Валентин Михайлович Пролейко. Глава 3. Из рукописей В.М. Пролейко (И. П. Пролейко, 2013)

Шокин А.А., Пролейко И.П.

В рукописное наследие Валентина Михайловича Пролейко входят не только многочисленные рабочие тетради, в которые он записывал заседания коллегии МЭП, поручения и т.д., но и записные книжки. Валентина Михайловича отличала уникальная особенность: он постоянно, в любую свободную минуту, записывал свои впечатления о происходящих событиях. Зачастую прямо в момент их свершения или вскоре после того – на совещании, на концерте, на встрече… Практически получился дневник событий в реальном времени, в чем особая его ценность. Хотя как дневник эти записи оформлены не были.

С начала следствия он очень беспокоился о судьбе этих книжек и тетрадей, поскольку опасался, что и их присовокупят к уголовному делу, да еще обвинят в разглашении государственных тайн. Поэтому он передал их на временное сохранение друзьям.

Цитируемые записи Пролейко охватывают период с 1948 по 1987 г. Их объем очень велик, большое место занимают описания путешествий, просмотренных фильмов и т.п. Для книги отобраны наиболее интересные с точки зрения составителей записи, отражающие его работу, его впечатления от встреч с известными людьми, его характер и круг интересов. При внимательном чтении по ним можно проследить, как с годами менялось восприятие автором жизни, людей и событий. Интересно сравнить описание одних и тех же событий на разных жизненных этапах. Составители намеренно сохранили эти разночтения, считая их вполне закономерными, поскольку отношение конкретного человека к событиям и людям со временем естественно меняется.

Выборки из записных книжек и тетрадей В.М. Пролейко введены составителями сборника с тремя целями:

• во-первых, в качестве дополнения автобиографии, которую Валентин Михайлович не закончил;

• во-вторых, ими составители решили заменить обычные в серии СОЭ статьи героя, книги, представленные в библиографии;

• в-третьих, записи, сделанные по ходу событий, по мнению составителей, наиболее полно отражают процессы как формирования В.М. Пролейко как Человека и Специалиста, так и создания и развития электронной промышленности СССР.

Добавления сокращенных или пропущенных слов в записях В.М. Пролейко заключены в прямоугольные скобки.

Личное

Пролейко Валентин Михайлович, 1994 г.

В конце 2007 г. друзья уговорили меня писать книгу под условным названием «Моя жизнь в электронике». Основные доводы звучали так: «Вы всю жизнь в электронике, работали и встречались с большинством современных Вам ученых, специалистов и руководителей отечественной и многими зарубежными ключевыми людьми мировой электроники, Вы работали на стыке, у Вас еще не деформирована память и т.д.» А главный довод выглядел еще убедительнее: «Кроме Вас, никого уже нет, кто может вспомнить главное и важное в истории развития отечественной электроники». Этот довод подкрашивался некими тонами о бренности всех и всего.

Завязнув в своих многолетних мечтах написать несколько других книг, не имея помощников, разбрасываясь на другие свои разные [интересы] (от музыки, кино и истории почты до путешествий по всему миру), работая на трех работах (в моей несправедливой стране я за 53 года заработал унизительную пенсию), я энергично отказался от просьбы друзей.

Но первая реакция на серьезные предложения не всегда бывает верной реакцией.

Подумав, я обнаружил следующее:

1. Мой отец – радиолюбитель и радиостроитель и снова радиолюбитель с начала 20-х и по середину 80-х прошлого века.

2. Я увлекался радиолюбительством, изучал и работал в радио и электронике с середины 40-х до сегодняшних дней, т.е. 60 из 75 лет моей жизни. А еще 10 лет до этого периода, т.е. с середины 30-х, я рос в осознанном окружении неосознанного загадочного мира радиоэлектроники.

3. После радиолюбительства школьных лет и с багажом знаний станичной средней школы я устремился в Москву с твердым решением поступить в ВУЗ, обучающий тайнам электроники, и с 1951 г. электроника стала моей судьбой.

Таким образом получалось, что мои друзья правы: уже по моей верности в любви к науке, технике и технологии электроники за 60 лет я стал очевидцем, а иногда и участником беспрецедентного триумфа электроники, кардинально изменившей мир человека.

Техническим и фактическим руководителем Нижегородской радиолаборатории (НРЛ) был энтузиаст ламповой радиосвязи бывший поручик Русской армии Михаил Александрович Бонч-Бруевич, имя которого я слышал от моего отца с раннего детства.

Отец[2], Пролейко Михаил Юлианович, учитель физики и математики в средней школе села Воскресенского Хвалынского района Саратовской области, увлекся радиотехникой в 20-е годы. Период личного радиолюбительства привел отца в середине 20-х годов к желанию построить сельский радиоузел для радиоприема центральных радиопередач и организации проводного радиовещания в селе. Местное (наверное, почтовое) начальство поддержало 25-летнего радиолюбителя, и Бонч-Бруевичу в Нижний Новгород ушло письмо с просьбой прислать несколько усилительных ламп для строительства радиоузла. Отец много раз мне рассказывал, как быстро эти лампы были получены, какая интересная техническая документация их сопровождала и как через полгода Воскресенский радиоузел заработал.

Я отчетливо помню эти или подобные этим радиолампы. Все сознательное детство до моих 16 лет наша семья проживала при радиоузлах.

Отец был техническим и хозяйственным руководителем радиоузлов. Мать, школьная учительница русского языка и литературы, с предвоенных лет работала диктором тех же радиоузлов. И если дикторская студия с мамой бывала недоступной, то отцовская аппаратная была всегда для меня открытой.

Первая фотография, с отцом, 1935 г.

В аппаратной было много интересного: приборы со стрелками, переключателями, верньерами, шкалами, лампочками; дежурные, непрерывно что-то подстраивающие, линейные монтеры с огромными стальными крюками – «кошками» для лазания по столбам, периодически появляющиеся в аппаратной. Но главный интерес – усилительная стойка. Черная, возвышающаяся над всей аппаратурой на своем постоянном главном месте – для меня она была живой.

Во-первых, стойка постоянно гудела, но гудела меняющимся тоном. Но вот, во-вторых, кроме всяких лампочек на передней панели внизу стойки за защитной решеткой загадочным бело-голубым светом мерцающе светились не то четыре, не то шесть больших газонаполненных усилительных ламп. В спокойные вечерние смены дежурные выключали в аппаратной основное освещение, и тогда мягкий голубой свет газового разряда через стеклянные стенки ламп становился главным светом аппаратной.

Кроме Воскресенского отец построил радиоузлы и линейные радиотрансляционные сети в волжских городах Хвалынске и Вольске.

Мой отец был одним из радиолюбителей-энтузиастов, которые в 1920– 1950-е годы, не получая промышленных приемников и усилителей, своими руками собирали радиоприемники и на их основе создавали городские, сельские и станичные радиотрансляционные сети. Мама тоже оставила работу учительницы русского языка и работала диктором радиоузла.

Начальник радиоузла Михаил Юлианович Пролейко (в центре) с помощниками перед усилительной стойкой радиоузла

Строительство каждого радиоузла также поддерживалось местным отделением связи, в структуру которых обычно входили радиоузлы. Через них приобретались необходимые детали, в том числе и приемно-усилительные лампы. Радиолюбитель-руководитель радиоузла, собрав радиоприемник, рассчитывал по заданной емкости радиотрансляционной сети и собирал усилители[3].

Удостоверение М.Ю. Пролейко о квалификации

Удостоверение М.Ю. Пролейко о сдаче техминимума

Далее линейные монтеры тянули трансляционные сети на столбах вдоль улиц. Иногда по этим же столбам шли электрические линии, но если в деревне 30–50-х годов не было источников электроэнергии, радиосети монтировались все равно, и их низковольтная энергетическая поддержка осуществлялась электростанцией радиоузла.

Популярный тогда Государственный хор имени Пятницкого разноголосно распевал:

Понимая, в какое время они живут, мои родители скрывали от меня важные детали жизни каждого их них. Я же с 17 лет непрерывно заполнял о себе различные анкеты и листы по учету кадров и, знай я всю правду, я честно ответил бы на все многочисленные вопросы анкет, закончив этим «мою жизнь в электронике» радиолюбительством школьных лет.

Мой дед Пролейко Юлиан Юрьевич (Егорович), мастер паровозного депо, в 1905 году за активное участие в антигосударственных революционных действиях был сослан в Иркутск, а затем работал мастером Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД). Деятелям большевистского террора достаточно было одного из этих двух эпизодов: старый революционер и строитель КВЖД, и уже работая на Оренбургской железной дороге, летом 1937 года дед был арестован, а в 1938 году расстрелян.

Но репрессивная машина НКВД исправно продолжала работать. Летом 1938 года один из нижних чинов Вольского НКВД, постоянный шахматный партнер отца, намекнул ему об угрозе для сына врага народа и его семьи.

Тогда летом 1938 года отец, никогда до этого в моей памяти не покидавший радиоузла, неожиданно исчез.

Через несколько дней он вернулся с чемоданом невиданных желто-зеленых фруктов. Это были жердели – мелкие кубанские абрикосы, вкусные и ароматные. Еще через несколько дней мы спешно собрались, уехали куда-то на поезде и оказались в станице Каневской Краснодарского края.

Станица Каневская – крупнейшая в стране, 1983 г.

Каневская уже тогда была очень большой станицей с тридцатью тысячами жителей, живущих в хатах-мазанках с земляными полами под камышовыми крышами. Отец нашел здесь понятную ему работу по созданию местного радиоузла. Тогда нашу семью спасло слабое развитие электроники и полное отсутствие информационных технологий в НКВД. Поняв опасность, отец с семьей просто исчез из Вольска, и никто не мог найти его в огромной стране.

Казачья хата-мазанка, середина ХХ века

Очень точно описал это время в своей «Легенде о табаке» Александр Галич, и она в том числе и о гениальном, конечно, интуитивном ходе моего отца, спасшего себя и семью. «Легенда…» хороша и даже слегка гипнотична, но длинновата – и поэтому приведем только начало и конец:

Итак, мой отец «вышел пять минут назад» из Вольского радиоузла, и все мы оказались в станице Каневской ранним летом 1939 года[4].

Лето было непохожим на волжские. Жара была не меньше, чем в Хвалынске-Вольске, но босые ноги топали по щиколотки в мельчайшей пыли, а после дождей мы плавали в корытах по канавам. Черешни, вишни, жердели, ароматные со слезами на разломе помидоры – все стало сразу любимым. Особенно вкусно всегда было у Тубильчихи – пожилой, лет пятидесяти женщины, жившей на окраине, сорок минут пешком. У нее был сад со всеми этими дарами и корова с вкуснейшим молоком. Тубильчиха томила его и хранила в глиняных макитрах: топленое, кремовое, с загорелыми пенками. Особое удовольствие летом – речка Кряхуха. Народное название Кряхуха получила за мощные вечерние лягушачьи хоры. Официально же ее имя было река Челбас, как и соседние Бейсуг, Калагермы – адыгейские имена.

Мама с ее прекрасным русским языком потомственной дворянки семейства Скворцовых и опытом школьной учительницы русского языка осваивала дикторское искусство[5]. Но это воспоминания детства. А электроника… этого слова в детстве я не слышал. Часто слышал слово «радио». Отец непрерывно возился в аппаратной, все время что-то конструировал, перепаивал. Мама по ночам на каких-то выделенных частотах принимала официальные передачи, произносимые медленно и внятно, записывала их, чтобы, начиная с 6 часов утра, передавать их периодически в нормальном темпе с хорошей дикцией.

Четко помню ужас мамы по поводу какой-то ошибки. Я не понимал и не помню подробностей ошибки, помню только ужас на лице мамы и растерянные попытки отца успокоить ее. Несколько дней мама непрерывно плакала, отец ходил хмурый. Когда на крыльце появлялся кто-то, мама обнимала меня и рыдала, рыдала…

Но все обошлось. Я улавливал, что в этой драме мельком в обсуждении родителей слова «путь к коммунизму» или «заря коммунизма», «колхоз», снова «коммунизм». Отец особенно опасался деда Щелкуна – моториста электростанции – пожилого казака, жившего у вокзала, на той самой улице Чигиринской, где мы поселились в начале пятидесятых. Дед не казался добрым, молчал, во что-то всматривался, жил в большой хате на углу Таманской и Чигиринской. Он с трудом терпел иногородних, к которым относилась наша семья, но уважал отца за его знания радиста. Отец тоже уважал Щелкуна за то, что его дизель времен Джеймса Уатта не подводил Каневской радиоузел и хоть и с трудом, всегда заводился.

А дед Щелкун сохранил во время немцев фанерный ящик с моими елочными игрушками.

Итак: районный радиоузел 1930–1940-х годов – это: электростанция, радиоприемники для приема официальной информации, усилительные стойки, дикторская и радиотрансляционные линии по улицам, динамики-репродукторы.

Радиотрансляционные линии – это:

– столбы, присылаемые по железной дороге в безлесную Кубань,

– провода в бухтах, изоляторы, прочее,

– монтеры.

Схема районного радиоузла

Монтеры – здоровые молодые парни с поясами и мощными «кошками», которые лихо лазили по столбам, предварительно ими же врытыми в землю на полтора метра, и вручную натягивали двухпроводную линию из железных проводов. Дальше от столба провода шли в хату, и там вешался репродуктор с черным бумажным диффузором диаметром около полуметра. Как потом выяснилось, производства в том числе и ‹будущего› завода № 311 («Сапфир»).

А что радио?

Радио звучало все громче.

В знаменитом Electronics – 1980 (50) они писали, что 500 миллионов радиоприемников было в США у пользователей в 1940 году. Даже для американцев, любящих приврать о себе, многовато. В СССР в 1940 году было произведено 140 тысяч ламповых радиоприемников.

Американцы распевали Бинга Кроссби и других радиохохмачей. Пробивался Duke Ellington, Lois Armstrong, Ella Fitzgerald.

Советское радио распевало патриотические песни «Если завтра война, если завтра в поход, мы сегодня к походу готовы…», «Гремя огнем, сверкая блеском стали, пойдут машины в яростный поход, когда нас в бой пошлет товарищ Сталин и первый маршал в бой нас поведет».

«Так будьте здоровы, живите богато, а мы уезжаем до дома, до хаты. Мы долго гуляли на празднике вашем, нигде не видали мы праздника краше… что б в год по ребенку у вас нарождалось».

Это был Утесов, очень популярный после фильма «Веселые ребята». Он был любим, пел много от еврейской «Бубенцы звенят, играют» до вызывающе дерзкой «Все хорошо, прекрасная маркиза». И все ему, Утесову, почему-то сходило.

Все это были радиопесни. По радио исполнял бодрые песни «Джаз Покрасс – напоказ», появился оркестр Эдди (Адольфа) Рознера и радио тиражировало: «Во Львове идет капитальный ремонт, шьют девушки новые платья. Улыбки сверкают, и глазки, и рот. И Львов вас отчаянно ждет…».

Ни родители, ни тем более я не знали немецкого языка, но иногда в эфире мы слышали звуки германских истерических речей, сопровождаемых ревом одобрения. От них несло тревогой. И началась ожидаемая всеми внезапная война[6].

Моя (мне почти 8 лет) война началась не с хроникальных черных раструбов уличных динамиков, извергающих Молотова, а точно с другой стороны. Озабоченный отец говорил перепуганной маме: «Только точно все говори в микрофон по тексту переданной утром для радиоузлов сводке». Мама нервничала, плакала: «Миша, я не могу говорить, я боюсь!» – «Ты должна говорить спокойно – иди в студию!»

Весь советский радиоспектр свернулся в конце июля 1941 года. Прошла жесткая команда сдать все радиоприемники гражданского пользования. Маленькая складская комнатка Каневского радиоузла была вскоре забита батарейными приемниками с кубическими (20 × 20 × 20) см³ сухими батареями сетевыми 6Н1, СВД-9.

«Несокрушимая и легендарная, в боях добывшая знамя побед» быстро сдавала страну немцам, и уходили в никуда предвоенные веселые, счастливые значимые песни.

Начало войны совпало с началом моей школьной станичной жизни. Ни то, ни другое событие особых следов в памяти не оставило. А вот в снежную, даже на Кубани, зиму 1941–42 годов помню рассказ (подслушанный мной) связиста в синей, как у отца, форме о страшной битве под Москвой. Он говорил отцу, как отовсюду свозились под Москву орудия, как собирались необученные люди, чтобы отстоять Москву. Рассказывал о сибирских дивизиях. Обменял на что-то коврик, лежащий у моей кровати под ногами.

В Каневской серьезные события начались в июле 1942 года. На радиоузле появились военные и начали его минировать. Отец опять понял, что надо спасать семью. Мы были обречены по двум из трех возможных для казачьей казни причин: коммунисты, иногородние, евреи. После возвращения из эвакуации в Летнем саду мы нашли могилу со 172 расстрелянными, которые соответствовали хотя бы одному из трех пунктов.

Военные во главе с лейтенантом взорвали дизель Щелкуна и разбили всю аппаратуру. Отец плакал. Больше никогда в жизни я не видел, чтобы он плакал. Сначала он пытался спасти лампы, полученные, как он говорил, еще от Бонч-Бруевича. Потом начал оснащать двухосную телегу, полученную с двумя лошадьми от районного отделения связи. А на вокзал плавно заходили «Юнкерсы», и рвались бомбы.

Беженцы

И ночью 6 августа 1942 года мы отправились на юг через Брюховецкую, Тимашевскую, Титоровскую на Краснодар.

Днем густо, с ярким пламенем и черным дымом горела высокая пшеница, и толпы солдат брели туда же, куда ехали мы, но еще медленнее. На третье утро в саду-гиганте под Краснодаром военные связисты – отец был в форме[7] – подсказали, что нельзя ехать на Энем-Новороссийск, а надо ехать на Адыгею, хотя там адыги стреляют в беженцев.

Для меня, девятилетнего, все было интересно, как в фильме «Чапаев». Стрельба, непрерывные с тупой немецкой пунктуальностью бомбежки пикирующих «Юнкерсов», первое в жизни море с голым утопленником в Туапсе и т.п., но к истории моей электроники это отношения не имеет.

Электроника (радио) продолжилась в абхазском городе Очамчире, где отец организовал сначала только радиовещание. Помогал ему местный радиолюбитель, добрый грузин Павлик Аланишвили. Интересное для меня радио началось вскоре по приезде в Очамчире. Как и везде на Волге и в Каневской, мы жили при радиоузле. К отцу привозили большие трофейные радиостанции – черные ящики с аккуратными немецкими надписями.

Отец с П. Аланишвили и двумя приставленными к нему солдатами непрерывно их разбирал и снова собирал, меняя необычные детали.

Только в конце войны, когда его наградили медалью «За оборону Кавказа», он объяснил мне, что из трофейных «Телефункенов» он собирал радиостанции для морских десантников Красной Армии и Флота.

Немецкие радиодетали сильно отличались от советских: лампы были с другими цоколями и панелями, трансформаторы, конденсаторы, сопротивления были сделаны аккуратно, имели цветную маркировку – мне они были интересны. Отец переработал много немецкой радиоаппаратуры и, как выяснилось, отбирал детали для восстановления Каневского радиоузла.

Немцы были выбиты с Кубани уже следующей весной, и в марте 1943 года на полуторке, груженой трофейной радиоаппаратурой, мы вернулись обратно в Каневскую, где к лету отец восстановил взорванный радиоузел, а ейский генерал Хрюкин подарил Каневскому радиоузлу новую мощную дизельную электростанцию.

После окончания войны многие демобилизованные местные солдаты и офицеры привозили трофейные радиоприемники и, как правило, просили отца восстановить их. На восстановление одного приемника иногда уходило 2-3 привезенных. Наблюдая за работой отца и «экспериментируя» с оставшимися деталями, я и сам стал радиолюбителем. Это первое в моей жизни увлечение породило второе – из собственноручно собранных радиоприемников я впервые после фильма «Веселые ребята» услышал в программах Уиллиса Канновера музыку свинговых американских оркестров уже на собственноручно собранных многокаскадных супергетеродинных приемниках. Увлечение электроникой и музыкой осталось у меня на всю жизнь.

Мое увлечение детекторными приемниками, руководимое отцом, в четвертом-пятом классах быстро сменилось ламповыми супергетеродинами. Я ощущал настоящее счастье, когда после многих дней труда с использованием примитивных инструментов, в основном напильников (дрель ручная, конечно, была только у отца), большого паяльника от дров соединял все по схеме отца, ошибался, переделывал и, в конце концов, получал добытый лично мною радиозвук. Настраивал, отстраивал, улучшал.

Я открывал через мое радио мои миры, и одним из первых из них был The Voice of America, The Music of USA. Willis Connover, The Jazz Hours.

Это был <…> второй мир. Мир джаза. А затем последовал третий мир – мир всего мира с разными голосам, языками, музыкой. Этот третий мир, мир стран и народов, отец многократно усилил, подарив мне к двенадцатилетию трофейный альбом почтовых марок Schaubek, выкупив его у какого-то казака, прихватившего его на всякий случай. Продолжилась школьная жизнь: умеренный комсомол, стенгазета, станичный спорт. Каждую осень всех учащихся школы «бросали» на уборку свеклы, кукурузы, клещевины и конопли для местного лубзавода (завод производил веревки, морские канаты).

До сих пор не могу прийти в себя от испытанного в детстве потрясения после просмотра фильма «Кубанские казаки». Там была другая, неведомая Кубань. Тридцать тысяч жителей станицы Каневской в это же время обходились коптилками и керосиновыми лампами, не знали, что такое водопровод и канализация, я ежедневно месил грязь по дороге в школу и обратно, а в классах в то же время замерзали чернила.

В девятом классе наступило время выбора. Несмотря на отговоры учителей и друзей, я собрался в Москву. Там хотя и не было оркестра Гленна Миллера, но зато был оркестр Леонида Утесова.

Но радио, специальность и смысл жизни моего отца были основой. Школьные годы проходили один за одним, как месяц с будильником в утесовских «Веселых ребятах». В старших классах пошли разговоры о дальнейшей учебе. Ребята собирались в Ейское летное училище или, в крайнем случае, в РИИЖДТ – Ростовский институт инженеров железнодорожного транспорта. Я хотел учиться радио, энергетике, электронике (малоупотребительное тогда слово). Меня интересовала физика и химия. Как хобби – история и география. По всем этим предметам я никогда не имел ниже пятерки (может быть, иногда «4» по физике). Кто вел физику, не помню, а вот химию – Вера Павловна Омельченко, историю – Александр Рослик, фронтовик, ходил в форме. Географию – Иван Ефимович Салион, потерявший на фронте глаз. Прекрасным учителем русского языка был Марков – «Кудес». Я был примерным учеником, но уже топорщился – повздорил с немкой. Медалистов у нас не было.

Джаз Утесова. Кадр из фильма «Веселые ребята»

Учителя, особенно Кудес, уговаривали меня не лезть на рожон и не меряться силами с избалованными образованием и культурой москвичами. Уже тогда, и, наверное, всегда, Россия опасалась и недолюбливала москвичей. Но это меня скорее мобилизовало, чем напугало и, точно, помогло. В конце июля 1951 года я помню лихую утесовскую военную песню, ухваченную, конечно, из радио «С боем взяли город Брянск», и хор «бывших мальчиков» (Котлярский, Ривчун, Кандат, Кауфман, Мунтян…) вторил ему джазово рассинкопированным хором. Вряд ли это покажется серьезным, но именно эта мобилизующая песня, одна из многих любимых мною тогда утесовских фронтовых и послефронтовых.

Радио, в том числе тогда уже собранное мной, приносило мне много интереснейшей музыки. В первую очередь, это была утесовская песня «Барон фон дер Пшик», где Котлярский верещал звуками посаженного на русский штык любителя «покушать русский шпиг», и песня американского бомбардировщика с Леонидом и Эдит «Мы летим, ковыляя во мгле, мы идем на последнем крыле», суровая «Ты одессит, Мишка».

Но… «значит нам туда дорога». Мама рыдала, убивалась на вокзале. Я был тупо черств и нагло целеустремлен.

Вечерний Казанский вокзал. Москва – и ничего в этом звуке для меня не было. Трамвай? Бутырский вал, ул. Лесная. Бутырка! Дядя Вася Скворцов, тетя Маня. Поиск радио.

1. Механический институт на Кировской: нет радио, нет общежития, нет стипендии с «3» (москвичи!).

2. МЭМИИТ на Сущевской. Нет радио, есть энергетика, есть общежитие, есть стипендия с «3». Победа на экзаменах 5+5+4+5, легкая и быстрая победа. Провинциальная подлость: быстро сдав письменные математику и физику, на просьбы помочь: «Ты москвич? Гуляй!»; «Ты откуда?» – «Из Челябинска». «Давай, помогу».

Набрал +4 к проходному баллу, но нет радио, нет физики, нет химии. Рядом с дядей-тетей Скворцовыми на Лесной – МХТИ имени Менделеева. Инженерный физико-химический факультет. Слова: ядерная физика, приборостроение, физико-химические исследования. Остальные факультеты звучат уныло: неорганическая и органическая химия, силикаты, топливный факультет. Конечно, на физико-химию, вперед! «Брянская улица» оборвалась на контроле зрения. Группа № 27 – сборная. В ней оказались авантюристы вроде меня и «сомнительные личности» вроде Феди Григорьева, сына всемирно известного академика-геолога, «скрывшего» геологические богатства Страны Советов и погибшего в 1949.

Наверное, Роберт Фейнман со своей лекцией 1953 года There is a Lot Of Space At The Bottom не потряс так сильно американское общество физиков, как потрясли меня лекции по физхимии профессора Анатолия Федоровича Капустинского на 1-м курсе МХТИ им. Менделеева. Артистично и изящно выстраивая грозди гениальных открытий Галилея, Ньютона, Фарадея, Максвелла, Эйнштейна, Паули, Борна, Ферми, Лавуазье, Дирака, Резерфорда, Сцилларда, Иоффе, Курчатова и многих других, он вносил меня в мир одной двуименной науки – физической химии. Не физики и не химии. Не сжонглированной химфизики, а физхимии.

Я забыл про радио и ушел в этот естественный и базовый мир. Структура вещества, валентности, переходы, орбиты, запреты – потрясающе! И вдруг – кванты: Планк, Гейзенберг, снова Эйнштейн, Ферми, Дирак, Теллер, Нерет, Флеров. И будущие мои (я не знал) Герц, Эдисон, Зворыкин, Томсон, Смит, Флеминг, Попов, Столетов, Маркони, Форест, Лэнгмюр, Ричардсон.

И снова Бойль-Мариотт, Менделеев, Рэлей, Лавуазье, Бернулли, Торричелли, Стокс. Капустинский не забывал науку, ее путь через инквизицию и европейское варварство: Тихо Браге, Леонардо да Винчи, Коперник.

Профессор воспроизводил многомерную динамическую картину мира: объем, время (назад-вперед), ускорения, влияния творческие – ищущие и страдающие умы, реакция, осмысление, шаманство (алхимия), признание – непризнание, ученики – враги, ниспровергатели – последователи. Мир, ставший цивилизацией за 500 лет. Он не трогал шумеров, египтян, греков, латинян, варваров и иудеев. Он говорил всего о пяти веках становления науки. Но эти 500 лет по Капустинскому не изменили, а создали мир.

Я совсем забыл про радио. Хотел синтезировать трансурановые и вообще новый мир.

Но на третьем курсе надвигалась специализация…

К этому времени я закалился. На первом курсе была стипендия 230 руб. Обед в студенческой столовой 12 рублей. На 30 дней нужно 360. Завтрак? Ужин? Немного присылали родители. Немного. На втором курсе в сентябре приехал мой школьный друг Петя Башмаков. Ему в предыдущем году отказали в выдаче паспорта за то, что его отец Федор Башмаков, есаул армии Деникина, в 1919 году отплыл из Новороссийска в Болгарию и репатриировался только после войны. В 1952 году Пете все-таки дали паспорт, но в Москве не приняли в Геолого-разведочный институт им. Орджоникидзе. Как-то я помог ему устроиться (экзамены 5–4–4–5) на топливный факультет МХТИ.

Так вот, в сентябре 1952 года у Пети еще не было стипендии, у нас на двоих остался один рубль. Я попросил у кого-то 15 копеек для телефонного автомата, и мы купили за 1 руб. 15 коп. батон на двоих, съели его на Каретном ряду у кинотеатра «Экран жизни» (там выступал женский ансамбль лиристок, т.е. с лирами – это мы узнали позже). И там, съев батон за 1 р.15 к., мы решили, что так просто не сдадимся.

– Первым был Наум Самойлович Шехтер, директор овощной <…> базы: 40 рублей за 8 часов перетаскивания 80-килограммовых мешков с бронницкой (будь проклята бронницкая глина) картошкой.

– Затем были свинцовые чушки из австралийского Brocken Hill (будь трижды проклят австралийский свинец для завода «Москабель»). – Следующим был 50-часовой марафон по разгрузке вдвоем пульмановского вагона – около 20 тонн – с трехлитровыми банками абрикосового сока. С 1953 года я в рот не брал абрикосового сока. – И, наконец, мы наладили и использовали до репетиторства с 1955 года разгрузку в Южном порту. Меня выдвинули в бригадиры. Тарифы от 5 рублей за тонну до 20 рублей за тонну арбузов и капусты (в зависимости от окружающей среды) давали 100 рублей в сутки. При повышенной стипендии в несколько сотен рублей – но там было нужно сдавать отупляющий марксизм-ленинизм.

После блестящих завлекающих лекций А.Ф. Капустинского другие занятия не увлекали особенно. Стипендию надо было отрабатывать, но благодаря приработкам я больше не стремился сдавать все на пятерки и балансировал между 5–4.

Но зато был яхт-клуб «Спартака» в Водниках, заработки с начала сентября по 7 ноября по 80–120 рублей за смену, Общество филателистов и старики С.М. Бляхман, Стельбауи, Наум Робцер, Воскресенский, Анна Михайловна Григорьева с аристократическими приемами на Сретенке. Военные лагеря, и я получил почему-то помощника командира взвода с АК-47, а остальные с винтарями образца 1891 года. Тупые сержанты.

На военных сборах. В центре Валентин Пролейко, 1954 г.

Думаю, я не пропустил ни одних каникул 1951, 52, 53 годов. Я всегда стремился домой, вез отцу сахар, он считал, что сахар нужен его сердцу, что-то маме. Дома я старался сделать все возможное родителям на полгода вперед.

И снова я ехал в Москву, где меня ждал институт, Утесов, Жаворонки, Головановский переулок, интернационал комнаты 73 (чехи Иржи, Франта, Зденек, Стефан, Олда, венгры Иштван, Сабо, Табор, румын Танцу, албанец Томас Фома, кореец КИМ, немцы, китайцы).

* * *

Иру Брудно[8] с ее подругой Ингой Вороничевой я спас совершенно буквально и конкретно.

Когда в ночь с 5-го на 6-е марта 1953 года после митинга в Большом актовом зале (БАЗ) МХТИ по поводу смерти великого вождя всех народов и всех времен несколько тысяч менделеевцев согласно партийной разнарядке отправились через метро «Кировская» на Сретенский бульвар. Он уже в 19 часов был плотно набит трагически страдающим человечеством. Примерно к 23 часам это огромное спрессованное человеческое тело, пропитанное ужасом, скорбью, безнадежностью дотекло до Трубной площади. Там эту лаву остановили пять рядов американских «Студебеккеров» с солдатами. А сверху от метро оголтелые и невменяемые от Вселенской Трагедии, потерявшие себя во времени и пространстве почти уже и не люди напирали на тех, кому уже не суждено было двигаться. Метро, как выходная часть непрерывно работающей мясорубки, выплескивало при каждом повороте шнека все новых и новых плакальщиков и плакальщиц. Это зрелище было посильнее пинкфлойдовской «Стены», но по обреченности выглядело похоже.

На улицах Москвы в дни прощания с И.В. Сталиным

Вокруг рыдали, орали, умоляли помочь, матерились. Слабое, но все-таки движение намечалось справа, у стен домов. Я понял, что там есть какой-то выход. Именно справа, потому что левый поток теоретически мог привести к цели, а правый не мог.

Где-то к часу ночи я диффундировал с подругами к правой части Трубной площади. По ней медленно шли колонны военных автофургонов, но эта часть была почти пуста. Я направил их в сторону Белорусского вокзала, а сам полез влево. Здесь не было давки, но все было перегорожено военными машинами и солдатами[9].

Следующие пять часов я полз под машинами, прыгал по крышам, спускался по трубам, поднимался по каким-то лестницам, проползал под брюхами лошадей. Солдаты, они были примерно моего двадцатилетнего возраста, мне не мешали, смотрели на меня какими-то обалделыми глазами и пропускали. Офицеров я не видел. Главной проблемой были грузовики, двери, крыши, лестницы и лошади.

Примерно в 5 часов я оказался на Пушкинской улице и пристроился в хвост скорбной очереди. Очередь похоронно, мрачно-скорбно-безмолвно мечтала о продвижении на шаг. Продвижение наступало неожиданно методично, и к 7 часам мы (очередь) достигли Гроба.

Сталин оказался меньше, чем виделось или представлялось раньше. Меньше ростом. Другие его параметры так до конца не выяснены до сих пор.

Я победил! С тех пор я не занимался спортом. Я стал абсолютным суперчемпионом. Меня перестали интересовать действия. Я с ними справился.

На 3-м курсе надвигалась специализация. Два факультета: потерянный навсегда физхим и теперь мой инженерно-химический были насквозь пронумерованы. На ИХТ специальность № 42 – взрывчатые вещества, № 34 – отравляющие вещества, № 5 – технология электровакуумных приборов. Электровакуумных – почти радио! Или больше, чем радио!

