Я приступаю к мозговедческому лечению юного принца дома Вейньет, страдающего несомненным маниакальным расстройством, – Дарта Вейньета. Что же делаю я? Я уверяю его, что, закрыв глаза, он увидит картины или вспомнит мысли, о которых он и должен мне рассказать. В его воспоминаниях образно всплывает последнее впечатление до его прихода ко мне. Он играл с герцогом Лютером в «избиение крестьян» и видит теперь перед собою их побитые скорбные лица. Потом видит вдруг кинжал – он принадлежит его отцу. Затем на доске появляется сначала серп, а за ним и коса; он видит старого крестьянина, который косит траву на лужайке перед их отдаленной усадьбой. Через несколько дней мне удалось разъяснить последовательность этих образов. Возбужденное состояние его объясняется неблагоприятными семейными условиями: жестокостью и вспыльчивостью отца, жившего не в ладах с женщинами и не знавшего никаких педагогических средств, кроме угроз; развод отца с доброй и ласковой матерью; вторая женитьба отца, который в один прекрасный день привел в дом молодую жену, «новую маму». Через несколько дней после этого и проявилась болезнь принца. В прозрачные намеки превратила эти образы подавленная злоба по отношению к отцу. Материалом послужили воспоминания из белирианской мифологии. Серпом Зевес кастрировал отца, коса и старик изображают Хроноса, могучего титана, который пожрал своих детей и которому так не по-сыновнему отомстил Зевес. Женитьба отца послужила для мальчика поводом обратить на него те упреки и угрозы, которые он слышал от него (игра в «избиение крестьян»; вещи, которых делать не следует; кинжал, которым можно убить). Здесь в сознание проникают давно оттесненные воспоминания и их оставшиеся бессознательными слезы: они проскальзывают по обходным путям под маской мнимо бессмысленных образов. Одержимый маниакальной жаждой власти и убийств тех, кто кажется ему «отъявленными мерзавцами», юный принц Дарт Вейньет считает себя абсолютно нормальным, а между тем личность его глубоко искажена. Я бы сказал, что он намного опаснее своих братьев, страдающих всего лишь различными степенями некоторых нервных расстройств…
ГЛАВА ВТОРАЯ
В ней много говорится об отъявленных мерзавцах, а также вспоминается прекрасная пора детства и не слишком прекрасная пора преступной юности
Пока я летел в пропасть, перед моим мысленным взором в одно мгновение пронеслась вся моя жизнь. Говорят, так бывает, когда находишься на краю гибели. Мысли твои вдруг растягиваются, словно какая-нибудь приторная восточная сладость – и прошлое предстает зримым и ясным настолько, будто ты проживаешь всю жизнь заново. Взлеты и падения, неблаговидные поступки, великие свершения. Ты ощущаешь стыд и гордость, тебя обуревает необыкновенное возбуждение и убаюкивает стремительно надвигающийся вечный покой.
Я вспомнил детство. Шумные королевские пиры, где придворные и гости двора, перепиваясь, валились под стол. Суровые наставления отца, его бешеный хохот и неуемную ярость. Ласку и любовь так рано ушедшей из жизни матери.
Ее совершенный образ всегда напоминает мне о том, что женщина – создание почти идеальное. Если бы некоторые дамы впоследствии не дали мне понять, что в женщине имеется великое множество изъянов и Создатель, наверное, пребывал в глубоком творческом кризисе, когда создавал женщину именно такой, наверное, я и по сию пору был бы очарован этими во многом парадоксальными и непростыми существами.
Единственным недостатком моей матери, по словам тех, кому выпало счастье знать ее при жизни, была ее крайняя нетерпимость к людям, совершающим недостойные поступки. Раз она, например, ударила герцога Бевиньи бронзовым подносом только за то, что во время трапезы он вытирал жирные ладони о край шелковой скатерти. Если подумать, ну что такого страшного – немного запачкал королевскую собственность, но моя мать просто не могла вынести подобного поведения, потому что была особой самых благородных кровей и утонченного воспитания. Поднос этот с запечатленным на нем профилем герцога, поговаривают, стал его личной реликвией и хранится по сей день в Вейгарде…
Отрочество. Дни, проведенные в душных учебных классах, бесконечные тренировки («истинное фехтовальное мастерство дается только тому, кто трудится до изнеможения», – говаривал Габриэль Савиньи), озорные выходки и праздные шатания по столице Центрального королевства – Мэндому.
Иногда я сбегал с занятий только для того, чтобы с компанией простых по крови бездельников – моих приятелей – отправиться за северный торговый тракт. Там мы, сидя на бревнах на заброшенной лесопилке, играли в карты и кости, рассказывали смешные истории и планировали набеги на окрестные сады и огороды. А потом, в ожидании наступления вечера, отправлялись на центральный рынок – таскать у торговцев семечки и соленые огурцы.
Развлечения наши были весьма далеки от совершенства. Порой мне даже бывает стыдно, когда я вспоминаю, что мы вытворяли. Озорничали иногда довольно жестоко, доводя мирных граждан Мэндома до исступления.
Например, били стекла в богатых домах, а мозаичные витражи были в те времена очень и очень дороги. Впрочем, и сейчас они тоже не дешевы. Цветные стекляшки были нужны нам, чтобы смотреть через них на мир (в красном, синем и зеленом цвете он выглядел куда интереснее), да еще играть в расшибалочку. Я почти все время выигрывал, и в конце концов у меня набралось столько цветных стеклышек, что при желании ими можно было остеклить весь фамильный замок. Я же предпочел раздарить их ребятам помладше, благодарности их не было предела.
Еще мы швырялись камнями в мойщиков стекол. Беднягам было сложно удержаться на верхотуре под целым градом тяжелых снарядов. Выронив ведро и тряпку, они шлепались на мостовую, сопровождаемые нашим радостным смехом.
Мы регулярно клали свежий навоз на пороги домов, где жили самые суровые столичные граждане. Ох и отчаянно они ругались, наступив рано поутру начищенным до блеска сапогом в благоухающую кучу.
У нас были собственные маскарадные костюмы, составленные по большей части из украденного белья, которое ничего не подозревавшие хозяйки развешивали сушиться на солнышке. Мои приятели любили щеголять в цветастых трусах поверх штанов, дамских панталонах и розовых нижних юбках с узорными рюшками.
Частенько мы устраивали сражения, бились на деревянных мечах и палках, воображая себя настоящими воинами. Я неизменно верховодил. Уже тогда я получал регулярные уроки фехтовального мастерства у Габриэля Савиньи и мог одержать победу над любым из сверстников. Я вел своих приятелей в бой, и мы всегда разбивали врага – плохо организованных и не обученных владению оружием мальчишек с соседней улицы.
Раз у них, правда, тоже объявился лидер – крепкий паренек с красным угреватым лицом. Благодаря его командованию они атаковали нас несколько раз вполне успешно. Но в его жилах не текла королевская кровь – он был сыном старьевщика. И смелость крепыш сохранил лишь до тех пор, пока я не ткнул его однажды деревянным мечом под дых и не пригрозил, что ему не поздоровится, если он посмеет еще хотя бы раз выступить против меня. С тех пор он вел себя ниже воды, тише травы. Ну или наоборот… А потом принял верное решение и примкнул к нашему отряду.
Я ощущал, что действительно счастлив, когда неприятель бежит, а в нашей власти оказывается очередной переулок города. С моими восторженными чувствами совершенно не считались жители Мэндома – их наши игрища буквально выводили из себя, в особенности если сражение разворачивалось далеко за полночь. Вели мы себя слишком шумно и никому не давали спать. Пару раз меня даже окатили помоями. А «вояк» из моей армии таскали за уши, отвешивали им подзатыльники, давали пинки. Подобные унижения вызывали во мне жгучую ярость и желание отомстить за поруганную честь моего маленького воинства.
Отрочество мое было временем вполне беспечным, но наполненным высоким смыслом – оно олицетворяет для меня сейчас вхождение во взрослую жизнь. Именно тогда ко мне пришло осознание того, кто Я такой и как мне следует вести себя с окружающими простыми людьми.
