Век распутства. Глава 8. Тайна Оленьего парка (Ги Бретон)

В одно прекрасное утро 1749 года в рабочий кабинет короля с докладом вошел морской министр Морепас. Понимая, какую опасность для государства представляют чрезмерные траты мадам Помпадур, он решил доказать Людовику XV, к чему может привести потакание капризам его любовницы.

– Ваше Величество, флоту не хватает денег. У нас почти нет кораблей, снаряжение обветшало, а в портах – запустение. У меня сжимается сердце, когда я вижу, что воздвигают театры и танцевальные залы, когда необходимо выделить средства для строительства новых кораблей в столь сложное и опасное время.

Этот намек на любимые развлечения мадам Помпадур несколько смутил короля, но он ничего не сказал в ответ. Ободренный молчанием Людовика XV, Морепас хотел было продолжать свой доклад, когда внезапно в кабинет ворвалась разгневанная маркиза, которая, как обычно, подслушивала за дверью.

– Господин Морепас, – сухо сказала мадам Помпадур, – вы докучаете королю пустой болтовней. Считайте аудиенцию законченной, прощайте! – и указала ему на дверь.

Униженный в присутствии короля, министр вышел, а Людовик XV даже не сделал попытки удержать его.

В очередной раз мадам Помпадур одержала победу над своими недоброжелателями, действуя напролом и без всяких ухищрений. Несколько дней спустя, когда министр вновь находился с докладом у короля, она повела себя с такой же бесцеремонностью и бестактностью, потребовав отмены королевского указа об аресте одного дворянина:

– Он из числа наших друзей. Я хочу, чтобы его освободили.

И, повернувшись к Морепасу, приказала ему немедленно освободить заключенного.

– Необходим указ Его Величества! – ответил министр и в замешательстве посмотрел на Людовика XV.

– Делайте, что хочет мадам! – ответил сухо монарх.

Удрученный тем, что эта женщина полностью подчинила короля своей воле, Морепас потерял всякую осторожность. На следующий день, садясь за обеденный стол, фаворитка обнаружила под салфеткой листок бумаги с четверостишием, на первый взгляд совсем безобидного содержания:

Мадам Помпадур побледнела и чуть было не заплакала. Эпиграмма намекала на тщательно скрываемую болезнь фаворитки, поразившую ее, по словам Генриха Карре, «непосредственно в самый источник благополучия». Действительно, вот уже несколько месяцев, как она страдала грибковым заболеванием, причинявшим ей немало неудобств.

Догадываясь о том, что эпиграмма – дело рук Морепаса, она тут же направилась к королю и потребовала строго наказать министра. Морепас был давним другом короля. И естественно, король не горел желанием вмешиваться в это дело. Поэтому и неудивителен ответ Людовика XV, заявившего, что ему предоставлено недостаточно улик, доказывающих вину министра.

Мадам Помпадур, решив не сдаваться, прибегла к грубой лжи и заявила, что Морепас пытался ее отравить.

Это обвинение казалось таким нелепым, что Людовик XV наотрез отказался верить ему. Маркиза, однако, не успокоилась. Все последующие дни она демонстративно съедала блюдо только после того, как его отведывали другие приглашенные на обед. А в пятницу ее поведение вызвало недовольство даже самого короля. Не отличаясь чрезмерной набожностью, маркиза не соблюдала никаких постов. И когда ей принесли на обед специально приготовленное блюдо из жирного мяса, она воскликнула:

– Только не сегодня. Блюда, приготовленные специально для меня, обязательно отравлены.

И разрыдалась.

Заметно раздраженный этой глупой сценой, Людовик ушел к себе, лишь слегка кивнув маркизе на прощание.

Такая непредвиденная реакция короля смутила мадам Помпадур, и она решила изменить тактику и помириться с Морепасом. Однажды утром, войдя в кабинет министра в сопровождении своей приятельницы, она сразу же приступила к делу:

– Теперь про меня больше не скажут, что я вызываю министров к себе. Как видите, я не считаю ниже своего достоинства прийти сама.

Морепас приподнялся из-за стола.