Но ежегодная медкомиссия, оценив меня здоровым парнем: еще бы, вырос на кубанском хлебе, меде, рыбе, раках, закалился на погрузках/ разгрузках, подсказала ИХТ деканату – № 42, взрывчатые вещества.

Меня же заинтересовала № 5. Тем более что там оказалась первая в моей жизни девушка, неотвратимо привлекающая меня, – ИрБр[10].

Но «девушки потом».

Доцент Блинов не хотел меня упускать (№ 42), а профессору Цареву никто особенно (№ 5) интересен не был. Я не стал ходить на лекции Блинова и внимательно слушал Царева в его непростом изложении. На экзаменах у Блинова я получил в зачетку «неуд», а у Царева в дополнительный список и зачетку «отлично».

Это был вызов, нахальство, наглость, противостояние, и я был отчислен с начала 4-го курса из МХТИ.

Исключили.

Спасти мог только ректор, и я записался на прием. Николай Михайлович Жаворонков, ректор МХТИ, внимательно выслушал мой сбивчивый рассказ о радиоузлах, детекторных и супергетеродинных приемниках, о провале из-за глаз на физхиме и подписал мой перевод на специальность № 5 МХТИ. Когда через 13 лет на Экспо-67 в Монреале, встретив его с супругой в советском павильоне, я рассказал ему всю историю, он был тронут до слез. Не от драматической истории, а от огромного плаката «Да здравствует МХТИ», которым мы с Мишей Кузнецовым встретили его после 14-часового перелета на ТУ-114 на 2-м этаже советского павильона в разделе «Электроника».

Ирина Брудно, 1954 г.

В отличие от привычного электричества, основные законы и технологии которого были изучены в 18-19 веках, электронные приборы для радиосвязи и тем более для телевидения и радиолокации требовали разработки специальных технологий получения и сохранения внутриприборного вакуума, получения специальных металлов, изоляторов, стекла, керамики, химических соединений. [Если] процессам взаимодействия потоков электронов с электромагнитными полями обучали в нескольких советских учебных заведениях, то технологию производства электронных приборов глубоко, с необходимой физико-технической базой не изучали нигде. На физфаке МГУ профессор Кравцов в основном курсе электронных приборов попутно и очень сжато рассказывал о технологии их производства.

В МХТИ подготовка специалистов по электронной технологии проводилась, пожалуй, с противоположной ориентацией: основные курсы лекций и практических занятий имели технологическую направленность, а электродинамику, электронику и радиотехнику для нашей, например, группы очень сжато и понятно читали профессор Борис Михайлович Царев и доцент Строганов. Удачливость выбора МХТИ для организации подготовки зарождавшейся тогда в СССР промышленной электроники объясняется именно тем, что МХТИ из всех ВУЗов СССР давал самый широкий спектр базовых физико-химических знаний. Руководители кафедры Капцов, Б.М. Царев, Букдель, Майер понимали, что для расширяющихся областей электроники всегда будут востребованы именно специалисты с базовым физико-химическим образованием, которое должна была давать кафедра, каждый из ее руководителей выстраивал согласно собственным научным воззрениям и интересам.

Итак, я почти зайцем проник на кафедру № 5. Как-то неожиданно многое оказалось если не знакомым, то привлекательно-понятным.

Я с детства не понимал, как из стекла вырастают металлические электроды. Или откуда такой загадочно-красивый яркий голубой свет в электронных лампах. Анна Тимофеевна Ягодина научила меня соединять жесткий металл с мягким, разогретым до ярких 500 градусов стеклом. Женщина с какой-то мифической фамилией Старокадомская зажигала в вакуумных трубках тот самый голубой огонь, который я помнил с совсем раннего детства. Даже для пристававших журналистов 2000-х годов серийно отштамповал расхожую фразу: «Я родился в голубом свете генераторных электронных ламп». В этой фразе не вся колоритность, я четко помню эти лампы Алладина с таким загадочным, уводящим в истину свечением.

Главный курс электронных приборов читал заведующий кафедрой профессор Бор. Мих. Царев. Ему, как и мне через 50 лет, в МАТИ нужно было рассказывать обо всех электронных приборах, включая СВЧ и только что появившиеся полупроводники за один семестр. Он читал интересно, но без артистизма Капустинского, быстро правой рукой исписывал всю доску и почти сразу левой рукой все стирал.

Это был первый спецкурс второго семестра третьего курса обучения. Несмотря на специфику изложения, многое в его лекциях легко и с интересом воспринималось мной, напоминая радиоузлы детства и радиолюбительский опыт. Именно по этому курсу я и получил первую пятерку, решившую мою судьбу. В следующий семестр Б.М. Царев читал свой профессиональный предмет – катоды электровакуумных приборов, И.Н. Орлов из фрязинского НИИ-160 энергично рассказывал о люминофорах. Были лекции и лабораторные работы по технике вакуума с диффузионными и еще ртутными насосами Лэнгмюра, основам вакуумной гигиены, электронным материалам, организации производства, техники безопасности – везде зачеты и экзамены. Я с интересом все изучал и легко сдавал всегда на «отлично».

Уже на 3-м курсе закончился нудный марксизм-ленинизм, в лекциях которого не чувствовалась убежденность даже преподавателей. Тянулась еще сдача «тысяч» (знаков перевода) по послевоенно популярному немецкому языку. У меня еще со школы была к нему неприязнь: предложение могло вмещать 30–50 слов и только в конце могло возникнуть отрицание. Да и немки, как на подбор, все отличались занудством.

На 5-й кафедре было понятно, что учат специальности, и все было пропитано базовой физхимией, которую я благодарил всю мою профессиональную жизнь.

Удивительный, но 40 лет не удостоившийся заслуженного внимания факт: первый отечественный транзистор был разработан в дипломной работе студенткой первого выпуска 5-й кафедры Сусанной Гукасовной Мадоян. Научной базой для изобретения самого эффективного электронного прибора – транзистора, революционно изменившего во второй половине 20-го века направление развития цивилизации, были исследования полупроводниковых эффектов почти за 100 предшествующих изобретению лет.

Первая студенческая производственная практика на электронном заводе весной 1954 года меня не просто заинтересовала, а на всю жизнь внушила уважение к электронному производству. Это был опытный завод все того же НИИ-160. Цех, куда наша группа попала осваивать производство металлостеклянных кинескопов. Процесс их производства включал все типичные для ЭВП этапы: входной контроль всех металлических, диэлектрических, жидких и газообразных материалов, формообразование деталей кинескопа, их обработка и монтаж электронных пушек.

Затем шла драматическая борьба температурных коэффициентов расширения металла и стекла. Стальной конус, хотя и заменял килограмм 15 стекла при своем весе в 4 кг, был очень неуживчивым с расплавленным стеклом. В кинескопах с круглым экраном надежные спаи получались, а вот для прямоугольных экранов согласование происходило не всегда. Полярископ – контрольный прибор, определяющий уровень напряженности спая, показывал яркую радугоподобную картинку в углах и такую заготовку кинескопа отправляли в брак. Часто дело не доходило даже до полярископа – спаи трещали раньше.

Так я познакомился с важнейшей характеристикой технологического уровня производства электронных приборов – процентом выхода годных. Борьба за его повышение шла и до сих пор идет на всех электронных заводах.

В данном случае речь идет о проценте выхода годных только на одной технологической операции, а их число для цветного кинескопа превышает 6000, и на каждой из них существует возможность брака. Поэтому работа технолога в электронном производстве считается ключевой.

Кафедра № 5 Московского химико-технологического института готовила именно технологов производства электронных приборов.

Нашей группе повезло: первая же практика проходила в производстве самого сложного прибора. На стеклянный экран кинескопа напыляли в вакууме тончайший слой алюминия – анод кинескопа, затем на экран осаждался люминофор, а в горловину впаивался электронный прожектор – катод кинескопа, и начинался продолжительный процесс откачки – создания вакуума в приборе.

К этому времени телевидение находилось в первом десятилетии своей истории, но развивалось стремительными темпами. На заводах, производящих кинескопы, их откачка шла на «железных дорогах» – 160 откачных комплексах, передвигающихся от одной позиции к другой. В самом конце «железной дороги» кинескоп загорался голубым светом, и проводилась его электрическая тренировка.

А в небогатых аудиториях корпуса физхимии продолжались лекции по самым разным направлениям электроники. Курсов было много. Они были непродолжительными, но давали представление о главных проблемах электронного производства. Вместе с базовыми знаниями начальных курсов по физической, неорганической, органической, коллоидной и другим химиям, по математике и физике будущие инженеры-технологи по специальности № 5 становились специалистами инженерного профиля, востребованными во всех, в том числе новых областях электроники.

Вряд ли дипломник любого другого советского ВУЗа, кроме МХТИ, мог бы, используя американские публикации, воспроизвести транзистор. Сусанне Мадоян помогли знания и навыки, полученные в МХТИ, и опыт ее руководителя А.В. Красилова, долгие годы разрабатывавшего в НИИ-160 полупроводниковые СВЧ диоды-детекторы радиолокационных сигналов.

Свою дипломную работу я делал в НИИ полупроводниковых диодов, носивших тогда, как и все научные, конструкторские и промышленные предприятия, номер. Это был НИИ-311. В 70-е годы всем надоевшие номера сменились на собственные имена, и НИИ-160 был назван «Истоком», а НИИ-311 – «Сапфиром». Тему дипломной работы подсказал Б.М. Царев: «Исследование долговечности катодно-подогревательного узла ЭВП».

Актуальность темы определялась в первую очередь расширением применения приемно-усилительных ламп в вычислительных и военных системах. Руководила моей дипломной работой Светлана Рычкова, жена секретаря парткома НИИ-311 Ростислава Рычкова.

Идея исследований была понятна. Основной причиной отказа ЭВП был катодно-подогревательный узел. <…> В результате химических реакций в твердых растворах с участием металлов вольфрама, молибдена, никеля и окислов алюминия, бария, стронция и кальция при температурах 800–1200 °С в вакууме происходили сложные химические, электролитические и диффузионные процессы. Именно эта многокомпонентная термически напряженная конструкция, испытывающая, кроме того, градиентные термоудары в практически различных составах остаточных газов, чаще всего и выходила из строя – перегорал подогреватель. Иногда происходил отказ катода, он терял эмиссию, и электронный прибор переставал работать по этой причине. В общем катодно-подогревательный узел ЭВП был, как и сердце живого организма, самой его важной и самой критичной деталью (органом) прибора (организма). Он определял все процессы, преобразовывал энергию внешних источников и обеспечивал передачу преобразованных потоков; при этом прибор совершал почти интеллектуальный процесс преобразования информации.

И вот эта важнейшая деталь чаще всего переставала функционировать. Мне предстояло понять процессы в системе Mo-W-Al₂O₃-Ni и определить, почему подогреватель (от слова «подогреть») часто перегорает (от слова «гореть»). Существовало предположение о том, что при 1200 °С происходит диффузия молибдена и вольфрама в алунд, что меняет электропроводность и теплопроводность изолятора, а это в свою очередь приводит к деградации диэлектрических свойств алунда, изменению температурных полей, перегреву молибденовой проволоки, увеличению тока через нее, дальнейшему перегреву и перегоранию.

В 1955–56 годах, когда я делал дипломную работу, спектральный анализ еще не был достаточно развит <…>. Был выбран изотопный анализ. Заготовки подогревателей отправлялись на облучение в Курчатовский институт. Облученные заготовки затем алундировались, монтировались в катод. Изготовленные лампы с испытываемыми катодными узлами работали на термотренировочных стендах различное количество часов, а затем в демонтированных деталях катодного узла при помощи счетчиков Гейгера определялось количество диффундированных молибдена и вольфрама.

Я подтвердил предположение о природе отказов катодно-подогревательного узла ЭВП.

Но вот обстановка в НИИ-311 сильно отличалась от заводской во время фрязинской практики. Здесь не торопились и не всегда появлялись на работе, мы с Эриком Ажажа были предоставлены сами себе, квалифицированно работали с изотопами и старались ходить на работу, так как мы с конца 1955 года были зачислены впервые в жизни официально ассистентами-лаборантами.

Именно тогда, в ноябре 1955 года, и начался мой настоящий трудовой стаж, хотя в СССР годы ВУЗа всегда считались трудовыми.

К хорошему труду меня с раннего детства постоянно приучал отец. Простую фразу «Терпение и труд все перетрут» он годами с моих 6-7 лет повторял постоянно. В конце концов, она стала моей жизненной позицией, хотя давалась мне не очень легко. Прополка огорода (на Кубани все нужно было пропалывать каждый день – на кубанском черноземе с частыми летними дождями все росло агрессивно). Около сорока лет я помнил обиду: из-за какой-то недополотой грядки в 1947 году отец не пустил меня в кинотеатр «Родина» на фильм, название которого меня очень волновало после гленнмиллеровской «Серенады солнечной долины». Фильм назывался «Джордж из Динки Джаза».

А тут грядка!

Только в восьмидесятые я увидел этого Джорджа из этого Динки Джаза в знаменитом московском «Иллюзионе», но детская мечта уже испарилась, да и «Джордж» был неизмеримо ниже «Серенады». Не было ни Glenn Miller Sound, ни свингового In The Mood с миллеровскими шестью (восемью?) тромбонами и эффектной паузой.

Трудолюбие, привитое мне отцом, помогало мне всю жизнь и освобождало окружающих меня людей от непривычного для них напряжения. Так было в яхт-клубе «Водник», в общежитии, в военных лагерях, во всех моих местах проживания: на Ленинградском проспекте, в Кузьминках, Заветах Ильича, на Фрунзенской, в Удолье и в Лесном городке.

Так было на всех моих работах.

Ни одной из моих наград: ни двумя Госпремиями, ни орденом «Знак Почета» и Октябрьской Революции отец так не гордился, как орденом Трудового Красного Знамени. В нем он видел результаты своего, порой жесткого, воспитания во мне трудолюбия.

Титульный лист диплома студента В.М. Пролейко

Диплом я защитил на «отлично» и вообще набрал к окончанию института много пятерок. На выпускной Государственной комиссии мне первому предоставили право выбора места работы. Из вариантов Саратов, Новосибирск, Ташкент, Томилино, Фрязино я убежденно выбрал Фрязино. Мне снова хотелось попасть на этот завод, где кипела почти в прямом смысле слова продуктивная жизнь, где постоянно что-то происходило, где все участники производства – разница между рабочими и инженерами в глаза не бросалась – были в постоянном активном действии (actions).

Нас, уже с женой, легко распределили в НИИ-160. Четвертый после С.А. Векшинского, А.А. Захарова, А.А. Сорокина директор Мстислав Михайлович Федоров вальяжно (недавно из Парижа) принял двух молодых специалистов, слегка удивился желанию идти работать не в НИИ (мне надолго хватило неприкаянного стиля НИИ-311), а на завод. На вопрос об обеспечении жильем согласно путевке Министерства радиотехнической промышленности отправил к своему заму по общим вопросам Гинзбургу, успокаивая: «Он все решит».

Гинзбург – важный начальник с поведением философствующего раввина – неторопливо прокомментировал министерские гарантии для молодых специалистов: «Года три-четыре поживете в частном секторе, лет через пять дадим места в общежитии: тебе (мне) в мужском, ей (ей) в женском. А после посмотрим».

Диплом инженера В. Пролейко

Все как-то сразу рухнуло. А я уже побывал в своем цехе клистронов, Ира – в цехе ЛБВ. Все представлялось интересным. Я перебирал варианты: в МХТИ до пятого курса и диплома я научился зарабатывать в Южном порту до 100 и даже до 120 рублей в день. Здесь – месячная зарплата молодого специалиста 1100 рублей в месяц. Комната у местных хозяев – 100 рублей в месяц. Но нет ни Южного порта (100 рублей в день), ни даже овощной базы Наума Самойловича Шехтера (40 рублей в день).

Итак, поработать в НИИ-160 не удалось. Министерство легко переписало наши направления на СВЧ (в основном магнетронный) завод в Сыромятниках[11]. Мы попали в конструкторское бюро (ОКБ). Я – в лабораторию бортовых самолетных и ракетных магнетронов, жена – в лабораторию ламп бегущей волны.

Б.М. Царев в своих лекциях по электронике уделил всем СВЧ приборам не больше двух часов. Приходилось все изучать самостоятельно. Были изданные кустарно обстоятельные лекции по электронике профессора МЭИ Игоря Всеволодовича Лебедева, был простой учебник Бычкова «Магнетрон» и сложные многотомные труды по СВЧ Массачусетского Технологического института, переведенные и изданные под редакцией Савелия Александровича Зусмановского. Тогда в 1956 году я впервые услышал это знаковое для истории электроники имя.

Глубочайшее впечатление произвела на меня первая производственная студенческая практика 1954 года во фрязинском НИИ-160, где в это время производили все типы электровакуумных приборов как военного, так и гражданского назначения, в том числе телевизионные кинескопы, как стеклянные, так и металлостеклянные.

Получив диплом «инженер-технолог по специальности № 5», вместе с сокурсницей-женой, я был направлен в ОКБ завода п/я 1531 разработчиком низковольтных магнетронов для радиовзрывателей ЗУР.

Работа на заводе была интересной, я вскоре стал главным конструктором разработок, но нерешаемой оставалась проблема получения жилья для моей семьи. Эту проблему в конце 1961 года предложил мне решить и решил начальник первого ГУ при недавно созданном ГКЭТ И.Т. Якименко, и в 1962 году я получил отдельную квартиру в Кузьминках и не менее интересную, чем работа на заводе, работу начальника технологического отдела производства СВЧ приборов.

В 1964 году мне было поручено создать и возглавить Главную инспекцию по качеству продукции ГКЭТ, основной целью которой был контроль технологии производства на заводах СНХ и контакты с представителями генерального заказчика, в том числе военпредами на заводах. Ежегодно я посещал 15–20 заводов, и на большинстве заводов, особенно производящих радиодетали и радиокомпоненты, я невольно сравнивал их продукцию с аналогичными компонентами из знакомой с детства немецкой радиоаппаратуры.

Инспекция по качеству на отдыхе, на первом плане Люда Кириллова и Валентин, 1966 г.

По оценке коллегии Госстандарта СССР, мне удалось создать лучшую в СССР отраслевую систему управления качеством продукции, и я первым начал читать курс управления качеством продукции в МИЭМе. После сделанного мной на сессии Европейской организации контроля качества в Москве доклада я был в 1966 году приглашен прочитать его в Японии. В день своего сорокалетия я защитил кандидатскую диссертацию по управлению качеством продукции, через год после этого получил ученое звание доцента, а в 1976 году на базе диссертации выпустил монографию «Системы управления качеством изделий микроэлектроники».

В 1967 году я был направлен в город Монреаль руководителем экспозиции советской электроники на Всемирной выставке «Экспо-67». Шесть месяцев мы с командой из 15-ти стендистов демонстрировали изумленным американцам, канадцам и «прочим шведам» достижения советской электроники. Но в основном нам приходилось принимать участие в острых дискуссиях о важнейших политических событиях того времени, включая события во Вьетнаме и семидневную войну на Ближнем Востоке. Среди посетителей выставки, проявивших интерес к нашей экспозиции, были король Абиссинии Хайле Селасие Первый, президент Франции Де Голль, Шах-ин-Шах Ирана Мухаммед Реза Пехлеви, генерал-губернатор Канады и Жаклин Кеннеди, а также известный немецкий разработчик ракет «ФАУ-1» и «ФАУ-2» Вернер фон Браун, который посвятил нашей экспозиции около четырех часов и купил после закрытия выставки электроэрозионный станок производства фрязинского НИИ-160. Согласно решению руководства экспозиции, почетные гости, включая Шах-ин-Шаха, получали уникальные, не имеющие аналогов в мире, микроприемники «Микро» размерами 2,5 на 3,5 см, принимавшие в Монреале по несколько станций в средневолновом и длинноволновом диапазонах. Забавная история произошла во время вручения подарка Шах-ин-Шаху, которому по обычаям его страны не было положено брать подарки из рук «неверных». Однако приемник так заинтересовал его, что он пренебрег запретом и сам не только взял, но даже и настроил приемник на одну из радиостанций Монреаля.

В начале 1968 года я был назначен начальником Технического управления МЭП СССР, которое, совместно с коллективом управления, в рамках организации отраслевой науки было преобразовано в Главное научно-техническое управление МЭП СССР.

Я оказался в период 1961–1985 и с 1988 по нарастающей до сегодняшнего дня в гуще событий отечественной электроники…

Прошло 23 года после моего ухода из ГНТУ, а я продолжаю слушать высокие оценки в свой адрес от директоров НИИ и заводов, ученых, бывших и современных руководителей. Многие говорят о моей высокой активности. Активность была несанкционирована «инстанцией» (так туманно назывался аппарат ЦК КПСС).

Активность и, говорили, знания электроники нравились аппарату Военно-промышленной комиссии. <…> моя активность нравилась Шокину. Конечно, после Шокина трудно было сохранить авторитет самой динамичной отрасли. Только талант А.И. Шокина позволил ему в невероятно сложных условиях развивать отечественную электронику так, как это он делал.

Созданная разумным образом в рекордные сроки в начале Второй мировой войны американская электроника сразу заняла лидирующее место в мире, сохранившееся все последующие годы.

Монография «Системы управления качеством изделий микроэлектроники»

В растиражированные прессой «годы застоя» электронная промышленность развивалась рекордными темпами. Слезы министра, узнавшего о смерти Брежнева, были пророческими, тем более, что вскоре ушли из жизни и Косыгин, председатель Совета Министров, и Устинов, министр обороны, активно поддерживающие электронику.

Но за таким качеством, как активность, должен быть перечень конкретных условий. Не углубляясь в анализ, сразу о моих действиях за 18 лет в ГНТУ МЭП: попытка превратить ЦНИИ «Электроника» в [аналог] Rand. Corporation, создание журнала «Электронная промышленность», введение программного планирования НИОКР, отраслевая система управления качеством (мои доклады, председатель секции НТС, серия журналов «Электронная техника», отдел во ВНИИ «Электронстандарт», первый в СССР курс лекций по УК в МИЭМ), поездка в Японию по приглашению японских официальных структур. План важнейших НИОКР – 8000 в год, связь с военными всех уровней – от военпредов до зам. министра по вооружению (Н.Н. Алексеев, В.М. Шабанов), 80 отраслевых лабораторий в ВУЗах, ученые АН СССР, АН УССР, АН БССР, АН ГрузССР, АН УзбССР, до Е.П. Велихова (вице-президент) и А.П. Александрова (президент). Член НТС ВПК, председатель секции НТС МЭ по СУК, медицинской электронике, САПР, микропроцессорной технике, эффективности НИИ, КБ, многократное посещение всех НИИ и большинства заводов МЭП, развитие НИИ, КБ и заводов ГНТУ, включая строительство и ежегодные выставки в ЦНИИ «Электроника». Проект ТРТИ – «Исток» – яркая страница…

Из записных книжек

15 октября 1948 г.

Сегодня решил начать вести дневник. Только что пришел с комсомольского собрания. Выбрали в члены комитета. Теперь я ответственный за все кружки. Нужно набрать хотя бы семь. Сегодня с утра идет дождь и настроение поэтому ни к черту. <…>

7 ноября 1948 г.

Я эту всю неделю не записывал. Нужно припомнить. Во-первых, было два шахматных турнира. На первом я проиграл Г. Мартынову, на втором выиграл у Деркача, проиграл Люсову. Всю эту неделю исправлял тройки. Теперь четвертных, кажется, нет. Вчера был вечер. Лучше предыдущего, но тоже не очень хороший. 5 ноября отослал письмо в Москву, деньги еще не отослал, думаю отослать 9-го ноября. Сейчас слушаю демонстрацию из Москвы. Только что считал свои марки. Советских 760, иностранных 1842, всего 2602.

8 ноября 1948 г.

Вчера вечером был в кино. Шла «Сказание о земле сибирской». Мне очень понравилась. <…> Сейчас сижу, читаю «Школу» А. Гайдара. Очень хорошая книга. <…>

26 ноября 1948 г.

Только что пришел из школы. Сегодня первый зимний день. Снег метет, ветер, мороз. Завтра думаю покататься на лыжах. Сегодня первый день у нас кинокартина «Молодая гвардия». Я думаю пойти на нее в воскресенье. Сегодня прошло ровно 20 месяцев, с тех пор, как мы купили этот дом.

Дом семьи Пролейко в Каневской на Чигиринской улице

29 ноября 1948 г.

Сегодня было комсомольское собрание; я сделал доклад о Сталинской Конституции. В субботу ходил на «Молодую гвардию». Вот это картина!!! Один Сережка Тюленин чего стоит! После картины мы с ребятами пошли в школу: там был вечер. Этот вечер по сравнению с остальными хороший. <…>

12 декабря 1948 г.

Воскресенье. Вчера в школе был вечер, посвященный [сто]пятидесятилетию со дня смерти Фонвизина. Вечер так себе. В общем, я на него зря пошел, лучше бы сидел дома и слушал концерт, который передавали из Москвы (песни Соловьева-Седого). В то воскресенье был в кино. Шла «Морской ястреб». Вот это картина!!! Свою тройку по физике я уже исправил на четверку. Теперь плохо только с военным делом. Но тут я не могу ничего сделать, так как я не в ладах с военруком. <…>

21 декабря 1948 г.

Сегодня понедельник. Получил письмо от В.В. Сейчас у меня много интересных книг: «Семья Рубанюк», «В маленькой лаборатории», «Кочубей», «Ночь полководца», 9 журналов «Всемирный следопыт» и 7 журналов «Вокруг света» выпуска 1929–38 гг. <…>

31 декабря 1948 г.

Второй день каникул. Сегодня целое утро ухлопал на то, что починял часы. В 11 часов пошел в центр, зашел на почту, взял письмо. Потом пошел в школу. Поставили елку и украсили. У меня в этом году первый раз не будет елки. Ну ничего, «хоть и обидно, но мы не заплачем». Из школы пошел к Юрке Козлову. У него писали номера, смотрели энциклопедию. Придя от Юрки домой, я вскрыл пакет. Там было 107 марок, из них 58 у меня нет. Вечером пошел в школу на бал-маскарад. Вечер был ничего. <…> В конце вечера читали приказ по школе № 144, в котором мне вынесли благодарность. <…>

26 января 1949 г.

Вчера получил двойку по контрольной по геометрии, но тут же на уроке исправил ее на четверку. Сегодня получил четверку по литературе и две четверки по русскому языку. Теперь у меня нет двоек. Тройка только по алгебре. Вчера в школе было родительское собрание восьмых классов. Меня ругали за поведение. Дома тоже перепало. Ну, это ничего. Сегодня был комитет. Я сегодня достал одну финскую марку последних выпусков. Сейчас я читаю «Граф Монте-Кристо» вторую часть. <…>

20 марта 1949 г.

Вчера получил письмо из Ленинграда. Вот это правильно выполняют заказы: быстро и точно. <…> Этим летом уже наверное у меня будет велосипед, хотя и не собственный, но кататься буду. <…> Сегодня воскресенье, надо будет кончить обирать гусеницу, сходить к Люське[12], починить велосипед. Уже одно дерево обобрал, осталось три. <…> Так, с деревьями покончил. Только что был у Люськи. Впервые в этом году катался на велосипеде. Пластинки у нее есть хорошие, но послушать их мне не удалось. <…> Только что пришел с вокзала. Встречал бабушку, но она почему-то не приехала.

22 марта 1949 г.

Вчера вечером опять был на вокзале. На этот раз бабушка приехала. Уже знаю четвертные оценки по анатомии, химии, географии и истории – все пятерки. <…> Сегодня на последнем уроке писали сочинение «Пушкин о поэзии», а Т.Ф. просматривала журнал и начала меня ругать за четвертную четверку по физике. Еще говорила за какую-то медаль, с которой я должен кончит школу. Как только пришел из школы мамка напоила меня шампанским (была бабушка, но я ее не застал) так, что теперь немножко болит голова. Но это же первый раз в жизни! <…>

26 марта 1949 г.

Сегодня исполнилось ровно два года, как мы здесь живем, и как папка работает в сельпо. Вчера я целый день убил на починку Люськиного велосипеда. Все утро катался на велосипеде. <…> Вернулся домой <…> пробил камеру. Клеил, клеил, кое-как с помощью Петьки Волошина. <…> Утром опять спустила. Теперь уже сам заклеил. Велосипед отвез и послушал пластинки. Особенно хорошая «Днем и ночью». Сегодня покончил с гусеницей и начал городиться камышом со стороны птицепрома. Вчера посадил пять вишенок. Взял сегодня у Люськи журналы «Нива». Только что кончилось первое отделение вечера советской песни по радио. Очень хороший концерт.

29 марта 1949 г.

Эти дни все время занимаюсь хозяйством. Загораживаю, деревья подкапываю, доски пилю и т.п. <…>

1 апреля 1949 г.

29 марта была в школе конференция[13]. Мое выступление кажется понравилось. 30-го утром ко мне ни с того, ни с сего заявляется наша библиотекарша, взяла книгу «Два капитана». С утра снова началась пыльная буря и ветер баллов 6. <…> Вчера за день прочитал книгу о Шерлоке Холмсе «Собака Баскервилей». Вот интересная! Аж дух захватывает! Сегодня первый день четвертой четверти. В школе на каждом шагу обман, сегодня же 1 апреля. <…>

17 апреля 1949 г.

Уже 10 дней, как я не записываю. Во-первых, почти нечего, а во-вторых, такое настроение, что и записывать не хочется. Все эти дни без перерыва идет дождь. В среду 13.4 было комсомольское собрание. Я поручился за Михееву и попух. Ребята не хотели ее принимать, но все-таки кое-как приняли. <…>

23 апреля 1949 г.

Эти дни то идет дождь, то снова сухо. В среду 20 апреля ходил в кино на «Секрет актрисы». <…> В тот день у нас дома был аврал, генеральная приборка. Ну, картина действительно замечательная. Для меня это лучшая в жизни картина. Очень веселая. Особенно песенка Глории. Первый раз видел джаз губных гармошек. Вот резали!! В четверг хотел пойти еще раз, но не было света. <…>

7 мая 1949 г.

3 мая пришли билеты[14]. Пришли билеты, я уже все переписал, кроме географии. Теперь нужно готовиться крепко. А то… Военрук сказал, что будем заниматься два часа, так как 10.V. какой-то смотр. Мы сначала хорошо занимались, но после того, как он начал орать, мы забастовали. Пусть теперь попробует проведет смотр. <…>

13 мая 1949 г.

В среду 11 мая у нас был смотр. Пришли в школу в 10 час. дня, в 11 начали. От района представитель Онипко, от военкомата какой-то капитан. Сначала строевая подготовка, потом зачеты. Я никогда не ожидал, что так хорошо сдам. Прыжки в высоту 115 см, в длину 404, гранаты на 36 м, бег на 1000 м за 3 мин. 47 сек.; все нормы перевыполнил. <…>

19 мая 1949 г.

Итак, учебный год скончался. Вчера был последний день.

Во вторник была химия, я прослушал один вопрос и поэтому не смог на него ответить, и поэтому получил четвертную и годовую четверку. Теперь, если даже и сдам все экзамены на 5 (чего, конечно, не будет), похвальную грамоту не смогу получить. <…>

9 июня 1949 г.

Итак, с учебным годом покончено. Экзамены в этом году сдал очень плохо. Первый алгебра; задача на работу, довольно трудный алгебраический пример, а третий пример такой, каких мы в году не решали. Получил 4, ошибся во втором примере. Следующий – геометрия. Взял 5-й билет, второй признак подобия треугольников, определение угла по данному синусу и задача на теорему Пифагора. Получил 4, в первом вопросе не доказал равенство двух сторон. Следующий – немецкий. Билет № 14. 1. Перевод и ответ на вопрос (какие книги Горького я читал). 2. Предлоги с винительным и прочитать и объяснить правописание слов <…>, да еще основные формы erzallen. Получил 5. Следующий – сочинение. Вот тут я и сел. Было три темы: «Ломоносов – великий сын русского народа», «Тема Родины в лирике Лермонтова» и «Семья Простаковых и семья Лариных (черты сходства и различия)». Я писал последнюю: содержание неплохое, но сделал четыре ошибки и получил 3. Следующий – анатомия. Билет № 10. 1. Красные и белые кровяные тельца. 2. Сходства и различия в нервной системе человека и животных. Получил 5. По истории я подготовился плохо: не знал 1. Калита. 2. Реставрация Бурбонов, но все же получил 5. И последний – физика, билет № 19. 1. Понятие о моменте силы. 2. Гидравлический пресс, получил 5.

13 июня 1949 г.

<…> Позавчера Юрка привез из Краснодара велосипед. Велосипед хороший, пензенский, хотя и не очень легкий. Но если мне такой, то мне больше ничего и не надо. <…>

30 июня 1949 г.

Итак, мне сегодня стукнуло 16 лет. Числа 10-го будем справлять день рождения. Позавчера 28.06 был на вокзале, провожали бабушку, но она не достала билета и осталась. Были мы там с Люськой. Вдруг, откуда ни возьмись, появляется Юрка Козлов. Он приехал из Краснодара и решил у нас переночевать. Вчера кончил «В крымском подполье» И.Козлова.

5 июля 1949 г.

10-го бабушка все-таки уехала. 1-го был в кино «Собор парижской богоматери». Картина не плохая, но и не очень хорошая. Вчера тоже был в кино на «Золотой горячке». Эта мне понравилась!

За эти дни я прочитал «Записки военного хирурга» Арк. Коровина и «Деревенскую повесть» К. Коничева. Недавно получили табеля: все-таки у меня годовых троек нет.

20 июля 1949 г.

7-го был в кино на «Веселых ребятах» Очень хорошая картина, главное – веселая. <…> После «Веселых ребят» видел еще «Жди меня». За это время прочитал «Золотой теленок», маленькую книжку «Крик души», где, между прочим, разносят джаз Утесова (напрасно, по-моему), «Сказки об Италии» Горького, «Капитан «Старой черепахи»». Юркин дед заболел, лежит в больнице, бабка ходит к нему, и Юрка целыми днями один дома. Мы с ним начали делать модель линкора с телеуправлением. <…>

3 августа 1949 г.

