Интерлюдия I (Десять лет назад, горы Джарси, варварский клан Мегарон.)
Шатци сдает экзамен, я ревную, страсти кипят
Ворота Боевой Арены со скрежетом начали раздвигаться; подростки тянули обитые сверкающей медью створы, скользя ногами по песку.
– Гро-о-о-о-о! – раздалось из проема. Горячий вихрь пронесся над нашими головами. От вихря разило пивом.
– Запомни еще раз, – произнес я, чувствуя, как мурашки разгуливают по моей коже. – Не подставляй под его дубину даже край меча – выбьет. Попадет в руку – покалечит. Угодит в голову – сплющит. Видал Хромого Бью? Ему досталось по полной.
– Хе-хе, – сказал Шатци Мегарон Джарси, подмигнув кому-то за моей спиной. – Хе-хе, хе, хе… Не учи, знаю, хе-хе.
– Ладно, – сказал я. – Используй смекалку… Или боло. Да что я тебе говорю… Это предпоследнее испытание. Пройдешь его, а потом экзамен на знание Кодекса, да по письму и чтению – и добро пожаловать к нам, боевым варварам. Дедушка Трамп тебя заметит и… благословит, хм. И начнется у тебя другое житье – будешь бегать по горам и весям, зарабатывая деньги для клана.
– Да помню я, хе-хе, – прогудел Шатци, встряхнув запыленной гривой рыжеватых волос. – Не обижай сиротинушку, с памятью у меня – ха-ха, хе, хо!
Он был спокоен, как скала, а вот я нервничал. Он взял со стойки тяжелый деревянный меч без гарды и выпрямился – выше меня почти на голову и почти вполовину шире в плечах. Хитрая смазливая физиономия со свежей ссадиной на выпяченном подбородке. Боло – свинцовые шары на стальной цепочке, пристегнуто к наборному поясу. Пояс – и короткая набедренная повязка из кожи, вот и все, что было на моем братце.
Он был лучшим из молодых варваров и прекрасно это знал. Медвежьи манеры – это было врожденное. Он гордился ими очевидно и явно, выпячивал, холил. Ни я, ни дедушка Трамп, что воспитывал Шатци еще ребенком, не могли их укротить. Не могли – и все тут. Трепка, порка и прочие наказания малолетнего сироты – дедушка выкупил его у странствующих эльфов в свое время, а те подобрали малыша на пепелище крестьянского дома, который сожгли каратели Вортигена – не заставили его отказаться от гыгыканья, хехеканья, гаканья, грохочущего смеха и даже ковыряния в носу. Его повадки были как бы негативным приложением к выдающимся военным талантам. Он рос настоящим, могучим боевым варваром. И удачливым к тому же. Эта дурашливая ребячливость, с которой он брался за дело и достигал успеха, больше всего меня раздражала. Он относился к делу несерьезно, и все у него получалось!
– Вишь, какой меч! – воскликнул он, обдав меня запахом чеснока. – У меня побольше твоего, хе-хе, гы-гы, го!
Я чуть не отвесил ему подзатыльник: последние экзамены на носу, а этот хлюст вздумал перед кем-то рисоваться!
– Хорошая шутка, – сказал я. – Но у меня стальной топор. Соберись!
Он фыркнул и снова подмигнул поверх моего плеча. Кому это он раздает авансы?
– Гро-о-о-о! – В воротах застыла массивная фигура горного тролля, в основном состоящая из плеч, ну и брюха, если взглянуть на тролля в профиль. Для такого массивного туловища голова была слишком маленькой. Голубовато-сизая, с массой черных пигментных пятнышек, она была похожа на грязноватое яйцо, которое отложила меж плеч тролля исполинская галка. Обычно у троллей имеется комплект из двух ушей-трубочек, напоминающих фанфары, но левую фанфару Зелмо Верхогляду кто-то отжевал. Он еще раз взревел, повел маленькими черными глазками и шандарахнул дубиной по Арене. Дубина у тролля была знатная, охваченная кольцами из вороненого железа с заклепками размером с виноградину.
Переваливаясь, тролль вышел на солнце. Эти топтыги запросто переносят прямые солнечные лучи. Так же хорошо они переносят смесь пива, вина и эля в своем брюхе. Единственное, что они плохо переносят, это голод. А, ну да – меч в брюхе они плохо переносят.
На Верхогляде были драные портки скорбного серого цвета с вкраплением бурых пятен.
