Мертвый океан
Первое на что обращаешь внимание, сняв, наконец, шлем – это холод. Неприятно осознавать, что холод это не временное неудобство после долгого путешествия и вовсе не сезонное явление, а твоя новая реальность, твой дом. Я очень хорошо помню этот момент, когда, освободившись от запотевшего шлема, я впервые вдохнул морозный затхлый воздух.
Было тридцатое июня года, который мы впоследствии называли нулевым. Тогда у нас еще была эта привычка делить время на месяцы. Хочу сознаться, что она осталась у меня до сих пор, хотя я уже не совсем уверен, что не сбился с точного календаря. Мы стояли на ледяном утесе и смотрели вниз. Стояли и смотрели на холодный океан, я и Глеб. Огромное неподвижное зеркало океана под темно серым небом, затхлый воздух без ветра и мы на ледяном утесе метрах в тридцати над каменистым берегом, местами поросшим зеленовато-бурым мхом. И вдруг волна, одна единственная, высотой не больше метра рассекает неподвижную морскую гладь и разбивается у нас под ногами. И снова неподвижность от горизонта до горизонта. Следует заметить, что горизонт тут совсем близко, в полусотне километров к востоку. А возле западного горизонта стоим мы, но тут он каменистый и начисто лишен романтики прикосновения к кромке разделяющей воду и небо.
По берегу быстрым шагом к нам приближался человек. Он издалека помахал нам рукой. На нем не было респираторной маски, и его голос звучал достаточно громко:
– Добро пожаловать. Вам повезло, волны – большая редкость здесь, особенно в это время года. Надеюсь, вы ее хорошо запомнили. Или сфотографировали. Это могло бы быть началом неплохой коллекции, – Он подошел к нам, на ходу протягивая руку, – Каддар, Имре Каддар. А вот шлем вы сняли зря, не стоило так сразу без подготовки.
Я пожал руку в толстой кожаной перчатке. Каддар был на голову ниже меня. На коротко подстриженной бороде искрился иней.
– Вы начальник станции?
Он кивнул и жестом велел следовать за ним
– Мы не успели встретить вас у входа в туннели, но я рад, что вы сами смогли спуститься сюда и не заблудиться. Мы стараемся реже выходить на поверхность. Мало кислорода в баллонах.
Я понимающе кивнул. Еще несколько часов назад мы стояли на ледяной поверхности Европы, среди нагромождения льдов и паутины бесчисленных трещин. Над нами зависла громада Юпитера, неспешно вращающего свои клубящиеся полосы облаков и черное небо с яркими точками немерцающих звезд. Рядом, источая пар, накренился над пропастью покалеченный челнок, доставивший нас сюда с обезлюдевшего «Галилео IV», неровным крестом зависшего на орбите. Покинутый корабль совершал виток за витком, готовясь упасть на вечные льды. Обратного пути к Земле, как и самой Земли больше не было.
Потом были долгие часы блужданий по пещерам, залитых то тьмой то ровным кремовым светом близкого Юпитера, а то и попросту водой из теплых глубин Европы. Наконец мы вышли к Пузырю. Я в последний раз его так назвал, выйдя из искусственной штольни на открытое пространство, теперь это место предстояло называть не иначе как домом.
Лед. Очень много льда. Тут он возвышался литыми колоннами на километры вверх и многоярусными наплывами растекался во все стороны, а то и огромными глыбами валялся на берегу, как выброшенные исполинским чудовищем айсберги. Тут был хаос льда, такой же, как и на поверхности. Но там он казался естественным под черным небом, изрытый метеоритами и своей особой тектоникой, перемещающей ледяные скорлупки над поверхностью океана. Там мы в любой момент могли взлететь, ударив по льду реактивным выхлопом. Тут этот хаос пугал гораздо сильнее, словно дремучий лес из детской книжки сказок ожил и окружил нас, и сказка перестала быть доброй и нестрашной.
– Мы рады вам, – с запозданием сказал Каддар, когда мы спускались к покрытым пятнами мха строениям базы, – нас мало и мы боялись, что больше никто не выжил, а потом пришел сигнал с «Галилео»…
– Останки человечества, – выпалил Глеб, – лучшие, естественно.
