Вы здесь

Великая сталинская империя. Империя «на костях». Власть ужаса и террора (Ю. М. Фролов, 2014)

Империя «на костях». Власть ужаса и террора

В разгар насильственной коллективизации в армии усилились «крестьянские настроения, сочувствие к подневольным селянам», и в связи с этим был в ОГПУ издан приказ о «вычистке среди комсостава троцкистских и «уклонистских» элементов», то малообразованные, но изворотливые чекисты типа Ягоды восприняли это как сигнал к деланию карьеры. По документам, имевшимся в архиве Ворошилова, за 1920е и первую половину 1930-х годов из армии были уволены 5 тысяч оппозиционеров. Когда же настало время подавлять среди солдат, младших и средних командиров сочувствие к своим братьям-крестьянам, то тут чекисты и вовсе засучили рукава в стремлении выявить побольше врагов.

Постепенно фальсификация дел ради завышения «разоблачительных показателей» и, следовательно, ради получения наград и должностей становилась нормой действий.

Только с 1 ноября 1929 года по 31 октября 1930 из РККА, пользуясь терминологией особых отделов, «было изъято» 4473 военных кадрового состава и 5600 человек переменного. Когда дело касалось бывших царских офицеров, то тут не ограничивались простым увольнением: их почти всех вскоре арестовали. В конце 1930 года начались аресты среди старых спецов Военной академии имени Фрунзе. По фальсифицированным делам о «заговорах бывшей белогвардейщины» были осуждены более 3 тысяч командиров РККА.

Размаху репрессий в армии способствовало то, что особисты не подчинялись командирам и комиссарам своих соединений, где они служили. Это позволяло им развивать агентурно-осведомительскую работу втайне от комсостава. И таким образом под угрозой сексотов находились старшие командиры, на которых зачастую писались доносы из зависти и стремления занять их должности.

В конце 1933 года у особистов произошел «прокол», вызвавший скандал не только в верхах ОГПУ, но и в ЦК ВКП(б). Дело касалось старшего летчика Вахромеева, которого 5 декабря 1933 года вызвали в особый отдел 209-й авиабригады на Дальнем Востоке и, предъявив ему компромат, заключавшийся в том, что он скрыл свое социальное происхождение (отец Вахромеева был полицейским чиновником, расстрелянным партизанами в гражданскую войну), завербовали его без всякой конкретной цели – «на будущее». Через некоторое время в ходе очередной партчистки особисты бригады по неосмотрительности, забыв о вербовке, предали гласности сведения об отце Вахромеева. Тот, не теряя времени и не дожидаясь расправы над собой, в состоянии отчаяния от подобного предательства особистов 11 марта 1934 года улетел на самолете за границу. И там в отместку рассказал прессе и спецслужбе все, что знал о своей авиабригаде и вообще об авиационных силах СССР на Дальнем Востоке.

Вопрос о случившемся обсудили в ЦК. В результате факты неправильного исполнения осведомителей обобщили, и 7 июля 1934 года появился приказ наркомата обороны, в котором осуждались случаи грубого нарушения указаний ОГПУ о вдумчивом и четком «отношении по обслуживанию армии». Отмечалось, «что каждое неправильное применение столь острого оружия, каким является агентурно-осведомительская работа в армии, каждая непродуманность и ошибка в оперативном использовании имевшихся данных неизбежно приносит политический вред, зачастую непоправимый».

Решением ЦК ВКП(б) был определен новый порядок вызова и допроса военнослужащих особыми отделами. На основании этого решения в приказе ОГПУ, в частности, предписывалось: «Категорически запретить впредь особым отделам ОГПУ вызывать и допрашивать командиров и красноармейцев без ведома и согласования с командиром части». Но о вербовке сексотов без осведомления высших командиров ничего не говорилось. И эта порочная практика продолжала процветать в армии, что было крайне выгодно руководству ОГПУ, знавшему, что Сталин подозревает наличие в войсках и во флоте разветвленного «контрреволюционного, антиправительственного заговора».

Перед сексотами по сути определилась провокаторская задача – «ставить перед наблюдаемыми антипартийные и антисоветские вопросы, чтобы таким путем вылавливать врагов». Ветеран Вооруженных Сил полковник В. Красильников в 1985 году рассказал журналистам самый что ни на есть реальный житейский анекдот на эту тему. В танковой части, где он служил в 1937 году, один командир за короткое время на основе задаваемых ему провокационных вопросов выявил в части трех сексотов.