– Он не слышит на левое ухо, учти! – сказал я.
– Ага, – сказал братец.
Тут я посмотрел через плечо – проследил взгляд Шатци до каменных рядов амфитеатра.
Там сидели старейшины, все, кроме дедушки Трампа, ребятня и клановые мужчины. И Джальтана. Мне хватило секунды, чтобы проследить ее взгляд, направленный – верно, на Шатци. Сверху вниз, поверх моей головы.
К моим ушам прилила кровь.
Арена и трибуны амфитеатра запретны для девушек и женщин. Им нельзя учиться навыкам боевых варваров и смотреть на испытания мужчин. Такие уж в кланах Джарси порядки. Мужчинам – мужское, женщинам – женское, хотя женщины кланов Джарси легко управляются с луком и копьями, а кое-кто запросто может отходить кланового мужчину (бывали случаи). Так вот Джальтана была единственной девочкой, которой сам дедушка Трамп, главный старейшина клана, страдавший углубленной мизогинией[7], разрешил – вы не поверите! – учиться рядом с мужчинами, а позднее возвел в ранг боевого варвара.
Мотивов он не разглашал, а Джальтана, рядом с которой учился и я, своими талантами затмила почти всех мужчин. Кроме меня, гм.
Мы были близки в свое время. Наш роман то вспыхивал, то затухал, а потом Джальтана уехала – «отбыла зарабатывать деньги для клана», как сказал бы мой дедушка Трамп. Мы не виделись год, и, наконец, позавчера она возвратилась, и… и…
Она пялится на моего сводного брата! Смотрит, прищурясь, а вернее, жмурясь, как сытая довольная тигрица, и между бровей ее вновь пролегла знакомая мне саркастичная складка.
Вот почему она старательно избегала меня вчера: этот ушлепок, этот обезьяний царь, этот… Он успел встретиться с ней раньше!
За этот год мой братец подрос и раздался вширь, а еще в нем проснулся великий врожденный талант: привлекать женщин, ничего для этого не делая. Есть мужчины, обладающие своего рода животным обаянием, которое действует на женщин – не на всех, однако на многих – как манок на уток. Такой мужчина может просто поплевывать на них, унижать, а то и всячески притеснять, больно шлепать по попе, таскать за волосы, не обращать внимания, не мыться, не бриться, даже завести блох в одежде и вшей в бороде, но женщина – даже суровая варварша, Гритт ее маму за ногу! – пойдет за ним на край света.
«И ты, Джальтана!» – мог бы сказать я. Но не сказал. Тролль рыкнул, вернее, рыгнул, распространив по Арене запах горелого солода (перед дракой он накачался дармовым пивом). Джальтана перебросила боевое копье, установленное между ног, с одного бедра на другое, тряхнула упругим хвостом светлых волос и удостоила меня мимолетного взгляда. «Останемся друзьями», – вот что говорили ее глаза. Знаменитый, классический эвфемизм выражения «Пошел на хрен»!
– Гро-о-о-о! – заревел тролль нетерпеливо: мол, да что вы там, уснули?
– Ладно, – сказал я Шатци, ощутив новый взгляд Джальтаны меж лопатками, – двигай.
Сводный брат плавно перебежал на середину Арены, держа меч «острием» книзу.
– Утю-тю-тю-тю! – обратился он к троллю. – Откуда ты такой хороший? А глазки-то, глазки!
От топота Верхогляда Арена заходила ходуном. Он впечатал дубину туда, где только что был Шатци. Однако мой ученик давно прянул вбок и врезал деревянным мечом по ляжке тролля. В настоящей схватке такой удар едва поранил бы прочную шкуру, но брат знал, что делает: унижение порой жалит сильнее острого меча.
Я вскинул ладонь:
– Порез засчитан!
Еще три пореза – и будем считать, что тролль начал истекать кровью. Даже такая туша может истечь кровью и врезать дуба – то есть окаменеть. Так умирают тролли. Причем наши, северные тролли каменеют сразу, южные же, в силу неких загадочных причин – спустя несколько минут, и иные могут не каменеть и до получаса. Если какой-нибудь падальщик умудрится за это время попробовать мясо тролля, то вскоре сдохнет от камней в желудке.