Давненько я не записывал, да и записывать не очень-то хочется. Сейчас очень мало времени. Надо читать классиков, делаем с Юркой корабль, да и беллетристику хочется почитать. <…> В то воскресенье там <в саду> была драка. Пырнули ножом одного шофера, но он выжил. Нас хотели погнать в степь, но никто не согласился, да и организатора не нашлось. Модель наша потихоньку подвигается, уже начали обклеивать борта. <…>

19 августа 1949 г.

Целых полмесяца не записывал, вот молодец!! За это время прочитал: «Голубая линия», «Подполье Краснодара», «Ночь летнего солнцестояния», был на рязанском хору (мне понравился), был в кино на «Цыганском бароне», «Долине гнева» и «Счастливом рейсе». Особенно понравилась «Счастливый рейс». Играют Жаров, Орлова и Крючков, а какая музыка!! Оркестр Кнушевицкого. Сегодня хочу сходить еще раз. В понедельник провожали ребят в армию и в училища. <…>

12 сентября 1949 г.

Уже прошло полторы недели как мы занимаемся, а я еще не записывал. Я три дня болел и пропустил комсомольское собрание, на котором меня выбрали в комитет, а вчера был комитет и выбрали в секретари комсомольской организации. Меня еще спрашивали только по истории, получил 4, потому что не знал выражение Сталина о Петре I, так как пропустил. <…>

6 ноября 1949 г.

Прошло почти два месяца, как я не записывал. Так что все вспомнить, конечно, не смогу. Я теперь секретарь нашей комсомольской организации. Иногда трудновато достается, ну это ничего. Уже провел три комсомольских собрания, пять вечеров, в комсомол приняли 16 человек. Это почти столько же, сколько было принято при Доценко.

Доценко хочет, кажется, доказать, что при нем было лучше. Постараюсь, чтобы ему это не удалось. Особенно трудно мне было сначала, когда я еще ничего не знал. <…> 23 октября в райкоме состоялся семинар секретарей школьных комсомольских организаций. Там все рассказали, теперь стало легче. Но все-таки очень много времени отрывают эти протоколы, бюро, семинары, доклады, комитеты. <…> Вчера в приказе получил благодарность. 26 октября уехали к себе в Ашхабад «дачники». Хату и почти все вещи распродали. Мне «по наследству» достались две мои любимые пластинки «На карнавале» и «Ковбойская». <…>

20 ноября 1949 г.

Итак, вторая четверть началась. Праздники провел неплохо. 7 ноября ходил на парад. Мне хотели поручить речь, еле-еле отказался. После парада пришел домой. По случаю праздника выпили «Саперави» и целый день проспал. Вечером пошел в центр. Там мы собрались вчетвером: я, Витька Д., Виталий И., Олег Т. и решили выпить. Сложились, купили пол-литра какого-то дрянного вина. Потом Олег и Виталий пошли покупать еще, но на них напали пьяные, и они еле ноги унесли. И сразу же охота покупать у них отпала. За мной тоже один пьяный инвалид гонялся. 13 ноября в воскресенье начал остригать деревья, остриг первое от дома. Потом пришли ребята. Сходили за патефоном, играли в шахматы, в общем, день провели правильно. <…> Нам в школе раздали пакетики с книгами, для того, чтобы распространять их среди населения. У нас теперь новая учительница по основам К.А. Щеглова. На оценки не жадная, но и рассказывает по-другому. По географии нам выдали темы, по которым надо написать что-то вроде «диссертации». Я взял «Британская империя» (современное положение).

5 декабря 1949 г.

<…> В субботу подходит ко мне какая-то фрау из райкома и заявляет: «6-го проведите собрание с вашим отчетом, будут вас утверждать (второй раз) и выберете делегатов на районную конференцию». <…> Отец уже в сельпо не работает. Я взял еще тему по химии «Метод меченых атомов». За это время прочитал «Профессор Буйко», «Двенадцать стульев» (особенно понравилась). <…>

4 февраля 1950 г.

Ну, я скоро совсем отвыкну записывать. И это только потому, что нет свободного времени. Утром встаю в 8.30 и до 12.30 ем, если успеваю выучить уроки; днем до 8 часов в школе, с 8 до 12 читаю. Так и день проходит, а на воскресенье всегда столько скапливается, что за один день ни за что не сделаешь. <…>

27 января на бюро райкома слушали мой отчет о зимних каникулах; сказали, что сдвиги есть, но работаем не очень хорошо. <…>

28 февраля 1950 г.

Только что по радио слушал указ о снижении цен. В среднем все снизилось на 20–25%. Велосипед, что стоил 900 руб., стоит теперь 720 руб. В общем, порядок. Сегодня у нас что-то вроде выходного. Только зашли в класс, заходит Дмитрий и говорит, что до тех пор, пока не найдет виновного в поломке одной парты, то никто заниматься не будет и разогнал весь класс. А восьмой класс выгнали за то, что не заплатили за учебу. По-моему эта политика совершенно не правильна, и даже глупа. <…>

12 марта 1950 г.

Сегодня день выборов в Верховный Совет СССР. <…> Сегодня целый день очень хорошие концерты. Но я сегодня не на шутку рассердился. Наконец услышал снова Утесова «Песенка шофера», но… не со своим оркестром, а с оркестром В. Кнушевицкого. Совсем уже впал бедный Утесов в немилость. <…>

31 марта 1950 г.

<…> Итак, третью четверть закончил с позором: по русскому письменному трояк. Ну что ж, приходится мириться. Но Гертруду я теперь ненавижу за ее грубость, несправедливость, криводушие. Но ничего, она об этом пожалеет. Мы втроем с Генкой М. и Ник. К. написали письмо в райком. За это время прочитал «Последняя граница» Г. Фаст, «Знаменосцы» О. Гончар. В кино видел «Во власти доллара» и «Кубанские казаки» (2,5 раза). «Кубанские казаки» мне понравилась. Во-первых, цветная, во-вторых, музыка замечательная Дунаевского. Позавчера бесплатно прошмыгнул на настоящих кубанских казаков на второе отделение. Тоже неплохо. <…>

6 апреля 1950 г.

<…> Я уже имею две пятерки: по географии и по литературе и тройку по русскому. Опять Гертруда сочинение третьей четверти ставит за четвертую. <…>

21 мая 1950 г.

<…> Итак, наш учебный год кончился. <…> Если окончу без троек, то отец, быть может, купит новый велосипед. Мы с Юркой собираемся в туристический поход, но на моей кляче, конечно, нечего и думать. <…>

Слышал две пластинки с Утесовым: «Песенка старого извозчика», «Барон фон дер Пшик». Все-таки лучше Утесова нет никого на свете. <…>

15 июня 1950 г.

Все! С девятым классом покончили. Начались каникулы. Теперь надо как можно больше читать. Ну, экзамены я сдал сравнительно неплохо. Очень сильно подвела тройка по алгебре. По всем остальным предметам получил пятерки. Я один на весь класс окончил без троек. Но это ерунда. Вот если бы в десятом классе окончить на серебряную медаль, вот это было бы здорово. Но, наверное, ничего не выйдет; не с нашими талантами. Особенно надо внимание обратить на математику. Я за это время прочитал «Педагогическую поэму А. Макаренко, в кино видел «Крейсер «Варяг». <…>

26 июня 1950 г.

Сейчас я ощущаю острый недостаток времени. Прав был Эдисон, когда говорил, что время дороже всего на свете. Или я его много теряю попусту, но мне его не хватает. Мы с Юркой снова взялись за линкор: надо же все-таки довести начатое дело до конца. <…>

1 июля 1950 г.

Вчера мне исполнилось 17 лет. На именинах были Николай Лют, Виктор Д., Юрий К. Целый день шел дождь. Но ребята все-таки пришли. <…>

4 июля 1950 г.

Вторник. Через несколько часов я должен ехать в Краснодар. <…>

8 июля 1950 г.

Позавчера в 22 часа 23 мин. я приехал из Краснодара. Выехали мы из Каневской в 13 час. 15 мин. 4 июля на машине С.-Деревянковской[15] МТС. Через 4 часа были в Краснодаре на Сенном базаре. С остановки пошли на нашу квартиру по Погонной, 10. Немного отдохнули и пошли в центр. Были в кино в кинотеатре «Кубань». До начала сеанса играл эстрадный оркестр под управлением Кудина. Вот это вещь! Мне очень понравился! Следующие два дня целыми днями лазили по городу так, что под вечер валились с ног от усталости. Были в краеведческом и художественном, в горпарке, почти во всех магазинах, купались в затоне и в Кубани, стреляли в тире, делали всевозможные покупки. Я достал 50 марок, из них 47 у меня нет, купил автокарандаш, альбом для черчения, батарейку, лампочки и разную мелочь. В общем, я поездкой в Краснодар вполне доволен. Осенью, может быть, съезжу еще раз. <…>

20 августа 1950 г.

Все-таки лето прошло очень уж быстро: осталось 10 дней, а тогда… Время проходит довольно однообразно: днем читаю, купаюсь, вечером катаюсь на велосипеде. Два воскресенья подряд доставали с ребятами патефон. Все-таки мне нравится джазовая музыка, особенно Утесов. Я бы много отдал, чтобы попасть в Москву и послушать Утесова. <…>

30 августа 1950 г.

<…> Итак, послезавтра в школу. Надо все-таки сдать в 10-м на медаль. Неужели у меня не хватит сил?! Надо жать, а тогда можно ехать и в Москву. Числа 3-го проведу отчетно-выборное собрание и тогда я свободен. Я недоволен тем, как я веду дневник, какая-то хронологическая запись событий и все. Надо будет больше уделять ему внимания. <…>

17 декабря 1950 г.

Сегодня день выборов в местные советы. Я, правда, еще не голосую. <…> За эту неделю получил четверки по немецкому, алгебре, тригонометрии и пятерку по истории и астрономии, четверку по химии за лабораторную работу. Но своей учебой и особенно своим безвольным характером я совершенно не доволен. <…>

24 декабря 1950 г.

<…> Мне вечера теперь совершенно не нравятся. Абсолютно не черта на них делать, сидишь, как сова хлопаешь глазами. Да вообще мне нет охоты туда ходить. Во мне почему-то с каждым днем растет ужасное недовольство собой. В своих глазах я сплошь состою из недостатков. Но борьба с этими недостатками (с теми, которые можно исправить) не ведется – полнейшее отсутствие воли. В общем – тряпка, клякса и т.д. <…>

2 января 1951 г.

<…> Позавчера был у нас бал-маскарад. <…> Мы с ребятами немножко выпили. В общем, время провели довольно весело. Во всяком случае, лучше, чем в прошлом году. Ровно в 12 час. завуч поздравил учеников с Новым годом, после чего прочитали приказ по школе, в котором мне, в числе других, вынесена благодарность с занесением в личное дело. Домой пришел в 2 часа уже в 1951 году. Одно жалко, прозевал выступление по радио Утесова. Ну, ничего, у меня все-таки теплится надежда, что я когда-нибудь увижу и услышу его вместе с его великим, знаменитым оркестром. Да, если бы! <…>

9 января 1951 г.

Только что пришел с читательской конференции «Моя любимая книга». Выступал по повести Э. Казакевича «Весна на Одере». Можно сказать, провалился – не могу выступать перед аудиторией. <…>

27 января 1951 г.

Эта неделя окончательно разбила миф о моей хорошей учебе: получил двойку по тригонометрии, тройку по русскому, четверки по русскому и химии. Можно бы было привести в оправдание много причин: и болезнь, и отрывы от учебы военкоматом и то, что начинают болеть глаза и др.; но я сегодня услышал в кино интересные слова: «Никогда не объясняйте свои неудачи обстоятельствами». <…>

11 февраля 1951 г.

<…> В среду мы удостоились великой чести – нашу школу посетил кандидат в депутаты Верховного Совета РСФСР писатель Аркадий Первенцев. Мне он очень понравился: простой парень. <…> У меня все сильнее крепнет желание ехать учиться в Москву. Но там очень трудно будет сдать экзамены. <…>

18 февраля 1951 г.

Сегодня день выборов в Верховный Совет РСФСР. В этот раз мне даже жалко, что я не голосую. С удовольствием проголосовал бы за Первенцева. <…>

24 февраля 1951 г.

Сегодня получил справочник Московского энергетического института – по-моему самый лучший институт; я бы туда с удовольствием поступил, но, наверное, не выдержу экзамен по математике. <…> Только что слышал Утесова «Песенку шофера» с чужим оркестром. Черт бы побрал этих американцев. Испортили негритянский джаз, а наши пересаливают: ни одного джаза не услышишь, а главное, жалко Утесова, совсем затерли. Кнушевицкий – не то, более грубо и неумело, чем Утесов с его «ребятами».

3 марта 1951 г.

<…> Недавно получил от В. Доценко письмо, полное ценных для меня советов. Он тоже подтверждает: «В Москву без медали нечего и рыпаться». Так что, если задумал попасть в Москву, надо треснуть, а медаль получить, а то будет мировой скандал. У Юрки уже мысль о Москве отпала – кишка тонка, посмотрим, что будет со мной… <…>

25 мая 1951 г.

Подведем некоторые итоги. 21-го мая писали сочинение. <…> Содержание отличное, только в словах «Читайте, завидуйте, я гражданин Советского Союза» не поставил запятую после «завидуйте».

Так что теперь с медалью, наверное, ничего не выйдет; может быть, вытяну математику, но это почти невозможно. <…>

Готовлюсь к экзаменам не очень рьяно – каждый вечер катаюсь на велосипеде и еще – ну, в общем гуляю. Мамаша даже что-то заподозрила, у какой-то тети навела справки и ошибочно утверждает, что меня влечет в центр Риммка Д.; ну, пусть утверждает. <…>

16 июня 1951 г.

Сегодня сдали предпоследний экзамен – физику. Из 8-ми сданных экзаменов по 7-ми получил 5, русский письменно – 4. Но мысль о медали оказалась глупой, отсюда такую же оценку получают мысли о Москве. Придется ограничиться каким-нибудь захолустным Новочеркасском. Медаль не получит и Петя Башмаков, хотя он ее заработал больше всех. <…>

23 июня 1951 г.

Ну все, со школой покончено. Можно было окончить лучше, но не вышло. <…> И все-таки я решил ехать в Москву: надо один раз крупно рискнуть. <…>

30 июня 1951 г.

Сегодня мне стукнуло 18 лет. В этом году решили обойтись без именин – деньги нужно приберечь для Москвы. Все эти дни мы с Петей

Башмаковым готовились к математике. Вот это парень! Знает, что получит медаль, и все-таки готовится в противоположность самоуверенному Сонину. <…>

6 июля 1951 г.

Осталось 9 дней до моего отъезда. 1-го июля у нас был вечер, получили аттестаты. У меня четыре четверки, десять пятерок; медаль у нас никому не дали – край не утвердил оценки. На вечере «гульнули» правильно. Из моих попутчиков в Москву остался только один Башмаков, да и тот навряд ли поедет – до сих пор не может получить паспорт. Я эти дни «догуливаю» и не бесплодно. <…>

17 июля 1951 г.

Итак, я уже третий день в Москве. <…> С большими трудностями я нашел, где живет дядя Вася. Пришел к ним, а у них сидит мой двоюродный брат Юрий Дондуков (?) и еще какие-то родственники. Так как у них комнатка маленькая, пришлось ехать ночевать к Юре. Он моряк, майор, работает в министерстве. Весь целый день с Виктором лазили по Москве <…>. Вечером вчера я чуть было не заблудился. Утром сегодня сфотографировались (очень плохо) и пошли в институты. Были в ИЦМиЗ, нефтяном, горном, стали, но заявления никуда не подали.

7 июля 1951 г. – уже абитуриенты. Каневчане Валентин Пролейко и Виктор Марцинкевич

19 июля 1951 г.

Эти два дня мотаемся по Москве. Были с Витькой в нескольких институтах и, наконец, подали в МЭМИИТ. Но меня туда, наверно, не примут, подведут глаза, в общем, завтра выяснится, но надежды мало. Сегодня были в зоопарке (не понравилось) и в планетарии (это значительно лучше). Эти несколько дней в Москве стоит порядочная жара. По радио сказали, что такой жары не было уже 50 лет, позавчера в городе продано полтора миллиона порций мороженного! <…>

21 июля 1951 г.

Вчера мы прошли медицинскую комиссию. Сегодня пришли за результатами: Витька прошел, а мне майор сказал сначала, что не годен, а потом посмотрел аттестат и говорит, что посоветуется с начальником. <…>

24 июля 1951 г.

<…> Вчера утром пошел в институт и, наконец, получил утвердительный ответ. Итак, я допущен к приемным экзаменам в Московский электро-механический институт инженеров транспорта (МЭМИИТ) на энергетический факультет. Конкурс на этот факультет самый большой. Но уж теперь поступлю я или нет, зависит только от меня. <…>

26 июля 1951 г.

Сегодня переселяюсь в общежитие. <…> Меня начинает серьезно тревожить вопрос с конкурсом, уже больше 4-х человек. <…>

1 августа 1951 г.

Три часа назад сдал на «хорошо» экзамен по математике. Билет попался легкий, ответил я все, только немного наерундил из-за невнимательности со знаками. <…>

12 августа 1951 г.

После физики уже сдали два экзамена: по литературе и по русскому язык у. По устной литературе получил «отлично», а вот по письменной, как это ни удивительно, могу получить тройку. <…> Если получу тройку, буду уходить из института, поступлю в химический. Я не намерен жить пять месяцев на средства родителей, ведь им тоже трудно, а я еще буду теребить с них деньги. Лучше уж идти работать, чем решиться на такую подлость. <…>

20 августа 1951 г.

Ну, от МЭМИИТа я отделался. Последнее время я в нем разочаровался. Привлекало в нем только общежитие и бесплатный проезд домой, но специальность железнодорожника какая-то узкая, и потом в случае получения тройки лишение стипендии, а тройку я все-таки получил, хотя и незаслуженно. Эта самая Зеленцова исправила два раза в моем сочинении слово «участвовал» и смылась из института. Я целую неделю ходил, не имея в зачетке оценки по сочинению, а потом плюнул и твердо решил перейти в Московский химико-технологический институт им. Менделеева, он мне гораздо сильнее нравится, и его-то больше всего и советовал мне отец. <…>

Сегодня мне удалось взять документы в МЭМИИТе (между прочим, по конкурсу я прошел на энергетический факультет, и три секретарши хором сказали «жалко») и сдать в химико-технологическом на физико-химический факультет, обещали принять, так как у меня 25 баллов (да, по немецкому получил «хор»). Сегодня уже проходил комиссию (зрение за меня сдал Витька), послезавтра буду знать окончательный результат. <…>

25 августа 1951 г.

За эти два дня прошел всю медкомиссию. По всему годен, так что должны принять. К моему удивлению, у меня легкие хорошего пловца: объем 6500 см³, правой рукой жму 52 кг (силомер), левой – 48 кг, вес 59 кг, рост 1,72 м. <…> Оказывается, физико-химический факультет, на который я подал заявление, секретный, по некоторым данным, готовит инженеров, работающих в области атомной энергии. Если это так, то мне чертовски повезло, это ведь очень и очень интересно. <…>

29 августа 1951 г.

<…> Завтра должны уже дать общежитие где-то в Жаворонках, от Белорусского вокзала 14-я остановка, билет стоит 2 руб. 55 коп.

8 сентября 1951 г.

Уже неделя прошла с первого моего студенческого дня. Да, жизнь и учеба менее беззаботная, чем в школе, хотя я в сущности еще и не хлебнул настоящей студенческой жизни, так как живу под крылышками дяди с тетей. Но и то часто приходится туго, находит хандра, во время которой вкрадывается мыслишка: а выдержу ли я все эти многочисленные трудности, а правильно ли я сделал, что выбрал эту специальность, соответствует ли это моим наклонностям и силам? Вот тут-то и выявляется мое слабоволие. Я сразу не могу сойтись с ребятами, не завоевываю никакого авторитета, мямлю, ну, в общем, очень полно выражаю свое слабоволие. И сегодня, неожиданно, на мосту через Москву-реку мне в голову пришла мысль: «надо быть непосредственнее». И потом еще надо меньше заниматься сентиментальщиной: то воспоминания найдут, то настроение плохое (недаром Мария Коломеец (одноклассница) сказала мне когда-то: «А я думала, только на девчонок влияет настроение»). <…>

26 октября 1951 г.

Эти две недели была небольшая запарка. У нас проводились контрольные работы. <…> Я все-таки опять собой недоволен. Времени свободного почти нет, вроде много внимания уделяю академике, а результаты не так хороши, хотя старшекурсники говорят, что для начала это хорошо.

Потом работа в бюро. Это не то, что было в школьном комитете, здесь надо быть более решительным, вовремя действовать и находить нужные выходы, и это очень полезно – дает опыт в области руководства, а из нас, как известно, готовят командиров производства, и этот опыт впоследствии очень пригодится. <…> А основная моя ошибка в том, что ошибки свои я почти всегда замечаю, но вот исправить их… Неожиданные неприятности, конечно, очень сильно меня не расстраивают, но все-таки оставляют отпечаток на моем настроении, что для меня имеет весомое значение. В прошлое воскресенье тетя достала мне билет в клуб Бутырской тюрьмы. Смотрел «Во имя жизни» («Посланец мира»). Это чуть ли не первое виденное мною драматическое произведение. Во всяком случае, мне понравилось. <…>

6 ноября 1951 г.

<…> Сегодня вечером неожиданно захотелось домой в школу. Все-таки как это верно, что школьные годы самые беззаботные; многое вспоминаешь с удовольствием, некоторое без него. Как там все было просто: просто учеба, домашняя жизнь, ребята, девчата! Здесь все немного посложней. Заметно требуется повзросление, нужен совершенно другой подход к жизни, учебе. И самое важное для подобного мне мальчишки – вовремя и правильно перейти к этому новому, может болезненно отрывая от себя куски прежних воззрений, но все-таки перейти. <…> Плохо только то, что я опять очень много обещаю. Вчера получил письмо от Пети Б. Вот кому солоно приходится. Все-таки я очень недоволен, что его так сильно затирают разные сволочи – бюрократы. <…>

8 ноября 1951 г.

В этом году замечательно встретил праздники. 7-го утром пришел в институт, откуда мы колоннами пошли к Красной площади. Шли довольно долго, часто останавливались, время этих остановок использовали весело. Наконец, в час дня мы прошли Красную площадь, прошли мимо Мавзолея, на трибуне которого стояли Буденный, Ворошилов, Берия, Маленков, Шверник. За Мавзолеем следовали трибуны с иностранными гостями, с которыми мы обменялись приветствиями. С Красной площади пошли к метро. Между прочим, многие наши ребята принимают меня за москвича и довольно часто обращаются за справками. <…>

Очень красиво было на Красной площади во время салюта. С первым ударом курантов, первым орудийным залпом и первой серией ракет в небе зажглись сотни прожекторов, цветные лучи которых устремлялись вверх, образуя своего рода шатер, в вершине которого на высоте 200–400 м был портрет Сталина, спущенный, наверное, с аэростата. При каждом следующим залпе прожектора приходили в движение, образуя очень красивую картину. Москва в этот вечер была прекрасной. По радио транслировались замечательные концерты (между прочим, один из артистов сказал, что Утесов – очень любимый зрителями и слушателями артист).

18 ноября 1951 г. (1 час 15 мин. ночи)

Только что пришел из Центрального дома культуры железнодорожника, где, наконец, увидел и услышал то, о чем мечтал – Утесова с оркестром. Я всего, пожалуй, ожидал, но не такого прекрасного исполнения и оформления концерта. Еще при закрытом занавесе оркестр начал играть варьированный марш из «Веселых ребят», занавес открывается и выходит Утесов; сам он уже пожилой, довольно высокий плотный мужчина. Под звуками «Сентиментального вальса» Чайковского он рассказывает о себе, о своей любви к музыке. Затем выступает Эдит Утесова «Летчик на курорте», затем Леонид Утесов делает обзор своего оркестра: 23 человека, 29 инструментов: 2 рояля, 3 скрипки, гитара, виолончель,

4 кларнета, 4 саксофона (им, всем вместе 104 года), гобой, фагот, 4 корнета, 3 тромбона, труба, контрабас, флейта, аккордеон и набор барабанщика. После обзора Утесов выступает с художественным словом: Горький «Музыка толстых», причем оркестр с точностью копирует американский джаз. Сразу после этого выступает Эдит Утесова, поет какую-то песню на английском языке, после чего оркестр погружается в полумрак, а на сцену в наглухо застегнутом пиджаке и надвинутой шляпе выходит Утесов и поет «Песню безработного». Когда он кончил, зал так аплодировал, что он спел ее второй раз. После ее исполнения началась «Детская передача – Угадай-ка», оканчиваемая хором «бывших мальчиков», исполнивших детские песенки политического характера. Следующий номер – чудеса пластики – «Американские марионетки», после исполнения которого Эдит Утесова исполнила «На Волге». В заключение первого отделения – замечательно исполненная любимая песня Утесова «Нет, не забудет солдат» и два раза исполненная «Я – демобилизованный». Второе отделение началось таким же выступлением, как и первое. Утесов во втором отделении исполнил «Возвращение», «Ты одессит, Мишка», «Матросскую гитару», «Умный ишак», Маньянц исполнил «Дойну», Эдит Утесова – три народные песни (сюита), «Прощальную студенческую», А. Ревельс и В. Новицкий исполнили вальс (из к-ма «Весна»), оркестр, показывая чудеса исполнения, исполнил «Танец с саблями», и в заключение «Утесовская команда» исполнила «Ласточку-касаточку».

Лично для меня этот концерт лучше всех прочих, никакой аналогии его оркестра с каким-нибудь другим (и, конечно, с Кнушевицким), провести нельзя. «Ребята» в оркестре играют замечательно сыгранно (все без нот!), дирижировать им надо только начало номера, дальше все идет по инерции. Поет Утесов замечательно, с душой, особенно «Песню безработного» и «Ты одессит, Мишка» – зрители буквально ревели после этих номеров. Голос у него, правда, не очень сильный, но успех человека с выдающимся голосом не делает ему большой чести, а искусство исполнения Утесова ставит его много выше других исполнителей. Ценно и то, что его концерт – это не только пение с оркестром, это настоящий эстрадный концерт, с номерами художественного слова, танцами, акробатическими номерами, насыщенный интермедиями на современные политические темы. Но больше всего поражает мастерство исполнения оркестра – особенно «Танец с саблями». А в общем, лучшего я еще не видел, и ставлю оркестр Утесова выше всех остальных, считаю его лучшим достижением эстрадного искусства.

9 января 1952 г.

Итак, бурный для меня 1951 год кончился, начался 1952-й, который может быть не менее бурным. Результаты 1951-го года: окончил среднюю школу, не подумав как следует над выбором специальности, поехал поступать в ВУЗ, но не то поступил, не то нет в МЭМИИТ; еще не сдав экзаменов, разочаровался в узкой железнодорожной специальности; поступил в МХТИ на физ-хим, с которого, пожалуй, вышибут; кончил свой первый семестр, в срок сдал все зачеты. В 1951 году я получил аттестат зрелости, а вместе с ним – право считать себя совершенно самостоятельным, может быть, даже немного повзрослел. <…> Новый год в этом году встретил скучновато – неожиданно кончились деньги, пришлось припухать дома в компании дяди и тети, правда, слушая неплохой эстрадный концерт «Елка для взрослых». <…> В этом году стало официально известно, что мы обладаем секретом атомного оружия, что подтвердил т. Сталин, отвечая на вопросы корреспондента «Правды», но оно у нас только постольку, поскольку нужно может быть встретить новых «гостей» и проводить их вслед за фюрером и его бандой, мы по плоти и крови миролюбивый народ, о чем еще раз говорит новогоднее письмо Сталина японскому народу. <…>

13 января 1952 г.

Итак, мой первый институтский экзамен увенчался оценкой, присутствие которой около моей фамилии в школьном журнале было не столь частым явлением: по математике получил «посредственно». <…>

24 января 1952 г.

Наступили мои первые студенческие каникулы. Второй экзамен – начерталку – я сдал на «хорошо». <…> Химию тоже сдал на «хорошо». <…> В общем, я все-таки все сдал. Сравнительно неплохое начало. Мои родители из чего-то сделали вывод, что у нас не дают стипендию с «тройками», и написали мне несколько писем успокоительно-порицательного характера. Я думаю, что если бы меня лишили стипендии (что здесь возможно почти для каждого студента), я бы не стал заставлять их тянуть меня дальше без стипендии. Пошел бы, пожалуй, работать; а поработать мне, действительно, не мешало бы; понял бы, что такое простой рабочий и как нужно стараться стать инженером. Папка все-таки молодец: помог установить электростанцию на хлопкопункте и провел оттуда сеть на чигиринский «проспект» – теперь в нашем «темном царстве» появился «луч света», дома работает приемник, радиола. <…>

8 февраля 1952 г.

Два дня уже занимаемся. Мои мрачные предчувствия сбылись: меня все-таки перевели по здоровью с физико-химического факультета. Очень обидно в восемнадцать лет чувствовать себя инвалидом. Настроение сейчас подлейшее. Теперь я не в 25-й, а в 27-й группе. Это бывшая наихудшая группа института, теперь ее разогнали и набрали из подобных мне экс-физхимовцев, сделав ее 27-й группой факультета специальной технологии (138-го факультета). 138-й факультет – это по всем признакам ОВ, ВВ, электроника (5-я специальность, на которую я и подал) и еще что-нибудь в этом роде. У меня ни малейшего настроения в будущем производить порох или иприт, а попасть на электронику не так то просто, так как почти все студенты подали заявление на 5-ю специальность. <…>

17 февраля 1952 г.

Всю эту неделю у меня довольно подлое настроение – никак не могу привыкнуть к новому факультету, новой группе. <…> В воскресенье получил письмо от Марии К. Она почему-то принесла в жертву свою гордость, просит вспомнить о прошлом годе. Письмо меня немного взволновало, но теперь уж, пожалуй, поздно. Вот Петькино письмо меня буквально взбесило. Теперь его лишили и работы грузчика, а другой никакой не дают; если же он не заработает, то он опять не сможет ехать учиться. В результате головотяпства станичного «городничего» и еще некоторых «руковолителей» он докатился до того, что пишет: «Чувствую, что если это еще будет продолжаться так, то если не сойду с ума, то буду с совсем разбитыми нервами».

Вот, сволочи, до чего довели такого хорошего мальчишку. У него такое стремление учиться или хотя бы плодотворно работать, а они его маринуют в кубанской грязи, не дают развернуться. Такие гады хуже открытых врагов: человек ехал из Болгарии, чтобы жить и учиться у нас, а они его грузчиком – разве же он виноват, что его отец когда-то совершил ошибку. Петька обратился ко мне за моральной помощью. <…> Я ответил ему и написал отцу, чтобы тот помог ему. И какое же я имею право киснуть из-за перевода на другой факультет, из-за того, что попал в группу, у которой запятнана репутация!?! <…>

28 марта 1952 г.

Сейчас так мало свободного времени, что очень трудно выкроить несколько минут для записи. <…> Успехи занятий пока нормальные <…>. Но этого очень еще мало для достижения цели, а цель – сдать эту сессию без троек, ведь стыдно же будет привезти домой «посы» в зачетке, что я тогда скажу родителям, ребятам, учителям. Впридачу ко всему начались занятия в электровакуумной лаборатории (которыми я хочу заняться всерьез), а Эрик Ажажа предложил мне по воскресеньям заниматься в яхт-клубе, чтобы затем заниматься парусным спортом (этим тоже стоит заняться, так как я совсем не занимаюсь физкультурой). <…> Не так давно в нашем БАЗе выступал композитор А. Хачатурян. Весь вечер сам по себе был интересен, но меня особенно заинтересовали слова, сказанные самим Хачатуряном: «К джазовой музыке я отношусь резко отрицательно, а к джазовым инструментам положительно» – очень правильные слова, я с ними целиком согласен. Я терпеть не могу «джазовых мальчиков», «стильных парней», но некоторые джазовые и полуджазовые вещи слушаю с явным удовольствием, хотя они и очень быстро надоедают (вот это, пожалуй, основной их недостаток). <…>

Я предложил папаше приехать летом в Москву, было бы хорошо, если бы он приехал, тем более что здоровье его ухудшается и попасть на прием к хорошему врачу-специалисту – необходимо. <…>

У нас дома с дядей часто происходят стычки на политические темы. Ему тяжело пришлось в жизни, много трудился – теперь он инвалид и, исходя из своего положения, он считает, что у нас в стране очень много недостатков, чуть ли ни одни недостатки. Вот тут-то мне и испытание как комсомольцу – убедить его, доказать его неправоту, что не так-то легко, а главное, не всегда удается. <…> Закругляюсь – час ночи.

Яхта «Эльф», Р-20-3

10 апреля 1952 г.

С 1-го апреля произошло новое, пятое снижение цен, правда, только на продовольственные товары, на 10–15%, но и это большой плюс <…>. Два воскресенья езжу в яхт-клуб – ст. Водники. Готовим яхту «Эльф» к сезону. Работа на свежем воздухе мне нравится, тем более, что я уже сильно соскучился по работе. Занимаюсь пока нормально – хвостов нет. Недавно узнал интересную новость: прежде, чем попасть в «Сокол»[16], нужно один год жить в Жаворонках; сначала я немного испугался, но потом решил, что это совершенно справедливо и если придется – поживу. <…>

5 мая 1952 г.

