Вы здесь

Вайдекр, или Темная страсть. ГЛАВА 6 (Филиппа Грегори)

ГЛАВА 6

Я вернулась после прогулки с головой, полной мыслями о чем угодно, только не о турнепсе. Невнятное бормотание Селии об ухаживании Гарри наполнило меня ревностью и томлением. Она, может быть, и счастлива, вручая мне ключи от своей будущей семейной жизни, но я-то видела, к кому постоянно обращены глаза моего брата, чье лицо он постоянно ищет взглядом.

Я оставила ее в гостиной и поднялась к себе в комнату снять шляпку. Я глянула на себя в зеркало, но мое отражение не принесло мне радости. Если Гарри предпочитает сливки с сахаром, то моя яркая и сильная красота мне не союзник. Разглядывая себя в зеркале зелеными, темными от желания глазами, я не могла поверить, что человек, которому я отдаю свое сердце, так равнодушен ко мне. Я вздохнула и прижалась лбом к холодному стеклу.

И сейчас, когда Гарри сидит возле Селии на софе, именно он норовит поймать взгляд своей невесты. А мы с Гарри, часто бывая вместе, имели так мало волшебных минут. К тому же мама никогда не оставляла нас вдвоем, не сводя глаз со своего любимого сына.

На повороте лестницы я помедлила. Какая-то нерадивая служанка оставила дверь черного входа открытой, и случайно забредший сюда кот восседал в коридоре первого этажа, гордый как лев. Мама совершенно не выносила присутствия в доме кошек, она буквально заболевала от этого, с ней случались страшные припадки удушья, от которых нас предостерегал ее врач. Поэтому мне следовало немедленно выбросить это животное на улицу, пока оно не наделало здесь бед.

Но я почему-то медлила. В моей голове не было ясного плана, мною просто двигала любовь. Мне требовалось побыть с Гарри вдвоем подальше от зорких, проницательных глаз мамы. И сейчас передо мной затеплилась возможность избежать ее присутствия. Моя рука притронулась к задвижке, и дверь ее спальни чуть приоткрылась. Кот, словно повинуясь моим мыслям, мгновенно шмыгнул в образовавшуюся щель, горделиво подняв хвост. И я закрыла за ним дверь. Я не впускала туда кота, он вошел сам, а моя рука просто прикрыла дверь. И я сошла в гостиную с лицом ясным и спокойным, как Фенни в тихий летний день.

Я села рядом с Селией, и мы даже спели небольшой дуэт. Ее чистый, но слабый голосок уверенно вторил моему, более глубокому и богатому голосу. Затем Гарри и она запели какую-то народную песню, и я тихонько выскользнула из комнаты.

Хитрое создание сидело прямо на подушках, на которых ночью должна спать мама, но я поманила его и, взяв за шкирку, выбросила на улицу.

Мы очень устали в тот день, однако около полуночи я была разбужена суматохой и беготней горничной в коридоре. Я уже собиралась встать, чтобы помочь ей, но моя постель была такой теплой и я так хотела спать. Не успев додумать эту мысль до конца, я уснула.

Когда я зашла проведать маму утром, шторы у нее были опущены и в комнате стоял запах камфары и лавандовой воды. Мама лежала очень спокойно, бледная как полотно.

– Извини, дорогая, но я не могу говорить, так мне плохо. Передай Гарри, чтобы он не беспокоился. Я скоро поправлюсь.

Мамино лицо было искажено от боли, и я затрепетала от сочувствия. Но я ни в чем не виновата, я не сделала ничего дурного. Это коварные боги Вайдекра вершили свои загадочные дела, а я только слепо повиновалась им.

– Мама, – сказала я слабым голосом.

Я так нуждалась в ее улыбке. Я буду ухаживать за ней, а когда она поправится, мама полюбит меня, ей надоест обожать Гарри и она научится ценить меня.

Мама открыла глаза и увидела мое встревоженное лицо.

– Все в порядке, Беатрис, – произнесла она с оттенком нетерпения. – Иди завтракать. Мне нужен только отдых.

