Вы здесь

Василиса. Глава 3 (Александр Беликов, 2016)

Глава 3

Там царь Кащей над златом чахнет…

Александр Сергеевич Пушкин, «Руслан и Людмила»

По своей наивности я ожидал, что воскресное утро женатого человека начнется с нежного поцелуя жены, но не дождался. Вместо этого чья-то неимоверно сильная рука схватила меня за горло и вытащила из кровати – вот тебе и весь сказ про утро вечера мудренее! Болтая босыми ногами и тщетно стараясь глотнуть воздуха, я пытался разодрать глаза и понять, что происходит, но они не открывались – только узенькие щелочки, сквозь которые удавалось рассмотреть далеко не все, да и то смутно и расплывчато. Понял только, что нахожусь дома – это уже радовало, кровать стояла пустой, значит, Василиса домой так и не приходила. Понять же, кто или что меня так «нежно» держит за шею, я не мог – то ли спросонья, то ли от нехватки кислорода, но глаза упорно не желали фокусироваться на утреннем террористе. И когда я уже начал подумывать, что пришла пора прощаться с жизнью ввиду нехватки кислорода, то над самым ухом услышал до боли знакомый надтреснутый голос:

– Хватит дрыхнуть, голубь, дело не терпит!

От столь знакомого тембра у меня прямо камень с души упал: это не террористы и не маньяк, насилующий престарелых детей, а всего-навсего теща, или, как правильнее сказать, правнучатая бабушка моей Василисы. В общем, пока мне не откроют доступ к кислороду, я точнее не сформулирую, короче, родственники, да отпустите же, задохнусь! Как и повелось, мою невысказанную фразу услышали, железная рука разжалась, и я рухнул вниз. От соприкосновения с полом в очередной раз убедился, что дуб, из которого у меня сделан паркет, очень крепкая порода дерева, – приложился спиной и головой чрезвычайно чувствительно. Я еще лежал на полу, пытаясь понять где верх, а где низ, как Баба-яга заговорила снова, на этот раз уже умоляющим тоном:

– Да пойми же ты, Василиса в опасности!

Эти простые слова произвели прямо-таки волшебное действие и моментально подняли меня на ноги.

– Что с ней?

– Одевайся, аль так пойдешь?

Я бросился натягивать джинсы с рубахой, перекрыв армейский норматив скорости в сорок секунд, и уже на лестнице опять привязался к Яге:

– Так что все-таки случилось?

– Здесь не Заповедный лес и нельзя языком молоть попусту. Вишь, скока ушей слушает?

Яга щелкнула пальцами, и я увидел: из стены, с потолка, а где-то прямо из ступенек лестницы торчали уши – человеческие, звериные, летучих мышей и каких-то неизвестных мне существ. Я с удовольствием наступил на одно такое, торчащее из пола, раздался явственный хруст, и послышался вскрик. Яга потянула меня за рукав:

– Пошли быстрее, милай! Некогда тута на ерунду размениваться.

На улице Яга уверенно потащила меня в торец дома, где стояли помойные контейнеры, отгороженные низкой кирпичной стеной. Скрывшись за ней, она вынесла оттуда большую деревянную ступу, причем так легко и просто – одной рукой держала за край, словно та была сделана не из дерева, а из пенопласта! Я начал волноваться:

– Знаете, ступа хоть и большая, но вместе мы в ней точно не поместимся!

– Вдвоем и не надобно, табе одному лететь.

– Как одному, я этого не умею, и никакого документа, удостоверяющего право на управление ступой, у меня нет! А потом, она же грязная, с помойки, там микробы, бактерии, инфузории!

– Какой документ, какие микробы? Полезай в ступу, и все дела! А про инфузорий мы с тобой как-нибудь апосля покалякаем. Можешь понять, что каждое промедление смерти подобно!

Я глубоко вздохнул, зажал нос пальцами и залез в ступу. Внутри оказалось довольно просторно: края доходили мне до середины грудной клетки, а ширина позволила бы лететь и вдвоем, но уже тесно прижавшись друг к другу.

– А как управлять этим агрегатом и какие основные принципы его работы?

Яга мне ехидно улыбнулась:

– Не обессудь, милай, метлу табе не дам – самой надобна. Да ты все равно не обучен с ней обращаться. Я сейчас табе запущу, а ступа сама привезет куды следует.

Мне такой подход категорически не понравился:

– А как я приземляться стану, тут ни кнопок, ни рукояток, ни педалей?