Праздники прошли. 26-го был в институте неплохой вечер. Выступал наш эстрадный оркестр. Жалко, что у нас не учат играть, я бы с удовольствием поучился бы на кларнете. <…> 1-го мая был на демонстрации, видел Сталина, вышел из дома поздно и поэтому Красную площадь проходил не со своим, а с Потемкинским институтом. Шли с Красной площади и начали разбираться, кто же кроме Сталина был на Мавзолее. Больше двух человек (Сталина с кем-нибудь) никто не запомнил, и общую картину удалось восстановить только из газет вечером. <…>

11 мая 1952 г.

Сегодня целый день был в «Спартаке», поработали нормально, так что к вечеру «Эльф» спустили на воду. Видел парусные гонки – красивое зрелище. <…> За это время видел в «Экране» цветную «Сказание о земле сибирской» – толковая картина и музыка толковая, вчера там же смотрел новую «Незабываемый 1919»: замечательная картина: исторический материал, техника съемки, игра артистов – смотришь такую вещь с удовольствием.

24 мая 1952 г.

С понедельника начинается зачетная сессия, я уже сдал три зачета <…>. В воскресенье ходил в первую парусную гонку – здорово и интересно. Шли на нашем «Эльфе» Р-20-3, я шел с Вовкой, пришли мы пятыми, Эрик с Федькой шли дублерами, пришли третьими. После гонок с Вовкой ходили в лес, притащили домой по огромному букету черемухи. <…>

2 июля 1952 г.

Подведем итоги: стукнуло девятнадцать лет, кончилась экзаменационная сессия, обнаружилось, что я серьезно болен. После марксизма сдавал теоретическую механику. Потом к «бороде», профессору Игнатьеву – получил «хорошо». За механикой сдавал химию. К химии я плохо подготовился и получил сначала «посредственно». 30 июня я праздновал свое девятнадцатилетие. С утра сдавал Щеголеву марксизм; он сказал, что у меня отличная логика, но я бузил в теории и получил «хорошо»; спустя два часа пошел пересдавать химию и заслуженно получил «хорошо». Пересдавал я их главным образом потому, что стыдно было ехать домой с тремя тройками в зачетке, кроме того, химия идет в диплом. <…> Сдали с Вовкой документы Пети Башмакова в Институт цветных металлов и золота. Институт хороший, но я боюсь, что его туда не примут. <…> Сегодня меня вызвали в военкомат на комиссию. Рентген показал, что у меня плохо с легкими – очаги туберкулеза. Ну, уж чего, а этого я никогда не ожидал.

С лучшим другом Петей Башмаковым, 1952 г.

То восхищались врачи моими легкими, спрашивали, не чемпион ли я по плаванию, а теперь вдруг туберкулез. Это, пожалуй, осложнение после гриппа; был ряд простуд – <…> зимой в институте, когда мы после жаркой аудитории бегали в корпус физики, и во время работ в яхт-клубе. Я немного недолюбливал Федьку за то, что он так дрожит за свое здоровье, но как бы не пришлось убедиться, что он более прав, чем я. <…>

6 августа 1952 г.

Позавчера мы с папашей вспомнили, что ровно десять лет назад – 4 августа в 7 часов вечера мы драпали от немцев из Каневской. Немецкие «Юнкерсы» бомбили в это время железнодорожный мост, на радиоузле рубили огромную мачту антенны, а наш фургон, крытый черным толем и запряженный парой почтовых лошадок, покидал взбудораженную станицу. Потом 35 км за одну ночь – Брюховецкая – Тимашевская – Медведковская – совхоз-сад под Краснодаром. Ночью у какой-то станицы нас сбросили с дороги, пропуская кавалерийскую часть, чуть не попавшую в окружение. Потом снова степь; горящий хлеб, горящие нефтебазы. И вот Краснодар. Наши попутчики, семья начальника почты Ильина, решают остаться у немцев. Впереди очень страшная переправа через Кубань.

Но здесь нам повезло. В тот момент, когда мы подъехали сбоку к мосту через Кубань на основной магистрали, ведущей к мосту и сплошь забитой машинами, у передней машины лопнула ось и она приостановила все движение. Мы воспользовались этим и сбоку въехали на мост и проехали совершенно одни, хотя перед мостом скопились сотни машин и подвод.

С отца еще успели взять проездной сбор, пока эту машину не скинули под откос. Мост в это время бомбили, в центре Краснодара уже были немецкие танки, в воздух взлетел маргариновый завод. Военные связисты, увидев в отце коллегу, посоветовали ему ехать на Тахталукай. И вот вся масса беженцев от моста через Кубань двинулась на Энем, а наша подвода на Тахталукай. Через час от всей колонны, ехавшей на Энем, немецкие самолеты ничего не оставили. Потом горящий, весь в развалинах Шаумян, где сходились несколько шоссе и который с немецкой аккуратностью бомбили каждое утро ровно в 8 часов. Потом Туапсе и море.

Я долго не мог понять, что это действительно море, так оно меня ошеломило, и убедился, пожалуй, только тогда, когда спустился к воде и увидел утопленника. Дальше за Туапсе Лазаревская и вторая крупная бомбежка (первая была за перевалом, от которого в памяти у меня остались груши, горная речка, светящиеся гнилушки и вой шакалов). Недалеко от Туапсе у нас сдохла одна лошадь; отец купил у армяна другую, и мы после небольшого перерыва снова двинулись дальше. Сразу за Лазаревским мы встретили семью Козловых, с которыми и ехали до Сочи. Адлер, Сочи, Новый Афон, Гагры, Сухуми; в Сухуми отец получил направление на Очамчире, где мы и поселились. Начались ежедневные купания в море и Галидзге, потом учеба во втором классе, отличное его окончание, дружба с Котиком (ленинградским беженцем), весной воз– вращение уже на машине в Каневскую. Для меня путешествие было только интересным, для родителей – тяжелым. Достаточно отметить, что отцу оно обошлось в 18 тысяч, накопленных раньше на покупку дома, не говоря уж о многих трудностях и нередких рисках жизнью.

31 августа 1952 г.

Итак, мой отпуск закончился. За лето я отдохнул, поправился, загорел <…>. Почти каждый день я проводил примерно так: вставал в 8-9 ч, в 11 часов шел на речку, где был до 4–6 часов вечера. На речке купались и катались на Юркиной «Чайке». Два или три раза ездили на рыбу с удочками на целый день, один раз сделали набег на сливы в колхозном саду, иногда топили лодки с какими-нибудь девицами: в общем, «Чайка» прославилась на всей речке. Вечерами три раза в неделю ходил на скачки (танцы). <…>

Москва нас встретила паршиво: собачьим холодом и дождем. И вообще, показалась она мне какой-то нехорошей, сильно захотелось домой, пришлось даже бороться с этой, правда, недолгой, но ощутимой слабостью. <…>

Был в институте; общежитие на «Соколе» обещают дать с января, попробую пожить до этого времени у дяди. Да, чуть не забыл: благодаря моему чуткому руководству в мой институт подали документы и поступили Петя Башмаков и Борис Середа. <…> Несмотря на то, что я летом не соблюдал предложенный мне папашей санаторный режим, я совершенно забыл, что у меня что-то с легкими; пожалуй, потому что занимался водным спортом и был все время на свежем воздухе (даже спал во дворе). <…>

Валентин на лодке «Чайка» в Каневской

9 сентября 1952 г.

<…> Еще довольно часто вспоминаю о доме. Так вот сидишь на лекции, слушаешь, слушаешь, а потом вдруг перед глазами возникает какой-нибудь эпизод из летней жизни. Жалко отца с матерью, они же совершенно одни остались, а я с ними последнее время нехорошо поступал, дома с ними почти не бывал, с мамой ссорился из-за того, что поздно приходил. А она же по-своему совершенно права и мне хочет только добра, а из-за этого глупого письма от Н.И.[17] она очень расстроилась, подумала невесть что и очень за меня испугалась.

<…> Вчера замечательно провел день в яхт-клубе. Из «Спартака» вышли в 12 часов, имея на борту 6 человек. Ветер был приличный, за полтора часа дошли до Бухты Тайн, где в красивом месте устроили что-то вроде пикника. Когда шли назад, я почти всю дорогу сидел на румпеле. Все-таки как здорово самому вести яхту! <…>

17 сентября 1952 г.

<…> Учеба пока двигается нормально – «хвостов» нет. Вот только почему-то никак не могу привыкнуть к этому 138-му факультету. Если бы попасть на электронику, было бы очень здорово, но возможности попадания на нее выражаются в десятых долях процента. Остальные специальности связаны с органикой, а она мне не очень нравится. <…>

30 сентября 1952 г.

<…> Трудновато бывает с деньгами. У отца зарплату сбавили на 150 руб. в месяц, а тут еще в придачу куда-то дома пропали 200 руб., наверно дядя увел. Вообще-то он мужик неплохой, но эта слабость его сильно портит. Привыкаю жить экономней: усваиваю привычку питаться на 5-6 руб. в день; обедать удавалось и на 1 р. 80 к. <…> Помогает черный хлеб с горчицей и солью!

9 октября 1952 г.

Только что было бурное собрание нашей группы с присутствием членов бюро и актива. Я начинаю убеждаться, что комсомольского руководителя из меня никогда не выйдет. Все собрание сидел, молчал, а когда окончилось – начал икру метать, и вообще у меня нет элементарных признаков руководителя: мало требователен, не всегда вовремя нахожу правильные решения, не пользуюсь достаточным авторитетом. Стоит только удивляться: почему же на протяжении стольких лет я попадаю в руководство? Надо как-то в этом вопросе перестраиваться.

Сейчас в стране очень интересный и важный период – идет XIX съезд партии <…>.

С моими легкими уже, оказывается, все в порядке, в том году я на ногах перенес воспаление легких. В прошлое воскресенье у нас были последние гонки «Закрытие сезона» – пришли третьими. Мне все больше и больше нравится парусный спорт: по-моему, он дает почти морскую закалку, да и не все же я время буду выбирать втупую стаксель и править шверт, придет время, и я сяду за румпель. <…> Смотрели «Композитора Глинку» – мне понравилось так, как давно ни одна картина не нравилась. Особенно замечательны сцены, когда показывают народ – в момент петербургского наводнения и в тяжелом труде (передвижение церкви). А какая музыка! Я вышел из кино и задумался: как же у меня совмещается эстрадная и классическая музыка. Первую я люблю давно, удачные мотивы или мотивчики мне определенно нравятся, а вот классическая – более серьезная и нравится мне тоже, иногда даже сильней, чем эстрадная, по-особому, по-своему. <…>

2 ноября 1952 г.

Мое материальное положение дает крен. Отец теперь получает чистых 512 руб. и многим помочь мне не может. Присылает ежемесячно 100 руб., но я очень был бы рад, если бы он и этого не присылал, т.к. им самим не хватает. <…> И в довершение всего у меня несколько раз таинственно исчезали дома деньги, всего уже испарилось 370 руб. <…>

7 декабря 1952 г.

Давно не записывал: причина все та же – нет времени. В первых числах ноября у меня какая-то сволочь снова увела из чемодана 100 руб. Пришлось занять деньги и поработать. Работали с Петей Б. и Артемом Э. на овощной базе – таскали мешки с картошкой по 40–60 кг, за один день (6 ноября) заработали по 28 руб. Работа не очень легкая, но это, наверно, так показалась с непривычки. Петька говорит, что это легкая работа, и мы почти ничего не делали. <…> Ребята из нашей группы долго уговаривали меня принять участие в вечеринке. В конце концов, я согласился и теперь не жалею. Было очень весело, я даже начал танцевать (сразу и, говорят, неплохо). Первый танец, который мне удался, – квикстеп «Иоганна».

С Петей мы теперь почти все время вместе. Иногда бывает очень трудно, особенно ему, но мы все время стараемся друг друга поддерживать и морально и физически. У него недавно был такой период, когда он почти совсем отчаялся. Питался он тогда таким способом: из своих денег брал один рубль, у кого-нибудь из товарищей просил 15 коп. «на автомат» и на эти 1 р.15 к. покупал батон, которым целый день питался. Кроме того, он все время ходит в рваных ботинках, которые не поддаются никакой чистке. Ему очень трудно, но он очень хороший парень, и многие его друзья стараются ему помочь. Я как-то ему напомнил русскую пословицу: «Не имей сто рублей, а имей сто друзей». Действительно, один из его товарищей второй уже раз выхлопатывает ему небольшую безвозвратную сумму в профкоме. Слава Снесарев со своей матерью передали ему небольшую посылку. В общем, пропасть ему не дадим, и сами, конечно, не пропадем. <…>

5 января 1953 г.

<…> Для меня Новый год начался паршиво. Общежитие в Жаворонках еще не получил, а находиться в компании с моим «милым дядюшкой» нет никакого желания. Ежедневно приходится думать, где сегодня ночевать. Несколько раз ночевал у Петьки на даче, которую мы с ним за царивший в ней порядок прозвали «гальюн». Придется привыкать и к этому.

17 января 1953 г.

Ну, дрянь дело. Как у нас говорят, горю, как швед. Первые три экзамена сдал на трояки. <…> Да, увял я сильно, главное, обидно то, что результаты моих экзаменов хуже, чем у самых тупых членов нашей группы. Я, правда, сейчас не очень много учу и положение у меня не очень хорошее, но можно было бы добиться лучших результатов. Конфликт с дядюшкой постепенно улаживается. Он, кажется, начинает понимать, что глупо обокрасть человека, а потом его же облаять. Пять дней назад в «Правде» было интересное сообщение о раскрытии шпионской банды врачей из Кремлевской больницы. Большинство из них евреи. В связи с этим в эти дни можно было наблюдать, как группы людей (чаще всего подвыпивших) ходили по улицам и орали: «Бей жидов, спасай Россию». Машину, в которой ехала мать моего знакомого (русского), остановила толпа и предложила ей вытряхиваться: мол, хватит, повозили Коганов. И вообще настроение у многих антисемитское. Правда, в одной знакомой мне семье во все это не верят и объясняют чудовищными махинациями нашего правительства. Главу этого семейства в свое время арестовали (он был видный ученый), теперь он умер в тюрьме. Наши арестовали в 1949 г довольно крупную группу ученых. Черт их знает, пожалуй, они и правда заслужили этого, хотя и жаль, что мы лишились сразу группы ученых-специалистов. <…>

3 февраля 1953 г.

Я опять дома. Экзамены завершил трояком по органике. <…> Так что, эту сессию я сдал как никогда паршиво. Домой в последний день решил ехать сам и затащил Петьку: теперь пропадаем здесь со скуки – страшная грязь и нет электричества. <…> Целый день сижу дома, клею марки, или читаю: если есть с кем, играю в шахматы. Вообще, мне становится как-то неприятно от той мысли, что я когда-то здесь жил, а родители мои и сейчас еще живут в этой дыре. Эта самая Кубань, черт бы ее взял вместе с ее подлым народом, считается житницей России, а в магазинах пусто, сахар, крупы и многое другое надо везти из Москвы, хлеб здесь дороже, чем в городе, дрова и вообще топливо чуть ли не на вес золота, а за водой приходится месить грязь на расстоянии доброго километра.

Почему мои родители, довольно культурные и образованные люди, должны жить, вернее, влачить скучное и скудное существование здесь, в этой дыре, и перспектив никаких нет, а такие подонки человечества, как мой «милый дядюшка» и большая часть жителей нашего дома живут в Москве, пользуются всеми преимуществами цивилизации, не принося почти никакой пользы. А эти проклятые казаки! Недавно отец на работе назначил ночное дежурство нашего соседа. У того были на ночь какие-то грабительские планы: ну, он, конечно, начал ругаться и процедил сквозь зубы «…захватили власть и радуются», на что папаша спокойно ответил: «А что же вы так плохо защищали свою Кубань в 1917 году?» Красноречивый диалог, нечего сказать.

1 марта 1953 г.

Прошло много времени и событий. <…> Приехали в Москву, пошли к моим не чистым на руку родственникам, а через два дня я перебрался в Жаворонки. Это было в воскресенье, ровно две недели назад. Целый день мы были в «Спартаке», катались в лесу на лыжах. <…> После этой прогулки я с Петькой и чемоданом оправился на новую квартиру и попал на проводы масленницы. Для завоевания «авторитета» пришлось солидно выпить. Хозяева мне понравились, ребята тоже. <…> С ребятами жить значительно веселее, чем в обществе не очень далеких и не чистых на руку горе-родственников. Здесь можно интересно поспорить и вообще полезно провести время. За последнее время я сдружился с Левкой Мизрахом.

До сих пор у меня не было ни одного хорошего товарища-еврея, но Левка – замечательный парень. Везде сейчас довольно говорят о евреях, предателях, «Джойнте», сионизме и т.д. Всех евреев ненавидят уже за то, что они евреи, но Левка, хотя и еврей, но стоит многих русских. Он очень остроумен, хорошо разбирается в музыке и довольно быстро прививает любовь к музыке и мне. Он мне достал билет в Большой театр на «Руслана и Людмилу» – подобного удовольствия я еще в жизни не испытывал. Какая это музыка, какой героический сюжет, какое исполнение и декорации!! Мелодии одна лучше другой <…>, теперь я начинаю понимать, что такое музыка. «Руслан» воодушевил меня стоять в очереди, и вот мы с Петькой на «Лебедином озере». Теперь восхищаемся театром, оркестром, исполнением. Я с величайшим удовольствием поглощаю музыку и до боли в глазах слежу за движениями балерин (главные партии – Плисецкая и Л. Жданов). <…> Я сразу как-то прозрел. Меня теперь привлекают многие симфонические мелодии. <…>

11 марта 1953 г.

Случилось очень большое несчастье. Умер Сталин. Еще неделю назад сообщили о тяжелой болезни его; было это в прошлую среду, на первой лекции мне об этом сказал Сергеев. Весь этот день и у меня, и у Левки, и многих ребят было паршивейшее настроение.

Уже было ясно, что это – смерть. Теперь я потерял вообще всякое доверие к медицине, по-моему – это какое-то сборище коновалов и мясников. Уж не могли спасти такого человека. Положение с каждым днем ухудшалось, и вот в пятницу 6 марта я, приехав из Жаворонков и увидев на клубе Зуева траурный флаг, узнал от Зои Львовой, что Сталин умер 5-го в 21.50. В институте в этот день было очень много народа, но тишина стояла гробовая. Мы чуть не освистали Арефьева, который начал лекцию довольно плоскими высказываниями, что, мол, теперь не надо получать троек и опаздывать на лекции. Днем в БАЗе[18], битком набитом народом, состоялось траурное собрание (неплохо выступил Кириченко), вечером всем институтом стали пробиваться к Колонному залу. В эти дни в Москве творилось что-то неописуемое, какое-то Вавилонское столпотворение. Вся Москва ринулась к Колонному залу. Я сделал две отчаянные и неудачные попытки. Первый раз меня всю ночь мяли на Сретенке (наш институт там сильно потрепали). Я предпринял все возможное, лишь бы попасть: пробивался через конную, пешую, моторизованную милицию и солдат, лазил через многочисленные заборы, крыши, автомобили, исследовал множество московских дворов, меня терли, толкали и били, то же делал и я, но прорваться удалось первый раз к площади Дзержинского, второй раз к Министерству речного флота и Большому театру.

Прощание и похороны проходили с нужной торжественностью. Москва на четыре дня оделась в траур, во многих зарубежных странах был объявлен траур, на имя правительства были получены сотни телеграмм с выражением соболезнования. <…>

При всем моем уважении к Маленкову, я думаю, что он вряд ли заменит Сталина.

17 марта 1953 г.

<…> Я опять собой очень недоволен. Скоро я, наверное, перестану вести этот дневник – получается один скулеж. У меня неважно со здоровьем (опять простудился и три дня провалялся больной), я плохо учусь, и у меня почему-то значительно хуже стала работать голова, за плохую работу в бюро меня ругают и устно и письменно, у меня паршивое материальное положение, я почти не занимаюсь физкультурой и т.д. Попробую не вешать нос, а исправляться, не то пропадет человек. <…>

9 апреля 1953 г.

Времена, как сказал один парень из моей группы, страшные пошли. Наши дважды опростоволосились: приехал Ив Фарж, получил премию мира и где-то в Грузии погиб во время автомобильной катастрофы. Из всей группы погиб он один[19]. Недавно в газетах было много шума по поводу врачей-убийц. Сногсшибательные передовые разносили работников МГБ за отсутствие бдительности, обвинили в национализме евреев. Евреи постепенно стали лететь с руководящих постов, в каждом старались разглядеть агента «Джойнта». <…>

29 августа 1953 г.

Кончился мой летний отпуск, прошли и первые военные лагеря. Лагеря кое-чему научили. Двадцать дней мы жили по строгому режиму. <…>

21 сентября 1953 г.

<…> Было у нас отчетное собрание, и опять я оказался в бюро, хотя особенно не стремился. Меня как-то не удовлетворяет работа. Этот формализм, эти сверхидейные и чаще всего ни к чему не направленные речи руководителей, эти бесчисленные наказания как единственная мера воспитания – все это мне не нравится. <…> Разве можно сравнить всех сегодняшних комсомольцев с комсомольцами 20–30-х годов, когда они умирали за свои идеи, разве много их последователей среди комсомольцев.

23 сентября 1953 г.

Мое финансовое положение начало давать крен, поэтому четыре дня на прошлой неделе я работал опять на 5-й базе грузчиком. Было иногда трудновато, а в общем работали мы неплохо, заработали по 150 руб. (с Петькой), но главное для меня, например, было полезно опуститься до простого рабочего. Я от них (грузчиков-профессионалов), конечно, отличался меньшей силой, но высшей организацией. Это, конечно, понятно – у меня незаконченное высшее, у них – не всегда даже начальное. Там своеобразные порядки: вежливость, например, совершенно неуместна, она даже мешает, каждый занят только одной мыслью: как бы побольше заработать. Это, конечно, тоже закономерно, но чтобы сделать таких людей сознательными, нужна громадная энергия.

24 сентября 1953 г.

Живу я с начала месяца на «Соколе». Устроился я с Вовкой и Юркой Соучеком (чех). Вообще Вовка и Левка стали моими близкими друзьями. <…>

Левкой я, правда, не очень доволен. Уж очень надоедает его безнадежный пессимизм, хотя он иногда логично и часто формально прав. Но разве же это дело в 21 год говорить: «Вся моя жизнь – это начальная повесть моей смерти». От этой красивой глупости сильно тянет могильными настроением непризнанного гения. <…>

12 октября 1953 г.

<…> Вчера и в субботу зарабатывал себе на хлеб насущный. Работа тяжелая, а вчера удалось заработать только 26 руб. Нет привычки, нет навыка выключать работу мозга во время работы (это нужно, т.к. иногда плохие мысли появляются в голове: например, на счет труда, который облагораживает человека). Сильно грубеешь на работе, стараешься обмануть, чтобы заработать, а окружают тебя грубые и зачастую глупые люди. А работать надо: у отца после очередного сокращения штата рабочих осталось очень мало, он сам теперь дежурит у мотора (это с больным-то сердцем). Когда мы не справляемся, приходится платить за простой вагонов. Не он мне, а я ему должен помогать.

7 ноября 1953 г.

Не всегда пишешь в дневник то, что хочется. У меня совершенно нет желания, чтобы какая-нибудь сволочь совала нос в мои дела. <…>

Мизрах с подругой, Валентин и «Фома». 1954 г.

Иржи и Наташа Соучковы

На демонстрации с Ирой Брудно и Ингой Крутиковой. 1954 г.

С Франтишеком Штигелем (чех). 1955 г.

13 сентября 1954 г.[20]

Перестал записывать: почему – не знаю, хотя изменилось многое и было о чем записывать. Эти дни какое-то неуравновешенное настроение и вот решил разобраться, в чем дело. Основная причина глубоких раздумий – выбор специальности. 5 месяцев назад было распределение, и я неожиданно оказался на 42-й специальности. <…> Но сейчас все чаще я начинаю подумывать – а верно ли я делаю, тем более, что эта самая 42-я не только не может меня заинтересовать, а даже вызывает не больше, не меньше как отвращение. Курс «Технологии ВВ» кроме того, что не интересует меня, убивает меня и морально и физически. Ну что, черт бы их взял, интересного в производстве пороха! <…> И вряд ли это менее узко, чем 5-я специальность «покрытия электронных приборов». Электроника имеет около 70-ти специальностей, и одна из них 5-я. Ведь только от меня самого будет зависеть, смогу ли я пробить себе дорогу. <…>

30 июня 1958 г.

Итак, четверть века! Что, это уже порядочно?

30 марта 1959 г.

Да, это, пожалуй, немало! К этому возрасту Шолохов написал I книгу «Тихого Дона» (23 года), Морис Торез стал секретарем ЦК компартии. <…>

Что успел сделать я? Пока – ничего, пока я считаюсь потенциальной личностью. Считаю так я сам, считают многие благожелательно настроенные.

Кончил я институт, кончил по специальности, лежащей близко к той, которая мне нравится. Знания оставляли, да и оставляют желать лучшего. Женился. Трудно входил в работу (знание). Вошел, на хорошем счету. В достаточно короткий срок (2 года 3 месяца) получил старшего инженера – оценена энергичность и опять, пожалуй, потенциальность, ну и знаний кое-каких набрался.

Забавная дочка Неня Пепейко.

Секретарь комсомольской организации ОКБ – 90 человек – почти безнадежные попытки расшевелить этих 90 человек, людей очень разных, в основном потерявших уже всякий вкус к комсомольской работе по возрасту и бездеятельным традициям.

Работа – часто много и нужная, но не всегда дающая что-то новое. Хороший товарищ по работе Юра Райс. <…>

10 сентября 1959 г.

Около 20-и часов в общей сложности провел я на Американской национальной выставке в Сокольниках. Впечатления неустойчивые, переменчивые: то одобрение, то разочарование.

Очень жаль, что мало техники, слишком много непонятных экспонатов (спиннингов, кастрюль и пр.), зато удобная, простая мебель; непонятно зачем устроенная парикмахерская и очень хорошо устроенное цветное телевидение с записью фильмов на магнитную ленту. И так все время. Ясно одно: американцы просчитались в отношении русского зрителя, надо было больше давить на технику, организацию производства, строительство (жилищное, промышленное, сельское, дорожное). И даже, во-первых, организация производства. У нас не развита, к сожалению, сознательность еще настолько, чтобы каждый считал своей первой обязанностью приносить как можно больше пользы. <…> При подробном рассмотрении выставки нашлось много интересных экспонатов: шикарные автомобили, замечательная фотовыставка «Род человеческий». <…>

Буклет американской выставки в Сокольниках, 1959 г.

Довольно интересна циркорама, приятно видеть действие вокруг себя, хотя панорама более удобна, вернее, комфортабельна. <…>

Широкое применение пластмасс, в том числе и пластмассовые грибки-павильоны, машина для быстрого нанесения пластмасс. Многое, очень многое для удобства быта, и это, конечно, очень ценно. Быт, отдых, туризм – имей только деньги и жить будет прекрасно, но вот если ты потерял работу или заболел, то твое дело дрянь, и вот эта-то неуверенность в завтра и сводит на нет многие преимущества. Гиды, конечно, любили больше поговорить о преимуществах. Разговоры с гидами – особая статья. Большая часть из них выбирает тактичные методы агитации, многие были довольно объективными, многие вели беседы согласно инструкциям: «Мы знаем ваших писателей: Толстого, Шолохова, Пастернака (!)» – последнего не читали, но знают, что он «хорошо отразил русскую действительность». Мы знаем ваших поэтов: «Пушкина, Никитина, Ахматову (!!)». «У нас не рай и у вас не рай». «Основное зло наши и ваши газеты, они выбирают только плохое». Наши тоже ведут себя по-разному, в среднем с довольно жадным интересом, но есть и патриоты в обе стороны. В то время как один ходит с независимым видом и предлагает 50 рублей за стакан пепси-колы («я не нуждаюсь в подачках») или заявляет, что «там смотреть нечего, и наши дворники имеют мебель лучше», другой на сообщение гида: «У нас метро значительно хуже» поспешно возражает: «Не может быть». «У нас есть еще дома перенаселенные, без удобств». – «Не может быть». Но в итоге один из гидов, восторженно отзывающийся о СССР, сказал: «Вы действительно вторая страна в мире, а лучшее, что у вас есть, – замечательные люди. Везде хотят от нас иметь доллары, а русские торопятся удовлетворить свой интерес».

Итак, несмотря на то, что эти великие мастера рекламы не смогли достаточно хорошо преподнести то, что могли бы показать, Америка – страна, достойная большого интереса. Ее 56 млн автомобилей, 52 обладателя Нобелевских премий в науке (из 206), 40 млн телевизоров, 50 млн холодильников, спутники, догоняющие нас по весу и перегнавшие по содержимому, – все это бесспорный прогресс.

Ее 5 млн безработных, койка в больнице за 18 долл. в день, черт знает, на что похожая скульптура и живопись – это, конечно регресс. Но все вместе взятое – большой, закономерно возникший интерес. <…>

6 ноября 1959 г.

Завтра впервые за последние годы не иду на демонстрацию. Устал <…> Хуже всего то, что эта усталость сказывается на многом, многое воспринимается слишком близко к сердцу, так недалеко и до неврастении. Слишком за многое я, наверное, взялся: в работе – соревнование с Рай-сом (не хочу отставать, хотя многому приходится учиться на ходу), секретарь комсомольской организации в 115 человек, причем разношерстнейших человек, секретарь технического совета ОКБ, и при этом, как всегда, (а может быть, и поэтому)не хватает времени. Время! Черт бы взял это время. Как многое хочется сделать! Хочется хорошо знать свою специальность (наверное, уже имею право так говорить) – электронику СВЧ, эту одну из сложнейших современных специальностей. Не хочется проходить мимо общественных дел и как не претит мне формальность в комсомольской и общественной деятельности, считаю, что много полезного и нужного можно сделать и на этом поприще.

А искусство, музыка, книги! С каким трудом вырываю время на то, чтобы почитать Ремарка, Уилсона или сходить в кои века один раз в кино и посмотреть что-нибудь вроде финских «Женщин Нискавери» со смелой героиней, наплевавшей на устои каменного гнезда.

А семья ведь требует тоже время, да и не только требует, самому приятно поиграть с веселой Лекой. «Папа, давай даться», «Папа, икай меня».

Ну, а о таких вещах, как марки и фото и говорить не приходится. Надо все-таки немного разгрузить корабль, а то капитан начинает превращаться в скептика и пессимиста и как бы не докатился до брюзжания. И так уже мой скорый на выводы поверхностный тесть готов записать меня в прихвостни капитализма. <…>

30 июня 1960 г.

Вот я и опять родился. 27! Ведущий инженер и г[лавный] к[онструктор] прибора, от которого в какой-то степени зависит обороноспособность страны. Прибор все хвалят. Ну как же! 350 Вт, 560 г. А как он пойдет в серии? Хороший ли я г[лавный] к[онструктор]? Опять эта неудовлетворенность. <…> Почему-то стал с жадностью ловить все о войне. Картины, книги, фильмы (даже плохие). Наверное, потому, что у этих людей можно по-настоящему научиться мужеству. А кем стал бы я в их условиях?

14 июля 1960 г.

Работа Государственной комиссии по приемке моего прибора идет вовсю. Пока все идет хорошо. Часто ловлю себя на том, что с удовольствием думаю о проделанной работе и о результатах. <…> А вот вчера в парткоме отказался выступить на митинге как представитель лаборатории, борющейся за звание «лаб. коммунистического труда». По выражению лиц партийных и профсоюзных руководителей я понял, что я их просто оскорбил этим отказом. А начальник ОКБ Спасский заявил мне: «Дурак, надо показываться на людях, это поможет твоей карьере». Черт с ней, с карьерой, для меня не так просто даже по бумажке выступить на митинге. В парткоме и завкоме теперь будут коситься и могут вспомнить это в том очень сомнительном случае, когда будет решаться вопрос о предоставлении мне комнаты. <…>

13 октября 1960 г.

Позади поездка в Киев и очередной отпуск. В этом году удалось как никогда многое посмотреть.

В Киев летал за стабилизатором АСШ-2. <…>

И вот 20 сентября я снова у своих хороших стариков на Кубани. Приехали все втроем. Лена в восторге от простора, уточек, Валета[21]. Старики в восторге от Лены. Как ни странно, в этом году несмотря на то, что они жили на пенсию 330 руб. (тоже мне пенсия!), обычная их беспросветная бедность была сглажена. Может быть, помогли мои переводы, но жить они стали лучше. В станице как всегда полно безобразия. Сахар бывает редко, масла не бывает, за хлебом очереди, электричества нет, вода далеко. Все местное руководство лезет из кожи вон, перевыполняя планы, поплевывая при этом на живых людей. Как всегда умудряются так загробить хорошие идеи, что они получают безобразное воплощение. Всех коров сдали в колхоз – продажу молока не организовали, колхозникам стали платить деньги – пекарня выпекает мало хлеба и т.д.

Прожив 10 дней, мы отправились путешествовать. 22-го сентября приехали на поезде в Новороссийск, который произвел неприятное впечатление, несмотря на встречу с морем. Цементая пыль, лысые горы, шестибальный ветер. Скорее на автобус и в Туапсе. Девятичасовая дорога Новороссийск – Туапсе по местам, известным курортами (Кабардинка, Геленджик), многочисленными памятниками, оставшимися от войны.

Ближе к Туапсе красивые перевалы и виражи шоссе. Машина больше, чем наш ЗиС-151, не пройдет. Туапсе, вокзал и первый раз в жизни комната в гостинице «Южная». Утром оказалось, что город с трех сторон окружен зелеными, с мягкими линиями горами. Три часа на электричке до Сочи. Справа – серое утром море синеет, появляются первые купающиеся. Ура! Значит, и мы поплаваем. Солидная тетя на берегу спокойно снимает розовые трусики. Лазаревская. Встретил гору, из-за которой вылетели «Мессершмидты» во время нашего вояжа в августе 1942 года в телеге, покрытой толем, с двумя клячонками. Сочи. На вокзале «поезд дружбы». Позавтракали в ресторане. На двоих 40 руб.[22]. Прокатились на глиссере до Хосты, посмотрели дендрарий, Ривьеру (выйти к морю почти нигде не удается), вечером промокли от дождя, загрузились на «Россию» и утром были в Сухуми.