Меня обидел ее тон. Она всегда обижала меня. Я не дождалась от нее улыбки, которая была мне так нужна. Мне нет необходимости оставаться с ней.

Пока мама отсутствовала, мы с Гарри прошли в столовую и первый раз в жизни пообедали одни за накрытым и освещенным свечами столом. Говорили мы почему-то вполголоса, хотя комната мамы была далеко. Я посидела с Гарри, пока он пил свой портвейн, а потом мы вместе спустились в гостиную и поиграли в карты, пока Страйд не внес чайный столик. Когда я передавала Гарри его чашку, наши пальцы соприкоснулись, но я не задрожала, а только улыбнулась. В дружеском молчании мы долго сидели перед камином.

Этот вечер был как тихий остров в бушующем море страстей. Никто не отвлекал Гарри от меня, мне не угрожала потеря его любви, и я могла просто сидеть и улыбаться и думать. Перед сном он запечатлел на моем лице спокойный братский поцелуй, – честное слово, мне не надо было большего. Всю ночь я проспала совершенно спокойно, без постыдных сновидений.

На следующий день стояла прекрасная погода, и мы решили устроить себе праздник и поскакали вместе к холмам. Мой траур подходил к концу, и я заказала себе некий нейтральный вариант – светло-серую амазонку, которая мне очень шла. Нижняя юбка была сшита из мягкой серой шерсти, а маленький жакетик – из серого бархата. Если к этому добавить изящную серую шляпку, то я могла оставаться в трауре годами, настолько шел мне этот костюм.

На вершине холма мою шляпку унесло ветром, и мы с Гарри оба кинулись за ней. Гарри догнал ее раньше, хотя, признаться, я немного натянула поводья и придержала лошадь. С глубоким поклоном он подал ее мне, как старинный паж – корону своей королеве.

Наши лошади медленно трусили плечо к плечу, по старой, едва заметной дороге. С южной стороны на нас глядело сверкающее и манящее море. В небе кружились жаворонки, с песней забираясь все выше и выше, а затем вдруг стремглав бросаясь вниз к земле. В лесу раздавался зов кукушки, а совсем рядом с нами задумчиво гудел шмель и тихо жужжали пчелы.

Я была одна на моей земле с тем единственным человеком, в котором нуждалась. Сегодня Гарри был ничей, и мое изголодавшееся, ревнивое сердце знало, что мы будем одни еще весь этот долгий вечер. Он будет смотреть только на меня и улыбаться только мне.

Наша беседа текла неторопливо. Мы говорили о последней книге, которую прочел Гарри, о доме, о тех переменах, которые произойдут в октябре. Затем вдруг без перехода Гарри заговорил о Селии.

– Она такая чистая, Беатрис, такая невинная, – начал он. – Я так уважаю ее. Обидеть ее мог бы только негодяй. Она как прекрасная статуэтка из дрезденского фарфора. Как ты считаешь?

– О да, – подтвердила я с готовностью. – Она прекрасна, как ангел. По-моему, только немного застенчива? – Я допустила в моем голосе нотку доброжелательного вопроса.

– И нервна, – согласился Гарри. – С таким животным, как ее отчим, она и понятия не имеет, какой счастливой может быть семейная жизнь.

– Какое несчастье, – осторожно произнесла я. – Какое несчастье для этой очаровательной девушки, твоей будущей жены, быть такой холодной.

Гарри быстро глянул на меня.

– Это то, чего я боюсь, – откровенно сказал он.

Наши лошади уже спустились в маленькую уютную лощину, с одной стороны которой отвесно вздымался холм, а с другой ее скрывала от посторонних глаз небольшая ореховая рощица. Сидя здесь, мы чувствовали себя как в укрытии, и при этом с запада перед нами открывалась половина Англии. Гарри спрыгнул с седла и стал привязывать лошадь. Я же продолжала оставаться в седле, позволив Соррель неторопливо щипать траву. В моих ушах чисто и настойчиво звенела песня, я знала, что это не жаворонок поет высоко в небе, – это звучит волшебная песнь Вайдекра и сейчас стремительно поворачивается колесо моей судьбы.

