Чудесная сила покаяния
Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии.
Не вставая с одра, лежала Матреша в родительском доме до 17 лет, терпеливо перенося всякие скорби и обиды, и только в молитве находя себе утешение и отраду. Односельчане знали о страдальческой жизни девушки и относились к ней с чувством благоговейного уважения.
С семнадцати лет к Матреше стал ходить народ. Первым за помощью пришел крестьянин ее же деревни, по специальности пильщик.
– Матреша, – сказал он, – вот уж как ты лежишь несколько лет, ты, небось, Богу-то угодна. У меня спина болит, и я пилить не могу. Потрогай-ка спину, может быть, и пройдет от тебя. Чего мне делать, лечился – доктора не помогают.
Матреша исполнила его просьбу – боли в спине, действительно, прекратились, и он встал на работу.
Крестьянин, которого исцелила Матрона, рассказал о своем исцелении одному из своих соседей, и тот говорит:
– Пойду и я к ней: нас замучили дети, скоро двенадцатый родится; попрошу ее помолиться, чтобы Господь прекратил у нас детей.
Пришел он к Матреше и попросил помолиться. Матреша помолилась, и детей у них больше не было.
С тех пор все больше и больше стали ходить к Матреше люди со своими нуждами, скорбями и болезнями. С течением времени эти посещения приняли характер настоящего паломничества: к Матреше шли не только жители окрестных мест, но и дальних, иногда и самых отдаленных мест нашего Отечества. Причем, шли они беспрерывным потоком на протяжении более чем пятидесяти лет в количестве нескольких десятков, а иногда и сотен ежедневно. Когда Матреша лежала у родителей, и посетители приносили ей различные пожертвования за ее молитвы, то отец обычно все это отбирал на табак или водку, и тяжело было Матреше, что пожертвования эти шли не на доброе дело. Матреша любила поделиться всем с людьми и особенно с бедными, но при данных условиях она лишена была этой возможности. Больше всего огорчало Матрену то, что ее родной отец, одержимый бесом пьянства, губит свою душу. И потому она молилась не только о нем, но и о всяком пьющем человеке. Известны случаи, когда по молитвам Матроны люди исцелялись от болезни пьянства.
Я знал одну благочестивую семью: мужа, жену и дочь-девушку. Случилось так, что муж вернулся домой сильно нетрезвый в канун Рождества.
Огорченная жена и дочь уложили его в постель, и он тотчас же заснул.
Вскоре он проснулся в сильном волнении и тревоге, совершенно трезвый, и тотчас же захотел идти в церковь. На вопрос дочери, что с ним случилось (а жена уже ушла в храм), он ответил:
– Я сейчас во сне видел Господа. Он сказал мне: «Помни праздник, почитай родителей, никогда не пей и не кури».
Нет счастья для пьяниц в земной жизни, но загробная участь поистине ужасна. О душе одного пьяницы рассказывал святитель Николай Сербский: «Сундар Синг об одном своем видении пишет: “Однажды видел я в мире духов одного духа, который, мучаясь угрызениями совести, бегал туда-сюда, как сумасшедший. Один Ангел говорит: “Этот человек мог в том мире покаяться и обратиться к Богу, но как только его начинала мучить совесть из-за содеянных грехов, он заглушал голос совести спиртным. Промотал все свое состояние, разорил семью и, в конце концов, совершил самоубийство. Сейчас он, как бешеная собака, мечется туда-сюда, мучимый совестью. Мы были бы рады ему помочь, но мешает этому его испорченная натура. Сейчас душа его обнажена, и весь мир духов может видеть его грешную жизнь. Поэтому он и убегает во тьму к духам зла, чтобы избежать мучений, которые ему причиняет свет”».
