислимыми лучниками и растерзана иранскими ветеранами победных войн, некоторые из которых сражались еще с Камбисом и Киром. К тому же Спарта, величайший военный город-государство Греции, к которому афиняне обратились за помощью и который пообещал эту помощь предоставить, из-за религиозного праздника, так почитаемого дорийцами, задерживалась с выступлением. Разве не было бы мудрым, с любой точки зрения, дождаться прихода спартанцев, лучших воинов Греции, прежде чем выйти сражаться с наводящими ужас мидянами?

Как бы правдоподобно ни звучали эти доводы, другие пять стратегов выступили за более смелый и быстрый вариант войны. И, к счастью для Афин и всего мира, среди них был человек, обладавший не только высочайшими военными способностями, но и энергичным характером, позволявшим ему внушать свои идеи и поднимать дух у слабейших характером.

Мильтиад возглавлял один из самых известных родов в Афинах. Его корни уходили к древнейшим временам, и в жилах героя Марафона текла кровь Ахилла. Один из его предков получил во владение Херсонес Фракийский (совр. Галлиполийский полуостров), после чего члены рода стали одновременно афинскими гражданами и фракийскими князьями. Это случилось во времена, когда Афинами правил тиран Писистрат. Двое родственников Мильтиада – дядя, носивший то же имя, и брат Стесагор – правили на Херсонесе до тех пор, пока правителем не стал сам Мильтиад. Мильтиад вырос в Афинах в доме своего отца Кимона, который был знаменит на все Афины как олимпийский чемпион в гонках на колесницах и который был очень богатым человеком[6].

Сыновья Писистрата, унаследовавшие власть в Афинах от своего отца, приговорили Кимона к смерти, но продолжали благосклонно относиться к юному Мильтиаду[7].

Поэтому после смерти в Херсонесе брата Мильтиада Стесагора они отправили его туда как своего наместника. Это произошло за двадцать восемь лет до битвы при Марафоне. К этому периоду относится первое упоминание о Мильтиаде, отсюда мы узнаем о нем как о человеке и государственном деятеле. Уже в первой записи о нем мы находим свидетельства сочетания решительности и беспринципности, которое характерно для Мильтиада в зрелом возрасте. Власть брата в Херсонесе Фракийском была поколеблена в результате войны и мятежа. Мильтиад был полон решимости вновь укрепить ее. Прибыв в Херсонес, он заперся в доме, якобы в знак траура по умершему родственнику. Представители самых знатных домов города, узнав об этом, отправились в дом Мильтиада, чтобы выразить ему свои соболезнования. Как только они прибыли туда, он захватил их всех, превратив в своих пленников. Затем он сделался абсолютным властителем на полуострове и постоянно укреплял эту власть. Мильтиад на свои деньги содержал небольшую регулярную армию численностью в пятьсот воинов. Его власть еще более укрепилась после женитьбы на дочери царя соседней Фракии.

Когда власть персов распространилась до Геллеспонта (совр. Дарданеллы) и соседних областей, Мильтиад поступил на службу к царю Дарию I. В числе прочих военачальников он в составе персидской армии водил своих воинов в поход на Скифию. Мильтиаду вместе с греками из Малой Азии персидский царь поручил оборону переправы через Истр (Дунай), когда его армия вторглась (в 512 г. до н. э. – Ред.) в дикие земли, ныне принадлежащие России, в безнадежной погоне за предками современных казаков. (Скифы, племена иранского происхождения, тем не менее участвовали в формировании восточного славянства (свидетельства археологические, лингвистические; значительная часть языческих богов здесь – иранского происхождения). – Ред.) Узнав о том отпоре, который Дарий I получил от скифов, Мильтиад предложил другим греческим вождям разрушить мост через Истр (это вначале предложили скифы. – Ред.) и предоставить персидскому царю и его армии умереть от голода и скифских стрел. Правители греческих городов Малой Азии, к которым обратился Мильтиад, оказались от этого дерзкого и коварного удара по власти персов, и Дарий I сумел благополучно вернуться назад. Но замысел Мильтиада стал известен персам, и теперь месть Дария I была направлена напрямую против человека, который вынашивал смертельный удар против империи и самого царя. В течение нескольких лет ему еще удавалось сохранять свою власть над Херсонесом Фракийским, так как персидские завоевания были направлены в другую сторону. Но власть Мильтиада была зыбкой и ненадежной. Тем не менее он воспользовался той выгодой, которую сулило его положение, и сумел заручиться поддержкой афинских властей, завоевав и отдав под власть Афин острова Лемнос и Имроз (совр. Гёкчеада. – Ред.). К владению этими островами Афины стремились давно, но прежде им никогда не удавалось полностью подчинить себе эти территории. Тем временем в 494 г. персы окончательно подавили восстание ионийских греческих народов и теперь смогли, наконец, свободно повернуть свои флот и армию на борьбу с врагами великого царя к западу от Геллеспонта. Против Херсонеса Фракийского был направлен мощный флот финикийских гребных судов. Мильтиад понимал, что сопротивление бесполезно. Пока финикийцы были на о. Тенедос (совр. Бозджаада), он заполнил пять кораблей всеми ценностями, которые ему удалось собрать, и отплыл в Афины. Финикийцы погнались за ним и догнали его в северной части Эгейского моря. Один из кораблей, на котором находился старший сын Мильтиада Метиох, был ими захвачен, но на остальных четырех Мильтиаду удалось благополучно добраться до острова Имроз. Оттуда он отправился в Афины, где восстановил свой статус свободного гражданина Афинского государства.

К тому времени афиняне изгнали из города последнего из своих тиранов Гиппия, сына Писистрата. Жители были в полной эйфории от недавно обретенной свободы и равенства. Под впечатлением от принятых изменений в правление Клисфена город горячо стремился к республиканской форме правления. У Мильтиада в Афинах были враги, которые на волне общественного мнения поспешили отправить его под суд по обвинению в тираническом правлении в Херсонесе Фракийском. Сам факт обвинения вовсе не означал, что против подсудимого обязательно будут применяться карательные меры, по этому поводу не существовало никаких специальных законов. Причиной был укоренившийся в те времена в греках страх перед личностью, которой удавалось навязать свою волю соотечественникам и получить ничем не ограниченную власть над ними. Факт, что Мильтиад именно таким образом осуществлял свое правление в Херсонесе Фракийском, был неоспорим. Однако афинский суд собирался решить, заслуживал ли Мильтиад, который стал тираном Херсонеса, наказания как гражданин Афин? Тот несомненный факт, что он очень помог своему полису, завоевав острова Лемнос и Имроз, говорил явно в его пользу. Народ отказывался обвинять Мильтиада. Он пользовался самой горячей поддержкой в обществе. И когда стало известно о персидском нашествии, афинский народ принял мудрое решение, избрав его сроком на один год одним из стратегов.

В памятном совете десяти полководцев у Марафона приняли участие еще два человека, к которым слава политических деятелей пришла уже после Мильтиада. Одним из них был Фемистокл, будущий создатель афинского военного флота и фактический победитель в битве при Саламине (греческим флотом руководил спартанец Эврибиад, следовавший плану Фемистокла. – Ред.). Другим был Аристид, позднее возглавивший отряд афинян в греческом войске (командующий спартанец Павсаний) в битве при Платеях. Известность и народное признание пришли к нему, когда натиск персов удалось, наконец, отразить и добрая половина греков безоговорочно признала Аристида своим вождем и защитником. История не сохранила свидетельств о том, какую позицию заняли эти два человека во время обсуждения плана действий при Марафоне. Но, зная характер Фемистокла, его храбрость, интуитивную способность находить самое эффективное решение в критической ситуации (качество, которое историки единодушно признают как самое главное в его характере), можно с уверенностью предположить, что Фемистокл принял самое верное и смелое решение[8].

Более сложно судить о том, за какое решение отдал свой голос Аристид. То преклонение, которое он испытывал перед спартанцами, могло заставить его проголосовать за то, чтобы дождаться подхода их армии. Однако, будучи предусмотрительным, как воин и как политик он никогда не был трусом. А смелая речь Мильтиада, возможно, в этом случае упала на благодатную почву и нашла в лице Аристида благодарного слушателя.

