Тема I.
Что такое культура?
1. Общее определение культуры
В обыденном словоупотреблении понятие «культура» ассоциируется обычно с такими ее организационными и предметными воплощениями, как театр, кино, эстрада, музеи, библиотеки, дома культуры, произведения искусства (включая кинофильмы, которые демонстрируются в кинотеатрах, пьесы, которые ставятся в театрах, книги, которые хранятся в библиотеках, картины, скульптуры, которые выставляются в музеях и т.п.). Но всех объектов культуры не «перебрать» ввиду их бесконечной множественности, в поисках же общего определения культуры исследователь неизбежно приходит к выводу о многозначности самого ее понятия (на что уже обращалось внимание выше). Один дотошный культуролог подсчитал, что в литературе встречается несколько десятков определений культуры, каждое из которых чем-то разнится от других и ухватывает в культуре что-то действительно свойственное ей. Этот же исследователь констатировал, что при определении культуры приходится сталкиваться с удивительным явлением: интуитивно объем понятия улавливается специалистами достаточно полно, а вот устраивающая всех формулировка не дается. Кого, спрашивается, «винить», специалистов или культуру? Думается, что культуру: уж очень многолика.
И все-таки представляется возможным выделить четыре значения понятия «культура», три из которых следует признать основными, а одно – исторически исходным, связанным с этимологией (происхождением) самого слова «культура», поэтому будем его квалифицировать как первое.
«Культура» восходит к латинскому «cultura», обозначавшему возделывание, обработку почвы, что надо признать символичным: культура изначально связана с сельскохозяйственным трудом, с землей-матушкой, с хлебом насущным. Остаточный смысл этого значения сохраняется до сих пор и обнаруживает себя в словах и выражениях типа «сельскохозяйственная культура», «агрокультура», «культурный слой почвы», «культиватор» и т. п.
Точности ради отметим, что уже в латинское (древнеримское) время понятие культуры приобрело и другие значения: «развитие», «образование», «воспитание», «почитание». От этого общего истока идет расширяющееся многообразие словоупотребления, которое уже в Новое время достигло крайних пределов: под культурой стало пониматься все созданное человеком, и в этом смысле она стала противопоставляться натуре – природе (всему естественному, в отличие от всего искусственного). В таком значении понятие «культура» употребляется и поныне, причем, главным образом, не в обыденно-житейских, а научных контекстах. Скажем, в учебниках по философии можно прочитать, что люди становятся людьми через обучение, воспитание, общение с себе подобными, а также через вещи, которые их окружают и которые созданы предшествующими поколениями, одним словом, через «вторую природу» – культуру в широком смысле слова.
В рамках такого (второго) значения рассматриваемого понятия различают материальную и духовную культуру. Примеры: материальная культура – это лопата, станок, топор, автомобиль; духовная культура – музыка, поэтический стих, художественное полотно. При характеристике той и другой обычно указывается, что материальная культура создается в сфере материального производства и удовлетворяет материальные потребности, а духовная культура создается, соответственно, в сфере духовного производства и удовлетворяет духовные потребности. Подтверждая этот вывод, оговоримся, однако, что названные различия далеко не безусловны. Во-первых, можно найти объекты культуры, о которых сразу не скажешь, куда их отнести (архитектура, скульптура, даже компьютер). А, во-вторых (и это главное), та и другая культуры не мыслятся друг без друга: и топор, и станок, и автомобиль, прежде чем воплотиться в металле со всеми атрибутами, существовали в замысле человека-творца, т.е. духовно, а музыка, стих, картина требуют материальных средств объективации, которые тоже относятся в широком смысле к культуре (для музыки, к примеру, это ноты, инструменты, ретрансляторы, окультуренный голос). Одним словом, различаясь функционально, оба названных проявления культуры с сущностной стороны едины, хотя в силу некоторых других особенностей (о них – ниже) на первый план все-таки выходит духовная культура.
Напоминаем, что пока рассматривается второе значение понятия «культура». Недостаточность его проявляется в чрезмерной широте: если культура – это все то, что противостоит природе как созданное человеком, то чем тогда само общество отличается от культуры (ведь оно тоже надприродное явление), и можно ли отнести к культуре, к примеру, гильотину, автомат Калашникова или атомную бомбу? Вполне очевидно, что рассматриваемое значение понятия «культура», не утрачивая своей правомерности, нуждается вместе с тем в сужении и «заострении» (выявлении более специального содержания). То и другое можно осуществить с помощью вспомогательного понятия «ценность»: культура есть совокупность материальных и духовных ценностей, созданных человеком, а также процесс их созидания, распределения и потребления (использования).
Но вывод этот нуждается в комментариях, связанных с выявлением смысла слова «ценность». В обыденном словоупотреблении ценность отождествляется либо с денежной ценой, либо просто с полезностью. Философско-культурологическое (теоретическое) понимание ценности не совпадает с житейским, оно много сложнее и глубже житейского и, чтобы облегчить задачу его уяснения, прибегнем к серии примеров. Допустим, что в ваших руках чайная ложечка, но не простая дюралевая, отштампованная серийно, а серебряная и, по всем признакам, изготовленная штучно. Ясно, что эта ложечка вам дорога не своим функциональным, а, в известном смысле, нефункциональным назначением. Говоря конкретнее, она ценна материалом (серебром) и красотой отделки. К этому может добавиться: память о человеке, которому она когда-то принадлежала и от которого досталась вам по наследству или в подарок.
Второй пример не столь рядовой, но по сути аналогичный первому. Возьмем музыкальный инструмент – скрипку. Ее функциональное назначение – издавать известного рода и качества звуки, из которых, собственно, под рукой скрипача «слагается» музыка. Скрипки могут быть относительно дешевые и относительно дорогие. Сообразно с ценой возрастают, как правило, и функциональные возможности инструмента (хорошие скрипки – дорогие). Но в мире насчитывается какое-то количество скрипок работы выдающегося скрипичного мастера XVII в. Страдивари. Играют на них нечасто, они представляют собой скорее музейный экспонат, чем рабочий инструмент. Следовательно, реальная функциональность их минимальная. А цена? Эти скрипки бесценны (в смысле сверхценны), они давно стали идеалом того, каким должен быть музыкальный инструмент вообще.
Третий пример из области моделирования одежды и демонстрации мод. Для чего, спрашивается, эти показы регулярно транслируются по телевидению, зачем публика ходит на них, платя за просмотр деньги; ведь люди понимают, что выставляемые на подиум модели абсолютному большинству «простых смертных» не по карману, а главное – во многих случаях они не предназначены для реальной носки, даже выходной. Вопрос мы поставили риторический, ибо кто сейчас не знает, что выставочные показы мод имеют ценность не утилитарно-практическую, а опять-таки символическую (эстетическую, художественную, артистическую и т.п.). Модель выражает направление или поворот в стилях и модах, дает эталон, на который ориентируются как на идеал (с оговоркой, что в моде идеалы преходящи), попутно достигается художественный эффект, который может значить даже больше, чем собственно рекламный.
При всем этом, однако, во всех трех примерах прямое практическое назначение вещей не исчезает полностью: можно мешать сахар в стакане серебряной ложечкой, можно играть на скрипке Страдивари (выдающиеся скрипачи играют) и сверхмодную одежду все-таки носят (хотя бы женщины на подиуме).
Возвращаясь к определению ценности в философско-культурологическом смысле (приведенные примеры по существу уже раскрыли этот смысл), сделаем следующий вывод: ценность – это вещь, действие, поступок или чисто духовный объект, например, моральная норма, которые помимо чисто практического, утилитарного назначения несут назначение более высокое, символическое. Это назначение выходит за рамки наличной ситуации. Оно связано с утверждением человека и человеческого вообще, с проявлением в людях творческого, эстетического, нравственного начала, их стремлением к истине, добру и красоте. Это назначение выходит за рамки жизни отдельных людей и связывается с историческим бытием человека и человечества, с их восхождением по пути прогресса. Словом, ценность – это двоякий объект (материальный или духовный): с одной стороны, это объект-функция (приземленный, прозаический), а с другой, объект-символ, который почитают, за который борются, на который молятся (если речь идет о религиозных «объектах»). При этом непосредственно ценность определяется, как уже указывалось, не первым, а вторым «ликом» объекта. Поскольку же этот «лик» – идеальный (связанный с творческим воображением, абстрактным мышлением человека), поскольку культурность, опирающаяся на ценность, и понимается преимущественно как духовная культурность, или просто духовная культура.