Яга не дала мне договорить, а скороговоркой произнесла какую-то тарабарщину, ударила метлой под основание деревянного летательного аппарата и лихо прикрикнула мне вслед:

– Эхе-хей, пошел, залетный!

От удара ступа сорвалась с места и понеслась так, словно я сел в снаряд и им только что выстрелили из огромной пушки. Ускорение вжало меня в борт, но я все-таки успел прокричать:

– А что мне вообще делать-то надо там, куда я лечу?

В ушах свистело неимоверно, мой крик растянулся в тонкую ниточку и затерялся в шуме ветра, но ответ я успел расслышать:

– По обстоятельствам разбересси!

Несмотря на перегрузки, плющившие меня так, что трещали кости, возмутился – легко сказать «по обстоятельствам», а ведь у меня нет ни малейшего представления, куда и с какой целью лечу! Дальше начались другие проблемы, которых я так опасался: то ли из-за спешки при запуске, то ли из-за того, что мне не дали помела для управления, ступа начала крениться. Когда край немного наклонился набок, я не очень испугался, но потом она легла почти горизонтально, а дальше и вообще перевернулась вверх дном! То есть ступа продолжала лететь с огромной скоростью вперед, но только вверх тормашками! Никаких ручек, скоб и выступов внутри я не обнаружил – только голые, изъеденные временем деревянные стенки. Не знаю, какое чутье подсказало мне, но я вспомнил один альпинистский трюк и сделал «распорку»: с силой уперся руками и ногами в стенки. Почти так поднимаются внутри скальной или ледяной трещины – это и спасло меня от выпадения, а то соскользнул бы вниз, и привет родным! Хотя, по правде сказать, какие родные? У меня после смерти родителей никого и не осталось-то из родни, разве что теперь появилась Василиса и еще теща в нагрузку, она же Баба-яга по совместительству.

Краем глаза я видел, как подо мною на огромной скорости пролетали поля, перелески, ленточки рек и населенные пункты – вид почти как с самолета, только гораздо ближе, поэтому казалось, что ступа несется быстрее реактивного лайнера. Пока я висел вниз головой, ступа продолжала потихоньку вращаться, совершив полный оборот на триста шестьдесят градусов, она опять повернулась дном вниз, выровнялась и дальше полетела уже ровно. А когда за бортом показались какие-то предгорья, рядом с которыми располагался огромный дворец, я начал снижаться, но не привычным для самолетов способом «заход на посадку», а совершенно варварским и неделикатным. Ступа словно натолкнулась на невидимую стену, остановилась и стала падать, я только и успел закричать, не обращаясь ни к кому конкретно:

– Блин, кто же такие траектории для посадки закладывает?

В ответ, словно откуда-то издалека, послышался голос Яги:

– Милай, это же пятнадцатый век, какие табе траектории?

Дальше началось отвесное снижение с ускорением свободного падения, которое, как известно, за секунду увеличивает скорость на девять и восемьдесят одну сотую метра в секунду, это если не учитывать трения о воздух. Мой мозг судорожно проводил расчеты: какого диаметра пятно останется от меня, если шмякнуться на землю со скоростью около двухсот метров в секунду? Закончить вычисления я не успел: ступа врезалась в огромную стеклянную крышу, пробила в ней дыру и вместе с кучей осколков провалилась внутрь, отчего у меня в глазах возникла вспышка яркого света, и все провалилось в темноту.

Очнулся уже в оранжерее или зимнем саду, всюду виднелись диковинные тропические растения и цветы, а высоко надо мной простирался застекленный потолок с зияющей дырой. Вокруг меня хлопотали две садовницы в спецодежде, с торчащими из карманов садовыми инструментами, одна из них прикладывала мне на голову холодный компресс, а вторая давала нюхать нашатырный спирт – от этого запаха я и пришел в себя. Рядом стоял явно хозяин оранжереи: высокий, худощавый седой мужчина с холодными глазами, ухоженный и холеный. Одет он оказался по-домашнему: в дорогой шелковый халат и кожаные шлепанцы на босу ногу, но при этом на левой руке у него сверкал массивный перстень с огромным бриллиантом. Не знаю, сколько он потянул бы в каратах, но размером камешек походил на крупную черешню. Да и во всех жестах, позах и взгляде Холеного читалось, что он здесь хозяин всего и вся. Увидев, что я очнулся, он оживился:

– Как же вы, молодой человек, так неаккуратно-то? Считайте, чудом живы остались!

