Общая характеристика семейной системы
1. Конечность пространства системы означает, что у любой семьи существуют границы, а вне их – среда. Среда – это совокупность объектов, изменение свойств которых воздействует на рассматриваемую систему, а также те объекты, чьи свойства меняются под воздействием этой системы. Родительские семьи, детский сад и школа, работа и сослуживцы – внешняя среда семейной системы. Отношения с тещей и свекровью, с начальником, жалобы учителя – все это может влиять на отношения внутри рассматриваемой семьи. Скандалы в семье могут отражаться на работе, на учебе ребенка в школе.
Любая социальная система входит в еще большую систему, взаимодействует с другими системами, и все они как-то влияют друг на друга. Например, критерии болезни задает общество. В России считается, что ребенок к трем годам должен приобрести навыки опрятности. Если этого не происходит, то родители начинают тревожиться, пытаются лечить энурез, энкопрез и пр. В средиземноморских странах никого не беспокоит то, что шестилетний ребенок бегает в памперсах.
Границы семейных систем проницаемые. Человек является элементом нескольких систем, от него может зависеть их жизнедеятельность, но и сам он неизбежно так или иначе реагирует на соприкосновение с ними.
2. Время внутрисистемных взаимодействий или взаимодействий системы со средой, может быть сколь угодно непродолжительно или, наоборот, сколь угодно велико по отношению ко времени наблюдения за поведением системы. Впрочем, если речь идет о семейной системе, то внутрисистемные изменения происходят медленно. Мюррей Боуэн писал, что последовательное снижение уровня дифференциации семейной системы в течение трех поколений с большой долей вероятности приведет к появлению ребенка, больного шизофренией. В данном случае время изменения в системе занимает более 60 лет. Распад семьи вследствие развода и завершение замыкания границ новых семейных систем (например, мама и дети, папа и его новая жена) занимает в среднем около 7 лет. Другие процессы протекают быстрее: сепарация детей от родителей в норме занимает 3–4 года, правда, при некоторых видах семейной дисфункции не происходит вообще.
Несмотря на то, что история развития системной семейной психотерапии относительно недолгая, мы, тем не менее, можем обозначить основные логико-смысловые точки на некой условной шкале. Первым шагом к системному видению можно считать случай маленького Ганса. З. Фрейд помогал мальчику, обсуждая его поведение с его отцом, а не непосредственно с ребенком. Родители изменяли свое поведение с мальчиком, и он менялся в ответ (Арутюнян, 2001).
Опосредованность воздействия – общение с одним человеком для того, чтобы помочь другому, – прием, который используется в семейной терапии с тех пор.
Случай маленького Ганса – своего рода преддверие семейной психотерапии. А вот целенаправленной работой с семьей занимался Мюррей Боуэн. У него на приеме присутствовал один человек, но разговаривал он с этим человеком о том, как пережитое в его родительской семье переносится в его текущую жизнь. Он создал технику генограммы, которая используется и сегодня, и предложил некоторые принципы ее анализа. Генограмма – это система записи взаимоотношений людей в поколениях.
Анализируя семейные истории в так называемом первичном треугольнике (мама, папа, ребенок) и семейные генограммы, Мюррей Боуэн пришел к некоторым интересным выводам: он заметил, что существуют определенные стереотипы взаимоотношений, которые повторяются и воспроизводятся в поколениях. Этот процесс он назвал «межпоколенческой передачей», в сочетании с пятью другими элементами этот процесс представляет основной костяк теории семейных систем Мюррея Боуэна (см.: Теория семейных систем, 2004). Это фундаментальная системная теория, описывающая функционирование эмоциональных процессов, происходящих в семье. На большом клиническом материале Мюррей Боуэн показал, по каким законам происходит выбор брачного партнера, что будет влиять на жизнь в браке, как порядок рождения детей в семье и социальная ситуация жизни семьи в момент рождения ребенка определяют его воспитание и функционирование и в родительской, и в своей семье.
М. Боуэн разрабатывал теорию дифференциации (см.: Теория семейных систем, 2004), идею о связи поколений, о передаче паттернов функционирования от одного поколения к другому. Этот взгляд разделяют все системные психотерапевты. Мюррей Боуэн был пионером семейной психотерапии, хотя «дизайн» приема у него был еще индивидуально-психотерапевтическим.
Рассмотрим следующую точку на оси возрастания «системности» при оказании психологической помощи семье. На этом этапе большое значение имел клиент-центрированный подход Карла Роджерса. В семейной терапии выразителем его идей была Вирджиния Сатир. Она стала работать с семьями в полном составе. Несвободный от традиций психоанализа, Мюррей Боуэн размышлял над тем, как семейное прошлое влияет на семейное настоящее. В отличие от него Вирджиния Сатир прежде всего обращала внимание на настоящее пришедшей к ней семьи, на текущие отношения людей. Она действовала в соответствии с базовым принципом клиент-центрированного подхода: самое важное значение в психотерапии имеет ситуация «здесь и теперь».
Вирджиния Сатир добивалась изменений немедленно, в своем кабинете. Все техники, которые она развивала и которые до сих пор очень эффективны, – это техники изменения семейной ситуации «здесь и теперь», быстро, прямо сейчас. Важно было создать для людей новый опыт взаимодействия, новый опыт ощущений, совместно пережитый в кабинете психотерапевта. У Сатир была серьезная причина применения этого принципа. К ней часто приходили семьи, направленные на курс семейной терапии по постановлению суда. В начале 1960-х годов в Америке стала развиваться гуманистическая идея о том, что вместо того чтобы наказывать человека за преступления, сажая его в тюрьму, лучше попытаться его вылечить, принудительно отправив на психотерапию. Перед профессионалом, который обслуживал муниципальные структуры, ставили задачу: посылаем к вам семью, членом которой является наркоман; добейтесь того, чтобы он перестал употреблять наркотики и стал работать. Это вполне реально, и психотерапевты, работающие в странах, где существует развитая система медицинского страхования, часть своего времени посвящают решению такого рода задач.
Представьте себе ситуацию: приходит семья, которая не давала никакого запроса на получение психологической помощи, вообще не понимает, что она делает у психотерапевта, является по постановлению суда в такое-то время в такой-то кабинет, для такой семьи альтернатива психотерапии – отсидка в тюрьме. У психотерапевта в этой ситуации есть совершенно конкретная задача. Он должен немедленно сформировать у семьи мотив на получение психологической помощи. Вирджиния Сатир с этим справлялась блестяще. Она создала систему воздействий, меняющих семейные отношения хотя бы на тот час, который люди проводили у нее в кабинете. Испытав нечто новое в кабинете психотерапевта, люди могли эти новые отношения попробовать воспроизвести в своей реальной жизни.