Обдумав ситуацию, этот командир, ответив на вопросы в соответствии с генеральной линией партии, сам настрочил на стукачей три омерзительных доноса, при этом использовав как истину их провокационные вопросы. Двоих из сексотов вскоре арестовали. Судьба их неизвестна. Но предугадать ее можно. Доносы на уличенных в доносительстве – это тоже своего рода борьба против репрессий и клеветы, хотя и не очень чистоплотным методом. Но тогда некоторые взятые на заметку ОГПУ командиры и гражданские лица отваживались бить пособников террора их же оружием и тем самым подчеркивали свою полную лояльность режиму, хотя бы на время отводили от себя угрозу ареста.

Карательные органы наращивали темпы разоблачения «врагов» в частях, и за 1934 год количество осужденных только из комсостава достигло тысячи человек, Это вызвало тревогу у Ворошилова, но не за судьбу командиров, а за свой престиж и престиж ведомства. Если в войсках столько врагов, то он, Ворошилов, как нарком в скором времени вызовет неудовольствие у Сталина. Тогда Ворошилов выдвинул мнение, что «подобные результаты свидетельствуют прежде всего о слабо поставленной воспитательной работе, но также и о бездушном, формальном отношении некоторых высших и старых начальников к решению вопроса о мерах воздействия на провинившегося командира». Последняя фраза наркома была связана с тем, что все чаще за вредительство в армии особисты стали выдавать простые служебные промахи и ошибки младших и средних командиров. Ворошилов заявил, что при постоянном наблюдении и тесной связи с подчиненными «не может и не должно быть этих сотен трибунальных дел». Тут может показаться, что нарком действительно встал на защиту военных от необоснованных репрессий. Но под напором воли и власти Сталина и его рьяных сторонников Ворошилов вскоре отступил и больше не пытался как-то ограничить беспредел особистов в войсковых карательных операциях.

…Очередная репрессивная волна прокатилась в войсках в связи с убийством С. М. Кирова. Только с 1 декабря 1934 года по 20 января 1935 года (за полтора месяца!) «за открытое проявление контрреволюционных настроений в связи с убийством г. Кирова» органами госбезопасности были арестованы 43 военнослужащих. Из Военно-политической академии уволен 151 человек, многие из которых вскоре были арестованы. Ворошилов тогда последний раз предпринял попытку противодействия массовым репрессиям и издал приказ (3 февраля 1935 года) о повышении ответственности высших и старших начальников за соблюдение революционной законности в частях. В пункте «а» приказа значилось: «предание суду начальствующего состава от командира взвода и выше может быть произведено только с моего разрешения, а в мое отсутствие с разрешения моего первого заместителя». Но этот приказ лишь на краткий период погасил волну репрессий. К 1937 году в армии осталось ничтожно малое количество офицеров из числа «бывших». К началу войны и с ними было покончено. Так царские военспецы, надеясь на справедливость Советской власти, верно отслужили ей и были за это «вознаграждены следователями НКВД», – горько иронизировал один из «бывших золотопогонников», на старости лет оказавшийся в колымском лагере (свидетельство писателя Варлама Шаламова).

В сентябре 1935 года в РККА были введены персональные звания. Коснулось это новшество и НКВД. Теперь чекисты полевых органов носили форму и знаки различия военно-политического состава РККА. При этом знаки различия у особистов устанавливались на две ступени выше, чем у политработников аналогичного звания. Тем самым подчеркивалось особое, привилегированное положение НКВД в войсках и государстве в целом.

И на основе этого многолетнего существования «государства НКВД» внутри государства СССР было совершено самое страшное преступление против Вооруженных Сил – фабрикация десятков тысяч лживых, клеветнических дел против ни в чем неповинных командиров и личного состава. Эта мысль абсолютно подтверждается обобщенной справкой Комитета партийного контроля при ЦК КПСС, документами КГБ СССР, Прокуратуры СССР и Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. «Дело о так называемой антисоветской троцкистской военной организации в Красной Армии» показывает тоталитарную, диктаторски-репрессивную роль тогдашнего руководства партии, государства и всего аппарата ОГПУ – НКВД.

