Введение
Научное познание в современной России уже на первом этапе утратило черты таинственности марксистской концепции развития мира и обрело характер рациональной методической деятельности. При этом эта деятельность связана не только с выдвижением и проверкой гипотез на основе эксперимента, хотя и это иногда практикуется, но и с тем, что вся более чем 25-летняя история постсоветской России – это и есть по своей сути эксперимент. Как, впрочем, и весь советский период истории России. И если на последнем отрезке этой истории всё было ясно с характеристикой гипотезы – построение коммунизма и формирование нового человека, – то в постсоветском периоде вызывает трудность именно содержание и характер самой гипотезы – рынок, капитализм и т. п.
Если говорить о содержании постсоветского развития России, то какая-то ясность в необходимости самого переходного процесса понятна, чего, к сожалению, нет в понимании характера гипотезы. Тем не менее этот переходный процесс с необходимостью должен включать в себя саму совокупность отличительных свойств, признаков предмета или явлений, т. е. всего того, что и составляет предметность данного переходного периода. Пока же получается, что исследователи и реформаторы знают от чего необходимо избавиться (хотя и здесь возникают споры о самом содержании «прейскуранта пережитков» социализма, какие-то из них стараются сохранить и в новой жизни), но какие-либо контуры нового российского общества они не могут представить.
И дело даже не в том, что руководители процесса перехода России к своему новому качеству не представляют эти новые контуры. Гораздо более существенным моментом представляется нам то, что и у них, и у массы ученых наблюдается в большей степени некое «раздвоение» сознания. С одной стороны, как отмечал представитель австрийской аналитической философии Людвиг Витгенштейн (1889–1951): «Мы чувствуем, что если бы даже были получены ответы на все возможные научные вопросы, наши жизненные проблемы совсем не были бы затронуты этим»[11]. С другой стороны, смысл этой «чувствительности», о которой писал Людвиг Витгенштейн, заключается в том, что и в упоминавшийся «прейскурант пережитков», и в некий «прейскурант будущего» мы «вкладываем» «текущие» (courant), т. е. известные нам на текущий момент, знания и представления. И получается в сухом остатке простая конфигурация нашей жизненной философии: мы нацелены на достижения развитых стран с рыночной экономикой, но не можем их достичь, основываясь на своей старой системе действий, ограниченной устоявшейся старой мировоззренческой платформой и имеющейся на данный момент некоей практической системой своих действий.
Разорвать этот замкнутый круг можно лишь обратившись к той форме научного знания, которая стремится возвыситься над своим устаревшим фундаментом и устремиться к новому. В этом своем непрестанном поиске новых теорий она нуждается в пересмотре сложившегося знания, вплоть до собственных оснований, что особенно важно подчеркнуть. И, как свидетельствует сам факт возникновения в свое время марксистской теории развития человеческого общества, в периоды определенных научных революций возникает особенно острая необходимость в изменении неких стандартных представлений о пространстве и времени, закономерности и причинности и т. п. Для этого уже недостаточно тех методов эмпирической проверки и логического доказательства, которые использовались в нашей стране, начиная со времен «перестроечной эпохи» М.С. Горбачева, периода разработки проектов «перехода от социализма к капитализму», например Г. Явлинского и Е. Гайдара, и практики реализации программы рыночных реформ последнего.
Сегодня уже совершенно ясно, что «детская болезнь» нашего постсоветского творчества дальше не может продолжаться. И все рецепты ее лечения, возможно даже и вместе с самими «лечащими» докторами, должны уйти в прошлое. Согласимся с мыслью, что необходимо распрощаться и с тем старым (кстати, не только «советским», но и имеющим более длительную историю) мышлением, на основе которого сотни лет Россия пыталась «идти» по некому «особому пути». В самом прямом смысле современной России необходимо «последовать» по пути разрешения критической ситуации в физике конца XIX – начала XX века, когда пришлось переосмыслить многие понятия классической физики. И вместе с этим в физике пришлось изменить традиционные представления о независимости масштабов измерения пространства и времени от движения. Именно такого рода изменения и должны произойти в нашем обществе незамедлительно. Тем более, что в отличии от «положения физики» сама база тех революционных перемен, которые должны осуществиться в современной России, уже давно сложилась. И, кстати, уже используется и в нашей стране, но, естественно, в условиях старых «очевидных различий» между государством и частным бизнесом, общественной и частной собственностью, капитализмом и социализмом и т. п. Только в мультфильме можно представить нашу «отечественную трагедию» – движение населения под руководством правительства к «рынку», который, как и капитализм, до сих пор ненавидит большинство россиян. Причем не только с советских времен, когда капитализм был «врагом номер один», но и с весьма «качественной и доходчивой прибавкой» современного негатива «рыночных реформ» в постсоветской России.