Дополняя сказанное, обратим внимание на то, что в некоторых случаях культурный смысл объекта может начисто вытеснять функциональный. Больше того, последнего может не быть вообще, например, дарение цветов – это чисто символический акт, знак проявления любви, признательности, уважения к человеку. В жизни бывают случаи, когда какие-либо вещи, предметы, сооружения и т. п. создаются всецело как объекты культуры, без расчета на функциональное использование, но впоследствии, в силу стечения обстоятельств, они начинают нести функциональную нагрузку. Так произошло, в частности, с Эйфелевой башней в Париже. Созданная как символ научно-технических достижений конца XIX в., уже в ХХ веке она стала использоваться в качестве радио—теле транслятора. Еще один пример – литературный (и комичный) – употребление твеновским персонажем Томом Кенте королевской печати для раскалывания орехов (М. Твен «Принц и нищий»).
Между объектом как ценностью, и объектом как функцией, могут возникнуть противоречия, причем не только в силу сложившихся обстоятельств, а, так сказать, изначально, по замыслу творцов. Под эту характеристику как раз и подпадают примеры с гильотиной, автоматом Калашникова и атомной бомбой. Критерий ценности, отсекая от культуры функциональное назначение этих изобретений, оставляет, однако, за ней выраженную в них творчески-техническую и научно-исследовательскую мысль.
Заключая разъяснение третьего понятия «культура» (как совокупности материальных и духовных ценностей), подчеркнем, что такое понимание феномена культуры отграничивает культуру не только от натуры (природы), но и от общества (ибо культура тут предстает как аспект, сторона общества), следовательно, логически правомерно ставить вопрос о взаимоотношении общества и культуры (что актуально во все времена).
Но и этот подход к культуре обнаруживает свою недостаточность. Дело в том, что в рамках такого подхода культура всецело предстает как нечто внешнее человеку, к чему он определяет свое отношение. Между тем человек в известном смысле изначально культурен, ведь его родовые характеристики – разумность, обладание речью, способность к труду, социальность – это есть культурные характеристики. Вместе с тем они «открывают» себя в разных людях в неодинаковой степени. Из констатации данного факта выводим четвертое значение понятие «культура» – как меры человеческого в человеке. Обращаем внимание на глубокую смысловую емкость данного определения: все люди обладают сознанием (в этом смысле все они культурны), но на фоне других выделяются натуры с неординарным и особенно глубоким мышлением; все люди в той или иной степени музыкальны (могут что-то сыграть или воспроизвести мелодию), но на миллионы просто играющих и поющих приходится «только один Бетховен» (выражение литературного персонажа); все люди так или иначе соблюдают моральные нормы (исключения подтверждают правило), но на фоне рядовых граждан выделяются личности, которых называют совестью общества, и т. д.
Все же и четвертое понятие «культура» (вкупе с первыми тремя) не исчерпывает его содержания. С целью передачи других смысловых оттенков этого понятия воспроизведем определение культуры, данное в «Современном словаре иностранных слов» (рассмотренные значения присутствуют в этом определении). Итак, культура это:
1. Исторически определенный уровень развития общества, творческих сил и способностей человека, выраженных в типах и формах организации жизни и деятельности людей, в их взаимоотношениях, а также в создаваемых ими материальных и духовных ценностях; различают материальную и духовную культуру; в более узком смысле термин «культура» относят к сфере духовной жизни людей;
2. Уровень, степень развития, достигнутые в какой-либо отрасли знания или деятельности (культура труда, политическая культура, правовая культура, культура речи и т.д.);
3. Характеристика определенных исторических эпох (например, культура древнего мира), народов или наций (например, русская культура);
4. Степень общественного, умственного и нравственного развития, присущая кому-либо;
5. Возделывание, обработка почв, сельскохозяйственных угодий;
6. Разведение, выращивание какого-либо растения…
Можно ли перечислением всех смысловых значений термина «культура» считать решенной задачу выявления содержания этого термина? Думаем, что торопиться с утвердительным ответом не стоит. Как все-таки быть с общим определением культуры, которое охватывало бы все ее смыслы?
Предлагаем вариант такого общего определения, с которым соглашаются многие специалисты: культура есть способ и мера освоения людьми своего бытия. А теперь прокомментируем это.
Люди живут в определенных условиях, не одинаковых у разных людей и у одних и тех же – в разное время. Эти условия именуются общественным бытием. Бытие в значительной мере «предписывает», как людям жить, и отражается на их духовности (вспомним формулу «Бытие определяет сознание»). Но человек не подчиняется пассивно условиям жизни (иначе он не был бы человеком), а приспосабливает их к себе, преобразует в соответствии со своими потребностями и интересами. Способ, каким это делается, и мера, в какой это удается делать, мы и называем культурой. Заметим, что первый признак придает любой культуре уникальность и самоценность (способ освоения бытия у разных людей и народов разный), а вторая характеристика определяет сопоставимость и равноправие культур (оцениваются не возможности, а их реализация). В связи с последним подчеркнем, что нет плохих и хороших культур, все культуры по-своему хороши. К такому выводу человечество пришло относительно недавно. Еще в XIX в. европейцы с нескрываемым высокомерием смотрели на «бескультурных» дикарей, к примеру, эскимосов, которые не знали культа чистоты тела и не мылись в бане. Но если разобраться, то критика била мимо цели. О каком культе чистоты тела, о какой культуре бань и саун можно было вести речь в тогдашних заполярных условиях: снег, мороз, льды, отсутствие леса для топлива. Кстати, кожа, покрытая грязной жировой пленкой, лучше сопротивляется охлаждению, чем кожа чистая (аналогичный пример из южного полушария: индейцы одного племени на Амазонке покрывают тело раствором особой глины и тем спасаются от кровососущих насекомых). Зато те же эскимосы и другие северные народы создали культуру оригинального жилья – иглу, яранги, чума, культуру лодки-каяка и лодки-байдарки, культуру вышивки по меху, резки по моржовой кости и многое другое, что является несомненно культурой – самобытной и достаточно высокой.
Или взять такой пример. Уже в раннем Средневековье по всей Европе были крупные города, а в них – величественные здания и храмы. В степях Монголии ни городов, ни каменных храмов не было. Но, спрашивается, о каких городах можно говорить при скотоводческом кочевом хозяйстве (условия для хозяйства другого типа отсутствовали). О каких каменных постройках можно вести речь в полупустынной степи с резко континентальным климатом. К чему они там, и как их содержать зимой, если даже приготовление горячей пищи, при нехватке топлива, превращается подчас в трудноразрешимую задачу. Зато те же монголы и другие степные кочевые народы создали культуру войлочной юрты, научились приготовлять чудесный напиток кумыс и сооружать повозки с большими колесами для продвижения по целине. Кочевые племена Евразии изобрели (приблизительно в III – IV вв. н.э.) стремя, сделавшее переворот в отношениях «человек – лошадь» (конница в строгом смысле стала возможной лишь с появлением стремени).
Подобные примеры можно продолжить, но предвидим возражение: те же эскимосы сегодня моются в саунах, а монголы возводят города с каменными постройками. И все это (как и многое другое) пришло к ним извне, от других народов. Все правильно, но эти «другие» народы жили в других, более благоприятных условиях, которые они, в свою очередь, по-своему и с высокой мерой освоили.
2. Искусство как явление культуры
В этом и последующих параграфах речь пойдет о сферах проявления культуры. Первой такой сферой избрано искусство. Почему? Искусство является, можно сказать, самым «культурническим» проявлением культуры, ибо насквозь символично, всецело связано с удовлетворением таких потребностей человека, в которых отражается его родовая сущность (Homo Sapiens) и его личность. Не случайно, если в обыденности культура, как уже указывалось, часто отождествляется только с духовной культурой, то в рамках последней культура столь же нередко идентифицируется с искусством, или, что то же самое, с художественной культурой.
Ответ на вопрос, что такое искусство, предполагает по необходимости выяснение другого вопроса – что такое эстетическое как проявление духовности, ибо эстетическое неотделимо от искусства. Опять же, в силу последнего обстоятельства, оба эти понятия нередко употребляются как взаимозаменяемые: можно сказать, например, «художественно ценная вещь», и можно «эстетически значимая вещь» – разницы нет. Но при строгом подходе надо различать эстетическое, с одной стороны, и искусство как высшее, но все же частное проявление эстетического, с другой. Эстетический момент обнаруживает себя по сути в любом акте человеческой жизнедеятельности (другое дело, в какой мере). Искусство же представляет собой особую сферу (для кого-то профессиональную) проявления человека, где эстетический феномен из сопутствующего превращается в основной.