1 января 1961 г.

1. Утро в компании с «коньячно-яблочным вариантом».

2. Новые деньги. В кассе не берут 20 коп., 1, 2, 3 коп. остались старые в обращении. У Иры 11 руб. по 1 коп. Вот это коллекция!

3. Новые марки. Стандарт 7 шт.

4. Гашение «С Новым годом».

5. Дядька все-таки медленно умирает.

6. Прочел 6 машинописных страниц о летающих блюдцах. <…>

9 января 1961 г.

Надо упорней заниматься, глубже влезать в науку. «Широко и мелко» для ведущего инженера уже не подходит.

С другой стороны, хочется жить, развлекаться, заниматься спортом, фотографией, марками, музыкой, читать умных писателей, иметь интересную компанию и т.д.

– Когда и как все это? <…>

19 января 1961 г.

В связи с предстоящей работой факультета усовершенствования инженеров насыщенность моей недели получается следующей:

Понедельник – занятия дома по СВЧ и английскому,

вторник – ФУИ и курсы английского языка,

среда – бассейн,

четверг – курсы английского языка,

пятница ФУИ и бассейн,

суббота – филателия или фотография. <…>

15 февраля 1961 г.

Купил магнитофон «Spalis» Эльфа-10. Теперь буду иметь хорошие записи. Сегодня уже записывал Леку[23]. Получилось очень забавно: «Какая начала», вместо «не коршун ли унес» – «не корж ли он унес» и т.д.

Отдал за магнитофон 90 руб. (столько же стоит новый, но Плисковский есть Плисковский, и я в таких случаях еще не научился противостоять наглости). <…>

6 марта 1961 г.

Из этой крошки складывается человечек. Так приятно обнимет лапкой и говорит: «Папа, будь тут. Ты другую девочку не люби!» <…>

17 марта 1961 г.

Трудно понять мне Левку. Он хочет взять от жизни максимум, а если это не удается, то зачем же жить. Я тоже стремлюсь прожить полнее, но если не удается, – ограничиваюсь достигнутым. А вот Дижонов бьется до тех пор, пока не достигнет. Интереснейшая работа, глубокие знания – кандидат наук – но не такой кандидат, как В. Мак, который способен все лето без отпуска долбить философию, он – серьезный альпинист, автор собственных фильмов, владелец автомобиля, развитый человек[24]. Вряд ли я. Но мне иногда кажется, что я не способен на большее. Боюсь, что я не способен, отстав от ворон, пристать к павам. Чего-то во мне не хватает: то ли ума, то ли знаний, то ли упорства. <…>

11 апреля 1961 г.

Пару дней проболел. «Катаральная ангина». Все время распределилось между английским, магнитофоном и разбором земства. <марок>

12 апреля 1961 г.

Сегодняшний день войдет в историю так же, как и 4 октября 1957 г. Тогда мы рвали друг у друга газету, стоя у баллоновского стенда. Тогда лаборатория, в которую только что поступил, уже была отмечена как участвующая в запуске. Несколько дней назад мы отбирали баллоны, зная почти наверняка, куда они должны пойти.

И вот сегодня я услышал в 1-м отделе голос Левитана: «Внимание! Говорит Москва».

В 10 часов было передано сообщение о запуске в космос первого человека. Им оказался майор летчик Гагарин Юрий Алексеевич. <…>

Весь мир гудит, как встревоженный улей. На Западе выходит по насколько выпусков газет в день (а у нас «Известия» еле-еле успевают принести к 23 часам). «The man in space, «Communist in space».

14 апреля 1961 г.

Сегодня Москва встречает Гагарина. С аэродрома он прибыл на Красную площадь, где на трибуне Мавзолея вместе с правительством принимал демонстрацию, устроенную москвичами в его честь. Парень очень симпатичный, с хорошим лицом, младше меня на полгода, уже майор. Как раз сейчас, когда я пишу это, в Кремле идет прием в его честь, на который приглашен и Копылов, как начальник лаборатории, участвовавшей в создании этой ракеты. Здесь ничего не скажешь, он делал этот прибор, ему повезло в том, что этот прибор использовался.

Встреча Ю.А. Гагарина в Москве

В.М. Пролейко с товарищами по лаборатории на демонстрации в честь Юрия Гагарина. 14.04.1961 г.

В демонстрации участвовала почти вся наша лаборатория. На одной из улиц мне очень понравились ребятишки из детского сада с лозунгом «Мы тоже хотим в космос». На почтамте несколько сотен человек часами стоят в очереди за спецгашением. Кто-то на демонстрации нес плакат: «Чур, я второй». <…>

30 июня 1961 г.

28 лет. Принято в этот день подводить итоги. Как правило, это «подведение» портит настроение, особенно у не очень сильных натур. Не знаю точно, какая я натура, но у меня оно всегда вызывает мобилизующие идеи, которые, как правило, к следующему дню рождения находят только частичные воплощения. <…>

7 октября 1961 г.

[Каневская] Ире сегодня повезло, в железнодорожном буфете ей удалось купить 0,5 кг сливочного масла (оно бывает здесь раз в полгода и по цене 3,60 – в Москве 2,90). Но вот мне не повезло, я ездил против сильного ветра в Старую Деревню в надежде хоть там купить керосин (хотя бы для лампы), но его нет и там. Вот картинка из местной жизни. <…>

25 октября 1961 г.

Бывают же такие дни! До обеда все шло обычным чередом, я был в 20-м цехе по поводу «Бальзама», занимался с Володей Севрюгиным расчетом «Ангары»[25]. Но вот после обеда меня пригласил к себе Калабухов и, видно, помня мой доклад по цеху № 9, пригласил меня к себе заместителем в технологический отдел комитета электронной техники. Не успел я опомниться от этого предложения, как Шлифер предложил мне перейти в его группу, чтобы заняться там новейшим прибором. Если пообещают комнату, продамся в Комитет.

26 октября 1961 г.

Продолжение следует. Спасский с утра завел разговоры о переходе к Шлиферу: «только твоя кандидатура подходит…, не перейдешь, переведем приказом». Вдруг, звонок из Комитета от Кругликова – пришлите Пролейко. Кругликов повел к начальнику управления Якименко, тот к начальнику отдела кадров Шульженко. В результате предложили место главного специалиста, 250 руб. в месяц, кремлевская поликлиника, путевки, а главное – шанс получить квартиру.

Нужно продаваться. <…>

1 ноября 1961 г.

Сегодня был у главного инженера управления Искренко (опять хохол!). Он произвел на меня неплохое впечатление. «Я понимаю ваши сомнения. Когда Эйнштейна спросили, кем бы он стал, если бы начинал сначала, он ответил: «Водопроводчиком, потому что последнему никто не говорит, какой рукой взять ключ». Поговорили о будущей работе, кажется, она будет интересной. <…>

9 ноября 1961 г.

Снова беседа с «хозяином»[26]. «Преступление, когда молодой разработчик уходит в кабинет». «Да, но мне нужна квартира». «Ты получишь квартиру в это распределение»

У меня такое чувство, что я играю в шахматы с Ботвинником, я точно знаю, что проиграю, но не могу понять, какой ход я сделал неверно. <…>

10 ноября 1961 г.

Мир набит трепачами, и один из них – наш «хозяин». Сегодня в присутствии секретаря парткома, зама по кадрам и главного инженера он заявил: «Я никому ничего не обещал, никаких векселей не давал, я буду за тебя ходатайствовать и только. Что же касается работы, то ты здесь будешь начальником лаборатории, а, может быть, даже и главным инженером. Дальше решай сам».

И я решаю – идти в Комитет. Все говорят мне, что я гибну как инженер. Может быть, но я приобретаю шансы на квартиру и лишние 60 руб. в месяц. <…>

14 ноября 1961 г.

О, неисчерпаемый год!

Сегодня Якименко предложил мне место начальника технологического отдела 1-го управления. 280 руб. + кремлевская поликлиника + путевки + еще больший шанс на квартиру. <…>

15 ноября 1961 г.

Неделю болтаться между небом и землей! Все интересуются, все удивляются, все завидуют, выражают пренебрежение к кабинету или жалеют о том, что пропадает инженер, но никто ничего не советует. «Решай сам». Надо решать, наверное, надо идти в кабинет. <…>

17 ноября 1961 г.

Снова я у Шульженко. Он производит очень хорошее впечатление. Говорит конкретно. Договорились с ним о том, что он постарается дать мне возможные гарантии на квартиру и утрясет все с Живописцевым. Мне же в принципе все равно – работать главным специалистом или начальником отдела. <…>

20 ноября 1961 г.

Мне уже сильно надоела эта неопределенность. Хозяин говорит: «Работаешь – работай», мои хохлы чего-то жмутся в нерешительности. <…>

23 ноября 1961 г.

По словам Шульженко, Живописцев согласился с моим уходом. Выбор, кажется, сделан. Не знаю, насколько он верен, безусловно, рискую, но, может быть, не зря. <…>

25 ноября 1961 г.

«Хозяин» на словах не возражает, но, судя по всему, дал инструкцию секретарю парткома, и тот заявил, что не отпустит. Но имеет ли право партком не отпускать? С одной стороны, кажется, не имеет, с другой – ведь бывают же мобилизации членов партии. <…>

29 ноября 1961 г.

Партбюро ОКБ решило в мою пользу вопрос со счетом 6:2. Против голосовал Спасский (ему сам бог велел) и Копылов, который вдруг стал говорить обо мне «способный, проявил себя» и т.д.Иногда можно подложить свинью и таким образом. Впереди – партком, там может быть хуже. Здесь еще до партбюро я знал 6:2. Там я ничего не знаю.

От Спасского исходит слух о том, что Шокин сказал: «Грош цена разработчику, уходящему в кабинет. Таких людей мы примем, но относиться к ним будем по-своему».

Смогу ли я противостоять всяким интригам? <…>

6 декабря 1961 г.

Итак, через пару часов я предстану перед своими новыми начальниками и первыми подчиненными. Вся длинная эпопея с переходом – позади, и пропуск сдан – корабли сожжены. Прощались со мной очень тепло. Спасский даже обнял меня. Пожелания удачи и предупреждения от зазнайства. <…>

7 декабря 1961 г.

Второй день работаю в Комитете. Уже к середине дня голова распухает от различных забот. А половина моего отдела умирает от скуки. Начальство напихивает отделу столько задач, что начинаю понимать, почему Калабухов сбежал на третий день. Сегодня было совещание у Захарова «Плавленные в вакууме материалы – генеральная линия».

8 декабря 1961 г.

Никто из руководства не собирается подробно меня инструктировать, и поэтому я сегодня сам определил функции своего отдела и продемонстрировал их Бройде. Тот пришел в восторг и сказал: «Очень правильно». Вот они:

1. Технологические НИРы.

2. Качество, выход годных, брак, рекламации.

3. Технологичность передаваемых конструкций.

4. Новые материалы.

5. Технологическое оборудование.

Это – генеральная линия. Если с нее не собьют, будет нужная работа.

Так мне кажется с позиций пока еще инженера-производственника.

9 декабря 1961 г.

За три дня так распухла голова, что с радостью дождался выходного. Но ведь за выходным целая неделя, и не одна. В комитете есть молодежь, но нет таких ребят, с которыми я был на старой работе: Шлифера, Райса, Кальмана – ребят современных, интересных. <…>

30 декабря 1961 г.

Ничего удивительного в том, что последнее время не беру в руки эту тетрадь, нет. Перед собой человек должен быть всегда честен, а я, кроме того, всегда в опасности, что кто-то кроме меня будет с этими моими мыслями. Что же вообще можно записывать в дневник? Недовольства многим окружающим головотяпством? Но в этом все пуганы. А не вернется ли 1937 год, не начнут ли сажать за малейшее подозрение?

Свои мысли?

14 октября 1962 г.

Командировка Новосибирск – Ижевск. ТУ-104Б. Вместе с собой везу ангину. 3.45 в полете – и аэропорт Толмачево. Проклятие большинства наших городов – нет места в гостиницах. Наконец удается устроиться в паршивой «Сибири» в 3-местном номере.

15 октября 1962 г.

Время сместилось на 4 часа, в результате ночи не стало. Город мне не нравится. Неплох только центр с широким Красным проспектом, грандиозным Оперным театром. Но рядом с центром есть улицы грязнее кубанских. <…>

16 октября 1962 г.

Из-за этой чертовой ангины по заводу таскаюсь с трудом, но вечером, немного отдохнув и проглотив двойную порцию пельменей, отправился в набитом автобусе в Академгородок. Это оказалось очень интересно. Дорога идет по правому берегу Оби мимо каких-то древних деревушек. Но вот минут через сорок автобус сворачивает в современный город. Большие дома, прекрасный клуб – поселок строителей. Еще поворот и кондуктор спрашивает: «На химии кто сходит?»… «На физике?» Справа прекраснейший смешанный лес, слева подряд институты: химии, физики, кинетики, катализа, гидродинамики, прекрасное здание института ядерных проблем (действующий реактор), Институт биологии и экспериментальной медицины.

Большинство институтов – стандартные 4-х эт[ажные] здания без заборов и надоевших проходных, светлые, красивые. Стрела Академического проспекта (с домами в основном пока по одной его стороне) упирается в Обское море – настоящее, берегов не видно, чистейший песок у берега. Лесистые берега. Леса вообще очень много, поэтому замечательный воздух. Сейчас введено три микрорайона. А – свободная планировка, В – «социалистический квартал». «Гарлем» с разноцветными домишками и микрогабаритными (в отличие от малогабаритных) квартирами. Везде много молодежи, детей. Ребята рядом с домом занимаются спортом (Алька[27] по утрам бегает купаться на море). На многочисленных семинарах и даже на улицах научные споры. Ребята большие патриоты городка. Алька заявляет, что их Университет – лучший в Союзе и набит авторитетами. Одного (Канторовича) показали мне на улице (тот в это время вел тоже научный спор). Налево ведет дорога в Золотую долину – место коттеджей академиков. Снабжается город хорошо, столами заказов. Детсады есть, но не хватает, строят на воскресниках. С работой хуже. Полной загрузки нет, есть безработные. Обычная академическая волынка дополняется здесь раскачкой. У Альки дома атмосфера научного работника. Полно книг, правда, довольно широкого профиля. Увлекается он еще большим. Совершенствуется в 3-х основных языках, учит еще итальянский, испанский и японский, выписывает учебн[ик] персидского языка.

Фото, подводн[ое] плав[ание], автодело, спорт, шахматы, еще пишет стихи и отпускает бороду. По-прежнему горяч и непримирим («Бойся равнодушных»). Зоя производит приятное впечатление. Много курит, чтобы похудеть, и мучается от неполноценности (по сравнению с Алькой). Алька считает, что через несколько лет он в своей области будет знать больше других…

17 октября 1962 г.

Магнитофонный цех. Линия «Кометы». В настроечном отделении хор разномастных отказов. Уговорить гл. инженера приехать в Москву не удалось, не выносит самолета – в прошлом году разбился Ту-104 (из 39 10 погибли). Новосибирск вообще грязный и дымный город, но сегодня вечером в дыму утопает все. Спрятался в театре Оп[еры] и балета – «Каменный цветок». Зрителей оказалось меньше, чем ожидалось снаружи.

19 октября 1962 г.

Конечно, слова «надежность» нет в мозгах Аэрофлота. Вчера утром в Толмачевском аэропорту Новос[ибирска] ждали самолет 7 час., и я опоздал в Свердловске на ижевский самолет. Вот уже сутки я сижу в свердл[овском] аэропорту Кольцово в ожидании, пока Ижевск начнет принимать. Уже трижды откладывали вылет на 3 часа, и я решил плюнуть и уехать в Москву.

Нет худа без добра – посмотрел Свердловск. Город мне понравился. Главная улица (ул. Ленина) широкая, со строениями в модерне 30-х годов. Неожиданно наткнулся на широкую реку с красивыми набережными. Изумляются моим незнанием. Старушка сказала, что это река Исеть. В популярном в городе ресторане «Русской кухни» кормят «скоблянкой» – бефстроган[овами].

5 февраля 1964 г.

Рязанский[28] – звонок Шокину. Но – «давай бумагу». «Признаю только сильных (нахальных?) людей». По моему, здесь он не прав – нужно вовремя остановиться.

12 февраля 1964 г.

Выставка ГКЭТ – орудие большой политики Шокина.

Рязань. Ташкентский поезд, набитый детьми. Грязный вокзал Рязань II. Широкая главная улица с 2-3-этажными домами, справа остается какой-то храм, смесь адмиралтейства и одного из кремлевских соборов. Завод. Директор – хам, бездельник, пропойца и самодур. Два часа корректной беседы с ним и – все сведения нам будут предоставлены. На заводе вздыхают: «Наконец-то вы его уберете». Завод – огромная территория, но старые цеха со старым оборудованием. Ужасен цех игнитронов, грязь (графит), сырость, везде ртуть, вакуум меряют прибором Тесла. <…>

На такси объезжаю монастырь. Адмиралтейство оказалось колокольней. Собор – отдельно. Кремль и глубокий овраг. Современный ресторан на «Рязани I» и ЗиМ, 2 ч 20 мин. до Кузьминок.

30 апреля 1964 г.

Шок[ин]. 760 тыс. ППП в сутки выпускает промышленность. Около 10 тыс. потребителей (з-дов), 3000 учтенных заказчиков – разработчиков. λ = 10^–7[29].

Задачи

1. Качество – главное.

2. Внедрение электронной техники.

Но при таком пр-ве ППП их не хватает, хотя на складах ППП – миллионы непотребляемых приборов. Выход – пересмотреть ТУ, для каждого заказа – свои режимы испытаний и 2-е – докум[ентация] – полные технические характеристики.

2 апреля 1965 г.

1-я коллегия МЭП с 3-часовой импровизацией Шок[ина]. Последние наставления Раева[30]: «Не сделай из одной поездки две», – и поезд № 15 с Белорус[ского] вокзала Москва – Варшава – Берлин – Ганновер – Хукван – Холланд – Харвич – Лондон. Под Москвой еще хороший снег, я был дураком, когда две недели назад спрятал лыжи. <…>

5 апреля 1965 г.

Поезд London (Eastern) – Manchester с присущей здесь скоростью 70–80 км/час. Нас хорошо встретил Чуев, устроил в Embassy Hotel. Отель странный, много переходов и закоулков, но с цветными обоями, коврами. Весь обсл[уживающий] персонал (заметный) 2 человека: женщина reception desk и мужчина, который и соединяет телефон, и будит нас утром, и готовил, и подавал нам завтрак (кстати, довольно вкусный и питательный). Чуев на «Волге» с левым управлением отвез нас на вокзал, мы оставили ему часть чемоданов, в которые накануне сложили основные консервные запасы (вряд ли более скромные, чем у Т. Хейердала[31]).

Дорога на Манчестер, промышленные районы, аккуратные четко нарезанные поля, отгороженные пастбища со скотом, курами, весьма солидными свиньями; города с очень плотно пристроенными один к другому 2-3-этажными домами, ощетинившимися индивидуальными трубами и TV[32] антеннами. Локаторы Джордел Бэнк, маленькие озера, узкий, но судоходный канал, ж.-д. станции под навесами, странная четкость диктора на вокзалах.

Наши соседи по купе: старик, разговоры которого крутятся вокруг икры и водки («вместе это – мечта»), молодой бизнесмен в области изготовления искусственных цветов, качество которых мы оценили в Embassy Hotel.

6 апреля 1965 г.

Манчестер, [отель] Ambleside, College Road.

Двое наших ребят-аспирантов, один из Еревана, другой из Харькова, у нас в гостях в lounge[33] у министра Джонсона вокруг его газово-электрического камина и телевизора фирмы Baird.

Цифры: студент (наш аспирант) получает 56 ф. в месяц, рабочий 6–40 фунтов в неделю (посл[едние] – докеры). Вообще в Англии 88 чел. получают 100 000 фунтов в год, 300 000 получают 175 фунтов в год.

От 1000 ф. и более 4,5 млн человек. Данные из газеты. Безработный получает по старости 4 ф. в неделю. Квартира стоит 2 ф. в неделю. Профессор 3000 ф./год. Семья дворника: в одной квартире две семьи, перегорож[ивают] занавеской, грязь, зарабатывает 2 фунта 6 пенсов в час. <…>

Женская работа всегда ниже оплачивается.

Очень дорога квартира и транспорт. Англичане очень гордятся бесплатной медицинской помощью, хотя фактически это вычитают из зарплаты. К зубному врачу первый визит стоит 1 ф., дальше бесплатно. Дороги сигареты. <…>

Билет (дешевый) 3/6, в перерыве рекламный, видовой фильм и короткий фильм, рекламирующий то, что здесь же продается. Реклама яркая и живая, всегда под бодрую музыку. Как правило, хор под джаз расхваливает какой-нибудь товар. В конце последнего сеанса крупно – королевский герб и оркестр гвардейцев в красных мундирах и медвежьих шапках исполняет гимн «Боже, храни королеву». Все при этом должны стоять, но стояли только мы, все остальные предусмотрительно смылись.

В общем, Манчестер не очень интересный город. Много старых прокопченых домов, но в центре строят современные здания по 25 и более этажей. Высокие крыши старых домов кое-где переделывают на современный лад ступеньками стекла. Особенно интересен Picadilly Hotel.

7 апреля 1965 г.

Манчестер. Не успеваю даже перечислять основные события дня, не говоря уже о комментариях. Сегодня:

Беседа с осмотром фирмы Ferranti, обед в загородном ресторане.

Первое знакомство с магазином Woolworth (так наз. «кейсовка»). Два фильма-ужаса, в одном призраки в замке, в другом – призраки на кладбище. Если вчера итальянский реализм до конца выдержали только мы, то сегодня зал был полным до конца [фильма].

8 апреля 1965 г.

Поезд Manchester Center – London St. Pancras. Трехдневное пребывание в Манчестере закончилось. Выставка Брит[анского] Физич[еского] Общества оказалась интересной в первую очередь с точки зрения новых разработок. Меня заинтересовали приборы фирмы Elliot и General Electric. Последняя фирма выставила прибор, принцип которого был разработан и опубликован советским ученым. На выставке англичане, в общем, относятся [к нам] доброжелательно. Исключение составила фирма Plessy, представитель которой был настроен не очень дружелюбно. За двумя нашими ходил шпик, пока мы ходили по выставке, у нас в Ambleside поселился какой-то тип. Сегодня, собираясь, мы обнаружили, что все наши пленки (даже те, которые были в фабричной упаковке) вскрыты и, возможно, засвечены. В остальном же англичане относятся к нам в высшей степени равнодушно. Это же говорили наши ребята-аспиранты. Они уже прожили здесь по 10 месяцев и очень рвутся домой. На 56 ф. в месяц особенно не разойдешся. Говорят, что устали от напряжения, от жизни в сплошном окружении чужих.

Ferranti прислал за нами машины. В зале для встречи была прочитана небольшая лекция о computer’ах для управления производством и Джордэл Бэнк и затем была показана 1 комната сборки. Все, включая последующий обед, сопровождалось безмолствующим с т[очки] з[рения] тутехники Mr. R.A. Morley, любящим зеленые костюмы. За время посещения портфели наши были подвергнуты анализу. Затем на тех же машинах в загородный, живописно расположенный ресторан Stanneylands Hotel. Уютный зал, стол с советским и канадским (?) флажком («This is a mistake»[34], – нам объяснили). Меню: креветки под майонезом с рейнским, бифштекс с очень сложным гарниром с красным французским вином, фруктовый салат с мороженым, кофе с очень приятным английским ликером и виски.

Проезжаем Lechester. С нашей стороны все 10 человек, с их – Caming, автор проекта Computer 400 и, конечно, Mr. Morley. «Обед прошел в теплой, дружественной обстановке». С нашей стороны эта теплота поднималась двумя бутылками «столичной».

Следующие три часа посвящаем знакомствам с магазинами. В Woolworth покупаем шерстяные кофты, в С&А – плащи. На Picadilly у сквера стоит группа битников. Им 12–16 лет, все очень грязные с одинаковыми у девок и парней длинными прическами. Начинающих битников лет по 9–11 мы видим в районе нашего отеля.

Пол этих совершенно невозможно установить. Вообще же англичане (в Манчестере, по крайней мере) не выглядят намного лучше, чем москвичи. Одеты все легко и довольно скромно, довольно часто встречаются и просто плохо одетые, старушки в тапочках, продавцы газет в рваных грязных плащах. Особенно легко одеты дети: довольно холодно и промозгло, а грудного везут в коляске с голыми коленками. Одежда стоит недорого. <…>

Фрукты вообще дешевые.

Снова наш поезд несется с большой скоростью. Ехать всего 4 часа, но за это время несколько раз менялась погода: было яркое солнце, был непроглядный туман, дождь, опять солнце. За окном быстро меняются аккуратные, разгороженные каменными или живыми оградами зеленые поля с овощами и коровами, маленькие деревеньки и большие города (и те и другие очень аккуратно выглядят), дачные участки с конурками похуже наших, часто футбольные поля, теннисные корты, много заводов, иногда с лесом труб.

Манчестер довольно интернациональный город, много цветных, как уверяет один их наших аспирантов Левон, есть даже армяне. Удивительно неинтересны англичанки. Может быть, это одна из причин распространения сексуальных журналов, фильмов. Эти фильмы можно купить даже в 8 мм варианте в магазине, где продаются книги и журналы такого пошиба. Вряд ли, конечно, в этом причина, но уж очень неинтересны англичанки.

Район, в котором мы жили в Манчестере, хоть и далеко от центра, но очень приятен; тихий, зеленый (Wood-road, Green-road, мы живем на College-road). Особняки с садами, все двухэтажные. В этом районе даже не чувствуется смог, который чуть нас не задушил в первый вечер. Ездили мы на втором этаже в очень ярких красных автобусах.

9 апреля 1965 г.

Лондон. Снова Embassy Hotel на углу Bayswater – St. Petersborgh Street.

Все завершилось с еще большей быстротой. Сплошные [магазины], шикарные и забитые всяческими товарами под Sale. Одна и та же вещь в магазинах, находящихся рядом, может стоить в 2-3 раза дороже или дешевле. Можно найти вещи очень дешево, можно увидеть какое-нибудь барахло по умопомрачительной стоимости. Особенно это страшно для старой мебели. Обычная деревянная табуретка продается за 10 дн. Приехав в Лондон в четверг, мы, оказывается, попали в shopping day – день распродажи. Магазины работают по этому поводу на два часа больше.

А вот вчера мы ездили на фирмы (я на English Electric Valve Co в Чемсфорд) в travelling-day, нам очень повезло, билеты в этот день (особенно return ticket[35]) стоят значительно дешевле. <…>

10 апреля 1965 г.

Вчера с утра непрерывный дождь: Оксфорд-стрит сплошь состоит из магазинов, это нас и спасает. К 2-м часам добираемся до книжного магазина, где очень много интересных книг. С утра (мы это почувствовали еще за завтраком) Лондон заполнили неисчислимые толпы шотландцев всех возрастов. Все в клетчатых беретах, шарфах с большими, тоже клетчатыми значками: вчера был матч Англия – Шотландия.

После очередного консервного обеда едем с шофером Михаилом Васильевичем… осматривать город. <…>

Королева поощряет организацию собственного дела. Автомобиль, приемы фирмы оплачиваются из налогов.

11 апреля 1965 г.

1. Развод караула в 11-30 у Букингемского дворца.

2. Пивная Шерлока Холмса.

3. Корабль Кука на Темзе у моста Ватерлоо.

4. Рынок.

5. Хайгейтское кладбище.

6. Закусочная на Baker street.

7. Британский музей марки 1840–1890 гг.

8. Национальная галерея.

9. Фильм Primitive London и какой-то фильм из жизни художников в Нью-Йорке в кинотеатре Windmill.

12 апреля 1965 г.

Последние судорожные закупки. <…>

13 апреля 1965 г.

Борт парохода Princes Beatrix – снова все в обратном порядке начало раскручиваться сегодня с утра.

Утром поезд Liverpool Street Station до Harwich. Челночным способом грузим наши 19 мест.

Прощай Англия. Весьма поверхностно, но все-таки познакомиться с тобой удалось. Правда, очень поверхностно, особенно с Лондоном. Дополнительные сведения о нем дал последний фильм Primitive London, который мы посмотрели в Windmill: два вида стиляг.

Moods – яркая одежда, длинные волосы, мотороллеры.

Rockers –длинные волосы, грязь, ничегонеделанье, пародийные песни…

14 апреля 1965 г.

Варшава. Поезд Хукван – Холланд – Москва.

Все идет в обратном порядке. Плотная Голландия с почти не прекращающимися поселениями вдоль дороги. Где-то ночью ФРГ – снова зап-[адный] немец проводник – опять весельчак, как говорят наши проводники, – шпик. Потсдам. Берлин шикарный западный и восточный, какой-то пустынный, еще со следами (очень редкими) войны. Разрушения остались и в западном. Пограничный Франкфурт-на-Одере и широкий Одер. Польская чересполосица и унылые деревеньки. Обедаем в польском вагоне-ресторане. Обед с пивом 65 зл. платим рублями из расчета 1 р. = 15 зл. <…>

4 сентября 1965 г.

Желтый медвежонок с телефоном в лапе на моем кресле[36].

17 сентября 1965 г.

Шокин. Правительство оценило основные недостатки организации СНХ [совнархозов] в промышленности:

1. Снижены темпы роста.

2. Потеряна технологическая дисциплина.

3. Ухудшилось качество.

6 ноября 1965 г.

Шок[ин]. Мы должны быть образцом во всем от темпов роста до внешнего вида сотрудников. Будущее у электроники фантастическое.

19 ноября 1965 г.

К сент[ябрю] 66 г. – 10 лет работы.

26 ноября 1965 г.

<…> «Один из решающих элементов успеха – это организация. Технические знания – это только начало. Требуется мастерство в организации дела на всех этапах от зарождения идеи до запуска ракеты».

Генер[ал] Б.А. Шривер. США.

31 декабря 1965 г.

Шок[ин]. Ни одна отрасль в Союзе не имеет подобного нам роста 17,5% за 1965 г. только по полупроводниковым приборам 40% роста.

2 февраля 1966 г.

СУ-049[37] – оказывается, не два часа, а четыре в воздухе. Рига – Копенгаген – Амстердам – Париж.

За 2 г. 40 дн. 2800 чел. гильотинированы. Пл. Councord (пл. Согласия). <…>

Edison Continental 120 тыс. TV в год 11 модификаций, входной контроль 1% – 10 шт, если плохо, 100 шт. 1 шт. брака – возврат партии. 65 см. <…>

Молодой отец с сыном Игорем

Париж. 1966 г.

3 февраля 1966 г.

049-СУ – Ле Бурже, Домбровский, тележки без досмотра Hotel London@ New-York. Завтрак с бургундским в отеле <…>. Посольство, Жан (?) Иванович Турков – Ильюшин, Володя Ветров, Иванов – разбитные ребята. Гостиница, русский парень – портье хорошо говорит по-русски, но чуть картавит. В салоне TV с экраном 65, последние новости: среди бела дня убили полицейского в связи с делом Бена Барки, которого выкрали и убили несколько месяцев назад.

5 февраля 1966 г.

Версаль, Людовик № 14, 15, 16.

Ирена Помпадур. В 1836 г. открыт как музей-дворец. <…>

6 февраля 1966 г.

Поезд Париж – Канн.

Михаил Иванович Домбровский. Отец военный комендант Дубны, война, плен, можно ли «товарищи» или «господа». Белая рубашка, шляпа, перчатки. Прекрасно знает Париж, Версаль, Лувр, всех Людовиков, очень – Наполеона. <…>

Метро не многим лучше лондонского, старое, но не дорогое. <…>

10 февраля 1966 г.

<…> Учредительная конференция Всесоюзного общества филателистов.

ЦК КПСС – 3 чел. (Агеев), Арутюнянц – моло[дежь], Кабалевский– композ[итор], Кренкель – докт[ор] географ наук, Ребиндер – профессор[38], генерал-полковник (Харьков), Псурцев [министр связи], 2 замминистра, секр[етарь] парткома МС, Рубцова[39] – экс чемпион.

Всего в президиум 47 чел. (республики).

Минсвязи в последний момент включило 19 работников Минсвязи с правом решающего голоса.

Кренкель Эрнест Теодорович[40] – более 3300 советских марок.

В СССР 300 филат[елистических] организаций. Элеонора Маркс. Осень 22 г. Одобр[ена] Лениным всесою[зная] филат[елистическая ко[-миссия]. 100 млн. человек-филателистов в мире.

Калинин, Литвинов, Павлов[41], Бардин (академик), Брюсов, Вильгельм Пик, Георгий Димитров, Рузвельт, Неру, Эйнштейн.

«Почтовые марки – первые… географ., ботаники и др.» Ганзелка, Зикмунд[42]. Номинал Германской марки 1921 г. – 50 млрд. герм[анских] марок.

Разрабатывается положение о регулируемом международном обмене <…>

Ребиндер – создать каталог почтовых марок СССР по типу Чучина[43], земск[ие], гр[ажданская] война и др.

24 марта 1966 г.

В обстановке недоброжелательства (Трутко) КТП – спасательный круг, который всегда плавает рядом.

2 апреля 1966 г.

23 съезд КПСС.

Келдыш – электроника «во всем мире происходит чрезвычайное убыстрение использования достижений науки».

Шолохов – до революции в Туле был один писатель (Толстой), сейчас – 23!

Малиновский: «Закончено кругосветное плавание атомных подводных лодок».

6 апреля 1966 г.