– Когда же вы сможете доложить, кто сочиняет эти гнусные песенки, распеваемые бродяга ми на улицах города?

– Если я и узнаю, мадам, – ответил министр, – то доложу только королю.

– Вы совсем не считаетесь с любовницами короля.

Министр поклонился:

– Я всегда проявлял к ним должное уважение, мадам, какого бы они ни были происхождения⁶³.

Маркиза пришла к министру вовсе не для того, чтобы выслушивать оскорбления. И она вышла, громко хлопнув дверью.

Тем же вечером, на приеме у супруги маршала Вайара, кто-то из фрейлин королевы шутя поздравил Морепаса с нанесенным ему визитом.

– Визитом кого? Мадам Помпадур? – пере спросил министр. – Да, это принесет ей несчастье. Я только что вспомнил, что ко мне заходила мадам Майли за два дня до того, как ее сменила мадам Шатору. А что касается последней, то всем известно, что именно я ее отравил. Я им всем приношу несчастье⁶⁴.

Эту шутку слышали все приглашенные, и вскоре о ней доложили самой фаворитке. Ей на этот раз удалось убедить короля, что министр все-таки хотел от нее избавиться.

На этот раз Людовик XV не на шутку разволновался. Он вышел из-за стола и закрылся в комнате с маркизой, а через полчаса министр д’Аржансон получил записку, которую должен был немедленно вручить Морепасу.

Это был указ об отставке.

«Я не нуждаюсь более в Ваших услугах. После вручения Сен-Флорентену прошения об отставке немедленно отправляйтесь в Бурок. Вы не должны ни с кем там встречаться, кроме Ваших родственников. Я избавляю Вас от необходимости отвечать на это письмо».

Редко об опале сообщалось в столь жесткой манере. Убитый горем Морепас покинул Версаль. Сочиненное им четверостишие о слишком злопамятной маркизе стоило ему двадцати пяти лет ссылки.

Избавившись от своего заклятого врага, мадам Помпадур могла вздохнуть с облегчением. Она еще раз доказала всему королевству свое могущество. Однако ожесточенная борьба с морским министром не прошла для нее бесследно. Волнения, бессонные ночи, бесконечные заботы преждевременно состарили маркизу. Ее красота поблекла. Неутомимые сочинители, подхватившие выпавшее перо из рук Морепаса, повсюду распевали уже новые, еще более оскорбительные для маркизы стихи:

Прочитав их, Людовик XV ничего не сказал, так как уже и сам заметил, что маркиза увядала прямо на глазах. Впрочем, с некоторых пор фаворитка была лишь близким другом короля, а не любовницей. Врачам так и не удалось излечить болезнь Жанны-Антуанетты. И они запретили любовнице короля «выполнять свои обязанности».

И вот уже несколько месяцев, как государь стал находить забвение с разными девицами, отдавая предпочтение девственницам, которых ему тайком поставляли приближенные.

Узнав о новом увлечении короля и понимая всю серьезность нависшей над ней угрозы, маркиза, тем не менее, решила не уступать Людовика XV, чего бы ей это ни стоило. И надумала взять на себя поставку королю любовниц.

В это время в Париже появился человек, пришедший, хотя и невольно, на помощь маркизе в осуществлении почетной миссии. Этим человеком оказался молодой итальянец двадцати пяти лет, посвятивший всю свою жизнь обольщению молодых девиц.

И звали этого молодца Казанова⁶⁵.

Однажды он случайно познакомился с восхитительной молоденькой девушкой. Послушаем, однако, рассказ самого Казановы:

«Однажды я был на ярмарке в Сен-Лоране вместе с моим другом Пату. Вдруг у него появилось желание поужинать с одной фламандской актрисой по имени Морфи, и он попросил составить ему компанию. Хотя девушка была не в моем вкусе, я не смог отказать другу. После ужина с красавицей он решил продолжить вечер за более приятным занятием. Что же касается меня, то мне совсем не хотелось в одиночестве возвращаться домой, и я спросил у подруги Пату, нет ли у нее какого-нибудь дивана, где бы я смог дождаться утра.