На тему о том, что такое эстетическое, написано множество статей, брошюр, книг, защищено немало диссертаций, но как раз обилие специальных трудов, посвященных ответу на вопрос о природе эстетического, свидетельствует о его сложности. Возможно, кто-то придет в недоумение от такого вывода. В самом деле, что тут сложного: эстетическое – это прекрасное, красивое, привлекательное, радующее глаз и т.п., иными словами, эстетическое – самоочевидно.
На это ответим, что в силу сложности и противоречивости мира самоочевидное нередко (как в нашем случае) оказывается далеко не простым. Во-первых, к сфере эстетического относится не только прекрасное, но и безобразное, а также трагическое, комическое и героическое (это все эстетические категории). Во-вторых, если даже, рассматривая эстетическое, ограничиться лишь прекрасным (в общем плане такое ограничение допустимо и в дальнейшем мы будем его придерживаться), то встает вопрос о том, как определить красоту вообще, отвлекаясь от конкретных ее проявлений, и определить не через слова-синонимы («принцип словаря»), а путем выявления сущностных характеристик прекрасного («принцип науки»)?
Долгое время среди философов и искусствоведов шел следующий спор. Одни из спорящих (назовем их условно объективистами) утверждали, что эстетическое является объективным качеством вещей и явлений, не зависящим от человека. По логике такого утверждения получалось, что эстетическое не только существует без человека, но и существовало до человека (как красота природы в древние геологические эпохи). Красота, таким образом, отождествлялась с физическими свойствами реального мира – гармонией, симметрией, ритмом, цветом, запахом и т.п., а переживание прекрасного не отделялось от удовлетворения биологических потребностей человека, общих у него с животными: голода, жажды, сна, отдыха и т. п.
С объективистами не соглашались субъективисты. Эти настаивали на том, что вне восприятия человеком окружающего мира и помимо сугубо человеческих (отличных от животных) переживаний красоту мыслить нельзя. Поэтому эстетическое есть нечто субъективное, не совпадающее с объективным.
Оппоненты предъявляли друг другу, как им представлялось, убедительные аргументы. Объективисты, к примеру, доказывали, что красивое лицо всецело определяется правильностью его черт (т.е. вполне объективно). Точно также, по их мнению, опираясь на объективные признаки, в т.ч. на уже упоминавшиеся гармонию, симметрию и т.п., можно доказать красоту пейзажа, архитектурных сооружений и т. п.
Субъективисты возражали: правильные с точки зрения европейца черты лица могут показаться неправильными негру зулусу из Африки (еще Вольтер заметил, что если бы черту предложили изобразить идеальное существо, то оно непременно получилось бы у него с рогами и копытами); а чем, если не субъективной природой эстетического объяснить тот факт, что разные люди по-разному воспринимают пресмыкающихся и земноводных (змей, лягушек): одни с восхищением, другие с отвращением.
К настоящему времени спор между объективистами (их еще называли природниками) и субъективистами (их именовали общественниками) прекратился. Исследователи эстетического ныне единодушно сходятся в том, что обе точки зрения – крайние, хотя в каждой содержится рациональное зерно. Эстетическое возникает при взаимодействии человека с действительностью (в том числе с естественно-природной), и его невозможно мыслить вне этого взаимодействия. С одной стороны, эстетическое есть всегда нечто чувственно-предметное, т.е. такое, что можно, как говорится, увидеть, услышать, понюхать, пощупать и т.п., но, с другой стороны, все вещественные, чувственно осязаемые характеристики эстетического несут сугубо человеческий (и в этом смысле субъективный) смысл. Вот эту, вторую сторону эстетического понять значительно сложнее, чем первую, поэтому остановимся на ней подробнее.
Допустим, что один и тот же человек дважды оказался наедине с природой, но при разных обстоятельствах. В первом случае он заблудился в лесу в суровую погоду, не имея при себе ни пищи, ни теплой одежды, ни источника огня. Он испытал панику и страх, поэтому даже после того, как ситуация для него благополучно разрешилась, было бы нелепо и бестактно расспрашивать его о достоинствах виденных им пейзажей: в обстановке элементарного выживания не до красот окружающего мира (сколь неуютной и страшной может являться людям природа, выразительно передано в известном фильме японского режиссера А. Куросавы «Дерсу Узала»).
Во втором случае человек побывал в том же самом месте в погожую пору, а главное – хорошо ориентируясь на местности и имея при себе все необходимое для жизни. При таких обстоятельствах он мог в полной мере насладиться красками леса, голубизной неба, запахами цветов, пением птиц и т.п., словом, всеми оттенками эстетического.
Теперь логику того же подхода приложим к человеческой истории. И тогда окажется, что человек учился понимать и чувствовать красоту по мере того, как с помощью труда возвышался над природой и условиями собственного существования. Чисто утилитарное отношение к миру отходило на второй план, а на первый план выходило любование миром, его полнотой, разнообразием, целостностью, теми же самыми гармонией, симметрией, ритмом, звуками, красками и т.п., но уже очеловеченными, одухотворенными. Получалось, что, отражая мир, человек в то же время как бы переносил на него свои сущностные характеристики, охватываемые обобщающим понятием «духовность». Красота, таким образом, одновременно и открывалась человеку, и творилась им (происходила объективация субъективного и субъективация объективного).
Описываемое явление обнаруживало себя не только в актах практического отношения к миру вполне взрослых, сложившихся людей, но и в процессе воспитания подрастающего поколения. Дети учились глядеть на мир не просто как «природные» существа, а как представители рода Homo Sapiens – Человека Разумного, выделившегося из природы и ставшего над ней (равно как и над обстоятельствами, порожденными собственными отношениями).
Уместно в связи с этим вернуться к понятию субъективного. Его надо понимать не только в чисто психологическом (т.е. индивидуально неповторимом) смысле, но и в смысле социальном, общественном. Вопреки известному выражению «На вкус и цвет товарищей нет», о красоте спорят, ибо при всех индивидуальных различиях есть нечто общее в восприятии красоты у всех людей. И ныне «перевоспитавшийся» белый человек способен оценить красоту черного человека (чернокожие женщины успешно конкурируют как фотомодели с белыми женщинами), а люди черной кожи способны по достоинству оценить привлекательность людей белой кожи. Если с раннего детства приучать человека не бояться рептилий и лягушек, последние не будут порождать у него чувство брезгливости, а, напротив (возможны, конечно, исключения) – вызывать восхищение своим совершенством, гармонией.
Можно ли на этом поставить точку? Думается, что нет. Мы воспроизвели принципиальный подход к объяснению эстетического, не оспариваемый ныне большинством специалистов. Но в чем все-таки состоит специфика прекрасного, если ставить вопрос более конкретно? Ответ на него остается открытым: пространственные – на десятки страниц – вариации на тему общего подхода к проблеме эстетического, практикуемые некоторыми авторами, не прибавляют ей ясности, прекрасное продолжает таить в себе загадку. Но это не единственный случай в науке: точно также, к примеру, остается далекой от конкретной ясности природа сил тяготения, или отличие живого тела от неживого (в момент перехода одного состояния в другое химический состав его не меняется).
В последние годы при объяснении красоты некоторые авторы пытаются апеллировать к законам космоса: дескать, красота есть проявление некоей космической гармонии. Но без конкретизации этого тезиса он звучит мистически. А может быть, в мистике, религии и боге следует искать истоки прекрасного?
Раздаются также голоса о том, что вне одухотворенной эротики красоту до конца не понять. Но такое ее толкование вполне укладывается в один из аспектов изложенного выше принципиального подхода к пониманию прекрасного.
Приведем теперь определение рассматриваемого понятия, данное в «Философской энциклопедии» (автор – авторитетнейший русский философ и филолог А. Ф. Лосев): эстетическое – это значащая форма любой человеческой деятельности, выступающая относительно самостоятельной ценностью и служащая источником бескорыстного любования и наслаждения [36].
Обращаем внимание на то, что слово «форма» в приведенном определении как раз и означает чувственную предметность (т.е. нечто объективное), а слово «значащая» выражает факт одухотворения этой формы воспринимающим человеком (т.е. нечто субъективное).
