IV. Трезвый реалист
Марина Ивановна Васицкая оставила себе для работы по специальности не более трех дней в неделю. Остальное время она жила не в своей московской квартире, а в подмосковном родительском доме, расположенном в дачном поселке.
Каждый, раз возвращаясь из Москвы «домой», она испытывала приятное волнение. С годами это стало чем-то вроде рефлекса. Здесь она забывала о том, что ей много лет. Что ей пора бы уже оставить свою юридическую практику и уйти на пенсию.
Войдя в гостиную, она первым делом смотрелась в старинное большое зеркало. Ну, не молода, да. Но ведь хороша. Стройна, легка, волосы густые и живые. Лицо ухоженное. Одета со вкусом. А сила и выносливость как у молодой. Потому что здоровье не подводит.
Она облачалась в красивую домашнюю пижаму или спортивный костюм и с удовольствием занималась домом или садом.
А по вечерам читала мамины книги, слушала мамину музыку.
У нее не было своих детей. Муж погиб во время Чернобыльской катастрофы. И остался только мир мамы. Он делал её жизнь полной и по-своему гармоничной.
Иногда, слушая мамины любимые вещи, «Венгерские танцы» Брамса, «Чардаш» Монти или нежную фантазию Шуберта, она чувствовала такой прилив сладкого упоения, что у нее перехватывало дыхание. И опасалась таких всплесков. Ей думалось, если её психика выдает такие бурные позитивные реакции, то и негативные будут неслабыми, жди депрессию. Маятник раскачивается.
Марина не знала, бывают ли у нее настоящие депрессии. Иногда ей бывало по-настоящему грустно и тяжко.
Но она спрашивала себя – как я впадаю в такую горечь, отчего она охватывает меня? И всегда находился убедительный и мотивированный ответ, после которого настроение улучшалось. Долгие годы она изо всех сил боролась с неистовым романтиком в своей душе. И ей казалось, что наконец-то трезвый прагматик-реалист одолел его. Жизнь стала ровной и размеренной.
После смерти мамы она долго страдала от горечи утраты. Не смогла заниматься привычным делом – журналистикой. Ей стало трудно общаться с незнакомыми людьми, мотаться по миру.
Все в профессии стало казаться насквозь лживым. От пиара делалось тошно. Она уволилась с работы и долго не хотела никуда устраиваться. Понимала, что ей нужны перемены, но какие именно, на что она может решиться? Ответа не находилось.
Ее возможности изменить жизнь в это время уже не ограничивались семьей – мужа не было в живых, она жила одна. Лишь возраст останавливал ее. Когда тебе за сорок, какие уж тут радикальные перемены!
Постепенно она пришла к выводу, что ей нужно сменить профессию. Еще в годы учебы на филологическом факультете МГУ она заинтересовалась правом. В одной из книг по истории культуры прочла, что рецепцию римского права в средние века обеспечили своими трудами ученые-филологи европейских университетов. Потому, что только они могли перенимать и толковать терминологию и нормы права, профессионально пользуясь латынью. И в то время существовало мнение, будто только филолог может быть хорошим юристом. Это так заинтересовало её, что она стала читать книги по праву. Не учебники, а монографии по частному праву, по истории римского права.
Поэтому выбор новой профессии у нее был предопределен – учиться она поступила на вечернее отделение юридического факультета.
На вводной лекции по теории права молодой доцент обратил внимание слушателей на то, что обучиться юриспруденции за три с половиной года, которые отведены на получение второго высшего образования, невозможно. И вообще он считал, что по второму образованию настоящих юристов не бывает. Юристом надо быть по основному образованию, которое следует получать смолоду и не каждому, а только людям с особым складом ума и характера.
Марина удивилась и попросила пояснить эти мысли. Доцент пространно ответил, что юрист отличается от всех прочих людей, прежде всего, тем, что имеет юридическое мышление. А сформировать такое мышление можно только одним способом – системно и добросовестно изучая историю и теорию права.
Это был вызов. По крайней мере, для Марины. И она с головой ушла в учебу. С отличием закончила юридический факультет, получила диплом бакалавра юриспруденции. После этого поступила в магистратуру МГУ, а потом и в аспирантуру. Сдала кандидатский минимум, но защищать диссертацию не стала. Хотелось практической работы, и она сдала адвокатский экзамен.
Спустя несколько лет честно созналась самой себе, что не сумела утвердиться в этой профессии, несмотря на то, что коллеги признавали её в качестве образованного и способного адвоката. Сама она вначале испытывала удовольствие, оттого что достигла поставленной цели и еще раз доказала себе и другим, что ей многое по плечу.
Многое, но не всё. Выигранных дел у нее было меньше, чем у коллег. А ведь она, особенно на первых порах, старалась выйти за пределы возможного, сделать все, чтобы решение суда состоялось в пользу ее подзащитных.
Иногда ей случалось выигрывать заведомо проигрышные дела, за которые никто не хотел браться. Это был успех, за которым шли известность и признание.
Но в придачу к этому успеху косяком шли проигранные дела. Она огорчалась из-за этого, обсуждала нюансы дел с другими адвокатами. И все они повторяли одно и то же: не парься, брось, неужели ты воспринимаешь проигрыш дела в суде как личное поражение? Это же непрофессионально, наивно.
Марина сознавала, что, несмотря на обширные знания и умение безукоризненно составлять процессуальные документы, чего-то очень важного ей не удалось постичь. Она стала чаще общаться с коллегами неформально. Ездила в загородные клубы, где собирались успешные юристы, ходила в кафе и рестораны на ланчи и ужины. Систематически просматривала судебную практику, журнальные публикации по праву.
И заметила интересную закономерность. Как правило, в апелляционном порядке отменялись только те решения судов первой инстанции, которые основаны на нормах материального права. Решения, основанные исключительно на постановлениях пленумов судов высших инстанций, оказывались непотопляемыми даже в тех случаях, когда они, мягко говоря, уже не вполне соответствовали духу и букве закона.
Марина огорчилась, что поняла это только теперь, а не в то время, когда проходила учебную практику в суде. И пришла к выводу, что именно повышенное внимание к теории материального права и помешало ей разглядеть эту простейшую закономерность ведения процессов.
Последуюшие её судебные дела подтвердили догадку. На самом деле, в суде все оказалось гораздо проще, чем ей представлялось. Большинство судей разрешали дела без затей, по принципу: есть процессуальные правила, есть судебная практика – по ним и разыгрываем действо. И только.
Она не осуждала их. Им ведь надо тоже сохранять должность, здоровье, а нередко и жизнь. А правосудность… Что ж они не боги, а только лишь люди, решившиеся судить других людей.
Работать ей стало просто, но неинтересно. Стали более заметны и другие издержки профессии – толчея и неудобства в судах, необходимость мотаться по всей стране, негативное отношение клиентов в случаях, когда их права оказывалось невозможно защитить в суде.
Она стала брать минимум судебных дел. По просьбе приятельницы начала заниматься работой поверенного по делам иностранных граждан, имеющих имущественные права в России. Доверителей становилось все больше. Денежные вознаграждения ее росли. Для этой работы адвокатского статуса не требовалось, и она отказалась от него.