Вавилон. Месопотамия и рождение цивилизации. MV–DCC до н. э.. Глава 2.. Царский сан спущен с небес: «урбанистическая революция», до 4-го тысячелетия до н. э. (Пол Кривачек, 2010)

Эриду

Забудьте о современном транспорте, велосипедах, автомобилях и грузовиках, газующих по улицам Сент-Джайлс и Бомонт в Оксфорде, и зайдите в напыщенный, построенный в неоклассическом стиле Ашмолеанский музей. В стеклянной витрине в одной из галерей вы найдете глиняный предмет, квадратный в сечении, тусклого цвета, частично сломанный и покрытый чем-то, что на первый взгляд выглядит как птичьи следы. Возможно, вам придется изрядно поискать, чтобы найти его, потому что этот предмет всего 20 см высотой и 9 см шириной.

Он не выглядит сколько-нибудь значительным, однако таковым является. Посмотрите на него внимательно, и он перенесет вас назад через время к истокам цивилизации. Этот предмет называется «призма Вельда – Бланделла» по имени благотворителя, который купил его во время своего пребывания в Месопотамии весной 1921 г. Архитекторы Викторианской эпохи, вроде К. Р. Кокрелла, который в 1841 г. взял за основу плана музея план храма Аполлона в Бассах, полагали, что они прославляют корни нашей цивилизации. Но призма направляет нас еще дальше назад, задолго до греков, царя Соломона, Моисея, патриарха Авраама, даже задолго до Ноя и Потопа, ко времени, когда впервые в воображении людей появились города.

Птичьи следы – письмо: две колонки плотно написанного на каждой из четырех граней призмы текста, в котором зашифрована древняя версия Списка шумерских царей – это длинное и исчерпывающее перечисление династий разных месопотамских городов и годов правления их властителей. Какие-то из них совершенно невероятные, вроде царя Алулима, который правил 28 тысяч 800 лет, и Алалгара, правившего 36 тысяч лет. Но этот список прослеживает царей от Эриду до Бад-Тибиры, Ларсы, Сиппара, Шуруппака – «а затем нахлынул Потоп». Письменные значки были нанесены на призму безымянным писцом в городе Ларса в Вавилонии приблизительно в 1800 г. до н. э.

Клинописные тексты могут выглядеть бесцветными и неинтересными, но в них поистине есть нечто удивительно сокровенное. Я не могу отделаться от мысли, что эти значки нанес человек, который имел, вероятно, семью, жену (ученые полагают, что писцами были главным образом мужчины) и детей, жизненный опыт которого – строптивые подростки, споры с начальством, – вероятно, не сильно отличался в те времена от опыта в нашем с вами обществе. Если бы мы так же хорошо знали клинопись, как древние писцы, то наверняка разбирались бы в ее индивидуальных стилях. Жаль, что знакомство с ней для большинства из нас недоступно. Клинопись чрезвычайно трудно читать, но ученые, по крайней мере, сумели разобрать то, что написано на табличке. Текст начинается так: «После того как царский сан был спущен с небес, в Эриду появилось царство».

Писец из Ларсы не придумал это. Самая древняя известная версия Списка царей, скорее всего, была составлена по устным преданиям гораздо раньше – старшим чиновником при дворе «Владыки Четырех Сторон Света», как величал себя незадолго до 2100 г. до н. э. шумерский царь Утухенгаль из Урука, первого настоящего города в мире, расположенного на самом юге Месопотамии. Его цель, по-видимому, была политической. Утухенгаль вел войну с целью изгнания гутиев – оккупантов-варваров, пришедших с Иранских гор на восток и не имевших никакого понятия ни о цивилизации, ни о ее ценности – они на целый век погрузили Южную Месопотамию во «тьму». Теперь Утухенгаль хотел показать, что во всем Шумере существовал только один законно правящий город – Урук, а он, его владыка, по праву является наследником царской власти надо всем этим краем. Это, конечно, была выдумка, но такая, в которой имелось зерно правды: ведь все жители Междуречья знали, что цивилизация зародилась в Эриду, далеко на юге, на берегах Южного моря (для нас это Персидский или Аравийский залив) в местечке, которое в наши дни называется Абу-Шахрейн и находится уже в 190 км от воды.