На мой вопрос поспешила ответить сестра актрисы – маленькая тринадцатилетняя замарашка, предложив уступить мне свою постель всего за одно экю. Я согласился. И она привела меня в маленькую комнатку, вся обстановка которой состояла из соломенного тюфяка, брошенного на четыре деревянные доски.

– И это, крошка, ты называешь постелью?

– У меня нет другой, господин.

– Ну, она мне не подходит. И ты не получишь обещанного экю.

– Вы бы хотели раздеться?

– Конечно!

– Еще чего! У нас нет простыней.

– А разве ты спишь в одежде?

– Конечно нет!

– Тогда ложись, как обычно, и я тебе дам обещанный экю.

– Почему?

– Я хочу посмотреть, как ты спишь.

– И вы мне ничего не сделаете?

– Обещаю.

И она улеглась на убогий тюфяк, накрывшись дырявым покрывалом. Когда она сбросила свои лохмотья, я тут же забыл про нищенскую обстановку – передо мною предстало само совершенство. И мне захотелось увидеть ее обнаженной с головы до ног. Рассмеявшись, она не только согласилась, но и охотно принимала все позы, в которых я хотел ее увидеть. Без устали я любовался прекрасным юным, но уже созревшим телом. Затем у меня возникло желание насладиться прелестями девушки, попросив ее помыться. Она тут же запросила шесть франков, чтобы выполнить мою просьбу».

Умывшись, маленькая плутовка легла в постель, где ее уже ждал Казанова.

«Она была согласна на все, – продолжал Казанова, – кроме одного, но я особенно не настаивал. Предупредив, что не позволит мне “это” сделать, так как, по словам ее сестры, “это” стоит не менее пяти луидоров. Я ответил, что мы поторгуемся в следующий раз, а сейчас оставим все как есть. Успокоившись, она предоставила все остальное в мое полное распоряжение. И я убедился, что она хотя из молодых и ранних, но очень способных учениц»⁶⁶.

Эту юную, но уже опытную в вопросах любви особу звали Луизон Морфи. Через несколько дней Казанова настолько влюбился в девушку, что заказал ее портрет у немецкого художника Буше, изобразившего ее полуобнаженной полулежа на животе. Казанова писал, что «талантливый художник с большим вкусом и так реалистично написал нижнюю часть ее тела, что, казалось, на свете нет ничего более прекрасного».

В один из дней 1753 года, когда художник был приглашен в Версаль, он показал копию своего полотна одному придворному. А господин Сен-Кентен оказался именно тем человеком, в обязанности которого входило заниматься подбором молоденьких девочек для ночных утех короля. Увидев портрет, он решил, что такая красивая девочка наверняка понравится государю. И поспешил к Людовику XV показать картину. Король был ослеплен красотой Луизон. Уже на следующий день по приказу короля девочка, вымытая и причесанная сестрой, получившая в свою очередь тысячу экю, оказалась в маленьком павильоне Версаля. Как писал Казанова в своих мемуарах, король посадил девочку на колени и, убедившись после недолгих предварительных ласк, что фрукт еще не был до него сорван, поцеловал Луизон. А та, не переставая улыбаться, безотрывно смотрела на короля.

– Почему ты улыбаешься? – спросил Людовик XV.

– Вы как две капли воды похожи на портрет с монеты в шесть франков.

Наивность девочки искренне позабавила короля.

Тем же вечером Луизон поселилась в небольшом павильоне, расположенном недалеко от дворца. А государь, не теряя времени, приступил со сладострастным трепетом к ее воспитанию.

О небольшом павильоне, где поселилась Луизон, ходило много слухов. Особенно во времена революции.

Речь шла о небезызвестном Оленьем парке.

Вот уже более двух столетий, как о нем рассказывают множество небылиц. Большинство историков едины во мнении, что здесь было организовано нечто подобное гарему, где Людовик XV предавался чудовищному разврату, что нашло отражение в названии парка. Лавалле, например, описывал этот заповедник как «огромный парк, где посреди тенистых зарослей, цветущих лужаек то тут, то там были разбросаны небольшие павильоны, в которых содержались пугливые лани, преследуемые похотливым монархом».