Конечно, сам факт обращения российских сторонников перехода страны к новому, рыночному будущему России вполне понятен, поскольку основывался он в первую очередь на несравнимых с результатами социалистической практики успехах обществ, функционирующих на платформе рыночной экономики. Новоявленным «революционерам» казалось, что «ввести» рынок в Россию просто. Достаточно избавиться от жесткой «руки» КПСС и внедрить в практику капиталистические начала… О самой форме новых революционных преобразований новаторы, естественно, не задумывались. В их сознании она, конечно же, должна стать такой же, как и давно привычная система сознательного изменения существовавшей действительности. И уж, конечно, новым реформаторам вряд ли приходило в голову то, что будущие преобразования в экономике с необходимостью затронут жизнедеятельность общества в целом и в первую очередь весьма негативно скажутся на проблемах классовых отношений. Ведь в конце XX века вряд ли кто-либо из россиян помнил о произведенных волюнтаристических изменениях в социально-классовой структуре российского общества, основанных на грубом командно-административном начале с применением военно-политических методов «выкорчевывания» среди населения целых социальных классов.
Во-первых, вряд ли наши новаторы в полном объеме понимали то, что изменения в самой системе собственности станут основой воспроизводства некой новой социальной структуры общества.
Во-вторых, вряд ли кто-либо из этих новаторов вспомнил о той большой подготовительной работе, которая в свое время была проведена большевиками во главе с В.И. Лениным. А ведь главной составляющей этой работы была цель изменения политического сознания главного отряда будущего переустройства России – пролетариата. Вряд ли в голову нашим «новым революционерам» приходила мысль, что воспроизводство частной собственности на средства производства с необходимостью воспроизведет и ту новую социальную силу, которая только и может стать «становым хребтом» новой ипостаси России. И что эта социальная опора становления новой экономики и нового политического устройства будет пополняться в первую очередь из тех слоев старого российского общества, которые в СССР «преследовались по закону» или подвергались насильственной коллективизации, насильственному лишению или частной собственности, или частного (индивидуалистского) образа мышления.
Уже одно то, что сам нарицательный имидж незаконной торговли – «спекуляция», а ее социального агента – «спекулянт», было ясно, что он полностью подменит и «предпринимательство», и «предпринимателей». А ведь именно они олицетворяют тот новый рыночный порядок жизнедеятельности новой России, который «прельстил» наших «революционеров» в западных странах, к которому подталкивали старое советское общество энтузиасты смены общественного бытия россиян.
Сама очевидность последнего требовала особого внимания не к каким-либо структурным переменам в экономике, чем сразу же озаботились энтузиасты новых перемен, а к тому простому человеческому фактору, который играл, кстати, важнейшую роль во всей истории советского периода России. С самого начала этой истории и до самого ее конца представители руководящей партии искореняли пережитки капитализма. В первое десятилетие они уничтожали самих носителей этих пережитков, а во все последующие годы продолжили начатое с помощью тюрем, лагерей, лишения гражданских прав и т. д. и т. п. Так что опыт «советской перестройки» показал самые болевые моменты становления СССР. Власть в стране большевики даже не завоевывали – она сама «упала» к их ногам. Они лишь ее «подобрали». И совсем другое дело – те трудно преодолимые трудности, с которыми столкнулась власть предержащая партия, внедряя в практику жизни и сознания людей свою социологическую теорию видения мирового развития – марксизм. Долгие годы идеологи марксизма ни на минуту не сомневались в том, что именно идеи К. Маркса овладеют не только жителями России, но и населением всего мира. Исключение в этом процессе составляли, по их мнению, только владельцы средств производства, «эксплуатировавшие» трудящихся. Им в светлом будущем места не было. Вряд ли советский народ задумывался над простой истинной, что за пределами его страны дело с «пережитками капитализма» обстояло совершенно по-другому. Что там, особенно в развитых капиталистических странах, которые, по Марксу, должны были быть первыми кандидатами на победу социализма над старыми капиталистическими устоями, главный раздражитель общественного согласия – по мнению коммунистов, частная собственность – уже давно «переместился» из сферы классовой борьбы, политической идеологии в моральную область, а обладателями частной собственности является абсолютное большинство населения этих стран. А уж о том, что именно эта частная собственность на Западе является неким симбиозом экономического и нравственного начал, вряд ли думали даже те, кто ратовал за переход к рынку.