Через 2 тысячи лет после правления Утухенгаля его цивилизация угасла. Об Эриду забыли, его местонахождение было потеряно, пока в 1854 г. по поручению Британского музея Джон Тейлор, почетный представитель Восточно-Индийской компании и британский вице-консул в Басре, не начал раскапывать, по его определению, Халдейские болота. Там он нашел несколько курганов и «разрушенное укрепление в окружении высоких стен с цитаделью или башней с одной стороны» на вершине холма рядом с центром высохшего озера. Это место было наполовину скрыто в долине шириной около 25 км, которая своим северным концом выходила к Евфрату. Большая ее часть, писал он, оказалась «покрыта азотистыми твердыми осадками, но местами были небольшие участки наносной земли, скудно поросшие кустарником и растениями, характерными для пустыни». Также поблизости, на северо-западе долины, Тейлор нашел неотчетливые следы древнего канала шириной 5,5 м. Он знал, что наткнулся на важные руины, потому что, по словам человека, проводившего раскопки позднее, «характерной чертой Шахрейна является „веер“ детрита, который простирается вокруг курганов и который принес с собой в пустыню тысячи предметов, относящихся к нижним пластам самих курганов… Каждую зиму дождевые паводки размывают неплотные песчаные курганы… и тащат с собой то, что осталось от всех эпох».

Будучи кадровым дипломатом, не обученным технике ведения археологических изысканий, Тейлор беспорядочно вырыл несколько ям и, к своему разочарованию, не нашел впечатляющих артефактов, которые он рассчитывал отправить на родину в Британский музей. А одна находка – «красивый, вырезанный из черного гранита лев» – была оставлена на месте ввиду нехватки транспорта. Но он все же нашел несколько кирпичей с клинописными надписями. Некоторых знаков, которые удалось прочитать всего лишь несколькими годами ранее, оказалось вполне достаточно, чтобы понять, что Тейлор обнаружил знаменитый древний священный город Эриду – место, где, как было известно царю Утухенгалю и всем древним жителям Месопотамии, началась цивилизация.

Абу-Шахрейн (название означает «отец лун-близнецов», возможно взятое из надписей на найденных здесь древних кирпичах с оттисками полумесяцев – символов бога луны) очень не похож на то место, откуда человечество могло сделать такой важный шаг. Сухие, пыльные и пустынные холмы желто-коричневого цвета выглядят такими же смятыми, как и постель после сна. Вокруг них простираются вдаль бесконечные, голые и ровные пески. В поле зрения нет ничего, что говорило бы о жизни, человечестве, прогрессе и достижениях. Даже река, когда-то сделавшая Эриду обитаемым местом, теперь так далеко, что ее не видно.

Чтобы понять историю этого края, нужно представить себе совершенно другой пейзаж, перевести часы назад почти на 7 тысяч лет, пока на юге вы не увидите соленые воды залива, по которому идут морские суда из (современных) Бахрейна, Катара и Омана. Океанские волны проникают в землю и образуют обширные морские топи, кишащие рыбой, животными и птицей, чтобы дать пищу бурно растущему населению. Нужно перенестись туда, где пески пустыни современной иракской провинции Аль-Мутанна переходят в покрытую травой и кустарником степь, которая кормит племена, разводящие овец и коз, мигрирующие к искрящимся озерам – от них сейчас осталось огромное песчаное море Ан-Нафуд в Саудовской Аравии. Туда, где по хорошо протоптанной дороге, по которой возили товары в Южную Месопотамию с Иранского нагорья на востоке еще в те древние времена, снова терпеливо шагают люди, несущие на своих спинах огромные тюки; они идут группами для защиты от диких зверей и грабителей (одомашнивание вьючных животных, даже ослов, не говоря уже о верблюдах и лошадях, еще в будущем). Туда, где небольшой холм в центре расположенной ниже окрестных речных наносов шестиметровой впадины, похожий на кратер, оставшийся от падения метеорита, поднимается над пресными водами огромного заболоченного озера, полного рыбы и пресноводных моллюсков, привлекая людей и животных со всей округи. Это озеро шумеры называли Абзу и думали, что здесь пресные подземные воды Мирового океана, на которых плавает сама Земля, поднялись на ее поверхность. Нужно перенестись туда, где великая река Евфрат, постоянно изменяющая направление своего извилистого течения по равнине, откладывая толстый слой ила на территории, наклонно понижающейся менее чем на 6 см на каждый километр, течет совсем близко, неся на себе, вероятно, на лодках первопроходцев с севера, уже имеющих опыт строительства оросительных канав и каналов для отвода воды.