– Ты – человек сильных страстей, – продолжала я свою мысль.

Профиль Гарри, стоявшего рядом с моей лошадью, отвернувшись от меня, был строгим и чистым, как профиль греческой статуи.

– С этим мне ничего не поделать, – ответил он, и его щеки порозовели.

– Я понимаю, со мной происходит то же самое. Это у нас в крови, я думаю.

Гарри быстро повернулся и уставился на меня.

– Леди всегда воплощает собой совершенство, – продолжала я. – На людях ее поведение должно быть безупречным, но с тем, кого она любит и кого она выбрала, следует быть всегда ласковой.

Гарри продолжал смотреть на меня. Я не находила больше слов. Я просто смотрела на него, не скрывая своей любви и желания, и не понять этого было нельзя.

– У тебя есть жених? – изумленно спросил он.

– Да нет же, – взорвалась я. – И никогда не будет.

Я наклонилась с седла и протянула ему руки. Он опустил меня на землю, и я схватилась за лацканы его сюртука, близкая к истерике от гнева и горечи.

– О Гарри! – простонала я, и мой голос прервался рыданием. Боль в сердце была такой сильной, что даже заглушила песню, звучавшую у меня в ушах. – О Гарри! О Гарри, любовь моя!

Он замер от моих слов, будто они превратили его в камень. Я не могла унять слезы. Я погибла, он никогда не полюбит меня, а я не могу сдержаться. Я так ждала его и так стремилась к нему, что теперь, когда его руки обнимали меня, я не находила в себе сил разыгрывать из себя невинное создание вроде Селии. Я схватилась за его сюртук, будто бы тонула. Он продолжал стоять не двигаясь, но его руки обхватывали меня крепко, как клещи. Мои рыдания стали стихать, и я прикусила изнутри щеки, чтобы успокоиться. Медленно, с трудом я слегка отодвинулась от него, чтобы взглянуть в его лицо.

Глаза Гарри стали темными от желания, и его сердце под моей рукой билось как сумасшедшее. Его губы дрожали, и он смотрел на меня так, будто бы хотел съесть живьем.

– Это грех, – низким голосом сказал он.

Мир перевернулся для меня. Я не находила слов, чтобы возразить ему.

– Нет, – заторопилась я. – Совсем не так. Так надо, Гарри. Ты сам чувствуешь, что так надо. Это не грех. Совсем нет.

Голова Гарри медленно наклонилась ко мне, и мои глаза закрылись, ожидая его поцелуя. Он был так близко, что я чувствовала его дыхание и, приоткрыв рот, ловила каждый его вдох. Но он не целовал меня.

– Это грех, – повторил он тихо.

– Гораздо худший грех жениться на женщине, которая холодна как лед, – пробормотала я. – Гораздо хуже жить с женщиной, которая не может любить тебя, не знает, как ей любить тебя, в то время как я провожу все дни, сгорая от любви к тебе. О, пожалей меня, Гарри! Если ты не можешь любить меня, то хотя бы пожалей.

– Я люблю тебя, – возразил он дрожащим голосом. – О Беатрис, если б ты только знала. Но это грех.

Он повторял эти слова как заклятие, чтобы держать себя в руках. Я чувствовала, как его тело напряглось от желания, но он все еще контролировал свои чувства. Он любил меня, он хотел меня, но не прикасался ко мне. Я больше не могла выносить этой пытки и, быстро изогнувшись, со всей силы укусила его дразнящий пленительный рот. Моя рука все еще держала кнут для верховой езды, и теперь я изо всех сил стукнула его рукояткой по груди Гарри и прорыдала:

– Гарри, я убью тебя. – Я действительно могла бы это сделать.

Я поранила ему губу. Гарри прижал руку ко рту, и, когда отнял ее, на его пальцах была кровь. Увидев это, он вскрикнул и всем телом обрушился на меня. Разрывая на мне платье, он впился в мою грудь, целуя и кусая меня без жалости. Извиваясь, я стягивала с него бриджи, а он пытался поднять мои юбки, путаясь в них.

