Вы здесь

Варкрафт. Дуротан. 2 (Кристи Голден, 2016)

2

Гарад попросил Дуротана и Оргрима вернуться к Хребту Ледяного Огня вместе с ним и Гейей. Он велел остальным охотникам – находящемуся в самом расцвете сил Нокрару, Кагре, его подруге со свирепыми глазами, обладающему мощным торсом Грукагу – остаться возле добычи, чтобы завершить подготовку мяса и шкуры к доставке их в селение.

Дуротан сгорал от желания задать множество вопросов, но благоразумно смолчал. Кроме того, что Гарад мог бы ему ответить? Несомненно, вождь слышал о понятии «переговоры» в юности, но, вполне возможно, много лет не вспоминал о нем.

Они ехали к селению в напряженном молчании. Когда-то, как говорилось в священных свитках, Северные Волки были кочевниками. Они преследовали животных по всему Дренору, куда бы те ни перемещались. Их жилища можно было быстро разобрать, упаковать в узлы и привязать к спинам волков. Но если даже когда-то и было так, то все давным-давно изменилось.

Клан уже давно обосновался у Хребта Ледяного Огня. С юга его владения прикрывала Гора-Предок, надежно защищенная Обитель Духов располагалась на севере, а луга тянулись к лесам с запада и с востока. Как и многие орки, Северные Волки отмечали границы своих территорий знаменами: голова белого волка на синем фоне. Они строили прочные хижины из камня, глины и дерева. В прошлом большинство семей сами заботились о себе, лишь изредка прибегая к помощи могучего клана в случае голода или нападения, но теперь многие отдаленные хижины превратились в голые остовы и стояли так уже много лет, дерево из них растащили, а их прежние обитатели, одна семья за другой, переехали ближе к центру селения. Пища, обряды и работа были общими. А теперь общим стало и любопытство.

Хотя небольшие костры для приготовления еды разводили по всей деревне по мере необходимости, в яме в центре селения всегда горел большой огонь. Зимой он обеспечивал необходимое тепло, но даже летом на этом месте разводили небольшой костер, вокруг которого собирались все вместе, рассказывали истории или устраивали общую трапезу. Почетное место отводилось Гараду – валун, из которого когда-то давно вытесали кресло.

Все Северные Волки знали историю Каменного трона. Она началась в далеком прошлом, когда клан еще кочевал. Одному из вождей так понравилось это место возле Хребта Ледяного Огня, когда он привел сюда свой клан, что он не захотел его покидать. Клан встревожился. Что с ними будет, если они не последуют за добычей?

Вождь не хотел принуждать свой народ остаться против его воли, поэтому попросил шамана о встрече с Духами. Он совершил паломничество так далеко на север, как только смог, на самый Край Света. Там, в Обители Духов, священной пещере в самом сердце земли, он просидел три дня и три ночи без воды и пищи – один, в темноте.

В конце концов ему было послано видение, которое гласило: если он так упрям, что не хочет уходить, то Духи превратят его упрямство в достоинство. «Тебя не сдвинуть с места, как камень, – сказали они ему. – Ты проделал весь этот путь, чтобы найти Обитель Духов. Возвращайся к своему народу и увидишь, что мы тебе подарили».

Вернувшись домой, вождь обнаружил, что в самый центр лагеря Северных Волков скатился валун. Он объявил, что этот камень навсегда станет троном, подаренным за его испытания в Обители Духов. Троном вождя Северных Волков. И так будет до тех пор, пока от времени камень не рассыплется в пыль.

Уже наступили сумерки, когда Дуротан и остальные добрались до селения. В общей костровой яме горел огонь, вокруг него собрались все члены клана Северного Волка. При появлении Гарада, Гейи, Дуротана и Оргрима толпа расступилась.

Дуротан уставился на Каменный трон.

Трон занял орк, который прибыл под флагом переговоров.

И в мигающем оранжевом свете Дуротан увидел, что и этот чужак, и самка, сидящая рядом с ним на корточках с толстым металлическим кольцом на стройной шее, действительно имеют цвет мха.

Мужчина горбил спину, возможно, по причине преклонного возраста, борода его поседела. В одежде и плаще он выглядел массивным. Из его плаща торчали шипы, ранее бывшие частью какого-то животного. В тусклом свете Дуротан не мог определить, как они закреплены на ткани. Он с ужасом, как зачарованный, уставился на два таких шипа, на острия которых были насажены по крохотному черепу. Неужели это когда-то были головы младенцев дренеев… или, да спасут его Духи, головы младенцев орков? Если это так, то они выглядели деформированными, неправильными. Возможно, это какие-то существа, о которых Дуротан никогда не слышал.