Мне этот тип, а особенно его тон сразу не понравились. Если бы он с ходу на меня начал орать за причиненные убытки – это понятно, такая реакция выглядела бы естественной, а вот трепетная заботливость после пробитой крыши вызывала по меньшей мере подозрение.

– Вы мне зубы не заговаривайте, где моя Василиса и что с ней сделали?

Я попытался снять компресс и встать, но голова предательски закружилась, Холеный подскочил ко мне и попытался подать руку:

– Осторожнее, не делайте резких движений!

Я от его руки отказался и повторил вопрос:

– Где Василиса?

По виду Холеного читалось, что он явно чувствует себя в своей тарелке, а ведение переговоров – это его конек.

– Прямо так – с порога и сразу о делах, не представившись, не познакомившись? Так вот, господин торопыга, с вашей Василисой все в порядке, она сейчас беседует с начальником нашего исследовательского центра.

– Значит, она в плену и вы ее пытаете?

Холеный очаровательно рассмеялся, ну просто душка, это меня взбесило еще больше – во всем его поведении сквозило что-то лживое.

– Вовсе нет. Ваша Василиса заявилась сегодня утром ко мне, причем, прошу заметить, пришла сама – никто ее силой не приводил, не похищал. Потребовала встречи с нашими исследователями, я разрешил, и сейчас они мирно беседуют. Хотите удостовериться – пойдемте!

Что-то меня смутило в этой услужливой готовности к сотрудничеству, но я все-таки встал и пошел за ним. Холеный вел меня по коридорам и лестницам дворца, а сам продолжал излагать:

– Понимаете ли, любезный, нам не нужны конфликты с другими кланами. Поэтому мы всегда стараемся все улаживать мирно, по-доброму.

– Даже после разбитых стекол?

– Ой, не смешите меня, это такие мелочи, что на них даже внимания обращать не стоит. Считайте, что я давно забыл про разбитое стекло.

– А что же для вас тогда не мелочи? Уничтожить еще один ослабевший клан?

– Сплетни, бабские наговоры и сплетни, – праведному гневу Холеного, казалось, нет предела, – меня, если уж совсем откровенно, сейчас больше волнует шишка у вас на голове, потому что вы, Заповедники, ваш клан, в смысле, такие резкие и вспыльчивые, что ужас просто! Сначала в морду бьете, а потом разбираетесь.

Про Заповедников у него я спрашивать не стал, решил, что потом уточню, почему он нас так назвал – это общепринятое сокращение от Заповедного леса, или он специально сказал, чтобы унизить, а то я даже и не знал, как реагировать. И спросить можно только у своих, если сам уцелею и останутся те, у кого можно спрашивать. Холеный же продолжал болтать не замолкая:

– Просто факты – упрямая вещь. Поэтому я не удивлюсь, если Василиса, увидев шишку на вашей голове, тут такое устроит, что разбитое стекло покажется детской шалостью. Вот, кстати, и пришли. Смотрите, неверующий.

Мы подошли к прозрачной стене, за который начинался огромный зал, действительно похожий на лабораторию, заполненную множеством каких-то приборов и агрегатов, назначения которых я не знал. Пол зала располагался ниже места, где стояли мы, поэтому все помещение просматривалось как на ладони. В самом центре, рядом с высокой неровной колонной, держащей купол, стояли стол и кресла – что-то вроде уголка для совещаний, рядом располагалась белая пластиковая доска, изрисованная какими-то непонятными схемами и диаграммами. За столом в одном из кресел сидела Василиса, а напротив, в таком же кресле, располагался лысый мужичонка в белом халате, они довольно бурно что-то обсуждали, но через стекло ничего не слышалось. Позади кресла начальника исследовательского центра стояло человек десять в белых халатах – видать, младшие научные сотрудники или лаборанты – я мог только догадываться, они в разговор не вмешивались, только изредка отвечали на некоторые вопросы. Прислонившись к стеклу, я попробовал позвать:

– Василиса!

Холеный улыбнулся:

– Остекление звуконепроницаемое и полупрозрачное. Поэтому она нас не услышит и не увидит. Да, и сразу скажу, к вашему сведению, стекло каленое – выдерживает винтовочный выстрел в упор, поэтому пытаться его разбить – бесполезная трата сил.

– Отведите меня к ней.

– А вот здесь позвольте вам возразить! Вы понимаете, что станете мешать? Вы разбираетесь в проблематике обсуждаемых научных вопросов?