Сам Мильтиад не испытывал ни малейших сомнений относительно возможных действий афинской армии. Он прилагал все усилия для того, чтобы привлечь на свою сторону коллег. Будучи не понаслышке знаком с организацией персидской армии, Мильтиад был убежден в превосходстве греческих войск, при условии умелого руководства ими. Взглядом опытного военного ему удалось сразу же уловить все те преимущества, которые местность предоставляла грекам при внезапной атаке. В то же время, как мудрый политик, он понимал весь риск, связанный с пассивным ожиданием, когда упущенное время грозило гибелью Афинам. Один из участников совета, а именно Каллимах, которому принадлежала формальная власть в греческой армии, все еще не проголосовал. Поскольку голоса остальных стратегов разделились поровну, по пять с каждой стороны, мнение Каллимаха должно было стать решающим.

От этого голоса по капризу судьбы теперь зависела будущая судьба народов мира. Мильтиад обратился к нему с прямой речью солдата, словами, которые мы и сейчас можем прочитать в трудах Геродота, который сам узнал о них от ветеранов битвы при Марафоне. Мильтиад умолял Каллимаха проголосовать за битву: «Теперь в твоей власти, Каллимах, или повергнуть Афины в рабство, или защитить их свободу и завоевать себе бессмертную славу, которой нет даже у Гармодия и Аристогейтона (убивших тирана Гиппарха, брата Гиппия. – Ред.). Никогда еще с того времени, как появился народ Афин, он не был в такой опасности, как теперь. Если афиняне склонятся на колени перед мидянами, то попадут во власть Гиппия, и ты знаешь, какие страдания тогда им выпадут. Но если Афины выйдут из битвы победителем, они станут первым городом во всей Греции. От твоего голоса зависит решение, примем мы битву или нет. Если мы сейчас откажемся от сражения, интриги различных фракций в городе приведут к разъединению афинян, и город попадет в руки мидян. Но если мы решим сражаться, прежде чем в городе начнутся раздоры, я уверен, что при условии, что боги будут играть честно и не выступят против нас, мы сможем в бою доказать, что были правы»[9].

Таким образом, голос полемарха был завоеван, и на совете было принято решение дать персам бой, и заслуга в этом полностью принадлежит Мильтиаду. Его же военным талантом объясняется тот факт, что все остальные стратеги сложили с себя полномочия и приняли решение следовать его приказам. Однако сам Мильтиад опасался зависти и скрытых интриг, которые могли бы нарушить единство в его небольшой армии, и поэтому выжидал, пока придет день, когда он примет командование армией по праву передачи полномочий. Только после этого он двинул войско навстречу врагу.

Бездействие иранских полководцев в этот период на первый взгляд кажется странным. Но с ними находился Гиппий, и они, как и он, знали о том, что могут захватить власть в городе без кровопролития, путем интриг и махинаций его сторонников в Афинах. Характер местности также во многом объясняет тактику противостоявшей грекам армии, как перед битвой, так и в ходе самого сражения.

Марафонская равнина, которая находится на расстоянии примерно 22 миль (40 км) от Афин, протянулась вдоль бухты с тем же названием на северо-восточном побережье Аттики. Равнина имеет форму полумесяца длиной около 10 км. В центре ее ширина составляет примерно 3 км; в этом месте горы отстоят от моря на максимальном расстоянии, далее по направлению к обоим краям «полумесяца» оно сужается, и по его краям горы почти подходят к воде на оконечности бухты. В середине равнины расположена долина, в южном направлении к ней ведет горная дорога. Со всех сторон дорогу тесно охватывают труднопроходимые горы, густо поросшие соснами, оливковыми деревьями и кедрами и покрытые миртом, земляничными деревьями и другими пахучими кустарниками, запахом которых густо пропитан воздух Аттики. В наши дни в долине высятся курганы, выросшие над теми, кто пал в битве, но ко времени высадки персов она была почти идеально ровной. По краям долины местность заболочена; она высыхает только весной и летом. В сухой сезон здесь ничто не препятствует действиям кавалерии, но во времена осенних дождей, когда происходили описываемые события (битва произошла 13 сентября), эта земля была практически непригодна для конных рейдов[10].

Расположившиеся в горах греки могли наблюдать за каждым шагом находившихся на равнине внизу иранцев, при этом сами они оставались практически невидимыми для врага. Звание Мильтиада давало ему право начать битву в любое время по своему усмотрению или отказаться от нее по своему желанию, если только воинам Датиса и Артаферна не придет в голову пойти на безрассудный штурм высот, где скрывался их противник.

Если посмотреть на карту Древнего мира и попытаться сравнить территориальные ресурсы, которыми обладали два государства, чьи армии вот-вот должны были схватиться в смертельной битве, неоспоримое преимущество Персидского царства над Афинской республикой, пожалуй, не имеет исторических аналогов. Справедливо отмечалось, что если вести счет только размерами государств, то Аттика, чья площадь составляет всего 700 квадратных миль, просто потеряется в сравнении даже с многими феодальными владениями сеньоров Средних веков или колониальными территориями современности. Соперник Афин Персидская империя Ахеменидов включала в себя значительную часть азиатской и большую часть европейской территории современной Турции, современный Иран, а также территории, где сейчас располагаются Грузия, Армения, Балх, Пенджаб, Афганистан, Белуджистан, Египет и Триполитания. (Добавим Ирак, Пакистан, юг Азербайджана, Туркмению, Узбекистан, Таджикистан и др. – Ред.)

Житель Европы в начале V в. до н. э. не мог смотреть на ту огромную мощь под скипетром единственного азиатского правителя с тем же хладнокровием, с каким мы сейчас обозреваем на карте огромные владения современных восточных владык. К тому же, как уже было сказано выше, до Марафонского сражения моральное превосходство азиатских народов перед европейскими было очевидным, их авторитет в военной области был непререкаем, и, как казалось, все шансы на победу были на стороне персов. Азия была колыбелью, где зарождались человеческие сообщества. (Иранцы, в частности персы, пришли на Иранское нагорье в конце второго – начале первого тысячелетия до н. э. Их родина, как и других арийских народов, – степи и лесостепи Евразии, в данном случае к востоку от Волги. Историческая родина греков, тоже индоевропейцев, около 2200 г. до н. э. завоевавших юг Балканского полуострова, восточноевропейские степи и лесостепи. Во времена Греко-персидских войн отличия между родственными арийскими народами, в частности греками и иранцами, вряд ли были большими, чем между современными западными и восточными славянами. – Ред.) Задолго до того, как в других частях света появлялись лишь слабые ростки цивилизации, на Азиатском континенте уже возникли и блистали могущественные империи, подобно горным вершинам на рассвете. В отличие от постоянных изменений и исторических поворотов, так характерных для судеб европейских народов с самого начала развития цивилизации на нашем континенте, для истории почти всех восточных империй с древнейших времен до современности характерны монотонность и однообразие. Для всех них характерен быстрый рост на ранних этапах развития. Их владения раскидываются на неизмеримые расстояния. Управление провинциями в таких государствах возложено на сатрапов или пашей. Для этих стран характерна быстрая деградация правящих династий. На смену суровым воителям приходят изнеженные любители гаремов. В таких империях царит внутренняя анархия, постоянно происходят мятежи, которые приближают времена упадка и ускоряют падение этих неэффективно построенных властных машин. Несомненным фактом является то, что для всех великих азиатских империй во все времена характерна деспотическая форма правления. И Херен справедливо связывает это с другим важным фактором, влияющим на политическую и общественную жизнь азиатских государств. «Для мужского населения всех наиболее значительных народов внутренней Азии характерна полигамия. А там, где существует эта традиция, невозможна правильная политическая организация обществ. Отцы превращаются в домашних деспотов. Они готовы точно так же повиноваться своим владыкам, как в их семейных хозяйствах им подчиняются члены собственных семей». Кроме того, необходимо учитывать незыблемую связь между государственной религией и законодательством, а также наличие мощного аппарата жрецов, который в некоторой степени, пусть и не всегда одинаково явно, имеет влияние на самого монарха, полностью подчиняет себе гражданскую администрацию, держит в своих руках систему образования. Жречество настолько жестко контролирует литературу и науки, что последние призваны лишь выполнять его указания.