Косыгин. Нас 232 млн, рабочие + служащие ?? млн, работников умственного труда 25 млн, дипломированных 12 млн. <…>

12 апреля 1966 г.

Кремлевский Дворец съездов.

Егорычев, Келдыш. Студенты МАИ – будут специализироваться на непосредственную связь с космосом.

Терешкова, майор, 2 воскресенья для наших детей, мужей.

Гагарин, полковник. Нераздутый штат 1-й космической лаборатории: Комаров, Феоктистов, Егоров…

Фойе. 3х герои, 2х герои и очень много просто героев. Лауреаты такие же. Солидные люди с серьезными лицами. Брежнев производит впечатление сильной личности.

МЭП каждый час выпускает 1 млн деталей. <…>

Новый завод. 4600 чел., средний возраст 21 год. Шоссе Москва – Симферополь через мост в городе. Как научить не рожать в 16 лет?

Директор Смирнов – бывший 1-й секретарь горкома. Восстанавливал полностью разрушенный город. Взаимоотношениия в высших партийных органах. Я – один пожилой. Зарплата директора 260 руб., старшего военпреда 460 руб.

Новый секретарь обкома решил посадить на тротуарах цветы, сузив тротуары – не вышло.

«Хочу еще поработать (57–60 лет), снова женился, квартира 3 комнаты, был 1-м секретарем – ютился в развалинах». <…>

19 апреля 1966 г.

Чем больше работаешь в министерстве, тем большим скептиком становишься. Причины:

1. Трудно пробить очевидные своей выгодой проблемы.

2. Часто наталкиваешься на субъективное мнение.

3. Бесконечное стремление затянуть любой вопрос.

4. Мое собственное верхоглядство из-за отсутствия возможности сосредоточиться на любом вопросе.

5. Вопрос оплаты труда МЭП решить не может.

22 апреля 1966 г.

МЭП 1965 – 34 лауреата Ленинской премии. ППП + Тишкер, ФЭУ – Лун[а] 9. <…>

27 апреля 1966 г.

Г. Орел, 400 км от Москвы, но уже по-настоящему зеленые парки. Главная улица Московская – длинная, но чистая. Памятник Поликарпову, авиаконструктору; в одном парке легкий танк и Вечный огонь – в другом. Орел был взят танковым прорывом в августе 1943 г. 17, 32 и 25 танковые бригады, 18-й танковый корпус. На автобусах: «Городу Орлу – 400 лет», Ока с зелеными берегами, Орлик, гимназия, Лесков, Штернберг. «Ни один русский город не дал столько писателей, как Орел». <…>

21 мая 1966 г.

Горький. № 240 на втором этаже гостиницы «Россия», вид на Волгу такой, что едва за вечер успеваю прочесть доклад. Конец разлива, острова. В 6 час. утра встречаю Михайлова. В 10 – совещание главных инженеров, 250 чел., мой доклад.

Михайлов перебивает и сокращает 75 мин. Слушают с интересом, всем понравилось (кроме Михайлова – сухо). Обед в «Волге» с ухой. Аэропорт. Коньяк с Ростовского завода, на утро я – председатель совещания. Город гораздо лучше, чем зимой. Зелено, чисто: ул. Свердлова, площадь Минина, новый Дворец спорта, речной и ж/д вокзал, аэропорт. Очень хорош Кремль, стены, башни, съезды, Вечный огонь у символической могилы, Архангельский собор с прахом Минина, восстановленный обелиск Минину. Горсовет в самолет-здании.

7-метровая картина Маковского «Минин собирает пожертвования» в Доме труда, классики в картинной галерее и интересный Рерих «Шепоты пустыни», «Соглядатаи». <…>

На заседании расширенной коллегии. А.И. Шокин, Р.П. Покровский, А.А. Захаров, К.И. Михайлов

«ГАЗ» построен в 1930 г. за 18 месяцев. 95 тысяч человек, цеха по 8–10 тыс. человек. Главный конвейер страны («Форд» 1929 г.) стоял во время нашей экскурсии (гид – инженер, 30 лет стаж на «ГАЗе») – в следующий после получки день – большие простои. Детали, метизы таскают на животе женщины. Каждые 110 сек. сходит «ГАЗ-53» или 66.

Линейка «Волги» 5 этапов, 70% идет на экспорт, себестоимость «Волги» 1500 руб., продажная цена 5600 руб.

«Побед» собрали 247 тыс., «ЗиМ», «Чайка» – индивидуальная сборка. Пресс «ЗИЛ» 3500 тонн.

Т/х «Сура» от моста до Кадниц. Знакомая спокойная русская красота. Зимейки, радиообсерватория, работающая с Джордал Бэнк, зеленые берега, леса, деревушки. Деловые беседы. <…>

3 июня 1966 г.

Косыгин на наших заводах. <…>

10 июня 1966 г.

Трутко, Акимов, Иванов, Валиев, погибший в Англии Стружинский[44] – передний край электроники, наука, новая технология – реальные результаты.

Петров, Глазков, я – организация производства, но они – впереди (к.т.н.). <…>

Академик М.Д. Миллионщиков, А.Ф. Трутко, (?), Академик М.В. Келдыш, А.И. Шокин; сзади справа налево: Ю.С. Акимов, М.С. Лихачев, М.М. Федоров

26 июля 1966 г.

Парад министров у зам. пред. СМ Л.В.Смирнова. Ширпотреб. Дементьев, Афанасьев, Калмыков, замы. Стиль – предметный. Торговля. <…>

Указ Президиума Верховного совета № 5406 от 29.07.66.

2508 чел. 9 предпр. орд.

МЭП – 35 чел. награждены в 135 предприятиях 54 городов. 24 Героя Социалистического Труда. <…>

2 августа 1966 г.

ППП начали в 1950 г. Шокин. В 1964 г. – 200 млн.

Потреб[ность] 70 г. 1400 млн.

«Творчество рождается только в результате недовольства достигнутыми результатами» – Шокин 3.8.66. <…>

24 сентября 1966 г.

24 сентября 1956 г. 10 лет назад Эпштейн принял меня на работу в лабор. 24. <…>

5 октября 1966 г.

Георгиевский зал. 20 сортов тропич[еского] дерева. Коротченко Демьян Семенович – зам. пред. СМ СССР. На улице +23 градуса. <…>

9 ноября 1966 г.

Бирма – зелень, вода внизу. Жара, влажность, запах гнили на трапе. Толпа таможенников и прочее обслуживание – солдатами, обойма, стойка. Багаж – квитанция?

Рангун. Зелень в начале дороги, грязь и вонь в центре. Strand Hotel, кондициионер. Грязный базар, золотая пагода, торговля ерундой на улицах. Валки для тростника. Еще базар с магазинами – торгующий район. Золотая пагода – внутри без носок. Велорикши, такси-мотороллеры. Строительные леса из бамбука.

Неудовлетворительный обед за счет Аэрофлота. UBA – бирманская компания, 2 часа из Бангкока (Таиланд). Современный аэропорт в Бангкоке. Боинг – вверх с облаком дыма. Виза на 48 часов. Такси. Satory Hotel – комнаты в восточном модерне. Улицы, жара, такси.

Реклама фильма Russians are coming[45].

11 ноября 1966 г.

Удивление в банке от наших чеков. Американские солдаты. Жара, вонь от харчевни. Северный район, стадион. Учитель (история Таиланда, математика) 700 бат (35 долл.) в месяц.

Посольство. 2-х выслали. Машина до шоссе, дальше набитый автобус. Центр – современные отели. За долл. – поездка по достопримечательностям. Великолепие, невероятная пышность и яркость королевского дворца. Лежащий Будда – 30 м. <…>

В Японии: Сугробов П.И., Фролов Л.Н., Пролейко В.М., Дохман С.А.

KLM[46] – Боинг, сервис. Гроза над океаном.

Манила, резьба по дереву и художники и <нрзб> хохот филиппинцев. Море огней сверху.

12 ноября 1966 г.

Токио. Аэропорт Ханеда. Highway. Nikkatsu-Hotel. Андо-Хайякава. Ошеломляющая реклама, вечером толпы японцев, тысячи машин. Японки в кимоно, платьях, брюках.

13 ноября 1966 г.

Воскресенье. Пешком вокруг императорского дворца. Пустой город.

14 ноября 1966 г.

Прием Окура-Отель.

Фирмы: четкость, оснащенность, чистота, место женщин. Matsh. 100 000 чел, 400 00 тыс. женщин – ни одной [нрзб] . Методика бесед (чай-беседа: да – нет). 17 час. – конец.

Хранить авторитет фирмы, особенно в качестве, поэтому качество – количество – сроки поставки. Обязательное обучение всего персонала, 130 курсов повышения квалификации. <…>

31 декабря 1966 г.

Шокин. Рост произв[одительности] тр[уда]: 9,5% МЭП, по резисторам 25%. Хотя план по резисторам и не выполнили. Цветные кинескопы по себестоимости 2000 руб. Первоклассный цех, 80 единиц оборудования.

Прорыв в интегральных схемах – 700 000 инт[егральных] схем в 1966 г.

В области орг[анизации] пр-ва в 66 г. мы перешли на линии с принудительным циклом во многих отраслях.

МЭП дал к 500 млн. руб. прибыли, 60 млн руб. сверхприбыли, при этом цены на приборы снижены на 120 млн руб.

Ввели 580 000 кв. м произв[одственных] пл[лощадей] + 158 000 кв. м жилых.

План 67–19,2% роста. План 66 г. был 16,5%. Созданы заводы монопродукции, одноцеховые. Строит их за 6 месяцев, 96 р./кв. м.

16 января 1967 г.

Семинар ВТП[47]:

– Червяков;

– художественное оформление – организация работ стендистов и переводчиков.

Торчинский Владимир Владимирович – организация, кино, 13 000 м². 80 цветных экранов TV.

17 января 1967 г.

17.01. 9.30–14.00, 15.30–16.30[48] <…>

<…> Оптика 98 экспонатов – 23 стендиста. <…>

18 января 1967 г.

Экзамен по английскому языку в институте иностранных языков им. М. Тореза: «Хорошо, на уровне американских негров». <…>

26 января 1967 г.

Бойцов Василий Васильевич[49].

США пересматривают свои стандарты и всю систему стандартизации. Причина – потеря рынка, поднять качество. Японцы выпускают стандарты на мировом уровне, не принимая во внимание возможности промышленности.

Акс[ель] Ив[анович] Берг: «Совет будет бесправным. Создан единственный [ЦНИИ] 22. Почему нет у Шокина? Мы отстаем по всем показателям. Хуже наших машин нет. 13 лет подряд 6–12 января в США проводят ежегодные конференции по надежности». <…>

МЭП, рост 66 г. >23,09%. ППП 37,8% <…>, 750 новых изделий внедрено. План выполнен к 22 ХII. Сверх плана на 92,8 млн руб. Введено 610 тыс. м² произв[одственных]> площадей, экономия 15 млн руб. 16 млн эл[ектронных] приб[оров]/сутки в 1967 г., т.е. 1 млн электрон[нных] приборов в час. <…>

28 февраля 1967 г.

Берг А.И.

48 000 счетн[ых] машин работают в США, 1480 – у нас. Наработка на отказ у нас 3,5 часа, у американцев имеются машины с наработкой на отказ 10 000 час., самообучающиеся по отказам. <…>

6 марта 1967 г.

Шереметьево. Рейс СУ-01 ТУ-114 7300 км. 11 час вр[емя] отл[ета] 9.30 (Москва); 9.40 тень ТУ-114 на вате облаков внизу в радужном круге; 9.50 только радужный круг на белых барханах. Оказывается ТУ-114 – флагман «Аэрофлота» – 2 этажа, 4 сдвоенных мотора, приличная вибрация.

11 час. 07 мин. пролетаем Вентспилс.

Может ли быть эта поездка на 260 дней похожей на выучку за границей, практикуемую со времен Михайло Ломоносова?

Внизу океан – темно-синий с большими точками (льдины? обрывки облаков?), как летнее небо на юге. 17.30 небо очистилось. Океан покрыт льдом с прогалинами. 17.50 – летим над Канадой. Реки, озера, снег, леса, снова реки – все залито солнцем, все сверкает – Канада.

ТУ-114 действительно мощный организм. [В] 19.30 – он начал злиться, моторы угрожающе взревывают, самолет дрожит, а конец крыла машет не в такт.

20.44, вот и Happy landing, разница во времени – 8 час.

Длинный гориз[онт] эскалаторов в простеньком аэропорте: «Passengers with dipl/passports проходьте впэрэд».

10 марта 1967 г.

Монреаль, ЕХРО.

Встаю в 6 ч, в 7.30 в павильоне.

Андре – formen[50], мой лучший друг, дает мне рабочих. Поднимаем, распаковываем, закрываем ящики. Их больше 100, мечусь (особенно первые два дня) между кучей ящ[иков] на земле, окном, куда их подают и неск[олькими] мест[ами], где распаков[ывают]. В 12 ч получас[овой] обед (сейчас 12.20) и дальше до 5.30. Наших нач[альников] здесь много, но нет никакого смысла с ними связываться, лучше напрямую.

Мы с Андре довольны друг другом[51]. После работы еле успеваю в магаз[ин], потом что-то готовлю и совершенно ошалевший застреваю на весь вечер у TV. 10–12 программ, половина французских. Вообще весь город говорит по-французски, англ[ийских] газет нет. Нашли Montreal Star и The Gazette с трудом.

12 марта 1967 г.

Прошла 1-я самая трудная неделя. Холод и ветер outside[52], надо в двух огромных кучах разыскивать 100 своих ящиков. Андре и его парни inside[53] лихо их распаков[ывают]. Негде поесть и негде наоборот. Над головой копаются итальянцы из Feal’а, то и дело что-то летит вниз. Под ногами всевозможные конструкции, матер[иалы]. На пол кое-где уже положены ковры (Андре на совещании: «Первый раз в жизни работаю на коврах»). Такелажники – здоровые парни, и техника их хороша – маленькие подъемники с мотором. Я отобрал себе бригаду, которой руководил маленький Поул (Поль, наверное). Их четверо, один – здоровый парень с туповатой мордой: «Yes, sir». Ежедневно в 16 часов совещ[ание]. С транспортной канадской фирмой Brockkesby наши изо всех сил стараются не затягивать. Генеральный комиссар Борисов, первое совещание – очень знакомая картина, все как в МЭП: «Переходим на рабоч[ий] режим с 7.30 до 19 час.».

7 апреля 1967 г.

Позади целый месяц. Впереди всего только 8 (может быть 6). Оказывается в этой стране только три времени года, весны нет. Все время собачий холод, световая полоса на небоскребе очень редко идет вверх: или стоит на месте, или идет вниз.

По Св. Лаврентию идет ледоход, а мы вырезаем из поролона рубахи. Анат[олий] тихо ненавидит наших женщин, которые здесь разговаривать с нами не желают, в разной степени проходим через это все – это, видно одна из стадий ощущения оторванности от дома.

Выставка за это время изменилась мало, наш павильон внутри преобразился сильно. Мой раздел стал пользоваться популярностью как передовой. TV студия Tele-Metropole сняла 20 мин. для фильма, сегодня приводили нашего посла в Канаде, мрачного и рассеянного.

11 апреля 1967 г.

<…> На улице с нами заговаривает еще один эмигрант – 54 года, 30 лет назад был моряком нашего торгового флота. Во время [их] пребывания в Норвегии мадам Коллонтай привела на борт норвежских комсомольцев. Влюбившись в одну из них, моряк остался в Норвегии, за деньгами едет в шахты Шпицбергена, 1000 крон, хочется еще 2000 крон, но в Норвегию приходят немцы. Канада, работа кое-где, сейчас – [за] 1 д. 25 ц. в час моет посуду в кафе. Подметает в сов[етском] павильоне, на Экспо канадцы не взяли, все время зажимают эмигрантов. Пенсия не раньше 69 лет – хорошо бы умереть на Родине, здесь никого нет, да и там не осталось, но там Родина. «Есть в Монр[еале] еще неск[олько] русских, один кубанец из армии Власова». <…>

14 апреля 1967 г.

Первый почетный посетитель – генеральный комиссар Eхро-67 Дюпон. Раздел «Электроника» уже демонстрируется в действии: лазеры, мои испытательн[ые] уст[ановки] – установка радиационного нагрева «Урал», «Луч» и др.

«Старик» все время повторяет: «Wonderful». Окончательно он был сражен подаренными ему «Микро». Пожинаем лавры передовых, недаром же основным лозунгом был принят лозунг «Нет таких крепостей».

Шокину ушла телеграмма: «…Специалисты раздела «Электроника» первыми в павильоне досрочно справились с поставленными задачами и подготовили красивую экспозицию раздела к открытию выставки. Генеральный комиссар секции СССР на Expo-67 Б. Борисов».

Мне иногда кажется, что я мог бы сделать и больше, но на фоне этого штата из Торговой палаты это не имеет смысла. Плохо одно – никак не начну серьезно заниматься языком. <…>

19 апреля 1967 г.

На пригорке перед американским павильоном – плакат. На плакате: «009 дней до открытия Eхро-67».

Радиоприемник «Микро» – мировой шедевр Минэлектронпрома

У нас после 14-го затишье, хотя высокие комиссии продолжают ходить: Борисов приводит свой штаб (нельзя ли попроще о лазерах?), вчера комиссия из ЦК (нельзя ли еще попроще о лазерах?). Внимание обращают только на броские приборы, и все просят попроще.

Самолет 17-го привез переводчиков и 5 писем для меня. Здесь это большая радость, и письмо от 4 на 19 страницах я читаю каждый день. Генрих острит, что открытие выставки назначено на 28 апреля в ознаменование даты установления Со[ветской] власти в Азербайджане[54], отец торжественно пишет о новых зубах, Лена сообщает, что кончила четверть на 4 и 5, что выиграли наши в хоккей, что она научилась разжигать костер, а мама ругается. <…>

25 апреля 1967 г.

24-го с утра мы все в формах, готовимся к пресс-конференции. В начале 11-го Ружников сообщает ужасную новость – погиб Комаров. Большая подавленность, нам сегодня не хватает только корреспондентов. Через час выясняются причины – запутались стропы его парашюта… Вечером читаем в газете, что в Москве подавленность и траур такой, как не было со дня смерти Сталина. Женщины открыто плакали на улицах…

Пресс-конференция началась в 2 часа дня в кинозале… Речь Борисова. Вопросы, в общем, довольно безобидные…

Короткий показ мод, небольшой фильм и корреспонденты разбрелись по этажам. По-моему, основное количество сразу оказалось в ресторане. У нас было не так много, как мы ожидали, и интерес привлекали немного лазеры, больше «Урал»[55], если он работал, и «Волжанка»[56] с печеными яблоками. Ко второму подиуму почти никто так и не дошел. Нашим (соседям и администрации) раздел «Электроника» нравится: «У вас настоящее электронное show»…

Попал в президиум торжественного собрания как начальник лучшего отдела.

Шевченко – политический доклад. Борисов – итоги, задачи. «Т. Пролейко дает очень квалифицированное объяснение о лазере, но простому человеку оно малопонятно…».

Мои ребята никак не могут ужиться с «академиками». Их двое – Маркин и Морозов, оба к.т.н., оба пыжатся на теоретиков. Оказывается, любимое выражение Сербина «Никогда не входить в чье-либо положение». <…>

28 апреля 1967 г.

Eхро-67 открыта. Торжественное открытие на Площади наций состоялось вчера для 7000 приглашенных… Первые посетители у нас очень восторженные и приветливые. Первые отзывы в книге только доброжелательные.

Сегодня в 10 час. торжественно открылся наш павильон… Невероятное количество народа, еле успеваем полным составом все 12 человек отвечать на вопросы.

1 мая 1967 г.

Сегодня дома праздник, а мы начинаем работать в две смены по 8 часов. Первые 4 дня работали с 9 утра до 22 час., и это было тяжело!.. У нашего павильона безусловный успех «Лучшее на EХРО, единственное, что можно смотреть на EХРО». 2 книги отзывов уже почти полны. 90% отзывов положительные от «Wonderfull» до «Cool», что на языке битников значит «Здорово!», но 10% явно антисоветские. Особенно злобствуют евреи из США. Наши эмигранты ведут себя тихо, хотя иногда (редко) и появляются надписи типа «Я убежала от прокл[ятых] коммунистов». Особенно распиналась по поводу «нашего рая» вчера старуха у нашего стенда, сразу толпа, но один канадец, послушав мою с ней перепалку, доверительно сообщил Кузнецову: «Ошибка, что она родилась»…

В 18 час. по ТВ в павильоне демонстрируют запись парада, которую привез самолет и полиция с мотоциклами прямо без таможни. Канадцы смотрят без энтузиазма и встают с кресел с кислыми физиономиями и несколько подавленные. Даже для нас этот парад здесь несколько силь-новат на фоне наших бесед с канадцами о мире. Многие из них при виде ракет демонстративно уходят. Один в разговоре сравнил этот парад войск с фильмами марширующих немцев Гитл[ера].

3 мая 1967 г.

Газеты шумят, что EХРО побила все предсказания: за первые 3 дня 1 472 000 чел и даже в понедельник 200 000 чел. Вчера был первый национальный день – день Эфиопии. Его величество император Хайле Селасие I посетил в теч[ение] 15 мин. наш павильон – маленький старикашка (Борисов его почти нес на руке), окруженный своими детективами европейского происхождения и местной полицией в красных камзолах.

Непрерывная река лиц в течение всего дня. Многие что-то спрашивают как о приборах, так и о жизни у нас, о нас, даже о наших светло-коричневых форменных костюмах. Многие очень откровенно нас разглядывают, чуть ли не щиплют, чтобы убедиться, настоящие ли мы. Удивляют вопросы американцев; в основном это: «Сколько это весит?» и «Сколько это стоит?». Разговоры:

– о свободах в СССР;

– вся ли Сибирь – тюрьма;

– о жизненном уровне, бюджете, пенсиях;

– о системе образования;

– о Светлане Сталиной (в The Gazette открытое письмо Арт. Бухвальда ей, в котором он хорошо ставит ее на место);

– о том, почему «притесняют евреев в СССР».

День СССР на ЭКСПО-67

20 мая 1967 г.

<…> Два дня назад я давал объяснения президенту Новотному[57] и его жене. Он – приятный человек, славянского типа. Ковалев оценил объяснения очень высоко, а Новотному понравился наш раздел. На прощание он получил приемник, а сегодня двое ребят из ZTA (телегр[афное] агентство) час фотографировали наш раздел, который так понравился Новотному. Глядишь, мои ребята – чехи найдут мое изображение в своих газетах, да еще с президентом.

23 мая 1967 г.

Торонто, аэродром, ЛС-8 рейс 805 Монреаль – Ванкувер. Идея, которую все же удалось реализовать…

25, 26 мая 1967 г.

– Ванкувер,

24 июня Niagara Falls.

9 июля 1967 г.

Люди EХРО. И кто только не ходит по этим уличкам? С какими языками, в каких нарядах? У каждого из нас десятки разговоров в день. Мои несколько встреч.

– Новотный – приятное лицо, мягкая манера разговора. «Интересуются ли вашим разделом?» – такая же мягкая в манерах и его супруга.

– Ленарт – деловой и молодой премьер-министр ЧССР, четко мыслит, понимает технику, сотрудничество с «Тесла».

– Посол Кубы в Канаде с женой и дочкой, толстяк с сигарой (англ., франц., нем.). Водил его вместе с семьей нашего посла по павильону.

– Социолог из Аргентины. Прекрасно знает нашу литературу. «Почему судили Даниеля и Синявского? Почему не печатают многих авторов?»

– Председатель Иранского меджлиса, спросивший вдруг, на какой длине волны работает лазер и какова плотность элементов в пленочной схеме.

– Литовец – фашист, воевавший в немецкой армии (Тильзит – Псков – Ленинград). Хотел пожать руку Хрущеву за то, что тот – антисемит. «Когда начнете их уничтожать – позовите меня». На вопрос, где его заслуга в том, что он не родился евреем, ответа нет, как и на предложение его жене посмотреть Пискаревское кладбище в Ленинграде и увидеть, с кем воевал ее доблестный супруг. Сейчас они процветают в Кливленде. Химич[еская] фирма, три автомобиля.

– Лорд Браун – министр торговли Англ[ии], весельчак, сыпет по-ан-гл[ийски], будучи уверен, что мой англ[ийский] не уступает его языку. «Микро» в подарок.

– Баптист – украинец. Познал слово Божье и только поэтому перестал ненавидеть нас. Дезертировал в 41 г., в 42 уехал в Германию, а в 45 в Бельгию (помогли американцы). Женился на украинке, скопил деньги – и в Канаду. Работал у Форда на конвейере, но проще работа уборщиком. Все сведения о нас издания 40-х годов, убежденная контра. Американская эмигр[антская] семья русских. «Все это пропаганда, наши родственники «просят прислать занавески на окна».

– Фермер из Саскочевана. 9 тыс. долл. доход в год, идея объединенных с/х рабочих хороша.

– Канадец – любитель экономики. «Разберем возможности рубля на примере хлеба» – не в его пользу! На 1 руб. можно у нас купить 5 кг хлеба, здесь только 1,5 кг.

– Украинец, злой и брюзжащий: «Где павильон Украины?»

– Армяне из Нью-Йорка.

– Три девушки из Венесуэлы (покажите живого русского).

15 июля 1967 г.

«Papa umer 14 ostavit mamu ne mogu esli ne perenesut poezdki ne priedu tzeluyu ira» – я до конца в это не верил, все время казалось, что смерть не может быть такой сильной. Бедный П.С., наверно, не выдержало сердце: сердце, диабет, глаза, эндоартрит и все слабеющая воля. 57 лет! Невероятно жаль его. Он тяжело прощался со мной в марте. Его последнее письмо – береги здоровье. Как-то сразу я почувствовал, что молодость прошла. Я теперь там старший мужчина. Семья (теперь, наверно, 5 человек) на мне. Хватит считать себя молодым, хватит считать себя удачливым и достигшим чего-то: ведь из всего списка лекторов среди к.т.н., д.т.н. только один – «руководитель раздела». А такой же руководитель раздела медицины – докт. меди[цинских] наук, профессор Романов только на пять лет старше меня. Брел с работы 2 часа. Дома перечитал письма Иры. Она молодец и умница, а держится очень мужественно и относится ко мне «самое большее, что меня интересует в Канаде, это ты». Как ее поддержать? Она достойна всего лучшего.

30 июля 1967 г.

<…> Expo-67 вчера отсчитала свою половину. 25 209 265 человек посетило в первую половину: в Брюсселе было всего 50 млн и 42 страны-участницы.

4 августа 1967 г.

<…> Куда там было приехать Ире. Каждую неделю 70–90 высоких руководителей. Сейчас вожу очередную группу. Овезов (1-й секр. Туркм.) спросил вчера «А кто такой Кодак?». Но Чуканов Олим Алексеев (ру-ков.) приятный и грамотный чел[овек]. Была помпа: «палата» встречала Патоличева. Все ждали его в зале час, и еще час нудно он говорил нечто о том, как нужно торговать (?).

Позавчера принимал в разделе Фурцеву, генерал-губернатора Канады. <…>

17 августа 1967 г.

Полянский – встреча с руковод[ителями] разделов. 2 павильон хороший, очень хороший коллектив, знают свою технику. Национальный день был как никакой другой хорош. На Площ[ади] наций было 20 000 чел. Очень хороши артисты, особенно концерт 16 августа в театре на Площади искусств.

«Угнетенная» [Украина], как здесь кое-кто говорит, задавила вчера всех. Только из США ежедневно приезжают 30–35 тыс. человек. Нашу делегацию приняли на самом высоком уровне, мы довольны. Впервые мы переживаем период, когда нас только хвалят. Здесь вы должны как губка впитывать все разумное, полезное в других павильонах – в каждом есть интересное. <…>

20 августа 1967 г.

Все напряженнее наше украинское состояние. Вчера приехала правительственная делегация. Петр Тронько – пан голова, Жаботинский и др. Даже они националистичны, ну а местные и американские украинцы одержимо националистичны.

Сегодня появилась искусно и остроумно сделанная листовка: на нашем памфлете с портретом и приветствием Подгорного допечатали тем же цветом: «Я хотел как украинец, чтобы был отдельный павильон Украины, но русские давят все национальности, а в 65–66 гг. на Украине прошли аресты интеллигенции».

17% населения Украины – русские, 82% школ – на украинском, пресс-конференция. Тронько: «Есть ли украинские школы за пределами Украины, как это было до 1930 г., украинцев 8 млн. живет вне Украины».

25 августа 1967 г.

В конце концов все обошлось благополучно. 22-го утром мы, экипажи двух кораблей, Б[ольшой] театр, ансамбль «Березка», 200 полицейских в форме, 400 – переодетых были на трибунах Площади наций. «Ukraina special day»[58]. Гардемарины в костюмах 18 века, барабан, флейта, поклоны, офицер в парике, салют из мушкетов, а вокруг «Веревка»[59] в украинских костюмах и наши моряки.

Все прошло благополучно, а серия концертов на Площади наций, у нашего павильона, в нашем кинозале раздавила, подавила самостийников. «Жива ж таки Украйна» – до этого они дошли сами. Правда, в 5 точках города они распространили 25 000 антисоветских листовок, а Montreal Star поместила объявление «Украина захвачена Москвой, украинский язык запрещен, в 30-е годы уничтожили 6 млн украинцев, сейчас давят все национальное». Делегация с Украины привезла много своего: карту, флаг, изделия умельцев (роза в просверленном волосе, подкованная блоха).

Обычно наш павильон посещает 80 000 чел. в день, наверное, 20 000 из них были украинцы, начиная от 84-летнего сына первого украинского эмигранта в Канаду и до самых ярых самостийников – вождей всей местной бандеровской банды.

У местных украинцев очень специфичный украинский язык. Например, такие фразы: «Россияне забороновали Украину», «Жинка, заклоузивай виндоузеры, а не то чилдренята попростухиваются»[60]…

27 августа 1967 г.

«Большому балету – большие скидки». Ира З. и Рада – скрипачки из ансамбля скрипачей Б[ольшого] театра. Знакомлюсь с М. Ростроповичем[61] («Слава») – блещет остроумием, сыпет анекдоты. Обстановка обычная для балета и театра: безалаберно, остроумно, весело, выпивка, анекдоты, острые тексты, ул. Св. Лаврентия превратилась «Св. Еврентия» (правильно, продавцы многочисленных магазинчиков – евреи, и почти все говорят по-русски). «По Еврентию идет великий шмон»: все 400 человек из театра гребут тряпки. 400 тряпок на 400 долл. «Умирающий леб-лядь». «Судак в маринаде» стал «Мудаком в серенаде»; на вопрос: «какой язык вы освоили в Канаде?» – «Бараний» (консервы). В день отъезда «хорье» сдавало в багаже большие тюки, а певец Мазурок, получивший в Монреале 1-ю премию 7500 долл. взывал: «Неужели нельзя принять лишние 5 фунтов у великого певца?». Все это каламбурно и довольно весело, но когда они наконец уехали мы с Анат[олием] облегченно вздохнули.

Приехал акад. Жаворонков[62] с женой. Мы его встретили лозунгом на коне «Да здравствует МХТИ!» Старик очень растрогался

2 сентября 1967 г.

Нет здесь работы тяжелее, чем водить наших начальников. Им все неинтересно, они все видели, их ничем не удивишь. Очень выразительны их вопросы – откуда большинство из них?! Такие как Горшков[63], Панкин[64], Чуканов среди них исключение. Последняя группа особенно хороша. Даже в индейской резервации один из них сказал: «Я все видел в Гвинее», а знаменитое «Эхро», а «кто такой Кодак?» И т.д.. Местное начальство перед ними трепещет и в основном того же поля: никаких духовных запросов (в этом смысле некоторое исключ[ение] Ковалев), бездельники уникальные (чего стоит один только пом[ощник] директора), а есть среди них один просто грязный подонок, подл и низменен насквозь. Легко представить, какой пост он занимал 20 лет назад и раньше, а ведь уцелел же. Его все ненавидят, но боятся (такие еще имеют силу – вот бы ему эту книжку в руки!) Последняя группа очень капризна, исключение, может быть, составляет Толкунов Лев Николаевич (гл. ред. «Изв.»), остальные демонстрируют свое невежество даже в павильонах (у итал[ьянского] долго добивались у гидессы, чем Рафаэль лучше Эреро – автора павильона). Как получаются такие люди?! Куда они нас приведут?!

6 сентября 1967 г.

Г. Монреаль. Итак, ровно полгода я в этом г. Монреале. Ира пишет «Ну и загремел же ты!» – ее последнее письмо совершенно на нее не похоже – решительное, самостоятельное и с очень трезвым взглядом на жизнь. Что дали мне эти полгода?

– Я узнал «свободный мир» с большими возможностями удовлетворить за доллары, яркий и рекламный, с фильмами и книгами, со «свободой», когда после разговора с русским к местному жителю приходит с визитом сыщик. – Я узнал всенациональный мир EХРО-67, где рядом с Югославией расположен Тринидад, а рядом с Японией Голландия, где выступает Modern Jazz Quartet и орк[естр] с Ямайки, девицы Go-Go и хор Пятницкого.

– Я встречался с кучей интересных людей (Новотный, Полянский, Тодеров, Келдыш, Реза Пехлеви, Вернер фон Браун, Ленарт, Школьников и еще большей кучей менее интересных людей (иногда более интересных: Панкин, Соцков) и совсем неинтересных (лидеры) людей.

– Я мало, к сожалению, усовершенствовал свой английский и почти не сдвинул свой французский, но свои обязанности (которые росли по мере того, как дирекция наглела) выполнял честно.

– Мне удалось увидеть здесь (мало, правда) настоящее искусство [услышать], прекрасную музыку.

7 сентября 1967 г.

Вчера с М. Кузнецовым и Ольгой[65] посетили Квебек.

4 сентября 1967 г.