Их умения были очень востребованы. Евфрат далеко не спокойная и дружелюбная река, как Нил с подъемами воды в конце лета, происходившими с регулярностью часового механизма и подготавливавшими землю к севу озимой пшеницы. Шумеры называли Евфрат «Буранун» (народная этимология, привлекательная, но ничем не подкрепленная, наводит на мысль, что это название происходит от шумерских слов, означающих «большой несущийся потоп»). Он периодически и непредсказуемо разрушает свои берега весной, когда семена, уже находящиеся в земле, нужно сначала защитить от того, чтобы они не были затоплены паводковыми водами, а затем – от высыхания под палящим солнцем, испаряющим более половины речного стока, прежде чем Евфрат достигнет моря.

Так что люди, которые первыми поселились здесь, построили себе тростниковые хижины у края воды, распахали поля, чтобы взрастить пшеницу и ячмень, разбили сады, чтобы выращивать овощи и финиковые пальмы, вывели своих животных пастись в степь, не выбирая себе путь наименьшего сопротивления. Если бы они хотели легкой жизни, они организовали бы свои поселения там, где достаточная ежегодная сумма осадков упрощает сельское хозяйство за невидимой линией, устанавливающей границу региона, в котором каждый год выпадает более 200 мм осадков, – географы называют ее изогиетой 200 мм. Эта линия изгибается огромным полукругом от подножия Загросских гор на востоке, проходит мимо Таврских гор на севере и выходит к средиземноморскому побережью на западе, образуя фигуру, которая подсказала американскому археологу Джеймсу Генри Брестеду назвать ее Плодородным Полумесяцем. В Южной Месопотамии внутри этого изгиба за год почти не выпадают никакие осадки. Здесь у пришедших сюда людей были только реки для полива своих посевов, но, чтобы даже организовать его, им пришлось сначала изменить саму землю с помощью плотин, сточных канав, рвов, водохранилищ и каналов.

В других уголках мира на протяжении нескольких тысяч лет мужчины и женщины счастливо жили благодаря сельскому хозяйству, прекрасно приспособленному к их нуждам и желаниям, и вели тот образ жизни, который едва ли изменился по своей сути до наших времен. Действительно, во многих местах так продолжается и по сей день. Этого оказалось недостаточно для первопроходцев Месопотамской равнины. У них не иссякли земли, пригодные для традиционного сельского хозяйства: население было очень небольшое и сильно рассредоточенное и оставалось достаточно места для новых сельскохозяйственных поселений. Но те, кто пришел сюда, очевидно, не пожелали, как их предки, приспосабливать свой образ жизни под природные условия в том виде, в каком они их нашли. Вместо этого они были полны решимости сделать обратное.

Это был революционный момент в человеческой истории. Вновь прибывшие сознательно ставили себе цель – ни много ни мало изменить мир. Они самыми первыми взяли на вооружение принцип, способствовавший прогрессу и развитию на протяжении истории, который по-прежнему двигает большинством из нас в настоящее время, – убеждение в том, что право, миссия и судьба человечества – преображать и улучшать природу и становиться ее хозяином.

С начала 4-го тысячелетия до н. э. последующие 10–15 веков народ Эриду и их соседи заложили фундамент почти всего, что нам известно как цивилизация. Это назвали «урбанистической революцией», хотя изобретение городов на самом деле было самой меньшей ее частью. Вместе с городом пришли централизованное государство, иерархия общественных классов, разделение труда, упорядоченная религия, монументальное и гражданское строительство, письменность, литература, скульптура, искусство, музыка, образование, математика и право. Кроме того, Южная Месопотамия подарила нам огромное количество изобретений и открытий, начиная от таких основных, как колесные средства передвижения и парусные корабли, и заканчивая обжиговой печью, металлургией и созданием синтетических материалов; а самое главное – пришло множество знаний и идей, настолько фундаментальных для нашего видения мира – вроде общего представления о числах или весе независимо от реальных исчисляемых или взвешиваемых предметов (число десять или 1 кг), что мы давно уже воспринимаем их как нечто само собой разумеющееся.

