© Георгий Ланской, 2017
© ООО «Издательство АСТ», 2017
1. Находка в лопухах
Ехали долго. Настолько долго, что я успела поспать, посадить батарейку в телефоне игрой, дочитать совершенно неинтересную книжку, насмотреться в окно до одури и вновь поспать, несмотря на неудобства. Наша машина небольшая, а когда мы выбираемся из дома всей семьей, мне обычно достается самое неудобное место – посередине заднего сиденья. Так случилось и сегодня: слева меня подпирал брат Сеня, справа – сестрица Злата. Стоило мне посягнуть на их территорию, оба начинали шипеть и ожесточенно работать локтями. Я стискивала зубы и терпела. Жаловаться – вообще не в моих правилах. К тому же родители и без того были удручены, раздражены и расстроены ситуацией, в которой оказалась наша семья, что мое нытье только подлило бы масла в огонь.
Злата, хмурая и сосредоточенная, оторвалась от своего телефона и ощутимо ткнула меня локтем в бок. Я в отместку ущипнула ее за ногу. Недолго думая, она пихнула меня на Сеню, а тот, проснувшись от толчка, наградил меня подзатыльником.
– Эй, там, в хвосте состава, – сказала мама недовольным голосом, – быстро прекратите!
– Да мы ничего не делаем, – ответила Злата тонким голоском и невинно добавила: – Это все Варька. Наверное, ее пучит.
– Значит, надо потерпеть, – нервно произнесла мама. – Мы уже почти приехали. Правда, дорогой?
Папа пробурчал под нос что-то невнятное. При желании это можно было понять и как «да», и как «нет». Мама, очевидно, поняла правильно, переключившись на вид из окна, и перестала обращать на нас внимание.
Злата победоносно ухмыльнулась и вновь уставилась в свой телефон. Сеня откинулся на подушку и закрыл глаза. Я аккуратно потерла затылок. Рука у братца тяжелая, а поколачивал он меня довольно часто, я уже привыкла играть роль боксерской груши. В семье я была младшей. Раньше Сеня лупцевал Злату, но сестрица мало того, что кляузничала родителям, еще и визжала на весь дом. После она умудрилась вырасти, не догнав Сеню всего на пару сантиметров, и научилась давать сдачи, пуская в ход все, что попадалось под руку. Сеня счел ее равным по силе противником и стал отрабатывать приемы дзюдо на мне. Я слабее, никогда не жаловалась родителям, и потому оказалась идеальным спарринг-партнером.
В нынешней ситуации был виноват мировой экономический кризис. Это родители так объяснили, не вдаваясь в подробности. Наверное, думали, мы не поймем. Не знаю, как Сеня со Златой, а я все поняла. В новостях показывали страшное, дикторы наперебой душили зрителей кошмариками. Мама и папа смотрели на экран как завороженные, а потом запирались на кухне и пили пустырник.
Раньше папа был инженером, мама – бухгалтером. Теперь они оба – фрилансеры. Это значит, что оба сидят перед компьютером, говорят о важных проектах, звонят по Скайпу неизвестным людям, пьют кофе, играют в игры и больше ничего не делают. За это им платят хорошие деньги. Но в последнее время дела пошли на спад. Наверное, желающих пить кофе и ничего не делать оказалось больше, чем желающих работать.
Летом, когда стало совсем плохо, папа сообщил:
– Дети, у нас проблемы. Я, конечно, хочу обсудить сложившуюся ситуацию, мы ее коллегиально обсудим, но решение приму я. Собственно, я его уже принял. На три месяца сдадим квартиру хорошим людям, а сами уедем к родителям в деревню. В конце концов, работать можно и оттуда. Зато подкопим денег, на которые купим все необходимое к школе. К тому же свежий воздух, парно́е молоко, овощи с грядки только укрепят наших заморышей. Ты видела их, Света? Они же зеленого цвета, как стручки гороха.
Мама, резавшая салат, оторвалась от своего занятия и посмотрела на нас с сомнением. Мы ответили настороженными взглядами, не обрадованные нарисованным папой перспективам.
– Ха! – фыркнула Злата, – что за бредовая идея, пап? С какой стати нам уезжать в глушь? По-моему, ты преувеличиваешь масштабы катастрофы. Лично я никуда ехать не собираюсь. Что я буду делать в деревне? Все нормальные люди едут отдыхать на море. Вон, Кораблины вообще улетают в Ниццу.
Сеня, видимо, думал так же, и сосредоточенно кивал. Я благоразумно промолчала. Прежде всего, потому, что со своего места лучше видела покрасневшее от злости лицо отца и понимала: лучше не вмешиваться. Сеня и Злата не понимали, что такими репликами закапывали себя еще глубже, и вдохновенно продолжали:
– Почему мы не можем отдохнуть по-человечески? – воскликнули они в один голос. А Сеня добавил:
– У меня куча дел. Скоро соревнования. Я же не могу отказаться от тренировок.
– А я записалась в школу моделей, – напомнила Злата. – У нас показы, дефиле, фотосессии… К тому же все наши друзья остаются в городе! С кем мы там будем общаться? С деревенскими пастухами и доярками? И о чем с ними говорить? Они же совершенно не разбираются в гламуре!