– Нет, но…

– Никаких «но»! Поговорите после совещания. Пойдемте ко мне в кабинет, побеседуем, дождемся когда закончится диспут, а дальше вы вместе с вашей Василисой совершенно беспрепятственно отправитесь домой. Договорились?

– А почему вы так возражаете против встречи? Чего-то боитесь?

Холеный опять рассмеялся, показав два ряда идеально ровных вставных зубов, хоть в рекламе зубной пасты снимай.

– Я, чего-то боюсь? Да помилуйте! Разве я похож на человека, который чего-то боится? Просто я слишком ценю время моих ученых. Василиса сегодня пришла и в свойственной ей безапелляционной форме потребовала встречи с моими исследователями. Я на это согласился. Но она – научный авторитет, имеет соответствующий уровень знаний и статус, я бы сказал. А вы же, к моему сожалению и при всем моем уважении, этими знаниями и статусом не обладаете. Представьте себе, придет слесарь в академию наук и начнет требовать, чтобы его пустили на совещание, потому что там его жена выступает на семинаре. Ведь не пустят, факт – не пустят, и будут совершенно правы!

Я сжал зубы, но согласился – гад все-таки этот Холеный, так мягко стелил, а в итоге я почувствовал себя оплеванным с ног до головы.

– Хорошо, я подожду здесь, чтобы видеть, что с Василисой все нормально.

– Да ради бога, смотрите. Только зачем же здесь стоять? Пойдемте ко мне в кабинет, там есть кресла и точно такая же прозрачная стена в лабораторию.


Кабинет Холеного поражал: и размерами, и богатством обстановки, и количеством дверей – я их насчитал ровно одиннадцать, одна стена действительно оказалась прозрачной, и через нее открывался такой же вид на лабораторию, только с другой стороны. Я пододвинул кресло и сел так, чтобы видеть зал совещаний. Холеный, чуть смущенный моей бесцеремонностью (или только сделал вид, что смущен), сел рядом.

– Понимаете ли, вам ужасно повезло, что вы нарвались на нас, я бы сказал, белых и пушистых.

Я собирался молча сидеть и смотреть за ходом совещания, поэтому ничего и не ответил, Холеный же это воспринял как предложение продолжать:

– Для нас, в смысле, для нашего клана, на первом месте стоят знания и наука. Превыше всего мы ценим то, что нам дают достижения передовой магии: молодость, здоровье, долголетие, а то и бессмертие! В нашем клане собралось очень много порядочных и интеллигентных людей. И поэтому мы на такие мелочи, как битые стекла, внимания не обращаем. А ведь есть еще кланы, где на первое место ставятся чванство и самолюбование, правда, они это гордостью и честью называют. Но черную кошку как ни обзови, она все равно останется черной кошкой.

– А вы, значит, против гордости и чести?

– Вовсе нет, но нельзя же все доводить до абсолюта! У меня ведь тоже есть и своя гордость, и свое понятие о чести. Но, с другой стороны, я же понимаю, что первый полет на ступе, да еще без руля, ой, простите, помела, – это очень сложный и рискованный трюк!

– Не надо передергивать, вы прекрасно понимаете, что не трюк.

– Нда. А еще есть кланы, где верят в сказки, что у шатунов великолепная врожденная карма, которая передается по наследству. И если такого шатуна скрестить с волшебником противоположного пола, то родится магический гений.

– У каких шатунов? Из кривошипно-шатунного механизма?

– Нет, это скорее от «медведей-шатунов». Я так понимаю, что вам просто не успели объяснить – это такой жаргон. Разные люди по-разному приходят к кладезю знаний. Кто-то имеет талант от рождения, кто-то долго и усиленно ищет, кого-то кланы сами находят. А есть и такие, которые попадают к нам случайно. Например, шел, гулял и очутился в Заповедном лесу, который закрыт от всего мира и от посторонних глаз такой сильной и древней магией, что сейчас ее секрета никто и не помнит!

– Вы и про это уже в курсе?

– Нет, просто предположил самый логичный ход событий. Другие, например, забредали в пещеры к драконам, в рудники к гномам, в леса к эльфам. И подобных случаев множество!

Я промолчал и постарался сделать вид, что информация об эльфах и гномах мне абсолютно неинтересна. На самом деле меня интересовало все, но расспрашивать Холеного я счел неправильным.