Правильно поняв и прочувствовав эти общие характеристики, мы сможем сравнительно легко взять на себя задачу исследовать и оценить ход и принципы развития как всех восточных монархий в целом, так и Персидской империи Ахеменидов в частности. А это, в свою очередь, позволит нам оценить значение того отпора, который греки смогли дать вооруженному вторжению с Востока. Мы могли бы также попробовать проанализировать те последствия для человеческой цивилизации, которые наступили бы в случае удачного осуществления иранского вторжения в Европу после того, как ими уже была покорена значительная часть цивилизованного мира того времени.

Само географическое положение страны естественным образом выдвинуло Грецию в первые ряды в борьбе за свободу Европы против притязаний Ахеменидов. И греки блестяще продемонстрировали те выдающиеся черты национального характера, которые столь же присущи и другим европейским народам. Впоследствии именно они так высоко вознесли европейскую цивилизацию над азиатской. Народы, проживавшие в античные времена в районе Северного Средиземноморья, первые на нашем континенте получили с Востока зачатки искусства и литературы. Оттуда же пришли и основы политической организации общества. Грекам, земли которых были расположены по соседству с Малой Азией, Финикией и Египтом, удалось оказаться впереди прочих. Они быстро познали нравы и обычаи цивилизации. Так же быстро они стали вносить что-то свое, характерное только для них, во все полученные новшества. Так, например, многие имена богов и многие обряды пришли в греческую религию от иностранцев. (Большинство богов греческого пантеона – индоевропейские, близкие, например, к славянскому, германскому, индоарийскому пантеонам. И только некоторые, как, например, Афина, заимствованы с Востока. – Ред.) Однако греки с презрением отказались от чудовищных, вызывающих отвращение преданий, пришедших к ним с берегов Нила и Оронта. Греческие поэты обработали и опоэтизировали древнюю прекрасную мифологию. В этой стране не существовало касты жрецов, подобной, например, египетской. Государственный строй Греции долгое время представлял собой передававшуюся по наследству власть монарха, но на этой земле никогда не возникала надолго абсолютная монархия. Правители Греции являлись конституционными монархами и имели строго определенный набор привилегий. И еще до иранского вторжения монархическая форма правления во многих греческих государствах уступила место демократическим институтам власти. При этом имели место многочисленные вариации распределения власти, от олигархии до демократии. В литературе и науке греческие умы никогда не шли по проторенным дорогам и не признавали никаких ограничений. Греки смело выражали свои мысли; новые идеи воспринимались ими скорее с интересом, чем с подозрением. Гибкий, неутомимый, предприимчивый и уверенный интеллект греков являлся полной противоположностью спокойной покорности многих народов Востока. Среди прочих греческих племен афиняне наиболее ярко воплотили в себе эти национальные черты. Этот дух активности и непокорности в сочетании с уважительной симпатией к своим соотечественникам в Азии заставил афинян принять участие в Ионийской войне. Сейчас, охваченные ненавистью к одному из кланов, узурпировавшему власть в их государстве и в течение некоторого времени насильственно ее удерживавшему, они были готовы бросить вызов царю Дарию I. Афиняне отказывались по его приказу принять обратно тирана, которого несколько лет назад они сами изгнали со своей земли.

Предприимчивость и гений одного из англичан в более поздние времена подтвердили новыми свидетельствами и оживили интерес к мощи персидского монарха, который отправил свои войска сражаться при Марафоне. Уже давно было известно о надписях клинописью на мраморных памятниках Персеполя, близ древнего города Сузы, о скальных надписях в других поселениях, в далекие века находившихся под властью первых персидских царей. Но в течение тысячелетий они воспринимались лишь как неразгаданные загадки и вызывали только праздное любопытство. Часто эти памятники упоминались лишь как свидетельство глупого тщеславия представителей человеческого рода, у которых хватило времени на то, чтобы доверить образцы своей письменности твердому камню. Но только этим камням удалось сохранить и язык, и даже саму память о самодовольных представителях некогда славных народов. Старший Нибур, Гротефенд и Лассен сделали ряд догадок относительно значений букв клинописи. Но только майору Роулинсону, служащему Ост-Индской компании, после нескольких лет труда удалось, наконец, полностью раскрыть алфавит и грамматику долгое время недоступного языка. Что особенно важно, он смог полностью расшифровать и подробно разъяснить надписи на считающейся священной скале Бехистун, в западной части Мидии (близ современного г. Керманшах в Западном Иране. – Ред.). Теперь эти тексты нашли своего переводчика, и с высоты скалы сам Дарий называет нам имена народов, покорившихся ему, перечисляет восстания, которые он подавил, свои победы и другие славные поступки, которые он успел совершить.

Но эти неоспоримые памятники персидской славы подтверждают (и даже дают дополнительные сведения) информацию Геродота о том, как Кир основал, а Камбис расширил обширную державу. Затем Дарий I добавил к ней завоевания в индийских и арабских землях. Похоже, что, когда он двинул свои войска в Европу, он всерьез рассчитывал распространить свою власть на весь мир.

За исключением Китайской империи, в которой в течение веков и до самых последних лет практически одна треть населения Земли живет в отрыве от других народов (периоды относительной изоляции Китая чередовались либо с периодами его активной экспансии (Цинь, Тан), либо распада и частичного или даже полного его завоевания (монгольская династия Юань, маньчжурская Цин. – Ред.), все великие царства, существовавшие в Древней Азии, вошли в состав империи Ахеменидов. Народы Северо-Западной Индии, ассирийцы, сирийцы, вавилоняне, халдеи, финикийцы, палестинцы, армяне, население Бактрии и Лидии, фригийцы и парфяне, а также мидяне – все объединились под скипетром великого царя. По значимости мидийский народ стоял вторым после самих персов (первоначально была Мидийская держава, но после того, как царь восставших в 553 г. до н. э. персов Кир разбил мидян в 550 г. до н. э., персы передвинулись в державе на первое место, а мидяне заняли второе, но выше всех остальных. – Ред.), а о самой империи часто говорили как об империи мидян или как о стране мидян и персов. Египет и Киренаика также были персидской сатрапией. Дарий I покорил греческие колонии в Малой Азии и на островах Эгейского моря, а храбрые, но безуспешные попытки греков сбросить персидское ярмо привели лишь к усилению этого гнета. Кроме того, они укрепили общепринятое мнение о том, что греки не смогут устоять перед персами на поле боя. В результате войны с европейскими скифами (512 г. до н. э.) Дарий I, хотя и не смог достичь поставленных целей, сумел подчинить Фракию и покорить Македонию. Теперь ему принадлежали земли от Индии до Балкан.

Можно только попытаться представить себе тот гнев, который испытал владыка стольких народов, когда за девять лет до Марафонского сражения афиняне осмелились оказать помощь ионийцам, восставшим против него, Дария I. При этом была разграблена и сожжена столица одной из персидских сатрапий, Сарды. Но для его сатрапов в Малой Азии было не внове принимать при своих дворах беженцев из Афин, которые просили о помощи своим соотечественникам. Когда в 510 г. до н. э. Гиппий был изгнан из Афин и тем самым лишилась власти династия Писистратидов, свергнутый тиран и его окружение после неудачной попытки вернуть себе власть с помощью спартанцев наконец обрели убежище в Сардах, столице сатрапии Артаферна. Там Гиппий (как об этом пишет Геродот) начал агитационную кампанию, всячески пытаясь очернить Афины перед Артаферном и доказать, что город является владением Гиппия, данника и вассала царя Дария I. Когда афиняне узнали об этом, они отправили в Сарды своих посланников с протестом против вмешательства персов в конфликт между ними и беженцами из Афин. Однако в ответ Артаферн угрожающим тоном повелел им принять обратно Гиппия, если они пекутся о безопасности своей страны. Но афиняне решили, что безопасность такой ценой им не нужна. Отвергнув условия сатрапа, они автоматически объявляли себя врагами персов. В этот критический момент ионийские греки обратились к своим европейским землякам и союзникам за помощью в борьбе за независимость от Персидской империи. Афины и город Эритрея на острове Эвбея были единственными, кто согласился эту помощь предоставить. Двадцать триер (трехпалубных гребных боевых кораблей) из Афин и пять из Эритреи пересекли Эгейское море. Внезапным смелым броском на Сарды афиняне и их союзники захватили столицу высокомерного сатрапа, который недавно грозил им рабством и гибелью. Вскоре иранцы собрали армию, и греки были вынуждены отступить. Иранцы настигли и разгромили афинский отряд, а также флотилию, после чего Афины не принимали участия в Ионийской войне. Но об оскорблении, нанесенном персидскому владыке, вскоре узнали во всей империи. Такой поступок не мог быть забыт и прощен. Геродот вспоминает о гневе персидского царя короткой, но выразительной фразой: «Когда царю Дарию I сообщили, что Сарды были захвачены и сожжены афинянами и ионийскими греками, он почти не обратил внимания на упоминание об ионийцах, хорошо зная об этом народе и понимая, что мятеж будет вскоре подавлен. Однако он спросил, кто такие афиняне и что это за народ. Когда ему рассказали об этом, царь приказал принести ему лук. Он натянул тетиву и пустил стрелу в небо. После этого Дарий I воскликнул: «Великий бог! Дай мне возможность отомстить афинянам». Потом он приказал одному из слуг, чтобы каждый раз, когда царь будет садиться за стол и начинать есть мясо, тот напоминал ему: «Государь! Помни об афинянах».