Зря она это сказала. Я уткнулась в свою кружку с молоком, чтобы не рассмеяться. Папа был уже не просто красный – багровый от ярости. Он так стукнул по столу ладонью, что все подпрыгнули, а я даже молоко пролила.
– Значит, так: решение окончательное и обсуждению не подлежит, – неожиданно тихо произнес он. Мы хорошо знали этот тон, и поняли, что сейчас лучше не возражать. – Сеня, на тренировки будешь ездить на электричке. Это всего сорок минут. То же касается школы моделей. Если Злату не устраивает ездить на занятия общественным транспортом, со школой придется расстаться. Найдете себе новых друзей по интересам. Может, доярки и пастухи научат вас чему-то полезному. Например, умению работать.
Папа, грозивший пальцем по очереди Сене и Злате, ткнул в меня.
– Теперь ты.
– Я ни словечка не произнесла, – возмутилась я.
– Вытри молоко и иди спать, – приказал папа.
Я подчинилась, вытерла лужу, вымыла кружку и с достоинством удалилась в свою комнату, по пути думая, что на целых три летних месяца попрощаюсь с любимой кроватью, игрушками и книгами, в которых будут спать, играть и читать другие люди. От этого стало невероятно грустно. Подхватив облезлого медведя, я уложила его рядом с собой на постель, обняла и закрыла глаза, стараясь не плакать. Полежав несколько минут, я попыталась найти в переезде в деревню свои плюсы. Друзей у меня все равно нет. Может, дедушка с бабушкой позволят завести собаку или хотя бы кота? Я бы согласилась и на морскую свинку.
Зажмурившись, я попыталась представить собаку. В воображении появился забавный кокер-спаниель, персикового цвета и со смешными ушами. Я мысленно протянула к нему руку.
Дверь с грохотом ударилась о стену. Щенок в моих фантазиях лопнул как воздушный шар. Я открыла глаза и увидела, что к кровати подошли разъяренные Сеня и Злата, трясущиеся от бессильной злости. Оно и понятно: кому хочется пасти на природе свиней и овец? Думаю, они именно так представляли себе грядущие каникулы.
– Это ты во всем виновата, козявка, – зло сказала Злата.
– Я-то при чем? – возмутилась я. Хотя это был риторический вопрос. Я у Златы всегда во всем виновата, даже если меня и рядом не было.
– При том. Все беды от тебя. Могла бы немного поныть, что не хочешь ехать в деревню и спать в курятнике. Родители пожалели бы и остались дома.
– С ума сошла? – опешила я. – Разве мое мнение здесь кого-то интересует?
– Меня уж точно нет, – холодно сказал Сеня.
– И меня, – добавила Злата с презрением. – Сколько раз тебе говорили, что в подобных ситуациях твое дело – плакать и стонать, плакать и стонать? Но разве у такой бестолочи в голове хоть что-то задержится? Мы могли вынудить родителей остаться в городе. А теперь из-за того, что ты дура, все лето будем крутить поросятам хвосты. И зачем родители тебя вообще произвели на свет? Любому понятно, что два ребенка – отлично, а третий – ненужная роскошь.
– Тем более, такая бесполезная, как ты, – добил Сеня. – Честное слово, если бы тебя можно было утилизировать и обменять на что-то полезное, я бы ни минуты не сомневался. Лучше приобрети лишнюю мультиварку, чем тратить время на такого ниочемыша, как ты!
– Воистину! – фыркнула Злата.
Это «воистину» она вычитала в каком-то блоге и теперь употребляла по поводу и без. Сейчас оно было явно ни к чему, но меня проняло. Я засопела, почувствовав, как неприятно закололо в носу, чего, собственно, они и добивались. Брат с сестрой обменялись торжествующими взглядами, развернулись на пятках и вышли, оставив меня в слезах.
К дому бабушки и дедушки мы подъехали, когда от тычков Сени и щипков Златы у меня отваливались оба бока. По дороге меня укачало, в окна летела бурая пыль, и едва мы остановились, как она заполнила весь салон. Я сразу расчихалась.
– Прекрати брызгать на меня своими соплями, – скомандовала Злата и принялась ногами выпихивать меня наружу через передние сиденья. В нашей машине всего две двери, но выбраться из нее, пока не вышли родители, невозможно.
– Варя, прекрати толкаться, – скомандовала мама, копавшаяся в сумке. – Надо же, очки куда-то делись…
– Они у тебя на голове, – подсказала я. Мама нашарила очки и, вздохнув, неуклюже, вылезла из машины. Я торопливо последовала за ней, получила пару мощных толчков в зад и выпала на заросшую клевером лужайку, где уже стояли, раскинув руки для объятий, бабушка и дедушка.
Дом в поселке Снежинский в свое время считался генеральской дачей и был пожалован моему деду, Анатолию Михайловичу Смородину, генерал-майору МВД, еще в те годы, когда существовал Советский Союз. Я этой страны не застала, как, впрочем, и Сеня со Златой, но ностальгические воспоминания стариков мы слышали часто. По их мнению, тогда жили, как в раю. У всех была работа и уверенность в завтрашнем дне.