Юность. Пора бурного веселья – светлого эля и девичьих объятий. Пожалуй, элем тогда я увлекался чрезмерно, да и красоток, побывавших в моей постели, было не сосчитать. Если уж говорить откровенно, то в постели милые крошки оказывались весьма нечасто. Зато они бывали у меня в открытом поле, в лесу за торговым трактом (на тех самых бревнах, где мы когда-то играли с приятелями в карты и кости), на лестнице одного старого дома (замок на двери был сбит, здесь давным-давно никто не жил), на многочисленных чердаках, за замковой кузницей (ах, Грета, светловолосая дочка герцогини Гадсмита, где ты сейчас?), на крыше кузницы, когда темнело, и даже в самой кузнице, если там отсутствовал кузнец – здоровенный глухонемой мужик по имени Герасим.
Кузнец умел говорить только два слова: «Поддай жару!» Люди болтали про него, что, дескать, когда-то давно Герасим утопил собачку. Я же всегда был уверен, что это неправда. Народ любит придумывать всякие истории про тех, кто вызывает у них неуютное чувство. О Герасиме же всем вокруг так и хотелось присочинить какую-нибудь байку, потому что физиономия у него была самая что ни на есть зверская.
Именно тогда, в юности, я впервые почувствовал в себе склонность к борьбе за справедливость и убийству отъявленных мерзавцев. И, надо сказать, весьма преуспел в этом важном, принципиальном для меня деле.
В общем, юность моя, так же как и отрочество, была временем в высшей степени счастливым… За многими простыми радостями, такими, как светлый эль, девичьи объятия и убийства отъявленных мерзавцев, я и сам не заметил, как произошло мое становление, укрепился мой характер и закалился дух.
Черный период жизни. Смерть отца. Я лишен наследства, изгнан Фаиром из Центрального королевства, живу прихлебателем при дворе родных братьев. Участь бедного родственника начинает меня все сильнее тяготить. Наконец, я прихожу к мысли, что подобное существование неприемлемо для принца крови, и отправляюсь искать лучшую долю…
Торговый тракт Гадсмита. Я мчусь на вороном скакуне к купеческому обозу, а позади, обнажив мечи, несутся во весь опор головорезы из моей шайки. Эх и лихое было время! Я вел себя так, словно искал смерти. А все потому, что на какое-то время утратил себя самого. Не найдя места в изменчивом мире, я, рисковал каждый день головой и тем не менее оставался в живых. Наверное, высшие силы берегли меня для великих дел, со мной была моя удача и мое предназначение, моя значимость для судьбы великой Белирии.
А вот разбойники из моей шайки почему-то, напротив, гибли толпами. Нередко после очередного набега от отряда оставалось не больше десяти человек. Правда, шайка моя вскоре пополнялась, но вечно так продолжаться не могло. Благодаря – высокой смертности среди моих людей я довольно быстро снискал дурную славу. Многие, например, считали, что я вовсе и не человек. Наверное, всему виной была моя необыкновенная удача, то, что я был практически неуязвим, чудесным образом избегая любой смертельной опасности. Ну и репутация отчаянного психа, конечно, тоже заставляла разбойников разбредаться по другим, порой менее удачливым, шайкам. Слухи обо мне были, как водится, сильно преувеличены – я ведь вовсе не ненормальный, как кто-то может подумать, я тоже испытываю страх и прочие простые человеческие эмоции… Я – человек, хоть и обладаю нечеловеческой силой воли и умением решать любые вопросы.
Стерпор. Борьба за власть. Кровопролитная война. Победа. Я – король. Мне принадлежат обширные земли от самой Кривии до Северного Мерквия…
И вот уже я – жалкий калека, узник Нижних Пределов. Вырвался на свободу лишь затем, чтобы погибнуть, рухнуть в пропасть по воле гадкого, тупого карлика…
Я вспомнил, как Габриэль Савиньи принес мне взамен деревянного меча настоящий, булатной стали. Мой первый меч, выкованный Герасимом за пару часов, был лишен украшений вроде гравировки или изящных вензелей, но мне он показался самым красивым оружием на свете. На глазах у меня выступили слезы. Я смотрел на стальной клинок, на обмотанную бечевкой рукоять и не мог вымолвить ни слова – мои уста сковал восторг – это был поистине божественный дар.
– Носи оружие с честью, – сказал Габриэль Савиньи, – ты мой лучший ученик, Дарт. Я знаю, что ты будешь использовать его всегда только для правых дел.
– О да! – Я благодарно кивнул и положил руку на плечо учителя. – Ты можешь быть в этом уверен.
Я уже давно был с Габриэлем Савиньи в дружеских отношениях. Нас сблизило увлечение метательными топорами. И хотя я все больше внимания уделял мечу и все меньше топорам, время от времени мы с ним соревновались, кидая топоры в державших деревянные щиты слуг. Мне надоедало швырять топоры довольно скоро – все же это занятие на любителя. А вот Габриэль Савиньи так любил топоры, что порой впадал в настоящее исступление. Он кидал и кидал их до тех пор, пока от щита не оставались одни обломки, а державший его слуга не падал от ужаса в обморок. Или делал вид, что упал, в надежде остаться в живых.
Мое заверение, что я намерен использовать пожалованный мне меч только для правых дел, вовсе не было пустыми словами: я давно уже подумывал о том, что как только стану обладателем настоящего меча, то немедленно совершу целый ряд благороднейших поступков.
И совершил…
Покинув фамильный замок, я отправился в жилую часть города, чтобы вступить в поединок возмездия с первым отъявленным мерзавцем на моем длинном жизненном пути. Этот злодей по профессии был шорником, он занимался разведением собак, кормил и поил их, приучая к себе, растил, в общем, строил из себя добродушного дядюшку – покровителя братьев наших меньших. А потом сдирал с бедных собачонок шкуры, шил сапоги и по весьма недешевой цене продавал состоятельным гражданам Мэндома. Наживался на страданиях несчастных животных.
Не представляю, какой паршивой у человека должна быть душа, чтобы он был способен на такое.
Я поднялся по ступеням и громко постучал в дверь дома, где жил этот отъявленный мерзавец. За дверью царила тишина. Потом отозвались собаки – судя по приглушенному лаю, он держал их в подполе. Я стоял на пороге и раскачивался на каблуках, ожидая, когда негодяй наконец соизволит меня принять. Время шло, а он все не появлялся. Я постучал повторно, чувствуя, что теряю терпение. Я даже несколько раз дернул серьгу. Тогда этот жест только начинал входить у меня в привычку. Наконец за дверью послышалось кряхтенье, заскрипела лестница.
– Кого там черти принесли? – проворчал шорник и громко зевнул.
– Это потомственный принц дома Вейньет! – выкрикнул я. – Мое имя – Дарт! Открывай, морда!
Суровое обращение отъявленного мерзавца совсем не смутило, наверное, он привык к тому, что высокопоставленные господа, общаясь с ним, ругаются последними словами. Да и как еще можно обращаться с человеком, ремесло которого – живодер.
Дверь распахнулась, на лице шорника сияла счастливая улыбка – он почему-то решил, что я хочу приобрести сапоги, скроенные из шкур невинно убиенных животных. Выражение моего лица его тоже не удивило. Наверное, именно так, с отвращением, на него смотрели многие богатые клиенты.
– Юный принц, – продолжая скалиться, сказал шорник, – какой сюрприз! Для вас – лучший товар. Приготовлен только на той неделе. – Он заговорщицки подмигнул мне. – Желаете посмотреть прямо сейчас?
Я решил не тянуть кота за хвост и сразу же приступить к делу. Вынув меч из-за спины, где я его прятал – опасался, что шорник в дверную щель разглядит мое новенькое блестящее оружие и не захочет ко мне выйти, – я сказал:
– Буду краток. Ты недостоин того, чтобы жить. И я пришел убить тебя.
– Чего?! – растерялся негодяй. Наверное, раньше ему не приходилось сталкиваться с подобной откровенностью. – Я вас не понял. – Он шумно сглотнул слюну.
– Я пришел, чтобы убить тебя, – повторил я, подергивая серьгу, – но, если ты предпочитаешь провести поединок по всем правилам, что ж, я готов.
– По-поединок… – От страха он стал заикаться, лицо его пошло пятнами.