Переходя к характеристике искусства, напомним о том, что в нем эстетическое проявляет себя в концентрированном виде, поэтому эстетическую функцию следует признать для искусства основной. Но все-таки эта функция (особенно заметная в музыке), не исчерпывает объективного назначения искусства. Обращаем в связи с этим внимание на то, что в искусстве происходит удвоение мира (особенно ощутимое в реалистическом искусстве), при этом второй мир (мир искусства), в отличие от первого, реального, выступает как мир воображаемый. Он создается звуками в музыке, красками в живописи, словом в литературе и т. п. и пронизывается эстетическим началом. Здесь возникает сложный вопрос (не уступающий по сложности вопросу о сущности эстетического): как объяснить природу той потребности (не перекрываемой потребностью в эстетическом), которая побуждает человека удваивать мир художественно? Должны заметить, что встречающиеся в популярной литературе ссылки на тягу человека к творчеству при объяснении данного феномена не в состоянии до конца объяснить его: по логике вещей, в творчестве людей должно привлекать главным образом созидание чего-то реального (что и происходит, к примеру, в техническом творчестве), а не «выдуманного» (как в искусстве).
Как же отвечает на поставленный вопрос современная теория искусства? В отличие от животных, в том числе самых «умных» (приматов, например), человек не приспосабливается к среде обитания, а преобразует ее с помощью орудий труда, и это обстоятельство придает ему черты универсальности (у животных набор приспособительных приемов ограничен рамками вида, к примеру, заяц не может вести себя по «меркам» лисы, а лиса – по «меркам» зайца; творческие созидательные способности человека позволяют ему, как выразился один известный философ, «действовать по меркам любого вида»). Преобразование мира осуществляется людьми в практической деятельности, которая бесконечно многообразна, и только все многообразие практики выражает деятельную универсальную сущность человека. Но может ли каждый отдельный человек выразить эту сущность? Вполне очевидно, что нет: каждый из нас при самом богатом жизненном опыте остается все-таки «частичным», не универсальным человеком. Это противоречие как раз и решается с помощью искусства. Оно выступает духовным аналогом человека как рода, компенсируя недостаточность каждого из нас в отдельности.
Ту же, по существу, мысль можно выразить и по-иному (как это сделал, например, в свое время в серии запоминающихся телепередач о русской культуре известный культуролог Ю. Лотман): жизнь каждого человека определяется непрерывной цепью необходимых и случайных причинно-следственных связей, но он не в состоянии повернуть время вспять и прожить жизнь по-другому, иначе. Собственно, непреодолимая трудность здесь создается не только фактором необратимости времени, но и невозможностью перевести в действительность все возможное. И тут на помощь приходит искусство, оно позволяет и интеллектуально, и эмоционально, т.е. всем человеческим существом приобщиться к виртуальной (возможной) реальности.
Первые исторические зачатки искусства восходят к древнекаменному веку (танцы, наскальная живопись), но как относительно самостоятельное явление духовной жизни общества оно сформировалось в период между VII и III вв. до н.э. в Древней Греции. Первоначально к нему относили не только то, что мы и сейчас понимаем под искусством, но и разного рода умения (к примеру, строить дома, водить корабли). Словесные искусства (поэзия, проза), в свою очередь, не отделялись в то время от философии и зачатков науки («Диалоги» Платона – это одновременно и философские, и художественно-литературные произведения). И только в эпоху эллинизма (начало которой положили завоевания Александра Македонского) искусство приобрело свое лицо. Умение строить дома, водить корабли, равно как и другие «деловые» умения и ремесла, стали именоваться мастерством, и лишь высшие их проявления (например, архитектуру) причисляли к искусству. Вполне определенно также с этого времени стали отличать словесные искусства от философии.
Поскольку искусство есть средство самовыражения человека, постольку предметом искусства выступает сам человек и его отношения с другими людьми. Естественно-природный мир отражается в искусстве под углом зрения восприятия его человеком. Искусство располагает своим особым языком, под чем мы подразумеваем совокупность всех средств выражения содержания, и, чтобы понимать искусство и наслаждаться им, надо в той или иной степени приобщаться к этому языку. Человек, никогда не слушавший оперу (в том числе по радио или в записи), не воспримет «Аиду» или «Кармен» даже в исполнении знаменитого миланского театра «Ла Скала» (что уж говорить о тех достоверных случаях, когда представители первобытных народов, которым впервые показывали кино, принимали воспроизводимое на экране за происходящее в реальности и соответствующим образом на него реагировали). Иногда в похвалу тому или иному произведению искусства говорят: «как в жизни». Искусство действительно связано с жизнью (отражает и выражает ее), но эта связь бывает непростой, особенно в современном искусстве. И всякое упрощенчество в данном вопросе способно нанести вред художественному творчеству (что и происходило у нас в советское время, когда от искусства требовали «простых и ясных отображений»).
Существенной характеристикой искусства является образность. Художественный образ – это способ обобщения материала, прямо противоположный научному. Если понятие в науке обобщает единичное вплоть до бесплотной категории (чистая логика), то в искусстве обобщение происходит через сохранение единичного, что придает образу живую наглядность («общее в единичном»). Этот вывод надо принимать, однако, с существенной оговоркой: в язык искусства входят и понятия, в словесном искусстве сам образ создается понятиями, ибо любое слово так или иначе обобщает. Но и здесь искусство сохраняет свою специфику. Если в научном тексте имеет значение, главным образом, прямой смысл слов, то в художественном тексте – как прямой, так и, в особенности, непрямой (известный литературовед М. Бахтин называл литературное творчество искусством «непрямого говорения»). С данной особенностью искусства связана другая, на первый взгляд парадоксальная: если во всех иных видах деятельности (но в особенности – научной) вымысел противоречит ее цели, то в искусстве он выступает как один из эффективных художественных приемов.
К специфике искусства относится и наличие в его творениях личностной позиции автора-творца. Эта позиция вовсе не обязательно выражается прямо и непосредственно, но она так или иначе присутствует в произведениях искусства. Отражая общезначимые стороны духовной жизни людей, искусство, таким образом, делает это в субъективно-личностной форме. Из последнего вытекает исключительное значение в нем формы как таковой: общая установка на образность бесконечно варьируется в зависимости от авторских приемов. При этом приемы иногда приобретают относительно самостоятельное значение. Они придают произведению неповторимый колорит, уникальную тональность. Поэтому произведения искусства нельзя подделать, каким бы талантливым не был поддельщик: копия, даже самая совершенная, остается копией и не может «стопроцентно» заменить оригинал. Этот вывод особенно верен в отношении словесных искусств, когда речь идет о переводе произведения литературы с одного языка на другой. Чтобы постичь по-настоящему Л. Толстого, его книги надо читать на русском языке, точно также, чтобы по-настоящему приобщаться к В. Шекспиру, его произведения нужно читать на английском. Но данный вывод не умаляет значения переводов.
Вернемся к вопросу о функциях искусства – эстетической и удвоения мира. При конкретизации они обнаруживают ряд выходов, которые также принято именовать функциями. Одна из них – воспитательная. Среди разнообразных форм духовной жизни нет ничего равного искусству по силе воздействия на человека. Претендующая на ту же роль религия охватывает своим влиянием преимущественно верующих, в то время как искусство – и верующих, и неверующих. Кроме того, религия сама опирается на искусство (европейское средневековое искусство было в основном религиозным).
Другая важная функция искусства – познавательная (подразумевается не естественнонаучное, а социальное познание, т.е. постижение сущности человека и человеческих отношений). В силу единства обобщения и индивидуализации искусство способно поднимать такие пласты общественной и личной жизни, до которых наука не доходит. И давно известно, например, что для того, чтобы хорошо познакомиться с той или иной страной, желательно, кроме изучения ее истории (через чтение специальной литературы и периодики) и непосредственно ее посещения, окунуться в искусство народа (или народов) этой страны.