– Днем стояли в очереди за синими курями, вечерами смотрели черно-белый телевизор, аж целых два канала, и мечтали получить путевку в Крым, – вполголоса комментировала мама.
Папа на нее шикал, стараясь, чтобы этого не услышали его родители. Что делать: отец происходил из генеральской семьи, поэтому о многих проблемах не слышал. Думаю, самым большим разочарованием для деда стал отказ отца пойти на работу в полицию. Какое-то время дед надеялся, что династию продолжит кто-то из старших внуков, но Сеня выбрал спорт, Злата – красоту. Оставалась я, с детства проявившая нешуточный интерес к расследованию преступлений, но и тут мечты Анатолия Михайловича Смородина пошли прахом. Я куда больше интересовалась работой эксперта, нежели следователя, и, если собиралась связать судьбу с полицией, то лишь в качестве судебного медика. Однажды дедушка, разодетый в парадный китель с орденскими плашками, пришел на собрание в школу, где моя, скажем так, не самая умная учительница спросила, кем я хочу стать.
– Патологоанатомом, – честно ответила я.
– Ну и замечательно, – обрадовалась учительница. – Вот видите, дети, Варенька Смородина станет патологоанатомом, и мы все будем у нее лечиться.
– Не дай бог! – сказал дедушка и перекрестился, несмотря на ордена.
Генеральская дача, полученная дедом после выхода на пенсию, превратилась в постоянное место жительства. Переезжать обратно в город не захотела уже моя бабушка, Анфиса Леонидовна, предпочитая столичному гвалту тишину сельских улочек. А дед, каким бы крутым генералом ни был, всегда и во всем слушался свою генеральшу, руководившую им как опытный полководец.
В доме было два этажа и громадный пыльный чердак, до которого ни у кого не доходили руки. Туда сваливали разный хлам: старую мебель; одежду, вышедшую из моды, но еще прочную; отслужившие свое матрацы, плетеные корзины и, самое главное, книги, сотни книг из постоянно пополнявшейся библиотеки. В нашей семье читать любили все, но, пожалуй, я была единственной, кто вдохновенно штудировал учебники по криминологии, зачитанные до дыр, с рваными обложками и вылетающими страницами, которые рекомендовалось хватать на лету. На некоторых страницах твердой рукой деда были сделаны пометки, из чего следовал вывод, что эти темы его некогда интересовали больше карьеры. Впрочем, на некоторых страницах я находила записи, сделанные гораздо позднее и другим почерком, идентифицировать который мне не удалось. Я подозревала бабушку, но не понимала, что могло заинтересовать генеральшу в криминалистике? Или пометки сделал мой отец, никогда не имевший склонности к расследованиям? Приезжая в генеральский дом на лето, я каждый год хотела прояснить ситуацию, но всякий раз взрослые ловко уходили от ответа. На этот раз им вряд ли помогут увертки.
Бросаясь обниматься, я подумала, что наш переезд тоже был срежиссирован бабушкой. Именно с ней, а не с дедом отец обсудил свой коварный план, и, получив одобрение, воплотил его в жизнь.
Бабушка раскинула руки, словно лебедица, но обниматься бросилась только я. Злата с гримасой отвращения разглядывала пыльную проселочную дорогу, обрамленную раскидистыми лопухами и репейником. Сема, считавший себя слишком взрослым для объятий, чмокнул бабушку в щеку и отошел к деду, которому можно было с достоинством пожать руку. Отец выгружал из багажника чемоданы, а мама, уже получившая свою долю поцелуев, торопила его.
– Дима, скорее, ну, чего ты копаешься? Осторожнее, в красной сумке продукты, не помни! Папа, не надо нам помогать, у вас же радикулит…
– Я еще в состоянии управиться с сумками, – проворчал дед. – К тому же физические упражнения полезны. Правда, внучок?
– Правда, – неохотно ответил Сеня и, взяв чемоданы, поплелся к дому. Злата проводила брата взглядом и вздохнула.
– Я так рада, что вы приехали, – сказала бабушка и выпустила меня из объятий. – Как же вы обе выросли! Злата, ты стала настоящей красавицей. А ты, Варенька…
Тут бабушка смешалась, потому что я красавицей точно не стала. Сестра с насмешливой улыбкой ждала продолжения.
– А ты вот-вот превратишься в прекрасного лебедя, – нашлась бабушка.
– Не факт, – фыркнула Злата и добавила плаксивым тоном: – Надеюсь, за время нашего отсутствия здесь все изменилось к лучшему? Как обстоят дела с культурной жизнью?
– По выходным работает клуб, – отрапортовала бабушка. – Кино показывают. Речка под боком, купайся – не хочу. Лес рядом, ягоды уже есть, скоро грибы пойдут.
– Фу, – сказала Злата и скривилась. Я поспешила сгладить впечатление и с притворным воодушевлением воскликнула:
– Ах, я обожаю собирать дары природы.