Росту шорник был под два метра, широкоплечий и очень плотного телосложения, но смелостью он явно не отличался. Увидев, что отъявленный мерзавец впал в состояние почти священного ужаса и вместо того, чтобы взяться за оружие, только хлопает глазами, я сильно разочаровался. В самом деле, убивать безоружного подлеца, трясущегося от страха, словно руки у запойного пьяницы рано поутру, совсем непочетно. Другое дело, – насадить на острый клинок яростного противника во время длительного, кровопролитного поединка.
– На колени, собака, – рявкнул я, расстроенный до глубины души его недостойным поведением.
Как видите, даже в весьма юном возрасте я был решителен и грозен. С отъявленными мерзавцами я никогда не церемонился.
Обозвав его собакой, я, видимо, затронул дремавшую в его душе струнку маленькой, загнанной в самой дальний уголок совести. Шорник внезапно весь обмяк, упал на пол и, обхватив мои колени, зарыдал в голос. Он лил слезы и каялся, каялся и клялся, что «никогда больше так не будет», «чес-с-сно слово, не будет», и что великолепный милорд может забрать все его сапоги и носить их… Подобное предложение вызвало у меня возмущение, я топнул ногой и случайно отдавил шорнику пальцы. И вообще, вскрикнув от боли, каялся несчастный, он будет лучшим другом всем бездомным собакам Мэндома., станет кормить их и, что главное, поить. Он будет поить их каждый божий день, с утра и до позднего вечера. Пока он жив, ни одна собачка в столице Белирии не узнает, что такое жажда…
– Мамой клянусь, – выкрикнул мерзавец и ударил себя в грудь.
– Ты бы еще чертовой бабушкой поклялся! – проворчал я, развернулся и пошел прочь. Под нос я бормотал проклятия – все прошло совсем не так, как мне представлялось.
Я не сомневался, что через пару дней шорник и думать забудет о своих обещаниях и примется за старое, но оказалось – я напугал его так сильно, что на протяжении очень долгого времени он действительно выполнял все то, что наобещал мне в пылу раскаяния. Еще пару лет в Мэндоме можно было наблюдать сильно поддатых собак. Некоторые ночами выли на луну, мешая горожанам заснуть, другие впадали в ярость и кидались на прохожих, иные просто спали, издавая громкий храп и довольное ворчание – наверное, во сне им являлись сахарные косточки. Мэндом даже прозвали «городом пьяных псов». Кое-кто считал, что столицу Белирии так окрестили из-за королевских стражников – их народ давным-давно нарек псами. Что и говорить, стражи действительно любили пропустить по стаканчику, даже будучи на службе, да и гавкали на всех почем зря… Но я – то точно знал: к тому, что Мэндом нарекли «городом пьяных псов», королевская стража не причастна – просто на улицах шляется великое множество нетрезвых собак. Куда ни пойдешь – непременно наткнешься на пару шатающихся красноглазых шавок. Многие собачонки на столичных улицах и гавкать толком не могли, только громко и часто икали.
Напуганный мною до безумия шорник бродил по городу с огромным бочонком браги и поил из него бродячих животных. На нищих, с вожделением тянущих к нему ладошки, он яростно шикал и грозился передать их в руки королевской стражи, если они будут мешать ему «выполнять высшее предназначение».
Подобное положение вещей, конечно, было совсем не тем, чего я добивался. Я-то полагал, что отъявленный мерзавец не исправится никогда, что он будет тихонько лежать, сложив на груди пухлые ручищи под наглухо заколоченной крышкой гроба, под слоем сырой землицы, и не обидит больше ни одной собачонки, но вышло все, как видите, совсем иначе.
По крайней мере, шорник перестал терзать собак, кроя из их шкурок сапоги. Перешел на кошек. Ну а кошек я и сам, признаться, недолюбливаю…
Следующий визит возмездия я нанес известному во всей Белирии и даже за ее пределами дельцу Цвейгу Мегану. Отъявленный мерзавец был богат, как покойный король Георг, и отличался абсолютным отсутствием совести. Он жил за городом, где отстроил себе неимоверных размеров поместье. Собственно, и не поместье даже, а целый замок с широкой оборонительной линией укреплений, тремя рвами и несколькими постами наемной стражи между ними.
Меган отличался от простых, хороших людей тем, что время от времени отлавливал в Мэндоме и его окрестностях молоденьких девушек, отвозил к себе в замок и там творил с ними всяческие бесчинства. Королю Бенедикту развлечения Мегана, разумеется, совсем не нравились, но благосостояние королевства во многом зависело от этого маленького, прыткого человечка, сумевшего десять лет назад основать Торговую гильдию. К тому моменту как я нанес ему визит, Меган успел прибрать к рукам половину Белирии. Торговая гильдия ведала всеми импортными и экспортными делами государства, контролировала внутреннюю торговлю и собирала для королевской казны высокий налог со всех торговых сделок. Цвейгу Мегану также принадлежало тридцать алмазных рудников в окрестностях Вейгарда (вот ведь стервец!) и несметное количество шахт, где добывалась железная руда.
Уже одно только то, что делец обладает подобным богатством, делало его в моих глазах «отъявленным мерзавцем». Хорошее благосостояние, по моему нескромному мнению, к лицу особе королевской крови, но никак не зарвавшемуся безродному купчишке.
Цвейг Меган был в Белирии человеком очень влиятельным, к нему прислушивались многие, иногда он имел наглость диктовать свою волю даже королю. Это случалось, когда речь шла о каких-нибудь крупных торговых сделках, на которых король должен был лично присутствовать, чтобы продемонстрировать партнерам серьезность намерений Мегана. Иногда ради заключения сделки Бенедикту приходилось отменять запланированные дела – званый ужин, очередное пиршество, а однажды – даже охоту, что было само по себе событием необыкновенным. Однако финансовым делам Бенедикт Вейньет уделял первостепенное значение и вынужден был закрывать глаза на отвратительное поведение основателя Торговой гильдии.
– Мы пока потерпим Мегана, – по обыкновению говорил отец, выслушав очередной рассказ о бесчинствах, творимых дельцом, – пусть его, развлекается. – Тут он возвышал голос: – Но он должен знать – час расплаты придет. Если и не на земле, то на небе его настигнет возмездие! – Бенедикт указывал на потолок, лицо его становилось проникновенным и благостным. – Бог… он ведь не просто так там сидит, он все-все видит. Так что Мегану не поздоровится там, на небесах… В этом вы можете быть уверены, как и в том, что меня зовут Бенедикт Вейньет.
Если горожане начинали вяло возражать, что неплохо бы, дескать, чтобы Мегану не поздоровилось уже здесь, на земле, король начинал сердиться.
– А вы знаете, сколько Меган сделал для Белирии? – вопрошал он. – Вы хотя бы представляете себе, что вашей сытой жизнью вы обязаны не кому-нибудь, а Цвейгу Мегану? Помните ли вы, как вам жилось, когда в Белирии не было Торговой гильдии? То-то и оно! А теперь посмотрите, какая жизнь на-ча-лась!
Конечно, отец заблуждался, считая жирного паука, сосущего кровь трудового народа, благодетелем нашей великой страны.
Откровенно говоря, меня этот мерзкий, раздувшийся от сытости паучище не заинтересовал бы вовсе, если бы речь шла только о его богатстве и проделках с какими-то малознакомыми мне девицами, но в его сети однажды попалась одна из моих подружек. Вид ее после посещения злополучного замка огорчил меня до невозможности – выглядела она просто ужасно, бедняжку сильно избили, к тому же пережитый ею стресс оказался настолько сильным, что она почти разучилась говорить, а я, признаться, любил с ней поболтать о самых разных вещах…
У меня в голове не укладывается, как можно совершать подобные преступления и чувствовать себя потом вполне спокойно. «Наверное, у отъявленных мерзавцев просто-напросто нет некоторых душевных свойств, имеющихся у простых людей, – помнится, думал я, – исправить их практически невозможно, а значит, их нужно уничтожать, выпалывать, как сорняки, растущие на поле для культурных растений».
Я намеревался поговорить с Цвейгом Меганом как мужчина с мужчиной. Я рассудил, что разговор по-мужски должен раз и навсегда убедить Мегана, что так больше жить нельзя. Совсем нельзя так жить. Ну, вы меня, наверное, понимаете. Жить так нельзя!