– И вот как раз таких людей, не обладающих ни магией, ни знаниями, но спасшихся от ловушек и прошедших сквозь множество магических заслонов, мы и называем людьми с удачной врожденной кармой. Или шатунами – на сложившемся жаргоне.

– А что с наследственностью кармы?

– А, это, – он делано рассмеялся, – бытует такая гипотеза, что врожденная удачная карма передается по наследству. И если скрестить носителя магических способностей и носителя удачной кармы, то получится что-то вроде суперволшебника. Мы, чего греха таить, когда-то давно проводили такие эксперименты, но гипотеза не подтвердилась. Рождались просто нормальные люди – без каких-либо отклонений от нормы, то есть совершенно лишенные талантов своих родителей!

– Одно нейтрализует другое, и в результате получается ноль?

– Да, совершенно верно подмечено! Но вот некоторые примитивные и отсталые кланы не хотят признавать ошибочность данной теории и продолжают проводить опыты по скрещиванию шатунов с волшебниками.

Мне после этой фразы стало мерзко, ведь он хоть и вскользь, но намекал на меня с Василисой, что она не по любви за меня замуж вышла, а с целью выведения гениального потомства. И ведь так тонко излагал, гаденыш, что не подкопаешься, ведь он специально запустил мне червячок сомнений, чтобы я на досуге мучился раздумьями: а может, и правда у Василисы имелась такая цель – родить от меня гения? Но я решил сделать вид, что не заметил его гнусных намеков:

– И к чему вы мне все это рассказываете?

– К тому, что, попади вы сейчас не к нам, цивилизованным и прогрессивным, а в какой-либо отсталый клан, то сейчас вас в грубой форме вынуждали бы заниматься размножением.

Тут он как-то высоко и совершенно фальшиво рассмеялся, я поддерживать его смех не стал и промолчал. Повисла неловкая пауза.

– И еще один момент, – продолжил Холеный. – Часто случается так, что шатун случайно попадает в какой-то отсталый клан, дает клятвы, обещания. А потом, когда узнает про другие кланы, то к нему приходит прозрение. Он понимает, что ему хочется не в этом захолустном клане состоять, а в другом, более могучем и близком ему по духу. Так вот, к вашему сведению, чем раньше такое понимание приходит, тем легче и безболезненней все изменить и перейти в действительно достойный клан.

От такого неприкрытого предложения совершить предательство у меня внутри все аж закипело от злости, в другой раз за такие слова я бы и в морду мог дать, но сейчас требовалось забрать Василису и выбраться отсюда, поэтому я просто прервал его излияния:

– Я это обсуждать не намерен!

– Да я и не предлагаю ничего, просто говорю для информации, раз уж у нас разговор на эту тему зашел. Ой, а что же это я вас все разговорами да байками кормлю, а гость-то небось проголодался?

Холеный стал изображать обеспокоенность и засуетился. Я попытался отказаться, но он мое замечание проигнорировал, подошел к одной из множества дверей, приоткрыл ее и позвал:

– Зуля, у нас гость, надо его угостить.

Что находилось за дверью – разглядеть не удалось, но, как мне показалось, там располагалась спальня с огромной круглой кроватью. Насколько мне позволял видеть полумрак и едва приоткрытая дверь, с кровати кто-то встал и вошел в кабинет.

– Вот, познакомьтесь, моя любимая ученица, Зулея. Очень одаренная и талантливая. А это, – он сделал театральную паузу и замялся, – это товарищ из клана Заповедного леса, муж Василисы, в общем, если захочет – сам представится.

Зулея пристально посмотрела на меня, но я этот взгляд проигнорировал, продолжая смотреть ход совещания в лаборатории. А обсуждение там приняло более бурный характер, теперь Василиса и ее оппонент, стоя у доски, отталкивали друг друга, что-то стирали, дорисовывали – явно чувствовалось, что разговор шел на повышенных тонах, но звуки не долетали. Холеный заметил мой интерес к возросшей активности обсуждений и прокомментировал:

– Увлеченные люди, ученые, горячие головы. Уважаю, нет, честное слово, уважаю.