Принцип «здесь и теперь» в семейной психотерапии очень важен и актуален. Методики и техники Вирджинии Сатир широко используются современными специалистами. Самая популярная техника групповой работы – это метод семейной реконструкции (Satir, 1982; Satir, 1991). В работе со всеми членами семьи она часто применяла технику семейной скульптуры.
Представители структурного подхода в семейной психотерапии показали, что содержание жизни семейной системы зависит от ее структуры. Этими вопросами много занимался Сальвадор Минухин. Он рассматривал границы семей и коалиции, существующие в ней, и выявил некую закономерность, которая сейчас уже всеми признана, а именно: вертикальные коалиции дисфункциональны, а горизонтальные коалиции функциональны. Представьте себе семью, состоящую из мамы, папы и двух детей – девочки и мальчика. Между родителями отношения конфликтные, но у мамы отличные отношения с сыном, а у папы – с дочерью (рисунок 1).
Таким образом, в этой системе есть две коалиции. Это и называется коалицией по вертикали.
Рис. 1. Две вертикальные коалиции в одной семье
Такого рода коалиция, когда межпоколенная близость людей больше, чем внутрипоколенная, и считается дисфункциональной. В связи с этим возникают разного рода нарушения развития: как нарушения развития всей семейной системы, так и нарушения развития детей, втянутых в эти коалиции.
Хорошо известно, что психологическое здоровье человека во многом зависит от того, каким образом удовлетворялись потребности его психического развития в детстве. Для того чтобы человек вырос здоровым и стал эффективным в своей жизни, он должен удовлетворить, по крайней мере, шесть базовых психологических потребностей (Эриксон, 2002). Необходимо учесть, что ребенок входит в семью, где существуют свои потребности. Если этот маленький человек начинает «обслуживать» потребности взрослого, например любимой мамы или любимого папы, то он не имеет возможности пройти свои стадии психического развития. Последствия этого бывают самыми разными, чаще всего – драматичными.
Например, клиентка, с которой я работаю уже года три. Для меня это очень нетипично: при системном подходе годами терапия не длится.
Итак, идентифицированный пациент – девушка, которая попадает ко мне по просьбе моего коллеги в связи с депрессией после смерти матери.
Одинокая, получила два высших образования, умница и красавица. Папа у нее был алкоголиком. С мамой она всегда была очень близка. Когда папа приходил пьяным, мама оставалась с маленьким братом, а девочка шла успокаивать пьяного папу, потому что он ее не бил, а маму бил. Она его очень боялась, но, поскольку она понимала, что мама не может оставить маленького ребенка, она шла, разговаривала с папой, успокаивала его. Цель была – чтобы папа лег. Когда папа ложился и засыпал, можно было жить. Девушка помогала маме выживать в трудном браке всю свою жизнь. Папа изменяет маме, мама рассказывает об этом дочери. Дочь утешает маму. Ей очень приятно, что мама ей так доверяет. Все последние классы школы и в студенческие годы ее сверстники общаются, веселятся, влюбляются и создают семьи, а она – в булочную и домой: не обижает ли папа маму?
Когда ей было лет 25, папа получил еще одну квартиру. И мама сказала, что надо непременно занять эту квартиру, потому что, имея пустую площадь, папа обязательно будет гулять. Образовались две квартиры. Съезжаться смысла нет, так как предполагалось, что девушка скоро выйдет замуж. И поэтому мама решила: «Ты остаешься в нашей старой квартире, а мы с отцом и младшим братом переезжаем в новую». Это решение очень огорчает девушку, у нее начинается депрессия, потому что она считает, что не нужна своей семье. Я полагаю, что к этому моменту в семье уже произошла инверсия ролей: она стала слишком опекать свою маму. Они поменялись ролями: моя клиентка стала функциональной мамой, а ее мама стала ее функциональной дочкой. Маме это было уже, видимо, тяжело, и ей захотелось жить своей жизнью. Итак, наша клиентка остается одна в старой квартире, а мама с папой и младшим братом уезжают в новую. Она примерно полгода очень плохо себя чувствует, часто плачет, поступает в еще один вуз и учится там, чтобы занять все свое время. В какой-то момент мама трагически погибает. И все мамины взгляды на жизнь, ее установки и весь тот багаж, который в течение жизни попадал в голову нашей клиентки, становится чуть ли не высеченным на скрижалях, поскольку это дань памяти матери, которую моя клиентка очень любила. Ну а в багаже-то что? Там замечательные идеи, с которыми трудно жить. Например: ты не должна ходить в гости к своей замужней подруге, пока ты еще девушка, так как чужой муж будет смотреть на тебя не теми глазами и ты сослужишь плохую службу своей дорогой подруге; не бывает дружбы между мужчинами и женщинами; замуж выходят девственницей один раз и навсегда; мужчинам нельзя доверять, но с ними нельзя ссориться, поэтому надо ловчить, обманывать и умненько так добиваться своего. Это правила жизни с тайным врагом, т. е. хорошо узнаваемые установки маргинальной культуры первого городского поколения. Надо ли говорить о том, что эта во всех отношениях достойная женщина, из которой могла бы получиться прекрасная жена и мать, одинока. Единственное, что мне удалось сделать, – снять ее депрессию и немного расширить кругозор.
Таким образом, мы видим, что вертикальные коалиции дисфункциональны. Функциональны горизонтальные коалиции. Был бы нормальным брак, была бы супружеская коалиция сильнее детско-родительской, не было бы проблем у нашей клиентки.
Выделяют несколько вариантов системной семейной терапии. Мы уже упоминали структурный подход С. Минухина.
Сальвадор Минухин много работал с бедными негритянскими семьями, с так называемыми женскими семьи. Мама и дети – в центре семьи, папа – на периферии: он или алкоголик, или наркоман, или пропадает где-то. Такая структура сложилась не случайно. Во времена рабства не принято было сохранять и культивировать семейные связи рабов. Черного раба использовали как производителя, у него были женщины и дети, но не было семьи. Роль мужа и отца была принижена, в популяции она до сих пор не восстановлена. Интересно, что в Латинской Америке под влиянием католической церкови нерушимость и святость супружеских уз были укреплены для всех, в том числе для рабов, и там роль мужчины в семье полностью сохранилась. Минухин создал целую систему включения периферийного папы в семью и выстраивания супружеской коалиции, здоровой коалиции (рисунок 2).