Лошадку по кличке Спот с белым пятном на лбу я гнал во весь опор, так что очень скоро передо мной выросла темная громадина великолепного замка. Оба моста оказались опущены. То ли Цвейг Меган ожидал гостей, то ли настолько уверился в собственной безопасности, что до лихих людишек или даже диких племен ему не было никакого дела.
К слову сказать, дикие племена в Центральном королевстве объявлялись действительно крайне редко. Рубежи королевства всегда были надежно защищены, ведь для того, чтобы прийти на земли короля Бенедикта, агрессорам нужно было миновать одно из приграничных герцогств. Последний раз военный конфликт случился почти десять лет назад, когда племена куннов вторглись в Гадсмит, но благодаря мужеству и полководческому таланту герцога Мизериллы (вынужден признать, что в военной науке он весьма преуспел) куннов отбросили за границы герцогства. Что касается кошмарных варварских племен луноликих стервятников, то о них в Белирии последний раз слышали почти полвека назад. Хотя отдельные представители этого донельзя отсталого и дикого народа иногда появлялись в Центральном королевстве. Стервятники выполняли различные заказы, служа убийцами и ворами. Однажды и мне пришлось с ними столкнуться, но об этом несколько позже…
Первый пост охраны я миновал без всяких проблем – наемники Мегана попросту дрыхли. Я проскакал в нескольких шагах от них, а они так и не проснулись. Скорее всего, стражи были мертвецки пьяны. Дисциплина в охранении купчишки меня позабавила. Проникнуть в его владения оказалось даже не просто, а очень просто…
Второй пост бодрствовал, но алчные до денег наемники согласились на небольшое вознаграждение и пропустили меня дальше без всяких лишних проблем, суеты и бряцанья оружием. Я всегда говорил – жадность делает людей благоразумными, а бескорыстие лишает разума.
Третий пост находился возле моста. Два стража уныло наблюдали, как я подъезжаю. Денег у меня уже не было, поэтому мне ничего не оставалось, как действовать напрямик, с предельной откровенностью. Я спешился и пошел к стражам. Умница Спот послушно плелся сзади, даже за повод тянуть не приходилось.
– Я с визитом к Цвейгу Мегану, – заявил я.
– Кто такой? – спросил один из стражей. Наемников делец набирал из окрестных поселений, так что они могли не знать меня в лицо.
– Потомственный принц дома Вейньет, – отрекомендовался я, – приехал убить вашего хозяина.
– Убить?! – оживился страж, с которым я беседовал. – Что, прямо вот так и убить?! – Выражение лица у него стало язвительным.
– Да, – твердо сказал я, – надеюсь, вы не собираетесь мне помешать…
Тут до него наконец стало доходить, что намерения у меня самые серьезные, он растерялся и сделал шаг назад, не зная, что предпринять.
– Что здесь происходит? – К нам с важным видом подошел второй страж.
– Да вот, принц дома Вейньет, – сказал первый, – говорит, приехал убить нашего хозяина.
– Что такое?! – переполошился второй страж.
Рука его метнулась к рукоятке меча, но я оказался намного проворнее. Одно только движение – и он замер, боясь пошевелиться – клинок застыл у его горла, над самым кадыком, дернись у меня рука, от напряжения или по какой-нибудь другой причине, и он покойник. Страж прочувствовал ситуацию сполна, судорожно сглотнул слюну и поинтересовался:
– Что мы мо-жем для вас сде-лать?
– Вы что, с ума сошли?! – сдвинув брови, спросил я. – Собирались, значит, чинить препятствия королю?!
– Но ты же еще не король, – возразил тот, жизнь которого не висела сейчас на волоске. Наверное, стоя от меня в нескольких шагах, он чувствовал себя в безопасности и потому позволил себе вступить в бессодержательный диспут.
– Не слу-шайте его, ваша светлость, – проговорил первый, – он у меня денег занял. Вот и болтает что ни попадя.
– Понятно. – Я усмехнулся. – Отдавать, значит, не хочет…
– Вот будешь королем, тогда и командуй, щенок, – хмыкнул должник, думая, наверное, что сейчас я разом решу его финансовые проблемы.
Клинок мелькнул так быстро, что страж ничего не успел предпринять. Он закричал, схватился за рассеченный подбородок и отпрыгнул далеко назад. А острие уже снова было у горла его товарища. Сильно сожалея о своих опрометчивых словах, должник в ужасе пятился – демонстрация моего фехтовального мастерства сильно его впечатлила.
– Куда пошел? Стоять, – сказал я ему, – или я за твою сохранность не отвечаю. Страж остановился.
– Бросайте-ка ваши мечи в ров, – потребовал я, – или я сниму их с трупов…
Приказание было немедленно исполнено.
– Могу я надеяться, что, пока буду находиться внутри, вы не станете чинить мне никаких препятствий? – спросил я.
Оба сумрачно кивнули.
– Нет, так не пойдет. – Я покачал головой. – Больно морды у вас нерадостные, как я погляжу, давайте-ка я вас лучше свяжу. Договорились?
Возражать они не стали – проявили благоразумие.
– Веревка у вас есть? – поинтересовался я.
– Есть немного, – откликнулся один из стражей.
– Вот и прекрасно, если бы не было, за вашу жизнь я не дал бы и ломаного гроша.
Страж с порезанным подбородком метнулся к палатке и, недолго покопавшись в ее недрах, извлек на свет нечто странное.
– И это веревка? – негодующе спросил я (то, что он пытался выдать за веревку, больше всего походило на клубок гнилой шерсти). – Нет, похоже, вы совсем не цените свою жизнь. Видимо, мне все же придется вас убить.
– Ладно-ладно, – испугались стражи, – у нас и другая есть…
Я связал их по рукам и ногам отличной пеньковой веревкой – распутаться им будет не так-то просто – и проследовал в замок.
Да, охрана у Цвейга Мегана самая непрофессиональная. Должно быть, купчишка поскупился и нанял самых дешевых воинов в Белирии. Наверное, он не знал, что если ты «отъявленный мерзавец», в первую очередь тебе следует позаботиться о собственной безопасности, а потом уже вершить всякие гнусные делишки. А не то придет юный принц и оборвет твою никчемную жизнь.
Я мрачно усмехнулся – и дернул серьгу. Настроение у меня в этот день было просто убийственное.
Цвейг Меган давал очередной пир. Трапезничали почти круглые сутки. Попойка шла полным ходом. Народ хохотал, жрал и пил, хрустели кости, чавкали жирные рты. Длинные столы, стоявшие в форме буквы «Т», сплошь были заставлены разнообразными яствами. Поросята в пряном соусе, копченые окорока, трюфели, речная рыба, печень индейки, паштеты из бычьих тестикул с перепелиными яйцами, грибы, многочисленные салаты и другие разносолы.
Цвейг Меган моего появления не заметил, он сидел во главе стола, на перекрестье буквы «Т», и как раз опрокидывал в себя очередной золоченый кубок, полный вина. Зато его гости сразу обратили на меня внимание, тем более что я постарался обнаружить себя немедленно. Лица у всех собравшихся были, мягко говоря, неприятными, я опасался, что если промедлю с приветствиями, то решительности у меня поубавится.
– Я пришел, чтобы передать привет от леди Лоры! – проорал я так, что даже охрип.
Голоса заметно поутихли. Жующие головы повернулись ко мне. Делец поперхнулся вином и припечатал кубок к столу.
– От кого?! От кого?! – рявкнул Меган. – Что-то я не припомню такой… леди? – и поднялся из-за стола. – Здесь вообще много разного сброда бывает, – заявил он, – но я ни разу не слышал, чтобы тут видели хотя бы одну леди.
Народ за столом дружно загоготал. По мнению присутствующих, шутка вышла презабавной. Мне так не показалось. Должно быть, у всех мерзавцев чувство юмора весьма специфическое и схожее, а здесь мерзавцев было предостаточно. Порядочных же людей не наблюдалось вовсе. Толькомоя нескромная персона.
– Леди Лора была тут, я пришел, чтобы отомстить за ее поруганную честь.
– Чего? – спросил Меган. – Чего-чего? Я чего-то не расслышал?