Зулея в это время подошла еще к одной двери кабинета и выкатила оттуда тележку с фруктами, вином и какими-то десертами, подвезла ее к стеклянному журнальному столику, рядом с которым сидел я, и стала выставлять деликатесы с тележки на стол. И только тут я обратил внимание, что одета эта Зуля не ахти как, а точнее сказать – практически голая! Из непрозрачной одежды на ней имелся только широкий кожаный пояс, украшенный какими-то камнями, наверное, драгоценными. Еще с натяжкой я бы назвал одеждой браслеты на руках и на ногах, а вся остальная ее одежда представляла собой что-то вроде комбинезона, сшитого из обычного тюля. Мне эта ситуация не понравилась, очень не понравилась, сквозило в этом что-то насквозь лживое и наигранное! Так и стал бы Кащей (а я уже не сомневался, что это именно он) просто так показывать мне свою любимую ученицу в полуголом виде! Нутром чувствовалось, что сейчас эта Зуля предпримет попытку меня охмурить и провести опыт по скрещиванию волшебников и шатунов, используя меня в качестве подопытного быка-производителя.

Я встал и подошел к Холеному. Он стоял ко мне спиной, смотрел через стекло и распинался что-то о самоотверженности ученых, а сам в левой руке незаметно крутил какой-то небольшой плоский предмет. Я вылил в слова все свое возмущение и сам удивился – насколько грубо прозвучал мой голос:

– Слушай, ты, Кащей! Вроде так тебя звать по-настоящему?

– Вон оно как, – повернулся Холеный, – мы, значит, уже так запросто и по-свойски?

– Так вот, что-то мне подсказывает, что ты тут все врешь!

– Как это? – праведному возмущению Кащея не было предела! – Я? Вру? Как это изволите понимать, молодой человек?

– А вот так! Туфту ты мне тут пытаешься втереть! А ну-ка, что у тебя в левой руке?

Я, поражаясь своей наглости, схватил его запястье и вывернул ему левую руку за спину.

– Ай, больно! – заорал Кащей. – Это табакерка, всего-навсего обычная безобидная табакерка!

Я вырвал у него из пальцев то, что он назвал табакеркой, и изображение за непробиваемым стеклом тут же исчезло – никакой лаборатории, никаких ученых и спорящей с ними Василисы! Просто большой пустой зал, посредине которого стоял не то высокий обелиск, не то колонна неправильной формы. Я выкрутил руку Кащея посильнее.

– Так, говоришь, доблестные и самоотверженные ученые?

– Руку сломаешь! Ты неправильно понял! Это все не так!

– Так вот это тебе за доблестных ученых!

Не отпуская его руку, я со всего размаху врезал кулаком в холеную челюсть! По полу жемчугом рассыпались-раскатились вставные зубы.

– Да что же вы за люди такие! – уже шепеляво прохныкал Кащей. – Чуть что – и сразу в морду!

Я поднес к глазам табакерку, чтобы лучше ее рассмотреть, но подобная безалаберность оказалась ошибочной, так как в ту же секунду сзади на меня разъяренной кошкой набросилась Зулейка. Она прыгнула мне на спину, обхватила руками и ногами и длинными острыми ногтями впилась в лицо, стараясь выцарапать глаза. Я даже не успел вспомнить о том, что драться с женщинами нехорошо, и на уровне мышечной памяти сделал бросок через плечо – недаром в детстве с друзьями во дворе отрабатывал приемы самбо! Зулейка рухнула плашмя на накрытый журнальный столик и раздавила его своим весом, во все стороны полетели осколки стекла, брызги вина и остатки десертов. Из порезов на лице, оставленных ногтями, у меня текла кровь, но глаза не пострадали, я наклонился и машинально подобрал с пола выпавшую во время броска табакерку. И тут произошло что-то совсем с моей точки зрения странное и удивительное: переложив табакерку в руку, которой вытирал кровь с лица, с удивлением увидел, что весь кабинет наполнился моими двойниками! И тут я понял принцип работы этого волшебного артефакта, названного Кащеем «простой табакеркой»!

– Так вот как ты, гад ползучий, мне кино про Василису показывал! При помощи ее крови? Я тебе сейчас за это всю твою поганую кровь по капле выцежу!

Пока я разбирался с табакеркой, Кащей успел встать на четвереньки и резво, по-собачьи добежать до стола и протянуть руку к какой-то кнопке. Я не стал дожидаться и ударил ногой по ребрам! И опять допустил промах, забыв про второго противника: Зулейка уже пришла в себя и снова бросилась на меня, вновь пытаясь выцарапать глаза. Наученный горьким опытом, я в этот раз оказался предусмотрительнее и успел вовремя перехватить ее руки с острыми когтями, из стали они у нее сделаны, что ли? А вот дальше драться с ней не смог, все-таки передо мной находилась женщина, хоть и разъяренная и почти обезумевшая, но все равно женщина! Зулейка, не сумев высвободить руки, рванулась вперед, пытаясь дотянуться до меня зубами, я уклонился, неловко за что-то запнулся, и мы рухнули на пол! В это время Кащей все-таки дополз до стола и нажал на тревожную кнопку, зазвучала сирена.