Задержим также внимание на идеологической функции искусства. С началом реформ в России и других странах бывшего СССР об этой функции стали говорить и писать чуть ли не как насильственно навязанной искусству прежним коммунистическим режимом. Это, конечно, не так: отражая жизнь общества и человека во всей их полноте, искусство не может не выражать в виде ценностных установок социальные интересы отдельных классов, слоев и групп населения (т.е. того, что именуют идеологией). Другое дело, что возможности различных видов искусства в рассматриваемом отношении не одинаковы. Например, художественная литература по своей природе наиболее приспособлена нести идеологическое содержание, чего нельзя сказать о музыке. Кроме того, надо иметь в виду, что художники (в широком смысле) в своих произведениях должны свободно выражать свои взгляды. Всякий диктат губителен для их творчества, что и подтверждает опыт советского искусства за годы его существования.
В заключение – о классификации искусства. В нем отчетливо выделяются различные виды или роды, к настоящему времени следующие: литература, кино, театр, танец (хореография), цирковое искусство, музыка, живопись, графика, скульптура, архитектура, декоративно-прикладное искусство. Границы между видами не абсолютны, например, драматургия (т.е. жанр художественной литературы) лежит в основе кинофильмов и театральных представлений, а опера является органическим соединением театра и музыки. В основе классификации искусства лежат три перекрещивающиеся критерия:
1. Пространственно-временной (в литературе и музыке художественный образ развивается во времени и не имеет бытия в пространстве, напротив, в живописи, скульптуре и графике образ, не изменяясь во времени, существует в пространстве);
2. Критерий, связанный с особенностями восприятия произведений искусства (изобразительные искусства – живопись, графика, а также архитектура и декоративно-прикладное искусство основаны на зрительном восприятии; кино, театр – на зрительно-слуховом; музыка – слуховом; литература почти безразлична к слуховому или зрительному восприятию);
3. Критерий, исходящий из роли языка в образной структуре произведения (литература всецело основывается на языке, напротив, изобразительные искусства, а также инструментальная музыка, танец, декоративно-прикладное искусство не пользуются им).
Классифицируя искусство, следует иметь в виду, что не только внутренние, но и внешние его границы не всегда четко обозначены. С одной стороны, искусство соприкасается с обширной сферой духовной жизни общества – публицистикой, философией, наукой, мифологией (в прошлом), а с другой, уходит корнями в материальное производство (художественные ремесла, промышленное искусство – дизайн).
3. Мораль как феномен культуры
В обыденном сознании мораль, как таковая, не отождествляется с культурой. Вполне очевидным признается лишь влияние культуры на мораль. Но при более строгом подходе принадлежность морали к культуре не вызывает сомнений, поскольку, во-первых, мораль представляет собой ценность (в рассмотренном выше значении этого понятия) и, во-вторых, она без всяких оговорок может быть истолкована как мера проявления в человеке его родовых свойств (см. аргументацию там же).
Мораль выражает особый, духовно-практический способ отношения людей друг к другу, обществу, человечеству в целом и, согласно наметившейся тенденции, ко всему живому на Земле и за ее пределами (при гипотетическом допущении внеземной жизни). Этот способ проявляет себя, прежде всего, в нормировании человеческого поведения и его оценке. Но нормы, предписывающие людям что-то делать или чего-то не делать, присущи как морали, так и праву. Сравнение по их рассматриваемому признаку позволяет полнее раскрыть особенности морали как явления культуры.
Хрестоматийно принято считать, что право и мораль различаются прежде все по способу обеспечения норм: правовые нормы опираются на силу закона, за которым стоит вся мощь государства, а моральные нормы имеют опору в общественном мнении. В таком утверждении есть резон: в отличие от правовых норм моральные действительно никем «не подписываются» и потому в принципе не могут апеллировать не только к государству, но и к любым другим организациям или их официальным представителям (общественное мнение – не формальное образование). А главное, механизм морального регулирования на практике трудно представить без включенности в него общественного мнения: часто даже безупречные в моральном отношении люди выполняют моральную норму, имея «в уме» мнение окружающих (в чем нет, если отвлечься от возможных осложняющих обстоятельств, ничего предосудительного).
И все-таки вести себя правильно, с оглядкой на других – это, как говорится, еще не настоящая мораль, а настоящая наличествует тогда, когда норма выполняется независимо от того, кто и как на это посмотрит (и независимо от того, будете или не будете вы за это «что-то иметь»). Мораль в идеале, т.е. в самой глубокой сущности, опирается не на внешние факторы (к каковым в широком смысле относится и общественное мнение), а на самосознание человека. Поэтому-то ее именуют внутренним регулятором поведения. О силе этого регулятора свидетельствует тот факт, что другие формы общественного сознания, включая не только право, но и политику, кровно заинтересованы в моральной поддержке. Поведение, идущее «от души», обладает признаками наивысшего качества. Политике, к примеру, не безразлично, по убеждению или по обстоятельствам и принуждению люди участвуют в политической жизни, лучше, если по убеждению, и праву не безразлично, за страх или за совесть люди исполняют закон, лучше, если за совесть. Правда, справедливости ради, отметим, что политика и право в долгу не остаются: исходя из своих возможностей, они охраняют моральные установления и способствуют переводу их во внутреннее бытие личности, т.е. выполняют воспитательную функцию.
Итак, мораль – глубоко личностная форма духовности, она предполагает постоянную обращенность к человеческому «я», к самосознанию. Но возникает вопрос, когда исторически могла возникнуть такая форма? Согласно распространенному в литературе еще сравнительно недавно мнению, вместе с самим человеком.
Сейчас такая точка зрения пересмотрена. Дело в том, что все ранние исторические (первобытные) императивные установления – табу (запреты) и обычаи, которые некоторыми исследователями выдавались за моральные, в действительности не являлись таковыми в строгом смысле. Следуя им, человек поступал по принципу «как все», «как принято», далеко не всегда осознавая и определяя свое личное отношение к общераспространенным поведенческим стереотипам. Мораль же по необходимости предполагает то и другое. Вполне очевидно, что генезис морали восходит к периоду распада родоплеменных отношений и формирования классового общества. Это было время становления человека как личности, когда, выражаясь словами одного авторитетного исследователя, порвалась пуповина, связывающая индивида с родом. Человек, как бы оглянувшись однажды, обнаружил, что он не похож на других не только внешне, но и по самой своей натуре, что у него есть собственные потребности и интересы, и что он, вообще говоря, «сам по себе». Но одновременно с этим в своем отношении к собственной персоне и окружающим он стал ощущать то, что стали впоследствии именовать долгом, совестью, честью и достоинством. Общество, перестав в прежнем смысле контролировать человека извне, как бы по-новому вошло внутрь его (ведь голос совести – это голос общества и даже всего человечества или Бога, по мнению верующих людей, внутри нас).
Но специфика морали определяется не только характерным для нее способом воздействия на личность, но и самим содержанием своих предписаний. В самом общем смысле это содержание передано в так называемом «золотом правиле нравственности», впервые сформулированным предположительно древнекитайским мудрецом Конфуцием: «Поступай (не поступай) по отношению к другим так, как ты хотел бы, чтобы они поступали (не поступали) по отношению к тебе» (христианский вариант: «Люби ближнего своего, как самого себя»). В XVIII в. немецкий философ И. Кант дал другую, ныне столь же известную формулировку того же правила: «Относись к другим всегда как к цели и никогда только как к средству».
Будучи особой сферой жизни и формой проявления культуры, мораль, вместе с тем, не может быть локализована по аналогии, скажем, со сферами экономики, политики, науки, религии, поскольку она пронизывает каждую из этих сфер. Не бывает в жизни какой-то особой моральной деятельности (в отличие от политической, правоведческой, религиозной, научной и т.п.). Не имеет смысла употреблять понятие морального деятеля (в отличие от деятеля права, политики, науки, искусства и т.п.). Наконец, не существует каких-то особых моральных организаций и учреждений (в отличие от вполне реальных политических, правовых, религиозных, педагогических и т.п.). В свете этих мыслей моральность предстает как поведенческий аспект любых проявлений человеческой активности, не являющихся моральными (в смысле, относящимся к морали) сами по себе, а нравственное воспитание (существенный момент моральной культуры) как процесс включения человека в различные формы жизнедеятельности и контроль за их исполнением под углом зрения решения задач воспитания.
Не только «золотое», но и все другие нравственные требования носят достаточно обобщенный характер. К примеру, норма «Помогай ближнему» отвлекается от всего многообразия реальных и возможных актов конкретной помощи и от условий, в которых эта помощь оказывается, и выражает обобщенное требование оказания помощи. Рассматриваемая характеристика моральных норм дает возможность каждому применять их по собственному усмотрению, исходя из личного понимания, индивидуального опыта и с учетом конкретных обстоятельств. В силу этой же особенности моральные нормы ничего детально не предписывают людям и поддаются разному словесному выражению без ущерба для смысла (чего не удается проделать с правовой нормой). Важно также отметить, что обобщенность моральных нормативов как бы приподнимает их над действительностью (т.е. вносит момент идеального) и оставляет место для бесконечного совершенствования в деле их соблюдения.