Он горячо надеялся, что это так.

Гость опирался на посох, украшенный костями и черепами так же, как и плащ. На нем были вырезаны какие-то знаки, и такие же знаки обрамляли край капюшона чужака. Из-под этого капюшона сверкали его глаза – не отраженным светом костра, но собственным зеленым огнем.

Менее живописно, но, возможно, еще более загадочно выглядела женщина. Она была похожа на орка, но в ее жилах явно текла смешанная кровь. Как это могло произойти, оставалось загадкой для Дуротана, и сама мысль об этом вызвала в нем отвращение. И все же она была отчасти орком, а отчасти… кем-то еще. Кем-то более слабым. Несмотря на то, что Гейя и другие женщины не были такими мускулистыми и массивными, как орки-мужчины, они явно отличались силой. Эта женщина показалась ему тонкой, как веточка. Но, когда он посмотрел в ее глаза, она стойко выдержала его взгляд. Возможно, они и была слаба телом, но не духом.

– Не очень-то она похожа на рабыню, а? – тихо произнес Оргрим прямо на ухо Дуротану.

Дуротан покачал головой.

– Не очень, с таким огнем в глазах.

– У нее хотя бы есть имя?

– Кто-то сказал, что Гул’дан назвал ее… «Гарона».

Оргрим поднял брови, услышав это имя.

– Ее назвали «проклятой»? Так что же она такое? И почему она и ее хозяин… – Оргрим покачал головой, у него был озадаченный, почти комичный вид. – Что случилось с их кожей?

– Не знаю, и спрашивать не стану, – ответил Дуротан, хотя сам он тоже сгорал от любопытства. – Моя мать сочтет это невежливым, а я не хочу навлечь на себя ее гнев.

– Как и все члены клана. Вероятно, только поэтому Гул’дан остался в живых после того, как сел своим зеленым задом на Каменный трон, – сказал Оргрим. – Не следует сердить Хранительницу законов, но ей явно не нравится, что этому… этому ублюдку придется дать слово.

Дуротан бросил взгляд на мать. Гейя деловито вплетала в волосы блестящие бусины. Очевидно, это входило в ритуал переговоров, и она спешила закончить приготовления. Взгляд, которым мать одарила прибывшего гостя, мог бы расколоть каменный трон, на который тот уселся.

– Ей все это явно не нравится. Но помни, что она нам сказала, – ответил Дуротан, снова переводя взгляд на хрупкую, но не слабую рабыню и на высокомерного чужака на троне отца. – Все это – позор для Гул’дана, а не для нас.

Однако он не сказал Оргриму о том, что сидящая перед ним женщина напомнила ему другую – ту, которую когда-то изгнали из клана Северного Волка. Ее звали Драка, и она держалась так же, как эта рабыня, даже тогда, когда ей грозило изгнание и почти верная смерть.

Отец вдалбливал Дуротану, что Северные Волки не убивают и не мучают без необходимости, и поэтому порицают обычай захватывать рабов или пленников ради выкупа. Однако они также не прощали слабости, и считалось, что дети, родившиеся слабыми или болезненными, подрывают силы всего клана.

Таким детям разрешалось дожить до юных лет, так как известно, что иногда с годами кажущаяся слабость исчезает. Но когда они достигали взрослого возраста, хрупкие и болезненные изгонялись из клана и должны были выживать самостоятельно. Если им это каким-то чудом удавалось, один раз в год им позволяли вернуться и продемонстрировать свою удаль: в день летнего солнцестояния, когда еды в изобилии, а Духи обладают самым большим могуществом. Большинство изгоев никогда не возвращались к Хребту Ледяного Огня. Еще меньше орков возвращались в последние годы, так как выжить на меняющейся земле стало еще труднее.

Драка была ровесницей Дуротана, и когда ее приговорили к изгнанию, его охватила печаль. И не его одного. Раздался шепот восхищения, когда клан собрался, чтобы посмотреть на ее уход. Драка взяла с собой еды только на неделю и орудия для охоты и изготовления одежды и укрытия. Ей почти наверняка грозила смерть, и она, должно быть, это понимала. И все же прямо держала свою узкую спину, хоть ее тонкие руки дрожали от тяжести «даров» клана, которые могли означать жизнь или смерть.