Все еще наполовину одетые и не осознающие, что делаем, мы катались по земле, и Гарри нетерпеливыми, неопытными толчками вколачивал тяжесть своего тела в мои икры, спину, ягодицы, не находя меня. Но уже через секунду у него все получилось, и это было пугающе, как падение с дерева, и больно, как удар кинжалом. На мгновение мы оба замерли от неожиданности, а потом он принялся терзать мое тело, как терьер терзает пойманную мышь. Я кричала, мои руки и ноги обхватили его спину, и мы, наверное, были похожи на какую-то фантастическую змею. Издав низкий стон, Гарри замер, а я, голодная, неудовлетворенная, выгибала и выгибала свою спину, пока наконец не затихла тоже со стоном облегчения.

Медленно я открыла глаза и увидела голову Гарри на фоне нашего голубого неба и наших жаворонков, поющих где-то высоко-высоко. Владелец Вайдекра тяжело лежал на мне. Его семя было во мне, его земля была под нашими сплетенными телами, наша трава была судорожно зажата в одной из моих рук, и маленькие луговые цветы впитывали мой пот. Наконец, наконец-то я обладаю и Вайдекром, и его хозяином. Наша земля под нами, а он внутри меня. У меня вырвалось рыдание. Та боль желания, которая, казалось, сопровождала меня всю жизнь, и моя тревожная ревность отпустили меня. Услышав мое рыдание, Гарри поднял голову, его лицо было воплощением вины и раскаяния.

– О господи, Беатрис, что я могу сказать? – беспомощно произнес он.

Он сел и спрятал лицо в руки, опустив виновато плечи. Запахнув на груди платье, но постаравшись сделать это не слишком плотно, я села рядом с ним, мягко положив голову на его плечо. Мое тело еще дрожало после его грубого вторжения, мой разум был еще затуманен от счастья, и я не могла понять, что происходит с Гарри.

Он поднял голову в ответ на мое прикосновение и посмотрел на меня с жалким выражением лица.

– Господи, Беатрис! Я, должно быть, так тяжело обидел тебя! А я так сильно люблю тебя. Что я могу сказать? Мне так стыдно!

Минуту я смотрела на него, ничего не понимая, но постепенно его слова проникли в мое сознание, и я поняла, что все случившееся он воспринимает как своего рода насилие.

– Это моя вина, – сказал он. – Я так хотел тебя с того самого дня, когда спас тебя из рук этого чудовища. Господи, прости меня, но я все время представлял тебя обнаженной, как тогда на полу. О, неужели я спас тебя для того лишь, чтобы погубить самому. – И он опять уронил голову в отчаянии. – Беатрис, клянусь небом, я никогда не хотел этого. Я – негодяй, но, Бог свидетель, я не замышлял против тебя ничего плохого. Я даже не думал, что такие вещи возможны между братом и сестрой. Я страшно виноват и не отрицаю своей вины. Но, Беатрис, я даже не знал, что так бывает.

Я мягко положила руку на его глупенькую голову.

– Ты совсем не виноват, – успокаивающе произнесла я. – Тут нет ничьей вины. Ты мечтал обо мне, а я мечтала о тебе. Ты не должен винить себя.

Гарри поднял наполненные слезами глаза, и в них мелькнул лучик надежды.

– Но это большой грех, – неопределенно проговорил он.

Я пожала плечами, от этого движения мое платье немного распахнулось, и взгляд Гарри мгновенно оказался прикованным к моему плечу и округлой груди.

– Я не думаю, что это грех, – ответила я. – Я всегда знаю, когда делаю что-нибудь плохое, а сейчас совсем не так. Я ждала этого всю мою жизнь. И я не вижу в этом ничего плохого.

– Все равно я поступил неправильно, – возражал Гарри, не отводя глаз от моей груди. – Это очень плохо, – повторил он снова. – И никто не может оправдать мои действия, только потому что я не…

Его голос, голос опытного мужчины, совсем упал, когда я легла на спину и закрыла глаза. Гарри вытянулся рядом со мной, опершись на локоть.