С. Минухин усиливал супружеские связи, повышал внутрисемейный статус отца, его авторитет, меняя тем самым структуру семейной системы.
Стратегическую системную семейную терапию представляют Джей Хейли, Клу Маданес. Стратегическая семейная терапия ориентирована прежде всего на решение проблем (Problem Solving approach). Они сосредоточили свое внимание на системном симптоме и выработали комплекс предписаний, направленных на снятие симптома. Предлагаемые ими воздействия на семейную систему часто очень эффективны и всегда остроумны.
Рис. 2. Одна вертикальная коалиция и периферический элемент систем
Миланская школа (Сельвини Палаццоли и др., 2002) занималась в основном перестройкой правил функционирования семейной системы, поиском ведущего симптома в системе и разрабатывала стратегию целостного воздействия на симптом, чтобы сразу изменить системное взаимодействие. «миланцы» создали парадоксальные техники, которые действенны, поскольку жизнь в семейной системе действительно парадоксальна. Для того чтобы эти парадоксы разрушить, выдвигались контрпарадоксы. Миланская школа широко использовала прямые и парадоксальные предписания для воздействия на семейную систему.
Последние десятилетия XX в. были отмечены активно осуществлявшейся методологической и теоретической работой, приведшей к тому, что само понятие системного подхода в терапии претерпело существенные изменения, а перечень системных терапевтических направлений пополнился рядом новых терапевтических подходов.
С одной стороны, эти подходы определенно являются системными, а с другой – их методологическая и, соответственно, методическая база явно отлична от классической системной семейной терапии. Речь идет прежде всего о краткосрочной, ориентированной на решение терапии и нарративном подходе.
В основе этих подходов и техник лежит системная методология, которая может быть определена как постклассическая. Соответственно, эти подходы выступают как постклассические системные подходы (Будинайте, Варга, 2005).
Постклассический подход отличается тем, что в качестве системы рассматривается не только и не столько клиентская система, сколько система, составленная из двух подсистем: собственная клиентская подсистема и подсистема «терапевт(ы) плюс клиентская подсистема». В классическом системном подходе терапевт занимал некую как бы внешнюю экспертную позицию по отношению к клиентской системе. Он был носителем знания о том, что такое функциональная система, и осуществлял воздействие на систему, которое должно было перевести клиентскую систему из дисфункционального состояния в функциональное.
Постклассический системный подход уже не рассматривает клиентскую систему как объект воздействия и терапевта как субъекта этого воздействия.
Теория ССТ, основываясь на кибернетической теории Людвига фон Берталанфи, описывает семью как систему, в своей жизнедеятельности реализующую две основные тенденции – развития и гомеостаза. При этом симптоматическая семья рассматривается как та, в которой тенденции к сохранению статус кво оказываются в силу ряда причин преобладающими. Именно это положение, чрезвычайно важное при изучении семьи, оказывается в то же время «поддерживающим» классический позитивистский рационалистический подход собственно в терапии поскольку:
1) предполагает рассмотрение семьи в процессе терапии как некоего статичного объекта, параметры которого могут быть объективно описаны независимо от самого факта взаимодействия с ним, и эти параметры до и после взаимодействия различаются только по эффекту терапевтического воздействия; 2) рассматривает состояние системы на момент завершения работы как жестко и однозначно детерминированное осуществленным терапевтическим воздействием; 3) описывает само терапевтическое воздействие как полностью поддающееся произвольному контролю терапевта и «вычерпываемое» рефлексией терапевта (Будинайте, Варга, 2005).
Сторонники постклассического системного подхода вслед за квантовой психологией (Уилсон, 1998) принимают положение, что не может быть невключенного наблюдения.
«…Мы можем знать то, что нам говорят наши инструменты и наши мозги, но не можем знать, дают ли наши инструменты и мозги точный отчет, пока другие исследователи не воспроизведут результаты нашей работы…
То, что нам говорят наши инструменты и мозги, состоит из относительных «реальностей», которые могут перекрываться. Термометр, например, не измеряет длину. Линейка не измеряет температуру. Вольтметр ничего не говорит нам о давлении газа. И так далее. Поэт не регистрирует тот же спектр, что и банкир. Эскимос не воспринимает тот же мир, что и нью-йоркский таксист, и т. д.» (Уилсон, 1998, с. 12).
Итак, восприятие заключается не в пассивном приеме сигналов, но в их активной интерпретации.
Или в несколько ином виде:
«Восприятие заключается не в пассивных реакциях, а в активных, творческих трансакциях.
В квантовой теории этот же закон формулируется по-разному, но чаще всего физики выражают его так:
Нельзя исключить наблюдателя из описания наблюдаемого.
(Доктор Джон Уилер идет еще дальше, он считает, что наблюдатель «создает» наблюдаемую вселенную.)» (Уилсон, 1998, с. 18).
В постклассическом подходе утверждается, что терапевт не может в полной мере отследить и осознать свое воздействие на семейную систему. Более того, на это «воздействие» оказывает влияние и сама клиентская система, хочет этого терапевт или нет. И ее состав, и те нарративы, которые они используют в общении с терапевтом, и условия их жизни и т. п. оказывают влияние на то, как их увидит и поймет психотерапевт, как он их, по словам Уиллера, «создаст».
«Это происходит потому, что воздействие оказывается не на механическую, а на живую, обладающую “встречной сознательной активностью” систему и при этом само воздействие оказывается живой системой.
Все это приводит к тому, что классические атрибуты системы, известные по общей теории систем, которой для классического системного терапевта выступает семья, оказываются атрибутами самого терапевтического взаимодействия» (Shazer, 1991).
