Вы здесь

Ведро на обочине. На перепутье (Александр Олсуфьев, 2017)

На перепутье

«И откуда они такие берутся? И где их гнездо? Откуда выползают-то? Эх, разузнать бы… А гнездо должно быть где-то… Это же не мутации какие-нибудь, это закономерный процесс воспроизводства какого-то вида или подвида человеческого существа. Если бы это были мутации, то внешние условия должны были бы измениться, чтобы вызвать подобные изменения в организме и привести к появлению подобных существ… Ан, нет, ничего вроде бы не меняется: и солнышко по-прежнему светит, и ветерок шелестит листвой, и небо голубое, и грибники, вон, корзины полные волокут… Все, кажется, по-старому, как и раньше было, но эти-то откуда-то взялись? Значит, у них либо нора имеется, либо где-то гнездо свили – другого объяснения пока нет», – размышлял Андрей, провожая взглядом проносящиеся за окном поля, перелески, холмы, деревни утопающие в сочной зелени. В густой листве иногда мелькали жёлтые пряди, словно ранняя седина, ненавязчиво указывая на то, что лето заканчивается и скоро наступит осень.

Конец августа – славная пора: уже не так жарко, как было в июле, но дни всё ещё наполнены солнечным блеском, а вечера стали прохладны и воздух прозрачен, ночное небо сереет от бесчисленных звёзд, в полях опускается густой туман и по утрам в лучах восходящего солнца на каждой травинке сверкают, будто брильянты, капельки росы.

В этот день Андрей встал пораньше, хотя спать хотелось немилосердно, так что голова болела. Тупая, ноющая боль упрямо точила висок, но, переселив себя, он покидал вещи в рюкзак, подхватил пакет с продуктами и поехал на вокзал.

С начала лета он не был у своих на даче. Родители его поселились там с самой ранней весны и каждый выходной с нетерпением ждали его приезда, но дела последних дней не позволяли расслабиться ни на минуту, держали в жестком напряжении, выматывая бесцельной суетой, и сейчас воспоминания об этом висели над душой, как тяжёлая, грозовая туча, за которой не видно ни солнца, ни неба, а вокруг свет редеет, и кажется, что либо нежданно ночь наступает, либо конец света приближается…

Андрей смотрел в окно на проплывающие мимо полустанки, на заборы, неровной змейкой вытянувшиеся вдоль насыпи, на треугольные крыши, крытые старым, почерневшим шифером, на кирпичные трубы, на палисадники с охапками ярких цветов, на покосившиеся веранды, выглядывающие из яблоневых садов, где деревья под тяжестью плодов склонили ветви к самой земле.

«Однако, как много в этом году яблок », – меланхолично думал Андрей. – «Опять выбрасывать придётся. А жалко. Яблочки-то – одно к одному, сочные и ароматные, не магазинные – те и не пахнут ничем, лишь вид имеют привлекательный. Но спрашивается: куда их девать в таком количестве? Сами не съедим, а у соседей своих будет столько, что хоть беги…»

Поезд мчался дальше, постукивая колёсами на стыках рельс.

«Откуда они берутся?» – вернулся к своим невесёлым мыслям Андрей, провожая взглядом высокие, в рост человека, глухие заборы, за которыми скрывались двух, а иногда и трёх этажные кирпичные дома сложной архитектуры, что как грибы выскакивали в самых неожиданных местах. То прямо посередине посёлка, то где-нибудь по склону холма, то вдоль берега реки. Особенно им нравились берега – бывало, так сгрудятся, что и самой реки не видно, а уж о том, чтобы пройти человеку со стороны – об этом и речи нет. К воде все тянутся: и зверье идет на водопой, и человек забредает сюда в знойный день освежиться, и дома сползают на берег также вслед за своими хозяевами.

Было очевидно – владельцы этой недвижимости достигли такого финансового благополучия, что могли позволить себе отделиться, спрятавшись за забором, от суетного мира людей простых, но на этом всё и закончилось, потому что уйти совсем куда-нибудь в отдельные поселения у них либо не получалось, либо они чего-то опасались. Совершенно ясно, что не одиночества. Но, по-видимому, окончательно порвать связь с толпой они почему-то не решались. Скорее всего, сделать это не позволял инстинкт самосохранения, который тысячелетиями приучал держаться как можно ближе к основному стаду, в стае, с косяком идти… Когда вокруг мелюзга всякая кружится, то у крупного хищника глаза разбегаются – не знает на кого кинуться, теряет драгоценные секунды, а этого иногда бывает достаточно, чтобы уплыть, убежать, ускакать, упорхнуть подальше.

Солнце бодро карабкалось по небосклону, голубому и ясному, без единого облачка, будто его тщательно вымыли и протёрли насухо. С ночи под деревьями в низинах всё еще лежал слоями лёгкий туман. Денёк обещал быть тёплым. Однако всё это великолепие не трогало Андрея, скользило по поверхности, отскакивая, как от брони, от ожесточения, которое, словно огромный жук, ползало в его душе. Он сидел, сжав зубы, и с раздражением щурился на ослепительный диск солнца.

«Что же это делается, а?» – продолжил гадать Андрей. – «Это же уму непостижимо! Они же всё погубят. Ничто их не интересует, только деньги. Деньги, деньги, деньги. Деньги хозяину, деньги себе, опять хозяину и про себя не забыть.

А как же дело? А проект? С ума сошли, что ли?! Какой там проект?! Хватать надо, пока возможность есть, а потом уж разберёмся и с проектом, и с теми, кто сидит на этом проекте… Вот они и хапают, не теряя драгоценного времени», – вёл непрерывный диалог сам с собой Андрей, причём диалог этот он проговаривал внутри себя со все более нарастающим остервенением каждый день в течение последних двух месяцев и извёл себя бесплодными беседами этими до такой степени, что временами готов был лопнуть от злости на себя и на свою неудачливость, на окружающих его людей, бестолково тычущихся друг в друга, на весь этот мир, который вдруг начал, по мнению Андрея, вращаться в каком-то неправильном, почти идиотском направлении, подталкиваемый эмоциями, завистью, жадностью, разгоняемый страстями неопределёнными. И это для него было не то чтобы в новинку… О таких вещах, о том, что подобное случается, он и раньше читал и слышал, но увидел это воочию и, можно сказать, прочувствовал на себе совсем недавно.