Да, подумал я, плохи дела, сюда вот-вот вломится охрана, и надо что-то делать! Решение пришло как-то само собой. Я перевалил Зулейку на пол лицом вниз, выкрутил ей руки за спину и освободившейся рукой опять подобрал табакерку. Крови у меня на руках оказалось с избытком, поэтому провел пальцем по крышке, а дальше все произошло почти одновременно: вокруг опять появилось множество моих двойников, и в комнату ввалилась толпа мордоворотов из охраны Кащея. Я стал водить пальцем по крышке табакерки, мои двойники пришли в движение и напали на охранников, причем, кроме своих дублей, я заметил в толпе и копии Зулейки – наверное, на крышку табакерки попала ее кровь. Двойники Зули так же самоотверженно набрасывались на охранников и рвали их острыми когтями! В этой неразберихе оставалось только куда-нибудь спрятаться. Я уклонился от огромного кованого ботинка охранника, перекатился от падающего на меня клубка из трех Зулеек и одного мордоворота и оказался под письменным столом Кащея. Добавил на табакерку еще крови, благо ее хватало с избытком, и моих двойников прибыло. Ход драки резко переломился, охранники, невзирая на силу и выучку, явно стали проигрывать! В этот момент настоящая Зулейка нашла меня среди общей суматохи и бросилась, стараясь вырвать из рук волшебный джойстик, а вернее сказать, табакерку! Чтобы не проиграть, пришлось одной рукой управлять битвой, а другой взять шею Зулейки на удушающий захват. Какое-то время она еще царапала мне руку ногтями, но вскоре обмякла.

Шум стоял неимоверный, но то, что произошло дальше, заглушило звуки драки, как грохот литавр перекрывает тутти симфонического оркестра! Одна из тяжелых дубовых дверей кабинета стремительно распахнулась, с невероятной силой ударилась в стену, где и рассыпалась в кучу мелких щепок! Все замерло. На пороге стояла Баба-яга. В правой руке она держала помело, а левой тащила за собой ступу. Войдя в комнату, Яга махнула метлой, словно действительно что-то выметала, и от этого движения все охранники, мои двойники и копии Зулейки моментально исчезли, словно их никогда и не было. Яга прошла дальше, а за ней следом вошла Василиса.

– Ой, Василисушка, глянь! А твой-то здесь, пока вокруг бой идет, под столом с девкой тискается!

Мне стало обидно: я в одиночку дрался со всеми, а она так все извернула!

– И вовсе не тискаюсь, это такой боевой захват.

– Ой, я умру, – захихикала Яга, – боец ты наш на букву… – тут она покосилась на Василису. – Ладно уж, не буду говорить, на какую букву! А Кащея-то ты, голубь, упустил!

И только тут я заметил, что Кащея в кабинете действительно нет. Наверное, он выскользнул, как только в кабинет ворвались охранники, или чуть позже. Василиса подошла к столу, бесцеремонно взяла все еще бесчувственную Зулейку за толстую косу и вытянула ее на середину комнаты. И только тут мне удалось разглядеть, что правая рука у моей милой наскоро перевязана платком. Я вылез из-под стола и подошел к ней вплотную:

– Василисушка, ты в порядке? Что у тебя с рукой?

– Нормально. А ты как?

– Тоже нормально.

Дальше поговорить нам не дала Яга:

– Потом поворкуете. Дай-ка я табе, голубь, подлатаю. И ноги делать надо.

Яга достала из складок кофты флягу с какой-то жидкостью, налила ее себе в пригоршню и без предупреждения выплеснула мне на лицо – защипало ужасно!

– Фу! Так это же самогон! Вонища-то какая! – воскликнул я.

– Сам ты самогон! Чистейшая живая вода!

– Потерпи, все раны заживут, – добавила Василиса.

Такими же быстрыми движениями Яга обработала мне и остальные раны.

– Все, линять надобно! А то таперь здесь такое начнется!

Василиса взяла меня за руку.

– Да, пора уходить, полетели!

– Опять на ступе? Мы втроем не поместимся!

– Баба Вера полетит сама.