Не семья как система, а собственно терапевтическое взаимодействие как система характеризуется такими качествами, как:
целостность, поскольку изменение в одной части системы взаимодействия неминуемо ведет к перестройке всей системы терапевтического взаимодействия, например, изменение видения ситуации клиентами ведет к изменению их поведения, оно, в свою очередь, ведет к изменению видения клиентов терапевтом, изменяет поведение терапевта, в свою очередь, изменяется видение клиентами самих себя и т. д. При этом ни один из элементов не может быть понят как выступающий причиной другого, и наоброт;
нонсуммарность, реальность, возникающая в терапевтическом взаимодействии, не может быть сведена к простой сумме условно выделенных элементов этого взаимодействия, например, к сумме наблюдаемых воздействий-реакций. Терапевтическое взаимодействие предстает как особая реальность, особенности которой не могут быть выведены путем качественного анализа, например, клиентов как «элементов» этого взаимодействия или качеств терапевта самих по себе и их «простой суммы»;
• эквифинальность, мультифинальность, нельзя конечный результат терапии однозначно связать с начальным состоянием системы (как это, например, происходит в классических подходах, строящих на основании оценки семьи прогноз достижимости или недостижимости изменений). Вместе с тем к схожему конечному состоянию могут приходить системы с различными начальными параметрами (например, одно и то же терапевтическое предписание в результате развития взаимодействия с клиентскими подсистемами с разными начальными состояниями);
• циркулярная зависимость, нонлинейность, ничему конкретно в терапии мы не можем приписать значение решающего воздействия, не можем утверждать, что конкретное воздействие линейно привело к эффекту, что некая последовательность воздействий его обеспечила. Мы не знаем, привело бы устранение какого-либо элемента терапевтического взаимодействия к другому результату, мы не знаем, как сказалось развитие событий после взаимодействия в терапии (Будинайте, Варга, 2004).
Классические семейные психотерапевты, надо сказать, догадывались о существовании чего-то подобного. Например, в Миланской школе много обсуждали, как клиентская система влияет на терапевтическую команду. Мара Сельвини Палаццоли призывала внимательно отслеживать, как происходит общение при обсуждении случая в терапевтической команде, потому что она полагала, что существует некий изоморфизм систем. Имелось в виду, что определенные интеракции, свойственные клиентской системе, повторяются в терапевтической команде, что, в свою очередь, имеет диагностическую ценность. Как известно, «миланцы» много занимались семьями, в которых девочки страдали анорексией. Однажды после приема такой семьи Мара Сельвини заметила, что мужчины из терапевтической команды стали кокетничать с женщинами-коллегами. На следующем приеме Мара Сельвини поняла, что отец девочки ведет себя с ней как соблазнитель, не как с дочерью, а как с женщиной, которую он хочет обольстить. Мама девочки это так же видела и понимала. Девочка, таким образом, оказывалась в мучительном конфликте лояльностей. Она стала «яблоком раздора» между папой и мамой, совершенно этого не желая. Анорексия была определенным посланием родителям: «Выхода нет, придется уморить себя». Такое видение позволило очень быстро сформулировать предписание, которое сломало эту семейную игру и сделало бессмысленным симптом. В своей практике я часто встречаюсь с тем, что отцы девочек, страдающих анорексией, ведут себя с ними не как отцы, а как поклонники. Наблюдение Сельвини Палаццоли – не частный случай.
Семейный психотерапевт не рассматривается как внешний человек по отношению к некоей замкнутой системе. Психотерапевт невольно и неосознанно включен в некую систему, частью которой является та семейная система, которой он собрался «психологически помочь». Поэтому-то в постклассическом системном подходе постулируется, что семейная система не может быть познана психотерапевтом, как не может элемент системы познать всю систему, частью которой он является. То же относится и к самому терапевтическому процессу. Грубо говоря, психотерапевт не может предсказать последствия своих терапевтических воздействий, не может и утверждать, что он целиком контролирует и процесс создания, и оказания терапевтического воздействия на систему.
Клиенты приходят с жалобами на трудности своей жизни, на проблемы и страдание. «Классический» системный психотерапевт внимательно слушает эти проблемные истории и думает о том, как они обеспечивают гомеостаз семейной системы. Постклассический системный психотерапевт слушает эти истории вполуха и думает о том, что еще не рассказали его клиенты. Есть ли у них другой опыт, не проблемный. Считается, что не проблемный опыт является исключительно ресурсным для клиентов. В постклассическом подходе терапевт стоит на позиции незнания. Он не знает, как хорошо и правильно устроить жизнь клиентов, как изменить их функционирование, чтобы жизнь стала лучше. Это знают сами клиенты, надо только правильно спросить. Вся информация, получаемая от клиентов, рассматривается постклассическим системным терапевтом как некий текст.
Терапевт в этом подходе лишается возможности иметь дело с проблемой как с объективной реальностью. Проблема клиентов является для него именно текстом, а не объективным фактом (совокупностью фактов), доступным «привилегированному» независимому взгляду психотерапевта.
Точно так же представление терапевта об объективно необходимом результате – достижении определенной «функциональной» системы взаимодействия в семье имеет статус лишь одного из возможных представлений о необходимом для этой семьи изменении.
Таким образом, данный подход исходит из снятия оппозиции между клиентским и терапевтическим видением ситуации как «наивным» и «экспертным» (Будинайте, Варга, 2004).
Чем текст терапевта лучше текста клиента? Чем терапевтическое видение «умнее» клиентского? Практически ничем.
«На первый план выходит давно освоенное в постклассической рациональности, имеющей дело с “природой разума”, понимание, что “в известном смысле в природе нет фактов, или… в природе есть бесконечное множество потенциальных фактов, из которых суждение выбирает несколько, и те становятся фактами в силу этого акта выбора” (Бейтсон, 2000, с. 446). Все утверждения о реальности имеют статус именно одного из вариантов описания или интерпретации (проверка “объективности” которой возможна только в границах сделанных исходных допущений)» (там же).
Терапевтическая задача в таком случае – не противопоставлять терапевтическое видение и клиентское, терапевтический текст и клиентский, а работать только с клиентским текстом, искать непроблемные истории их жизни, искать исключения из страданий, искать удачные эпизоды в цепи неудачных. Собственно, этот поиск и создает структуру и содержание общения терапевта с клиентами.
Терапевт расспрашивает не о том, как супруги ссорились и обижали друг друга, а о том, как в подобных же ситуациях им удавалось не ссориться и поддерживать друг друга, что помогало каждому вести себя иначе, что каждый делал по-другому. Кстати, здесь есть очень тонкий момент. Психотерапевт ищет некие отличия одного способа поведения и понимания от другого. Что является значимым отличием? В каком случае при обсуждении отличий проблемного видения от непроблемного, функционального поведения от дисфункционального возникнет терапевтический эффект?
