Первая перемена
О 1905 годе
Мы шли,
сжимая
знамя,
от подлостей
устав.
Мы шли.
Иконы
с нами.
С молитвою
уста.
Мы шли,
еще
не зная:
Великое
ZERO
Шагало
вместе
с нами,
Нас за руку
вело.
Они
в шинелях
серых
шеренгой
у
дворца,
Присягой
через
сердце
застёгнуты
сердца,
Сжимают
трех-
линейки,
в Японской
проиграв,
И укротят
навеки
наш
своенравный
нрав.
Невинная
кровинка
еще
не пролилась,
Лишь только
по
Ходынке
ОНА
с косой
прошлась.
Сегодня
день
отсчета!
Начало
новых
вех.
Тебе,
с косой,
работа
на весь
кровавый
век!
Мы с верой
в Бога,
в царство
шли
к Зимнему
дворцу,
Просить
царя.
Богатства
сегодня
не
к лицу.
И матери,
и жены,
и дети
с нами
в ряд.
Винтовки
заряжены,
в равнении
стоят.
Солдаты
за
колонной.
За веру
и
царя.
Разъезд
казаков
конный,
нагайками
звеня.
А что же
будет
с Доном
спустя
десятки
лет?
Отсчетным
камер-
тоном
берет
ZERO
разбег.
Потом
узнаем
вместе
ГУЛАГ и
Соловки,
И про
расстрел
на месте,
и «сотню»
у
реки.
ZERO
уже
решило
начало
тех
начал!
Оно
уже
открыло
беды
кровавый
бал…
Переяславль. Плещеево озеро. Синий камень
Ой вы Кубрь и Нерль, ой ты Ёгобыж!
Вы ручьи ничьи из лесов текли!
Ой ты бог Перун, ой ты Даждь бог!
Принесли валун и в траве легли.
Тот валун велик, голубиный цвет.
Прямо к озеру привалился он.
Берендей-народ любовался век
И ночной порой танцевал с огнем.
Ой ты Клещин град, ой ты озеро!
Ты плесни волной на сырой валун!
Долгорукий князь, ты могуч зело,
Перенес тот град на болотный луг.
И Великий Спас белокаменный,
Вознеся окрест, ново имя дал:
ПереЯславль град, вспоминаемый,
В честь того, кто в бою славу переял.
И лежит валун в поле брошенный,
Не идет к нему никакой народ.
Не поют ему, не ухожен он,
И зарос травой уж который год.
И решил тот князь закопать валун.
Кинуть прямо в грязь, чтоб на век уснул.
Чтобы в памяти не слыхать о нем,
Чтобы дети детей не нашли и днем.
И лежит валун под сырой землей,
И зовет валун родники земли.
Увидать ему вновь Луну весной,
Услыхать волну помогли.
И прошли года, и десяток лет.
Не видал никто, как случилось вдруг:
На верху холма, словно лунный свет,
Возлежит валун, ни следа вокруг.
И пошли к нему люди с просьбами.
Приходил к нему Александр князь.
На челе принес мысли гроздьями:
Как бы Русь спасти, ей не дать пропасть.
Светлый терем князь на горе держал,
Воевать ходил шведа в Новгород,
А придя домой, к валуну бежал:
Думать думушку за родной народ.
Вот прошли года, и Великий Петр,
Призадумавшись, на валун присел.
Как бы флот создать и вести вперёд,
Чтоб во всех морях русский голос пел.
Он позвал с ТотьмЫ и с Архангельска,
С топором придти лучших плотников.
И срубили флот только за зиму.
Парусов весной, как в толпе платков.
А века прошли. Михаил залез
На валун, на верх. Он дерзнул сполна:
Как бы танк создать, чтоб в окопы лез,
И врагов громил, если вдруг война.
А теперь тот танк – в городском саду.
И малыш к нему со всех ног бежит.
Защитил тот танк матерей, страну,
Хоть создатель сам и немного жил.
Кто теперь взойдет на велик валун?
И какую он думу вздумает?
За родной народ да за всю страну
Синий камень тот призывает…
Вяльцевой Анастасии
Из заезженной пластинки
прозвучит твое лицо.
Этот вечер. И ботинки.
И замерзшее крыльцо.
В шеллаке застывший голос.
Тишиной незримый лоск.
Серо-черный скорый поезд.
Рыжеватый цвет волос.
Бархатистый звук ложится
белым снегом на лицо.
Спится, снится, мнится – близко
издалёка письмецо.
Черканёт по складкам диска
затуплённая игла.
Эта давняя записка,
того голоса игра,
Неожиданно грудного,
с мягким вздрагиванием век.
Близко-близкого, родного.
Теплотой манящий смех.
Незнакомая певица,
будоражащая кровь —
Настя Вяльцева, девица.
(Деда тайная любовь!)
1914
Эх, шинелька моя скатка за плечами.