Повисла неловкая пауза.
– У меня конверт для Адама Миловича, – сказал я, – еще с… Земли.
– Это на другой станции, – сказал Каддар, – позже об этом.
Погода на Европе всегда без изменений. Холодное море лежит неподвижным зеркалом от покрытых бурым мхом берегов до самого ледяного горизонта, где медленно сползают в него, нарушая вековой покой, хрустальные глыбы льда. Я смотрел на безмятежность океана сквозь открытое окно станции, в которое мягко лился затхлый прохладный воздух и запах вечной зимы.
До отправления на станцию «Берег» оставалось меньше часа. Все это время Купер безуспешно вызывал станцию по радио, но магнитное поле близкого Юпитера вызывало сильные помехи. Полосатый гигант нависал над нами где-то далеко вверху, но за ледяным небом не был виден, только светлое расплывчатое пятно света намекало на наличие солнца. Все тот же полумрак, как в очень дождливый день в ноябре, только дождя нет.
– Надо как-то наладить это чертово радио, – ругался Купер, нависая над видавшим виды передатчиком.
В его маленькой радиорубке была и его комната. Тут стояла кровать с тонким куском поролона вместо матраса, стол с оборудованием, паяльником и целыми горами плат и радиодеталей, а на стене висели очень выцветшая фотография какого-то дерева с котом и теплый комбинезон для дальних вылазок. Ну и конечно чайник – достопримечательность всей базы. В нем всегда была горячая вода, настоянная на остатках некогда приличного чая.
– Пойдете вслепую, – резюмировал он, – «Берег» не отвечает, так что вас не встретят.
Каддар только пожал плечами. Мол, не в первый раз. Лукавил. Я знал, что связь со станцией «Берег» поддерживалась очень плохо. За долгий год лишь дважды обитатели базы навещали далекий берег внутреннего моря. Чтобы понять причину столь редких визитов, достаточно было взглянуть на карту. База «Гидра» располагалась на скалистом берегу – вершине неизвестной подводной горы, один склон которой врос в ледяную стену, а другой спускался в океан. Таким образом, база находилась под самым ледяным сводом на краю атмосферного пузыря. «Берег» находился на противоположной стороне моря в выбитой в ледяной стене нише, и расстояние до него было никак не меньше пятидесяти километров. Иного способа добраться, кроме как морем не существовало, учитывая отвесность стен, окружавших почти круглое море. Два катера, когда-то служивших средством сообщения, сейчас лежали без топлива на морском берегу, утопленные носами в бурый мох.
За пятнадцать минут до отправления все собрались в столовой, кроме Кунца, занимавшегося драгоценными растениями в своей маленькой оранжерее, попутно следя за реактором, дающим зеленым росточкам тепло, ну и попутно энергию всей остальной станции. Не зря он так любил дежурства и часто вызывался на них вне графика. Впрочем, никто особо не возражал, лишь Каддар изредка отказывал в изменении расписания, проявляя признаки власти и поддерживая дисциплину на базе.
На столе стояли чашки с кипятком и несколькими тостами из мха и сои. Нам с Глебом еще было выдано по чашке каких-то мелких сухих ягод, как отбывающим в мертвый океан. После завтрака все сотрудники вернулись к работе, прихватив кипяток и тосты Кунцу, а Каддар разложил на столе карту внутреннего моря.
Круг моря под ледяным куполом был почти правильным, только в сторону нашей цели немного вытягивался неровной нишей, а точно на севере, напротив, вдавался в море загнутый ледяной клин. Положение базы было отмечено красным кружком, включившим в себя и арочный жилой корпус, и блок реактора, и ангар для катеров, используемый Кунцом под оранжерею. На противоположном краю в нише зеленым кружком был обведен купол станции «Берег». Между нами и станцией в самом центре моря были прорисованы две большие запятые, образовывающие как бы внутренний залив.
– Это остатки кратера потухшего вулкана, – пояснил Каддар, – собственно его извержение и выжгло этот купол над океаном в ледяной коре, дав нам воздух и пространство. Сейчас кратер затоплен, и вы пройдете прямо над ним, но не приближайтесь к островам – там могут быть острые подводные скалы.