– Это потому, что ты сама похожа на сморчок, – шепнула Злата так, чтобы бабушка не услышала, изображая милую улыбку. – Бабушка, чем будешь угощать?
– Идемте, идемте, – заторопилась бабушка. – Пироги поспели. Я с самого утра тесто поставила, и как только вы миновали переезд, поставила их в духовку. Сегодня у нас пироги с ягодами, мясом и капустой, на любой вкус.
– Пироги? – с ужасом переспросила Злата. – Но я не ем пироги. У меня фигура!
– Нарви лебеды, – посоветовала я. – Тебе пойдет, ты в профиль – вылитая коза.
Злата хотела меня ущипнуть, но бабушка была начеку и легонько толкнула ее вперед.
– Иди, детка. Бог мой, как отощала. Ну ничего, на деревенской сметанке быстро придешь в норму. За три месяца я тебя откормлю.
В глазах Златы заплескался страх. Я мстительно усмехнулась.
– Мне бы что-нибудь полегче, – сказала Злата дрожащим голосом. – Салатик там… Яблочко. Показы через неделю, мне нельзя портить фигуру. Если первой на подиуме окажется Ирка Самсонова, я не переживу!
Ирка Самсонова была давним пугалом Златы. Конкуренция между двумя заклятыми подружками была колоссальной. Злата и Ирка соревновались везде и всюду, отбивая друг у друга что придется: вещи, косметику и парней, а когда отбивать было нечего, приступали к активным действиям, часто переходящим в рукопашную. Обе вели собственные бьюти-блоги в соцсетях, обучая некрасивых лохушек секретам правильного питания, мэйка и причесок, то и дело обезьянничая и переписывая посты друг у друга, а также других, таких же интернетных красоток. Недавно Злата в нелегкой борьбе вырвала у Ирки право закрывать показ, а бабушкины пирожки могли склонить чашу весов в Иркину сторону. Потеря статуса грозила Злате катастрофой.
– Ничто не делает фигуру лучше, чем прополка картофеля, – сказала бабушка и тихонько мне подмигнула.
– Воистину, – подтвердила я.
У Златы подломились ноги, и она едва не рухнула, но затем, с достоинством вздернув нос к облакам, продефилировала в дом.
– А ты, егоза, будешь на огороде помогать? – спросила бабушка.
– Конечно, – смело соврала я, потому что, какими бы сложными ни были отношения с сестрой, в одном мы были похожи: огородные заботы приводили нас в ужас. Но я, в отличие от Златы, не спешила информировать об этом заинтересованных лиц.
Первый и последний обед сезона в доме бабушки и дедушки – всегда значимое событие. Стол ломится от еды, так что внуки просто должны лопнуть с брызгами. К счастью, на второй день кулинарное безумство сходит на нет, большей частью потому, что за готовку берется мама. Бабушка рада избавиться от части забот и удаляется в сад, где с удовольствием копается на грядках, ухаживая за буйно цветущими розами, пионами и нивяниками. Когда ее никто не видит, она пробирается в беседку, кладет под голову расшитую маками думку и спит до обеда на свежем воздухе. Дед, оставшись без присмотра, читает на террасе газету, сидя в кресле-качалке, но через полчаса, разомлев от жары и жужжания шмелей, начинает похрапывать. Мы в это время предоставлены сами себе и делаем что хотим. В такие минуты наша семья сплочена, как никогда. Разбредаясь по дому и саду, мы стараемся не шуметь, либо сбега́ем на речку или озеро, чтобы проснувшиеся предки не заставили командирским тоном окучивать помидоры. Лично я в отлынивании от домашних дел заметно превосхожу брата и сестру, умудряясь исчезнуть в самые ответственные моменты раздачи заданий. Сеня и Злата объясняют это тем, что я маленькая, юркая, и, соответственно, в меня труднее попасть. Я же считаю себя более прозорливой. Главное – успеть выскочить из-за стола до того, как бабушка скажет знаменитое: «Значит, так…» Естественно, с братом и сестрой я своими наблюдениями не делилась.
Бабушка расстаралась и на этот раз. Пирогов было много. Их разложили на три горки такого размера, что можно было кататься на санках. Кроме пирогов, на столе красовались гигантские тазики салатов, мясная нарезка, колбасы, а в середине – громадная супница с ароматным борщом. На журнальном столике стояла ваза с фруктами, не поместившаяся на столе, и различные сладости.
– Мама, куда столько? – укоризненно сказал отец. – Это же на целую армию.
– Боец должен полноценно питаться, – крякнул дед и хлопнул Сеню по спине. – Не сутулься!
Сеня закашлялся и выпрямил спину, а дед невинно спросил, заметая следы, как хитрый лис:
– Сеня, твои спортивные достижения уже достойны внимания?
– Чьего внимания? – столь же невинно осведомился Сеня, прекрасно зная, куда клонит дед.
– Высшего руководства МВД, – ответил дед и воинственно поправил усы. – Я знаю, в последний раз ты получал медаль из рук министра.
– Вице-министра, – поправил Сеня.