Андрей открыл для себя это состояние мира всего лишь пару месяцев назад, и не потому, что он был монах-отшельник, живший в лесной глухомани, или не от мира сего, или, вообще, инопланетянин какой-нибудь. Нет. Просто человеку какое-то время везло – он занимался делом, которое ему нравилось и даже доставляло некоторое физическое удовольствие. За этим делом, как за стеной, он умудрился прятаться от кошмаров экономических экспериментов, проводимых вслепую, лет десять, не меньше. Он занимался одним проектом, который был кому-то нужен. Для чего – не ясно, но был нужен и поэтому имел стабильный приток денежных средств. Не большое, но стабильное финансирование, что позволило сотрудникам института вести размеренный, а по нынешним временам, можно сказать, беззаботный образ жизни.

В своё время проект этот долго согласовывался, пересогласовывался, разрабатывался, корректировался, дорабатывался – в общем, все, включая и Андрея, были заняты и на окружающий мир взирали искоса и с некоторым недоумением.

Но рано или поздно всё заканчивается: и плохое, и хорошее – всё, и этот момент завершения пришёлся на то время, когда всё уже было сделано, и требовалось лишь подписать заключительные бумаги, чтобы работа всего института вышла в свет, и при поддержке сверху получила бы широкое признание, что позволило бы сотрудникам института перейти на другой уровень финансирования, и которая открывала бы всем широкие возможности карьерного роста, получения более высокой зарплаты, признания не только внутри страны, но и вполне возможно за рубежом…

В общем, очень похоже на то как это бывало раньше… Когда? Очень и очень давно. Так давно, что и вспоминать не хочется.

Но так уж получилось (пути их – ну, тех самых, что обитают «наверху», неисповедимы для простых людей), что того, кто поддерживал проект сверху (это в учебниках пишут, что поддержки располагаются снизу, а в жизни, как всегда, всё наоборот – поддерживают сверху) убрали, заменив на другого, и тот, не теряя времени, прислал своих представителей в институт, с тем чтобы ознакомиться с состоянием дел.

Представители прибыли на дорогих автомобилях чёрного цвета и, быстро рассредоточившись по кабинетам, перевернули всё с ног на голову и закрыли проект. Потом они добрались до бюджета института, организовали ремонт в правом крыле здания и строительство левого крыла. Далее случилось то, что и должно было произойти – денежные средства, которыми располагал институт, утекли куда-то, и новое руководство приняло решение сократить расходы организации за счёт сотрудников и сдать часть помещений в аренду.

В общем, всё стало как у людей. Вот только Андрюша перестал узнавать свой, можно сказать родной, институт как снаружи, так и изнутри.

Снаружи здание очень быстро обставили со всех сторон строительными лесами. Разорванные листы целлофана и зеленая сетка надёжно скрыли фасад от любопытных взглядов спешащих мимо пешеходов. Шаткая и рахитичная конструкция из досок, сколоченных вкривь и вкось, поднималась под самую крышу, и, видимо, по причине своей ненадёжности, и хочется верить, что только по этой причине, но никто никогда не видел на ней рабочих. Хотя, знающие люди утверждали, что однажды там был замечен какой-то человек неопределённой национальности с ведром и мастерком, который весь день соскребал что-то со стены. Что он там нашёл – узнать не получилось, потому что гражданин исчез в этот же день вместе со своим ведром и больше не появлялся. Должно быть, ему стало смертельно скучно работать в одиночку.

Внутри тоже всё переменилось. Если раньше Андрей, проходя по коридорам, встречался, чуть ли не на каждом шагу, со своими коллегами, деловито снующими с пачками бумаг или сосредоточенно обсуждающими варианты решения какой-нибудь проблемы, то нынче обширные коридоры пугали своей тишиной и пустотой. В кабинетах царило уныние. Те, кого ещё не успели «сократить» или сам не уволился, сидели за своими столами и с отсутствующим видом, будто зомби, таращились на экраны компьютеров, вяло собирая цветные квадратики или шарики, раскладывая нудные пасьянсы, или гоняли мячик в настольный теннис – в общем, убивали свое драгоценное время как могли.

Хотя, иногда случались необычные вспышки активности, когда кто-нибудь вдруг врывался в комнату и с заговорщицким видом начинал нашептывать на ухо первому попавшемуся сотруднику, как некто Борис Семенович или Семен Борисович…

– Какой еще Борис Семенович или Семен Борисович? – переспрашивают, не сразу уяснив о ком идет речь.

– Ну, тот из отдела «нелинейных решений»… Неужто не помнишь?

– А! Тот… Вспомнил, вспомнил, и что же этот пройдоха подыскал для себя?

– Ты знаешь, он очень удачно пристроился, насовсем уехав из страны, и там его приняли хорошо, и дали работу очень похожую на ту, которую он вёл здесь, и сейчас он и в ус не дует, хотя с рождения был лысый и бритый, как бильярдный шар.

– Да что ты говоришь?! Все-таки есть жизнь за пределами нашего мировоззрения… Ну?.. И как он это сделал? – нервно притоптывая ножкой, требуют разъяснить детали.

Через полчаса, а иногда и того меньше, об этом уже знал весь институт. Все начинали активно бегать из комнаты в комнату, живо обсуждая услышанное. На какое-то время жизнь возвращалась в коридоры: хлопали двери, слышались возбуждённые голоса и быстрые шаги, эхом отдающиеся под высокими потолками, но затем кто-то выглядывал в окно, где за немытым стеклом торчали ржавые балки и неструганные доски строительных лесов, болтались клочья целлофана и зеленой сетки, и как-то быстро начинал угасать.

Это состояние увядания, подобно инфекционному заболеванию, стремительно передавалось соседям, разговоры затихали сами собой, тишина возвращалась под институтские своды, и все с обреченным видом возвращались за свои столы, где привычными жестами разворачивали на экранах виртуальное поле боя и продолжали размещать квадратики или гасить разноцветные шарики.