– Вы никогда не задумывались о том, что вулкан может вдруг проснуться, – спросил вдруг Глеб. Каддар выразительно посмотрел на него, но не ответил.
– Сразу за кратером сильное течение, – продолжил он, – будьте осторожны. Его природу мы еще не изучили, но полагаем, что это часть той системы течений, что опоясывает всю Европу. Отголоски подводных вулканических процессов. Миль через пять течение станет слабее, и вы ляжете на курс к станции «Берег». Теперь, что касается возможных опасностей.
Каддар отхлебнул кипятка и развернул перед нами другую карту со множеством пометок и зарисовок.
– Первое – это туман. К западу от кратера туманы – частое явление. Они могут легко сбить вас с курса. Купер выдаст вам специальный компас, по нему и будете ориентироваться. Еще, в тумане легко налететь на скалы, так что держитесь от них как можно дальше. Второе – это левиафаны.
Глеб вопросительно поднял взгляд от карты.
– Доктор Кунц заверял нас, что они безопасны, – заметил я.
– Те одиночки, что подплывают к берегу в поисках мха – да, – кивнул Каддар, – но в открытом море их целые стаи. Эти существа еще мало изучены, я бы сказал, что совсем не изучены, за исключением изысканий Кунца, препарировавшего парочку дохлых особей. Сродни нашим дельфинам, и даже внешне немного схожи, но я не видел ни одного из них играющим в мяч.
Я усмехнулся, а Глеб показал пальцем в центр карты.
– Море Кракена?
– Это просто название. Кракен – это неофициальное наименование потухшего вулкана, никаких моллюсков там не водится. А вот это место, к югу от островов, называется Логово Кита. Тут следует быть осторожнее, ничего похожего на мирного пожирателя криля тут не встретить. В прошлом году Купер участвовал в одной из экспедиций к западному берегу и в его заметках есть упоминание о гигантской темной массе, поднимавшейся из глубины в этом районе. К сожалению, из-за тумана рассмотреть его не удалось, да и показаниям Купера я бы не сильно доверял. Иногда он излишне увлекается своими экспериментами с брожением напитков.
Я наспех зарисовал карту к себе в блокнот, под неодобрительным взглядом Каддара. По его мнению, я тратил безмерно много ценнейшей бумаги.
– Что нам нужно знать о станции «Берег», – спросил я, спрятав блокнот.
– Небольшая исследовательская станция-купол. Четыре сотрудника, в основном геологи и сейсмологи. Мишель Соваж, Эрик Картер, Карл Коваль и начальник станции Адам Милович. Четыре года назад мы пытались переселить их к нам, но Адам отказался. У них небольшое собственное хозяйство и даже оборудование еще сносно работает. Так раз в полгода обмениваемся подарками. Кстати, – Каддар порылся в кармане и выудил аккуратно завернутый в полиэтилен валик, под пленкой явно просвечивал кусочек сигары, неизвестно как сохраненный им, – передайте Адаму вот это и огромный привет от меня.
Я впервые познакомился с Купером примерно через десять минут, после того как мы прибыли на некогда научную, а теперь просто жилую станцию. Купер стоял на берегу, замотавшись в какой-то плед, и курил. Короткие волосы на его голове торчали редкими пучками в разные стороны. Заметив меня, он попытался спрятать сигареты, а потом махнул рукой и протянул мне пачку.
– Старые запасы, – пояснил он, – тут этого нельзя. Каддар заметит и все отнимет. Тут много чего нельзя. Даже по нужде сходить и то с разрешения доктора Кунца и в специально отведенное место, – он выразительно посмотрел на меня, – не шучу. Наш док генерирует почву, но пока получается только огромная куча непотребства. Угощайся никотином, у меня есть еще целая пачка. И еще одна в тайнике, на случай если куском льда с небес мне оттяпает ноги.
Он хрипло засмеялся и протянул руку.
– Купер. Тот, кто чинит, курит и налаживает радиосвязь.
– Это вы приняли наш сигнал, – догадался я.
– Нет. Это док. Приходил клянчить кипяток. Давно оттуда?
– С Земли?
– С нее, покойницы.
Я покачал головой.
– Почти год.