Это была чистая правда. Сеня выиграл юношеский турнир по легкой атлетике, и оказавшийся на тот момент в городе вице-министр вручил ему медаль, что два дня показывали во всех местных новостях. Сеня делал вид, что ему наплевать, но я-то видела, как он тайком начищает медаль. Я бы на его месте так не усердствовала, поскольку это было самоварное золото и от трения лоск мог легко испариться.
– Неважно, – стоял на своем дед, поскольку внук на провокации не реагировал, спросил в лоб: – Ты уже думал о военном училище?
– Конечно, – ответил Сеня, не моргнув глазом. – Сколько раз! Думал: ну его на фиг, как бы мне туда не пойти?
В глазах деда мелькнул опасный огонек. Как на грех, Злата решила подлить масла в огонь и сказала с невинным видом:
– А я сразу после школы уеду в Милан, в школу моделей. Там лучшие педагоги. Девочки говорят, что после Италии можно запросто сделать карьеру манекенщицы экстра-класса.
Дед начал хватать ртом воздух, а бабушка даже приподнялась, чтобы сказать свое знаменитое: «Значит, так…», а я даже пообедать не успела. Следовало перевести разговор в другую плоскость.
– А я начала учить латынь, – сказала я небрежно. – Не самое увлекательное занятие. Но медицинскому работнику нужно ее знать, чтобы писать неразборчивые рецепты на законных основаниях.
– Варвара не оставила мысли стать патологоанатомом и ковыряться в кишках, – ядовито прокомментировала Злата, и тут же поплатилась:
– У ребенка голова на плечах, – сурово сказал дед. – Кажется, Варвара единственная использует мозги по назначению. А вот вы меня сильно разочаровали.
– Папа, не стоит принимать близко к сердцу все, что болтают дети, – вмешалась мама. – В конце концов, их взгляды могут измениться. Может, через год-другой они будут думать иначе… Мама, оставьте посуду, я все вымою… Дети, разберите вещи и сложите их в шкаф. Папа, скажите, как у вас тут с Интернетом?
– Не особо, – признался дед. – Скорость низкая, я даже в танки поиграть не могу, а мобильный Интернет часто вообще не фурычит. Приходится на холм подниматься, даже чтобы позвонить.
– Как же мы тут будем работать? – огорчился отец и рассеяно оглянулся на сумку с ноутбуком.
– Я в район позвоню, – пообещал дед. – Просто необходимости не было… Завтра все заработает…
В этот момент хлопнула калитка. На крыльце затопали и загрохотали, а через мгновение в гостиную ворвался невероятно чумазый мальчишка с копной огненно-рыжих волос, торчащих в разные стороны.
– Дядь Толя, дядь Толя! – завопил мальчишка, а потом увидел всех нас и сконфузился.
– Василий, – строго сказал дед, – что за ор? Выйди и доложи как следует.
– Не тирань ребенка, – мягко возразила бабушка. – Вася, садись с нами чай пить. Есть твои любимые пироги с малиной.
Мальчишка с вожделением покосился на горку пирогов, но, видимо, чувство долга перевесило голод. Щелкнув босыми пятками, Василий торопливо протарахтел:
– Товарищ генерал, разрешите доложить: там, у библиотеки… того…
– Чего – «того»? – не понял дед.
– Вам бы лучше самому посмотреть, – уклончиво сказал мальчишка.
– Да на что посмотреть? – рассердился дед. – Говори толком!
– Я и говорю, – выпалил мальчишка. – Иду я с поля, гляжу – следы. Пошел по ним, мимо библиотеки, а оно в кустах лежит.
– Что лежит?
Вася задумчиво почесал пятку, пожал плечами, а потом серьезно ответил:
– Да откуда мне знать? Но, похоже, зомби.
Сказать, что мы были удивлены, – значит, не сказать ничего. Мы буквально онемели и уставились на вестника, вытаращив глаза, а Вася, задумчиво пристроившись к столу, взял один пирожок и меланхолично откусил корочку.
– Какой еще зомби? – наконец выдохнул дед.
Вася пожал плечами, прожевал и серьезно ответил:
– По-моему, самый настоящий. Лежит в лопухах и воняет. Вы бы поторопились, а то с ним что-то не то происходит.
Бабушка осторожно потрогала Васе лоб.
– Ты перегрелся, что ли? – участливо спросила она. – Какие лопухи? Какой зомби? И что с ним, в конце концов, происходит?
– Наверное, на него солнце так действует, – ответил Вася невнятно. Видно, пирог оказался настолько вкусным, что оторваться не было сил. – Я в кино видел: когда мертвяков на солнце вытаскиваешь, они гореть начинают.
– И что? – рассердился дед. – Он горит?
– Не горит. Но кукожится, – вздохнул Вася.
Я с интересом прислушивалась к их разговору. Дед в итоге рассердился и велел Васе рассказать все толком, а тот, заглотив полпирожка, не жуя, объяснил.