Денег, чтобы продолжать работу, не осталось, да и предыдущая программа исследований теперешним руководством считалась ересью, а упорствующих в своих заблуждениях еретиков, как известно, принято изводить любыми доступными способами. Новая же программа находилась в непрерывном состоянии изменения, улучшения и сокращения.

От всего этого Андрей чуть было не заболел и не слёг в больницу. И было от чего. Все-таки привычная жизнь рушится не в результате стихийного бедствия: наводнения, землетрясения, извержения, цунами, …, а по причине сверхъестественной жадности и наглости тех, кого и знать не знал, но от которых, почему-то, зависел.

Пару недель он бюллетенил под предлогом «острого респираторного заболевания», поскольку «хроническая хандра на почве регулярного недофинансирования» современной медициной в качестве диагноза не признается (это пока их такое не коснулось, но всему свое время), однако, кое-как оправился. Бледный и осунувшийся вернулся в родной институт, и принялся вести сам с собой тот бесконечный диалог о смысле жизни, о справедливости и скором возмездии, который сейчас звучал у него в голове на разные голоса, словно там собрался небольшой, но весьма оживленный митинг.


Поезд резко затормозил так, что пассажиров, столпившихся в проходе между сиденьями, вначале изо всех сил мотнуло в одну сторону, и все повалились друг на друга, а затем под дружные возмущённые крики в другую. Андрей, поднявшись со своего места, почувствовал, как пол уходит у него из-под ног, и завалился на своего соседа, который, по счастью, оказавшись человеком культурным и сдержанным, лишь поморщился от неудовольствия, но кивком головы дал понять, что принимает извинения. Андрей подхватил свои вещи и вывалился вместе с толпой из душного вагона.

Он пошёл по перрону, с наслаждением вдыхая воздух, сладкий от аромата трав, полевых цветов, который свежий ветерок приносил с окружающих полей. Толпа очень быстро редела, разбредаясь в разные стороны. Поезд ушёл, унося с собой остатки городской суеты, и вокруг опустилась такая тишина, что у Андрея в голове голоса, спорившие до хрипоты, разом замолчали, удивляясь тому, что такое спокойствие и умиротворение ещё возможно найти на этой планете. А всего лишь стоило проехать около часа на пригородной электричке.

Спустившись с перрона, Андрей нанял «частника», небритого типа с золотыми зубами через всю нижнюю челюсть, который всю дорогу молчал и неизвестно чему улыбался, пуская во все стороны золотых «зайчиков».

Машина громыхала и подпрыгивала на неровной дороге, так что казалось, будто под капотом нет ни одной до конца закрученной гайки, и вот-вот развалится на мелкие части, но, к счастью, всё обошлось. По-видимому, эта модель допускала такое расслабленное состояние. Добравшись до оговоренного перекрёстка, Андрей расплатился с водителем, тот на прощанье оскалился и, сверкнув золотом коронок, резво развернулся и скрылся в облаке пыли.

Андрей спустился с дороги, но пройти привычным маршрутом, срезав угол через поле, как он всегда ходил, не получилось. Прямо под дорожной насыпью он обнаружил металлическую сетку, натянутую между врытых в землю железных труб, убегавших ровной цепочкой в обе стороны насколько хватал глаз. Трубы эти и сетка сразу же напомнили ему печальную картину разорения его института, что он имел удовольствие наблюдать каждый день из окна своей лаборатории. Тут и голоса в его голове сразу же оживились:

– Этого же не было в прошлый раз! – визгливо запричитал кто-то.

– Точно! Вон и тропинка виднеется, – уверенно заявил другой, – заросла, правда, бурьяном каким-то.

– Кого-то ловят, может быть… хотят в сеть загнать, – неуверенно пискнул третий голос. – А может, сволочь какая завелась…

– Не понял, – удивлённо пробормотал Андрей, – я же здесь всегда ходил… Как же это?

Он потянул на себя сетку и отпустил. Проволока зазвенела и заколыхалась по всей длине. Трубы, заботливо выкрашенные черной краской, были глубоко врыты в землю и стояли крепко.

– И кому же это пришло в голову закрыть поле? – продолжил удивляться Андрей.

Но разбираться в чём тут дело не стал, а развернувшись, вернулся на дорогу и пошёл дальше, вокруг поля, что заняло минут на десять дольше.

«Трубы какие-то врыли, сетку натянули, а зачем?» – вяло дума Андрей. – «Можно было бы подлезть под сетку и пройти так, как всегда ходил… Но что-то не хочется. Нагибаться лень».

В безоблачном небе на головокружительной высоте порхали жаворонки, разбрасывая вокруг переливчатые трели, ветер шелестел в листве берез, опустивших тяжелые ветви к самой земле, над дорогой клубился разогретый воздух, с солидным жужжанием проносились мимо шмели, пахло травами. Голоса в его голове, поспорив и повозмущавшись еще немного по поводу непонятной изгороди, один за другим затихли, прислушиваясь к тому, как облака плывут в небе и тени скользят по полями, перекатываясь с холма на холм.

Дом здесь родители держали уж лет двадцать, а то и дольше. Места эти он знал с самого детства. Ничуть не хуже местных, хотя и принадлежал к той обширной группе людей, называемых здесь презрительно «городские». Исходил вдоль и поперёк все поля, излазил овраги, знал каждую тропку в лесах, каждый изгиб речушки, что скрываясь в тени ракит, обвивала холмы. Знал все рыбные места. За грибами мог уйти на весь день и никогда не плутал. Любил он эти места за вольный размах, за свободу, за красоту. Весь городской сор, бестолковая суета последних дней, душевная тяжесть и раздражение, незаметно, кусочек за кусочком, слетели прочь, как пух от дуновения ветра.

Андрей шёл, с удовольствием посматривал по сторонам, по-хозяйски отмечая небольшие изменения, произошедшие за последние месяцы, пока его не было: вон у дороги куст шиповника – как разросся за это лето!, а вон, на том берегу, кто-то дом уже поставил – слышно, как плотники стучат молотками под крышей; а вот тропинка, по которой все ходят купаться к реке – изогнулась немного влево, должно быть плотину восстановили, нужно будет спуститься, проверить; стожки по лугам поднялись – кто-то из деревни сено заготовил… Кажется, всё на месте, всё как всегда, только эти трубы с сеткой каким-то неживым углом врезаются в это нежное спокойствие.