Писец, который написал текст на ашмолеанской призме, как и дворцовый чиновник при дворе царя Утухенгаля, знал, как произошел этот гигантский скачок вперед: царская форма правления была дарована Земле небесами. Это недалеко от предположений крайне упрямых современных толкователей, вроде Эриха фон Дэникена и Захария Ситчина, которые связывали ее с пришельцами из космоса. Другие на основе предрассудков своего времени объясняли такой подъем тем, что здесь собрались представители разных народов со своими характерами и способностями; марксистская теория подчеркивала социальные и экономические факторы, к одной из книг крупнейшего советского востоковеда Игоря Михайловича Дьяконова дан подзаголовок: «Рождение самых древних классовых обществ и первых центров рабовладельческой цивилизации». В настоящее время модной стала идея окружающей среды: меняется климат, фазы очень жаркой и сухой погоды чередуются с ее более дождливыми и холодными периодами, что вынуждает людей адаптировать к этому свой образ жизни. И все же другие исследователи считают, что появление цивилизации – неизбежное следствие начавшихся в конце последнего ледникового периода эволюционных изменений человеческого разума.

Однако и древние, и современные ученые относятся к людям как к пассивным объектам, мишеням сторонних сил, которые подвергаются их воздействию и являются послушными орудиями внешних факторов. Но мы, люди, на самом деле не такие, мы реагируем не столь бездумно.

Исследователи должны учитывать вечный конфликт прогрессисты – консерваторы: между стремлениями смотреть вперед и назад, между теми, кто предлагает: «Давайте сделаем что-нибудь новое», и теми, кто считает: «По старинке-то лучше», между теми, кто говорит: «Давайте это усовершенствуем», и теми, кто думает: «Если это не сломалось, не трогай его». Ни одно большое изменение в культуре не происходило вне такого контекста.

Так, произошедшая в период неолита революция, которая привела наших предков, живших небольшими родовыми общинами, от охоты и собирательства к оседлой жизни в деревенской общине и ведению сельского хозяйства ради пропитания, массово уничтожила умения, культуры и языки в человеческой истории. Накопленные в течение десятков тысяч лет знания и замысловатые традиции были отметены в сторону. Недавние исследования этого поворотного исторического периода дают право сделать вывод: ни одна группа охотников-собирателей просто не смогла бы отказаться от всего, что она знала, и не начала бы заниматься сельским хозяйством на одном месте, не вступив в колоссальную войну идей.

Охота и собирательство давали сравнительно легкие средства к существованию. Новые методы на первый взгляд были гораздо труднее и менее полезны, чем те, которые так долго уже служили человечеству.

Для автора Бытия революция в новом каменном веке означала падение человека: «Проклята из-за тебя земля; в печали будешь кормиться с нее до конца дней твоей жизни. Колючки и чертополох будет она родить тебе, и будешь ты питаться травами полевыми. В поте лица своего будешь ты добывать хлеб свой». Ту же самую идею недавно дополнил ученый и писатель Колин Тадж: «Заниматься сельским хозяйством в эпоху неолита было явно тяжело: первые народы-земледельцы были менее крепкими, чем предшествовавшие им охотники и собиратели, и страдали от расстройств пищеварения, травм и инфекций, от которых были избавлены их предки». В таком свете кажется, что важный переход к сельскому хозяйству как основе жизни осуществился лишь благодаря распространению мощной идеологии, неизбежно выраженной в те времена в форме новой религии, распространявшейся, как выразился выдающийся исследователь доисторических времен Жак Ковен в своей книге «Рождение богов и происхождение сельского хозяйства», с «мессианской самоуверенностью».

Следующая важная смена ценностей и идей привела в конечном счете от деревенского сельского хозяйства к нашей цивилизации городов. Урбанистическая революция оказалась не такой разрушительной по отношению к старым традициям, как переход от охоты и собирательства к сельскому хозяйству. Но те, кто выбрал этот путь, как уверенные в себе и независимые личности все же должны были от многого отказаться, включая свою независимость, свободу и саму идентичность. Вероятно, очень сильная вера убедила их последовать за мечтой, исполнение которой было непредсказуемо далеким где-то впереди; она смогла убедить мужчин и женщин, что это стоит жертв: жизнь в городах давала возможность лучшего будущего, и казалось реальным сделать его отличным от того, к чему все привыкли. Это был, прежде всего, идеологический выбор.

