Злополучная телогрейка
Тете Оле, маме Глеба, хотелось хорошенько попотчевать меня с дороги.
– Да погоди, куда торопишься? Успеете набегаться, – остепеняла она сына, которому не хотелось долго задерживаться за столом. – Попробуйте, как вкусно… Молочком запивайте, – угощала она очередным яством. – Пусть Сережа отдохнет часок в тенечке. Я одеяло расстелю под яблоней. Почитайте что-нибудь. У тебя же, Глебушка, много книжек интересных… Да и я с вами посижу. Хочется узнать, как там, в большом городе живется… Да не суетись ты!
– Ладно, мама… Некогда нам, – отвечал Глеб. – Вечером Сережка тебе обо всем расскажет… И вовсе не устал он. Ведь правда? – наступил мне под столом на ногу. – А где наш Ярик, мам?.. Я его что-то не вижу… Ярик, Ярик, Ярик!..
– Да не крутись ты! Стол опрокинешь! И Сережу совсем затолкал… Отыщется твой Ярик… Где-то бегает…
Из писем я знал, что у Глеба совсем недавно появился щенок. «Потешный, суетной, играть любит, куда я – туда и он. А какой послушный! Я его дрессировать начал», – делился радостью приятель.
– Спасибо, мама, – заторопился Глеб. – Пузо лопнет, – похлопал себя по животу. – Сама говорила, что наедаться вредно. Говорила же?.. И лежать после плотного обеда не на пользу… Жизнь – это движение!
– Ладно, – отмахнулась мама. – Только далеко не ходите. И смотри, сынок, не втяни Сережу в какую-нибудь историю. С тобой вечно приключения случаются.
– Не бойся, мама, – пообещал Глеб. – Мы в футбол с ребятами поиграем.
Я переоделся в трико. Через калитку вышли на улицу.
– Дзинь, дзинь, дзинь, – сигналя голосом вместо звонка, подкатил на велосипеде мальчишка, за спиной у которого, на багажнике, крепко держась, сидела малышка. – Дзинь, дзинь… Станция Березай, скорее вылезай!..
– Я еще хочу, не останавливайся, – запищала девочка. – Еще не накаталась…
– Не накаталась, – передразнил ее велосипедист. – А перекурить-то можно?.. Димка, – представился он и протянул мне руку. – Куда собрались?.. А меня вот – привязали… Карантин в садике… Наказал бог сестренкой!..
Малышка забарабанила брата по спине.
– Хочешь прокатить Ингу? – предложил мне Димка. – А я хоть отдохну малость… Совсем заездила…
– Не хочу! – завопила девочка и крепче обхватила брата руками. – Не хочу!
– А с Глебом? – предложил Димка. – Ты же с ним каталась…
– Не-не! Он хотел меня в канаву сбросить… Он так гнал, так гнал!.. Я же тебе рассказывала…
– Да он же нарочно, Ингочка.
– Аг-га! Он и в крапиву свернул – я ногу обжигляла, и в столб чуть не врезался. Какое нарочно?!
– Нужна ты ему, – буркнул Димка. – Я сам тебя сейчас в крапиву завезу! – оттолкнувшись, вскочил в седло и закрутил педалями, удаляясь. – Дзинь, дзинь, дзинь…
Глеб хмыкнул:
– Я Ингу пугал, чтобы она ко мне не привязывалась. С ними, маленькими, чуть повозись – не отстанут… Жалко Димку. Сейчас бы вместе на речку сходили…
– А давай заглянем на развалины… Интересно там?
– Ерунда, – отмахнулся Глеб. – Вымажемся только… Грязь, пыль, сажа… Балки висят… Подвалы глубокие… В бурьяне оступишься – костей не соберешь… И балкой по голове может шандарахнуть… Когда-то туда тянуло. Надоело.
– И давно так?..
– Да и давно уже… Как себя помню… Рассказывают, сначала фабрика закрылась, а потом – маслозавод и мясокомбинат… Наперсток распродал оборудование и машины, вывез бетонные блоки, стал стены зданий разбирать…
– Наперсток?.. А кто это?..
– Ну, кто-кто… Директор бывших предприятий… Это у него прозвище такое… Когда-то, говорят, в наперсток играл на вокзалах – по городам мотался, лохов околпачивал… А зачем тебе все это знать?
– Да так… В автобусе слышал разговор…
Опять послышалось знакомое «дзинь, дзинь, дзинь».
– Ш-ш-ша! – Димка ударил по тормозам.
Малышка за его спиной завопила: ее, бедную, так встряхнуло, что наверняка внутри шестеренки за шестеренки заскочили.
– Я маме расскажу! – пригрозила Инга. – Не тормози так! И езди по ровной дороге. Меня растрясло. И сидеть больно.
– Кисейная барышня… А мне, Ингочка, хочется отдохнуть. Я устал. Посидим на лавочке?
– Фу ты! – вспыхнула девочка. – Читать – язык у тебя не ворочается, кататься – ноги болят… Не вредничай, Димка! Капризный какой-то…
Мы расхохотались.