– Твои рассуждения нелогичны, Беатрис… – начал он, но я не дала ему продолжить.

Он склонился ко мне и поцеловал мои закрытые веки так легко, как касается бабочка своими крылышками цветка.

Я не двигалась и едва дышала. Я лежала тихо, как лист, а Гарри прокладывал дорожку поцелуев по щеке, по шее и вниз к ложбинке на моей груди. Он отодвинул лбом платье и потерся о мою грудь лицом настолько бережно, насколько до этого был груб, а затем взял в рот мой сосок.

– Это грех, – невнятно пробормотал он.

Его глаза были закрыты, поэтому он не мог видеть, как я улыбалась.

Я лежала спокойно, ощущая на своем лице свет солнца и тяжесть опять прильнувшего ко мне Гарри. Он мог знать все премудрости риторики, но зато я слышала в себе волшебную песнь Вайдекра и легкую власть молодого тела. Мы слегка касались друг друга, и это было как свет молнии перед бурей. Мы терлись друг о друга, как спаривающиеся выдры, лицом к лицу, тело к телу, наслаждаясь каждым мгновением.

– Это грех, и я не стану делать этого, – опять повторил Гарри, и его слова еще больше возбудили нас обоих.

– Не стану, – повторил он опять.

Мы прижались друг к другу, и он скользнул ко мне так же осторожно, как входит выдра в глубокую воду.

– Беатрис, моя любимая, – сказал он. Я открыла глаза и улыбнулась ему.

– О Гарри, моя любовь! Моя единственная любовь. Он застонал и прижался губами к моему рту, и его язык и тело вошли в меня одновременно.

На этот раз мы были более сдержанными, более медлительными. Я скользила и извивалась под ним, чтобы он чувствовал меня как можно больше. Его неловкие движения доводили меня до восторга. Затем мы стали двигаться все быстрее и быстрее, пока взрыв чувств не заставил Гарри, приподнявшись, резко вбивать мои плечи и спину в мягкую землю в экстазе и триумфе.

Затем мы долго-долго лежали неподвижно.

Потом я встала, с успокоившимися чувствами и истерзанным телом, и, одевшись, стала вынимать из околоседельной сумки ветчину, еще теплый хлеб, пиво для Гарри в глиняном кувшине и большую ивовую корзинку спелой вайдекрской клубники. Мы ели, как голодные волки, у меня было такое чувство, как будто я постилась целый год. Гарри принес мне стаканчик воды из ближайшего ручья, и какой же вкусной и свежей она оказалась! Доев клубнику, я легла на спину и замерла, глядя в высокое небо. После недолгого колебания Гарри лег рядом со мною, облокотившись на руку и с любовью разглядывая мое лицо. Когда я улыбнулась, он взял прядь моих волос и стал бездумно наматывать их на палец.

– Это тебе приятно, – утвердительно сказал он.

Это не было вопросом, он видел и чувствовал мой восторг, так что у меня не было нужды лгать.

– Да, – без колебаний ответила я и перекатилась набок.

Теперь мы смотрели прямо друг на друга.

– Тебе не кажется, что мы поступаем плохо?

Моральные сентенции Гарри не имели власти над его телом, но ему всегда нужны были слова. Даже сейчас, опустошенный, он хотел словами выразить то, что носилось в воздухе вокруг нас.

– Мы – Лейси из Вайдекра, – просто сказала я.

Этим утверждением я как бы прикрывала и оправдывала свое поведение. Оно звучало по-прежнему гордо, хотя человек, произнесший эти слова, давно лежал в земле, а его сын, мой брат, находился в моих объятиях.

– Мы же – Лейси из Вайдекра, – настойчиво повторила я.

Гарри не понимал. Ему нужно было много слов и высокопарных объяснений. На меньшее он не соглашался.

– Кто еще мог бы обладать мною? – спросила я. – Кто еще мог бы любить тебя? На нашей земле, на которой мы – хозяева?