О многом из сказанного не думают и те, кто и сегодня «активно продвигает» в современной России рыночные реформы, всё так же не задумываясь о том, на какую почву «упадут» их «рыночные» призывы и что из этого может «произрасти». Именно поэтому необходимо сегодня по прошествии 25-летнего периода «неблагодарного труда» по навязыванию рыночных реформ «сверху», использованию процесса псевдореформирования в интересах обогащения самих реформаторов и коррупционной деградации общества обратиться к началам становления в России новой общественно-экономической формации – той естественной для мирового развития формы жизнедеятельности человеческого общества, которая приходит в исторически обусловленное время во все страны мира для улучшения обстоятельств жизни населения этих стран. И сколько бы, и как бы ни сопротивлялись те силы, которым выгодно отстаивать старые основы жизни общества, новая форма жизнедеятельности всё равно побеждает. Становление этой новой формы жизнедеятельности в России не может идти по пути воспроизводства контуров и схем каких-либо архитекторов, преследующих сугубо свой интерес. Этот процесс всецело связан с другим началом – с самовозникновением и саморазвитием тех новых социальных технологий, которые, овладевая массами, и формируют тот новый уклад жизнедеятельности всего общества, который выгоден всему населению, а не каким-либо его «частям».
Осмыслению данного переходного процесса применительно к современной России авторы и посвящают данную работу.
В первую очередь, конечно, необходимо обозначить сам ракурс нашего исследования, поскольку он не может базироваться на предмете некой новой науки, нам пока еще не известной. Тем более нельзя оперировать некоей моделью жизнедеятельности новой России, «взятой напрокат» из какой-то другой страны, на «кальке» которой нам сподручнее «лепить» новый формат жизнедеятельности России. Более предметным началом исследования, на наш взгляд, будет некий симбиоз уже имеющегося мирового опыта, в закономерности которого уже нет никакого сомнения, с новым и выявление тех ростков нового, которые нам предстоит «увидеть» уже в процессе жизнедеятельности самой России. Ну, а в том, что процесс этого развития характерен для России, сомнений не возникает – об этом свидетельствует сама история страны.
Вот и сегодня нельзя говорить о том «мертвом тупике», в котором находится Россия. Скорее всего можно сказать, что она находится в зоне достаточной неопределенности своего места в мировой цивилизации. Усилия, предпринятые отечественными социологами, на наш взгляд, пока не проясняют общую картину и целевую направленность движения России к своей новой парадигме развития. Главная трудность такой ситуации связана в первую очередь не столько с неудачами в научном осмыслении нового образа жизни общества, сколько с весьма нестандартными образцами самой практики осуществления процессов реформирования российского общества. При общем понимании целевой направленности развития России – движение к рынку – очень часто и в процесс осмысления этого, и в саму направленность практических действий весьма целенаправленно вносятся элементы и старой теории (марксизма-ленинизма), и старой практики, основанной на административно-командных началах.
Сегодня тот факт, что процесс рыночного преобразования России уникален не только в ряду несоциалистических стран, но и по отношению ко всем постсоциалистическим странам, в которых, по сути, произошла реставрация капитализма, общепризнан. Однако это не означает, что переход России от социализма к капитализму будет проходить в каких-либо формах, свойственных исключительно только для России. Да, единичность каких-то особенностей перехода может объясняться тем, что в отличие от других своих партнеров по социалистическому лагерю советский строй сформировал очень устойчивое негативное отношение к буржуазным ценностям. Однако это не помешало россиянам сделать выбор именно в пользу капитализма. Так, зачем же всё снова и снова пускаться на поиск «лучших образцов» социалистического периода жизнедеятельности российского общества для того, чтобы «встроить» их в новую практику?