– Ладно, нянька, бывай! – Глеб подтолкнул велосипедиста с маленькой пассажиркой. – Приходи на речку, когда освободишься…
Мы выбрались за поселок и оказались на широком лугу. Пересекли его и по тропинке, петлявшей между кустами низкорослого лозняка, вышли к реке.
– Потом окунемся, а пока давай смотаемся за удилищами, – предложил Глеб.
Прошли берегом к мосту и вскоре очутились на противоположной стороне… От моста к лесу тянулась проезжая дорога, но Глеб показал мне на тропку, уходившую по лугу вправо, и дальше мы двинулись по ней.
Товарищ, шагал впереди.
– Что еще за тряпье? – остановился он, и я увидел возле дорожки рваную телогрейку: потертая и в заплатах, а один карман наполовину оторван. – Ну и народ! Уже в лес хлам сваливают… Хоть бы уж подальше с глаз, – Глеб на ходу поддел находку палкой и зашвырнул ее в ближайшие заросли лозняка.
Через несколько минут забрались в самую глубь орешника. Долго выбирали удилища. Хотелось, чтобы они были длинными, легкими, гибкими. Такие, кажется, и вырезали. Пока выбирались из лесу на опушку, поочередно опробовали каждое в вытянутой руке… Я уже явственно представлял, как сидим с удочками на берегу затененной спокойной заводи…
– Теперь можно и окунуться, – сказал Глеб, когда вышли к реке. – Одежку лучше спрячем, – и стал стаскивать с себя рубашку и штаны.
– Зачем? От кого? – удивился я. – Тут ни души, да и кто позарится на наше барахло? – но покорно отдал товарищу свои рубашку и трико.
– Ты послушай, – Глеб таинственно поднес палец к губам. – Слышишь?
Где-то справа по реке, в глубине зарослей, мычали коровы, и только…
– То-то… – Глеб посчитал, что я правильно догадался. – Стадо бредет по дороге. С минуты на минуту здесь будет.
– Ну и что?
– Как что? Да от нашей одежки шмотья могут остаться!
– Как так? – удивился я, хотя вспомнил, что в книжке читал, как чей-то теленок изжевал чью-то майку.
– Ну, знаешь, – пожал плечами Глеб. – Может, коровы и не тронут… А вдруг?! На всякий случай, – он запихнул нашу одежку поглубже в куст, расправил ветви и траву, чтоб прикрывали хоронку. – Порядок! – оценивающе присвистнул и, – Х-ха! – с воинственным кличем разбежался, оттолкнулся от кромки берега и, сделав в воздухе сальто-мортале, красиво вошел головой в воду.
Я же неспешно соскользнул по склону берега к воде, и лишь когда зашел в речку по пояс, торпедой пошел в глубину. Пусть Глеб бахвалится, он знает речку как свои пять пальцев, потому и не остерегается…
Речка не слишком широкая. Противоположный берег – песчаный. Он и поманил нас с Глебом к себе, когда вдоволь наплескались, гоняясь друг за другом… На берегу понежились на песке, потом нашли полиэтиленовую бутылку и принялись гонять ее босыми ногами взамен футбольного мяча, то пасуя ее друг другу, то отнимая…
– Гляди-ка… Что за ерунда?! – замер Глеб, выпучив глаза не то от ужаса, не то от изумления.
– Ты чего? – насторожился я и посмотрел в ту же сторону.
На покинутом нами берегу… Я глазам своим не поверил!.. Надо же!.. На том месте, где мы совсем недавно раздевались перед купаньем, какой-то пожилой мужик – картуз у него сбился на бок, выцветшая клетчатая рубаха выскочила из брюк – с ожесточением ломал наши удилища!
– Кто это? – ахнул я. – Что он, взбесился?
– Стой! Не вздумай к нему! Убьет! – Глеб больно ухватил меня за локоть, будто я и впрямь намеревался так поступить. – Это Маляма… Недавно из тюрьмы вернулся. Что трезвый, что пьяный – хуже злой собаки…
– Но мы… Мы же ему ничего плохого не сделали, – возмутился я. – Или ты, Глеб, когда-нибудь ему насолил?..
Мужик тем временем расправился с удилищами, поднял с земли кнут и, хлестанув им, свирепо выругался.
– Я долго буду вас ждать? – переметнулся он на нас. – Сейчас же возвращайтесь! Живее! – он выматерился и, постукивая кнутовищем по сапогу, заходил вдоль берега. – Не слышите, что я вам говорю?! Оглохли?
Глеб буркнул:
– Как бы не так! Дураков нашел…
– А чего он?
– Спроси… Кто-то его раскрутил, вот на нас и решил отыграться…
– Но как же так?!
– Да так!.. Молчи лучше… Побесится и уймется… Для него это обычно…
Но я уже взбунтовался.
– Зачем вы удочки сломали? – закричал я через речку с возмущением. – Почему вы нам угрожаете? С какой стати? Мы же ни в чем не провинились…
Мужика будто кто шилом пырнул.