«Кто же это мог?.. А, наплевать», – Андрей свернул с дороги, на тропинку, ведущую к дому.

Родители с нетерпением ждали сына. Восторженно встретили дорого гостя у ворот, обняли, расцеловали, внимательно осмотрели со всех сторон – не похудел ли мальчик, не побледнел ли, не болен ли.

– Отец, отец, гляди, как похудел и побледнел-то. Ох, батюшки! Что же это делается?!– причитала мать, озабоченно заглядывая Андрею в глаза. Андрей улыбался. Ну, похудел, ну, побледнел. Так что же? Всякое случается там – в бесконечно далёком городе, а здесь так хорошо, так спокойно. Поправимся… Отъедимся, отоспимся…

Сына проводили до веранды и сразу же усадили за стол. Мать расставила чашки, разлила чай и, разложив специально испеченные по этому случаю пироги, принялась делиться новостями. А вот у этих за это время произошло то-то и то-то, а у тех собака попала под машину, у Крынкиных на яблони напала тля, так еле отбились, опрыскивали дня два, а в деревне дом сгорел – пожарные приехали только когда крыша рухнула, Ванька всё на речку бегает, щук таскает, а к Маньке новый ухажёр повадился ходить, и так далее…

Мухи жужжали под занавесками, на веранде было прохладно и спокойно, размеренно тикали часы.

– А что это там за столбы понатыкали вокруг нижнего поля? – неожиданно спросил Андрей.

– У какого? – не поняла мать.

– Да то, что у дороги.

– Ах, это, – небрежно махнула рукой мать. – Так его купили.

– Кто? – насторожился Андрей. Голоса внутри него подозрительно зашептались, готовясь выскочить хором.

– Да какой-то «деловой» или банкир, или что-то в этом роде. Для дочки своей. Лошадей будут разводить.

– Что, все поле?

– Да. Уж и дом поставили. Там наверху, у леса. Ух, и быстро строили. Говорят, по какой-то канадской технологии. Фундамент залили, сразу же стены подняли, под крышу подвели. А помнишь, сколько мы мучились. Тогда ни досок, ни кирпича нельзя было достать, а сейчас – раз и дом стоит.

– Да, здорово… – вяло согласился Андрей. – Неужели всё поле купил?

– Всё, всё, – отец тяжело поднялся из-за стола. Было видно, что этот разговор ему не нравился, беспокоил. – Мало того, местный председатель колхоза… Новый председатель. Молодой. Старый-то ушёл на пенсию. А этот ловкий, но тоже любит это, – отец чиркнул пальцами по шее. – Пьянчужка, в общем. Так ты видел его, наверное. Тот, что на «газике» по дорогам, как сумасшедший, носится…

Андрей неуверенно кивнул, не очень представляя о ком идёт речь.

– Так этот председатель все пахотные земли распродаёт по дешёвке…

– Он и собаку соседскую переехал, – перебила мать.

– Да подожди ты со своей собакой, – нахмурился отец. – Тут о другом разговор. А те, у кого деньги имеются, эти земли у него с радостью и покупают. Люди неглупые, знают, что земля-то никогда не дешевеет. Лошадей, говорят, будут разводить.

– А коровы-то куда делись?– поинтересовался Андрей.– Здесь же ещё тем летом целое стадо ходило.

– А нет коров,– отец развёл руками.– Закончились этой зимой. Все до последней. Под нож пустили. На мясо. Вот, лошади теперь будут.

Андрей насупился. Какой-то противный голосок внутри него начал зудеть:

«Что же это такое? Каких ещё лошадей? За каким лешим сдались они?..»

– Да что мы все говорим да говорим, – подхватилась мать.– Нам-то что до этих коров. Наши что ли? Чужое имущество перебирать, да чужие деньги считать – грех большой. Ты, Андрюша, ешь. Пирожки свежие. А ты, отец, иди. Нечего баламутить. Иди, новости, что ли, свои посмотри. От телевизора теперь не оттащишь… Что ты со своими коровами пристал к нему? Посмотри, какой он худенький, будто пахали на нем. Работы, наверное, много…– мать сочувственно взглянула на сына.

Андрей грустно усмехнулся. Какая там работа. Одна суета.

– Покушаешь и пойди, отдохни, – наставляла мать, пододвинув ему поближе вазочку с вареньем. – Поспи немного. Или, если хочешь, сходи за грибами. Крынкины вчера ходили, так целую корзину белых принесли.

– А где ходили-то? – оживился Андрей. Напряжение от того, что сказал отец, сошло сразу. И правду, что нам до их коров и лошадей – у нас своих проблем хватает.

– По просекам. В глубине грибов пока нет, а по просекам пошли, и корзинку набрали. Сходи. Пожарим к ужину.

– А и правду, давай-ка схожу, – Андрей поднялся из-за стола.– Посплю ночью, как все люди.

Мать улыбнулась, но продолжала внимательно следить за сыном. Вроде всё на месте: жив, здоров, немного исхудал, но это поправимо, однако что-то в нем не так – какой-то задумчивый, даже вялый. Наверное, на работе проблемы.

«Спрашивать пока не буду. Захочет – сам расскажет», – благоразумно решила она. – «Всё равно помочь ему ничем не сможем. Эх…» – мать махнула рукой, отгоняя навязчивую муху от пирогов, встала и принялась убирать со стола.

Андрей быстро переоделся в простую, свободную одежду, на ноги одел разношенные кроссовки, взял корзину, на дно бросил нож. Проходя по дому, заглянул в одну из комнат. Отец сидел на диване и смотрел телевизор.

– Ну, что там? – лениво поинтересовался Андрей.

– Стреляют, – отец устало махнул рукой в строну экрана. – Пуляют, пуляют… А что пуляют и сами не знают.

– Ну ладно. Я пошёл.

– Иди вдоль просеки,– напутствовал он. – Вглубь не ходи. Грибов там нет. Рано ещё.

Андрей вышел на улицу. Проходя мимо дворов, он с интересом заглядывал внутрь, но шага при этом не сбавлял. Если кого примечал из знакомых – бодро выкрикивал:

«Доброго здоровьечка!» – и шёл дальше.