Достижение терапевтического изменения понимается в этой ситуации в самом общем виде как внесение «различия, которое порождает различие» (Грегори Бейтсон). Речь идет о том, что основой всякого поведенческого изменения во взаимодействии живой системы с реальностью является значимое различие в восприятии ею этой реальности. И наоборот – необходимо заметить, что грань между поведенческим фактом и «внутренним видением» стирается, поскольку они взаимозависимы. Все это составляющие текста. В самом деле, основой изменения восприятия клиентами самих себя выступают определенным образом интерпретируемые «факты их собственной жизни», в то время как иное восприятие себя способствует иному поведению, что в свою очередь меняет восприятие себя и т. д.
Речь, по сути, идет о внесении такого значимого различия в клиентский текст, которое способно запустить процесс преобразования его из проблемного в непроблемный на всех уровнях. Это внесенное различие с одной стороны должно быть генетически родственным клиентскому тексту, а с другой – должно быть именно различием.
Этот принцип раскрывает предложенная Стивом де Шезером (1982) метафора бинокулярного зрения. Передача информации на сетчатку левого и правого глаза позволяет создавать объемное видение предмета. Если изображения правого и левого глаза полностью совпадают, восприятие предмета теряет объемность, становится плоским. Если изображения слишком разняться, то восприятие попросту невозможно. Если клиентский текст и вносимое терапевтом представление о функциональности слишком разняться, если это «тексты», порожденные различными основаниями; речь идет либо о невозможности терапевтического контакта и взаимодействия либо о «борьбе» текстов. Если слишком совпадают – нет того необходимого различия, которое может породить иное восприятие реальности со всеми вытекающими последствиями, т. е. обеспечить терапевтический эффект (там же). Постклассическим системным подходом разработаны тонкие инструменты (в основном вопросы), которые и приводят к терапевтическому эффекту.
В семейной системе постоянно происходят процессы изменений. Они и составляют жизненный цикл семьи. Всякая семейная система стремится совершить полный жизненный цикл. Было замечено, что в своем развитии семья проходит определенные стадии, связанные с некоторыми неизбежными объективными обстоятельствами. Одним из таких обстоятельств является физическое время. Возраст членов семьи все время меняется и обязательно меняет семейную ситуацию. Как было показано Эриксоном, каждому возрастному периоду в жизни человека соответствуют определенные психологические потребности, которые человек стремится реализовать. Вместе с возрастом меняются и запросы к жизни вообще и к близким людям в частности. Это определяет стиль общения и, соответственно, саму семью. Рождение ребенка, смерть пожилого человека – все это существенно меняет структуру семьи и качество взаимодействия ее членов друг с другом. Параллельно и одновременно с процессами изменения и развития происходят гомеостатические процессы.
Закон гомеостаза гласит: всякая система стремится к постоянству, к стабильности. Для семьи это означает, что она в каждый
данный момент времени своего существования стремится сохранить статус кво. Нарушение этого статуса всегда болезненно для всех членов семьи, несмотря на то, что события могут быть и радостными, и долгожданными, например: рождение ребенка, распад мучительного брака и т. п. Закон постоянства обладает огромной силой. Взаимосвязь изменчивости и стабильности, развития и гомеостаза хорошо видна при описании жизненного цикла семейной системы.
Сначала был описан вариант типичного американского жизненного цикла семьи (Schwab at al., 1989; я ссылаюсь на этот источник, хотя само исследование было осуществлено в начале 1960-х годов).
Первая стадия жизненного цикла – это стадия монады: одинокий, финансово самостоятельный молодой человек, живущий отдельно (предположим, речь идет о тех временах, когда оплата труда в Америке увеличивалась). Он живет сам по себе, вырабатывает некий опыт самостоятельной жизни, реализует правила, усвоенные им в родительской семье, слегка от них отстраняется, проверяет их на практике. Это очень важная стадия как для индивидуального психического развития, так и для развития будущей семьи. Затем молодой человек начинает встречаться с девушкой и вступает с ней в брак.
Вторая стадия называется стадией диады. Это первый кризис, когда люди начинают жить вместе и должны договориться о том, по каким правилам это будет осуществляться. Есть правила, которые можно выработать легко, а есть такие, которые выработать трудно: во-первых, потому что они плохо осознаются, и, во-вторых, потому что они непосредственно привязаны к самооценке.
Правила, о которых разговаривать просто, – это внешние правила жизни. Например, кто из членов семьи планирует отдых, кто моет посуду, кто покупает, кто зарабатывает деньги. Если люди по своему опыту жизни в родительских семьях несильно отличаются друг от друга, то им о таких внешних правилах договориться довольно просто.
Но в семейной жизни есть и такие существенные вещи, по поводу которых договариваться труднее. Например, правила сексуального поведения. Приведу банальный случай: девушка выросла в такой семье, где мама встречала папу на каблуках и накрашенная, и девушка знает, что это нормальное поведение и что не надо ходить дома в халате, тапках и оскорблять взор супруга своей неприбранностью; хочешь мужа порадовать – намажь лицо, и все будет отлично. А молодой человек вырос в другой семье. На каблуках и накрашенная – это была его первая учительница, которую он ненавидел лютой ненавистью. А дома у него мама была мягкая такая, в халате ходила, в тапках, и ему было с ней очень хорошо. И вот жена ждет мужа с работы на каблуках, думает, что сейчас они отлично проведут время вместе. А он, увидев ее, спрашивает: «Мы, что, идем в гости?» Она думает: «Не хочет меня. Может быть, уже разлюбил? Положим на заметку, пойдем в гости». Потом она болеет и ходит в халате и тапках, не нравится себе ужасно, плохо себя чувствует. Муж думает: «Наконец-то жена дома», – и начинает к ней проявлять сексуальный интерес. «Вот скотина, я болею, а он…»
Какова внутренняя логика этого молодого человека? «Я прихожу домой, думаю, что сейчас отлично проведем время с женой, а она уже собралась куда-то на выход, только я думаю – она уже дома и моя, а она нарядилась для посторонних. Не любит?»
Возникает некое напряжение, которое трудно обсуждать, поскольку непонятно, о чем идет речь. Все очень смутно. Выстроить такую четкую линию, кто что делает и когда, кто что чувствует и когда (когда каблуки и когда тапки), – это дело непростое. У людей это происходит на уровне самочувствия а вовсе не формулируется в словах. А если бы это можно было вывести на уровень речи и обсудить, то понятно было бы, что данный вопрос можно решить очень просто, как и вопрос о том, идем ли мы сегодня в гости или делаем что-то другое.