Гарри улыбнулся.

– Беатрис, ты раздуваешься от гордости, как маленький павлин. Это всего лишь мелкое поместье. Есть гораздо большие имения и гораздо более древние фамилии.

Теперь я смотрела на него, ничего не понимая. Может быть, Гарри шутит? Но к моему изумлению, он действительно так думал. Мне не верилось, что он мог сравнивать наш Вайдекр с другими поместьями, как будто Лейси могли жить где-нибудь еще, как будто другая земля могла существовать для нас.

– Ты прав, – ответила я, не задумываясь. – Но это ничего не значит. Эта земля принадлежит только одному хозяину и только одной хозяйке. И это всегда будут Лейси из Вайдекра.

Гарри кивнул:

– Хорошо сказано. И никому не должно быть дела до того, что происходит на нашей земле. Я согласен с тобой, наша земля – это наша собственность. Но дома мы должны быть осторожны.

Я широко открыла глаза. Мне казалось, что наша любовь подобна любви бабочки к цветку и не нуждается в том, чтобы ее скрывали от слуг и соседей. Для Гарри же это было нечто совсем другое. Но он прав. Над этим следовало поразмыслить.

– Каким образом мы будем встречаться дома? – спросил он меня. – Моя спальня находится рядом с маминой, и она прислушивается к каждому моему вздоху. А твоя – на втором этаже, где я совсем не бываю. А я хочу видеть тебя, Беатрис.

– А как насчет западного крыла? – предложила я, размышляя вслух. – Мы очень редко пользуемся гостевыми спальнями, и гостиная для завтрака почти всегда стоит закрытая. Почему бы нам не превратить ее в контору, где мы могли бы работать, а свою спальню я переведу в гостевую.

Гарри замер, пытаясь представить будущие перемены.

– Комната для гостей? Какая?

– Которая примыкает к твоей комнате, – сказала я с улыбкой. – Они соединены дверью, – она сейчас загорожена шкафами. Но мы легко можем открыть ее и тогда сможем встречаться в любое время дня и ночи.

Гарри просиял, как ребенок, которому предложили игрушку.

– О Беатрис, как бы это было чудесно!

Но тут лицо его омрачилось.

– Мама, – протянул он задумчиво. – Даже малейшая тень подозрения убьет ее. Я бы никогда не простил себе этого. К тому же существует Селия. И в конце концов, мы должны подумать о твоем будущем.

Я опять почувствовала стену слов, воздвигаемую Гарри между нами, и прикрыла глаза, чтобы мой брат не догадался о том, какие воспоминания о прошлом чудесном лете с Ральфом приходят мне на ум. Тогда мы не обменивались и полудюжиной слов при каждой встрече. Но Гарри был такой умный.

Я шутливо толкнула его в бок, и он упал на спину в мягкую, сочную траву. Он легко улыбнулся мне, но тут же его глаза потемнели от желания, и я прильнула к нему. Все его тело напряглось в ожидании предстоящего чуда, но никакого чуда не произошло… Он оставался спокойным. Я подняла лицо к его шее и вытянула губы, будто собираясь поцеловать его. Но вместо этого я тихонько дунула на его кожу и увидела пробежавшую по его телу чувственную дрожь. И так я скользила вниз по его груди, нигде его не касаясь, но он везде ощущал мое присутствие. Мое дыхание как бы проводило прямую линию от его загорелой шеи вниз, к ямочке его пупка. Когда дуновение, исходившее от моих губ, достигло завитков его волос, я откинулась назад, торжествуя. Мои щеки горели, глаза сверкали сознанием моей всепоглощающей власти над его телом.

– Не беспокойся ни о чем, Гарри, – убеждающе повторяла я. – Думай только о том, что ты хочешь сейчас сделать.

Ему не понадобилось много времени на эти раздумья.

Дома мама все еще была нездорова, но голубые тени уже исчезли с ее лица и дыхание стало легче. Одна из горничных призналась нашему дворецкому Страйду, что, кажется, это она забыла закрыть заднюю дверь. Страйд пригрозил ей увольнением и теперь ждал моих распоряжений на этот счет.