Улица дачного посёлка выходила прямо в поле. За последним домом она сужалась до тропинки, что, изогнувшись, упиралась, как в стену, в густые заросли орешника, скрывалась в лёгком зеленоватом сумраке, царящем под лесными сводами, и уползала дальше, плутая среди деревьев. Если следовать по этой тропинке и потом на развилке свернуть налево, то можно выйти к большим просекам, где по слухам появились белые грибы.

Андрей шел, с наслаждением вдыхая влажный воздух, поднимающийся от земли. Прислушиваясь к лесным звукам, смотрел как косые солнечные лучи, пронзая листву, рисовали на земле золотистые пятна света, а внутри него, будто зажатая до отказа пружина начала ослабевать и распрямляться, подбрасывая разные мысли, которые закружились в его голове, перекликаясь на разные голоса, рассуждали и спорили.

– Разломали всё до основания, от института камня на камне не оставили. Как в песне: до основания, а затем?

Над головой среди ветвей какая-то птица проводила шагающего внизу человека такой заливистой трелью, что Андрей остановился и, задрав голову, взглядом попытался отыскать невидимую певунью.

– Как мелодично, будто по нотам, – восхищённо прошептал Андрей.

– А что затем-то? Мы новый мир построим? Кому он нужен такой мир? – продолжил нападать какой-то визгливый, затравленный голос.

– Кому-то нужен… – вяло защищался Андрей от самого себя и зашагал дальше, – не может быть, что никому не был нужен.

– Кому-то нужен, но ты лишний, – проскрипел другой голос.

– А может – обойдется? Всё опять наладится? – Андрей шёл, рассеянно смотрел себе под ноги. Пробежав взглядом по кустам, он палкой поднял ветви, в траве ничего не было. Слишком близко к исхоженным местам, нужно пройти подальше.

– Наладится, но не завтра и не через год. Ты тогда точно никому не будешь нужен. Поезд без тебя уйдёт. Работа твоя устареет, знания станут не нужны, и … прощай, дорогой товарищ, да и лет тебе будет, как тому пню…

– А что тогда, после этого прощай? – прошептал Андрей.

Не получив вразумительного ответа ни от хриплого, ни от писклявого голоса, он нагнулся и, заглянув сквозь листву, сразу заприметил три коричневых бугорка, высовывающиеся из спутанной травы. Голоса настороженно замолчали, мысли, будто подхваченный вихрем сор, унеслись прочь, голова очистилась, он сосредоточился на найденных грибах.

«Вот они! Попались, голубчики…» – с удовлетворение подумал Андрей, взглядом пробежал вокруг, пошевелил траву палкой и нашёл ещё два гриба. Крепкие, с толстой, расширяющейся к низу ножкой, с ровной плотной шляпкой. Нагнувшись, он разгрёб сухую листву, аккуратно срезал каждый гриб под самый корень и заботливо присыпал обнаженную грибницу землёй.

Поднял и внимательно осмотрел со всех сторон.

«Хороши! Крепенькие какие! Ещё бы несколько штук таких найти и к ужину хватит. С картошечкой пожарим, с лучком».

Обернувшись, он внимательно посмотрел вокруг себя – может ещё кто-то прячется в траве, но ничего не нашёл и пошёл дальше, помахивая палкой.

Шагах в двадцати от того места ему попалось целое семейство – штук восемь. Потом были другие. Через час он набрал почти полную корзину и весьма довольный собой решил вернуться. Приятно потяжелевшую корзину он бережно нес, то в одной, то в другой руке, продолжая, однако, посматривать по сторонам. Не так внимательно как раньше, но, всё же, с надеждой «выловить» ещё один-два гриба.

Голова очистилась, все мысли были о том, как родители обрадуются и удивятся, увидев сколько грибов он нашёл, как мать побежит к Крынкиным рассказывать, а вечером они пожарят грибы, вынесут стол в сад и будут ужинать на открытом воздухе, под звездным небом.

Андрей вышел из леса немного в стороне от того места, где тропинка ныряла в орешник и решил пройти к дому напрямик через поле.

Теплый ветер скользил над землёй, трава шелестела под ногами, невидимый жаворонок заливался высоко, высоко в небе. Андрей, прикрыв ладонью глаза от солнца, попытался взглядом отыскать крохотную голосистую птичку. За спиной у него послышались ритмичные сухие удары «Стук, стук…, стук, стук…», будто кто-то бил молотком по бревну, звук усиливался и быстро приближался. Андрей опустил руку и, обернувшись, увидел как прямо на него несётся лошадь.

Всё, что потом с ним произошло, Андрей воспринимал так, словно перед его глазами прокручивали замедленное кино, хотя на самом деле прошло не более одной-двух секунд.

Откровенно говоря, увидев несущуюся на него галопом лошадь, он растерялся настолько, что замер, как вкопанный, не зная как поступить в такой ситуации: то ли бежать нужно, то ли упасть на землю ничком или подпрыгнуть повыше, чтобы улететь подальше.

Если бы это происходило в городе и на него мчался автомобиль, то он особенно не задумываясь уступил бы дорогу, прыгнув на спасительный тротуар, где чувствовал бы за собой право поступать в дальнейшем как ему заблагорассудится, конечно в рамках допустимых приличий, но здесь было поле. Ровное поле. Направо, налево, спереди и сзади – всюду поле. Беги куда хочешь. Скачи куда нравится. Во всех направлениях ровная, одинаковая земля. Зачем же скакать прямо на человека? Зачем скакать прямо на него? Почему не свернуть в сторону? Места, что ли, мало? Может быть, лошадь взбесилась? Быки ведь нападают на людей, почему лошади не могут?