На то, чтобы полностью подавить ионийский мятеж, ушло несколько лет. Но когда война закончилась, царь отдал приказ своей победоносной армии наказать Эритрею и Афины и покорить континентальную Грецию. Первая экспедиция, отправленная на Грецию, попала в шторм и почти полностью погибла в районе мыса Афон. (В 492 г. до н. э. во время шторма здесь погибло около 300 кораблей и свыше 20 тыс. человек – значительная часть экспедиции (но далеко не вся). – Ред.) Но Дарий I был не из тех, кто легко отказывается от своих решений. В Киликии стали собирать другую армию. Одновременно Дарий I отправил послов во все греческие города с требованием покориться Персии. На рыночной площади каждого даже самого маленького города эллинов (территория некоторых из этих поселений не превышала британский остров Уайт (381 км². – Ред.) объявлялось, что царь Дарий I, повелитель земель от восхода до заката солнца, требует для своих послов земли и воды – символический жест, означавший готовность признать владыку Ирана своим хозяином. До смерти напуганные мощью Персидской империи и возможным наказанием, о чем напоминала судьба упрямых ионийцев, многие континентальные греческие полисы и почти все островные предоставили персам требуемые знаки вассалитета. Только Спарта и Афины осмелились выразить свой прямой отказ: там иранские послы были жестоко умерщвлены.

Это вызвало новую вспышку гнева Дария I против Афин. Подготовка к походу против Греции стала вестись с удвоенной энергией. Летом 490 г. до Рождества Христова армия вторжения находилась в Элейской долине в Киликии, близ побережья. На побережье был собран флот из шестисот триер и транспортных судов для доставки и высадки конных и пеших воинов. Номинально командование армией было поручено мидийскому полководцу Датису и сыну сатрапа Сард Артаферну, являвшемуся также племянником царя Дария I. Из слов греческого летописца, рассказывавшего о Датисе, можно заключить, что, возможно, он был полководцем, который на самом деле являлся единоличным командующим персидским войском. Нам неизвестны подробности предыдущей карьеры этого военачальника, но можно предположить, что своим талантом и храбростью, доказанными годами службы, он заслуживал этот пост. Возможно, Датис был первым уроженцем Мидии, которому персидские цари доверили командование армией после того, как был раскрыт заговор мидийских вельмож против персов незадолго до воцарения Дария I. Датис получил приказ полностью подчинить Грецию. Относительно Эритреи и Афин ему были даны особые указания. Он должен был захватить эти города, а жителей, поработив, живыми доставить на суд к царю Дарию I.

Датис погрузил армию на ожидавшие ее корабли. Затем вдоль берегов Малой Азии его войска достигли острова Самос, после чего корабли повернули на запад, через Эгейское море в сторону Греции, попутно захватывая греческие острова. Десять лет назад жителям острова Наксос удалось выдержать осаду персидской армии, но теперь они были слишком напуганы для того, чтобы оказать врагу хоть малейшее сопротивление. Они укрылись высоко в горах в то время, как персы сожгли их город и опустошили земли. После этого Датис принудил островитян присоединиться со своими кораблями к армии вторжения и отправился к берегам острова Эвбея. Жители небольшого города Каристос попытались оказать сопротивление врагу, но были быстро разгромлены. Затем нападению подверглась Эритрея. Афиняне направили на помощь городу 4 тыс. воинов. Но среди эритреян действовали предатели, поэтому афинский отряд вовремя получил от одного из вождей города предупреждение о том, что афинянам следует скорее отправляться на защиту собственного города, вместо того чтобы остаться и разделить неминуемое поражение Эритреи. Предоставленные сами себе, жители Эритреи в течение шести дней отражали штурм города персами. На седьмой день двое вельмож города предали своих соотечественников, и город был захвачен. В отместку за сожжение (в 499 или 500 г. до н. э.) Сард были сожжены храмы, жители были захвачены в плен. Их отправили на близлежащий островок Эгилия, где им предстояло дожидаться, пока Датис не доставит туда же и пленных афинян. Далее людей из двух покоренных городов должны были отправить в Малую Азию, где царь Дарий I лично намеревался решить их судьбу.

Воодушевленные таким успехом, персы посчитали, что половина поставленной им задачи выполнена. Датис вновь погрузил свое войско на корабли и направил их через небольшой пролив, отделяющий остров Эвбея от континентальной Греции. Затем войска высадились на побережье Аттики в районе Марафона. При этом Датис, следуя обычаям моряков Античности, отдал приказ вытащить триеры на скалистый берег. В качестве баз, где располагались склады продовольствия и имущества, персам служили только что завоеванные острова. Персидский полководец полагал, что позиция у Марафона выгодна ему во всех отношениях. Равнинный характер местности, где располагались иранские войска, позволял беспрепятственно применить кавалерию в случае, если афиняне осмелятся навязать персам сражение. Эти же преимущества обозначил и Гиппий, который взял на себя обязанности проводника персидских войск вторжения. Именно он указал Марафонскую бухту как лучшее место для высадки. Возможно, Гиппий при этом поддался собственным воспоминаниям сорокасемилетней давности, когда, переправив армию из Эритреи в район Марафона, ему вместе с его отцом Писистратом удалось на этой же равнине одержать легкую победу над войском афинян и тем самым восстановить власть тирана над городом. Судьба, казалось, была благосклонна к захватчикам. Та же самая местность. Однако вскоре Гиппию пришлось лично убедиться в том, как сильно с тех пор изменился характер его народа.

И все же, несмотря на то что сторонники «агрессивной демократии» в Афинах со всем пылом выступили против зарубежных захватчиков и собственного тирана, в городе, так же как и в Эритрее, все же существовала фракция людей, которые желали победы собственной партии и достижения власти над согражданами даже ценой разрушения собственного государства. Предатели легко могли вступить в контакт с персами, и тогда Афинам было бы суждено пережить катастрофу, подобную той, что произошла в Эритрее. Такое могло бы случиться, если бы Мильтиад не принял твердое решение сражаться до конца и не смог убедить в этом своих коллег-военачальников.

Когда Мильтиад и его сторонники решились дать сражение захватчикам, они бросили на чашу судьбы участь не только Афин, но и всей Греции. В случае поражения Афин ни один греческий полис, за исключением Лакедемона (Спарты), не осмелился бы продолжить сопротивление. Сами же спартанцы, несмотря на то что они, скорее всего, предпочли бы умереть все до одного за свою страну, никогда не смогли бы остановить победоносную персидскую армию, в которую вошли бы и многочисленные греческие войска под знаменами вновь назначенных после победы над Афинами персидских сатрапов.