Идеальность моральных норм, особенно самых общих, способна породить сомнение в их действенности. Возьмем, к примеру, норму-заповедь «Не убий!». Она была сформулирована задолго до нашей эры (предположительно впервые в рамках религиозно-нравственного мировоззрения народов Востока), когда не было по существу никаких условий для ее реализации. И сейчас, спустя многие сотни лет, эти условия в глобальном мировом масштабе еще не сложились. Да и могут ли они когда-либо сложиться в абсолютном смысле: жизнь, как известно, «штука» сложная, и в ней, очевидно, всегда можно будет отыскать хотя бы единичные прецеденты того, когда лишение человека жизни поддается оправданию (скажем, при защите собственной жизни от покушения на нее убийцы). И все-таки надо со всей определенностью подчеркнуть, что норма, о которой идет речь, при своем возникновении отразила существенный сдвиг, происшедший в сознании людей, – признание чуждым человеческой природе посягательство на жизнь себе подобных. Без этого признания трудно представить себе весь дальнейший социальный и нравственный прогресс человечества.
Эти рассуждения актуальны в свете решения вопроса о соотношении общечеловеческого и конкретно-социального (в первую очередь классового) содержания морали. Очевидно, правильным будет считать, что все ключевые моральные предписания (а они почти не претерпели изменения с тех пор, как были сформулированы, например, в христианстве) по существу носят общечеловеческий характер, а исторически конкретным и неоднозначным для разных людей и групп может быть способ их интерпретации. Но не «до конца», а до известного рубежа, при достижении которого норма способна перейти в свою противоположность. К сожалению, в официально закрепленной идеологической практике бывшего СССР этот момент искажался. Тогдашняя советская пропаганда зациклилась на противопоставлении «социалистической» и «буржуазной» морали и во имя торжества первой игнорировались элементарные нравственные ценности. Дело доходило до того, что в 30-е годы политические доносы на родителей и отречение детей от отцов и матерей – «врагов народа» – ставились в заслугу детям и в политическом, и в нравственном смысле.
Мораль – чуткий индикатор общественной жизни. Если что-то обстоит неблагополучно в морали, то можно с уверенностью утверждать, что существуют какие-то аномалии и в других сферах. Яркой иллюстрацией этого вывода может служить ситуация, сложившаяся в нашей стране к началу 80-х годов: именно моральное сознание наиболее здоровой части советского общества, сигнализировало об опасности надвигающегося (но далеко внешне не очевидного) социально-экономического, политического и духовного кризиса. В последующем, уже в годы реформ, кризис в резкой форме охватил саму мораль, что свидетельствует, как бы мы того не хотели, об ущербности одной из важнейших сторон нашей культуры. Излишне поэтому доказывать, сколь важное значение для будущности России будет иметь преодоление этого кризиса.
В заключение уделим внимание моральным понятиям (категориям) – добру и злу, справедливости, долгу и совести, чести и достоинству. От понятий, уже употребленных выше (норма, оценка, правило, заповедь, поступок, поведение и т.п.), они отличаются тем, что выражают не структурные (т.е. в известном смысле формальные), а сущностные характеристики рассматриваемого явления. Последнее обнаруживает себя в следующей особенности функционирования их языковых моделей: когда кто-либо произносит, к примеру, слово «добро» или слово «долг», у слушателя не возникает вопроса о том, «хорошее» или «плохое» добро, «хороший» или «плохой» долг имеется в виду, ибо оба понятия употребляются как синонимы нравственно-положительного вообще (как зло – нравственно-отрицательного), что, однако, не исключает различного их толкования.
Добро и зло – наиболее общие парные и противоположные оценочные нравственные понятия (примечание: нравственная оценка обладает всеми характеристиками моральной нормы, но с менее выраженным, чем у нормы, императивным признаком). При этом оценка далеко выходит за собственную сферу морали, а в случае со злом распространяется даже на явления природы. Но нравственное содержание добра и зла все-таки сохраняет приоритет, в чем сказывается значение морали как символа человеческого вообще.
Справедливость выражает меру соответствия явлений нравственной жизни – добру и выступает критерием самого добра (не позволяя ему перейти в свою противоположность – зло). В принципе, опирается на идею равенства, но исторически и в каждом конкретном случае предполагает определенное соотношение равенства и неравенства (еще древние греки различали справедливость уравнивающую – когда всем поровну, и справедливость разделяющую – когда всем не поровну, а по заслугам, а также в зависимости от пола, возраста, здоровья и т.п.). Подобно добру и злу справедливость распространяется и на внеморальные явления.
Долг, совесть, честь и достоинство – наиболее специфические нравственные понятия, обращенные к субъекту нравственного поведения – личности, и характеризующие состояние ее моральности. Долг – абстрактное выражение нравственных обязанностей человека, приобретающее в конкретных обстоятельствах жизни вполне конкретный смысл. Совесть – самооценка личностью нравственно-содеянного, переживаемая как в форме его разумного осознания, так и в форме эмоциональных реакций («чистая» или «нечистая» совесть). Честь – осознание и переживание человеком собственной значимости с более или менее выраженным конкретно-социальным, национальным, профессиональным, половым и т. п. наполнением этой значимости. Достоинство – осознание и переживание той же значимости, но без выраженного акцента на указанном содержании. Иными словами, если в чести речь идет о моральном значении человека как представителя класса, группы, этноса и т.п., то в достоинстве – о значении его просто как человека. В определенных контекстах оба понятия могут по смыслу совпадать.
4. Религия как культурное явление
Рассматривая религию как культурное явление, мы отвлекаемся от тех организационных форм, в которые исторически облекается любая религия. Обобщенное наименование этих форм в русском языке – «церковь» (другое значение этого, греческого по происхождению, слова – «христианский храм»). Роль церкви в истории религий, в особенности мировых (буддизма, христианства, ислама) была противоречивой: не только гуманной, но и реакционной, даже откровенно бесчеловечной (вспомним Варфоломеевскую ночь, костры инквизиции, из современных примеров – изуверскую и террористическую деятельность секты «Аум Синрике» в Японии).
Предвидим замечание, что теневые стороны деятельности тех или иных религиозных организаций опираются так или иначе на какие-то религиозные постулаты. С замечанием можно согласиться лишь с существенной оговоркой: не постулаты сами по себе, а их истолкования служили духовной санкцией прегрешений служителей культа. В целом же религия, как духовность, обладает всеми признаками культуры. Ведь она представляет собой, прежде всего, состояние человеческого сознания, стремящегося выйти за пределы обыденного, узкопрактического опыта, и приобщиться к чему-то неизмеримо более высокому, символическому, в данном случае надчеловеческому.
Во-вторых, как показывает история (и что великолепно отражено в мировом искусстве), религия способна выступать мощной опорой человеческого духа, своеобразным духовным бастионом личности. Кто сосчитает, сколько людей благодаря религии смогли превозмочь тяжкое давление обстоятельств, не сломилось, сохранили в себе человека.
Атеист возразит: «Во имя чего? Всегда ли ради чего-то действительно стоящего?»
На это можно ответить следующим образом. Есть такие человеческие качества, например, мужество, стойкость, упорство, трудолюбие и т.п., которые ценны сами по себе, безотносительно к тому, в каких поступках и делах они проявляются (до известной степени, конечно). Именно в силу данного обстоятельства столь привлекательны мушкетеры – герои А. Дюма (мы восхищаемся Атосом, Портосом, Арамисом, д`Артаньяном, как бы закрывая глаза на то, что служат они ничтожному королю, не очень симпатичной в человеческом смысле королеве и выступают против Ришелье – фигуры исторически весьма значительной). Точно также обстоит дело и с оценкой религиозных качеств. Возьмем для примера трагическое лицо русской средневековой истории протопопа Аввакума, сожженного живьем в Пустозерске во время царствования царя Алексея Михайловича. Ведь он пошел на мученичество и страшную смерть из-за того, что не был согласен с некоторыми изменениями в церковных догмах и обрядах, введенных патриархом Никоном (сюда входила и такая «мелочь», как смена положения перстов при крещении). Но у кого повернется язык говорить об Аввакуме с пренебрежением, или, тем более, с осуждением. Его стойкость, мужество, непреклонность, верность собственным убеждениям вызывает не просто понимание, а уважение и почтение. Перед такими людьми склоняют головы.