– Ах вы, мерзавцы! Еще оправдываться вздумали! Или под дурачков прикидываетесь?.. А вы зачем мою телогрейку порвали? Чего по карманам рыскали? Негодяи! Деньги, которые взяли, – верните! По-хорошему верните!
Мы разом присвистнули, переглянулись. Влипли, так уж влипли! Нечего сказать…
Хотя, почему влипли?
– Мы никого не видели поблизости… Мы решили, что телогрейку выбросили, как изношенную вещь… Понимаете?.. – сбивчиво, шморыгая носом, начал я оправдываться. – Но мы в карманы не заглядывали, денег не брали. Честное слово, не брали.
– Ты не балаболь, мерзавец, – погрозил кнутом Маляма. – Все я видел, да только жалко – далехонько находился. Но все равно попадетесь!.. А ты, Глеб, думаешь, что я тебя не узнал?.. Отец у тебя – вор и сына-вора вырастил… Твоего отца, Глеб, давно надо гнать из лесничества!.. Других наказывает, а сам-то каков?.. Рыльце у самого в пушку… Лес налево-направо продает? Продает! Не я один об этом знаю…
Глеб, потупившись, отмалчивался.
– Теперь не отцепится, – наконец выдавил он из себя раздраженно. – Надо уйти, чтобы унялся…
И, правда, когда мы нырнули в заросли и затаились, Маляма минуту-другую позлословил, наобещал нам массу неприятностей, но ничего больше ему не оставалось – потоптался и вразвалочку зашагал от реки, туда, где за кустарником возле леса слышались мычание коров, собачий лай, хлопки пастушечьего бича.
– Забавно, – поспешил я заметить. – Прятали одежду от коров, а получилось – от пастуха. Догадается о ней, обязательно вернется… Что будем делать?
Мы выбрались из укрытия и плюхнулись на песок.
– Ужас! – я не мог прийти в себя. – Да он бы нас голыми руками сцапал! Как слепых котят. Хорошо, что не остались на том берегу! Хорошо, что здесь задержались! Ты представляешь, что было бы?! Представляешь? Да мы бы и не подумали от него убегать! Ведь, правда?
Глеб будто и не слышал моих восклицаний, вздыхал и чертил палочкой на песке непонятные знаки.
– Трудно сейчас отцу, – обмолвился он. – Ты слышал, что пастух говорил?
– Ну и что? Пусть наговаривает, пусть выдумывает. Кто ему поверит?..
– Все знают…
– Что? О чем ты? – не понял я.
– Не наговаривает, а попрекает. И один ли он?
– Как попрекает? За что?
– Да знаешь… Отец хочет, чтобы по закону было… Но есть люди, которым кажется, что они сильные мира сего, что им все не возбраняется… И отцу приходится им подчиняться… Не просто все, Серега… Поживешь у нас, увидишь…
Мы помолчали.
– А чего мы сидим, – неожиданно встрепенулся Глеб, подхватываясь с места. – Пошли-ка за одеждой!
– Ты что? – ужаснулся я. – Спятил? – и раздраженно прихлопнул присевшего на коленку надоедливого овода. – Маляма ж прибьет, если попадемся…
– А ты рот не разевай! А застукает – лучше в заросли убегай. Там кнутом наотмашь не лупанет!..
Я, признаюсь, замешкался, нерешительно ступил в воду за товарищем. Что, если пастух возвратился и наблюдает за нами из кустов? Страшно даже подумать…
Я старался плыть бесшумно, а потому не поспевал за Глебом. Я еще находился в реке, когда он уже выбрался из воды и, вытягивая шею, покарабкался вверх по склону. Сейчас!.. Вот сейчас Маляма… В ожидании неминуемой беды я на какое-то мгновение перестал грести руками, и тут же, окунувшись с головой, наглотался воды, закашлялся.
– Да тихо ты! – в сердцах цыкнул Глеб, дождавшись меня наверху откоса. – Пригибайся. И в оба смотри. – Он вытащил из кустов нашу одежку, поплотнее свернул ее и прижал к груди. – Кажется, нормалек! – оценил обстановку. – Уходим!
Мы метнулись по берегу, прячась за кустами. И оказалось, вовремя. Река делала поворот, и нам хорошо было видно, как в том месте, откуда только что мы убежали, появился Маляма с овчаркой на поводке… Мы рванули от реки через заросли и, выскочив на дорогу, помчались по ней к поселку во всю прыть. Я хотел было предложить Глебу вырезать новые удилища, но передумал.
Когда перешли на шаг, послышались раскаты грома.
– Гроза? – я поднял голову, но увидел лишь небольшое облачко медного цвета, нависшее над лугом.
– Пугает, – отозвался Глеб. – Бабка Матрена, наша соседка, обычно говорит, что гром – это предостережение с небес… Мол, кто—то что-то не так сделал…
– Вот и бахнуло б, когда мы подходили к телогрейке, – хмыкнул я. – Чего уж теперь громыхать?..