Я не стал сопротивляться и залез в ступу, Василиса запрыгнула следом, и так она это ловко проделала, словно каждый день тренировалась. Места в ступе осталось предостаточно, и почему мне поначалу казалось, что в ступе вдвоем тесно? Наверное, это зависит от того, с кем лететь? Не знаю как, но Василиса подняла ступу на воздух легко и без резких толчков, и мы на огромной скорости заскользили вдоль коридоров, причем перед поворотами ступа притормаживала, плавно проходила дугу и опять разгонялась. Да, так летать – одно удовольствие! Яга летела в трех метрах за нами, сидя на помеле, и в точности повторяла наши маневры.

Через пару минут полетов по лабиринтам мы влетели в оранжерею и направились в сторону разбитого мной стекла, там какие-то рабочие уже установили леса и начали заделывать прореху. Под вопли кащеевских работников Василиса развернула ступу боком и протаранила строительные леса и частично восстановленную стеклянную крышу.

– А что, в другом месте нельзя стекло пробить? Там же люди! – закричал я.

– Крыша заговоренная. Чтобы пробить ее в другом месте, ох как сильно надо ударить! – весело откликнулась Василиса.

Так вот, значит, для чего я падал на крышу оранжереи с такой дикой скоростью, да уж, баба Вера могла бы меня и предупредить, что при посадке сильно тряханет! С севера появилась огромная туча, внутри которой хищно сверкали молнии, раскатов грома пока не долетало, но, судя по скорости ветра, гроза собиралась нагнать нас довольно быстро. Яга подлетела поближе и поравнялась со ступой.

– Кащей выслал погоню. Надо разделяться! Я полечу тудыть, а вы прямиком к избушке!

Василиса кивнула, и ступа резко увеличила скорость! Ветер поначалу впился в лицо и засвистел в ушах, но тут же почему-то исчез и смолк, хотя ступа продолжала нестись с бешеной скоростью.

– Ты что-то сделала, чтобы ветер прекратился?

– Да, он теперь обтекает нас вокруг, и мы его не чувствуем.

Я обнял Василису, уткнулся лицом в ее волосы и замолчал. От того что она стояла рядом, мне стало так хорошо и спокойно, что ни о каких погонях, да и вообще ни о чем другом, и не думалось. Вот только одно меня тревожило:

– Что у тебя все-таки с рукой? Они тебя мучили?

– Да ничего, все в порядке.

Василиса сняла пропитанный кровью платок, игравший роль повязки, – рука у нее выглядела совершенно чистой, без царапин и ссадин. Тогда я посмотрел на свои руки и увидел, что следов от ужасных когтей Зулейки не осталось и в помине! Кожа смотрелась чистой и ровной, наверное, то же самое у меня произошло и с лицом, по крайней мере, на ощупь ран не ощущалось. Я заглянул Василисе в глаза: она лукаво улыбалась и слегка щурилась.

– Понятно, тебя баба Вера тоже подлечила. Но ведь что-то произошло, прежде чем она тебя выручила?

– Не хочу на эту тему говорить, особенно сейчас, когда мы с тобой рядом, время подлечит – тогда и расскажу.

Грозовая туча от нас отстала, или погоня была не связана с тучей, а шла отдельно, уточнять этого я не стал. Дворец Кащея уже превратился в небольшую точку, и тут внезапно ступа ударилась обо что-то невидимое, нас вжало в борт, а где-то под нами раздался противный железный скрежет.

– Да что же сегодня за день! – воскликнула Василиса. – Все разом с ума посходили! Ладно, сами напросились!

Не успел я ничего сказать, даже рта не открыл, как Василиса ловко выпрыгнула, словно у ступы был не полутораметровый бортик, а маленькая оградка. Я попытался схватить Василису, удержать, да куда там, она, как заправский не то спецназовец, не то бейсджампер, без всякого парашюта и прочих премудростей неслась к земле, раскинув руки и ноги.

– Василиса! – только и смог прокричать ей вслед.

В это время опять раздался скрежет, ступу еще раз тряхнуло, и она снова начала двигаться в прежнем направлении, а откуда-то издалека я услышал голос Василисы:

– Обо мне не волнуйся, я вернусь сама. Лети к избушке и жди меня там, ступа сама донесет.

Я перегнулся через край, пытаясь рассмотреть Василису, но заметил только белого лебедя, парящего над лесом. Скорость ступы опять возросла, и вскоре прекрасная птица исчезла из вида, а мне оставалось только гадать: летит ли это моя Василиса или просто белая лебедушка?