<…> Вместе с 40 высокопоставленными гостями, за которых я отвечаю, едем на экскурсию в индейскую резервацию, Монреаль – 2200 тыс., 87% – французы, 155 тыс. – евреи, 2600 русских, 267 банков.

Коттеджи на горе до 300 000 дол., шлюз на канале. Резервация. Индейские ребята у церкви продают сувениры (не дешевле 1,25 $). Небогатые коттеджи индейцев, кое-где машины. Живет в резервации 4600 индейцев. Отдельная территория – музей, сувенирные магазинчики и show – очень примитивное и халтурное с участием 20 индейцев, 15 из которых дети разных возрастов, а вождь – m-r Нестеренко из Одессы с удовольствием говорит по-украински.

Наш экскурсовод Frank давит свою линию: индейцы глупы и ленивы, а жизнь в Канаде – рай, даже медицинская помощь бесплатна.

20 сентября 1967 г.

41 600 000 посетили Expo.

Эмигрант, который дал в морду Котову – нагловатому парню из оптики за то, что тот сразу назвал его изменником.

Шах-ин-шах Мухамед Реза Пехлеви с многочисленной свитой и охраной милостливо разрешил кому-то из свиты принять наш «Микро». <…>

7 октября 1967 г.

<…> Наступили последние недели, начальство взывает к бдительности, особенно после взрыва 3 недели назад пластиковой бомбы в отделе культуры (над нами). Уже прошло совещание по проблемам упаковки и собрание по вопросам бдительности. Уже на меня поступил вызов от Шокина, но дирекция не отпускает (незаменимый). Уже я, наконец, начал shopping и выяснил, что запросы выше возможностей, уже, кстати, многие ребята выписали «Запорожцы», «Москвичи» и даже «Волги», ну а я добираю впечатления.

30 октября 1967 г.

Шумно закончилось это самое крупное и самое интересное событие. <…>

4 ноября 1967 г.

Прощальные вечера, отъезды, прощания, суматоха, похолодание, таможенные тревоги. <…>

Сегодня в павильоне Ломако читает доклад о 50-летии революции. Из доклада выясняется, что на каждого сотрудника нашего павильона пришлось 30.000 посетителей.

Фильм «Два билета на дневной сеанс». Молодой химик со смелым текстом о наших шакалах в науке.

11 ноября 1967 г.

Итоги в цифрах:

50 306 648 посетителей.

13 000 000 посет[или] Советский павильон.

11 000 000 Канады.

9 000 000 США и Франции.

8 500 000 Чехословакия.

5 000 000 Англия.

Участвовало 62 страны.

Я пробыл в Канаде 253,75 суток и заработал 25642,52 канадск[их] доллара (данные бухгалтерии).

Всего [удалось посмотреть] 65 фильмов в Канаде. <…>

16 ноября 1967 г.

Шереметьево, Москва, дом! 50 дисков Ellington, 15 Modern Jazz Quartet и другие.

Я снова в МЭПе. <…>

7–9 декабря 1967 г.

67 [г.] – 88 млн интегр[альных] схем вып[ущено] США.

6 млн цветных TV, в 3,5 раза больше транзисторов. В США на одного работающего 30 000 ППП в год, у нас – 6000. За последнюю пятилетку в электронную промышленность вкладывалось ежегодно 12 млн руб. (инвалютных).

20 декабря 1967 г.

Шок[ин]: «Только непрерывная работа над собой. Непрерывная. Каждый день».

2 января 1968 г.

Новый год в «Метрополе». Даже во Вьетнаме на Рождество объявлено перемирие. Красный зал – в основном завмаги. В основном иностранцы: самодовольные, молодые немцы, француженка в сапогах, высокая японка, танцующая в новой манере. <…>

8–12 января 1968 г.

Полтава. От Харькова до Полтавы через буран на «Москвиче» – видимость иногда не более 10 м, обратно через такую же пургу на автобусе – на пути перевернутый «Икарус». Валки – бывший уездный центр, сегодня площадь – каток с Лениным перед 2-этажным райкомом. Ив. Ив. Фомин и традиционная представительная встреча в обкоме.

7 февраля 1968 г.

Солотча. Библиотека в монастыре XVII века. Книгу для детей по искусству девушка-библиотекарь не решается выдавать, несмотря на прекрасное издание. На каждой странице Хрущев.

12 февраля 1968 г.

Домик Есенина в селе Константиново над Окой. Очень маленький жалкий музей действительно великого поэта. «Золотая рубленая изба». Даже за два года до смерти [в] 1955 г. мать Есенина сильно нуждалась. Музею-избушке 2 года, в 1967 г. его посетило 40 000 человек. Несколько фотографий в холодных сенях, ни одной книги [о] Есенине. Знамя 1926 года от русских писателей. Старушка-соседка, мать девушки-экскурсовода (помнит и мать, и Сергея) помнит митинг в 1926 г. и кого-то, кто сказал: «Если Пушкин – золотая осень, то Есенин – наша весна».

25 км от нашей «Сказки» через Солотчу, Новоселки (длинное богатое село), Данилово-Аксеново, Кузьминское на санях при –15–25°.

Инспекция образована Постановлением СМ СССР № 375-133 от 28.03.63.

Фактически июнь 63 г., я в ней с 15 июня 63 г. по 16 февраля 68 г., т.е. снова около 5 лет.

Без даты

Три поучения равны одному оскорблению.

16 февраля 1968 г.

Приказ № 26 к.

Итоги работы в Главной инспекции по качеству.

1. Упорядочение всех служб ОТК (единое положение, общая структура, подчиненность).

2. Повышен уровень главных контролеров – персональный отбор, совещание главных контролеров, секция № 18, распространение опыта (в т.ч. зарубежного).

3. Создана система отчетности 5-тех и дублирование со стороны потребителей. Анализ 5-тех, сравнение однорядных изделий, привлечение ЦБП.

Нужно:

1. Каждые 5 лет менять работу.

2. Техническое управление интереснее – инженернее.

3. Менее кляузная работа. <…>

20–23 марта 1968 г.

Ленинград мне не очень нравится, не русский это город. Парадный. Мало земли. Жить неудобно. Один из самых загрязненных в Союзе по воздуху город. Много (1700 тыс кв. м/год) строят. В одном из новых районов – ул. Смирнова – бывший мэр города, знаменит тем, что любил выпить, упал с катера при проводах шведских кораблей, а потом разбился за рулем «Чайки». <…>

17 июня 1968 г.

Пермь 800-тысячный городок, 245 лет. Центр – Комсомольский проспект, зеленый, с интересной архитектурой. <…> Кама – украшение Перми.

Пермская художественная галерея. Айвазовский, Богданов-Бельский «У дверей школы». Верещагин, «Гусляры» Васнецова, Коровин, Кустодиев, Петров-Водкин и далее Фальк «Пейзаж» – очень неплохой.

Иконопись. Умные рисунки 17-летних. 400 пермских деревянных скульптур 17–18 веков. «Сидящие спасители» из разных городов и сел с выразительными лицами.

Совещание по качеству (всесоюзное – около 900–1000 чел.). Бредовая, непоследовательная речь ак. Берга о «коряво устроенной планете», где 2% дураков и 2% талантов, где ставят памятник пьянице Маяковскому и не ставят автору учебника арифметики Киселеву.

Для меня эта конференция – триумф. С моего согласия о работах Главной инспекции по качеству МЭП рассказывал новый ее начальник, «мой выдвиженец», как говорит Шокин, – Фомин. Огромный успех всех этих идей и работ. Фомин в газетах, по радио, о нем говорят в интервью, на него ссылаются в выступлениях. Доволен я потому, что каждую их этих идей в течение 5 лет выдвигал и проводил я. Реклама и шумиха мне не нужна. Но, наверное, не нужно поступать так, как я сделал с цилиндрическим магнетроном и алюминиевыми ламелями, – нужно писать диссертацию. Ведь в Союзе это первые работы. У меня они отняли 5 лет и дали интересные результаты. Но ведь у Шокина множество таких идей! Что правильно.

Что же правильнее? Работать так самоотверженно, как Шокин, или оформлять результаты своих идей в диссертации? На глупое оформление уйдет масса времени.

Сейчас моя рабочая неделя 55 час.+ 15 час. дома работа с информацией. ∑ = 70 час.

48 час. – сон.

В неделе 168 час.

12 час. дорога.

Разница 38 час. Это на жизнь. От 38 и от работы придется оторвать время на, в основном, не нужную работу. Для, как говорят мудрые, уверенных тылов. Где-то их нужно иметь. У меня нет и тех, которые были у П.С. Но на 38 приходятся: семья, еда, книги, развлечения, увлечения, друзья, быт. Что сокращать? Нужны статьи – тоже время. Первая уже заказана мне д.т.н. Шором после моего заключительного от МЭП выступления.

4 сентября 1968 г.

Traditional Jazz из Праги – лауреат конкурса в ФРГ. Прекрасная техника, классический джазовый репертуар. <…>

8 сентября 1968 г.

Приехали ребята с Лондонской выставки. Их бойкотировали после 21-го августа[66]. Сожгли финский домик «Экспортлеса», бросались тухлыми яйцами, рассыпали по павильону червей, кидали дымовые шашки. <…>

Акад. Минц Ал-др Львович, 73 г[ода].

Четкое мышление и изложение, отсутствие намеков на склероз. До встречи он все узнал обо мне.

1–5 октября 1968 г.

Снова Каневская, теперь уже в последний раз. Старики и все барахло в одной комнате. Мама лежит, отец кухарит (вполне успешно), носится по местным бюрократам, держится на лекарствах. Оба выбились из сил, ослабли. В первой комнате – новые хозяева после квартиры в Каске со всеми удобствами в панике. Хорошо себя чувствуют двое их ребят.

Проблема контейнера, более тяжелая проблема – машина для него (грузин за 10 руб.), еще более тяжелая проблема достать ж.д. билеты (станция забита, но с 1.Х поезд пустили через день) и невероятно трудная проблема сесть в общий вагон, имея 9 мест.

Упаковка до крови из рук, такелажные работы, дожди и грязь, посадка в поезд, как при эвакуации, перетаскивание 9 мест из 9-го в 3-й вагон – все это выбило всю эмоциональную сторону прощания с Каневской, с которой было связано 29,5 лет моей 35,5 летней жизни.

15 октября 1968 г.

Конференция по квантовой электронике. Шокин; ак. Прохоров – только МЭП может и должен делать оборудование для роста кристаллов. США с 0,53 µ, преобразование в з[елен]ый свет 100%. Лампы накачки только МЭП. Крестьянское выступление.

Микаэлян [А.Л.] (МРП) – голография даст память объемом 10¹¹–10¹² бит (вместо 10⁶ сегодня). Соколов (ФИАН): отстаем по выпуску Аr и СО₂ [лазеров] на уровне по He-Ne…

Прохоров: «Будущее продвижение вперед руководителя продолжается до тех пор, пока он не занимает пост, где он полностью некомпетентен в тех вопросах, которые он должен решать». <…>

5 ноября 1968 г.

Munchen, Hotel Meier № 40.

Ту-104 Москва – Шенефельд. В салоне группа немцев – туристов, которые были в Бухаре, Самарканде, Ташкенте, 15–20 немецеих офицеров с яркими знаками различия и со значками советских академий. Шенефельд – низкий домик, самолеты нашего производства. <…> Автобус на Темпельхоф. Стена: тщательный контроль ГДР, проезд, не дающий набрать скорость, распаханная полоса, безалаберный контроль американских солдат. Большой щит «Вы выезжаете из американского сектора». <…>

Munchen – аэропорт. Из автомата сразу чистый разговор с Бонном. Автобус до нашей гостиницы Meier. Моросящий дождь. Meier – маленькая, чистая и по-немецки рациональная. <…>

6 ноября 1968 г.

Начну с конца дня. Фильм ФРГ <…> «Чудеса любви» <…>. Начинается с лекции профессоров о любви, ее тонких аспектах, технике (2 немецких профессора и 1 профессор-психолог из Голландии). <…>

С утра:

– Континентальный завтрак.

– Alte Pinakothek с хорошим залом Рубенса, Ван-Дейка, картинами

Гойи, Леонардо да Винчи в восстановленном здании.

– Siemens в быстром темпе через лаборатории, опытное производство ППП и ИС. Много работниц из Греции, Турции и Югославии – все объявления на 4-х языках.

– Пивная <…> с жареными сосисками и печеночным сыром (колб., хлеб).

Von Michel – начальник отдела 45 лет, мать русская, английский язык, опыт, ум. Система поощрения и оценки кадров. <…>

7 ноября 1968 г.

Munchen. Снова я в праздник за рубежом.

– Выставка комплекс павильонов – электроникой занимается весь мир.

– Хожу гордо среди немцев, I prefer English[67].

– Феликс – наш аспирант из Киева в Институте Макса Планка, интересуется, конечно, ИС, живет в общежитии (комната), получает 21 DM в день, хотя немцы платят ему гораздо больше. <…>

– Все вместе, праздник: 4 бут. водки, 2 литра рейнского и еще куча всего по 2 DM с каждого.

– Фильм-дерьмо «Племянницы госпожи Оберст» – плохо сделанная полупорнография. <…>

Мюнхен весь строится, бургомистр решил повторить опыт мэра Монреаля Драпо. Строят метро, что-то перестраивают, уже много неплохого модерна. Метро строят открытым способом – специальные машины роют узкие траншеи на глубину 10–12 м. Мы уже видели нескольких нищих на улице.

Мерзкая система экономить и за все платить у немцев:

– в гостинице полумрак и нет даже мыла,

– душ 7,5 DM,

– туалет на выставке 0,30 DM,

– гардероб 0,50–1,0 DM,

– лифт в музее 0,30. <…>

8 ноября 1968 г.

Сименс весь день:

– завод переферийной аппаратуры,

– современный центр, компактно среди парка,

– фильм «Сименс сегодня». Наш человек в Афганистане,

– персональный отдел и сложная система работы с кадрами.

2001 – фильм Артура Кларка. <…>

9 ноября 1968 г.

– ВЕА с утра. Моего английского хватает на разговоры на любые темы,

см. в конце.

– Electronika 68 Новак. Еще 6 павильонов, всего их 16. Сегодня больше народа, чем в 1-й день. Стендисты любезны, девицы на стендах соблазнительны.

– Экскурсия по Мюнхену за 5 DM. Сопровождает нас Ютта Рупп, приятная немка с живыми глазами, прожившая долго в СССР. «Я не уверена, что бога нет, и потому бываю в церкви». <…>

Blow-Up – бит-кафе, бывший кинотеатр, затем (2 недели) – театр и теперь бит кафе.

Ок. 2000 чел. Go-Go группа. Вышибала бьет какого-то грека на входе. Спуск по спирали к танцующим. Вспышки в такт и далее лампой-вспышкой.

Go-Go и Rock танцуют не так, конечно, как негры в Action Time. Группа из Лондона с неграми (альт саксофон, 2 гитары, ударные, электроорган). Очень громко, своеобразно, обалдейно, молодежно современно. – Игенбергс уехал в Москву, там у него номер в «Метрополе», женщина, «Волга», здесь 1,5-годовалый сын, жена учительница начальной школы, няня за 400 DM.

– Остался Von-Michel с блестящим русским языком, умный, опытный, неторопливый. «Монреаль для нас школа выставочной работы». <…>

10 ноября 1968 г.

– Впервые солнце с утра. <…>

– Пивная Hofbrauhaus, в которой начал свой путь Гитлер.

– Deutsche Musium – с рыбачьими парусниками, первыми самолетами (и последующими в т.ч. «Хейнкелями», которые напомнили мне горы под Лазаревской в 1942 г.). Двигатели, дизеля, шахта со всеми эпохами, экипажи, паровозы и автомобили, электродвигатель старика Сименса – все это в натуральную величину, а не какие-то там модели. История физики – масса действующих моделей. История фотографии, печати, ткацкого ремесла.

– Улицы средневекового Мюнхена. Чистые мостовые и грязный воздух. Обилие фильмов с sex, часть из них фильмы-лекции «Du». Островки модерна среди средневековья. Везде строительство.

К середине дня на улицах появляется народ. Пожилые пары под ручку. Девчонки в мини и накидках без рукавов. Обилие дам с собачками. В бывшей пивной Гитлера пьяные орут уже с утра. Вечером наши ребята побоялись туда зайти – так там горланили. <…>

– Прием в Kongresshalle по случаю открытия конференции. Квартет с клавикордом (?) (рояль со слабым звучанием органа).

– И.С. Бах, затем речи: все на немецком языке, кроме американца из NASA. Неонджан – подонок-перебежчик делает доклад о международном языке в области микроэлектроники. Не к месту анекдот о том, как рождаются дети на Марсе и Земле (ППП и LSJ), какие-то награждения и снова И.С. Бах.

Ресторан: пиво, вино, холодные закуски. Разговор с немцами, которые, как и Сименс, хотят, но боятся с нами торговать.

11 ноября 1968 г.

Бонн. – Господин Grasel на «Мерседесе-250» сопровождает (просто везет) нас по Autobahn на Бонн. <…>

В последнюю аварию на Autobahn разбилось 200 машин, т.к. слишком высокая скорость и маленькие расстояния между машинами. <…> – Plochingen фирма Feldmulle ищет контактов с нами, т.к. RCA ежегодно снижает закупочные цены на подложки из керамики для ИС на 10%. Директор с трудом подбирает английские фразы. Завод, прессы, работницы кое-как одеты.

– Stern-Hotel сразу за Рейном в Бонне. <…>

13 ноября 1968 г.

Bad Hersfeld, Deutch Haus Hotel.

– Сегодня был трудный день: 4 часа потеряли в нашем посольстве, чтобы оформить наши документы:

2-й секр советника по науке -> бухгалтеру, бухгалтер -> консулу, консул -> юристу, юрист -> посланнику.

Знакомые порядки. В кабинете у консула висит карта, где восточные области Германии «Под польским управлением». И это – кабинет нашего консула под портретом Ленина. <…>

Наши в посольстве:

– Девицы в паспортном отделе консульства надели на себя максимум того, что можно одеть из модных вещей, и даже высокие теплые сапоги (хотя +10–12 °С) – изголодались.

– 2-й секретарь посольства от советника по науке боится собственной тени и любого вышестоящего, видно, очень боится, что придется уехать дальше. <…>

– Бухгалтер – типичный чинуша, хамовато воспитанный: «У меня завтра почта, заниматься с вами я не буду».

– Консул: «Я работник молодой, хотя и не по возрасту». Обходится не очень, видно, развитой интуицией и средним немецким языком.

– А. Богомолов (советник по экономичесим вопросам), Е.Косарев (сов[етник] по культуре) – энергичные толковые ребята, на которых, очевидно, все держится. (Козлова, сов[етника] по науке я так и не видел, он прибыл в Мюнхен в предпоследний день работы конференции и выставки, когда я был в Бонне).

– Посланник (Царапкина не было – посол): «У нас было трудное время после 21 августа. Почти у каждого сотрудника на столе остался в качестве сувенира камень». Сейчас со стороны железной дороги сетка 8 м. Сейчас торговый баланс в пользу ФРГ. <…>

14 ноября 1968 г.

Мюнхен.

После передряги в посольстве 28 км до Кельна. Торгпредство. Энергичный торгпред Волчков и вероятность получить 1100 DM.

– С утра 13-го фирма Zuse Badhertzfeld, современный комплекс, разговоры не дальше вычислительного центра и кабинета.

– Обед с тремя немцами. Лань и красное рейнское.

– Меняем 3-й «Мерседес». У 1-го отказало 2 цилиндра из 6 в дизеле. У 2-го коробка передач. У 3-го вышел из строя генератор.

Однако мы проехали 1500 км по автобанам:

– города со старыми узкими улицами, готическими церквями;

– деревни с одинаковыми серыми 2-этажными домами.

15 ноября 1968 г.

Берлин.

– Уже 5-й час сидим в аэропорту «Шенефельд». «Аэрофлот» на высоте. Самолета нет, а единственный представитель «Аэрофлота» прячется от нас, чтобы не попасться на глаза, через три часа от времени вылета (от начала опоздания он должен кормить нас обедом. Когда кончится наше головотяпство и убожество?).

– За вчерашний день я должен был истратить 1100 DM государственных и 500 своих. Как всегда, пользовался двумя принципами заграничных покупок:

1. Все все равно не купишь.

2. Что ни купишь – все хорошо. <…>

Итак:

Мне не понравилась эта страна! [ФРГ]

Хотя

1. Я не нашел там признаков реваншизма. Были только карты «Под советским (польским) управлением временно».

2. В магазинах изобилие товаров и все дешевле, чем в США, а качество выше.

Но:

1. Нет своего лица в культуре. Можно назвать только Ремарка и Белля; в кино сплошной секс, плохо сделанный.

3. Жизненный уровень не так высок, как принято думать. Я впервые за последние годы видел нищих на улицах.

Ютта Рупп – немка, у которой высокооплачиваемый муж и которая сама работает переводчицей, не могла еще сходить в кинотеатр Royal-Palast, где мы смотрели за 5,5 DM «2001».

4. В технике немцы явно отстают от США и только повторяют их достижения.

То же в строительстве (дороге) и архитектуре.

5. Отсутствие широты во взглядах у немцев, начиная от сверхэкономии на всем до неспособности повторить японцев или развить свои взгляды в торговле с нами (политика заигрывания Сименс– Гальске).

14 декабря 1968 г.

Жизнь в Канаде.

Там было все:

– Работа, порой тяжелая.

– Распаковка, установка в павильоне при 15° в течение 12 часов. <…>

– Дежурные директорства в том же павильоне при +30 °С в течение 14 часов каждый вторник.

– Идеологические битвы, в которых я сам, в свою очередь, закалился до ортодокса.

– Интеллектуально «Земля людей». Путь от человека к другому – проблема нашего времени. Поиски в искусстве. Бергман и Антониони.

3 февраля 1969 г.

Вчера закончился мой 6-летний период жизни в Кузьминках (в Новых Кузьминках). 6 лет назад в феврале 63 г. мы бродили с Ирой по снегу в поисках корп. 78. Я был очень рад моей первой квартире, очень многое в ней сделал сам (3-ю комнату и врезанный холодильник, линолеум и цветник под окном).

Мне очень жаль уезжать из моей 1-й квартиры, из района, где видишь зиму и лето и где я прожил 6 полных лет.

14 февраля 1969 г.

– Год моей работы во главе Технического управления (теперь Главного научно-технического управления) – для меня время глубокого кризиса.

Темп работы – как у режиссера из «12 стульев»: все на бегу, где уж здесь до оформления технической политики.

Кадры в Управлении и особенно директора 2-х НИИ неудовлетворительны. На зажим отвечают анекдотом: через 1 час после того, как послали звери черепаху за водкой, на их ругань черепаха отвечает: «Будете ругаться, совсем не пойду».

Круг вопросов – необъятный даже для осмысливания. Особо отвлекают бесконечные выставки для top level V.I.P. Результат: за год был только на 5 предприятиях МЭП – полное обюрокрачивание.

20 февраля 1969 г.

I Главное научно-техническое (в отличие от технического).

II Возможность привлекать научных работников для работы в Управлении и консультаций.

10 апреля 1969 г.

Вчера вернулись из США: Нью-Йорк – Бостон – Нью-Йорк – Денвер – Болдер – Колорадо-Спрингс – Нью-Йорк.

Осн[овные] выводы:

1. Невероятно богатая страна.

2. Страна, выпускающая из-под контроля ряд серьезных вопросов: – в первую очередь, место и положение цветных. Только отсутствие партии и лидера у цветных облегчает участь правительства США; – тупик с Вьетнамом.

3. Чрезвычайная интенсификация всего повышается, иногда выше разумного, экономическая эффективность, приводящая часто к потере качества.

Нью-Йорк – высшая степень интенсификации.

На промышленную базу поставлено все: зрелища, секс, реклама, торговля, обман, искусство во всех его направлениях.

4. Люди, которые имеют деньги от рабочих и выше, живут в смысле личного потребления хорошо; люди, которые их не имеют, – мерзко.

5. Нью-Йорк – уродливое детище интенсифицированного общества, где нормальному человеку жить невозможно. Сойти с ума здесь можно в результате 2-3-месячной жизни.

Воздух, транспорт, грохот, ТВ, реклама – все это раздавит человека.

24 марта 1969 г.

СУ-003 Москва – Монреаль!

Нью-Йорк.

Шереметьево 8.55.

Через 9 часов – Монреаль, а через 1,5 часа – берега Балтики. Плавающие льдины. Горы Скандинавии.

Удобный салон ИЛ-62. Энергичная женщина 50–55 с крупными прямоугольными часами на белом широком ремне.

Дороганов Игорь[68], Иноземцев Сергей Андреевич Всего 13. Во главе на этот раз не я, а чл.-кор. Сифоров Владимир Иванович.

Быть во главе…

Я никогда к этому не стремился. Но сейчас нужно сделать стоп на научно-техническом Управлении и – углубиться в знания, которые на этот раз очень уж расширились (расширение диапазона).

1-й год навел смятение, которое усилилось семьей.

Смятение и поверхностность: интуиция как основной парус.

19 час. (Моск.), 11 час. (Монр.).

Кое-что в жизни все-таки повторяется – та же заснеженная с прямыми дорогами Канада, что в марте 1967 – внизу Монреаль, аэропорт «Дарваль». Длинный легкий рациональный перрон, чистый коридор, небольшие (стекло, алюминий) комнаты ожидания. Из одной из них справа я улетал в Ванкувер, в другой, крайней слева, трижды встречал Иру.

Безлюдно, чисто, тихая музыка. … Ехро-67 не нашли.

28 марта 1969 г.

<…> Наш Ш. Тигран Арамович из ФИАН – к.т.н., 39 лет, 5 языков, но поверхн[остен].

Точка зрения на большинство положений: «У нас нет проблем с получением оборудования – любые деньги на любое оборудование дает правительство». Smaculu (Smaculа – старый профессор-австриец с Зап. Украины, сотрудник MIT) это передернуло, и справедливо. Он же сказал нам: «Смотрите, все больше впитывайте». <…>

28 марта.

<…> Вечером молодой, энергичный профессор Роберт Кеннеди дает прием в своем 2-этажном доме.

Три дочери 4, 6, 11 [лет] встречают гостей и показывают им свои комнаты и кукол. Молодая изящная хозяйка. Французская курица, рыба с Аляски, креветки, Калифорнийское вино (на бутылке надпись «Остерегайтесь французских подделок»)

Две приглашенные для приема девушки: одна на кухне, другая ждала в детской комнате, а в конце сразу бросилась на посуду.

Отвез нас в отель Commander-Sheraton проф. Smolin.

Таблица из бронзы на синагоге напротив представительства СССР в ООН.

«Пусть ваши уши услышат стенания евреев, угнетаемых в Советском Союзе».

Таблицу открыл Роберт Кеннеди при огромном стечении народа 2 года назад. <…>

17–18–19 апреля 1969 г.

Конференция и выставка по микроэлектронике. Косыгин – спокойные вопросы, очень разумные решения. Полянский, ширпотреб, печь «Волжанка», календари. Школа в Донбассе, увлечение химией в с/х.

19 апреля 1969 г.

«Братья Карамазавы». Я так и не понимаю причины такой популяризации Достоевского на Западе. Все эти сумасшедшие от страсти, цыгане, монахи, швыряние деньгами. Насколько же кино сильнее театра! <…>

Эта моя инициатива (Шокин – авантюра) закончилась успешно. Electronics № 9: «Русские в области электроники продвинулись так же, как США». <…>

20 апреля 1969 г.

Назревает необходимость написать книгу по управлению качеством: Коротков, Сорин, Берг.

Генеральный секретарь Компартии Румынии Н. Чаушеску на выставке в ЦНИИ «Электроника»

25 апреля 1969 г.

Снова визит высоких гостей «для посещения выставки радиоэлектроники, экспонированной в одном из московских НИИ, как писали газеты. На этот раз – Брежнев, Косыгин, все Политбюро, все руководители стран СЭВ. От нас 7 сопровождающих для 7 делегаций-стран. Мне досталась Румыния. Сложная задача для непростой по настрою делегации, индифферентный Чаушеску; более благожелательный и живой Маурер. <…>

3 мая 1969 г.

<…> ЭВМ – много разговоров о большом будущем. Возможности (объем памяти ко времени операции сложения) повышаются в 10 раз каждые 2-3 года. Здесь мы невероятно отстаем.

10 мая 1969 г.

Ярославль, Ростов, с Игорем и Юлей Ксендзацкими[69].

Живописная дорга – леса, спуски, подъемы, темные избы, величественные ободранные церкви под складами, автобусы «Волгарь» из Ярославля.

Ярославль – Кремль, насыщенный простором, водой, <…> – Русь. Много разбросанных по городу церквей XV–XVI вв. Величественная и тихая ул. Набережная Волги. Плесы впадающей р. Которосль. Церковь Ильи Пророка на площади с праздничной трибуной, 1-й русский театр Волкова и снова Спасо-Преображенский монастырь (Кремль). Чистые улицы, воздух, Волга, тихий город.

Ростов – сказочен при подъезде от Москвы – Яковлевский монастырь. В Кремле захватывающий дух от настоящей, хотя и плохо сохраненной Руси. Яковлевский монастырь в катастрофическом состоянии. Когда же наши дураки поймут, что кроме истории это еще и валюта! <…>

19 мая 1969 г.

Ленинград. Я, наверное, действительно многое выдумал того, что не существует. Лена и Игореша в дверях своей комнаты.

Голые улицы Ленинграда. Уговоры заниматься стандартизацией Левинтова, заниматься надежностью «Топаза», заниматься заводом Синяева, заниматься испытаниями Молчанова.

Вышибала в дверях «Погребка», я – «столичный парень». Совсем одесский еврей за стойкой. Канаты на окнах. 16-летние матросы со своими серьезными подругами. Пиво, сухая тюлька, Дворцовая площадь, Нева, «Астория» – 348.

20 мая 1969 г.

НИИРДС. Дождь по-ленинградски весь день. 200 человек слушали мой доклад по США и ЭВМ в США.

Гайлиш. Руководитель – залог успеха. <…>

21 мая 1969 г.

Старос. Политика – тормоз и двигатель всего. Хорошие работы. Здание горсовета. Мар. Андр. Яковлева воспринимает меня как идеолога работ. «Светлана» ВЦ. Дождь, холод, попытки поужинать или сходить в кино.

22 мая 1969 г.

Обком, ГСПИ, ВНИИ ЭЛП. Как мало я знаю даже в области вакуумных приборов.

В Ленинграде есть очень красивые места: Адмиралтейство, памятник Петру I – Исаак[иевский собор], Марсово поле, Дворцовая площадь. 15 лет назад я исходил все. Считается, что я был тогда влюблен. Не знаю. Но эти несколько мест действительно красивы. И несколько улиц, Нева, каналы. Остальное – нет. – Вопрос: «Почему?» <…>

22 мая 1969 г.

Кронштадт. <…> До революции в Кронштадте были посольства и церкви всех религий.

Никто никогда не смог взять Кронштадт. Исключение – мятеж 1921 года.

В 1941 г., когда в Ленинграде сгорели Бадаевские склады, Кронштадт отдал свой семилетний запас продуктов, и Ленинград жил 18 дней за счет Кронштадта. <…>

29 июля 1969 г.

«Если вы не можете подобрать людей и дать им полную возможность вырасти, бросте это дело», – Ч. Торнтон – председатель правления директоров фирмы Litton Ind. <…>

1 августа 1969 г.

Чарльз Бейс Торнтон <…> на «Светлане». Миллионер, 56 лет. Бакалавр по химии, в 40-е годы полковник ВВС, директор по планированю

Ford Motors.<…> На Ford его сменил Мак Намара. Оба + Рой Эсп (советник Никсона по организации производства), Миллер, Милз входили в десятку «замечательных (ловких) ребят». <…>

11 сентября 1969 г.

Торнтон – цель поездки. «У меня есть сомнения, как и у многих моих коллег в том, что печать, разведка и дипломатия дают нашим странам достаточно честное и правильное представление друг о друге. Необходимы личные контакты». <…> «По Ту-144 СССР на 4–5 лет опередил США <…>. Сейчас экспорт США – СССР 50 млн долл., импорт 50 млн долл. Объем постыдный и нелепый». <…>

(?) сентября 1969 г.

Академик Дородницын.

3 великих открытия ХХ века: атомная энергия, космос, ЭВМ.

ЭВМ 24 г. назад прошло незамеченным, но самым важным открытием. «Универсальность ЭВМ состоит в том, что (в принципе) они могут выполнять любую интеллектуальную работу».

«Благосостояние совремнного общества зависит от двух факторов: совершенства управления обществом и производительности общественного труда». <…>

28 октября 1969 г.

Шокин – 60 лет. 4-й орден Ленина. 230 чел. поздравили его лично, сотни адресов и подарков, истинное глубокое уважение всех. Его прием на 150 чел. в Доме приемов Моссовета стоимостью 3000 руб. за счет юбиляра.

28.10.1969. Подарок от ГНТУ – радиоконструктор для школьников. И.Е. Гаген, В.М. Пролейко, А.И. Шокин

Театр. Обычно я его не люблю, но Завадский создал в театре Моссовета глубокий, психологический, по-достоевски напряженный, характерный для эпохи и современный по постановке спектакль «Петербургские сны» («Преступление и наказание») с блестящими исполнителями: Бортников (Раскольников). <…>

22 декабря 1969 г.

Пишут все-таки правду о жизни и таким языком, как говорят в жизни. Г. Владимов «Три минуты молчания» (конечно, в «Новом мире»). Северные рыбаки в Атлантике. Сеня (у нас на Соловках его звали Леха)[70]. <…>

10 февраля 1970 г.

