Глава 7
Отчаяние переполняло Янинку. Вот уж около года прошло, как она с 1 матерью по воле злого рока опять оказалась изгнанной из обжитых мест. Серафима заверяла дочку, что это ненадолго, надо лишь переждать смутное для них время. Но это же время с каждым днём всё больше и больше искореняло надежду на возвращение к нормальной жизни. Словно воск, эта надежда таяла и слезами исходила, оплакивая лучшую пору жизни, которую девушка проводит в этой глухомани. Вокруг только лес и уныние, болота и тоска. А сколько ещё рассветов предстоит ей встретить здесь в одиночестве?
Янинка знала, из-за чего они оказались в этой глуши. Знала и не могла простить. Между ней и матерью всё чаще возникали ссоры и размолвки. Девушка едва ли не каждую ночь проливала горькие слёзы. Серафима становилась всё более озлобленной и раздражительной.
Янине иногда даже казалось, что мать вымещает на ней злобу за свою неудавшуюся жизнь. А то, что злой рок преследует Серафиму, так дочка на это уже давно ей сказала: «Кара божья за твои дела грешные!»
Сколько девушка себя помнит, столько и приключались с ними всякие гонения, вернее, гонения матери, а заодно, естественно, доставалось и дочке. Мать не любила рассказывать о значимых эпизодах своей жизни, потому что хвалиться было нечем. А всё, что случалось поганое, Серафима всегда преподносила это Янине совсем в ином свете, дабы обелить себя и свои деяния. Вот только первый и самый страшный случай был из-за деда. Янина тогда была маленькой и очень смутно всё припоминала, но отдельные моменты всё же так врезались в память, что она будет их помнить до конца дней.
Серафима всё время на расспросы дочки об участи деда рассказывала ей целую сказку-страшилку о зверстве и жестокости неотёсанных мужиков, напавших тогда на их хутор. Но Янинка подрастала, видела, чем занимается мать, и знала, чем занимался дед. Впоследствии у неё сложилось своё представление о том ужасном дне…
Давно это было. Жили тогда они на каком-то хуторе. Жили вчетвером: дед, Серафима с мужем и их маленькая Янинка. Батьку Янинка помнила смутно, но обрывочные воспоминания о нём остались самые светлые. Потом, как поняла она уже позже, батька, узнав, что тесть колдун, да такая же и женка, оставил их. Дед, и до этого не отличавшийся мягкостью характера, после ухода зятя совсем взбеленился. От злости старика доставалось почти всем, кому доводилось иметь с ним какое-либо дело. Крестьяне едкого старика побаивались и всячески старались избегать ненужных встреч с ним. Дочку и внучку старый ведьмак не то чтобы любил, но относился к ним терпимо, даже, можно сказать, с крестьянской заботой: обоим находил работу.
И вот однажды в один из знойных летних дней дед Янины возвращался из местечка пешком. Был базарный день. Старую лошадь, да ещё и с изъяном дед удачно продал – он знал, как это сделать – и в добром расположении накупил домой всякой всячины. Да не рассчитал маленько! Лошади-то уже не было.
Хоть и крепок был ещё старик, но уж больно тяжко давалась в тот день дорога. Добрый десяток вёрст ещё впереди, а в котомке за плечами под пуд[19] ноши, да над головой полуденное солнце нещадно палило. Очень трудно было старику в тот час. Но через некоторое время, на счастье старика, нагнала его подвода, а на ней три знакомых мужика из соседней деревни. Приостановили лошадь, чтобы путника подвезти, а когда увидели, что это за путник, отпихнули его, да коня в галоп пустили, чтоб отъехать быстрее и как можно дальше. Испугались козней колдовских. Думали на задрипанном конике уйти, чтоб, не дай бог, неприятность какую не нажить. Ан, нет! Наоборот вышло. Как раз и нарвались на неприятности.