– Вот так вот бывает, – сказал Купер, – живешь под солнышком, травку на газоне подстригаешь, а потом все в топку, все десять миллиардов с их акциями, сектантами, неофашистами, либералами, вегетарианцами, хакерами, писаками, вояками и прочими. Только голос в тишине: «Вызывает станция „Лед“. Есть кто живой?».
Проводы были скромными. Купер вручил компас с двумя стрелками и велел передать привет «земле, где еще можно сходить по нужде когда захочешь и куда захочешь». Кунц напоследок показал свою оранжерею. В переоборудованном ангаре под стеклянной крышей стояло несколько горшков со сложной системой полива и дренажа. В одном росло что-то похожее на подорожник, в другом главная ценность – росток дерева, которые, по мнению Кунца, «скоро покроют берега внутреннего моря», в нескольких других горшках чахли неизвестные ростки. И только фикус бодро высовывался из своего ведра с дальнем углу оранжереи. Из-за закрытой большим брезентом двери, ведущей в бывшую мастерскую, пробивался неприятный запах. Там из воды, отходов, мизерного количества перегноя и продуктов жизнедеятельности доктор Кунц пытался создать почву, аналогичную земной. В ход шли даже останки препарированных им левиафанов, чьи скелеты гордо украшали его комнату.
Нас провожала Вероника, не выпускающая из рук каталог всех полезных и годных для применения предметов на базе, в который попали и наши с Глебом личные вещи и, заочно, оборудование с нашего челнока. Мне было любопытно есть ли там припрятанные Купером сигареты, но уточнять я не стал. Вероника махала нам каталогом, не спускаясь вниз по скользким ступеням. Боялась обронить каталог.
Эмми не пришла – выпало ее дежурство у реактора, откуда Кунц спешно перенес свои горшки. Он уже давно выбивал разрешение разместить оранжерею прямо в блоке реактора, но Каддар, под влиянием общественного мнения, сохранял молчание.
– Пора, – сказал Каддар, – и удачи.
Я спустился в лодку первым и взялся за грубо вырезанные из алюминия весла. База, скала и огромная ледяная стена медленно удалялись от нас, и только Вероника все махала нам каталогом.
Наша лодка, построенная из старого катера, скользила по холодной воде, все еще неподвижной. Берег был все дальше. Уже неразличимы были кубики базы, покрытые вездесущим мхом, а скала все еще темной глыбой возвышалась на горизонте. Ледяной купол потерял неровные очертания ледника и стал серым небом, таким же серым, как все вокруг. Я вдруг вспомнил такой же серый день на Земле. Был ноябрь и лил нескончаемый дождь. Мы с Марией стояли под желтым зонтом на набережной Невы, я говорил, что скоро вернусь и экспедиция займет не больше полутора лет. Что такое полтора года в сравнении с жизнью, которая тогда казалась бесконечной. А она молчала, лишь изредка смахивая дождинки с лица. Но они все равно капали с кончика носа. Желтый зонт был ярким пятном в серости ноября и в тумане ускользающих воспоминаний. А потом полтора года стали очень долгими и превратились в жизнь.
– Греби правее! Заснул? – прикрикнул Глеб. Его оптимистичное небритое лицо торчало из-под капюшона. Он все еще пытался разобраться с компасом Купера и научиться отличать магнитное поле Европы от полей газового гиганта над нами.
– Твоя очередь, – сказал я и отнял компас.
Глеб навалился на весла, и лодка стремительно заскользила по зеркальной глади. Вокруг была тишина, странная, мертвая тишина. Любой звук здесь означал опасность, особенно гром, который, как пояснил Каддар, означал, что от ледяного купола отслаиваются гигантские глыбы льда, грозя рухнуть в море.
– Счастлив дома, Вадим? – спросил Глеб, все так же беззаботно улыбаясь.
– Дома, – сказал я.
– Как не крути, а это теперь – дом. Матушка Земля в руинах, таких, что и представить страшно. На орбите и то опасно. Ребята с орбитальной станции пытаются придумать, как перебраться сюда к нам и если получиться, то нас будет на десять человек больше. Надеюсь, они припасов с собой привезут. Чертовски курить хочется.
Я промолчал.