Актив. Шокин. <…>

– предприятие само должно формировать портфель заказов. В 1969 г. МРП отказалось от 60 млн ППП, 80 млн резисторов. МЭП – 11 различных объединений (18% объема выпускается объед[инениями]) работает там 15% работающих, т.е. производительность на 10% выше.

Приказом по МЭП запрещено проводить разработки ниже современного уровня.

13 февраля 1970 г.

3-й раз за год встречаюсь с Ал[сеем] Ник[олаевичем] Косыгиным и Полянским Дм[итрием] Степ[ановичем]. 2 ч 40 мин. с Шок[иным]пока-з[ывали] выставку «Электроника-100».

А.Н. Косыгин на выставке в ЦНИИ «Электроника». А.И. Шокин, В.М. Пролейко, Н.А. Косыгин, Л.И. Смирнов

19 февраля 1970 г.

Итак. Кроме Косыгина выставку («Электроника-100», которую мы сделали вдвоем с Дубановым), посетили три его зама: Полянский, Смирнов, Кириллин, академики Келдыш, Котельников, Басов, Прохоров, Вул и др. – всем мне пришлось объяснять, министры: Калмыков, Руднев, Афанасьев, Костоусов, Антонов, Нуриев.

6 марта 1970 г.

Прием у Шокина руководителей фирмы Sony. Президент Sony Ibuka[71].

Director Research Center – Shigeo Shima.

General Vanager Col TV – Susumu Ioshida.

Каждый работающий (ИТР или рабочий) должен думать <…>

а) на Sony нет жесткой технологии, каждый думает как лучше;

б) периодически проводятся встречи – 2000 рабочих, ИТР, медики – как улучшить производство;

в) любой рабочий может в течение 3-х лет посещать бесплатно курсы типа высшей школы, но после этого он остается рабочим, и [ему] не повышается зарплата.

Разработчик тринитрона теперь является руководителем цеха, их производящего.

15 марта 1970 г.

Сегодня в Осаке открылась Всемирная выставка «Ехро-70». 77 стран, фанфары в Осаке, статьи в газетах всего мира. Валентин Дубанов пишет, что эта Ехро меньше нашей. Удастся ли мне попасть на Ехро-70? Очень хотелось бы. Ведь Ехро-67 для меня так много значила. <…>

16–19 марта 1970 г.

Ленинград. «Светлана». Тот же маршрут для Шокина, что был для Торнтона, которого я знакомил со «Светланой» летом (Кстати, Торнтон докладывал на высшем совете США 40 мин. и отвечал на вопросы 3 часа при норме любого доклада 20 мин.).

ЛОМО[72] – дир[ектор] Панфилов Мих[аил] Панфил[ович]. В разговоре врет цифрами; слова: хобби, бонапартизм, Sony ставят его в тупик. Тоже показ для начальства: пульты, склады, табло.

«Ройял Найтс» – японский квартет с ансамблем – много труда, хороший стиль, песни мира, в т.ч. песня о Ленине (ведущий: «Япония – единственная капиталистическая страна, где полностью изданы труды Ленина»), профессионально обработанная вещь в оркестре посвящена Вьетнаму.

«Позитрон». Сейсян Рубен Павлович и его толковые ребята. Сам Сейсян прошел тяжелый путь – его отец, крупный военачальник, в 1937 г. был арестован и погиб. ТВ на ИС, ТВ с плоским экраном и многое другое.

Райкин с озлобленным вступлением (Вас[илий] Серг[еевич] Толстиков потом сказал: не дает ничего поправлять). Уморительная, конечно, интермедия о посылке в Париж деятеля «с анализами, в которых все в порядке». Очень мне напоминает весь комплекс деятелей из Всес. Торг. Палаты.

ЛКБ – колоритная фигура Староса Фил[иппа] Георгиевича. США, Канада, Чехословакия, Хрущев, МЭП, пролезание всюду, широкие возможности тратить госуд[арственные] деньги. Наглость от ученых степеней и званий.

Смольный

<…> 1-й секретарь Ленинградского обк. Толстиков Вас. Серг. – государственный, конечно, размах (возможно, даже слишком государственный). Тесные связи с финнами, знает всех членов Политбюро по имени. Здесь же прием монголов и т.д.

Эрмитаж <…>

26 марта 1970 г.

Политехнический музей. Выставка – 100 лет. Лен. Всесоюзная филателистическая коллекция «Сквозь кольцо блокады».

Ю. Фрейдин, Л-д. Серебр[яная] медаль, письма и фронт[овые] открытки блокады Ленинграда.

Его же 2-я коллекция и 2-я серебр[яная] медаль «Смольный». Письма, документы, марки о 150 годах Смольного. <…>

18 апреля 1970 г.

Ну вот, снова за 5 часов до вылета на Владивосток (Хабаровск) мне сказали: «Нет, Вы в Японию не летите, Ехро вам смотреть нельзя, вы видели Ехро-67». Зря я носился эти дни, зря делал прививки. Соболезнование друзей и несостоявшихся попутчиков, 10% потерянной стоимости билета и неполная ясность того, какая же из возможных «инстанций» не сработала (или сработала). <…>

20 апреля 1970 г.

Арбат – газета 56 м к юбилею; 190 светопланов по 78 лампочек; «Известия» берут по 20 коп. за букву. <…>

28 мая 1970 г.

Ежедневно на работе я читаю 250–300 страниц, встречаюсь и беседую с 30–40 чел. (не считая совещаний), отвечаю на 140–160 звонков, сам звоню 30–40 раз. <…>

9 июля 1970 г.

Минск. Прекрасная гост[иница] «Юбилейная». <…> Глазков Илья Мих[айлович], 48 [лет], нач[альник] КБ[73] [из] 299 чел., знает дело, энергичен, с большинством знаком лично (зовет по имени). С июля 1941 г. – солдат в окружении, один из 8, у западных границ образовавших партиз[анские] отряд[ы], командир отряда в 700 чел с пушками 45 и 76 мм и поднятым со дна реки танком БТ. «Оружия в лесах было брошено столько, что можно было вооружить армию», «Воевать приходилось сначала против немцев и полицаев, а с 43 г. против сбрасываемых англичанами соединений «Армии Крайовой». «Были периоды, когда «Армия Крайова» выступала только против партизан, и немцы тоже ее не трогали».

Отряд Глазкова участвовал в параде по разрушенному Минску. <…>

Нина Павловна – жена Глазкова, главный врач больницы рассказывает: «В дер[евне] Великая Воля (одна из 250 и одна из 400, где были убиты все), как и в Хатыни, случайно уцелел старик. Во время расстрела его маленький внучек заплакал «Дедушка, ручку больно», когда его ранили в руку первым залпом. «Не плач, внучек, скоро не будет больно», – дед уцелел один. А ведь многие из этих немцев живы и сейчас, а ведь на 20 млн в СССР приходится 4 млн в Германии!

Зачем наши брали их офицеров в плен? И вот живут. И в этом странном мире одновременно живут и они, и М., и З.[74]

9 июля 1970 г.

«Мы еще не так стары, чтобы отказываться от задуманного», – сказал Глазков, и вот я отправляюсь с Жорой в «Москвиче» в Шауляй. <…>

12 октября 1970 г.

Мое стремление четко, по-инженерному мыслить подходит для того, чтобы работать в Главном научно-техническом управлении, но не подходит для того, чтобы быть его начальником. Начальник больше у нас должен говорить круглыми фразами, менее четко, более туманно, тогда будет меньше осложнений с наблюдателями, парткомом, подчиненными.

14 октября 1970 г.

<…>

19 ноября 1970 г.

Темп и стиль моей работы, а также обстановка зависти и недоброжелательства нанесли мне первый удар (не удар – предупреждение, боли в сердце и скачок давления). <…>

25 ноября 1970 г.

Конференция [по] ИС в НИИ «Электроника», 700 чел.

Ш[окин]: «Как министр я получаю массу писем, но все о дрязгах, «жуликах» и ни одного по делу».

Партком М. – поощряет это. <…>

3 февраля 1971 г.

С министром у А.Н. Косыгина. 12.40–13.15.

Приемная и кабинет Сталина (я видел их в фильме «Падение Берлина»; по приемным там ходил Поскребышев[75]). Приемная с двумя телетайпами «сименс»; информац[ия] ТАСС поступает непосредственно. 2-я приемная с одним секретарем и многими телефонами. Звонок нижней двери. Длинный кабинет, стол в дальнем углу и длинный стол с зеленым сукном. Спокойный и четкий разговор: «Al-It гранат нужно делать, получите Au». <…>.

Магнитофон «Воронеж», сбои во время демонстрации, стеклопрофилит, лампы солнечного спектра. (А.Н. [Косыгин] знает в этом вопросе больше: 52 млн руб. выплачено Голландии за парники, 700 га дадут без этих ламп овощи только в мае; в США в некоторых городах ввели освещение лампами солнечного света).

В моей обстановке лучше, чтобы об этом визите знало как можно меньше моих недоброжелателей, это снова вызовет взрыв их завистливой ненависти. <…>

26 февраля 1971 г.

Зампред СМ СССР Кирилл Трофимович Мазуров на выставке, 3 часа я даю ему объяснения. Квалифицированные вопросы. <…>

22 июня 1971 г.

Мой доклад на ХV <нрзб> СУК в МЭП СССР.

Доклад высоко оценили Гейденешт, Рубинштейн, проф. Атакаев (НРБ) и все наши.

23 июня 1971 г.

Ошеломляющая сдача канд. экзамена по англ[ийскому языку] в прекрасном здании МИЭТ в Зеленограде (МИЭТ напоминает Университет в Ванкувере). Я 30 мин говорил по-английски. <…>

23 июля 1971 г.

В МЭП подряд отрицательные эмоции:

– 1 июня в Париже из-под носа Якименко сбежал д.т.н., проф. Лауреат Ленинской премии Федосеев[76] Ан[атолий] Павл[ович] (+ Герой Соц. Труда); сбежал в Англию и теперь по воскресеньям дает интервью Sunday Telegraf и собирается писать книгу о том, как плохо в СССР ученым.

– 18.7 умер д.т.н. профессор лауреат Лен[инской] и Гос[ударственной] пр[емий] Лукин Федор Викторович – пышные похороны, почти 100 венков, речи, как на похоронах, но с последней работой директора Центра он не справился?

А я бы справился?

Мне предлагал эту работу Мартюшов. Справляюсь ли я со своей работой? Захаров [А.А.] считает, что я не формирую (и не могу формировать) техническую политику (Говядинов[77] с удов[летворением(?)] признает, что он не формирует).

– Сократить разрыв меньшими средствами.

– Поднять эффективность работы НИИ, КБ. <…>

25 августа 1971 г.

– снятие на парткоме.

За этот период

1. Приказ МЭП № 246 от 14.7.70 МЭП объявлена благодарность за орг. выставки Эл-100.

2. Приказ МЭП № 147 от 6.5.71 награжден значком «Почетный радист».

3. Приказ[ом] Председателя Госкомитета стандартов № 1041К от 14.10.1970 награжден Знаком за заслуги в области стандартизации.

4. За пропагандистскую работу награжден грамотой и книгой. Решение парткома от 16.6. <…>

4 сентября 1971 г.

Ан-24 из Воронежа. <…>

В объед[инении] «Электроника» 18 000 чел. Генеральный директор Никишин Валерий Иванович – 31 год.

18 000 чел., и ни одной анонимки. Это не Москва и не центральный аппарат. Весь год на работу ходит пешком, через дамбу, летом купается. Много и с удовольствием рассказывал, что видел за рубежом, но завод в Ново-Воронеже собирается создать лучше любого зарубежного.

15–19 сентября 1971 г.

Ленинград. Семинар по качеству. Мой доклад без подготовки на 30 мин. <…>

Duke Ellington – этот оркестр нельзя сравнить ни с каким другим и ни с чем другим (организмом, механизмом). Сравнивать можно только с ним.

17 негров и мулатов, потрясающая сыгранность, иногда это один многотональный и многочастотный механизм. Огромная эмоциональность у пожилых, как правило, музыкантов. Сам Дюк бесконечно счастлив в игре, то очень ритмичен и заводной, то серьезный во время своих импровизаций.

А когда открылся занавес, на сцене сидело 16 пожилых людей, но уже первые звуки напомнили, что такое негры в джазе. «Я вас безумно люблю» – повторял Дюк залу, а зал чутко реагировал на первые такты его знаменитых пьес Indigo Mood, Take A Train, Black and Tan Fantasy, – сложные симф[оничные]. Harlem, «Прекрасная африканка», N. Orlean Suit, мелодичные Creol Love Cool и Satin Doll, блюзы Paul Gonsales, с очень пьяным видом «Черные глаза» и все вместе 3-3,5 часа чистой игры и конец при полном зале после выключения света и занавеса импровизац[и-ей] на рояле. <…>

5 ноября 1971 г.

В этом году через месяц будет 10 лет моей работы в МЭП.

В 1961 г. я – главный специалист 1 ГУ познакомился с зам. гл. инж. 2 ГУ Трутко Анат[олием] Федоровичем.

Вчера в ресторане «Восток» 50 чел. праздновали 40-летие Трутко –

– к.т.н.,

– лауреата Госуд. премии,

– кавалера пяти орденов и медалей,

– автора книги «Расчет транзисторов»,

– доцента МЭИ.

Все за 10 лет. <…>

17 ноября 1971 г.

Чит]ательская] конф[еренция] Еl. IEEE

А.И. Берг. Беда № 1 – пьянство и № 2 – незнание языков. Я знаю с детства. <…>

18 декабря 1971 г.

Сдал в «Электронную промышленность» «Поэму о качестве» с 5-ю схемами СУК и подсистем СУК в разработке, производстве, контроле применения и экспл[уатации]. «Поэма о качестве» инженера Пролейко». <…>

6 января 1972 г.

1971 для меня, наконец, прошел. Книги так и нет.

Теперь нужны:

– книга;

– диссертация. <…>

20 января 1972 г.

Темп работы такой, что к 11 ч начинает болеть сердце. Если на Ехро я только после выпитого кофе приводил ребят в состояние матросов парусника перед штормом, то за последние годы организм ежедневно впрыскивает адреналин в кровь, и я, отбиваясь от 6-ти телефонов и десятков посетителей, форсирую сердце автоматически.

В 1971 г. я посмотрел 80 кинофильмов. <…>

10 февраля 1972 г.

«Вегетативно-сосудистая дистония» – результат большой нагрузки на работе и отдыхе, пересыщенном впечатлениями. <…>

20 февраля 1972 г.

ГНТУ. Цели:

– техн[ический] уровень не ниже зарубежного,

– сокращение длит[ельности] внедрения,

– компл[ексная] стандартизация, сокр[ащение] числа вариантов,

– научн[ые] методы управления отраслью.

Общ[ая] цель: повыш[ение] эффек[тивности] науки. <…>

9 марта 1972 г.

Очередной кризис ГНТУ

– анализ уровня на фоне зарубе[жного],

– неспособность управлять НИИ, КБ, сокр[ащение] числ[енности] в малоэффект[ных] (Томск, Киев, Тбилиси, Пенза),

– выставочная работа:

ВДНХ – МОП лучше,

Сист[ема]-72 полн[остью] не получ[илась],

Сетунь.

– Станд[артизация], парам[етрические] ряды – план 72 – борьба с Госстанд[артом].

Эф[ективность] НИИ, КБ, програм[мное] планир[ование], сетев[ые] методы.

АСУП, машинное проектир[ование]. <…>

21 марта 1972 г.

Quality Progress, Nov. IV, № 11 The Monthly News Magazine of the American Society for Quality Control.

Стр. 27, Feigenbaum: «было освещено 4 основных аспекта систем качества».

1. Национальные СУ (СССР, Яп., Польша, ГДР).

2. Бездефектность.

3. Третья область – развитие системы в отдельной отрасли промышленности, в данном случае в электронной, была представлена д-ром В. Пролейко (СССР).

4. Экономика и стандартизация.

Стр. 28. Статья[78] Soviet Standartisation.

Подз[аголовок] «Требование потребителей вызывает новые заботы в качестве советской продукции».

Стр. 28. «Все доклады, которые я слышал, были серьезными и хорошо построенными» – оценка Feigenbaum, а доклады, прочитанные советскими специалистами были хорошо аргументированы как с точки зрения общности подхода, так и технического содержания».

«Глубокий анализ многих работ дал д-р В. Пролейко в докладе «Разработка и внедрение системы качества в электронной промышленности». Вместо простого описания конкретной системы качества в окончательно выбранном для использования [варианте] он начал свой доклад с обсуждения нескольких различных вариантов структур систем качества, оценил достоинства и недостатки каждой из них, а затем объяснил причины выбора той конкретной системы, которая обсуждалась».

«Это наиболее имеющий смысл подход и нечто необычное, потому что некоторые доклады на подобную тему являются по существу анекдотом, а не научным докладом, описанием опыта, а не анализом альтернатив и потенциальных улучшений!» <…>

26 марта 1972 г.

Начался период 40-летия друзей. <…>

С чем приду я к этому рубежу через 15 месяцев?

– разбросанность и пресыщенность, неврастения, боли сердца и желудка?

– дилетантство,

– прочесывание мира,

– многочисленные коллекции,

– огромное колич[ество] разнокалиберных знакомых любых ориентаций.

Может, устроить выставку (ведь я с 1967 г. 20% своего времени отдаю различным выставкам).

Рядом с орд. «Знак Почета» повесить строг[ий] выговор с занесением в личное дело, рядом с почетными грамотами – письмо Ю., рядом с фото с гл[авой] правительства – подойдет к тому времени еще что-нибудь.

26.03. 10 лет И[нститу]та квант[овой] электроники.

10 лет назад я писал проект пост[ановления] СМ об организации. Нобел[евские] лауреаты: подвыпивший Ник[олай] Геннад[иевич] Басов и его неприязненный коллега Александр Мих[айлович] Прохоров с его иногда дурашливыми фразами. Я где-то в центре: «покровитель»?!, «выставочный Бог», руководитель «знаменитого (?!) ГНТУ. <…> Брежнев сказал интересную речь на IV съезде профсоюзов, и Никсон тут же на нее откликнулся.

22 мая он появится в Москве, и мы в МЭП’е начали уже к этому готовиться.

Как он будет здесь себя вести после его нашумевшего на весь мир визита в Китай, где было объявлено, что две страны (США и Китай) определяют будущее мира. <…>

3 апреля 1972 г.

Отец говорит со мной о необх[одимости] диссертации: «Ты только чиновник. После 40 лет будут только повторение, консерватизм и болезни. Прекрати погоню за удовольствиями, пьянки с друзьями. За январь ты 19 раз не был дома вечером, и 6 раз приходили к тебе. Ты должен думать о будущем».

В этом есть смысл, хотя много преувеличено. За янв[арь] я видел 8 фильмов, прочитал вечером 4 лекции в МИЭМ, завязал джазовые связи (Переверзев), написал только 2 статьи в «Электр[онную] пром[ышленность]» и «Э[лектронную] т[ехнику]» и только неск[олько] стр. в главу СУК книги. <…>

10 апреля 1972 г.

Ш[окин] из ГДР. <…> – США запросили за лицензию и оборуд[ование] стекольного завода для кинескопов 40 млн долл., но после того как мы показали им «Хроматрон», уже запрашивают 5 млн руб. Сбили спесь. <…>

13 апреля 1972 г. Снова М.

а) «Не возьмете на себя внедрение – еще раз получите взыскание». Пропихивание своих собственных идей, часто безграмотных от имени беспринципного, всегда молчащего парткома.

б) Как он сумел продлить срок своего пребывания?

в) Китайские методы партийного руководства. Исправл[ение] по-своему докум[ента] (реш[ения] парткома), авторитет руководит[еля] под маркой «принципиальности».

– посылка Ю. проверять его заявление[79], переделка решения парт-собр[ания] по-своему.

г) Польз[уется] тем, что неудобно начальнику ГУ официально выступать против секр[етаря] парткома. <…>

22 апреля 1972 г.

Очередной, на этот раз двусторонний удар. Он закономерен. Время проходит впустую. Мысли, энергия не концентрируются. Кризис с научными планами, кризис на работе, личный кризис. Главное – уходит время. До 40 осталось 14 мес., 15-й не дал ничего.

А ведь сколько примеров вокруг. Разных. Малинин Андр[ей] Юр[ьевич] – директор НИИМВ – доктор, 45 лет, его и-т получил в Лейпциге 10 медалей и никогда не провалил ни одного задания. Генерал Брент Скаукрофт, США – 47 лет. Доктор наук: спокоен и энергичен, языки, в т.ч. три славянских. <…>

4 мая 1972 г.

Коллегия. Мой доклад по разработке товаров нар[одного] потребления.

13-00 мой спор (очередной) с М. по поводу передачи в ГНТУ проблем внедрения («внедрение – освоение при сопротивлении окружающей среды» – Капица). <…>

19 мая 1972 г.

Визит к АПК (Андрей Павлович Кириленко) по его просьбе Шокину <…> рассказать о видеотелефоне кончился для меня чувством глубокой неудовлетворенности:

– о себе (сразу на «ты»), о ГНТУ, ЭВМ, о выходе годных, «Хроматроне» и Зеленограде. Вопросы коротко и, в общем, по существу. Назидание: «Закрываетесь своей сложностью, а у самих половина людей работает на брак». А потом два великих уже по телефону вокруг этого брака сделали из меня дурака: «Я пошутил, а он со мной согласился». Как у Эзопа. <…>

20 мая 1972 г.

Этапы визита Никсона в МЭП СССР. Февр. 72. – Ш[окин] – прогнозирует Зеленоград.

– Я собираю 30 нач. ГУ и директоров. Задача – достойно показать электронику СССР.

Апр. – Ш[окин] совещ[ание] с теми же директорами, камерами ТВ, видеомагнит[офон], МОП-память на 4096 бит.

Особ[ая] пробл[ема] – достать гербы всех штатов США (привозит Ильюшин).

Гербы из электролюминофоров, ТВ + приемники на ИС, СВЧ печь, ЭВМ всех типов. Опто-рыцарь, потрясающий янтарь из Вильнюса.

18 мая.

Вместо моего докл[ада] на коллегии о специализации науки Шок[ин] берет меня одного (опять зависть многих) в Центр. Проходим выставку и весь маршрут.

19–20 мая.

Перестраиваю всю выставку. ИС, электр[оника] в:

– товары нар[одного] потребления,

– связи,

– ЭВМ, оптоэлектроника

– медицина,

– материалы

Программа на 25.V.72.

t = 2,5, точнее 2,10 мин.

Дирекция Центра научных исслед. электрон. пр-ти.

Выйти из дирекции через 40 мин.

2 предл[ожения]– ждать 40 мин. или на 20 мин. по городу

Маршр[рут] «Интурист» – автоб[ус] на 20 мин.

Королев (печать), перев[одчик] Брук или Шраце.

Выход через 40 мин.

Политические журналисты Белого дома 8 чел.

Корреспонденты приедут за 1 час.

В каждой из трех точек (дирекция, «Ангстрем», МИЭТ по 35–40 мин.).

27 мая 1972 г.

– Все оказалось напрасно;

– 2–3 млн рублей, вложенных в город Зеленоград: новые дороги, газоны, цветы и деревья, магазины с товарами в подвалах, огромный (больше, чем перед Москвой) щит с надписью «Зеленоград» – всем этим теперь будут пользоваться все;

– честолюбивые мысли Шок[ина] (выбрали МЭП) для него стали только обедом в Грановитой палате в день приезда 22-го и приемом в посольстве США вчера, 26-го;

– выставка, которую я построил с ребятами из Зеленограда за 4 дня очень напряженной работы. Выставка получилась очень интересной (см. 20.05.72), все-таки выставки я научился делать;

– дополнительные топографические занятия студентов МИЭМ’а, собиравшихся устроить Никсону демонстрацию против войны во Вьетнаме и усланных по этому поводу военной кафедрой подальше в лес;

– прекрасно оборудованный специализ[ированный] вычислительный центр с БЭСМ-4, М-220, БЭСМ-6, дисплеями, ребятами в светлых костюмах и девушками в брючных костюмах;

* завод «Ангстрем» с огромным цехом, выпускающий ИС средней и высокой степени интеграции;

* завод «Элма» с промышленными интерьерами за стеклом и толковым директором Андр. Юр. Малининым (на «Элме» был установлен телефон прямой связи с Белым домом);

* МИЭТ – красивый, современный, оснащенный ВУЗ;

* завод «Микрон» с мощным машинным проектированием и директором с чингиз-хановскими замашками – Камилем Ахмето-вичем Валиевым;

– справкой для прессы, которую я подготовил за 16 часов до визита, а за 5 стало ясно, что Брежнев и Никсон решили отложить визит в Зеленоград, т.к. очень успешно (никто не ожидал) пошли переговоры. <…> А переговоры действительно идут успешно – в день подписывается по два договора:

– по сотрудничеству в медицине,

– по сотр[удничеству] в защите окружающей среды,

– по сотр[удничеству] в космических прогр[аммах],

– по торговле,

– по науке,

– по предотвр[ащению] инцид[ентов] в открытом море,

– по сокращению ПРО,

– по огранич[ению] стратег[ических] вооружений.

Так что наши жертвы 0 – ничто по сравнению с этими договорами. <…>

13 июня 1972 г.

ГЭК[80]. Студенты со средним баллом по 48 предметам 4,2–4,6.

Чувствительность человека: хорошее или плохое качество?

Хорошее, если говорить о глубине, внимательности, порядочности, коммуникабельности.

Плохое – для самого человека. Требуется сила характера, чтобы чувствительность не переходила в легкую ранимость. Попробую…

9 часов убеждал Стельмаха на оптоэлектронику.

15 июня 1972 г.

Кризис все глубже.

– Сербин, З. по запретам;

– ГНТУ не справляется с необходимыми задачами, не координирует

работы НИИ, КБ;

– замы и нач[льники] отделов управляются слабо; <…>

– невозможно серьезно заняться книгой, диссертацией.

Директор института квантовой электроники М.Ф. Стельмах, за ним С.И. Ребров, далее вправо И.Т. Якименко, А.И. Шокин

Все это как лавина нарастает – создает психологическую яму, из которой никак не могу выбраться и все больше погружаюсь.

Собрать все силы.

17 июня 1972 г.

<…> Д.т.н., проф. Микаелян Андрей Леонович. Голографическая память 10⁷ бит, дефлекторы на ниобате Li, работы начаты в 1967 г. Он грамотен, мягок в обращении, много статей в журнале «Квантовая электроника» – везде его имя впереди. Ко мне (или к моей должности) относится с большим уважением. Его доклад в Новосибирске был лучшим (на фоне безответственного трепа американцев). М[икаелян]не упускает случаев доложить на конференции. <…>

23 июня 1972 г.

1-й зам. министра (1,5 года) к.т.н. Колесников Влад[ислав] Григорьевич вдруг задал вопрос: почему мы во всем отстаем, почему нет инициативы в НИИ, она всегда исходит от руководителей МЭП? Давно не слышал я таких вопросов. Видно – молодой.

Одна из проблем, один из ответов:

1. Время основных творческих людей инженеров уходит на:

– подготовку собственных диссертаций,

– написание ненужных громоздких отчетов,

– на поиски снабжения и кооперации,

– на выполнение всего самим из-за отсутствия снабжения и кооперации.

Кроме того:

2. Авторство – каждый изобретает обязательно свое, даже если соседи решили эту задачу.

3. Заказчик нагромождает требования.

Слишком привыкли воспроизводить зарубежные образцы, не развиты в промышленности фундаментальные работы. <…>

27 июня 1972 г.

Минцветмет – пр. Калинина, министр Ломако Петр Фадеевич. В год 1700 млн тонн переворачивает руды. В приемной портрет Орджоникидзе.

Видеотелефон «Шахтер», 40 телефонов + 10 видеокамер + TV 23 см.

Ломако. Якутские алмазы перешибают оба Конго; в 1973 г. СССР будет производить больше кап. стран. Стиль Ломако – грубо «ты», «давай», «ничего не знаете».

28 июня 1972 г.

«Чтобы управлять, нужно быть компетентным» – Ленин.

29 июня 1972 г.

Маршал Батицкий Павел Федорович – мощная фигура, громовой голос, герой + около 40 орденов и медалей. Грамотная речь, цифры, фактические данные, в т.ч. из Вьетнама и Египта (30 «Фантомов» в Египте сбиты за короткий период, изменили обстановку). 62 года, густые брови, вытаращиваемые глаза. В-1 – бомбардировщик США по 24 ракеты на каждом. С ним генерал-полковник Байдуков[81] (который и Беляков). <…>

1 июля 1972 г.

АН-24 в Саратов, где я доклад[ываю] на III конференции МЭП по стат[истическому] контролю.

Прошумел мой 39-й юбилей. 18 чел. Последние ушли в 6-м часу утра. Изобилие, лучшая музыка, интеллектуальные подарки: книги, пластинки и сознание подходящего рубежа.

Рубеж 40. Мне, конечно, не нужны рекорды Трутко (к.т.н., директор, лауреат Государственной премии, многоорденоносец, зав. кафедрой, автор книги и т.д.), но КТН и книга должны быть, а затем можно будет и уйти с этой работы, от зависти, от дрязг и копаний, от бесконечных сотрясений воздуха, от тех, кто только прикрывается разговорами о деле, а дело их мало волнует. <…>

13 июля 1972 г.

1. У Серб[ина] (от З.) мнение: друг-приятель министра, легко вхож и оба делают ошибки. У самого – история со шкаф. Пресс (политич. ош.) еще что-то!

Я допустил это, пытаясь ускорить решение вопросов, но Ш[окин] всегда отвернется! Орл. – только т[янет] время. Найти оптим[ум]> оторваться от Ш[окина], но не ослабить работу.

2. Переверзев на работе бывает 2 дня в неделю, и то до обеда. Группа из 5 думающих людей методол. в теории дизайна. Я – координатор, рабоч[ий] день с 8-30, до 21 час. – полное отупление, стал даже забывать слова, дилетантство, отсутствие (потеря) смелости (одернет М., З. и т.п.)

3. Но и эти 5 чел. способны дать только идеи (доклад Гвишиани и пр.), внедрять их никто не будет – никому не нужно. Некоторые идеи подхватят и внедрят в США.

4. Не во всех случаях можно взять на работу тех людей, которые могут принести пользу – дело не всегда у нас ставится прежде всего. <…>

27 июля 1972 г.

<…> (Олег Целков художник).

О скромности Гайлиша (его путь); нахальство, цинизм, приспособленчество Староса. Старос может сделать, хотя когда берется, часто не знает как, но никогда не желает делать. Но интересно то, что он все-таки что-то сделал: УМ1НХ, К-200, Эл 71-24. <…>

Ноябрь 1972 г.

Праздники 55 годовщины Октября. Месяц до пуска [ЭЛИН], каждый вечер, пуск 4 ноября. Межведомственная приемочная комиссия, проблема фильмов «Союзмультфильма», директор Вальков Мих. Мих (для нас 6 мин. – работа на 3 месяца, а вы нас заставили за 2 недели), бородатые ребята из ВГИК («Я болгарский режиссер, мы выполнили ваш сценарий, у нас ритм фильма, непрерывность показа. Тов. оператор, не курите свою трубку»).

С Леной и Игорем после демонстрации. 1972 г.

Нач[альник] отдела пропаганды и агитации МК КПСС Басенко В.И., энергичный, берущий за горло, учитель по образованию, разумный парень, но категоричный в суждениях – так и был зарублен фильм болгарского режиссера.

Непрерывные анализы системы, выбитые ярко горящие вертикали из-за КТ-805, диспетчерские Захарова А.А., звонки Шокина с Пицунды, истерики Росяева и Кулакова от усталости, спокойная деловитость Никитича Ал. Ив., суета и переменчивость Могилевера, снабжение до текстолита, гостиницы, дихроичные зеркала НИИ «Полюс», цветные мониторы НИИ «Экран», оптика Минска, ЭЛТ бегущего луча Ленинграда, ФЭУ Новосибирска, лампы из Рязани, техника безопасности, документальная «политика» ЦБПНИИ, «Ну, погоди!» к восторгу всех на проспекте. Французский газосвет за 65 (300?) тыс. долл., японский шар «Аэрофлот» начали работать раньше, но вышли из строя в праздники, мы же наработали 47 часов до и 19 часов 5-го (4), 6-го (4), 7-го (6), 8-го (5) часов к бурному восторгу москвичей. Каждый день я пускал систему и все время подбадривал ребят по телефону. Это был, конечно, крепкий орешек, но мне удалось его разгрызть.

– Министр машиностроения ПНР Вжащик, 1932 г.р. (40 лет) – молчаливый, умный человек, говорящий очень продуманные речи и тосты: «Вы нас убедили, за кем нужно следовать».

– 1-й зам. Копец (40 лет), грамотный, знает электронику, имеет в своем распоряжении 100 млн долл.!

– Главный инженер Unitra. Цепкий с электронной ориентацией. Оценил мой тост в 1 млрд Zl. (Я сказал Вжащику, что все его 16 отраслей базируются на электронике.)

Яковлев (поляк!), директор НИИ материаловедения, купил уже 7 лицензий на производство материалов на Западе.

Весь прием поляков прошел на очень высоком уровне («Так принимает только ЦК», – сказал мне начальник УВС). <…>

5 февраля 1973 г.

Все воюют.

Райс воюет с Кальм[аном]: «Халтурит, разваливает коллектив, недостоин поста гл[авного] конструктора. Его не интересует дело».

Я воюю с З. Вмешивается везде. Не понимает важности некоторых задач: товары народн[ого] потребления, система упр[авления] качеством. Создает нервозность своей подозрительностью. Я воюю с Сев[астьяновым] – чтобы лучше работал, с Митюшиным, за глуб[ину] и кач[ество] решаемых ЦНИИ «Электроника» задач и подбор умных кадров, с Гаге-ном за руководство ВНИИ «Электронстандарт», за отсутствие связи с промышленностью.

Конец ознакомительного фрагмента.