Истоки этой идеологии похоронены в песках Эриду. Где, если не здесь, мы могли бы наблюдать процессы, которые привели к появлению древнего города.

Бог прогресса

После Второй мировой войны Великобритания готовилась уйти из Ирака, что должно было стать значимым событием для этого региона. После того как Междуречьем правили Ахемениды, греки, римляне, исламские халифы, монголы, иранские Сасаниды, турки Османской империи и англичане, она должна была стать по-настоящему свободной и независимой впервые приблизительно за два с половиной тысячелетия – со времен завоевания Вавилона персидским царем Киром Великим в 539 г. до н. э.

Более 4 тысяч лет назад, после изгнания гутиев урукский царь Утухенгаль восстановил независимость шумеров и утвердил законность своей власти, приказав составить Список шумерских царей, начиная с дарованного небесами царства Эриду. В XX в. Генеральный директорат древностей Ирака принял решение отметить независимость страны и отдал распоряжение провести исследовательские раскопки в Абу-Шахрейне, чтобы продемонстрировать «сильную неразрывную связь с прошлым Ирака».

Когда археологи раскопали обнаруженную Джоном Тейлором огромную «разрушенную крепость», датированную теперь до нашей эры, под одним из ее углов они нашли гораздо меньших размеров постройку, оказавшуюся более древней – на 2 тысячи лет. Под ней находилось еще 16 культурных слоев, уходивших назад, к началу 5-го тысячелетия до н. э. Вскоре ученые достигли «дюны из чистого песка», на которой и была возведена первая «примитивная часовня» площадью чуть более трех квадратных метров – из высушенных на солнце кирпичей с возвышением для исполнения обетов напротив входа и нишей, возможно для скульптурного изображения.

Такое наслоение привело археологов в восторг: теперь они могли проследить историю этого места во всех подробностях на протяжении нескольких тысяч лет и узнать нечто важное о людях, которые здесь строили. Постройки из высушенного на солнце кирпича требуют постоянного ремонта. Именно его отсутствие, а не уничтожение превратило большинство древних шумерских городов в курганы пыли. И все же архитекторы древнего Эриду не довольствовались восстановлением или обновлением имевшихся зданий. Каждое строение, которое они возвели поверх почтительно сохраненных остатков предшественников, было крупнее и качественнее. Простая «часовня» площадью три с половиной на четыре с половиной метра спустя тысячелетие превратилась в храм монументальных пропорций: его внутреннее помещение – целла имела в длину 15 м. В отличие от современников древние архитекторы не были рабами традиций: никогда не довольствуясь достигнутым, они постоянно стремились к совершенству. Около десяти веков они сносили и возводили заново эти постройки одиннадцать раз – в среднем один раз в 90 лет, демонстрируя, что они горят нетерпением убрать старое и радушно приветствуют новое, почти как современные американцы.

Храм в Эриду являлся символом общины, члены которой придерживались (наверное, можно даже сказать об изобретении в качестве идеологии) идеи прогресса; они верили в то, что можно и даже желательно постоянно трудиться, чтобы будущее могло стать лучше, чем прошлое. Божественная сила, которую прославляли и почитали здесь, была выражением, воплощением и олицетворением этой идеи – бога или богини Цивилизации, никак не меньше.

Как же божество прогресса, которое помогло заложить фундамент современного мира, впервые придумали здесь, в этом заброшенном теперь месте? Это произошло непременно до изобретения письменности, так как она сама по себе была одним из более поздних продуктов этой прогрессивной идеологии. Все, что у нас есть, – это немые свидетельства, найденные археологами.

Они обнаружили слишком мало: керамику, естественно разбитую и целую – изящные тонкостенные, красиво украшенные изделия, которые можно было найти по всей Месопотамии того времени; посуду – не повседневную, а хрупкую и дорогую, по-видимому сделанную для сливок общества; несколько незначительных бусин, безделушек, амулетов и терракотовых статуэток. Но в основном археологи находили золу и рыбьи кости в огромных количествах: под полом, за стенами, на алтарях и даже в специально отведенных для этого комнатах. Изучение костей показало, что, возможно, священные ужины с рыбой играли важную роль в каких-то проводившихся здесь религиозных ритуалах.

