Тель-Шева[1]
Из Ура уходя ко всем ветрам,
возненавидев быт патриархальный,
уже бунтарь, ещё не Авраам,
он не мечтал о Беер-Шевских пальмах.
Всё впереди. – Не вздрогнет Мория.
И Ицхак никогда не рассмеётся…
Ещё не рыл колодцев для меня,
но я-то знал, что будут мне колодцы.
Хрущёвская Оттепель вернула людям не только имена уничтоженных советским режимом людей, но и их творчество. Появились и новые сопротивленцы, узники совести, диссиденты, барды… Оставшаяся власть имперского скудоумия и заносчивого отребья почувствовала себя голым королём. Железный занавес стал приоткрываться.
Годы отказов, унижений в ОВИРе, кэгебешные преследования. Борьба за репатриацию, отказ от гражданства. Полуподпольное существование. Наконец, разрешение, считанные дни для сборов, и отъезд. Отъезд… как много в этом слове!..
На вокзале в Новосибирске нас провожали самые верные, самые смелые друзья и родные. Уже после таможни, на перроне в Чопе меня с сыном остановил лейтенант-пограничник: «Куда ж ты его везёшь!? Ведь в Израиле он в армию пойдёт, а мы его и пришлёпнем».
Вена. Аэропорт. Беер-Шевский ульпан… Всё в угарном тумане.
Первая экскурсия – Тель-Шева. Развалины, еле обозначенные кладки бывшего гостиного двора и жилых каморок, каменные ступы… И колодец. Колодец Авраама. Тогда, в 1981 году, территория древней Тель-Шевы не была ещё окультурена и обнесена забором. Камни. Камни. Пыль. По низким холмам – отары бедуинских овец. Два верблюда. Отсюда, через Хеврон, пошёл Авраам с Ицхаком на Храмовую гору, чтобы испытать власть своего Бога и свою веру в него.
Конец ознакомительного фрагмента.