Но, с другой стороны, величие духа, воспитанное на вере, сплошь и рядом проявляет себя при защите действительных нравственных ценностей. Многократно свидетельствующая об этом мировая история дает основания и для вывода о том, что зло апеллирует к религии чаще всего формально (следовательно, лицемерно) в действительности злом движут какие-то иные, не религиозные мотивы (известно, что Иван Грозный нарочитой набожностью прикрывал природную жестокость своей натуры).
Религия в любых ее формах всегда выступала мощным фактором коллективного сплочения людей: от масштаба рода, племени до масштаба народа, нации, государства. Конечно, эта культурническая функция религии проявляла себя исторически противоречиво: сближая людей одной общности, религия могла разъединять их с людьми другой общности, причем история знает случаи, когда данное противоречие, подпитываемое не религиозными факторами (экономическими, этническими, политическими) разрастались до масштаба мирового (те же Крестовые походы). И все-таки для религии, в ее историческом движении, характерна тенденция к преодолению человеческой розни. Во всяком случае, коренные догматы буддизма, христианства, ислама призывают, как минимум, к взаимному терпению. Если же иметь в виду межличностные отношения, то рекомендуем понаблюдать за верующими, находящимися в храме во время богослужения. Они могут совсем не знать друг друга, но всех их в этот момент объединяет общая духовная связь – уравнивающая, примиряющая, всепрощающая, снижающая гордыню каждого.
Немаловажным представляется также следующий факт: религия в ее развитой форме (которую демонстрируют в первую очередь мировые религии) помогает верующим поддерживать равновесие между плотью и духом или, если выразиться резче, выдерживать напор плотского на духовное. Конечно, ту же функцию способно выполнять нравственное сознание человека, но все дело в том, что в представлении религиозных людей подлинно нравственное в человеке есть проявление божественного.
Наконец, факты истории свидетельствуют о том, что различные религии (но в первую очередь мировые) нередко выступали мощными концентратором и формой проявления культуры вообще, и в этом качестве выполняли благородную миссию как по отношению к верующим, так и не верующим. К примеру, только с христианством пришли на Русь письменность, образование и высокая греческая культура. И если учесть, что в основу такого емкого социологического понятия как цивилизация, специалисты кладут тот или иной тип культуры, то тем большее значение приобретает факт наличия прямой связи четырех наиболее крупных современных цивилизаций (Западной, Европейско-Азиатской, Ближневосточной и Азиатской) с соответствующими религиями или их конфессиями (католицизмом, православием, исламом и буддизмом).
Ответ на вопрос о специфике и сущности религии напрямую зависит от философской позиции отвечающего – материалистической или идеалистической. Предлагаемая ниже трактовка религии исходит из материализма, но при этом автор искренне признает право на иное истолкование рассматриваемого явления.
В атеистической литературе специфическим признаком религии называется вера в сверхъестественное, понимаемое как находящееся вне научного объяснения. Соглашаясь в принципе с таким определением, обращаем все же внимание на его некоторую двусмысленность: необъяснимое, с точки зрения науки сегодня, допускает появление возможности такого объяснения завтра. Считаем, что более точным выражением специфики религиозного феномена является констатация факта удвоения мира в сознании верующего человека, при этом «второй» мир в религии, в отличие от «второго» мира в искусстве, воспринимается верующими как существующий, так сказать, объективно, хотя и не дающийся им непосредственно. В обыденном языке этот второй мир (назовем его ирреальным) именуется «загробным», «потусторонним», «небесным» и т. п. (у древних греков он был одновременно небесным, точнее, поднебесным, где живут боги, и подземным, где обитают тени умерших людей). Ирреальный мир может представляться верующим много хуже реального (как синоним ада без рая), или много лучше его, наконец, как сочетание лучшего и худшего, но всегда загадочным, непонятным, а главное, неподвластным простому смертному. Олицетворением этого мира в более или менее развитых религиях выступают духовные сущности – боги. Будучи беспомощным перед ирреальным миром и его полномочными представителями – богами, человек, однако, согласно религиозной точке зрения, может вступать с ними в особые отношения и при соблюдении определенных условий добиваться божественного расположения, распространяющегося очень далеко, вплоть до ниспослания верующему бессмертия, или грядущего воскресения после смерти с последующим вечным блаженством. К «определенным условиям» же относятся молитвы, жертвоприношения, наконец (в развитых религиях), особый – праведный – образ жизни.
Но специфические признаки религии сами по себе еще не выявляют ее сущности, предполагающей объяснение религиозного феномена. Уделим внимание этому вопросу.
Сущность религии достаточно убедительно, на наш взгляд, раскрыл в середине XIX в. немецкий философ-материалист Л. Фейербах. С его точки зрения (которую, повторяю, мы разделяем), источник религии сугубо земной, человеческий. Представление о боге есть фактически представление человека о самом себе, как родовом существе. Свои собственные родовые характеристики (разумность, универсальность, способность к творчеству, тягу к истине, добру и красоте и т.д.). человек отрывает от себя, окутывает фантастическим флером и переносит на выдуманную персону – бога. Религия при таком объяснении предстает неадекватной, или, как говорят философы, превращенной (мы сознательно избегаем слова «искаженной») формой осознания человеком своего бытия.
При конкретизации этого вопроса естественным образом возникает необходимость показать причины религиозного удвоения мира. Самой первой, и, в известном смысле, главной причиной является осознание человеком неизбежности своей ранней или поздней смерти. Как выразился один философ, данное обстоятельство служит тяжелой платой за разум и накладывает глубокий отпечаток на мировоззрение людей. Но человеческое сознание не может мириться с перспективой смерти и ищет ей компенсацию. В роли такой компенсации и выступает религия.
Попутно заметим, что рассматриваемая причина не привлекла серьезного внимания специалистов в области атеизма. Считалось, что страх перед смертью можно преодолеть в духе остроумного (но не решающего проблему) рассуждения древнегреческого философа Эпикура: «Пока я жив, смерти нет, а когда она придет, меня уже не будет».
Кроме названной, есть и другие причины, вызвавшие религию к жизни и поддерживающие ее существования, но все они, в известном смысле, создают условия для действия первой причины, выступают факторами ее обеспечения. К этим факторам относим, в первую очередь, слабость человека перед природой (или, что то же самое, недостаточное развитие производительных сил, дающих человеку средства существования). Понятно, что в наибольшей степени рассматриваемый фактор заявил о себе на ранних ступенях развития общества, в дальнейшем же он исторически «пульсировал» (усиливал или ослаблял свое действие),
Второй фактор связан с ограниченностью человеческого познания, особенно сильно дававший о себе знать, опять-таки, в древности и в средневековье, когда еще не сложилась наука в строгом смысле слова. Известно, что человеческое сознание обладает активностью, и когда ему не хватает объективных знаний о мире, оно начинает «выдумывать» их (по точному выражению одного философа, «на место действительных связей ставятся связи вымышленные», каковыми и представляются в свете рассматриваемого фактора «связи» религиозные).
Отметим, что в атеистической литературе этому фактору уделяется немало внимания, но истолковывается он с долей упрощения. Приведем типичное рассуждение на этот счет из популярных пособий по атеизму: «Человек создал бога из тех сил природы, которые господствовали над ним и которые он не умел объяснить». В действительности первобытный человек был уверен в том, что он знает и понимает природу, другое дело, что это знание и понимание были не научными, а мифолого-религиозными.
Но, так или иначе, становление религиозного сознания было связано с недостатком объективных знаний о природе, и этот фактор ощущался на протяжении всей истории религии и ощущается до сих пор: религиозность прочнее удерживается в малообразованной среде. Сложность вопроса, однако, заключается в том, что в цивилизованном обществе во все времена к религии были причастны и весьма образованные люди. Разгадку этого парадокса нужно искать в том факте, что знание расширяет границы непознанного, поэтому образованный человек куда глубже, чем необразованный, понимает, сколь беспределен, сложен и непонятен мир. А, с другой стороны, на него производит сильное впечатление наличествующая в мире законосообразность. Следовательно, у образованного человека есть много причин задумываться над первоосновами мира, в том числе под углом зрения религиозного к ним подхода. Известно, что академик А. Д. Сахаров был неверующим человеком, в то же время он не скрывал, что его воображение поражает какая-то глобальная гармоничность Вселенной. Откуда она?