– Важно достойно встретить смерть, – произнес один из взрослых.

– По крайней мере, в этом она – Северный Волк, – отозвался другой.

Драка не оглянулась. В последний раз Дуротан видел ее шагающей прочь на худых ногах, а ветер развевал повязанное вокруг ее талии сине-белое знамя клана Северного Волка.

Дуротан часто ловил себя на том, что думает о Драке и гадает, что с ней стало. Он надеялся, что другие орки были правы, и она достойно провела последние минуты своей жизни.

Но в такой чести навсегда было отказано сидящей перед ними рабыне. Дуротан перевел взгляд с отважной зеленокожей рабыни по имени Проклятая на ее хозяина.

– Мне это не нравится, – произнес низкий, рокочущий голос возле уха Дуротана. Это сказал Дрек’Тар; теперь его волосы стали почти совсем седыми, но тело все еще оставалось мускулистым, он был прямым и высоким, а чужак сильно горбился. – Тени окутывают этого орка. Смерть следует за ним.

Дуротан посмотрел на черепа, свисающие с посоха Гул’дана и надетые на шипы его плаща. Те, кто его видел, могли бы сделать такое же замечание, глядя на многочисленные кости, украшавшие чужака. Слепой шаман тоже увидел смерть, но не так, как другие.

Дуротан постарался не вздрогнуть от слов Дрек’Тара.

– Зимой на холмах лежат длинные тени, и я сам сегодня стал причиной смерти. Такие вещи не служат плохими предзнаменованиями, Дрек’Тар. Можно было бы сказать, что за ним следует жизнь, поскольку он зеленый.

– Зеленый – цвет весны, это так, – согласился Дрек’Тар. – Но я не чувствую в нем никакого обновления.

– Давай послушаем, что он скажет, прежде чем решать, прибыл ли он как вестник смерти, жизни или вообще ничего.

Дрек’Тар рассмеялся.

– Твои глаза ослеплены флагом переговоров, и это мешает тебе правильно видеть, юноша. Но со временем ты увидишь. Будем надеяться, что твой отец видит.

Будто услышав свое имя, Гарад шагнул в круг света от костра. Разговоры смолкли. Чужак Гул’дан, кажется, наслаждался вызванным им волнением. Его толстые губы приподнялись, обнажив клыки, в улыбке, больше похожей на презрительную усмешку, и он даже не сделал попытки встать с трона. Для вождя клана принесли другое кресло – простое, деревянное, практичное. Гарад сел, положив ладони на бедра. Гейя, уже надевшая свои самые официальные одежды из дубленой кожи талбука, старательно расшитой узорами из бусин и косточек, стояла за спиной своего мужа.

– Древний флаг переговоров пришел к Северным Волкам, его принес Гул’дан, сын… – Гарад умолк. На его сильном лице промелькнуло смущение, и он вопросительно повернулся к Гул’дану.

– Имя моего отца не имеет значения, как и имя моего клана. – От голоса Гул’дана волосы на предплечьях Дуротана встали дыбом. Голос был хриплым и неприятным, а его вызывающий тон заставил Дуротана заскрипеть зубами. Но для ушей любого орка его слова были даже хуже голоса. Имена родителей и название клана имели первостепенную важность для орков, и Северных Волков шокировало то, как быстро и равнодушно гость отмахнулся от этого вопроса. – Имеет значение то, что я собираюсь сказать.

– Гул’дан, не сын орка, не принадлежащий ни одному клану, – произнесла Гейя таким приветливым голосом, что только те, кто хорошо ее знал, могли различить в нем едва сдерживаемый гнев, – ты спешишь отвергнуть ритуалы и тем самым позоришь тот флаг, под защитой которого попросил о переговорах. Мой вождь может подумать, что ты больше не нуждаешься в защите, которую дает этот флаг.

Дуротан усмехнулся, не стараясь скрыть улыбку. Его мать была не менее опасной, чем отец, как было хорошо известно клану. Этот зеленый орк, по-видимому, понял, что совершил промах.

Гул’дан склонил голову.

– Да, просил. И – нет, я не хочу отказываться от защиты, которую дает переговорный флаг. Продолжай, Гарад.