Ярости старика не было предела. Весь путь проклинал мужиков на чём свет стоит и особенно того, кто лошадью правил; от злости аж кипел весь! Зато дорогу преодолел незаметно. Причинённая ему обида не давала уснуть до глубокой ночи. И всё это время ведьмак слал на обидчиков самые страшные проклятия, которые не заставили себя долго ждать.
То ли это было совпадение, то ли и в самом деле проклятия сбываются, но буквально на следующий день лошадь, на которой ехали мужики, околела. Правда, она уже и так совсем старенькая была, весной соху с трудом еле тягала. А тут её по жаре порядком прогнали, да не уследили, чтобы воды сразу после этого не пила. Вволю из дежки напилась, а это для любого живого существа в большую тягость. Вот и не выдержала лошадка. Кого винить? Знамо кого – ведьмак приделал. Голосили мужик с бабой по издохшему конику, а тут и другая баба заявляется. Хозяин её, что вчера тоже ехал на возку, ходить не может: ногу подвернул. Полез стреху подправить, да и кувыркнулся с лестницы. Тут уж дураком надобно быть, чтоб не догадаться, что не спроста всё это. Таких совпадений почти и не бывает! Побежали все вместе к третьему вчерашнему попутчику. Не успели добежать, а уже гвалт на полдеревни услышали, и дым валит из-за хлева у того мужика. Сначала, как увидели сполохи дымные, решили: хлев горит. Но, слава богу, оказалось, что детишки подпалили копну сена за хлевом.
Летом селяне печку топили, только чтоб хлеб испечь или щей каких сварить. Вот детки и умудрились незаметно вытянуть угольков. Начали играться с огнём, прячась от взрослых за стожком сена, а как в руки припекло, так и упали угольки в сухую траву. Хорошо, что хоть одно сено сгорело: стожок стоял поодаль от хлева. Опять же вопрос: кого винить? Вроде-то сами за детишками не доглядели. Так не-е-е! Лучше свалить вину на кого-то! Вот и выходило: не доглядели, потому что бес вмешался. А откуда он взялся? Тут тоже всё понятно: ведьмак наслал. И это уж не впервой такое происходило, когда ни с того ни с сего на людей лихо сваливалось. А в последнее время так и вообще неприятности сыпались как из рога изобилия.
И переполнилась людская чаша страха и терпения. Поднялись селяне всёй деревней да на хутор к колдуну ринулись. А когда валит народ толпой неуправляемой да многолюдной, тогда уж не только колдуна не испугается, а и сам чёрт нипочём будет. Разве что урядник смог бы попробовать остановить такую ораву. И то вряд ли.
– На огонь его!
– Всех спалить!
– Всё отродье бесово на огонь!
– Натерпелись лиха! Хватит! – из людской лавины неслись злобные выкрики, ещё больше распаляя ярость в толпе и придавая решимости даже самым суеверным селянам.
Гудела земля под грозной поступью людей; замолкали птицы, разбегались звери, напуганные вырвавшейся на волю злобой человеческой. Бабы голосили и визжали, мужики хрипели и ухали. И с каждым выкриком толпа зверела ещё больше. С тяжёлым надрывным свистом вырывался воздух из лёгких тех, кто молча спешил на расправу; их угрюмый и решительный вид навел бы ужас на любого постороннего человека. Безумием горели глаза каждого в отдельности, но в намерениях все были едины. Разъярённая толпа была одним целым! И эта дикая массовая ярость сравнима была лишь, может быть, с беспощадным стихийным бедствием.
Самые решительные мужики потрясали над головой вилами, топорами, кольями. В грязных жилистых руках в нетерпении пылали головешки и факелы, начавшие уже подымливать на исходе сил. Казалось, каждый ещё живой сполох пламени, теряя искры, подгонял толпу, спешил. Ведь каждая маленькая искорка просто мечтала породить исполинское детище. И, похоже, эти догорающие малютки все же успеют внести главную лепту в общее безумие…
Конец ознакомительного фрагмента.