Еще в конце прошлого столетия многие авторитетные умы полагали, что наука выступает альтернативой религии и, в конце концов, вытеснит ее. Сейчас всерьез никто так не считает, ибо время показало, что наука и религия составляют равновесную пару, не только не мешая друг другу, а, в известном смысле, дополняя.
Наконец, еще один фактор, определивший возникновение религии и поддерживающий ее существование, связан с несовершенством социального мира. Философы для наименования этого явления используют термин «отчуждение». В более точном толковании отчуждение означает такое стечение обстоятельств, при котором продукты человеческой деятельности (понимаемые в самом широком смысле) оборачиваются против самого человека. Примеры на этот счет можно приводить самые разнообразные: от древнего охотничьего копья, превратившегося в орудие человекоубийства, до современного оружия массового уничтожения людей (атомная, нейтронная бомбы и пр.); от тиранической власти племенного вождя до тоталитарного государства фашистского типа. Человеческий дух ищет компенсацию отчуждению и, не находя ее в земной жизни, переносит в потусторонний мир. Правда, в период Европейского Просвещения (XVIII в.) все большую популярность стал приобретать взгляд, что отчуждение преодолимо усилиями самого человека, без помощи религии. В это же время немецкий философ И. Кант обосновал концепцию, согласно которой высокая моральность как атрибут подлинной человечности не зависит от бога и полностью определяется собственной (автономной) природой человека. К сожалению, последующие события Нового и Новейшего времени – классовые битвы, революции, мировые войны, геноцид тоталитарных режимов в отношении собственных народов, наконец, экономические кризисы и экологические катастрофы в значительной степени развеяли просветительские надежды, и вновь обратили взоры миллионов людей к религии как к спасительнице.
Подводя итог обзору причин, породивших и питающих религию, можно сказать следующее. Самая первая причина, которую мы назвали «закваской» религии (неприятие человеком неизбежности смерти), как говорится, была, есть и будет, пока жив человек и род. Действие других причин (причин-факторов) исторически менялось и, в целом, к настоящему времени, видимо, несколько ослабело, но не настолько, чтобы можно было констатировать какой-то перелом. Поэтому нет никаких оснований считать религию «остаточным сознанием», к чему склоняются некоторые атеистически мыслящие авторы.
Но дело не только в этом. Очень многие верующие стараются не вникать в глубинный смысл религиозных догматов, их привлекает религия в живой своей наполненности, религия как явление культуры. Как говорят мудрые люди, есть ли Бог, или нет его – вовсе не обязательно об этом думать, но надо всегда иметь «Бога в душе» (т.е. оставаться человеком). Обращение к религии помогает миллионам верующих не потерять этого «Бога в душе». Кроме того, повторяем, через религию люди часто воспринимают и всю другую культуру. Игнорировать этот факт, значит, не понимать многого в современном мире.
5. Другие проявления культуры
К другим проявления культуры, в соответствии с ее определением, следует в первую очередь отнести общую постановку и состояние образования и просвещения в каждой данной стране. Ведь через них происходит воспроизводство духовности и создаются условия для ее дельнейшего обогащения.
Но образование и просвещение неотделимы от науки, можно даже сказать, что в современном обществе они в первую очередь «работают» на нее. При всем при том, однако, отнесение науки к области культуры не представляется безоговорочным. Социально-гуманитарное знание – это, в общем и целом, конечно, культура, в особенности если делать акцент на собственно гуманитарном знании (филологическом, искусствоведческом, психологическом, философском, социологическом, историческом). Если же речь идет о дисциплинах иного профиля (т.е. преимущественно о естествознании и техническом знании), то они слишком специальны (читай, односторонни), и далеки от человека (изучают вещи, а не людей), чтобы приписывать им атрибут культуры. Более того, узкая специализация и высокий профессионализм в этих областях научного познания, не дополняемые гармонично другими проявлениями духовности (искусством или гуманитарным знанием), могут отдалять науку от культуры. Вместе с тем в широкой исторической перспективе прогресс науки в целом можно считать одним из показателей развития культуры. То же самое правомерно утверждать в отношении техники: в собственном смысле это, конечно, еще не культура, и возможны даже противоречия между техникой и культурой. Но, если смотреть на технику исторически, то ее достижения неотделимы от развития культуры. В обоих случаях исторический аспект высвечивает движение творческой мысли и свидетельствует о преодолении узкой специализации и узкого профессионализма, без чего культурный прогресс невозможен.
Подобные аналогии можно продолжить: относить, скажем, политику и право целиком к явлениям культуры, значит, стирать различия между культурным, с одной стороны, и общественным вообще, с другой, т.е. неоправданно расширять сферу культуры. Но исторические достижения в этой области, например, феномен демократии в Древней Греции, или право в Древнем мире – это уже демонстрация культуры.
В отношении политики и права, при характеристике их в контексте культуры, помимо исторического аспекта, появляется еще один, касающийся их повседневного проявления. Речь идет о степени укорененности в массовом сознании и массовом поведении уже принятых обществом форм политической и правовой жизни, что именуется в обиходе, соответственно, политической и правовой культурой.
Особый аспект культуры – биологическое существование и здоровье человека. Несомненно, состояние здравоохранения в обществе, особенно если к этому вопросу подходить исторически, есть показатель культурности общества. Что касается профилактики болезней и поддержания нормального биологического состояния граждан, то все это входит в понятие «здоровый образ жизни», которое очень близко по значению к понятию «культура». Тренинг же тела (неотделимый, согласно известному афоризму, от тренинга души: в здоровом теле здоровый дух) давно уже получил непосредственно «культурническое» наименование – «физическая культура».
И так – во многом другом. Можно говорить о культуре быта, культуре речи, культуре общения, культуре погребения (умерших), культуре виноделия и винопития (потребления спиртного), культуре отправления культа (не совпадающей с религией и религиозностью как явлениями культуры), культуре приема гостей, чайной церемонии (культуре чаепития у японцев), икебане (культуре формирования букетов у тех же японцев), культуре дипломатических приемов и т.д., и т. п. В обобщенном виде эти «снятые» с жизни моменты проявления культуры найдут отражение в последующих разделах пособия (прежде всего в теме «Культурное восхождение человечества»).
6. Конспект содержания
Культурология как учебная дисциплина, история и задачи преподавания культурологии в высшей школе России.
Четыре основных значения понятия культуры (как возделывания земли, как всего искусственно созданного в отличие от всего естественно данного, как совокупности материальных и духовных ценностей и как меры проявления человеческого в человеке). Культура как способ и степень освоения человеком условий своей жизни.
Искусство как наиболее «культурническое» проявление культуры. Эстетическое и художественное. Два взгляда на сущность эстетического (объективистский и субъективистский). Эстетическое как взаимодействие объективного и субъективного. Искусство как концентрированное проявление эстетического. Удвоение мира в искусстве и объяснение потребности в таком удвоении. Специфические признаки искусства (предмет искусства, язык искусства, образ в искусстве, значение вымысла, авторской позиции и формы в искусстве, функции искусства). Роды (виды) искусства.
Мораль как явление культуры. Специфический моральный способ воздействия на человека (через его сознание). Моральное равенство людей и отражение этого равенства в «золотом» правиле нравственности. Специфика моральной нормы (в отличие от правовой). Общечеловеческое и конкретно-социальное в морали. Мораль – как индикатор благополучия – неблагополучия в обществе. Моральные понятия (добро и зло, справедливость, долг, совесть, честь и достоинство).
Религия как феномен культуры (религиозный способ возвышения над реальностью и опора на него, единение людей в религии, концентрация в религии и через религию других форм культуры, религиозные корни современных цивилизаций). Удвоение мира в религии и объяснение потребности в таком удвоении. Религиозная вера как компенсация неизбежности ранней или поздней смерти человека. Взаимодополнение научного и религиозного объяснения мира в сознании верующих людей. «Бог в душе» как выражение духовности (культурности) любого человека.
Другие проявления культуры (постановка образования и просвещения, состояние медицины и медицинского обслуживания, физическая культура и спорт, культурнические аспекты развития науки и техники, понятия политической и правовой культуры).