Оказывается, с утра Вася решил сбегать в магазин, за мороженым. По привычке свернув около библиотеки, он увидел, что под кустом валяется неопрятный мужчина, показавшийся ему знакомым. Вася подумал, что мужчина пьян, не стал останавливаться и приглядываться. Разглядел только татуировку на безвольной бледной руке. Купив мороженое, мальчик зашел к знакомым пацанам, вдоволь набегался с ними и наигрался в войнушку, а потом, вспомнив, что мать велела не задерживаться, побежал обратно. Проносясь мимо мужчины в лопухах, Вася заметил, что тот лежит на прежнем месте, не сменив позы, а с рукой, выставленной на солнцепек, происходит странное. Она почернела и покрылась жуткими пятнами. От мужчины странно пахло сыростью и тухлым мясом. Превозмогая отвращение, Вася отогнул раскидистые лопухи и заглянул в лицо мужчины, а увидев, стремглав побежал к участковому, от него – к нам.
Дед мрачно смотрел на Васю, барабаня пальцами по столу, а затем решительно поднялся с места. Мы тоже встали.
– Всем оставаться на своих местах, – приказал он. – Васька, пошли, покажешь место.
– Дядь Толя, вы бы ружье взяли, – серьезно предложил Вася. – А еще лучше – осиновый кол. Говорят, если мертвяку его в сердце воткнуть, он сразу ласты откинет.
– Можно подумать, если кол вонзить в грудь нормальному человеку, он даже не почешется, – фыркнул Сеня.
Дед рассеяно поглядел на старшего внука, а мама наградила Сеню убийственным взглядом, отчего он покраснел, пробормотал что-то нечленораздельное. Мы молча смотрели, как дед выходит из кухни в сопровождении Васьки, которого происшествие не лишило аппетита, он охотно принял от бабушки пакет с пирожками. В окно мне было хорошо видно, как эта парочка пересекает двор. Я отметила, что, вопреки советам Васьки, ружье дед не взял.
– Какие-то дикие люди тут живут, – капризным голосом протянула Злата. – Зомби, осиновый кол… Наверное, и в Бабу-ягу до сих пор верят.
– Конечно, верят, – ответила я. – Странно, что ты не веришь.
– Я же не маленькая, – снисходительно улыбнулась Злата. – Почему я должна в нее верить?
– Ну, как же, – всплеснула я руками. – Ты же ее каждый день видишь в зеркале.
Злата мгновение переваривала услышанное, а затем с визгом кинулась на меня. Я была готова к такому повороту событий и с проворством ужа выскочила из-за стола, прихватив пирожок, вылетела в двери, довольная тем, что могу манипулировать старшей сестрой. Строгий приказ деда поневоле заставлял нас сидеть дома, и только ссора могла оправдать мое отсутствие. Потому я, спровоцировав сестру, выскочила за ворота и пустилась во все лопатки к библиотеке. Пусть думают, что я испугалась сестринской кары или наказания от матери с отцом. Что до бабушки, та никогда и ничего мне не сделала бы, особенно в первый день.
Где находится библиотека, я помнила. На подходе притормозила, сунула пирожок в карман, нырнула в кусты и стала продираться сквозь противные заросли акации, шипя, когда колючие ветки царапали шею и руки. Кусты позволили вплотную подобраться к месту происшествия, а там пришлось выйти на открытое пространство.
У библиотеки уже толкалось человек двадцать: в основном, местные старушки, несколько подростков, участковый и дед. Чуть поодаль стояла высокая худая женщина, с темными волосами, и ногами, похожими на палки. Ее я помнила: это была библиотекарь с редким именем Элеонора, единственная знакомая моих деда и бабушки, кого не восхищало мое умение читать с трех лет. На крыльце библиотеки, вытянув шею, за происходящим наблюдал высокий крепкий парень с квадратным подбородком. Люди негромко переговаривались и смотрели куда-то вниз, но на что – я понять не могла. За их спинами ничего не было видно. Стараясь держаться подальше от бдительного взора деда, я принялась лавировать между взрослыми. Первый ряд зрителей все равно закрывал происходящее, поэтому я, недолго думая, просунула голову между ног одной из старух. Зрелище, надо сказать, было занимательное.
На земле, в зарослях лопуха, лежало тело мужчины, от которого несло разложением. Посиневшее лицо выглядело жутко, но я, как завороженная, впитывала каждую деталь, разглядев описанную Васькой татуировку на руке, в виде плохо нарисованного солнца, садящегося в море. Задравшаяся рубашка обнажала узкий багровый след на талии, словно оставленный раскаленной змеей. Похожий я заметила на запястье. И кое-что еще, видимое, по всей вероятности, только мне.
Бабка, нависавшая надо мной, переступила с ноги на ногу и отдавила мне пальцы.
– Ай! – сказала я. Бабка испугалась, схватилась за сердце и шарахнулась в сторону, заваливаясь набок.
– Ты что, окаянная, делаешь? – взвизгнула она и, внимательно оглядев меня с головы до ног, гаркнула: – Люди добрые, это чья ж такая?
Дед обернулся и поморщился.
– Это моя, – раздосадованно ответил он и, строго глядя на меня из-под очков, велел: – Варвара, поднимайся.
Я встала, сконфуженно отряхнула платье и стыдливо уставилась в землю.