На самом деле Оленьим парком звался один из кварталов Версаля, построенный во времена Людовика XIV на месте заповедника, где при его отце, Людовике XIII, обитали дикие животные.

Вот что, впрочем, писал Ж.-А. Леруа, который в 1864 году был хранителем Версальской библиотеки и вел самостоятельные исследования по истории этого квартала.

«Когда Людовик XIII купил сеньорат Версаль, он решил возвести здесь небольшой замок, чтобы иметь возможность выезжать на отдых и среди лесов предаваться своему любимому увлечению – охоте. Он не забыл распорядиться устроить заповедник по выращиванию диких животных для охоты поблизости от замка. Для этого он приказал выбрать в лесу большую поляну, огородить ее высоким частоколом и собрать там оленей, ланей и других диких животных, а неподалеку построить несколько домиков для егерей. С тех пор это место стало называться Оленьим парком».

Легенда, связанная с этими заповедными местами, лишний раз доказывает, какую власть имеет слово. Возможно, что репутация Людовика XV была бы совсем иной, если бы Людовик XIII назвал бы свой охотничий заповедник Парком лисиц или же Парком косуль…

«Олений парк, – добавляет Ж.-А. Леруа, – занял все пространство между улицами Сатори, Россиньоль и Сен-Мартен⁶⁸. Вначале он располагался за городской чертой, а Старый Версаль и новый город объединились в приход собора Парижской Богоматери».

Несколько лет спустя, в 1694 году, ввиду резкого увеличения городского населения, Людовик XIV решил пожертвовать территорией Оленьего парка для строительства новых домов. Он приказал снести ограду, выкорчевать деревья, разрушить постройки, выровнять землю и раздать ее под строительство особняков королевских подданных, живущих во дворце. Но при Людовике XIV на этой обширной территории было построено всего несколько домов. После его смерти Версаль в течение нескольких лет оставался незаселенным. За это время не было построено ни одного здания. Но когда Людовик XV решил перебраться в Версаль со всем своим двором, квартал стал быстро заселяться. Число жителей, которых в год смерти Людовика XIV насчитывалось всего-навсего около двадцати четырех тысяч, за последние пятнадцать лет увеличилось почти вдвое. Дома строились по всему кварталу Оленьего парка, а жителей стало настолько много, что возникла острая необходимость разделить бывший приход на две равные части и создать новый приход, который в настоящее время называется Сен-Луи⁶⁹.

Именно здесь всякий уважающий себя вельможа имел дом, где мог провести в свое удовольствие вечер с любовницей за хорошим ужином. И не удивительно, что в 1753 году, когда Людовик XV искал скромный уголок, где бы мог одновременно изменять и Марии Лещинской и мадам Помпадур, его выбор пал на этот квартал, где словно были созданы все условия для тайных встреч любовников.

При посредничестве судебного исполнителя Балле он купил у некоего горожанина по имени Жан-Мишель небольшой дом, который располагался там, где теперь стоит строение № 4 по улице Сен-Мийерик.

Здесь он и поселил Луизон Морфи «вместе с некоей дамой, которая должна была побеспокоиться об ее охране и обеспечении всем необходимым». Девушка прожила в этом доме около двух лет.

В один из вечеров 1756 года, считая, что отныне ей все дозволено, по наущению супруги маршала д’Эстрада, люто ненавидевшей мадам Помпадур, Луизон наивно спросила короля:

– А как поживает старая кокетка? Людовик XV от возмущения даже привстал с кресла. Он никогда не позволял, чтобы о маркизе отзывались без должного уважения.

– Кто посоветовал вам задать такой вопрос? – спросил он.

Увидев, как разгневался король, Луизон расплакалась и назвала имя мадам д’Эстрад.

Три дня спустя по приказу короля мадам д’Эстрад была выслана в свое родовое поместье, а мадемуазель Морфи, несмотря на то что подарила королю дочь, навсегда была изгнана из Оленьего парка.

Луизон сменила ее двадцатилетняя сестра Брижитта, так как, по словам д’Аржансона «королю нравилось брать в любовницы одну сестру, а затем другую».

После нее в маленьком домике поселилась некая девица по имени Роберта, затем девица Фуке, на смену которой пришла девица Эно.