Мысли бешеным хороводом носились в голове Андрея, но ни одну из них поймать не получалось, и пока он безуспешно пытался сообразить, что же делать, лошадь со всего размаху налетела на него. Перед глазами промелькнула оскаленная морда с дико вращающимися глазами, судорожно раздувающиеся ноздри, на губах пена, грива развивается по ветру, а в седле всадник. Точнее сказать – всадница, в бордовой жокейской кепи с длинным козырьком, из-под которой на Андрея в упор смотрели колючие и злые глаза. Пригнувшись к лошадиной шее, она что-то кричала ему прямо в лицо, но разобрать слов Андрей не мог. Слова не доходили до его сознания, все чувства будто отключились, он только видел открытый рот и горящие глаза. Потом, вдруг, словно в его голове открылось окно, и звуки мощным потоком хлынули в мозг:

– Пошёл! Пошёл! Пошёл прочь! Прочь с дороги! – наездница взмахнула хлыстом, словно собиралась стегнуть опешившего Андрея, он инстинктивно отшатнулся, сделал неловкий шаг назад, ноги его запутались в траве, и он упал на спину, выронив корзину. Грибы рассыпались в траве.

Обдав жарким, потным духом, лошадь пронеслась мимо него, как вихрь. Из-под копыт взлетели комья вывороченной земли. Наездница, пригнувшись к гриве, приподнялась на стременах, и всё время хлестала лошадь по бокам. Она ловко свернула вначале в одну сторону, потом вильнула в другую и скрылась из виду за гребнем холма, через несколько секунд появилась на противоположном склоне и поскакала в сторону того самого нижнего поля, через которое Андрей не смог пройти сегодня утром.

– Лыжню, что ли, уступить? – растерянно пролепетал Андрей, сидя на земле, среди рассыпанных грибов, перевернутая корзина валялась у его ног.

– Это что же такое, а? – забормотал он, провожая взглядом удаляющуюся всадницу. – Это как же?

Противоречивые голоса, которые Андрей иногда слышал в своей голове, и которые, расслабившись, задремали было за то славное время, пока он собирал грибы, сейчас подпрыгнули и завопили, как бешенные, отчаянно споря друг с другом.

– А вот так же! – кто-то отвратительно взвизгнул, передразнивая.– Пошёл вон – вот что это значит! Тебе же откровенно сказали, что нужно делать.

– Но куда же?! – обиженно оттопырив губу, зашептал Андрей.

– А куда хочешь! – издевался голос в его голове.– Работы у тебя теперь нет и здесь тоже тебе места нет!

– Это почему же? – шептал Андрей, уставившись на корзину, по краю которой уже побежали черные мураши, привлеченные грибным запахом.

– Ты что идиот? – спросил его другой, басовитый голос.– Прикидываешься или в самом деле не понимаешь?

Андрей смотрел на рассыпанные вокруг грибы и молчал. От удара о землю у некоторых грибов оторвались шляпки, другие остались невредимыми.

– Понимаю. Не дурак, всё-таки. Деньги…

– Ну, раз понимаешь, то и слава Богу, – пробубнил солидный голос. – Тот дядя, кто купил нижнее поле для дочки своей, которую ты только что имел удовольствие лицезреть, скорее всего, выкупил и это. Вот только заборчиком обнести не успели.

– А не жирно ему будет? – ехидно спросил вредный писклявый голосок, что, судя по всему, всегда находился в оппозиции.

– Нет. Не жирно. Но если он даже не купил его сейчас, то, скорее всего, присмотрел для следующей покупки, потому что оно, это поле, у леса. Вот его дочка и носится здесь, как ошпаренная. Хозяйка новая. Владычица.

– А как же мы? Как же я? – Андрей растеряно оглянулся по сторонам. – Я же здесь всю жизнь ходил и никому не мешал, а сейчас… Нате вам, пошёл вон! И куда пошёл?

– Это моя земля! – вдруг хрипло каркнул он пересохшим горлом, в ту сторону, куда ускакала наездница.

– Какая она твоя?! – взорвался внутри него голос-оппозиционер.– Ты привык здесь ходить, но земля не твоя и никогда твоей не была, и, судя по всему, не будет. Понял?!

Андрей с досады плюнул и попал в пролетающего мимо шмеля, от чего тот перевернулся в воздухе и, потеряв ориентацию, со всего размаху влетел в траву, и повис там, на листочке, обиженно жужжа. Андрей поднялся на ноги, подобрал рассыпавшиеся грибы и поплёлся своей дорогой. На душе у него было так тяжело, что ноги подгибались, и корзина казалась неподъёмной.

Кое-как доковыляв до дома, он отдал матери грибы, а сам ушёл в дом и заперся в своей комнате. Рухнул на диван и провалялся там, не поднимаясь, до самого вечера. К ужину, однако, он встал. Из комнаты вышел весь помятый, чувствовал себя уставшим и разбитым.

Как Андрей и предполагал, стол накрыли в саду, под старыми яблонями. Под тяжестью плодов деревья опустили ветви к самой земле, и, чтобы ветви не сломались, отец подставил под них специально подготовленные рогатины.

Алый диск клонящегося к горизонту солнца просвечивал сквозь листву. На стол выставили жаркое, из холодильника закуски и запотевшую бутылку.

Андрей вяло ковырял вилкой рассыпчатую картошку, подцепив на вилку гриб долго, но безо всякого интереса, рассматривал его со всех сторон, прежде чем положить в рот. Вдруг в небо взлетели три яркие ракеты и с громким хлопком рассыпались на множество разноцветных звёздочек. Следом ещё три, а потом ещё и еще…

– Во дают… – равнодушно прокомментировал отец, не поднимая головы от тарелки. – И так каждый выходной.

– Люди жизни радуются. Красиво-же… – мать суетилась вокруг стола, выставляя новые закуски.

– А где это? – уныло поинтересовался Андрей.

– Да у миллионера дочка развлекается.

– У какого миллионера? – вначале не понял Андрей.

– Да у того, кто поле купил и лошадей собирается разводить.

Андрей замолчал, насупившись, а в небо продолжали взлетать всё новые и новые ракеты. Есть что-то совсем не хотелось. Посидев ещё, для вида, несколько минут, он поднялся из-за стола.

– Ты что, есть не будешь? – забеспокоилась мать.

– Нет, что-то не хочется. Пойду, прогуляюсь. Подышу немного.

Мать только и развела руками, печальным взглядом проводив сына, обратилась к отцу:

– Ну, что это такое? Не поужинав, куда-то сорвался, а? Что молчишь-то?