…Первые показания о существовании военно-троцкистской организации были выбиты у подследственных летом 1936 года при подготовке процесса «параллельного троцкистского центра». Тогда НКВД руководил Г. Г. Ягода. При нем были арестованы представители комсостава В. М. Примаков, В. К. Путна и другие. Однако тогда Сталин решил, что Ягода действует недостаточно энергично и в течение суток добился его замены Ежовым (об этом подробнее писалось в предыдущих главах). С «белогвардейцами» в армии Сталин покончил, на очереди были «ставленники Троцкого».

В 1936 году Ворошилов окончательно покорился воле Сталина, проводившего по своему усмотрению репрессии в рядах советского воинства. Готовясь к февральско-мартовскому пленуму 1937 года, Ворошилов пишет в конспекте выступления: «В армии к настоящему моменту, к счастью, вскрыто пока не так много врагов. Говорю «к счастью», надеясь, что в Красной Армии врагов вообще немного». Далее он уточняет, что пока арестованы всего (?!) шесть человек в «генеральских» чинах: три комкора – Путна, Примаков и Туровский, два комдива – Шмидт и Саблин и один комбриг – Зюк; кроме того, полковник Карпель и майор Кузьмичев. Нарком, зная «ненасытность» исполнителей из НКВД, уже выражает радость по случаю ареста всего трех комкоров и двух комдивов. Это радость маршала, струсившего перед диктатором Сталиным и предавшего своих командующих. В своих записях нарком отмечает: «Ни Примаков, ни Туровский пока не признали своей виновности», – и ни намека на размышление о том, могут ли вообще быть виновны люди, которых он знал. Зато нарком с обидчивостью светской дамы констатирует: «Самое большое, в чем они сознаются, что они не любили Ворошилова и Буденного, и каются, что… позволяли себе резко критиковать и Буденного и меня». А в следующей фразе сквозит скрытая обида и явное согласие признать своих критиков троцкистами и фашистскими шпионами: «…не исключено, наоборот, даже наверняка, и в рядах армии имеется еще немало невыявленных, нераскрытых японо-немецких, троцкистско-зиновьевских шпионов, диверсантов и террористов». Тут опасливая логика Ворошилова полностью противоречит записи о том, что «в Красной Армии врагов вообще немного». Судя по всему, Ворошилов был в подавленном состоянии от непредсказуемых дальнейших репрессий.

* * *

«Член семьи врага народа» – эта характеристика была смертным бичом в годы репрессий как для взрослых родственников репрессированных, так и для начавших осознавать себя детей. Большинство людей шарахалось от них. Как-то, решив в годы войны судьбу одного полковника, на которого свалили вину за провал штабом операции, Сталин поинтересовался у Берии: «А что с семьей этого трусливого негодяя?» Берия ответил, что жена полковника уже в лагере, а двое несовершеннолетних детей в детдоме. Подумав, Сталин одобрительно кивнул; «Правильно, бурьян надо вырывать с корнем». Так он не раз утверждал приговор не только семьям, но и дальним родственникам своих врагов, противников или тем, кто казался ему ненадежным.

…На XX съезде в закрытом докладе Хрущев сказал, что «…в момент расстрела Якир воскликнул: «Да здравствует партия! Да здравствует Сталин!» Когда Сталину рассказали, как вел себя перед смертью Якир, Сталин выругался в адрес Якира». Говорят, он выругался не потому, что считал Якира врагом, а потому, что терпеть не мог упрямых и непокорных его воле и воле судей, А Якир на суде был непокорным желанию судей вырвать у него покаяние и признание. Существует и такое мнение: Якир, как и другие его соратники, хотел показать, что те, кто на февральско-мартовском пленуме сопротивлялись террору, не хотели свергать вождя – «они только старались выработать антиежовскую платформу». «Да здравствует Сталин!» многие расстреливаемые кричали еще и в надежде отвести угрозу от своих семей. За день до смерти Якир об этом написал Ворошилову: «…В память многолетней в прошлом честной работы моей в Красной Армии я прошу Вас поручить посмотреть за моей семьей и помочь ей, беспомощной и ни в чем не повинной. С такой же просьбой я обратился к Н. И. Ежову. Якир, 9 июня 1937 года».