В дальнейшем Людовик XV уже не мог довольствоваться одной любовницей. Хотя авторы памфлетов, сочиненных во времена революции, и давали слишком большую волю своей фантазии, тем не менее достоверно известно, что он выплачивал некоторым родителям определенные суммы за совсем юных девочек, едва достигших возраста половой зрелости (так как он боялся, по словам своего камердинера Лебеля, заразиться неизлечимой болезнью), и создал себе нечто вроде «питомника» молоденьких девочек.

Как только полицейские короля замечали на улицах красивых девочек в возрасте от девяти до двенадцати лет, их забирали у матерей за некоторое вознаграждение и препровождали в Версаль, где за их воспитанием следил сам Людовик XV, проводивший с юными созданиями долгие часы. Больше всего король любил их раздевать, умывать, затягивать в корсет. Людовик XV считал своей первейшей обязанностью заботиться об их нравственном воспитании. Он обучал их чтению, письму и особенно молитвам. Более того, после первого приобщения девочки к земным радостям он обязательно становился с ней на колени и воздавал молитву Богу⁷⁰, что говорило о его добром сердце.

Эти девочки-подростки не проживали в одном доме. Он приобрел в Оленьем парке еще несколько домов. Достоверно известно, что ему принадлежали строения, расположенные раньше на месте дома № 78 по улице Анжу, дом № 14 по улице Сен-Луи, а также дом № 3, находившийся на авеню Сен-Клу… О других его владениях сведения до нас не дошли.

Один из этих небольших домиков, названный Эрмитажем, принадлежал мадам Помпадур, занявшейся, как мы уже знаем, поставкой девушек для короля, пытаясь тем самым сохранить при нем свое привилегированное положение.

Возможно, именно там произошло событие, о котором вспоминает мадам Оссе в своих мемуарах. Послушаем, однако, доверенное лицо мадам Помпадур:

– Однажды мадам (речь идет о маркизе) вызвала меня в свой рабочий кабинет.

– Необходимо, – сказала она, – чтобы вы пожили несколько дней в доме на авеню Сен-Клу. Там сейчас находится молодая беременная женщина.

Мадам Оссе пообещала позаботиться о девице, «ожидавшей королевского приплода», как в этот момент мадам Помпадур вдруг с нежностью заговорила о Людовике XV:

– Я хочу только одного, чтобы его сердце принадлежало мне, а всем этим малышкам ни когда не удастся отнять его у меня. Но если бы его попыталась завоевать какая-либо придворная красавица или богатая горожанка, то я бы потеряла покой.

Я спросила маркизу, знает ли молодая особа, кто отец ее ребенка.

– Скорее всего нет, – сказала она мне, – но мне кажется, что король проникся к ней особой симпатией и мог открыть себя. В подобных случаях мы говорим девицам, что их любовник – знатный польский дворянин, родственник королевы, и потому проживает во дворце.

По ее словам, к такой выдумке пришлось прибегнуть из-за голубой ленты, которую носил король⁷¹.

Как видите, пресловутый гарем в Оленьем парке разбросан в разных кварталах Версаля и занимал всего несколько домов, в каждом из которых проживала одна или две красивые девушки.

Некоторые историки допускают еще одну ошибку, утверждая, что содержание любовниц в Оленьем парке явилось одной из основных причин разорения королевской казны. Вот что, например, писал по этому поводу Лакретель, поверив словам революционно настроенных сочинителей памфлетов: «Текущие расходы Оленьего парка оплачивались наличными. Поэтому трудно назвать точную цифру. Но без преувеличения можно утверждать, что они стоили не одну сотню миллионов. А по некоторым расходным книгам, затраты достигали миллиарда».

В действительности, и это сейчас доказано, содержание этих домиков вместе с их обитательницами за шестнадцать лет обошлось государству всего лишь в несколько сотен тысяч ливров.

Сущий пустяк по сравнению с тридцатью шестью миллионами, потерянными Францией за восемнадцатилетнее пребывание у власти мадам Помпадур.

Лишний раз подтверждается известная истина о том, что множество юных любовниц обходится значительно дешевле, чем одна, но знатная дама…