Зелмо издал хрюкающий рев, разворачивая свою тушу. Несмотря на значительную массу и связанную с ней инерцию, тролли умудряются двигаться очень и очень быстро. К тому же у них отменный глазомер, а равновесие они умудряются сохранять лучше, чем люди. Шатци присел – дубина Верхогляда пронеслась над головой. Ткнул мечом в пузо тролля, но топтыга запросто отбил удар свободной ручищей; деревянный меч запрыгал по Арене. Шатци клубком перекатился в сторону меча, успел подхватить, распрямиться и отпрыгнуть, прежде чем – бух-бух-бух! – дубина опустилась ему на темечко.
– Слепоглазый одноух!
– Гро-о-о-о!
– А на заднице дырка!
– Не-е-ету-у-у! – Бух-бух-бух!
– Да есть, ты, голодранец!
Бух-бух-бух!
Шатци все делал правильно: сперва «раскачать» тролля, вывести из себя настолько, что тролль потеряет контроль над собой, потом выждать момент и атаковать.
Троллю не очень страшны скользящие удары даже стальным заточенным клинком – шкура прочная, и «истекать кровью» тролль будет весьма долго. Я же, как честный судья, не допущу для Шатци поблажек. Чтобы решить дело тролля по-быстрому, нужен смертельный укол пробойником. Глубокий укол в чувствительное место – в брюхо, шею, поясницу. В нашем случае – просто ткнуть тупой деревяшкой в нужное место. Однако пока задеть тролля уколом не удавалось. (Добавлю в скобках, что тролля можно завалить и с помощью топора – но это высший класс боевого мастерства, на который сподобились только дедушка Трамп и… Фатик Мегарон Джарси, то есть я.)
– Второй порез!
Мало-помалу Арена пропиталась пивным духом, окуталась облаками песчаной пыли. Тело Шатци покрылось липкой коркой из налипших песчинок; струйки пота чертили на ней извилистые дорожки. Тролль – существо, практически не подверженное усталости, а человек – слаб. Я начал волноваться за сводного брата, хотя в глубине души меня преследовала навязчивая мысль: было бы хорошо, если бы Шатци проиграл.
Два пореза – слишком мало, чтобы присудить победу. Необходимо хотя бы четыре – в разных, наиболее «кровоточивых» местах. И обязательно, как я уже говорил, нужно выждать время, потребное на то, чтобы тролль «истек» кровью. А за это самое время случиться может что угодно, ведь тролль имеет право действовать дубиной почти в полную силу. Ну а человек – устает, устает, устает… Впрочем, он может нанести еще несколько порезов, и тогда я, как судья, могу присудить победу. Однако Шатци больше не использовал меч для нанесения порезов.
– Ах ты мой косоглазенький!
– Гро-о-о-о!
Шатци водил тролля по Арене, даже не думая прибегать к помощи боло, которым достаточно легко спутать ноги тролля. Несколько раз брат чудом уклонялся от могучих ударов Верхогляда. Я волновался и ждал. Когда мне показалось, что братец сейчас выдохнется и признает поражение, Шатци вынудил Зелмо стать против солнца, выманил на себя и сделал «поцелуй в пустоту»: убрался с дороги разогнавшегося тролля в последний момент. Это, пожалуй, был единственный способ – кроме боло и подножки, что грозила Шатци сломанной голенью и проломленным дубиной черепом – заставить тролля потерять равновесие.
Арена вздрогнула: Верхогляд издал раскатистый рев и умостился мордой в песок.
Шатци прыгнул на выпуклую пупырчатую спину, бросил руку с мечом к тролличьему затылку, обозначив укол, и что есть духу проорал наш варварский клич (я не стану его озвучивать, иначе вы оглохнете).
– Победа! – в свою очередь крикнул я. – Ты – лучший!
Великолепный, чудесный, максимальный результат.
На скамьях захлопали.
Я оглянулся и скрипнул зубами: Джальтана аплодировала стоя.
– Фати-и-ик! – подал голос Верхогляд, откашливая песок. – Ы-ы-ы-ы! Мы так не договаривались! Это станет клану в лишнего поросенка!
В пылу победного восторга Шатци сдернул с тролля портки, нацепил их на меч и размахивал этим «флагом» над головой.
Шатци любил побеждать и не любил проигрывать. А еще – он терпеть не мог, когда на него сваливалась слишком большая ответственность вроде той, что придавила его в Зале Оракула. Придавила слишком сильно.
Конец первой интерлюдии, мы возвращаемся в Зал Оракула.