– Нам еще повезло, – продолжал Глеб, – могли бы так и болтаться на орбите Юпитера без еды и топлива, если бы парни с Каллисто не рассчитали нам нужную траекторию. Что думаешь об обитателях базы? По мне, так мы уживемся, я даже могу помогать этому чокнутому Кунцу с его оранжереей. Все равно тут нет другой работы для бортинженера.
– Чокнутому?
– А ты будто не так думаешь. Засеять эти скалы цветочками и травой, при такой то температуре, да почти без солнца. Если бы не эта странная оптическая аномалия, мы сидели бы в кромешной темноте, а так хоть свет какой-никакой есть. А деревья? Сколько лет им на акклиматизацию потребуется? Миллион?
«Он хотя бы старается», подумал я.
– У нас были целые леса, – не унимался Глеб, – миллионы гектаров. Мы их легко отдавали под пилу, чтобы напечатать новый том любовного бреда какой-нибудь псевдописательницы. Теперь вот чахлый фикус и остался.
– На орбитальной станции есть семена, – напомнил я, – и потом, не многовато ли пессимизма для того, кто чудом отправился к праотцам на орбите.
– Да уж, – Глеб оглядел серый горизонт, – чудесное спасение.
Он замолчал, и вновь повисла тишина. Я попытался представить какой звук может означать трещину в куполе, после которой весь наш драгоценный воздух уйдет в космическое пространство, а море и скалы и оранжерея Кунца, да и сам Кунц покроются коркой льда. Вероятно, это будет скрежет, от которого лопнут барабанные перепонки, или гром такой же силы. Ледяной покров Европы все время движется, трескается, лопается, выпуская с космос потоки воды, а мы сидим в пузыре под его поверхностью и ждем как чуда, что новая трещина не пройдет прямо над нами.
Я вспомнил, как за обедом Кунц говорил, что мы на пороге нового витка развития человечества. Европа стала гостеприимным домом и дала нам шанс подумать о многом, о том, как следует развивать общество, к чему нужно стремиться. Он говорил о том, как его стараниями Европа обретет почву, а затем новую флору. О том, как мы преобразим планету (он уже не считал Европу рядовой луной), как сохраним и умножим технологии и помчимся к другим лунам: Ганимеду, Ио. Как система Юпитера будет принадлежать новому человечеству. Это так не вязалось с реальностью выживания горстки людей на берегу мертвого океана с нависшим дамокловым мечом непрочного купола.
К полудню мы подошли к морю Кракена. Края подводного кратера острыми зубьями выглядывали из воды на добрые две сотни метров. Голый базальт без клочка мха и без всякой возможности подняться по нему вверх. Наша лодка скользила вдоль скал в наползающем тумане, а я, подняв голову, рассматривал их острые вершины. Черная гряда на фоне серого неба.
– Берегись!
Всплеск был совсем рядом и покачнул нашу лодку, едва не скинув меня за борт. В воде мелькнул гибкий силуэт и исчез в глубине. Он скользил не как дельфин, а, скорее, как угорь, но был не менее пяти метров в длину. Левиафан. Второй высунул из воды остроносую морду, плавно шевеля в воде широкими длинными плавниками. Его левый глаз уставился на меня, изредка мигая прозрачным веком.
– Кыш! – крикнул Глеб, перегнувшись через борт, – вот же гады.
– Да тише ты, не пугай.
Но левиафан уже скользнул в глубину за товарищем.
Мы вплывали в густой туман. Течение, видимо, было теплым, и плотная белая мгла стелилась над самой водой. Она была настолько густой, что я почти не видел носа лодки, зато борода Глеба и его улыбка мелькали перед самым носом.
– Странные они, – заключил Глеб, – ну вот сам посуди, на Земле-покойнице были миллиарды лет эволюции, давшие такое же число видов. Тут же только эти вот твари и мох. Неужели прямо от бактерий произошли, чтобы питаться мхом? Нелогично все это.
Мы не спеша скользили сквозь туман. Из белой мглы вырастали смутные очертания гигантских айсбергов, медленно дрейфующих по морю Кракена, влекомые течением на север. Где-то там они натыкались на ледяную стену и медленно погибали в теплых водах на кладбище айсбергов. Один из них огромной горой возвышался над нами, неровный, похожий на чайку, сунувшую огромную голову в воду, да так и замершую навсегда. Я никогда не видел айсбергов на Земле, только здесь на Европе. Впервые.