Он оглушительно захохотал, его смех поддержали все вокруг. Некоторое время трапезная буквально содрогалась от хохота. Я же терпеливо ждал, когда веселье схлынет. Первым прекратил смеяться Цвейг Меган.
– Погоди-ка, – сказал он, сощурившись, – да я ведь, кажется, тебя знаю. Ты королевский сынок. Дартруг, так, кажется.
– Дарт, – поправил я его, – Дартруг – мой старший брат.
– А ты, значит, младший. Понятно, понятно. – Меган направился прямиком ко мне. Не обращая внимания на зажатый в моей руке меч, он подошел и обнял меня за плечи (делец был очень ловок в общении и гордился умением завоевать расположение любого – но не мое). – Послушай, тебя просто неправильно информировали, – вкрадчиво сказал он, – теперь я действительно припоминаю, была тут такая… леди… – Он хмыкнул. – Но она пришла сюда сама, без приглашения, и все время просила меня – еще, еще… ну, ты меня понимаешь. Ненасытная, в общем, особа…
Клинок мелькнул снизу вверх, рассекая его горло. Меган вскрикнул – получился булькающий всхлип – и рухнул на колени. Я сделал шаг назад, и купчишка ткнулся лицом в носки моих сапог.
Несколько мгновений в зале царила тишина. На всех присутствующих напал столбняк, настолько они были ошарашены случившимся. Кончина крупного дельца, основателя Торговой гильдии и человека, напрочь лишенного совести, была неожиданной и скоропостижной. Тишина продлилась недолго, вскоре началось форменное столпотворение. Охранники Мегана, по большей части наемники и убийцы, ринулись ко мне, вынимая на ходу мечи. Гости купца, в числе которых, как вскоре выяснилось, был и его двоюродный брат, не могли оставить происшедшее без внимания и решили покончить со мной.
Я оказался на столе, подпрыгнул, вцепившись в массивную люстру, и побежал, раздавая удары ногами направо и налево. Толпа ринулась за мной. Опасаясь, что сейчас меня проткнет кто-нибудь не в меру ловкий, я, не выпуская из рук меч, забрался на люстру и принялся ее раскачивать. Гости Мегана полезли на стол, чтобы достать меня. Стол не выдержал и с грохотом рухнул. Многие растянулись среди изысканных кушаний. Я успел заметить, что один из гостей ткнулся лицом в паштет, а другой пробил головой дубовую бочку и теперь буквально захлебывался вином.
Вскоре люстра раскачалась достаточно, чтобы я допрыгнул до балконных перил. Оттуда я перебрался на второй ярус. Через мгновение здесь уже было не протолкнуться. Проход второго яруса оказался очень узким, ко мне не могло подобраться больше двух человек одновременно. Бойцы атаковали меня справа и слева, а за их спинами толпились другие желающие пустить кровь отважному борцу за справедливость. Их было много, и они напирали. Мне удалось заколоть одного из бойцов. Придерживая его левой рукой, я отражал нападение второго. Но и этот занимательный бой продлился недолго. Вскоре, раненный в голову, мой противник перевернулся через перила и рухнул вниз. Я отпихнул проколотый насквозь по меньшей мере десять раз труп и снова запрыгнул на люстру. Толпа немедленно устремилась вниз по лестницам, чтобы прикончить меня там.
Я благополучно приземлился на обломки стола и побежал к дверям, ведущим к выходу из замка. Однако уже на середине зала понял, что не успеваю – слишком ретиво бежали гости Мегана, стараясь отрезать меня от пути к спасению. К счастью, нападавшие совсем позабыли про дверь, ведущую в другие помещения. Я немедленно кинулся туда. Перед дверью оказался всего один, правда, очень яростный противник. Он заревел, размахивая шестопером. Бедняга неправильно уловил направление движения моего клинка – решил, что я собираюсь предпринять правый сложный финт. Должно быть, он был обо мне преувеличенно хорошего мнения. Я не стал мудрствовать и, когда он попытался закрыться справа, заколол его прямым выпадом в грудь. Затем я врезался в двери, они распахнулись, и я помчался по коридору.
Мимо меня проносились входы в другие помещения замка Цвейга Мегана, но для того, чтобы заглядывать в них, у меня не было времени, да и желания – пусть королевские стражи разбираются, что он тут успел наворовать за долгие годы выворачивания карманов у честных граждан Центрального королевства. Я добежал до небольшого окошка в конце коридора, нырнул в него и выбрался на небольшой каменный выступ – подо мной оказался ров с острыми кольями. Я выругался про себя и заспешил по выступу, цепляясь за стену, прочь, подальше от преследователей… и так до самого угла. Здесь выступ кончался. За поворотом стена была абсолютно гладкой.
Кто и зачем построил под окном этот странный выступ? Мне в голову стали лезть всякие мистические мысли. Может, замок Цвейг Меган строил с помощью какого-нибудь колдуна-провидца. И колдун предусмотрел этот выступ специально, чтобы на нем окончил свои дни убийца владельца замка. Да нет же, этого просто не может быть!
Я обернулся, из окошка следом за мной выбрался краснолицый верзила, вооруженный тяжелым топором. Он осторожно крался по выступу, время от времени поглядывая вниз. На лбу у парня выступила испарина. Судя по виду, верзила очень боялся высоты, но желание поскорее покончить со мной было намного сильнее этого страха. Был бы он чуточку поумнее, спустился бы вниз и спокойно расстрелял меня из арбалета.
– Эй ты, – голос у него был сиплым, – ты, Дарт, как там тебя… королевский сынок… ты убил моего двоюродного брата.
– Прими мои соболезнования. – Меч я держал на изготовку, готовясь отразить его нападение. – Но мне кажется, твой брат был очень недостойным человеком. Я рад, что он больше никому не причинит боли и страданий. Порадуйся и ты вместе со мной.
– Да пошел ты! – взревел он и ринулся на меня.
Эмоции захлестывали верзилу, он забыл об осторожности, споткнулся и, взмахнув руками, полетел вниз, прямо на острые колья. Хряпе! Чавкающий, неприятный звук заставил меня поморщиться. Я поглядел вниз – двоюродный братец Цвейга Мегана так и не выпустил из руки топор, кол торчал из середины его груди. Он еще был жив, дернул головой и что-то прохрипел. Я не расслышал…
А из окна уже выбирался новый наемник с кривой алебардой.
Все ясно – решил достать меня издалека. Ну что же, его ждет жестокое разочарование. Габриэль Савиньи много внимания уделял тому, чтобы обучить меня обороняться мечом от длиннодревкового оружия.
Меня посетила мысль, что, если меня будут и дальше атаковать, я смогу постепенно забросать колья телами врагов и потом спокойно спрыгнуть вниз… Я отбросил эту идею, как далекую от воплощения в реальность. Скоро, очень скоро враги поймут, что куда проще расстреливать меня снизу, и тогда мне не поздоровится.
Я двинулся навстречу наемнику – пусть сзади у меня будет немного места на тот случай, если он окажется слишком проворным и мне придется отступить. Тут под пальцами я что-то почувствовал – странный металлический штырек. Я покрутил его, потом нажал – щелкнул хитроумный замок, и каменная стена за моей спиной вдруг вздрогнула и отвалилась. Каменный выступ оказался не бесполезной причудой и не хитроумным замыслом колдуна-провидца, а дорогой к потайному ходу.
Я немедленно развернулся, прыгнул в лаз и сделал вид, что бегу по каменным ступеням. Даже изобразил затихающий вдали радостный крик. Воин с алебардой нырнул следом за мной, получил подножку и покатился вниз, стукаясь головой обо все, что попадалось у него на пути. Ступени, стена, ступени, каменный бортик слева, ступени… Больно, наверное. Он остался лежать в самом конце крутой лестницы, алебарда валялась рядом. Перешагнув неподвижное тело, я оказался в кромешной темноте. Делать нечего, придется идти. Цепляясь за стены, я двинулся вперед.