Вряд ли то кажущееся противоречие между ликвидацией ситуации, когда в СССР главным и единственным собственником средств производства было государство, и тем, что оно продолжает играть роль руководящего начала, в том числе с некоторых пор и в собственности (сегодня, по данным М. Борщевского и А. Шохина, государству принадлежит 70 % собственности, хотя, по данным официальной статистики, численность предприятий государственной формы собственности и, например, частной соотносится как 3,4 и 80,5 % соответственно), оставаясь по своей сути старым бюрократическим образованием, может сегодня играть роль фактора, ускоряющего развитие нашего общества[12]. Практика показывает, что влияние данного противоречия пока остается весьма негативным моментом на этом этапе развития. Не с этим ли связано и то, что в отечественной литературе само видение процесса становления новой парадигмы России с каждым прошедшим годом после первого десятилетия реформ представляется сегодня чаще всего в наборе различного рода явлений, объединенных одним «началом» – пагубным влиянием «рынка» на развитие российского общества. При этом игнорируется сам факт отказа от старой бюрократической общественной системы – СССР, которая во многом воспроизводится сегодня в России, и, на наш взгляд, постепенно девальвируется тот простой факт, что страна 25 лет тому назад вступила в свое качественно иное состояние жизнедеятельности. Осознать всё это, а тем более управлять этим процессом невозможно с позиции и старой практики, и старого научного багажа. Мы же чаще всего пытаемся искать в прошлом не только нашу национальную идею, но и опыт создания нового общества.
Конечно, трудно сразу осуществить переход из старой жизни общества в новую, особенно в ситуации, когда содержание и специфика признания необходимости этого определенного переходного периода и поиск конкретных форм его осуществления чаще всего являются предметом научных дискуссий, чем практических действий и органов управления, и основной массы населения. Хотя совершенно очевидно, что это – переход от старого к новому, и само это новое не какой-то аналог старого, тем более не какой-то «улучшенный социализм», и не тот капитализм, негативный образ которого десятилетиями формировали советские идеологи. Очевидно, что это именно то, чего у нас никогда не было не только на практике, но и в нашем представлении. Как очевидно и другое – необходимо сформировать само ви́дение[13] этого нового общества или хотя бы иметь перед глазами определенный набор связанных явлений, представляющих собой достойный объект для исследования.
Таким объектом для нашего исследования является набор действий государственной власти по созданию условий для самовоспроизводства и взращивания того субъекта, который только и может быть фундаментом и агентом становления действительно новой России. Вполне естественно, что и сам властный орган в ходе этого процесса должен самовоспроизводиться в своем совершенно новом качестве, а не в каком-то перелицованном виде, как это происходит сейчас. Вполне возможно, что данная постановка вопроса будет расходиться с какими-то классическими схемами возникновения капитализма, например, в странах Восточной Европы. Возможно, даже не совсем совпадать с аналогичным опытом перехода к нему других бывших социалистических стран. Но даже сама роль государства в становлении рыночных отношений в России, на наш взгляд, во многом отлична от названных стран.
В сферу нашего видения должно войти и то, как конкретно будет осуществляться становление этого нового социально-политического качества новой России и с позиции какой научной платформы будет отслеживаться и осмысливаться сам переход к новому. Именно платформы, а не конкретной науки, чем мы «грешим» до сих пор, ибо те кардинальные изменения, которые должны произойти в обществе, должны, в первую очередь коснуться изменений не только в какой-либо науке или ее «подаче», как это было у нас с экономической наукой, но и в практике самой жизнедеятельности общества. Что касается самой науки, то в ее системе уже давно сложилась такая научная дисциплина, как, например, социология, которая способна сама по себе выступать как платформа практически всех наук, изучающих человеческое общество, в том числе и экономики.
Один из самых известных социологов второй половины ХХ века Т. Парсонс не раз замечал, что для того, чтобы научно обосновать социологическую картину мира, необходимо овладеть соответствующим языком этого познания, сравнивая этот процесс с ролью математики в научном развитии физики. Эта данность помогает отчетливо представить ситуацию с рынком и социологией. Сколько бы ученые ни доказывали, что социология возникла чуть ли не с момента сотворения мира, вряд ли кто найдет серьезные аргументы против признания простого факта: рынок в своем появлении все-таки опережает социологию. Это, в свою очередь, позволяет нам утверждать, вспомнив Т. Парсонса, что пока рынок в теоретическом осмыслении представлен не социологией, а экономикой. Понятийный аппарат социологии как науки о развитии человеческого общества так же беден, как бедны и наши представления о закономерностях развития человеческого общества; к тому же этот понятийный аппарат постоянно «засоряется» «вбросами» «отвлекающих моментов», порождаемых очередными «открытиями» всё новых псевдопредставлений, в которых конкретизируются разные модели процесса развития общества. Хотя, конечно же, они не могут быть научными по причине весьма краткой осмысленной истории развития человечества.