Я кутался в свой комбинезон и никак не мог согреться. На Европе очень не хватает тепла. Вечный ноябрь, закутанный в ледяной панцирь и отделенный им от жестокой зимы космического пространства.
– На, погрейся, – Глеб протянул мне небольшую флягу, ускользнувшую от вездесущей Вероники.
– Купер дал? – поинтересовался я настороженно.
– Он самый.
Логово кита мы миновали без происшествий. Вопреки моим мрачным оживаниям, гигантская пасть не разверзлась под нами и скромный обед мы провели не в желудке неизвестной твари. Лишь левиафаны задели пару раз нашу лодку своими широкими плавниками.
А потом рухнуло небо. Это было страшно, и неожиданно. Раскат грома пронесся над куполом, и со страшным ревом гигантская льдина рухнула в океан. Я схватился за край лодки двумя руками, но огромная волна приближалась к нам с угрожающей скоростью. Глеб ругнулся и повалился на край лодки, прижавшись к металлическому дну всем телом. Айсберг рухнул прямо с неба в нескольких километрах от нас. Промедли мы немного, и наша лодка уже бесшумно опускалась бы сквозь толщу воды к бесконечно далекому дну, но нам повезло. Нарастающая волна понесла нас вперед, закрутив волчком на своем гребне. Глеб хватался за мою руку, его пальцы скользили по обшивке, сдирая с нее краску. Он что-то беззвучно кричал, но потоки воды разделили нас.
Соленая вода. Почти как на Земле. Лицо заливало ее холодными потоками. Волна все нарастала, а я думал о том, не треснул ли купол, не уходит ли с печальным звуком наш драгоценный воздух в жиденькую атмосферу Европы. Подо мной все еще было дно лодки, и, каким-то чудом, я удерживался на нем. Но Глеба нигде не было видно.
А потом был новый удар, и я оказался под водой. В прозрачной глубине скользили тени, подо мной клубилась темнота, а я, раскинув руки, гигантской медузой завис в стеклянной воде. Мгновение безмятежности ушло с ударом по виску, который я почти не успел почувствовать.
Падение неба – явление нечастое. Такое не увидишь на Земле, но этого постоянно боишься здесь на Европе. Но я еще дышу, и, значит, купол цел и под моей щекой холодная вода, а не вскипевший в пустоте космоса лед. Тишина. Лишь невысокие волны еще расползаются по берегам, но море уже успокоилось и погребло в своих глубинах небесный айсберг.
Я жив. На мгновение мне показалось, что я вижу, как рушится километровый купол над нами и абсолютный ноль сковывает теплые воды в ледяной панцирь. Но это отголоски беспамятства. Я прихожу в себя от холода и понимаю, что сижу на берегу среди крошева льда и кочек вездесущего мха. Над морем все так же ползет спокойный туман, изредка захлестывая берег маленького острова. Я расположился на его скалистой вершине в пяти метрах над водой, снял мокрую одежду и поплотнее закутался в непромокаемый комбинезон.
Холод вынудил меня спуститься вниз, туда, где под краем скалы бурлил, заставляя клубиться матовый пар, теплый поток. Тут мне, по крайней мере, не грозило замерзнуть. Я сидел многие часы на голой скале и смотрел на море. Вечный сумрак, как в ноябре. Но когда наступит ночь, тут не будет даже звезд, только полный чернильный мрак.
Накануне в столовой Каддар произносил трогательную речь и «жизни не смотря ни на что». О том, что если смогут добраться до этого обитаемого клочка Вселенной все обитатели космических станций с орбиты Юпитера, с лунной обсерватории и с орбиты мертвой Земли, то нас будет уже больше полусотни, а это что-то. Это маленькое человечество – пятьдесят выживших мужчин и женщин на Европе, ставшей им новым домом. Потом были обсуждения и озвученные страхи. Кто-то говорил о необходимости уйти в тоннели и строить поселения в толще льдов, Кунц твердил о неизбежности преобразования Европы (не без его помощи, конечно), Вероника напоминала о необходимости использовать все вещи с нашего бывшего челнока и, в первую очередь, перенести на базу как можно больше. Еще были мысли о новых экспедициях с целью найти похожие подледные пузыри на случай катастрофы. Я соглашался со всеми, но перед глазами всплывала грустная улыбка Марии. Всего полтора года…
Дождь на берегу Невы, такой же сумрак. Я закрывал глаза и мечтал открыть их там и увидеть ее, пусть грустную, но улыбку и глаза цвета глубокого льда.