Гарад произнес слова ритуала. Они были длинными и сложными, а некоторые такими устаревшими, что Дуротан их даже не знал, и его охватило беспокойство. Оргрим выглядел еще более нетерпеливым. Общий тон этих слов внушал ощущение безопасности и обещание честно выслушать того, кто просил о переговорах. Наконец все было сказано, и Гарад в ожидании повернулся к Гул’дану.

Тот поднялся, опираясь на посох. Крохотные черепа на его спине, казалось, безмолвно протестовали, открыв рты.

– Обычаи и древние обряды, которые вас сдерживают, вынуждают меня сообщить вам три вещи: кто я такой, что я предлагаю и о чем я прошу. – Парламентер оглядел собравшихся Северных Волков своими горящими зелеными глазами, взгляд которых был почти оценивающим. – Я – Гул’дан, и хотя, как я уже сказал, я не заявляю о принадлежности к какому-то клану, но у меня есть клан… своего рода. – Он негромко хихикнул, но этот смех ничуть не смягчил тревожного впечатления от его внешности. – Но я позднее еще скажу об этом.

Далее… Что я предлагаю? Это простая, но самая дорогая вещь на свете. – Он воздел руки, и черепа глухо стукнулись друг о друга. – Я предлагаю жизнь.

Дуротан и Оргрим нахмурились и переглянулись. Не кроется ли в словах Гул’дана скрытая – или не такая уж скрытая – угроза?

– Этому миру грозит опасность. И поэтому – нам тоже. Я прибыл издалека, чтобы предложить вам жизнь в виде новой родины – родины зеленой, богатой дичью, плодами и зерном с полей. А прошу я, чтобы ты, Гарад, вождь клана Северного Волка, принял мое предложение и присоединился ко мне.

И, будто он только что бросил огромный камень в тихое озеро, чужак снова сел, выжидательно глядя на Гарада. Все остальные взгляды тоже были устремлены на Гарада. То, что предложил Гул’дан, было не просто оскорблением и вызовом – это было безумием!

Разве не так?

Какое-то мгновение казалось, что вождь клана не знает, что сказать, но тут он заговорил.

– Хорошо, что ты пришел под защитой знамени, Гул’дан не из клана, – прогремел Гарад. – Не то я бы перегрыз твою лживую глотку собственными зубами!

Гул’дан не выглядел ни удивленным, ни оскорбленным.

– Так говорили и другие до тебя, – ответил он, – и все же теперь они вступили в мой клан. Я уверен, что ваш шаман способен видеть то, что недоступно обычным оркам, а наш мир хоть и полон тревог, но огромен. Я прошу тебя признать вероятность того, что ты не знаешь всего и что я могу предложить нечто такое, что нужно Северным Волкам. Возможно, в последние несколько сезонов до вас доходили слухи об… об одном колдуне?

Доходили. Два года назад отряд Северных Волков охотился вместе с группой орков из клана Боевой Песни. Эти орки шли по следу стада талбуков. Им были незнакомы повадки этих красивых, грациозных созданий, и они не знали, что невозможно отбить одно животное от стада. Полосатые талбуки были гораздо меньших размеров и более тонкокостные, чем копытни. Хотя взрослого копытня можно было отделить от стада, но животное таких размеров вполне умело само постоять за себя. Талбуки нуждались в защите всего стада. Когда на них нападали, они не сразу пускались в бегство. Вместо этого они защищали своего брата или сестру все вместе, выставив против хищника множество изогнутых рогов и копыт. Северные Волки знали, как напугать талбуков, какими бы отважными они ни были, и заставить их пожертвовать жизнями нескольких особей. Организуя совместную охоту, кланы Северного Волка и Боевой Песни могли накормить оба отряда охотников вместе с их верховыми волками, и оставалось еще много мяса.

Во время совместного пиршества один охотник племени Боевой Песни упомянул об орке, обладающем странной силой, похожей на силу шамана, но другой. Они называли его «колдуном»; до этого и после Дуротан не слышал этого слова – до сегодняшней ночи.

Лицо Гарада стало жестким.

– Значит, они говорили о тебе, – сказал он. – Колдун. Я должен был догадаться, как только увидел тебя. Ты торгуешь смертью, но надеешься убедить меня присоединиться к тебе при помощи разговоров о жизни. Странное совмещение.