Часто эти правила культурно обусловлены. В этой точке семейная микросистема смыкается с макросистемой большого социума, в который включена семья. Скажем, какие-то конфликты по типу мужских и женских дел в современной Америке практически не встречаются, а у нас случаются часто. Есть такой анекдот: беременный мужчина приходит к врачу, тот говорит: «Боже мой! Как это с вами случилось?», а мужчина объясняет: «Все началось с мытья посуды». Русскому человеку такой анекдот кажется смешным, а людям другой культуры – не кажется, так как они не понимают, о чем идет речь.
Культурные ожидания очень много значат для внутренней семейной жизни, не говоря уже о правилах родительских семей, которые люди переносят в свою собственную семью.
Предположим, эта молодая семья не развелась и выяснила все про тапки и каблуки, и все остальное тоже выяснила, и они рожают ребенка. Или, допустим, они ничего не выяснили, но закон гомеостаза сработал, и они рожают ребенка, чтобы не развестись. Так или иначе, наступает третья стадия жизненного цикла – триада. Опять время кризиса. Они думали, что будет лучше, а стало хуже. Сразу меняются структура семьи и межличностные дистанции (рисунок 3).
Во-первых, это структурный кризис семьи. Часто у людей возникает ощущение, что они стали дальше; часто мужчина говорит, что он чувствует себя одиноким, заброшенным, неухоженным, потому что женщина занимается либо своей беременностью, либо своим ребенком. Наступает пик супружеских измен.
Во-вторых, надо опять передоговариваться, потому что должны измениться функции и обязанности людей. При этом закон гомеостаза все равно работает. Ребенок может быть запланированным и желанным, но при этом не удается решить, куда поставить детскую кроватку. Долго не удается решить, даже если места много… Тем не менее ребенок появляется, и место для него находится. Возникают следующие вопросы: кто за что отвечает в процессе выращивания и воспитания ребеночка, кто, как, кому помогает. Вплоть до решения вопроса, кто к нему ночью встает? И т. д., и т. д.
Рис. 3. Изменение межличностной дистанции в супружеской паре в связи с рождением ребенка
Допустим, это функциональная семья, и они всё решили, и ребенок у них растет. Кризис пройден. Более или менее. Появляется второй ребенок. Начинаются новые проблемы и новая стадия жизненного цикла семьи – четвертая.
Это будет настоящая драма.
Новорожденный ребенок вытесняет старшего с его места единственного, привилегированного, самого опекаемого и балуемого члена семьи. (рисунок 4). В этот момент начинается ревность и соперничество детей. Это новая проблема, с которой надо справиться, не говоря уже обо всех предыдущих, которые воспроизводятся на этой стадии. Опять надо решить, что кому, что когда, кто какие функции на себя берет. В то же время вся семейная ситуация может быть другой: родители находятся в другом возрасте, у них другое состояние здоровья, другие материнские и отцовские чувства. Новый ребенок – это новый характер, новая личность, новые требования.
Описаны многочисленные наблюдения за тем, как влияет порядок рождения детей на их положение в семье. Особенно подробно это изучал Мюррей Боуэн. Порядок рождения, или сиблинговая позиция в семье, – важная составная часть его теории эмоциональных систем (Теория семейных систем Мюррея Боуэна, 2004). В разных культурах порядок рождения влияет на ролевое поведение по-разному. Во многих западных книжках вы прочтете, что старший ребенок – это ответственный, активный, «обродителенный» («наделенный родительскими функциями») ребенок.
Рис. 4. Структура семьи с двумя детьми
Понятно, что это связано с законом о майорате, который был принят довольно рано в западных странах, когда все наследство переходило к старшему ребенку. Там же вы прочтете, что младшие дети – активные, авантюристы; так как денег у них не было, они отправлялись в Америку и колонизировали ее. В тех странах, где закон о майорате был принят позже или не был принят вообще, такого характерологического разделения нет. В России, например, закон о майорате был принят чуть ли не в XVII в., если я не ошибаюсь, и тотального, повсеместного влияния не имел. Но тем не менее есть некоторые особенности; например, считается, что старшие дети должны заботиться о младших, а младшие должны слушаться старших. В маргинальных культурах старшие должны заботиться о младших, а младшие слушаться не должны.
Следовательно, старший ребенок оказывается в заведомо невыгодном положении, поскольку эта самая иерархия не достроена, она противоречива. Поэтому форма соперничества детей в российских семьях приобретает драматические черты, часто совершенно уродливые, потому что социального правила про то, как выстраивать иерархию между сиблингами нет, и каждая семья должна его изобретать.
Считается, что средний ребенок находится в наиболее комфортном положении. Он более социально грамотный, потому что он умеет быть младшим по отношению к старшему ребенку и старшим по отношению к младшему. И поэтому в своем собственном браке, когда он состоится, этот средний ребенок будет наиболее гибким и социально компетентным. Известны такие наблюдения, которые приложимы к западному обществу и не соответствуют условиям России.
Старший брат женится на младшей сестре (пол здесь не имеет принципиального значения), получается так называемый комплементарный брак. Предполагается, что в комплементарных браках меньше проблем, потому что у супругов есть некие ролевые навыки, полученные в своих родительских семьях и которые могут пригодится им в выстраивании жизни своей ядерной семьи (рисунок 5). Старший умеет заботиться и командовать, младший – принимать заботу и подчиняться.
Рис. 5. Комплементарный брак
В браке между двумя младшими или между двумя старшими детьми весьма вероятен ролевой конфликт (рисунок 6). Младшие дети хотят заботы и не умеют ее проявлять, оба старших одновременно хотят быть «начальниками», никто почему-то не хочет быть «дураком» (по поговорке «Кто начальник, кто дурак»). А вот средний ребенок приспосабливается к любой ситуации. У меня нет статистики такого рода, но в целом в определенных слоях браков становится все меньше и меньше. Там, где в семьях растут единственные дети, количество браков снижается, и количество одиноких людей, живущих всю жизнь вне брака, растет.
Рис. 6. Браки между старшими или между младшими детьми
На пятой стадии жизненного цикла семьи дети выходят во внешний мир.
Как проверить семью на эффективность воспитания ею детей и правил, которые они получают? Если ребенок как семейный агент выходит во внешний мир, например, идет в школу и справляется со всеми школьными требованиями, семья функциональна. Если ребенок не справляется с этими требованиями, значит, семья дисфункциональна.