Тишину прорезали крики левиафанов, и снова наступило безмолвие. Далекий рокот я поначалу принял за новый оползень, но звук приближался. Из тумана выплыл катер, на полном ходу огибающий мой остров. Значит, немного топлива у них все же было.
Я закричал, размахивая руками, и катер поменял курс.
– Это впервые. Мы поначалу решили, что купол треснул, но Кунц пояснил, что, скорее всего, крупная льдина откололась от его свода под воздействием тепла и рухнула вниз. Хорошо, что в море, – Каддар обвел рукой безжизненный горизонт, – под ним могла оказаться и станция и даже база.
– Глеб погиб, – сказал я.
Каддар покачал головой.
– Мы выловили его в двух километрах отсюда и отправили с Купером на базу. Переохлаждение, но жить будет.
С Глебом я познакомился еще в летной академии. Он был курсом младше, но цинизма средних лет в нем хватало и тогда. Не очень то он изменился и сейчас. Я терпел его все эти полтора года, иногда мечтая выкинуть в открытое пространство его язвительную улыбку, вместе со всем остальным. Но я был рад, что он жив. По возвращении мы вместе наведаемся к бесценному Куперу за порцией «позитива» и самодельного пивного снадобья. Странно, я даже не знаю, курит ли Глеб, осталась ли у него семья на Земле? Полтора года…
– «Берег» недалеко, – сообщил Каддар, – неужели этот конверт так важен?
Я пожал плечами.
Землетрясение. От приливных волн близкого Юпитера такое бывает часто, но впервые от свода откалываются крупные глыбы люда. Сомнений в том, что это было землетрясение не оставалось. Мы проплывали вдоль частично разрушенной ледяной стены. В огромном проеме, высотой не менее сотни метров, виднелось пустое пространство, а вокруг громоздились глыбы льда и ледяного крошева.
Мы смогли пристать к берегу только в полукилометре от разлома. Шли не спеша и долго, пробираясь через нагромождения льда. Под нами бурлила, пробиваясь сквозь крошево, и растворяя его, теплая вода.
– Вот откуда был поток, – сказал Каддар, – мы и не предполагали, что через стену от нас еще один пузырь и, похоже, с еще действующим вулканом. По крайней мере, тут теплее.
Купол был небольшим. Он открывался над нами темно-серым сводом. Справа зеленели от мха невысокие скалы, а впереди нагромождениями айсбергов виднелся близкий горизонт. Тут было значительно темнее. Похоже, что оптическая аномалия, дающая нам слабый свет в глубинах Европы, все же редкость.
– Нужно спешить к станции, – напомнил я, – вдруг им нужно помощь.
– Не нужна, – покачал головой Каддар и указал рукой на бурлящий поток, врывающийся в море через разлом, – тут была станция «Берег».
– Безусловно, мы и представить не можем, каким будет человечество в будущем. Мы оказались в новых условиях, экстремальных, которые преобразят и, помянуя Ницше, сделают нас сильнее. Но мы выйдем на новый виток, великий виток, помня ошибки прошлого и величие прошлого, мы шагнем в будущее и сделаем это прямо сейчас. Система Юпитера станет нашей новой колыбелью, а звезды, как и прежде, будут нашей целью.
Кунц поднял бокал и в нем отразились огоньки двух маленьких свечек.
– За новый виток Человечества, за великий шаг!
– Сюда, скорее!
Человек лежал на льду, лицом вниз, но еще был жив. Второй, в сотне шагов от него не подавал признаков жизни, его ноги прижимал к скале ледяной пласт.
– Жив! Это Карл.
– Девушка, – я перевернул ее лицом вверх, на меня смотрели серые как лед глаза, губы что-то беззвучно шептали, – вы Мишель?