И к западу от Греции не было реальной силы, способной противостоять империи Ахеменидов, одержи она победу над греками и преврати эту страну в плацдарм для будущих вторжений. Рим в те времена был крайне слаб. Из него только что была изгнана династия этрусских царей. Новое государство переживало атаки извне со стороны этрусков и вольсков. Внутри страну раздирали конфликты патрициев с плебеями. Этрурия с ее противоречиями и отсутствием единства не смогла бы ничего противопоставить Ахеменидам. Самний еще не достиг своей будущей силы (когда самниты соперничали с Римом). Не на что было бы надеяться и греческим колониям в Южной Италии и на Сицилии, если бы пала метрополия. Карфагену во времена Камбиса удалось избежать порабощения лишь потому, что финикийские моряки не желали служить врагом своих соотечественников (а также потому, что иранская армия, двинувшаяся в направлении Карфагена, погибла в результате песчаной бури. – Ред.). Но такая отсрочка не могла быть долгой, и, скорее всего, Риму, как и финикийским городам, была уготована судьба стать персидской провинцией. Если же бросить взгляд на Испанию или попытаться пересечь Пиренеи, Севенны, Альпы, Балканы – любую серьезную горную цепь, отделявшую юг Европы от севера, то и там на тот период мы не обнаружим никого, кроме разрозненных кельтских, славянских и тевтонских племен. Победи Персидская империя Грецию при Марафоне, были бы разрушены последние препятствия на пути Дария I, повелителя народов Ормузского пролива, к тому, чтобы распространить свою власть и над европейцами. Только набиравшая силу энергия Европы была бы остановлена в своем зародыше и похоронена под этим всеобщим порабощением. А сама история мира, подобно истории Азии, превратилась бы в простое перечисление зарождающихся и исчезающих деспотических династий, набегов орд варваров, и судьбы миллионов людей навсегда склонились бы перед короной, тиарой и мечом.

Каким бы огромным ни казалось в тот критический момент превосходство персов над афинянами, это все-таки не дает нам оснований для того, чтобы обвинить Мильтиада и его сторонников в опрометчивости и поспешности при принятии решения на военном совете, а последующий ход развития событий назвать лишь результатом случайного стечения обстоятельств. Как уже отмечалось выше, будучи прежде владыкой Херсонеса Фракийского, Мильтиад имел возможность изучить персидскую армию. Как никто другой, он знал, как много слабостей скрывается под ее внешней мощью. Он понимал, что уже давно ее ядро не составляют кочевники и горцы Персии и Мидии, те, кто в свое время приносил победы Киру. Большая часть воинов теперь набиралась из числа представителей завоеванных народов. В отличие от своих хозяев они сражались больше по принуждению, не испытывая искреннего боевого порыва. Мильтиад был достаточно проницателен и дальновиден, чтобы понять превосходство греческой армии в снаряжении и организации перед тем, во что превратился грозный когда-то противник. И что особенно важно, он чувствовал энтузиазм и доверие со стороны тех, над кем ему было поручено командование.

Афиняне, которых он возглавил, после последних войн против соседних государств вновь почувствовали, что «свобода и равенство в правах гражданина рождают смелость; что они, которые под пятой деспота были не более умелыми бойцами, чем их соседи, будучи свободными, оставили всех далеко позади. Каждый сознавал, что, сражаясь за государство, он сражается за самого себя, и, какое бы оружие он ни держал в руках, он был полон желания полностью выполнить свой долг». Так историк, почти современник тех лет, описывает изменения в сознании народа Афин после того, как из города были изгнаны тираны. Мильтиад знал, что, когда он поведет воинов против вторгшихся врагов, среди которых находился и Гиппий, противник, которого афиняне ненавидели больше всего, за ним будет не просто армия, и он вправе ожидать от своих воинов примеров необыкновенного героизма. Что касается возможности предательства, то он был уверен, что изменники могут скрываться среди высокопоставленных горожан. Простые же воины и их командиры будут готовы сделать для общей победы все. Думая о возможности новых вторжений из Азии, Мильтиад справедливо надеялся, что первая победа вдохновит всех греков на то, чтобы сплотиться для борьбы с общим врагом. Кроме того, он надеялся, что скрытые пока в недрах Персидской империи семена бунтов и распада вскоре дадут свои побеги, что должно парализовать ее силу и сохранить независимость Греции.

Взвешивая все эти надежды и риски, во второй половине сентябрьского дня 490 г. до н. э. Мильтиад отдал армии команду готовиться к сражению. Полководец учел и то, что эта гористая местность сама по себе была связана с многим, что дорого каждому греку. Командиры надеялись на то, что это тоже будет способствовать поднятию духа каждого греческого воина. Марафон являлся священным местом, связанным с жизнью Геракла. Недалеко отсюда находился источник Макарии, которая принесла себя в жертву во имя свободы своего народа. Сама равнина, на которой предстояло вести бой, была свидетельницей подвигов национального героя Тесея. Кроме того, как гласили древние легенды, именно здесь афиняне и Гераклид сумели нанести поражение еще одному захватчику, Эвристею. Все эти легенды были не просто древними мифами или плодами досужей фантазии. Люди того времени искренне верили в них. Наверное, в афинском лагере нашлось немало воинов, которые в горячих молитвах обращались к древним героям, тем, кто когда-то на этом же месте побеждал и терпел лишения. Теперь же, как считалось, они обрели великую власть и могли сейчас наблюдать за страной, которую продолжали любить, и, возможно, собирались помочь соотечественникам своими сверхчеловеческими способностями.

Согласно старинному обычаю, воины каждого рода обычно располагались на поле боя вблизи друг от друга. Таким образом, сосед сражался рядом с соседом, друг рядом со своим другом. Дух самопожертвования и желание подражать сильнейшему вдохновляли воинов сражаться на пределе своих сил. Командование правым флангом принял стратег Каллимах. Воины Платеи выстроились на левом фланге. Войска в центре возглавили Фемистокл и Аристид. Весь строй состоял только из тяжеловооруженных пехотинцев-гоплитов. Греки вплоть до времен Ификрата (конец V – первая половина IV в. до н. э.; крупный военный реформатор и военачальник Афин. Сформировал новый род пехоты – пелтастов, сочетавших качества тяжелой и легкой пехоты. Пелтасты вооружались легкими щитами, удлиненными копьями и мечами, успешно действовали как в сомкнутом, так и в рассыпном строю. – Ред.) почти не придавали значения легковооруженной пехоте, которая не применялась в генеральных сражениях. Легковооруженные воины использовались лишь в небольших стычках или при преследовании разгромленного противника. Пехотинец регулярной армии в те времена имел на вооружении копье и короткий меч, а его доспехи состояли из шлема, нагрудника, поножей и щита. Обычно вооруженные таким образом воины строились в фалангу примерно в восемь – двенадцать шеренг; наступление на врага осуществлялось медленным ровным шагом. Однако военный гений Мильтиада заставил его внести некоторые изменения в классическое тактическое построение войска своего времени. Для него было важно максимально растянуть строй фаланги поперек поля боя для того, чтобы защитить армию от возможных ударов персидской конницы во фланги и в тыл. Такое растягивание строя приводило к общему ослаблению силы удара фаланги. Поэтому, вместо того чтобы равномерно распределить воинов фаланги, Мильтиад решился на некоторое усиление обоих флангов за счет центра, где характер местности обеспечивал наиболее благоприятные условия для отступления в случае поражения. Те же самые условия местности позволяли максимально развить успех именно на флангах. Поэтому Мильтиад решил довериться собственному опыту, мастерству и дисциплине своих солдат, чтобы превратить эти преимущества в решительную победу[11].

В таком построении (которое Мильтиад, как говорилось выше, считал оправданным из-за неравномерного рельефа местности, а также для того, чтобы до поры до времени скрыть развертывание своего войска) греческий полководец расположил 11 тыс. гоплитов, чьи копья и мечи должны были разрешить вооруженное противостояние между европейским и азиатским мирами. (Характерные для середины XIX в. утверждения. В V в. до н. э. разница между родственными арийскими народами – эллинами и иранцами – была не так уж велика. – Ред.) Были принесены жертвы, по которым жрецы попытались определить волю небес. Результаты оказались благоприятными для греков. Прозвучали трубы, и с боевыми кличами небольшое греческое войско устремилось вниз, туда, где расположился враг. Там же на склонах гор, возможно, впервые прозвучал призыв Эсхила, участвовавшего в битвах при Марафоне и при Саламине, к воинам обоих сражений: «О сыны греков! Бейте [врага] за свободу своей страны! Бейте за свободу своих детей и своих жен, за храмы богов своих отцов, за могилы предков. Все брошено на чашу борьбы!»