– Конечно, ее следует уволить, – велела я.

Я уже и вправду забыла о моей руке, лежавшей на задвижке маминой двери. Страйд кивнул и распахнул перед нами двери. Гарри сидел на одном конце нашего огромного стола, я – на другом. Мы сияли от счастья в ярком свете свечей, как два ангела, и комната, казалось, светилась нашей любовью.

Мы беседовали о земле. Мы говорили о здоровье мамы, о том, что хорошо бы ее вывезти на несколько дней к морю или показать лондонским докторам. Когда Страйд подал для меня фрукты и миндальное печенье, а для Гарри – сыр и портвейн, он оставил нас, поклонившись и тихо затворив за собой двери. Мы прислушались к звуку его удаляющихся шагов. Вскоре все стихло. Мы остались одни.

Гарри наполнил свой бокал темно-красным густым вином и поднял его в мою честь.

– Беатрис! – сказал он с чувством.

Я церемонно приподняла в ответ свой бокал. Мы молча улыбнулись друг другу.

Было утонченное удовольствие в том, чтобы сидеть здесь так чинно и церемонно после нашей яростной, страстной схватки в лощине. Я с удовольствием смотрела на элегантно одетого Гарри и надеялась, что составляю ему хорошую пару в нарядном платье глубокого фиолетового цвета.

Вдруг Гарри разрушил охватившие меня чары.

– Что делать с моей женитьбой на Селии? – спросил он. – Как мне поступить?

Я немного встревожилась, потому что почти совсем забыла о Селии. Сегодня я была не в настроении что-то планировать, о чем-то думать. Я чувствовала себя глубоко удовлетворенной, как, должно быть, чувствует себя дворовая кошка после грубой случки со случайным котом. Но Гарри прав – нам следует подумать о Селии. И я с удовольствием отметила, что решение будет нашим общим: его и моим. Никогда больше мама не будет встревать со своими глупыми замечаниями, касающимися меня и Вайдекра. Отныне я сама буду принимать решения.

– Она попросила меня поговорить с тобой, – сказала я. И, вспомнив страхи Селии, касающиеся сексуальности Гарри, я не смогла сдержать улыбки и передала ему содержание нашей беседы. – Она хочет оставить свой дом и стать хозяйкой Вайдекра, ничего не дав тебе при этом, не став тебе настоящей женой.

Гарри кивнул.

– Холодна, как я и думал.

Как и положено вновь обращенному, Гарри был преисполнен энтузиазма. Невинность Селии больше не манила его, ее холодность он презирал.

– Она предлагает сделку, в которой все получает, но ничего не дает, – значительно сказал он.

– Она и вправду немного напугана, – справедливо заметила я, – потому что находит твои ухаживания довольно грубыми.

– Грубыми! – удивился Гарри. – Беатрис, клянусь, я только поцеловал ее в губы и слегка обнял. Ну, может быть, немного прижал… – Он оборвал себя. – Но едва ли я могу назвать это грубым. А ты?

Его рассудительные слова замерли на губах при воспоминании о том, что произошло между нами сегодня, и Гарри удовлетворенно усмехнулся. Одним движением мы оба поднялись и встали около камина, глядя на догорающие дрова. Затем я подняла глаза и взглянула в зеркало: как шел этот темно-фиолетовый цвет моему счастливо улыбающемуся лицу. Сейчас мои глаза казались еще более похожими на кошачьи, отблески свечей играли на моих волосах. Я стояла на расстоянии вытянутой руки от Гарри, дразня его своей близостью.

– Она хотела бы заключить с тобой соглашение, – объяснила я.

– Что она имеет в виду? – осторожно спросил Гарри.

– Она знает, что Вайдекру нужен наследник, и готова пойти на это, – честно продолжала я. – Но я думаю, что она довольно холодна по природе и предпочла бы, чтоб ее оставили в покое. Она – спокойная и застенчивая девушка, и нетрудно догадаться, что ее дом является пыткой для нее. В Вайдекре она ищет мира и спокойствия и заплатит за это рождением наследника.