– Разве я не говорил, чтобы все оставались дома? – спросил дед. – Ты же умная девочка. Почему на месте преступления должно быть как можно меньше народа?
– Чтобы следы не затоптали, – проблеяла я.
– Надо же, какое умное дитё, – умильно восхитилась бабка, отдавившая мне пальцы. Дед не обратил на нее никакого внимания.
– А раз ты все понимаешь, ноги в руки и – домой, – приказал дед.
Я кивнула, но не тронулась с места. Он отвернулся было к покойнику, но затем снова поглядел на меня:
– Что непонятного?
– У него что-то в руке, – сказала я и ткнула пальцем в сжатую руку мертвеца.
Дед бросил взгляд вниз и вроде решил поглядеть, что скрывала рука покойника, но не успел. В толпе послышался ропот, и откуда-то сбоку выскочила старушка лет семидесяти, грузная, неповоротливая, с криво застегнутой кофтой. Она взглянула на труп и бухнулась на колени, принявшись с воем биться лбом о землю.
– Ах, сердешная, – с наигранной, как мне показалось жалостью, произнесла давешняя бабка. Я внимательно поглядела на нее и подумала, что вижу главную деревенскую сплетницу, и это может мне пригодиться. – Это ж точно он, сын Марусин, Ванька, Ванька Фомичев, что два года как потонул. И татуировка его!
Мать покойного Фомичева при этих словах закричала еще сильнее. Участковый нахмурился и, раскинув руки в стороны, сделал шаг вперед.
– Вот что, граждане, – сурово сказал он. – Не на что тут смотреть. А ну, расходитесь по-хорошему. Я потом отдельно всех вызову и опрошу.
– Что же это делается, Леша? – спросил пожилой мужчина в сильно мятом пиджаке.
– Не до тебя, Федор, – отмахнулся Пряников. – Иди с миром.
По моему мнению, смотреть было на что, особенно учитывая, что труп разлагался прямо на глазах. Не обращая ни на кого внимания, дед осторожно опустился на колени перед покойным и попытался разжать ему пальцы. Треснула кость, и толпа вздрогнула, как от выстрела. Участковый снова закричал на людей, а те, повинуясь приказу, неохотно сделали несколько шагов назад. Я одна не тронулась с места, завороженная увиденным.
В ладони покойника лежала золотая монета, тускло блестевшая на ярком солнце.
Повинуясь строгому приказу деда, я покинула место преступления, но домой, в лапы разъяренной Златы, не спешила. Вместо этого свернула за угол, без особого труда влезла в чужой палисадник, и, крадучись, вернулась к библиотеке, моля небеса, чтобы никто не высунулся из окна и не обнаружил меня в цветнике. Палисадник забором примыкал к библиотечному двору с чахлым садиком, жидкими клумбами и большой собачьей будкой, с виду пустой. Недолго думая, я раздвинула болтающиеся штакетины на заборе, перебралась в библиотечный двор и юркнула в будку. К сожалению, она стояла так неудобно, что со стороны лаза труп и людей видно не было. Но в задней стене я обнаружила большую дырку от выпавшего сучка и, припав к ней глазом, обозревала происходящее.
Зеваки сновали туда-сюда, закрывая собой и обрушивая на свою голову небесные кары, которыми я мысленно руководила. Действовало неважно, поскольку деревенские жители неохотно отходили в сторону, освобождая мне обзор. Над покойником вовсю трудились медики. Неподалеку стояла их машина, удалось даже разглядеть часть номера, и я автоматически его запомнила. Дед то и дело появлялся в поле зрения, но теперь он действовал не один. Рядом с ним был участковый Пряников: маленький, рыжий, как подсолнух, и с тонкими усиками, что придавало ему сходство с котом. Участкового я тоже немного помнила: он приходил к деду за консультациями и, по-моему, очень его боялся. Впрочем, не только его. Участковый жутко боялся бабушку, стеснялся при виде отца, а когда в дом входила мама – невероятно краснел. Судя по отвращению, появившемуся на лице участкового, с трупом происходило что-то неладное. Вряд ли он впервые видел мертвецов. Да и дед, подозрительно бледный, постоянно морщился, закрывал нос и рот ладонью. Я вспомнила Васькины слова и невольно поежилась, подумав о нашествии зомби. Кто его знает, может, все фильмы ужасов, которые я тайком смотрела, оказались пророческими и теперь армия живых мертвецов решила атаковать поселок?
В будке внезапно потемнело. Позади кто-то задышал мне в спину жарким смрадным дыханием. Я застыла, едва не выскочив с воплем из будки прямо сквозь стену. Думаю, от страха у меня хватило бы сил ее выломать! Вот оно! Зомби выбрало новую жертву! Найдут ли родители мои несчастные обглоданные кости? Всплакнет Злата или порадуется, что одной проблемой в ее жизни стало меньше? Сеня, ясное дело, даже не обратит внимания, что меня уже нет, разве что я, разлагающаяся, с выпадающими клочьями волос и отваливающимися пальцами, буду слоняться под окнами родной девятиэтажки. Но тогда братец сбросит мне на голову свою любимую пудовую гирю, отчего мои сгнившие мозги брызнут во все стороны…
Чудовище за спиной чихнуло и прикоснулось чем-то влажным к моей руке. Рискуя остаться на всю жизнь косоглазой и седой от ужаса, я медленно повернулась.