«Не стреляйте в пианиста», он играет как умеет». Это незатейливое выражение приобрело особое звучание весной 2011 года, когда в России отмечали 55-летний юбилей Е. Гайдара. Мир ученых и управленцев-практиков впервые четко раскололся на сторонников и противников этого человека, с именем которого связывается практика рыночного переустройства России. Не вдаваясь в подробности этого противостояния, выскажем главное. А именно то, что каждый из тех людей, имена которых в какой-либо степени связаны с выбором рыночного пути развития страны в последние годы существования СССР и постсоветской России, представлял этот путь по-своему.
Однако для всех, отметим, было характерно главное: смешение старого и нового. В любой концепции ярких представителей того времени – Л. Абалкина, Г. Явлинского, Е. Гайдара и других четко прослеживались обновленные позиции той конвергенции, наиболее значительными представителями которой были Белл и Гэлбрейт. Свойственны черты этой конвергенции и процессу обоснования рыночного пути развития страны теоретикам конца 80-х годов, и практике «создания рынка» в России под руководством Е. Гайдара, «патронируемого» во многом главным идеологом Б. Ельцина Геннадием Бурбулисом, и процессу законодательного закрепления этой практики в новой Конституции 1993 года.
Конечно, «дефиниционное социологическое обрамление» предпринимательства начинается с простого доказательства самой необходимости научной потребности введения предпринимательства в систему категорий социологической науки. Проще говоря, так ли уж необходим сам факт появления новой социологической теории и не является ли он актом некой псевдонаучной риторики кого-то из представителей науки?
Думается, что нет, не является. А сама необходимость «введения» его в социологию именно сегодня и именно в России объясняется не столько какой-то «созвучностью» с историей возникновения в советском прошлом страны такой социологической теории, как «социология управления», сколько как раз именно самой практикой становления нового качества страны. Именно качества, а не тех «новостроек» постсоветской России, которые представляют собой попытки втиснуть новое здание в давно сложившийся ландшафт местности, которое ничего, кроме неудобств, населению принести не сможет.
Что касается конкретности в целом социологии, то именно в ее рамках и возможно осуществить научное осознание происходящих в России процессов и более конкретно представить не только объект, но и предмет научного поиска нового формата развития постсоветской России.
Эта конкретность стала проявляться в большей мере, когда в рамках социологии стала воссоздаваться такая ее конкретная отрасль как социология предпринимательства. Пока можно говорить лишь о каких-то попытках воспроизвести некую специальную отрасль знания, охватывающую своим вниманием процесс становления и развития некой специальной формы постсоветского развития России.
Именно поэтому объектом социологии предпринимательства, как научной теории, является сам содержательный процесс замены старой системы жизнедеятельности российского общества, основанного на командном управлении государства, на предпринимательскую парадигму развития.
Предмет нашего исследования всецело связан с обоснованием процесса укрепления новых форм жизнедеятельности российского общества, основанных на предпринимательской парадигме саморазвития, инновационной сердцевиной и фундаментом которого является рынок, как инновационный механизм развития человеческого общества.
Специально следует отметить, что рамки данного подхода к исследованию проблем предпринимательства, конечно же, включают те аспекты научного анализа предпринимательства, как общественного явления, и предпринимателей, как носителей определенных социальных ценностей. В тоже время, необходимо отметить и то, что сама практика включения постсоветской России в освоение предпринимательского пространства в нашей постсоветской истории заставляет исследователей отнестись более внимательно и к самой исторической панораме изучения проблемы предпринимательства, и, особенно, к восприятию этого феномена исторического развития человеческого общества, представленного пока, на наш взгляд, весьма скромно. Последнее вызвано весьма разнообразной спецификой развития постсоветской России, практика которой отнестись к проблеме предпринимательства заставляет более предметно. Ибо «на кону» стоят конкретные обстоятельства изменения самой цивилизации России, как государства.