Дуротан бросил взгляд на Дрек’Тара, вспомнив слова старого шамана: «Этого орка окружают тени. Смерть следует за ним». И свой ответ: «Зимой на холмах лежат длинные тени, и я сам сегодня стал причиной смерти. Такие вещи не являются дурным предзнаменованием, Дрек’Тар… Давай послушаем, что он нам скажет, прежде чем решим, является ли он вестником смерти, жизни или вообще ничего».

Он, Гарад и остальные члены клана продолжали слушать.

Гул’дан одной рукой показал на свою зеленоватую кожу.

– Я одарен могучей магией. Она пропитала меня и придала моей коже этот цвет. Он отмечает ее власть надо мной. И – да, эта магия становится сильнее, когда питается жизнью. Но посмотри мне в глаза, Гарад, сын Дуркоша, и скажи мне правду: разве ты никогда не оставлял истекающую кровью жизнь на снегу в благодарность Духам за их благословение? Не убивал копытня в обмен на благополучное появление на свет новорожденного, может быть, и не оставлял одно животное лежать там, где оно упало, когда десяток талбуков погибал от ваших копий?

Слушающие их члены клана смущенно зашевелились, но Гарад казался невозмутимым. Все знали, что Гул’дан говорит правду.

– Мы питаемся подобной жертвой, – подтвердил Гарад. – Нас кормит жизнь, прерванная таким образом.

– И меня кормит то же самое, но по-другому, – сказал Гул’дан. – Вас кормит плоть этого животного, одевает его шкура. Я питаюсь силой и знанием и одеваюсь… в зелень.

Дуротан невольно посмотрел на рабыню. Она тоже была зеленой, но было очевидно, что она не только рабыня, но рабыня, с которой грубо обращаются. Ему отчаянно хотелось спросить: «Почему она зеленая? Зачем Гул’дан привел ее с собой?» – но здесь руководил его отец, а не он, поэтому сын вождя прикусил язык.

По-видимому, то же самое сделал и его отец. Гарад больше ничего не сказал, и его молчание послужило приглашением для Гул’дана продолжить.

– Дренор уже не тот, каким был прежде. Жизнь убегает из него. Зимы стали длиннее, периоды весны и лета становятся более короткими и менее изобильными. Дичи для охоты мало. И…

Гарад нетерпеливо махнул рукой. Отблески костра плясали на его лице, на котором читалось нетерпение.

– Орк, не принадлежащий ни одному клану, ты не поведал мне ничего такого, чего бы я уже не знал. О подобных вещах известно. Легенды говорят о циклах в нашем мире. Все чередуется: приливы и отливы, тьма и свет, смерть и возрождение. Лето и весна снова станут длиннее, когда этот цикл завершится.

– Станут ли? – глаза Гул’дана блеснули зеленым огнем. – Ты знаешь север. Я – родом с юга. Для нас этот так называемый цикл – это нечто большее, чем более долгая зима и меньшее количество животных. Наши реки и озера мелеют. Деревья, плодами которых мы питаемся летом, перестали давать новые побеги и дают мелкие, горькие плоды, если вообще плодоносят. Когда мы сжигаем дерево, оно неприятно пахнет. Зерно гниет на корню или остается спать в земле, когда мы его сажаем, так как почва не питает его. Наши дети рождаются больными, а часто совсем не рождаются. Вот что мы видим на юге!

– Мне нет дела до страданий юга.

Неприятная, злобная усмешка изогнула губы Гул’дана, обнажив клыки.

– Да, пока еще нет. Но то, что произошло там, произойдет и здесь. Это не просто плохой сезон или десять плохих сезонов. Я вам говорю, этот мир умирает. Может быть, Хребет Ледяного Огня еще не испытал того, что испытали мы, но время не знает расстояний.

Он вытянул руку в сторону рабыни, не глядя на нее. Она покорно, хоть глаза ее сверкнули, подала ему маленький сверток.

Чужак развернул ткань. Внутри оказался округлый красный предмет.

– Кровавое яблоко, – произнес он, поднимая его вверх. Яблоко было действительно маленьким и больным на вид. Его кожура была пятнистой, а не ярко-красного цвета, за который оно получило свое название, но не сухой или гнилой, как бывает, если его сорвали намного раньше времени. На глазах у всех Гул’дан вытянул палец с острым ногтем и разрезал яблоко. Оно распалось на две половинки, и все орки тихо ахнули.

Яблоко было мертвым внутри. Не гнилым, даже не изъеденным червями или болезнью. Просто мертвым – высохшим и бурым.

В нем не было семечек.