Функциональная семья – это та семья, которая справляется с поставленными перед ней внешними и внутренними задачами. Дисфункциональная семья, соответственно, – это та семья, которая с этими задачами не справляется. Никаких других понятий нормы и патологии в системном подходе не существует. Каждая семья может оказаться дисфункциональной в какой-то момент своей жизни. Любая дисфункция – это реализация принципа «хотим, но не можем». Хотим, чтобы ребенок был здоров, и не можем этого достичь; хотим, чтобы ребенок хорошо учился, и не можем этого достичь; хотим жить хорошо и не можем этого достичь и т. д. Любая подобного рода конструкция «хотим и не можем» – это признак дисфункции.
Считается, что начало школьного обучения ребенка – кризисный момент для семьи, семья на этой точке своего развития может оказаться дисфункциональной. Это особенно верно для гиперсоциализирующих семей, которые почти не имеют своих внутренних правил, а присваивают себе социальные правила. И тогда ребенок, который не справляется с какими-то внешними требованиями, например школьными, оказывается для семьи человеком, который всю эту семью «позорит» или не способен повысить ее социальный статус. Ожидания, что ребенок может семью куда-то продвинуть или опозорить, – это ожидания недифференцированных семей, где отдельный человек не есть на самом деле отдельный человек, а есть только представитель чего-то другого, большего, общего. И тогда, конечно, к нему обращены добавочные ожидания: предполагается, что он должен быть не только здоров и счастлив, но и делать многое другое для блага своей семьи, в понимании ее старших членов.
Разберем пример. Допустим, у ребенка есть какие-то проблемы в школе, а они часто бывают в начале обучения, потому что начало обучения вызывает сильный стресс у ребенка, особенно если его образ жизни до школы был щадящим.
Если ребенок вообще не был ни в каком детском учреждении до школы, а потом оказался в обычном классе, где 30 детей и учителя зовут детей по фамилиям, то для ребенка такая ситуация очень трудна. В этом случае он может не справиться с требованием семьи быть успешным. Неуспешный ребенок не получает в семье поддержки и помощи, потому что там нет внутренних правил, все семейные правила присоединены к социальным. В такой семье учитель всегда прав, взрослого нельзя критиковать, получил двойку – сам виноват и т. д., и т. д. И дальше – только хуже, потому что в таком случае у ребенка нет возможности преодолеть свои трудности. Взрослые не помогают ему, не дают эмоциональной поддержки, не вселяют веру в свои силы, а только увеличивают груз неуспеха. Цена этому – конец познавательной деятельности.
Шестая стадия драматична в любой культуре, потому что здесь требования гомеостаза расходятся с требованиями индивидуального психического развития очень резко. Что происходит? Ребенок в подростковом возрасте должен пройти свой кризис идентичности. Для этого он должен ответить на разные вопросы: «Кто я? Куда иду? Зачем?» Ответ: «Я (сын или дочь своих родителей) недостаточен для требований реальности». Быть ребенком своих родителей недостаточно для того, чтобы эффективно приспособиться к быстро меняющимся условиям жизни. Надо быть кем-то еще. Узнать, найти какие-то новые модели жизни ребенок может, только выйдя за пределы семьи. Он может легко это сделать, если в семье надежный тыл. Тогда требование безопасности соблюдается: он идет – рискует – реанимируется в семье, семья дает ему эти возможности. Это функциональная модель. Если семья не дает возможности реанимации, тогда риск ребенка возрастает. Семье, особенно семье дисфункциональной, трудно создать ребенку надежный тыл, потому что за время жизни ребенок стал выполнять определенные функции в семье. Например, он стал медиатором между своими конфликтующими родителями. Или он стал маминым «дружочком», или папиной «подружкой» – он уже занял какую-то функциональную нишу. Если он уходит из семьи, его функции провисают. И тогда семейный гомеостаз начинает трещать, и родители начинают категорически возражать против того, чтобы ребенок отдалялся от семьи, потому что им нужно, чтобы он свои функции выполнял так, как он выполнял их раньше.
Родителям никакие друзья этого ребенка не нравятся, внешняя среда кажется опасной, детские занятия дискредитируются, опасности для здоровья и жизни преувеличиваются. Нередко ребенку внушается его общая жизненная несостоятельность.
Способы привязывания детей многочисленны. Всегда можно сказать: «Ты никому не нужна, кроме меня, никто тебя любить не будет так, как я, потому что у тебя жуткий характер» или еще что-нибудь в этом роде.
Подтекст всех таких сообщений ребенку: «Ты не сможешь выжить вдали от своей семьи».
Часто прохождение шестой стадии жизненного цикла семьи затрудняется совпадением по времени кризиса подросткового возраста ребенка с кризисом среднего возраста родителей. Родители к этому моменту достигли такого этапа жизни, когда они должны подводить какие-то промежуточные итоги. Они должны ответить себе на вопрос о том, почему они живут друг с другом, сложилась ли их жизнь так, как они этого хотели, занимаются ли они тем, что представляет для них какую-то радость или интерес, добились ли они социального успеха и высокого качества жизни. И если этого нет, то они должны объяснить себе, почему так произошло. Иногда очень удобно объяснить это нарушением в поведении ребенка, например: я не могла сделать карьеру, потому что у меня был трудный ребенок, или больной, или плохо учился, или был неуправляемым. Или я не могу сейчас заниматься тем, чем мне хочется, не потому, что я не справлюсь, а потому, что у меня ребенок в трудном возрасте. И тогда нарушения в поведении ребенка становятся условно выгодными. Ребенок получает сигналы от родителей, подкрепляющие нарушения в его поведении.
Сразу скажу вам, что любой симптом в системе условно выгоден. Он всегда работает на гомеостаз и всегда подкрепляется, хотя люди этого совершенно не хотят.
Если люди проходят через этот кризис, то происходит сепарация ребенка от семьи и наступает седьмая стадия жизненного цикла.
Различают два уровня изменений в системе: изменения первого и второго порядка. Изменения первого порядка – это структурные изменения. Семья может разъехаться, кто-то может умереть, может произойти развод – любое изменение, связанное с физическим присутствием, с географией. Все это – изменения первого порядка, изменение структуры. Это не значит, что произойдет перестройка отношений. Люди могут не жить вместе, но злиться друг на друга так же сильно, как в момент реального конфликта, годами. И вам могут с гордостью рассказывать, что 5 лет не разговаривают с кем-то из членов семьи. Эмоционально незавершенные разводы могут длиться десятками лет. Развод произошел, и никакого общения между бывшими супругами быть не может. Это часто находит понимание у окружающих, поскольку считается, что такое поведение вызвано чувствительностью, является проявлением непережитого горя. Например, нельзя позвать бывших супругов в один дом, потому что все говорят, как им тяжело встречаться друг с другом.