Отец с досады лишь «крякнул» и, раздражённо махнув рукой, направился в дом, а над головой в темнеющее небо взлетели новые ракеты.

Андрей вышел за калитку и в сумерках пошел по улице. Из открытых окон доносился звон расставляемой посуды, обрывки музыки, голоса, на верандах зажгли свет, в беседках собирались компании, шутили, смеялись, задымились мангалы, а в одном дворе он увидел, как на большой треноге подвешивают казан.

«Крынкины плов, должно быть, собираются готовить», – равнодушно подумал он и зашагал дальше.

Выйдя в поле, Андрей остановился и посмотрел на небо. С той стороны, где солнце село, всё ещё виднелась светлая полоса, неровно срезанная снизу тёмными верхушками деревьев, а с противоположной стороны на ночное темное небо выползала огромная красная луна, и звёзды, будто испугавшись этого соседства, загорались лишь на середине небосвода. Воздух стал прохладен и свеж, туман пополз над полями. Андрей отмахнулся от надоедливого комара, что зудел у него над ухом, и пошёл через поле туда, где в темное небо взлетали ракеты фейерверка. Роса опустилась на траву, и через несколько шагов он почувствовал, что ноги его промокли.

«Не вернуться ли?..»– нерешительно подумал он, но что-то притягивало его к тому месту, куда ускакала дневная наездница.

Чувство это было неопределённое и во многом противоречивое: с одной стороны, он понимал, что делать ему там абсолютно нечего, и кроме неприятностей ничего он там не найдёт, но, с другой стороны, ему было до крайности любопытно – кто же это такие, что они о себе такое выдумали, что и пройти нигде нельзя без того, чтобы тебя не окрикнули и не обругали.

Шёл он осторожно, опустив голову. В сгущающемся мраке высматривал куда лучше наступить и чуть не наткнулся на сетку, растянутую на металлических столбах через все поле, такую же, как та, что была натянута внизу, у дороги. Дальше пройти не представлялось возможным. Уцепившись руками за сетку, он вытянул шею, встал на цыпочки и начал рассматривать большой дом, расположенный метрах в двухстах, от того места, где он остановился. Почти в каждом окне горел свет. Тени мелькали за занавесками. Слышалась музыка. Перед входом в ряд стояли три больших лимузина, падавший из окон свет отражался на их лакированных боках. Вдруг дверь на крыльцо распахнулась, и во двор из дома выкатилась многочисленная шумная компания. Выкрикивая что-то неразборчивое, пританцовывая, визжа и хохоча, они обошли дом и скрылись за углом, откуда немедленно в ночное небо взлетели несколько ракет. Андрей проследил за ними взглядом.

«Новые хозяева, что ли?» – мрачно подумал он – «Похоже, что так. Гуляют… Хозяева новой жизни, а ты пошёл вон. Прочь с дороги. Вот и заборчик поставили, чтобы ты, дурак, не ходил куда не просят. Пир во время чумы – точнее и не скажешь».

Повисев ещё немного на сетке, как мартышка на заборе, он тяжело вздохнул и сполз на землю.

«Вот жизнь, как сажа. Как-то навалилось всё сразу и там, и тут», – Андрей отвернулся, втянул голову в плечи и побрёл прочь, на этот раз не обращая ни малейшего внимания на мокрые ноги.


Погостив у родителей ещё денек, Андрей вернулся в город. С утра приехал в институт и к своему удивлению обнаружил, что мертвые коридоры наполнились странной жизнью и кишели какими-то маленькими людьми с чёрными прямыми волосами и раскосыми глазами над высокими скулами, бегавшими, как заводные, из комнаты в комнату, перетаскивая на себе тюки, обмотанные целлофаном.

– Это что ж такое? – растерянно спросил он проходящего мимо Леонида Самуиловича, заведующего одной из кафедр. – Откуда эти китайцы здесь объявились.

– Это не китайцы. Это вьетнамцы, – со знанием дела поправил его эрудированный Леонид Самуилович. – Китайцы – они и ростом выше, и покрепче будут, особенно те, что проживают в северных провинциях, в таких, как Уйгурский автономный район…

– Хорошо, пусть будут вьетнамцы, но откуда их столько?

– Оттуда… – Леонид Самуилович неопределённо махнул рукой в сторону. – Здание института купил один банк и, не мешкая особенно, сдал его в аренду какой-то коммерческой организации. Вот, теперь можешь вблизи любоваться и изучать новых коммерсантов. Редкая возможность, поверь мне.

Андрей с удивлением взглянул на заведующего кафедрой. Леонид Самуилович грустно улыбался.

– И не надо лететь за тысячи километров. Вот они. Говорят, у них ещё и кухня своеобразная. Балтийскую селёдочку слабого посола любят жарить.

Леонид Самуилович замолчал, и они с Андреем задумчиво наблюдали за тем, как энергичные человечки перетасовывают свой товар.

– А я Андрюша …– Леонид Самуилович замешкался, подбирая слова. – Уезжаю я, Андрюша.

– И вы тоже? – уныло спросил Андрей, не поворачивая головы.

– Да. Там, вроде, и работу предлагают. А здесь…

– А здесь – «пошёл прочь с дороги»…

Леонид Самуилович с удивлением взглянул на Андрея:

– Да. Так и есть – пошли вон. Здание-то купили, а про сам институт даже не вспомнили. Получается, что лишние мы здесь.

– Получается что так.

– Ты вот что, Андрей… – Леонид Самуилович дотронулся до его рукава. – Держись здесь. Если у меня все наладится там, я тебя постараюсь вытащить. Хорошие специалисты – большая редкость, везде нужны.

– Здесь только они никому не нужны, – возразил Андрей и печально поджал губы. – Удачи вам, Леонид Самуилович. Спасибо… за заботу и не забывайте… – Андрей повернулся и побрел к себе.

В кабинете он сел у окна и, подперев ладонью подбородок, стал смотреть как ветер треплет лоскуты целлофана и зелёных сетей, развешанных на кривых досках строительных лесов. Вдруг дверь распахнулась, и в комнату ворвался запыхавшийся его приятель, Борька, и прямо с порога, не переводя дыхания, выпалил:

– Андрюха! Работа есть!

– Какая? – насторожился Андрей.