Эх, солдатики-братья, воевать, так с вами.
Трёхлинеечкой в руке оземь обопремся.
Ну а штык, когда в окоп вражеский ворвемся.
Нам не мамку вспоминать под разрыв шрапнелей.
Доведется погибать, так ведь за Рассею.
Что ж ты ойкнул милок, чай, кажись, достало.
Поддержал бы, да помог, но, прости, не стану.
Нынче густо покладут нас в широком поле.
Добежать бы, там редут, там и драка с боем,
За Рассею, за царя, да за что не знаем.
Целовали ведь не зря полковое знамя,
Поп не зря ведь отслужил нам вчера молебен,
А полковник-командир он России верен.
Что-то вспомнилось «вчера». А теперь атака,
Нынче нам кричать «Ура!» Будет, будет драка…
Поезд 813 на станции Ярославль Главный
«Штабной вагон»… табличка эта
В окне вагона номер три
Мелькнула, брызнула приветом,
багряной памятью зари…
Да. Было. Лето. Поезд. Главный.
Платформы. Пушки. Ярославль.
Ориентиры – храмов главы.
Жара. Стрельба по площадям.
И врут, что «город сдан без боя»,
Держал полковник восемь дней!
Сожжен был город. И конвои —
К расстрелам. Сотнями. Людей…
Забыто, пройдено. На пленке
Не снят сгоревший Ярославль.
Соборной памятью, на Стрелке,
Белогвардейских православ…
Храм Казанской иконы
В отдаленном селенье на высоком холме
Стоит храм разоренный – воин, павший в огне.
Нет крестов, главы смяты и крапива окрест.
Четверик, как распятый. С ним кладбищенский крест.
Колокольня без шпиля. Крыши все сожжены.
Лик Георгия содран с обожженной стены.
Богородицы очи со стены алтаря
Молча просят помочь ей, душу храма храня.
Пресвятая Богородице, спаси
Нас. Покаяние смиренное прими.
Святой Георгий, от врагов защити
И разящую десницу отведи.
На кладбище у церкви не осталось могил.
Люди словно ослепли, словно свет им не мил.
По могилам дорога. Деревянный сортир.
Вы спросите у Бога: «Как же он допустил,
Чтобы в храме Господнем, где престол в алтаре,
Пекарь бегал в исподнем у печи при луне?
Чтобы там, где обычно оглашенным стоять,
Грохотали машины, веру двигали вспять?»
Пресвятая Богородице, спаси
Нас. Покаяние смиренное прими.
Святой Георгий, от врагов защити
И разящую десницу отведи.
Ой вы пращуры-деды, что в могилах лежат:
Позабыты заветы. Колос веры не сжат.
Вы своими трудами возвели этот храм.
Внуки совесть продали. У них в идолах – Хам.
Запустили им беса в православный удел.
Разорил все, повеса, в церкви той. Беспредел!
Ободрал он все фрески и икон не сберег,
Запалил занавески и до камня все сжег!
Пресвятая Богородице, спаси
Нас. Покаяние смиренное прими.
Святой Георгий, от врагов защити
И разящую десницу отведи.
В храме том ветер свищет. Ночью бесы гудят.
То ль прохожего ищут, то ли с пьяным чудят?
Богородицы очи лишь видны иногда.
Может, кто-то поможет возвратиться сюда?
Сколь бы сильным он ни был – одному не поднять!
Лишь с молитвою в небо с архиереем стоять
Братьям здесь монастырским, чтобы снова окрест
Засиял бы над храмом позолоченный крест!
Пресвятая Богородице, спаси
Нас. Покаяние смиренное прими.
Святой Георгий, от врагов защити
И разящую десницу отведи.
Предавшие трижды
Предавшие трижды просят тебя:
Дать им твою помощь.
Что же ты скажешь им так же любя?
Найдешь ты ещё мощь?
Под правым ребром та же боль от копья,
Вернёшься ли в их мир?
Предавшие трижды просят тебя —
Двадцать веков их кумир.
Серебряной мысли тугая волна —
Ты ими ведь был судим.
Помянутый телом и кровью до дна,
Поможешь ли ты им?
Исстёган бичом и придавлен крестом,
По крови своей в пыли,
Ползешь, прикрываясь терновым венцом.
Рядом кричат: помоги!
Предавшие трижды приветствуют (лжа).
Мессия, веди нас вперед.
Тридцать серебряных делят, дрожа,
Кому из них что упадет.
Преданный трижды, растоптанный в прах,
Память свою береги.
Каждый из них получает свой страх.
Спасенье – в твоей любви.
Преданный трижды ты видишь везде,
Ты можешь понять вперёд,
Дети детей твоих даже в суде —
Это ведь твой народ.
Предавшие трижды ревут из огня:
Мы сами себя палим!
Может быть, всадники, в шпоры звеня,
Закончат последний Рим?