С системной точки зрения это незавершенный развод. Не произошло изменений второго порядка – не изменились взаимоотношения. Хорошо, правильно, функционально – когда происходят изменения второго порядка, т. е. когда меняются отношения людей вместе с изменением структуры. Семейная терапия бывает удачной тогда, когда происходят изменения второго порядка.
Если эта, шестая, стадия пройдена удачно, то происходит сепарация детей от родителей на уровне изменений второго порядка: у них меняются взаимоотношения. Они могут оставаться в близких отношениях, родственных отношениях, любить друг друга всю жизнь, но это – не отношения маленького ребенка с родителями (при этом неважно, кто на самом деле ребенок, а кто – родитель, часто происходит инверсия), это отношения двух взрослых людей без эмоциональной зависимости. Если этого не происходит, тогда сепарация – частичная, неполная. Сепарация должна произойти. Если не произошла сепарация с родителями, значит, она будет происходить в собственных браках. Опять же, заметьте, никто этого не хочет: никто не стремится выйти замуж для того, чтобы развестись, или жениться для того, чтобы развестись. Законы системы – тотальны, люди им подчиняются, но вы не пугайтесь, потому что, кроме дисфункциональных семей, есть еще и функциональные, и их много. Терапевты же имеют дело с дисфункциональными семьями.
Допустим, дети женились, живут отдельно, встречаются с родителями, родительская жизнь не развалилась, когда родители остались вдвоем. Наступает следующий этап – восьмой – симметричный второму этапу: пожилые родители вдвоем. Часто это называется в литературе синдромом опустевшего гнезда. (Когда им надо подменять чем-то ненужные больше родительские функции.) В наших семьях это часто подменяется внуками, а в семьях других культур – путешествиями и разными другими делами.
Время идет, один из супругов умирает, и жизненный цикл семьи завершается. Наступает стадия монады, только на другом возрастном уровне – конец семьи.
Теперь о культурной специфике российской семьи.
Первой стадии почти нет, или она встречается очень редко. Обычно встречается двухпоколенная семья со взрослыми детьми. Допустим, 3–4 человека. Здесь есть, соответственно, свои особенности, потому что молодые люди не имеют возможности посмотреть со стороны на те правила, которые в их родительской семье были предложены; они не успевают выработать к ним своего отношения, они пристрастны, правила им либо нравятся, либо не нравятся. Молодые люди в такой ситуации часто дают себе всякие обещания типа: никогда не буду как мама, никогда не буду как папа… С системной точки зрения неважно, будет ли он как кто-то или не будет. Надо убрать это «как», тогда он будет самим собой.
В такой семье есть определенные правила совместной жизни. Возьмем, например, такое правило недифференцированной семьи: двери в комнату днем должны быть всегда открыты, на ночь – можно закрывать. А если дверь закрыта – значит, тот, кто закрыл дверь своей комнаты, имеет претензии и обиды к членам своей семьи. Или такое правило: мама всегда права. Мама может выражать свое мнение достаточно «неинтеллигентно», но всегда есть свое оправдание – ну, мама же права!
Предположим, один из членов такой семьи вступает в брак и приводит супруга (или супругу) в свой дом. Им надо пройти кризис второй стадии нуклеарной семьи, о котором мы уже говорили выше, надо обо всем договориться. Для этого надо иметь возможность спокойно все проговаривать, иметь время и пространство. И при этом еще необходимо войти в большую семью в некотором качестве. В нашей стране модель простая – они входят на правах детей. Родителей супруга или супруги можно называть мамой и папой, и некоторым это даже нравится. Это есть признак хорошего отношения. А когда их называют по имени и отчеству, они удивляются. Говорят про зятя или про невестку: «Он нам как сын» или «Она нам как дочь», «Мы взяли в семью…»
Эти семейные роли тотально пронизывают все общество. Пожилой женщине в общественном транспорте очень просто сказать: «Садись, бабуля». Всем нравится – вежливое обращение. Считается, что если детей научили вежливому обращению, то они говорят: «Тетя Маша, дядя Саша». А если дядя отвечает: «Не родственник я тебе, мальчик», то это не нравится никому. Обозначения родства стали признаком доброго отношения. В истории России есть пример наименования граждан страны по признаку родства с высокой трибуны, это изменило общее умонастроение и внутреннюю политику государства – знаменитое обращение Сталина в начале Великой Отечественной: «Братья и сестры!» Это был мудрый политический ход: в стране, где шла классовая борьба, определялись враги и товарищи, вдруг все оказались родственниками – братьями и сестрами. Не детьми отца родного, а вышли на другой уровень, стали братьями и сестрами в сакральном смысле, и это стало основой патриотизма и победы.
Итак, молодому человеку предлагается войти на правах ребенка в эту многопоколенную семью. Во время этого процесса возможны любые конфликты. Иногда страдает подсистема молодых супругов, потому что отношения пришедшего в семью человека с родителями мужа или жены, например, становятся теплее, чем между мужем и женой. Люди могут развестись, а невестка остаться жить со свекровью; люди по этому поводу говорят: «Хорошая у тебя свекровь!» И это, конечно, большая ошибка, потому что хорошая свекровь никогда бы такого не допустила.
Посмотрим на семью молодого наркомана, о которой мы говорили выше. Назовем ее семья А. Его мама Клавдия была рождена и выращена женщиной-сиротой с 2 лет, которую вырастил старший брат (рисунок 7).
Рис. 7. Генограмма семьи А.
Мать Клавдии рано умерла, и она испытывает дефицит материнской любви. Она выходит замуж, и у нее образуются замечательные отношения со свекровью, которая была всегда очень недовольна своим сыном. В этой ситуации развод почти неизбежен, во всяком случае вероятность его очень высока. И они действительно разводятся, а со свекровью у Клавдии сохраняются очень теплые отношения. Отношение матери к сыну начинает транслироваться женой к мужу, потому что это плата за близость со свекровью. Если бы она выступила против свекрови, не было бы близости, но, может быть, сохранился бы брак.
Конец ознакомительного фрагмента.