Вместо того чтобы осуществлять наступление медленным шагом, как это было принято для сражений в фаланге, Мильтиад бросил своих воинов в бой «беглым маршем» (Геродот). Все воины были хорошо тренированы, поэтому он не боялся, что греческие войска не выдержат такого темпа. С другой стороны, было важно, чтобы греческая армия как можно скорее преодолела около двух километров («не меньше восьми стадиев» (Геродот). – Ред.) равнины, отделявшие их от переднего края персов. Тем самым иранская кавалерия лишалась времени на маневр против греков, а лучники противника не успевали нанести существенный урон наступающим.

По словам Геродота, «когда персы увидели несущихся на них сверху без прикрытия кавалерии и лучников немногочисленных афинян, они решили, что это умалишенные бегут к ним, сея смерть». Тем не менее персы стали готовиться к отражению нападения.

Восточные командиры поспешили построить в боевой порядок воинов, принадлежавших к разношерстным покоренным империей народам и племенам. Горцы из Гиркании и Арахосии (совр. Афганистан), наездники из Средней Азии, темнокожие лучники из Нубии, мастера боя на мечах с берегов Инда, Окса (Амударьи), Евфрата и Нила готовились встретить врагов великого царя. Но их не объединяла, как греков, национальная идея. Дисциплину поддерживало лишь относительно небольшое количество этнических иранцев. (Автор преувеличивает. Иранская армия при Марафоне в основном состояла из иранских народов – персов, мидян, бактрийцев и др. И объединяла их имперская идея. – Ред.) И все же там было много храбрых воинов под командованием опытного полководца. Иранцы привыкли к победам. С высокомерным спокойствием персидская пехота в центре и конница на флангах ждали атаки афинян. И вот подступили греки, выставив пред собой ровные ряды длинных копий, против которых короткие пики и мечи оборонявшихся были слабой защитой. Скорее всего, передние ряды иранцев полегли после первого же удара. Но иранские воины пока не дрогнули. Их удержала личная храбрость воинов и большая численность армии (16–20 тыс., хотя, возможно, и меньше. – Ред.). В центре, где сражались персы и саки, им удалось прорвать фронт фаланги афинян. Воины Аристида и Фемистокла, оказавшие сначала храброе сопротивление противнику, отходили под ударами персов в глубь долины. Здесь им удалось сомкнуть строй и продолжить бой. В то же время на флангах, где Мильтиад сосредоточил основные силы, афиняне (справа) и платеяне (слева) опрокинули конницу противника. Но греческие командиры, вместо того чтобы преследовать бегущего врага, развернули строй и двинули фланги фаланги навстречу друг другу. Мильтиад сразу же бросил воинов на центральный участок, где персы к тому моменту одерживали верх. Аристид и Фемистокл после перестроения тоже возобновили бой с удвоенной силой. Теперь вся греческая армия была брошена в бой против центрального участка построения иранской армии – персов и саков. Но ветераны Датиса держались стойко. Приближался вечер, но пока ни одной из сторон не удавалось одержать решительную победу.

Однако иранцы оказались в явно невыгодном положении. Их копья были короче и оказались неэффективными, чтобы противостоять оружию сражавшихся в компактном строю гоплитов из Афин и Платей. Греки умело маневрировали, склоняя чашу весов в свою сторону. В боевой выучке, личной храбрости и силе духа иранские воины не уступали противнику. Они еще не успели познать горечь поражений. Они предпочитали скорее отдать свою жизнь, чем покориться судьбе, отказавшись от стольких побед, которые успели одержать в прошлом. В то время как задние шеренги осыпали врага дождем стрел через головы своих товарищей, передние поодиночке или небольшими группами по десять – двенадцать бойцов продолжали рваться вперед прямо на разящие копья фаланги, пытаясь пробить брешь в греческом строю и пустить в ход мечи и ножи[12].

Но греки почувствовали свое превосходство. Несмотря на то что более малочисленная греческая армия начала чувствовать усталость, вид опустошения, которое они вносили в ряды врага, заставлял греческих воинов сражаться с еще большим ожесточением.

И вот, наконец, непобедимые ранее воины азиатского владыки показали свои спины и ударились в бегство. Греки преследовали их до побережья, где армия вторжения поспешно стала грузиться на корабли, чтобы спастись бегством. Вдохновленные успехом, греки напали на флот. «Огня! Огня!» – доносились крики. Афиняне попытались захватить корабли, но здесь персы сражались отчаянно. В бою за корабли греки понесли самые тяжелые потери. В том бою погиб храбрый полководец Каллимах, Стесилай и другие знатные граждане Афин. Среди погибших был и брат поэта-трагика Эсхила. Когда он взобрался на корму одной из триер, ему топором отрубили руку.

Греки захватили семь триер, но персам удалось спасти остальные корабли. Они бросились прочь от ставших для них проклятыми берегов. Но и здесь Датиса не покинул его талант полководца. Его флот обогнул западное побережье Аттики в надежде застать город врасплох и захватить его с помощью сообщников Гиппия. Однако Мильтиад смог разгадать этот маневр и отразить его. Оставив воинов Аристида на берегу, чтобы не допустить случаев мародерства и грабежей, Мильтиад ночным броском увел свои победоносные войска к Афинам. И когда утром персидские корабли обогнули мыс Сунион и направились в афинскую гавань, Датис увидел выстроившийся на высотах перед городом строй воинов, которые накануне обратили в бегство его армию. Надежды на покорение Европы пришлось на время оставить. Потерпевшая поражение армада повернула назад к берегам Азии.

Битва завершилась, но мертвые тела поверженных врагов еще не успели убрать, когда прибыло обещанное подкрепление из Спарты. Две тысячи спартанских копейщиков отправились в путь сразу же после наступления полнолуния. Они преодолели отделявшие Афины от Спарты 250 км в рекордное время, всего за три дня. Несмотря на то что им было уже поздно принять участие в битве и разделить славу победителей, спартанцы попросили у афинян разрешения отправиться на поле битвы и посмотреть на поверженных мидиян. Проделав этот марш и осмотрев мертвые тела захватчиков, они поблагодарили афинян за подвиг и вернулись в Спарту.

Число погибших иранских воинов (по греческим данным) составило 6400 человек. Афиняне потеряли 192 воина.

Такое кажущееся несоответствие в количестве убитых в двух противоборствующих армиях неудивительно. Следует учитывать, что греческая тяжелая пехота была облачена в защитные доспехи. В этом случае трудно нанести воинам тяжелый урон копьями и мечами, если только их строй не будет опрокинут[13].

Афиняне похоронили своих павших прямо на поле битвы. Это противоречило тогдашним обычаям, согласно которым кости погибших за родину ежегодно хоронили в общем склепе под названием Керамикус. Но на этот раз было решено воздать погибшим при Марафоне особые почести, так как их заслуги превосходили заслуги всех воинов, погибших за Афины в прежние времена. На Марафонской равнине был насыпан холм Сорос, под которым были погребены останки всех воинов Афин, погибших в сражении. Там же, на видном месте поставили десять колонн, символизировавших каждую из афинских фил, чьи представители приняли участие в битве. (В основу государственной организации Афин был положен территориальный принцип. Не народ подвергался делению, а территория. Вся Аттика была разделена на 100 участков (демов). Каждые 10 участков составляли филу («племя», но никакого отношения к родоплеменному или клановому делению это не имело). – Ред.) На каждой из колонн были выбиты имена тех, кто прославил себя, погибнув в великой битве за свободу. В течение шестисот лет после битвы должны были зачитываться выгравированные на колоннах имена[14].

Колонны давно исчезли, но холм Сорос до сих пор возвышается над местностью, повествуя о великом подвиге воинов Античности.

Отдельный курган был воздвигнут для погибших воинов Платей, для представителей других полисов, а также рабов, принимавших участие в битве в качестве легких пехотинцев[15].