Позади, засунув в будку голову, стояла собака: большая белая дворняга, довольно грязная, со свалявшейся шерстью и невероятно худая. Собака вздохнула. Мне стало стыдно: я заняла ее место.
– Погоди немного, – шепотом попросила я. – Я еще немножечко тут повынюхиваю, а потом уйду.
Собака грустно поглядела на меня, а потом скосила глаза на мой карман. Я вспомнила, что прихватила с собой пирожок, вынула его и протянула псу. Тот опасливо потянулся к угощению, словно боясь, что я в последний момент отдерну руку и ударю его, приподнял губу, обнажив внушительные белые зубы, и аккуратно взял подачку. Не успела я и глазом моргнуть, как от пирожка крошек не осталось.
– Вкусно тебе? – шепотом спросила я. Собака одобрительно чихнула и, сообразив, что больше ничего не получит, забралась в будку, заняв все свободное место.
– Господи, как же от тебя воняет, – прошипела я. Пес подумал пару мгновений, а потом облизал мне ухо и шею. Я отпихнула его в сторону и припала глазами к отверстию, через которое все еще было видно происходящее.
Пару минут я наблюдала, как медики грузили тело в машину, а потом вид загородила чья-то спина. Некто, облаченный в темную одежду, пристроился рядом с будкой, по ту сторону забора. Я сначала рассердилась: теперь точно ничего не увидеть, в этот момент послышались шаги. Собака, которая не среагировала на появление первого человека, теперь подняла уши и прислушалась, а ее ноздри стали бешено раздуваться. Пес наморщил нос и глухо зарычал.
– Ну, что ты думаешь по этому поводу, Элеонора Карловна? – вкрадчиво спросил невнятный мужской голос.
– Ничего, – хрипло ответила женщина, откашлялась, а затем добавила более внятно, и в ее голосе мне почудилась неприязнь. – Почему я должна что-то думать?
– А кто должен думать? – хихикнул мужчина. – Или Ванька два года назад не возле тебя ужом крутился? Он ведь не просто так это делал, и ты, милая, это знала.
– Что было, то прошло, – равнодушно ответила женщина. – Мало ли кто за кем увивался? Да и пропал Ваня.
– Ну, видишь, нашелся, – фыркнул мужчина. – И как удачно: прямо возле твоей библиотеки. Не в подвале ли, случаем, ты его скрывала, на цепях прикованного, как Кощея?
Затаив дыхание, я прислушивалась к разговору, попутно стараясь разглядеть говоривших. Библиотекаря Элеонору я узнала сразу, а вот кем был ее собеседник, определить не могла. В дырку от сучка его видно не было, только кусочек спины в темной одежде. Судя по тону, Элеоноре разговор был неприятен, но она почему-то не спешила уйти, и я подумала, что она не может этого сделать, пока не увезли тело. А вот собеседник подозревает ее в связи с преступлением и явно дает ей это понять. На мой взгляд, происходящее смахивало на шантаж.
Собака навалилась на меня и стала чесаться. В воздух взлетела шерсть. Я оттолкнула пса и прислушалась.
– Зачем мне его где-то скрывать? – усмехнулась Элеонора.
– Не скажи, не скажи, – захихикал мужчина. – Все знают, кто ты. И потом, сама видела, что у Ваньки в руке нашли. Нехорошо ты поступаешь, Элеонора Карловна. Вдруг власти пронюхают? Им ведь любой может сказать, так?
Вдруг на улице произошло какое-то движение. Элеонора развернулась к говорившему, схватила его за грудь и с яростью прошипела:
– Замолчи! Замолчи! Слышишь меня? Не смей даже думать на эту тему!
– А то что? – с вызовом спросил мужчина. – Что ты мне сделаешь? За молчание, дорогая моя, надо платить, и много. Даже не знаю, сможешь ли ты купить всю деревню. И еще проблема в том, что я знаю чуть больше других, не так ли?
Шерсть пса неожиданно попала мне в рот. Я вдохнула ее и закашлялась.
Заговорщики мгновенно перестали шептаться. Я посмотрела в щель и увидела, как Элеонора уставилась на будку. Неожиданно ее взгляд упал, как мне показалось, прямо на меня. Я отпрянула и вытолкала пса наружу, надеясь, что библиотекарь подумает, что видела собаку. Пес, не ожидавший такой подлости, вылетел во двор и зашелся лаем. Прижавшись к стене будки, я услышала удаляющиеся шаги. Недавние собеседники расходились в разные стороны.
Я выждала еще несколько мгновений, а затем вылезла из будки, подошла к забору, раздвинула ветки колючих кустов и выглянула на улицу.
Элеонора торопливо шла прочь, не оглядываясь. Я повернула голову в другую сторону. В конце дорожки стоял высокий крепкий парень, замеченный мною ранее.
Он глядел прямо на меня.