К своему удивлению, выбрался я неподалеку от того места, где оставил лошадку. Спот собрался было радостно заржать, но я схватил его за морду и покачал головой – тихо! Он понял, ткнулся мне в щеку мокрыми губами и фыркнул…
Должно быть, Цвейг Меган предчувствовал, что обделываемые им темные делишки (не только кражи молоденьких девиц, но и многие другие) рано или поздно всплывут и, когда король придет его арестовывать, он сможет выбраться через подземный ход с мошной, набитой золотом. К счастью, я помешал осуществлению этих далеко идущих планов и отъявленному мерзавцу не удалось избежать правосудия…
Наемники Мегана не стали ничего предпринимать для моей поимки, а постарались убраться как можно дальше от Центрального королевства, полагая, что королевский сынок немедленно доложит о происшедшем отцу. Действия же Бенедикта Вейньета всегда отличались непредсказуемостью, так что на его милосердие никто и никогда не полагался. К тому же Цвейг Меган был для них всего-навсего работодателем. Покажите мне идиота, который за своего работодателя готов пожертвовать жизнью. Если только чьей-то чужой. И то вряд ли.
Я же после успешного завершения дела всерьез воодушевился, ощущая эйфорию по поводу того, что совершаю благородные поступки и избавляю мир от плохих людей. В течение месяца я покарал еще нескольких «отъявленных мерзавцев», позоривших светлое имя Белирии, и думал продолжать уничтожать «сорняки на поле для культурных растений», но тут, к своему удивлению, понял, что «отъявленных мерзавцев» в столице Центрального королевства вдруг стало совсем немного. Точнее сказать – не стало совсем. Мне они, по крайней мере, больше не встречались. Люди стали приветливы и благодушны, каждый считал своим долгом поздороваться со мной, сдернув с головы шляпу, я, разумеется, отвечал им тем же. Именно тогда я и пристрастился к приветствиям – еще одна моя вредная привычка, от которой практически невозможно избавиться. В тавернах мне стали совершенно безвозмездно наливать светлый эль, что я воспринял с искренним энтузиазмом. Меня старались задобрить, делая ценные подарки. Да что там говорить – дары сыпались на меня, как из рога изобилия, до тех пор, пока какой-то негодяй-завистник не пустил слух, что подарков я, дескать, тоже очень не люблю. Думаю, это был кто-то из моих братцев. Им очень не нравилась моя слава борца за справедливость и все возрастающая популярность в народе.
После того как прошел слух, что я не люблю подарков, люди стали меня открыто избегать. Многие считали, что я опасный ненормальный, и старались держаться от меня подальше. Впрочем, всеобщего волнения при появлении моей персоны я особенно не замечал, вращаясь в очень узком кругу приближенных. В круг этот входили только мои беспутные приятели и несколько легко доступных девиц. Утром и днем я обучался многочисленным наукам и оттачивал мастерство владения мечом, фехтуя с Габриэлем Савиньи и братьями, а вечером рекой лился светлый эль, и весь Мэндом буквально сотрясался от пирушек, закатываемых нашей не в меру буйной компанией…
Поскольку моя склонность к убийству «отъявленных мерзавцев» вскоре стала очевидной для всех без исключения граждан Центрального королевства, слухи о моих славных деяниях докатились до Бенедикта Вейньета. Отец вдруг стал мною чрезвычайно недоволен, чему я поначалу очень удивлялся, ведь многие простые граждане в Мэндоме одобряли мои действия. Впоследствии я выяснил, что, оказывается, для каждого человека существуют свои «отъявленные мерзавцы», и отвратительный тип, которого, по моему мнению, просто необходимо прикончить, оказывается для кого-то преданным слугой, полезным человеком или даже любимым братом. Моей дражайшей супруге, например, был необычайно дорог ее братец, который занимался тем, что обирал приезжих в небольшой таверне. К сожалению, я тогда еще не был знаком с Рошель и потому убил его без зазрения совести, о чем позже, узнав, кем он приходился моей возлюбленной, сожалел все то время, что шел до пансиона мадам Клико, где мне тогда приходилось квартировать. После того как с «отъявленным мерзавцем» Цвейгом Меганом произошла досадная неприятность и отцу донесли, кто отправил его на тот свет, он страшно разгневался и приказал привести меня в тронную залу.
– Дарт, – заорал он на меня, едва я переступил порог, – ты хотя бы знаешь, что натворил?! Я закрывал глаза на твои проделки, но это… это просто возмущает меня до глубины души. Да ведь…
– Знаю, – перебил я его, – отец, послушай, я уничтожил паука, который оплел своими сетями все Центральное королевство. Только подумай, кто теперь будет стоять во главе Торговой гильдии, которой владел Меган?
– В какой еще главе?! Да гильдия развалится к чертовой… – Бенедикт осекся, взгляд его некоторое время блуждал под потолком, потом король просиял. – Ты хочешь сказать, что теперь я… могу собственным повелением… сделать себя главой Торговой гильдии?
– Или хотя бы нашего казначея, – кивнул я. – В любом случае мне всегда казалось, что во главе Торговой гильдии должен стоять свой человек, который думает прежде всего о благе государства, а потом уже о своем собственном обогащении.
Отец посмотрел на меня странно, вид у него вдруг сделался торжественным.
– Ты очень далеко пойдешь, Дарт, – сказал он, – у тебя есть к этому все предпосылки. Смотри не растеряй свои таланты и сообразительность… Знаешь ли ты, например, что светлый эль сильно снижает мозговую активность?
– А я слышал, что эль, напротив, способствует умственному и физическому развитию, – заявил я.
– Кто это тебе сказал? – насторожился отец.
– Наш новый доктор, – ответил я.
– А-а, этот бездельник, – проворчал Бенедикт.
Прежнего придворного доктора я заколол, потому что он сильно донимал меня гигиеной, а с новым мы были почти что единомышленники, по крайней мере, он был охоч до азартных игр, и я регулярно вычищал его карманы, а потом ссужал его деньгами по мере надобности. Новый доктор мог подтвердить любое мое медицинское умозаключение, настолько он был мне предан. Если бы я, к примеру, объявил, что синильная кислота полезна для печени, он с важным видом кивнул бы и сообщил, что и он придерживается того же мнения.
– Не очень-то его слушай, Дарт, – сказал отец, – кажется, до него дошли слухи о том, что случилось со старым доктором, так что он к тебе относится бережнее, чем нужно.
Бенедикт захохотал и хлопнул меня по плечу. Все же отец любил меня больше других сыновей и всегда прощал мне мелкие проступки и шалости. Если бы я знал тогда, что расположение отца приведет меня к нищете и бесправию, я никогда не стал бы добиваться его любви, а, напротив, старался бы разозлить и обидеть его.
Только однажды, рассердившись на отца, я совершил против него нехороший поступок, да и то потом многократно раскаивался в содеянном. Идея, как всегда, пришла ко мне спонтанно, и я немедленно ее осуществил. Накормил перед парадом любимого королевского коня Росинанта слабительным. Торжественное шествие короля было испорчено – гордый шаг Росинанта сопровождался оглушительной канонадой, а до столпившихся на площади людей долетали зловонные ошметки фейерверка. Бедный Росинант после того злополучного парада получил обидное прозвище Пердун, а пару недель спустя Бенедикт пожаловал его герцогу Мизерилле. Багровый от ярости герцог, не нашедший в себе силы отказаться от королевского подарка, выезжал на Росинанте в городские ворота Мэндома, а в спину ему весело кричали горожане:
– Ну надо же – Пердун пердуна везет!!!
В Центральном королевстве герцога Мизериллу почему-то не жаловали. Впрочем, и в родном Гадсмите вспыльчивый нрав и невоздержанность в употреблении спиртных напитков снискали ему дурную славу…
Как я уже говорил, поединки между мною и «отъявленными мерзавцами» на некоторое время прекратились в связи с отсутствием таковых. Только не поймите меня превратно: очень многие в Мэндоме обладали множеством отвратительных греховных качеств и пристрастий, совершали подлости, относились к окружающим с презрением, проявляли жестокость и черствость. Но никто из них не заслуживал смерти, потому что не являлся в моем понимании натуральным «отъявленным мерзавцем». Все же этот почетный статус надобно заслужить. Таких людей уже не исправишь. У них на лице написано: «Я плохой, убей меня!». Да вы и сами, наверное, нередко сталкивались с подобными типами. При встрече с «отъявленным мерзавцем» у приличного человека немедленно возникает желание перейти на другую сторону дороги, чтобы, не дай бог, не столкнуться с этим ужасным человеком взглядом или чем-нибудь еще. Ведь неизвестно, чего от него ждать. Судя по виду «отъявленного мерзавца», он может запросто отвесить вам оплеуху и от всей души расхохотаться – такая черная у него душа.