Отдельный склеп был сооружен как место захоронения великого полководца, благодаря гению которого была достигнута победа. Мильтиад ненадолго пережил победу при Марафоне, однако он успел испытать оборотную сторону той славы и фортуны, которая достается героям. Как только иранцы покинули западное побережье Эгейского моря, он предложил Народному собранию Афин снарядить и выделить в свое распоряжение семьдесят триер с соответствующим количеством воинов и снаряжения на борту. Мильтиад не сказал, куда он собирается отплыть, но пообещал всем, что в случае, если он получит требуемое в свое полное распоряжение, он отправится с этим войском в некие земли, где очень много золота, которое легко можно будет захватить. Скорее всего, афиняне предположили, что недавний победитель в битве при Марафоне, служивший когда-то у Дария I, намерен организовать секретную экспедицию против неких богатых незащищенных городов Персидской империи. Корабли и снаряжение были выделены. Они отплыли от побережья Аттики на восток. Никто не догадывался о месте назначения, кроме самого Мильтиада. Только после того, как корабли достигли острова Парос, все узнали об истинной цели похода. Когда-то давно, еще будучи тираном в Херсонесе Фракийском, Мильтиад поссорился с одним из вождей Пароса, который оклеветал его в глазах персидского сатрапа Гидарна. С тех пор жажда мести затаилась в сердце Мильтиада. Теперь для того, чтобы отомстить старому врагу, он атаковал остров под предлогом того, что жители острова помогали Датису, снарядив для персов военную галеру. Жители Пароса сделали вид, что готовы к переговорам о сдаче, но воспользовались полученной отсрочкой для того, чтобы привести в боевую готовность городские укрепления. После этого они оказали афинянам сопротивление, и те начали осаду. После безуспешной осады, по свидетельству Геродота, стороны примирились. Но спустя годы жители острова создали собственную версию тех событий. Согласно легенде, захваченная в плен жрица храма богини земли пообещала Мильтиаду помочь ему захватить город. Поверив ей, афинский полководец ночью в одиночку отправился в заброшенный храм у городских ворот (остается непонятным, с какой целью). Там на него напало чудовище в облике совы; отражая нападение, Мильтиад упал и повредил ногу. Впоследствии оракул запретил наказывать жрицу, совершившую святотатство и предательство, поскольку «было заранее предопределено судьбой, что Мильтиад должен был найти здесь бесславный конец, а жрица была только орудием, которое вело его к этому». Такую версию событий Геродот услышал в Паросе. Установлено, что Мильтиад действительно повредил или сломал ногу в безуспешной осаде города и вернулся домой тяжелобольным. Войско афинян было разбито.

Негодование афинян было столь же бурным, как их энтузиазм и надежды в начале похода. Глава одной из самых влиятельных фил полиса Ксантипп настоял на том, чтобы Мильтиад предстал перед высшим судом города по обвинению в обмане сограждан. Вина полководца была неоспоримой, и суд собирался вынести соответствующий вердикт. Но память о Лемносе и Марафоне и вид поверженного полководца, который мог только лежать перед членами суда, заставил афинян сжалиться. Вместо смерти Мильтиад был приговорен к штрафу в пятьдесят талантов. Штраф уплатил прославившийся впоследствии сын Мильтиада Кимон, а сам полководец вскоре скончался от раны, полученной на острове Парос[16].

Печальный конец Мильтиада после таких впечатляющих вершин власти и славы должен был часто приходить на память древним грекам при взгляде на памятник, установленный в его честь на поле великой битвы, которую он выиграл. Речь идет о статуе, которую афиняне во времена Перикла воздвигли из огромного куска мрамора. По преданию, именно этот мрамор привез с собой Датис для того, чтобы увековечить победу персов. Фидий создал из этого материала огромную статую богини Немезиды, божества, имевшего грозное обыкновение внезапно превращать пышную роскошь процветающих народов и отдельных людей в свою полную противоположность. Эта статуя была установлена в храме богини в Рамнусе, примерно в 12 км от Марафона. В самих Афинах также было установлено множество памятников, посвященных первой великой победе города. Двоюродный брат Фидия Паненус изобразил битву на фреске на стенах крытой галереи, и спустя сотни лет афиняне все еще могли видеть в верхней части фрески фигуры Мильтиада и Каллимаха. Там же изображались и божества – покровители города как участники сражения. На дальнем плане были изображены иранские (прежде всего финикийские) корабли, а на переднем афиняне и воины Платей (которых можно было отличить по их кожаным шлемам) гнали разгромленных иранцев в сторону болот и моря. Изображение битвы имеется и в храме победы в Акрополе, где даже сегодня на бордюре можно различить фигуры персидских воинов с круглыми щитами, с луками и колчанами стрел, мечами, в широких шароварах и островерхих фригийских головных уборах.

Эти и другие памятники Марафону являются произведениями греческих мастеров – гениев Афин времен расцвета, времен Фидия и Перикла. Это были не просто дары поколения тех, кого битва спасла от ига Гиппия и мидян и которые были безмерно признательны за эту великую победу. На протяжении всей эпохи процветания, долгих времен упадка, столетий, прошедших после заката города, в Афинах продолжали рассматривать день Марафона как самое яркое событие за все время существования этого государства.

Всплеск патриотической гордости и благодарного уважения к усопшим воинам привел к тому, что души погибших в битве были приравнены согражданами к богам. Жители приносили им жертвы. Ораторы торжественно призывали их в свидетели, обращаясь к согражданам на собраниях. «Ничего не было упущено из того, что живые могли принести в дань уважения памяти о подвиге, который впервые помог афинским гражданам осознать свою силу, по сравнению с мощью державы, территория которой раскинулась на большей части известного мира. Осознание этого пробудило и укрепило их характер, определило их роль и судьбу. Это было началом всех дальнейших великих дел и славных подвигов».

Конечно, гордыня Персидской империи Ахеменидов не могла быть повержена после единственного поражения, даже такого значительного. Этого провала было недостаточно для того, чтобы заставить персов отказаться от планов строительства мировой империи. (Дарий I отправил морскую экспедицию, обследовавшую все юго-восточное побережье Европы вплоть до залива Таранто в Южной Италии – на протяжении 3 тыс. километров. – Ред.) Через десять лет империя сделала еще одну, даже более опасную попытку вторжения в Европу (Дарий I планировал сделать это в 486 г. до н. э., и все было готово, но внезапно умер. Последовавшая борьба за власть дала грекам возможность подготовиться. – Ред.). И снова получила отпор со стороны греков с еще большими потерями. Более крупные сражения между греками и персами, в которых участвовали еще более сильные армии и флоты, чем при Марафоне, произошли при мысе Артемисий (480 г. до н. э.), Саламине (480 г. до н. э.), Платеях (479 г. до н. э.), Микале (479 г. до н. э.), Эвримедонте (467 г. до н. э.). Но какими бы важными ни были эти битвы, какими бы многочисленными ни были противоборствующие армии, они не могут сравниться по своему значению с Марафоном. В них не было нового исторического импульса. Они не поворачивали вспять колесо Фортуны. В них просто подтвердилась тенденция, сложившаяся после Марафонского сражения. День битвы при Марафоне явился самым важным в истории взаимоотношений двух народов. Он навеки развеял миф о непобедимости персов, который до этого парализовал волю людей. Он способствовал рождению в сердцах греков той силы духа, что помогла им отбросить войска Ксеркса, а позже вела их за Ксенофонтом (командир в 401–400 гг. до н. э. похода (1 год и 3 месяца, около 4000 км) 10 тыс. греков, позже историк. – Ред.), Агесилаем (442–358 г. до н. э., спартанский царь в 399–358 гг. до н. э., в 396 г. до н. э. высадился в Малой Азии, в 395 г. до н. э. одержал крупную победу у Сард, но вскоре был отозван из-за войны Спарты с другими греческими полисами. – Ред.) и Александром (Македонским. – Ред.) в великих сражениях азиатских кампаний. Марафон позволил сберечь для человечества сокровища культуры Афин, способствовал росту институтов демократии, всех либеральных ценностей западного мира. (Очень скоро «институты демократии» и «либеральные ценности» будут наголову разгромлены при Херонее (338 г. до н. э.) монархической Македонией. Филипп II Македонский, твердо управляя Македонией с 500 тыс. населения, одолел вечно грызущиеся греческие полисы (численность населения Греции до 3–4 млн) и заставил работать на общее дело. – Ред.) Постепенно за много веков на основе этого было взращено то, что представляет собой великие принципы европейской цивилизации.