Как же помогли Ежов, Ворошилов семье «беспомощной… не повинной»? Во-первых, сам Ворошилов на этом письме пометил: «Сомневаюсь в честности бесчестного человека вообще. К. Ворошилов, 10 июня 1937 года». Почему же «бесчестный человек вообще» в прежние годы не нанес коварного удара партии и армии, не совершил масштабного вредительства с большим уроном для Красной Армии? Ведь это было в силах такого облеченного армейской властью человека, как Якир. Этот вопрос после расправы (и до!) над Якиром не стоял. Стоял вопрос, как вообще расправиться с семьями могучих некогда командармов, изолировать их от общества, чтобы вытравить память о них.

Жена Якира, его верный помощник в течение 20 лет, была вместе с сыном Петром тут же сослана в Астрахань. Там она встретилась с семьями Тухачевского, Уборевича, Гамарника и других расстрелянных полководцев. Ежовским палачам показалось этого мало, и в начале сентября жену Якира арестовали. Несколько позже ее расстреляли вместе с братом Якира, с женой другого брата, сыном жены этого другого брата и другими родственниками (см. «Казахстанскую правду», 15 октября 1963 года).

Практически родня Якира была вырублена под корень. Так свирепо и немилосердно мстили своим противникам только в средневековых халифатах, в Древнем императорском Китае, В Европе даже в те далекие времена казни всей родни противника были редкостью, невзирая на жестокие нравы. Тут Сталин превзошел даже бессердечных инквизиторов. Неужели родня Якира, как и сотни тысяч других расстрелянных, была так опасна для могущественного коммунистического вождя, находившегося за высокими стенами Кремля под неусыпной охраной? На этот вопрос должны отвечать не историки, а психиатры и психоаналитики, изучающие садистские приказы диктаторов XX века – века прогресса и развития цивилизации.

На этом мщение расстрелянному (уже поверженному!) Якиру не прекратилось. Его двоюродная сестра (добрались и до двоюродных!) в 1938 году получила 10 лет заключения. Четырнадцатилетний сын Петр провел много лет в лагерях и тюрьмах! Непонятно, в чем же была вина 14-летнего мальчишки, и так надорванного горем? Примечателен факт биографии Петра Якира: на XX съезде Хрущев рассказывал, как во время его поездки в Казахстан судьба случайно столкнула его с Петром. «Он спрашивал меня о своем отце. А что я ему мог ответить?» – сказал Хрущев, придавая последней фразе безысходность и давая понять, что и он в те годы был подневольным человеком. А ведь именно Хрущев повинен в репрессиях против военных на Украине, он подписывал списки по аресту! И именно Хрущев – чему были свидетели! – после казни Якира говорил о нем как о «выродке, намеревавшемся открыть дорогу немецким фашистам». Эта правда о хитроватом, расчетливом «разоблачителе культа личности» стала известна после его отстранения от власти.


Сталинские репрессии. Художник Игорь Обросов


Как уже упоминалось, жена Уборевича поначалу была сослана в Астрахань вместе. с 13-летней дочерью. 5 сентября ее арестовали. Она передала дочери фотографию, и больше они не виделись. Через 19 лет, в 1956 году дочь узнала, что ее мать умерла в 1941 году. Дочь Уборевича после ареста матери отдали в детприемник, где она встретилась с дочерьми других расстрелянных полководцев – со Светланой Тухачевской, Ветой Гамарник, Славой Фельдман.

Не менее жуткая судьба, чем у родни Якира, постигла и родственников Тухачевского. Двенадцатилетняя дочь маршала пыталась повеситься, когда дети на улице стали оскорблять ее из-за отца. По версии писателя Льва Никулина, имевшего доступ к некоторым материалам НКВД, «по личному приказанию Сталина были физически уничтожены мать маршала Тухачевского, его сестра Софья, его братья Александр и Николай. Три сестры были высланы в лагеря; дочь, когда достигла совершеннолетия, тоже была выслана».

Жену маршала – Нину Евгеньевну – тоже убили. Ежов не забыл и о двух бывших женах некогда любвеобильного маршала: эти две жены вместе с супругой Фельдмана были отправлены в спецлаготделения для членов семей «врагов народа» в Потьме. Жены Гамарника и Корка были расстреляны.

Из всей многочисленной семьи Тухачевского выжили дочь и три сестры. Они присутствовали в январе 1963 года в Военной академии имени Фрунзе на вечере, посвященном памяти расстрелянного маршала.

…А в скольких семьях офицеров среднего комсостава после репрессий и приклеивания ярлыков ЧСВН осталось по одному-два человека? – этой статистикой пока никто не занимался…