Человек дорог у Господа, весь мир ему покорен; Сам сын Божий сошел с небес на землю для спасения его от вечных мучений, для примирения его с Богом. Всякие плоды, разные плоти животных отданы ему в снедь, разные пития даны ему для услаждения его вкуса, – но не для пристрастия, не в единственное наслаждение. У христианина есть наслаждения великие, духовные, божественные; этим-то наслаждениям надо подчинять всегда плотские, умерять или совсем прекращать их, когда они препятствуют наслаждениям духовным. Значит, не для опечаливания человека запрещаются пища и питие, не для стеснения его свободы, как говорят в свете, а для того, чтобы доставить ему истинное услаждение, прочное, вечное, и потому именно и запрещаются скоромные снеди и винные напитки (в пост), что человек-то очень дорог у Бога и дабы вместо Бога не прилепилось сердце его к тленному, которое его недостойно. А поврежденный грехами человек удобно прилепляется к земным удовольствиям, забывая, что истинное наслаждение его, истинная его жизнь есть Бог вечный, а не приятое раздражение плоти. С пресыщением и пьянством враг бесплотный входит в сердце человека, – это каждый внимательный может ощущать. Вот причина, почему с возрастающим пьянством усиливается так страшно наклонность к пьянству (оттого что возрастает сила врага над человеком), отчего заметна у пьяниц такая сила, влекущая их невольно к удовлетворению страсти или внутреннего стремления к вину, – у этих несчастных враг в сердце. Чем же изгнать беса пьянства? Молитвою и постом. Входит враг оттого, что люди предаются плотскому образу жизни, чревоугодливости и не молятся, – естественно, что и выйти он из них может от противоположных причин: поста и молитвы. К пище и питию не спеши, а к делу – Божию поспешай скорее, и, совершая дело Божие, о пище и питие не помышляй. Помни твердо, пред Кем стоишь, с Кем беседуешь, Кого воспеваешь; весь будь в Боге, принадлежи всецело Ему одному, молись всем сердцем, пой всем сердцем, для ближних служи, как для себя, радушно, всесердечно, не двоясь сердцем и мыслями. Господи! помози: без Тебе не могу творити ничесоже.
Иоанн Кронштадтский
Матрена истово молилась за своих беспутных родителей, надеясь, что хотя бы перед смертью они покаются в грехах. Знала святая, что милосердие Божие бесконечно, и одного покаянного слова достаточно, чтобы Господь простил все грехи, даже самые страшные. И об этом надо помнить каждому, кто считает, что преступник заслуживает лишь наказания. Всякий раз, когда в душе вспыхивает негодование и жажда мести, следует помнить, что первым в рай вошел разбойник, который раскаялся на кресте перед Христом. Сергей Нилус в своей книге «На берегу Божьей реки» писал об известной благотворительнице Елене Андреевне Вороновой, которая стала свидетельницей раскаяния такого разбойника.
Смертник Илларион
Одним из дел тюремного благотворения, которым с такою любовию отдавалась душа Елены Андреевны, было чтение арестантам Слова Божия и всего, что могла дать духовная и светская литература полезного для души в не заглохшем еще стремлении ее к высокому при свете Христовой веры и учения Православной Церкви.
«Приехала я раз, – сказывала нам Елена Андреевна, – в тюремную больницу в Крестах, привезла с собою книжечки и нательные крестики, чтобы надеть их на тех арестантов, у кого их не было и кто бы от них не отказался. Меня там хорошо уже знали, и я всех знала; отношения у нас были дружелюбные, доверчивые. Трудно это с арестантами, но так уже Бог помог за молитвы старцев… Вхожу, поздоровались. Сажусь беседовать и читать и вижу: на больничной койке лежит новый, незнакомый мне больной арестант, больной и в кандалах, стало быть, особо важный преступник – лицо суровое, мрачное, но интеллигентное… Окинул он меня неприязненным взглядом и тотчас отвернулся лицом к стене. Лицо его и весь его вид, особенно же кандалы на больном, – все это произвело на меня сильное впечатление…
О чем вела я тогда беседу, что читала, того теперь не помню, помню только, что Бог помог и все было хорошо.
После беседы я увидела, что привлекший мое внимание арестант уже не к стене лежит, а смотрит в мою сторону, и лицо его показалось мне менее сумрачно-враждебным… Стала я раздавать крестики: просит тот, просит этот – все просят, крестов ни у кого из арестантов не оказалось. Подошла я и к этому арестанту, несмело подаю ему и хочу надеть на него крестик, а сама думаю: вот отвернется или что грубо-кощунственное скажет! А сама сердцем за него молюсь. Не отвернулся, но ничего не сказал, и я ему надела крестик на шею…
Прошло сколько-то времени. Приезжаю опять туда же. Того арестанта, смотрю, нет. Спрашиваю, где он. Отвечают, что его перевели в одиночную, что был над ним суд и его за политические преступления и за убийство пяти человек осудили на смертную казнь.