– Их надо срочно доставить на базу, – крикнул Каддар, – Карл жив, ему ноги перебило. Одну еще, возможно, Кунц спасет.
Каддар взвалил на спину полуживого Карла.
– С Мишель осторожно, – предупредил он, – подозреваю, что она в положении. Карл часто шутил по этому поводу, когда радио еще работало.
– Он…
– Её муж, да. Понесли скорее, нельзя терять время! Вот на такие случаи у нас и есть немного горючего в баках.
Мы пробирались к катеру медленными шагами, рискуя сорваться в клокочущую глубину разлома. От станции «Берег» осталось разве что пара изогнутых балок каркаса, все еще торчащих из ледяных обломков, вода пенилась у их основания, намывая все больше ледяной крошки. В разлом вполз туман и заструился по неспокойному заливу, наполненному голосами сотен левиафанов.
С катера Каддар связался с базой и велел готовить операционную. Мишель снова потеряла сознание и, закутанная с запасной плащ, лежала возле раненого мужа. Я ежеминутно проверял, дышал ли они, а Каддар заводил мотор, попутно отдавал в рацию какие-то распоряжения.
– Живы, – констатировал он, – и будут жить. Это вам не случайные жертвы, это одна двадцатьпятая всего Человечества, а может и больше…, – он взглянул на Мишель, – скоро будем на базе. Вам бы тоже погреться, Вадим, замерзли.
– Успею, – отмахнулся я.
Туман рассеивался, открывая нам спокойный путь через море Кракена. Позади косяки левиафанов стремились в теплые воды, наполняя тишину моря протяжными криками.
Каддар сидел на краю борта катера и задумчиво смотрел вперед.
– Насколько месяцев назад, – заговорил он, глядя вдаль, – я вернулся к тому месту, где Купер увидел кита, как ему показалось. Простое любопытство, хотя и опасное – то за что я сам всегда ругаю своих людей. Я нашел его, Вадим, именно там, где говорил Купер, вот только это был не кит. Какие-то подводные процессы вынесли на берег странную конструкцию, которая затем стала медленно погружаться в море, сползая по склону скалы. Она была похожа на изогнутый рог, но я подозревал, что это лишь часть сооружения, скрытого под водой. Я подобрался ближе. То, что я принял за здание, таковым не было, в металлическом корпусе зияла большая дыра, словно проделанная взрывом изнутри. Что я обнаружил, забравшись туда? Ничего. Все было выломано и вынесено много веков, если не тысячелетий назад, но остов из странного сплава еще держался. Возможно, он был раньше вморожен в лед, а айсберг принес его сюда с этим скалам и теплому течению.
– Тысячелетий? – переспросил я.
– Корабль неизвестной расы. Были ли она похожи на нас? Возможно когда-то. Но как и мы, они пытались выжить. Как могли. И выжили. Как смогли…
Мы молча плыли сквозь мертвое море. Позади нас переговаривались протяжными криками, пеня холодную воду огромными плавниками, левиафаны.
Мы живы. Пишу это с радостью на оборотной стороне конверта, некогда адресованного Адаму. Но Адам умер и конверт ему больше ни к чему, а мы живы.
Жив Глеб. Все такой же циничный и едкий, потому и дружит с Купером, а я вечный буфер в их спорах. Жив Каддар и все так же строг ко всем обитателям базы, расширившейся на одно строение за счет перенесенных с поверхности деталей челнока и вещей. Вероника извела на это полкаталога. Кунц показал нам образец почвы, на котором уже растет какой-то лопух. Ничего, уже сносно, но все еще дурно пахнет. Купер скучает по сигаретам. Не говорю, что две у меня еще есть в тайнике. Жду его юбилея через пару месяцев.
Живы Мишель и Карл. У них будет сын или дочь, и мы отвели им целую просторную комнату и даже новые одеяла с челнока. Но они планируют вернуться в маленький купол, не сразу, со временем, как малыш подрастет, а Карл сможет построить там небольшой дом на троих, а может и больше… Он уж присмотрел место на зеленой скале и я вызвался помочь им.
Там неплохо. Теплее. И вода теплее. Но только мало света. Очень мало, как в пасмурный день. В ноябре.