Так вот, я уже был уверен, что подобных типов в Мэндоме совсем не осталось, люди с черной душой приложили все усилия к тому, чтобы исправиться, или попросту покинули город. Но вскоре выяснилось, что я ошибался. Однажды, когда я возвращался с веселой вечеринки, организованной самым запойным и веселым из моих друзей, на меня напало четверо вооруженных наемников. До сих пор я не знаю, что за «отъявленный мерзавец» их нанял. Возможно, их было даже несколько и они до поры скрывались, опасаясь моего праведного гнева, но потом, устав совершать только хорошие поступки и отчаянно тоскуя по привычному для них образу неправедной жизни, скинулись, чтобы покончить со мной.
Некоторые нападавшие были явно не из наших мест.
«Неужели специально приехали, чтобы меня убить?» – подумал я и ощутил, как сердце мое переполняет гордость.
Трое из них принадлежали к племени луноликих стервятников, лица их покрывали белила, а оружием служили серпы. Четвертый был местным, я пару раз видел его в таверне возле речной пристани. Парень был могучего телосложения и орудовал цепью.
Тяжелые звенья хлестнули меня по плечу, и я, вскрикнув, отпрыгнул. Это спасло меня от направленного в голову серпа, клинок свистнул в воздухе, не причинив мне никакого вреда. Серпы у них были крупные, острые, с черенком для обеих рук, но держались за черенок они одной рукой. Нападавшие рассыпались полукругом. Позади меня высилась стена одного из домов, деваться мне было некуда – я выхватил меч и замер, разглядывая диковинные белые рожи. Наемники, казалось, не спешили.
– Нам заплатили тридцать монет золотом и двадцать серебром за твое убийство, – сказал здоровяк, вооруженный цепью.
Я присвистнул:
– Целое состояние. Поздравляю, кажется, вы разбогатели. Могу я узнать, что вы будете делать с деньгами, когда все закончится?
– Нет, – отрезал мой собеседник, – я хотел спросить вот что: нет ли у тебя желания заплатить нам сорок золотых? Тогда мы разошлись бы по-доброму.
– Сорок золотых. – Я сделал вид, что размышляю над его предложением, потом стал загибать пальцы. – Погодите-ка, сорок, значит так, двадцать тут, десять здесь, тут еще пять… Нет, – я энергично покачал головой, – ничем не могу вам помочь.
– Речь идет о твоей жизни, – напомнил здоровяк с цепью.
– Ничего не поделаешь, – беззаботно ответил я, – я уже неоднократно бывал в нескольких шагах от смерти, и знаешь что?
– Что?
– Мне нравится это чувство!
Тут я совершил резкий выпад, парень с цепью неловко взмахнул руками, не успевая закрыться от направленного ему в горло клинка. Хрипя, бедняга повалился назад, а я вступил в поединок с луноликими стервятниками. Несмотря на дикое происхождение, техника владения серпом у них была весьма отточена. Мне удалось ранить одного и занять более выгодное положение, за спиной у меня теперь была не стена, а проулок, так что я получил возможность отступать. Я позволил им атаковать. Бросались они на меня яростно, словно цепные псы, наверное, привыкли к тому, что поединок всегда завершается быстро – одним рывком. Со мной им пришлось повозиться – двигался я проворно, легко избегал отточенных серпов, отводил выпады клинком, от ответной атаки пока воздерживался. Как я и предполагал, вскоре стервятники выдохлись, удары их стали слабыми, а движения вялыми. Я добил раненого, вонзив меч ему в бок, второму рассек живот и уже собирался покончить с третьим, когда внезапно запнулся о камень мостовой и растянулся во весь рост. В следующее мгновение лезвие серпа было возле моего горла. Стервятник ухмыльнулся во всю размалеванную рожу. «Как глупо, – подумал я, – споткнулся о камень. Вся наша жизнь состоит из таких вот досадных случайностей!» И тут в воздухе что-то свистнуло и ударило стервятника в затылок. Рука убийцы дернулась, оцарапав мне шею, из его рта хлынула кровь. Я резко отпихнул луноликого и вскочил на ноги. Вдоль улицы бежал мой брат Дартруг. В руках он сжимал арбалет, вид у него был самый разъяренный.
– Пределы побери, Дарт, – накинулся он на меня, – ты что, с ума, что ли, сошел?! Устроил тут опять настоящую бойню! Что тут происходит?!
– Хм… ты как раз вовремя. – Я потрогал царапину и поморщился, представив, что еще мгновение – и порез мог быть на пару пальцев глубже, а дышать с перерезанным горлом непросто. – Эти гады хотели меня убить!
Тут я увидел, что один из луноликих стервятников все еще жив, он полз, надеясь скрыться в тени. Дартруг тоже заметил его, он подбежал к наемнику и, несмотря на мой протестующий окрик, одним резким движением свернул ему шею.
– Ну вот, – сказал я, – и как я теперь узнаю, кто их послал?
– Ты думаешь, их кто-то послал? – удивился Дартруг. – А я подумал, что это просто грабители.
– Какие, к Нижним Пределам, грабители, посмотри повнимательнее, это же луноликие стервятники…
– Хм, действительно стервятники, – удивился Дартруг. – Что же ты раньше не сказал?
– Я же кричал, но ты меня не слушал, подбежал, да и свернул ему шею…
Тут я заметил, что на скулах Дартруга заходили желваки, а глаза сузились и посверкивают. Похоже, он снова начал выходить из себя. Я отлично знал, что его дурное настроение грозит мне многими неприятностями, поэтому поспешил добавить:
– Хотя, ты знаешь, я очень тебе благодарен, наверное, так и следовало поступить.
Не успел я это проговорить, как мир взорвался передо мной ярким фейерверком. Я затряс головой, чувствуя, что каким-то неведомым образом оказался сидящим на мостовой.
– Не шути со мной, Дарт, – прорычал Дартруг и погрозил мне пальцем, – не то я тебе еще не так врежу!
«Ну и псих мой братец, – подумал я, – совершенно не умеет себя контролировать».
– Ты совершенно прав, Дартруг, – откликнулся я, – это я во всем виноват.
– Ты что, надо мной подшучиваешь? – с подозрением спросил он.
– Да ты что, напротив, я очень тебе благодарен, ведь ты меня от смерти спас.
– Ну ладно. – Он немного успокоился. – Пошли, провожу тебя до замка, а то как бы тебя снова кто-нибудь не обидел.
Нет, я не спорю, конечно, приятно, когда тебя опекает старший брат. Жалко только – характер у него такой вспыльчивый, что никогда не знаешь, чего от него ожидать в следующую минуту, и приходится трижды подумать, прежде чем что-нибудь сказать. Подобное положение вещей сильно затрудняет общение, вы не находите?!
Дартруг был старше меня на целых десять лет. Поскольку характером он очень напоминал отца, с Бенедиктом Вейньетом они не ладили. Такое часто случается, если дети слишком похожи на родителей. Свои собственные черты, увиденные в других людях, почему-то сильно раздражают, а наш родитель терпением никогда не отличался.
То, что Дартруг спас меня от верной смерти, я, конечно, не забыл и даже решил для себя, что, когда буду захватывать власть над Белирией, его королевство заберу последним и даже постараюсь потом выделить брату какой-нибудь клочок земли на окраине империи. Хоть он и участвовал в заговоре против меня, я буду выше и благороднее. Пусть правит там, проявляя свой дурной характер, лишь бы у него не было возможности вмешиваться в дела моей Белирии…
Я поблагодарил Дартруга за спасение, будучи уверен, что вовсе не мой невыдержанный братец спас меня от смерти, а какие-то высшие силы, заглядывая в дыру в небесном занавесе, решили сохранить меня для великих дел. А Дартруг просто попался им под руку, потому как шлялся неподалеку, вот они и решили направить его на помощь мне.
В своей жизни, как я уже говорил, я неоднократно был в одном шаге от смерти, но она почему-то упорно не желала забирать меня в иной мир. Что это? Простая удача? Счастливая судьба? О нет, ко мне благоволили высшие силы, они берегли меня.