– Этих видел? – Борис прищурился и пальцами растянул веки. Андрей кивнул головой. – Им продавцы нужны. Сами-то они по-русски говорят с трудом, а торговать надо. На рынке места у них есть…

Андрей побледнел, встал и молча вышел из комнаты.

На следующий день, рано утром он собрал вещи и вернулся к родителям на дачу.

Родители, обеспокоенные таким неожиданным визитом, весь день не давали ему прохода, терзая вопросами что да как, да почему. Андрей терпел, терпел, отговаривался, выкручивался, как мог, но, чувствуя, что отступать уж более некуда, сознался и с мрачным видом объяснил: институт закрыли, а здание отдали вьетнамцам под склад риса, после чего родители немедленно успокоились.

– Мы-то думали у тебя что-нибудь со здоровьем… А это,– отец небрежно махнул рукой. – Образуется. Время все исправит и всё расставит по своим местам. Ух, и напугал же ты нас. Погостишь здесь недельку другую, отдохнёшь. Походишь в лес, на рыбалку, а там видно будет. Вот увидишь – всё образуется, – повторил он.

Мать сочувственно погладила сына по плечу. Андрей вздохнул и немного успокоился. Родителям с высоты их прожитых лет, наверное, виднее что важнее, а что «образуется», потому что суеты в их жизни тоже хватало, а время идёт и всё проходит, всё меняется, как снаружи, так и внутри.

То, что казалось вначале ужасным, чуть ли не катастрофой, угловатым и цепким, с течением лет, как будто стирается, принимает более мягкие очертания, расплывчатые формы и даже начинает казаться комичным. Кто может точно сказать, когда закончится один этап в жизни, и как это будет выглядеть, и где начнётся то, что принято называть «новой жизнью»? Конечно, хочется, чтобы всё шло гладко, без срывов и обвалов, но такое разве бывает? Этого почти никогда не бывает и остается необыкновенной редкостью, необыкновенным исключением из общепринятого правила.

Но, несмотря на все эти философские рассуждения и осознание того, что «всё течёт, всё меняется», на душе у Андрея продолжала висеть тяжёлая черная туча, от чего под этим августовским ясным небом краски дня показались ему блёклыми и смазанными.

«Работу жалко, столько усилий было затрачено, столько изучено нового, столько всего пришлось пережить и всё напрасно, всё впустую. Не дали закончить, сволочи. Время-то лечит, но и все тропки засыпает так, что обратно дорогу не найдёшь, столько песку навалит сверху, столько листвы натащит и не разберешь уж откуда пришёл. Придётся идти дальше… А куда? Куда идти-то? Куда пробираться? Все кинулись в разные стороны, кто во что горазд. Вон, и Леонид Самуилович уехал. Обещал не забывать… Да кто ж о таких, как я, вспоминает? Сейчас приедет, обустроится, жизнь и потекла своим чередом, а там и деньги придут, и все такое прочее. И надеяться не стоит, что о тебе вспомнят. Живой труп, можно сказать. Что делать-то, а?»

Дня два он не выходил со двора. Всё строгал, да пилил, помогая по хозяйству, а на третий день, прослышав, что Крынкины опять натаскали белых грибов, взял корзину и пошёл в лес.

Ходил, бродил под тенистыми лесными сводами, разговаривал сам с собой и с голосами своими, спорил, доказывал и, в конце концов, не придя к какому-нибудь решению, устал и замолчал.

Ближе к вечеру он вышел из лесу. В корзине грибов было выше, чем край, насыпано с горкой. Вышел он почти там же, где в прошлый раз, и опять пошёл через поле, тяжело ступая по высокой траве, то и дело, перекладывая корзину из одной руки в другую. Вдруг сзади послышался уже знакомый ему звук, будто кто-то ритмично бил молотком по бревну. Звук приближался. Андрей обернулся. Лошадь неслась прямо на него, точно так же, как в тот злополучный день.

И что на него нашло, и какая мысль промелькнула в его голове – неизвестно, но Андрей сделал осторожный шаг в сторону, словно хотел попробовать на прочность землю, прежде чем перейти болото, попавшееся ему на пути, где вся почва неустойчивая, зыбкая и страшно раскачивается под ногами. Куда бы и ходить не следовало вовсе, но раз уж попал, то придётся выбираться – иначе засосёт и следов не останется. Можно было бы и вернуться, но возвращаться некуда…

Оглянувшись, он заприметил небольшое углубление в земле, наступил в него и присел на корточки, поставив корзину рядом. Трава, что росла вокруг, скрыла его с головой. Там он и затаился, прислушиваясь к биению сердца и к приближающимся ударам копыт о землю.

Стук-стук, стук-стук. Ближе. Ещё ближе…

И тут он как выпрыгнет из своего укрытия, размахивая руками, и как заорёт во все горло, выпучив для ещё большего страха глаза. Не ожидавшая ничего лошадь, увидев перед собой выскочившее вдруг неизвестно откуда, почти что прямо из под земли, бешено орущее существо, резко остановилась, присев на задние ноги, и взвилась на дыбы, стала выше Андрея на целый человеческий рост, отчаянно забила в воздухе передними ногами и громко захрипела, вращая дикими от страх глазами.

Видела ли девушка куда спрятался Андрей и специально направила туда лошадь, чтобы проучить в очередной раз наглого и упрямого грибника, или не видела – неизвестно.

После того, как лошадь взвилась на дыбы, поводья наездница не удержала. Прижавшись к лошадиной шее, она судорожно пыталась ухватить болтающийся во все стороны кожаный ремешок, но лошадь, ударив землю передними ногами, вдруг злобно лягнула воздух, подбросив девицу в седле так, что одна нога её выскочила из стремени, потом опять поднялась на дыбы, наездница не удержалась в седле, перевалилась на одну сторону, сильно ударившись о землю, и тут лошадь понесла изо всех сил. Одна нога девушки запуталась в стремени, и лошадь волокла её по земле, сворачивая то в одну сторону, то в другую. Она пыталась освободиться, старалась дотянуться до ремня, но лошадь гнала вперёд все сильнее и сильнее, пока они не скрылись в лесу, в густых зарослях орешника.

Конец ознакомительного фрагмента.