– Уходя, – говорят мне, – велел вам сказать, что крестика вашего с себя не снял, и просил, не можете ли вы похлопотать, чтобы вам разрешили с ним свидание: он очень бы хотел вас перед смертью видеть!
Страшно на меня подействовало это сообщение, и я решила, с Божией помощью, как бы ни было это трудно, добиться с ним свиданья.
Разрешение это было дано, и тут я узнала, что имя ему Илларион, что его долго разыскивали и что он наконец был захвачен на квартире своей родной сестры, где, при аресте его полицией и жандармами, стрелял и, попав в живот своей беременной сестры, убил в ней ребенка. Это и было его пятым убийством. Словом, из всего было видно, что он был тяжкий преступник, что смертная казнь была для него вполне заслуженным наказанием, и тем не менее сердце мое влеклось к нему, чая и в его душе увидеть восстановление образа Божия.
Когда меня ввели в одиночную камеру, где заключен был Илларион, то вслед за мною захлопнули и заперли на замок входную дверь, оставив меня с ним с глазу на глаз. В первое мгновение мне стало страшно, и я едва не раскаялась, что пошла на это свидание. Осмотрелась и вижу, что Илларион, скованный по ногам и при входе моем лежавший на койке, начал вставать и уже спускает ноги, лязгая кандалами… Жутко мне стало…
– Спасибо, что пришли! – услышала я голос. – А я боялся, что не придете. Спасибо! Я ведь креста вашего не снял: вам передавали это?
– Передали!
– Спасибо и им! Вы уже, вероятно, знаете, что я присужден к смертной казни и дни мои сочтены. Скажите, вы ведь все так хорошо тогда там, в больнице, толковали – не растолкуете ли мне, что означает сон, который здесь я видел? Вижу я, что я где-то, в каком-то чрезвычайно грязном месте – не то в болоте, не то еще где-то того хуже, и весь я измарался, ни одного не осталось у меня места на теле не грязного, только ноги мои остались белы. Что бы это значило? Не понимаю, но чувствую, что сон этот к чему-то: такое уж он сильное по себе оставил впечатление. Не растолкуете ли вы мне его?
И почувствовала я, что в разрешении этого вопроса заключено нечто чрезвычайно важное для души Иллариона и от правильности его толкования – не по своему человеческому ограниченному пониманию, а по внушению свыше, зависит, быть может, даже крупный поворот этой озлобленной и грешной души от тьмы к свету, от диавола к Богу. Так же мгновенно, как в голове у меня мелькнула эта мысль, сердце мое с молитвой о вразумлении обратилось к Богу…
– Я думаю, Илларион, – ответила ему я, – что сон этот дарован вам свыше, чтобы показать вам, что, как бы вы ни были грешны перед Богом и людьми, но и для вас есть милосердие Божие, при условии, однако, уже начавшегося вашего к Нему покаянного обращения вы ведь не сняли с себя данного вам креста. На ногах ваших, даже во время вашей болезни, лежали железа оков, причиняя вам тяжкое страдание, и вот ноги ваши, как очищенные страданием, и показаны вам были белыми. Не назначена ли вам свыше смертная казнь и ее муки в конечное очищение, как крест благоразумному разбойнику, чтобы и вам с ним вместе быть в раю? Скажите только, тоже с ним вместе, то, что и он, – сперва: «Я осужден справедливо, потому что достойное по делам моим приемлю», а потом: «Помяни меня, Господи, во Царствии Твоем!»
Говорю я ему это, а сама едва удерживаю рыдание к горлу подступившего неизъяснимого сердечного умиления, почти восторга. Взглянула на Иллариона, а у него по бледным щекам тихо скатываются две слезинки, как две крупные жемчужины… Он склонил голову и на мгновение молча задумался.
– Вы правы, – промолвил он. – Мне надо пострадать, надо искупить все зло, что я наделал. Спасибо вам: вы великое для меня дело сделали – вы новый мир для меня открыли. Жить мне теперь не для чего на земле, а что осталось в моем распоряжении от жизни, то надо отдать на крест последнего, предсмертного страдания. Помяни мя, Господи, во Царствии Твоем».
Сергей Нилус. На берегу Божьей реки