В другой раз я едва не погиб, будучи уже вполне состоявшимся человеком, точнее – состоявшимся главарем шайки разбойников. Веселые пирушки и развлечения ранней юности остались позади. Моя банда тогда неплохо нажилась, ограбив крупный торговый караван. Мы направлялись к небольшой деревушке, принадлежавшей нам почти полностью. Несколько местных жителей сами были отъявленными головорезами, и, если путникам случалось останавливаться здесь на постой, утро они встречали абсолютно голые, уныло бредущие в сторону каких-нибудь более цивилизованных мест.
Я первым заметил скачущий нам наперерез вдоль рощи многочисленный отряд. Судя по всему, это была совсем не королевская стража Гадсмита, а представители конкурирующей группировки. Шли они так, чтобы наверняка отрезать нам путь к отступлению. Я приказал остановиться, оглядываясь кругом. Разумеется, мы могли попробовать уйти (враги превосходили нас численностью почти вдвое), но лошади наши были сильно нагружены добычей, а отказываться от нее очень не хотелось. Это был самый крупный куш за несколько довольно неуспешных месяцев. К тому же не в моих правилах отступать.
– Чего решим? – спросил Глаз. Так парня прозвали за то, что видел он очень зорко, хотя красные от светлого эля гляделки его смотрели по обыкновению на переносицу – у него было косоглазие. – Вооружены они не слабо, – пояснил Глаз, – и, похоже, прямо на нас нацелились, волки позорные.
– К стрельбе, – прокричал я.
– Чего, с лошадей, что ли, слезать будем? – удивился Глаз.
– Будем стрелять с лошадей, – принял я решение, – а потом драться.
– Эй, Дарт, а ты уверен, а? – крикнул один из моих людей. – Их вона скока. Ща нас в капусту порубают. И усе!
– Драться! – коротко откликнулся я, дернул серьгу и потянул из седельной сумки арбалет.
Сидеть на лошади и целиться было и впрямь очень неудобно. Чувствуя опасность, животное волновалось, притопывало на месте, прицел гулял, и все же я спустил курок… Арбалетный болт свистнул в воздухе и ударил под подбородок одного из врагов – он откинулся назад. Следом за ним еще несколько разбойников рухнули на землю, пораженные выстрелами моих людей. Один из них – толстый, как ствол столетнего есеня, падая, увлек за собой лошадь.
Перезарядить арбалеты мы уже не успевали.
– Мечи к бою! – заорал я, и мы ринулись на врага.
Мои воины привыкли не думать, если я отдавал приказание. Многочисленные усобицы и борьба за власть, имевшие место в других бандах, нас не касались. Мой авторитет был непререкаем, отчасти потому, что я всегда принимал исключительно мудрые решения, но чаще в той связи, что все мои люди считали: другого такого психа и «не человека» на свете не сыскать.
Я пролетел мимо одного из врагов и рубанул его наотмашь, он вскрикнул и завалился в сторону, запутался в стременах и заскользил по земле. Тут моя лошадка столкнулась с жеребцом, скачущим навстречу. От этого удара я просто вылетел из седла. Лошадка ринулась куда-то, вырвав у меня поводья. Я упал, ударился плечом, но тут же снова вскочил на ноги. Меч я сжимал крепко – никакая сила не заставит меня уронить оружие во время боя. Кажется, меня слегка оглушило. Во всяком случае, звуки яростной сечи до меня доносились словно откуда-то издалека. Картинка тоже прыгала из стороны в сторону, потом качнулась, вставая на место…
Передо мной замахивался кистенем, чтобы ударить им кого-то впереди, широченный громила, спина его вся вымокла от пота. Почувствовав каким-то шестым чувством опасность, он начал разворачиваться. Все происходило будто во сне – медленно и нереально. Я понял, что сейчас тяжелый шар полетит мне в голову, и, не мешкая ни секунды, вонзил острие меча прямо в его потную спину, под левую лопатку. Великан вскрикнул и упал лицом вперед, так и не успев повернуться…
И тут же звуки смертельной сечи вернулись, нахлынули и оглушили меня. Визг стали, дикие вопли, ржание лошадей. На меня налетели два конника, один из них приложил меня пяткой в грудь, и я отлетел назад. Другой ударил сверху, намереваясь перерубить широкой кривой саблей пополам. Я отвел клинок и резанул его по ноге. Всадник вскрикнул и ударил меня слева. Отклонившись, я увлек его в такой глубокий выпад, что он стал крениться с седла. Я поднырнул под его руку с мечом, поймал его за шею и довершил падение. Для верности еще врезал ему рукояткой по голове. Вдруг заметил клинок, направленный мне в голову. Сталь звякнула о вовремя подставленную крестовину. Еще один противник. На этот раз пеший, наверное, его, как и меня, сбили с лошади. Мы немедленно принялись осыпать друг дружку ударами. Он защищался уверенно, но был слишком тяжеловесным и неповоротливым, чтобы противостоять такому опытному фехтовальщику, как я. К тому же меч у моего противника был короче, но существенно тяжелее. Глаза его застилал пот, тяжелыми градинами он катился со лба, мешал уследить за моими стремительными перемещениями. В какой-то миг он потерял меня из виду, и я ткнул его в бок. Он вскрикнул, отшатнулся, неуклюже закрываясь, лезвие чиркнуло его по лицу, а затем я подрубил ему ноги… Услышал шорох. Развернулся. Передо мной был новый враг. Я понял, что не успеваю закрыться, острие меча, направленное мне в грудь, было в каком-то миллиметре. В такие секунды чувствуешь, как что-то внутри тебя обрывается и ты летишь в бесконечную пропасть. Вроде той, в которую меня сбросил карлик. Я уже распрощался с жизнью, и тут моего врага неожиданно сбила с ног тяжелая лошадь, острие, лишь немного порвав камзол, унеслось прочь. Глаз подмигнул мне из седла…
Грабители из моей банды сражались отчаянно. Несмотря на численное превосходство противника, вскоре мы стали теснить их. Я запрыгнул на рыжую кобылку одного из убитых врагов, она как-то очень кстати подвернулась мне во всеобщей суматохе – животное издавало испуганное ржание, пытаясь выбраться из свалки, но повсюду натыкалось на людей с оружием.
Вскоре враги побежали. Я отдал приказ не преследовать их. Позже я понял, как ошибся. Я проявил милосердие и недальновидность. Два этих качества нередко следуют рука об руку. Конечно же необходимо было догнать и перебить их всех. Известия о моей жестокости навели бы страху на остальных. Но нет, я предпочел отпустить задумавших с нами разделаться разбойников. И они вконец обнаглели. В течение нескольких последующих месяцев на контролируемые мною земли было совершено несколько набегов, и в конце концов мою немногочисленную шайку принялись теснить с торгового тракта. Я понял, что если и дальше останусь в Гадсмите, то вскоре стану добычей для королевской стражи и закончу свои дни на виселице. Подобная перспектива меня не прельщала.
Откровенно говоря, в те времена я руководствовался в основном смутной надеждой на то, что мой отряд будет постепенно увеличиваться, ко мне будет присоединяться все больше и больше головорезов со всей Белирии, а потом с их помощью я смогу завоевать парочку городов, где объявлю себя королем. Я полагал, что именно этот путь приведет меня к возвышению. Ведь очень многие монархи, прежде чем овладеть обширными землями, прошли именно этой дорогой. Но мои люди, к сожалению, гибли толпами – я заслужил дурную репутацию, и все меньше желающих находилось примкнуть к моей шайке.
Поддержкой в этой среде я явно не пользовался. Это был не мой путь. Зато меня любил простой народ. Я далеко не сразу понял, что с самого начала мне следовало опираться на поддержку народных масс. К любой верной идее надо прийти. Кто-то додумывает ее сразу, а кому-то до того момента, как она окончательно дозреет и разовьется в сверхидею, требуется пройти длинный, исполненный лишений и неблаговидных поступков путь…
Воспоминания мои оборвались. Я увидел дно пропасти, куда меня низвергнул проклятый карлик. Оно приближалось с бешеной скоростью. Я закрыл глаза и что было сил заорал:
– Ой-йо-о-о-о-о-о-о!