Примечания по поводу некоторых обстоятельств сражения при Марафоне

Геродот ничего подробно не сказал об участии персидской конницы в битве, хотя он и упоминал, что Гиппий рекомендовал высадку в районе Марафона, поскольку равнина была удобной для действий кавалерии. В жизнеописании Мильтиада, которое, как считается, принадлежит перу Корнелия Непоса, но которое автор все же не считает авторитетным источником, говорится, что для защиты флангов от действий неприятельской кавалерии Мильтиад использовал засеки из поваленных деревьев. Пока греческие войска находились на возвышенности, необходимости в таких мерах не было.

Однако, какой бы многочисленной кавалерией ни располагал Датис в день Марафонской битвы, ее незначительное участие в битве было бы объяснимым, если предположить, что атака греческих гоплитов была неожиданной и достаточно быстрой.

Уордсуорт отмечает, что в то время года, когда произошло сражение, болотистая местность по обе стороны равнины обычно не успевает высохнуть. Это тоже могло заставить персидских полководцев отказаться от применения кавалерии на флангах. Это же позволило греческой тяжеловооруженной пехоте развернуть строй практически по всей ширине местности и не дать расстроить свои ряды. В случае, если персы решились бросить в бой кавалерию, их всадники могли быть опрокинуты (что и произошло на флангах. – Ред.). При этом лошади персов при отступлении топтали собственную пехоту.

Опыт боев, как древних времен, так и современности, показывает, что оказывающая организованное и решительное сопротивление пехота, как правило, успешно противостоит натиску даже многочисленной и хорошо подготовленной массы кавалерии. Например, Цезарю в сражении при Фарсале в 48 г. до н. э. хватило шести резервных когорт для отражения атаки кавалерии Помпея, которая перед этим опрокинула кавалерию Цезаря.

Марафонское сражение, скорее всего, началось около полудня и окончилось ближе к вечеру. Если бы оно длилось целый день, Геродот, скорее всего, упомянул бы об этом. То, что сражение завершилось до наступления вечера, подтверждают уже процитированные автором строки из «Веспы», на которую также обращает внимание и сэр Эдвард Булвер Литтон. Тот факт, что персидские лучники вели обстрел греческой пехоты через головы своих товарищей, подтверждают цитаты из Аристофана.

Краткий обзор событий, произошедших между битвой при Марафоне (490 г. до н. э.) и разгромом Афин при Сиракузах (413 г. до н. э.)

490—487 г. до н. э. Вся Азия по приказу царя Дария I готовится к новому походу против Греции (иранцы собрали огромный флот, 1200 кораблей, и большое войско). Фемистокл убеждает афинян всем вместе отказаться от доходов серебряных рудников, потратив эти деньги на укрепление военного флота.

487 г. до н. э. Египет поднимает восстание против персидского владычества. В результате поход против Греции откладывается.

486 г. до н. э. Умирает Дарий I. Царем Персидской империи становится его сын Ксеркс.

484 г. до н. э. Персидская империя возвращает себе Египет.

480 г. до н. э. Ксеркс вторгается в Грецию. В районе мыса Артемисий с переменным успехом идут столкновения между персидским и греческим флотами. Гибель трехсот спартанцев при Фермопилах (всего греки потеряли здесь 4 тыс. из 5 тыс., иранцы до 20 тыс. – Ред.). Афиняне садятся на корабли и оставляют Аттику. Великая морская победа греков при Саламине. Ксеркс возвращается в Азию, оставив часть армии под командованием Мардония для продолжения войны против греков.

479 г. до н. э. Гибель Мардония и его армии, практически уничтоженной греками в сражении при Платеях. Греки наносят поражение иранскому флоту у мыса Микале в Малой Азии (479 г. до н. э.). Иранцы теряют все свои завоевания в Европе и многие колонии на побережье Азии.

478 г. до н. э. Большинством греческих морских государств лидером морского союза греческих городов на о. Делос (Дилос) выбираются Афины, а не Спарта.

467 г. до н. э. (по другим источникам, в 469 или 466 г. до н. э.). Победа Кимона над персами при Эвримедонте.

464 г. до н. э. Восстание илотов против Спарты. Третья Мессенская война.

464 г. до н. э. Новое восстание в Египте против Персии. Афиняне направляют в помощь египтянам мощную экспедицию. После нескольких успешных боев экспедиция уничтожена. Египет сдается. Война продолжалась шесть лет.

457 г. до н. э. Войны в Греции между Афинами и некоторыми городами Пелопоннесского союза. Афины ведут войну с полным напряжением сил. Существует древняя запись, которая до сих пор хранится в Лувре, где характеризуется энергичная деятельность Афин в кризисной ситуации. Афинам, как и современной Англии, удается одновременно одерживать победы во внешних войнах и отражать вторжения врагов дома. В тот период (речь идет о 457 г. до н. э.) афинский флот в составе 200 триер предпринял смелую, хотя и безуспешную экспедицию в Египет. Вооруженный отряд высадился с кораблей на берег и выиграл бой. Затем воины снова погрузились на корабль и отправились в верховья Нила, где настойчиво вели осаду персидского гарнизона в Мемфисе. Поскольку обычно экипаж греческой триеры насчитывал до 200 человек (170 гребцов (в верхнем ряду 62, в двух нижних по 54 гребца), кроме того, матросы, управлявшие парусами, и десантный отряд гоплитов. Всего до 200. – Ред.), можно предположить, что в рейде в Египет приняли участие примерно 40 тыс. человек. Одновременно Афинам удавалось держать свои эскадры у побережья Финикии и Кипра и иметь флот для защиты собственных берегов, благодаря чему афиняне разбили своих врагов из Пелопоннесского союза, захватив остров Эгина (456 г. до н. э.). Следует иметь в виду, что на каждой афинской триере было до 200 человек (экипаж и десант). Отсюда видно, какие большие силы теперь могло позволить себе содержать это небольшое государство в Греции. Упорство в достижении цели афиняне сочетали со смелостью и предприимчивостью. До тех пор пока зарубежные экспедиции не закончатся успехом или провалом, афиняне не отзывали оттуда ни одного солдата. Например, когда коринфяне направили свою армию против афинского гарнизона в Мегарах, из Эгины не было отозвано ни одного корабля, в то время как старики и юноши, оставшиеся защищать город, сражались с врагом и выиграли. Об этом событии говорится в надписи на мемориальной доске в память погибших, которую воздвигла эректиан, одна из десяти афинских фил. Из этого следует, как отметил Тирлуолл, что «афиняне сознавали все величие своего подвига», что небольшое сообщество граждан античного мира донесло до нас в своих записях «с выразительной простотой, что помнит о своих согражданах, павших в Египте, Финикии, Халии, Мегарах в тот год».

455 г. до н. э. Между Афинами и Спартой заключено перемирие сроком на 5 лет (ценой отказа от союза с Аргосом, который после этого должен был заключить мирный договор со Спартой сроком на 30 лет).

440 г. до н. э. Жители острова Самос бросают вызов владычеству Афин. Остров завоевывает полную независимость. Перикл становится единоличным лидером в городском совете Афин.

431 г. до н. э. Начало великой Пелопоннесской войны. Спарта становится во главе почти всех государств Пелопоннеса. В союзе с беотийцами и некоторыми городами вне континентальной Греции она пытается свергнуть гегемонию Афин и восстановить независимость греческих городов-государств, попавших в подчинение Афинам. В начале войны армии Пелопоннесского союза неоднократно вторгаются в Аттику и опустошают ее территорию, однако сами Афины остаются неприступными, а их флот сохраняет господство на море.

430 г. до н. э. В Афинах начинается эпидемия, гибнет большое количество населения.

425 г. до н. э. Афины получают большое преимущество над Спартой после боев на острове Сфактерия и завоевания Ситеры. В то же время они терпят поражение в Беотии, а спартанский полководец Брасид организует экспедицию на побережье Фракии, где завоевывает многочисленные колонии Афин.

421 г. до н. э. Между Афинами и Спартой номинально заключено перемирие на тридцать лет. Однако на самом деле продолжаются боевые действия на побережье Фракии и на других территориях.

415 г. до н. э. Афиняне направляют экспедицию для завоевания Сицилии.