– Это устраивает нас, Беатрис?

Вопрос Гарри уверил меня, что теперь все в Вайдекре будет решаться по моему слову.

Именно я буду решать, быть ли венчанию. Селия станет пешкой в моих руках, так же, впрочем, как и мама.

Я держу у себя в кулаке самого хозяина Вайдекра, и теперь вся его земля, власть, его состояние будут моими, если только я этого захочу.

Я небрежно пожала плечами.

– Тебе выбирать, Гарри, – равнодушно ответила я, словно не думала только что об этом решении. – Тебе следует жениться, чтобы полностью войти в наследование и забрать опеку над имением из рук лондонских судейских. Иначе нам придется ждать твоего совершеннолетия. Это может быть Селия, а может быть любая другая. Кроме того, жена, которая не ищет слишком часто твоего общества, будет довольно удобна для нас с тобой.

Гарри перевел глаза с затухающего камина на меня.

– Ты находишь меня грубым, Беатрис? – глухо спросил он.

Отрицательный ответ вертелся на кончике моего языка, но какой-то мудрый инстинкт удержал меня. В Гарри был какой-то странный изъян: он смешивал боль и удовольствие. От мысли, например, что он причинил мне страдание, его сердце забилось чаще, а щеки – порозовели. Его возбуждение заставило меня внутренне вздрогнуть. Путь Гарри не был моим, но я могла удовлетворить эту страсть.

– Да, ты причинил мне боль, – медленно выдохнула я.

– Тебе было больно? – спрашивал он так напряженно, словно готов был прыгнуть на меня.

– Ужасно, – подтвердила я. – Ты кусал мои губы так, что из них пошла кровь.

– Ты боялась меня?

– Да. Но я отомщу тебе за это.

Это был ключ к Гарри. Статуя ожила. Одной рукой он прижал меня к себе для жестокого, кусающего поцелуя, а другой, смяв шелк моего платья, впился в мои ягодицы. Мой рот приоткрылся, и он властно уложил меня на пол, взяв меня грубо, как врага. Одной рукой он зажал мне руки над головой, так что я оказалась совсем беспомощна под ним, а другой поднял мои юбки. Но когда я стала сопротивляться, он немедленно выпустил меня, обуздав свой порыв. Однако я высвободила руки только для того, чтобы обнять его.

– О моя любовь! – проговорила я.

Извращенный. Болтливый. Чванный. Но он был хозяином Вайдекра, и поэтому я хотела его.

– Моя любовь, – повторила я снова.

Эту ночь я спокойно спала в своей кровати впервые с тех пор, как умер отец и так ужасно погиб Ральф. Мой дорогой Гарри снял с меня это страшное напряжение, и я чувствовала себя свободной. Ни разу за всю ночь я не услышала щелканья захлопнувшегося капкана и хруста ломаемых костей. Ни разу я не подскочила в испуге, услышав, как ползет к моим дверям страшный калека, волоча на своих обрубленных ногах капкан. Гарри сделал меня свободной. Золотоволосый юноша вывел меня из тьмы моего страха.

Я стояла перед туалетным столиком и пыталась разглядеть в зеркало, какой я выгляжу в глазах Гарри. Я случайно увидела синяк на моей левой груди и с удивлением подумала, что даже не заметила, как это произошло. В раннем свете утра моя кожа казалась шкуркой спелого персика. От белой, с высоким подъемом ступни до кончиков моих каштановых кудрей я была словно создана для любви. Я бросилась обратно в кровать и выгнула шею, чтобы посмотреть, какой меня видел Гарри, когда брал меня на траве или на деревянном полу гостиной. И, внимательно разглядывая себя, я решила, что Гарри и сам должен скоро прийти ко мне. Только начинало рассветать, горничная еще не приходила будить меня, мама спокойно спала в своей комнате. Мы могли бы немного побыть здесь вместе, а потом, после завтрака, сбежать в нашу лощину.

Конец ознакомительного фрагмента.