Первые верующие пришли, вероятно, с отдаленных берегов Абзу – лагуны Эриду. Наверное, случилось что-то, что привлекло путешественников и было признано ими духовной силой, сверхъестественным влиянием, которое греки называли numen – Одобрение Бога. Египтолог Энтони Донохью показал, что несколько, а быть может, и большинство крупных религиозных центров Древнего Египта было построено в тех местах, где египтяне видели образы своих богов в природном ландшафте. В Эриду нет скал – только песок, ил и соль. Но вероятно, здесь произошло какое-нибудь событие – разразилась сильная буря и сверкнула огромная молния – на всю долину Евфрата, или здесь с громовым раскатом упал метеорит, пробил толстую корку и высвободил, словно чудом, из-под земли пресные грунтовые воды (к такому выводу пришла исследовательская группа в Южной Африке), или на поверхность поднялась прохладная пресная вода вопреки безжалостно палящему солнцу над солеными болотами. Можно допустить, что визиты сюда людей были сначала случайными, приуроченными к краткому сезону подъема воды, когда болото становилось озером порядочного размера, как это иногда бывает и в наши дни. Приходившие люди, вероятно, принадлежали к различным социальным группам; это могли быть те, кто проводили остальную часть года далеко друг от друга, относились к разным культурам, говорили на разных языках и уж точно придерживались собственного образа жизни. Даже сегодня любой человек, знакомый со страной, вроде Мали в Западной Африке, в которой все еще господствуют старые обычаи, знает, как быстро далекий барабанный бой из деревни, в которой танцуют танец в масках, может привлечь сотни людей из окрестных мест к берегам реки Нигер – земледельцев, говорящих на языке бамбара, рыбаков народа бозо, кочевников-фулани, торговцев из племени сонгхей.

Легко догадаться, что те, кто приходил к священному Абзу, объединялись на ритуальном праздновании богатого улова на болотах: в самых древних культурных пластах, раскопанных на этом месте, нашли массу раковин пресноводных моллюсков. Для наших предков пища никогда не утрачивала своего ритуального значения (как и в наши дни для верующих людей). Здесь, в Эриду, с его мистическими ассоциациями, священный прием пищи должен был быть серьезным, хотя и не обязательно торжественным событием. И из этого регулярно повторявшегося, может, ежегодно, а может, и раз в месяц мероприятия у священного болота на берегу моря постепенно сложилась совершенно новая групповая идентичность – «те, кто пришел к Абзу». Эти первопроходцы-поселенцы Южной Месопотамии самим своим присутствием и живучестью демонстрировали свой выбор – изменить земной ландшафт и обеспечить себе другое, лучшее будущее. Религиозные обряды, которые они исполняли у кромки воды, навсегда должны были связать божественный дух Абзу с этой верой.

Однажды – невозможно сказать, после скольких веков, – люди решили, что нужно построить постоянное святилище для их водного духа прогресса в виде небольшой часовни. Его прочность была поразительно необычной для этой местности. В то время как «те, кто пришел в Абзу», подобно всем остальным жителям этого края и местным арабам, которые жили в домах, построенных из связанного в пучки и переплетенного тростника, задуманный ими памятник решили построить из кирпича. Это стало сигналом, свидетельствовавшим о начале нового этапа в истории.

Культуру, как подчеркнул британский археолог Колин Ренфрю, не следует рассматривать как нечто, просто отражающее общественную реальность; вместо этого она может быть процессом, с помощью которого эта реальность получает свое существование. В своей книге «Предыстория: как сложился человеческий разум» Ренфрю рассматривает, что происходит, когда задумывается проект постоянного памятника.

«Чтобы осуществить его, довольно небольшой группе жителей территории, о которой идет речь, нужно вложить огромное количество своего времени. Им также может понадобиться помощь соседей, проживающих на прилегающих территориях, которых, без сомнения, стимулировала к этому перспектива поучаствовать в местном праздновании и пире. Можно представить себе, что, когда строительство памятника было закончено, он сам по себе мог стать местом дальнейших ежегодных церковных служб и празднеств. С той поры он служил и как место захоронения, и как общественный центр этой территории».

Так памятник становится центром того, что вскоре появится как непосредственный результат их деятельности, – соседской общины.

Более того, в этом уголке мира, где часто с пустыни дуют ветры, несущие песок, сглаживающий все знакомые приметы местности, направления течения рек всегда меняются, и гибельные наводнения часто уничтожают всякую отметку, которую люди пытаются оставить на ландшафте, постоянный памятник имеет особенно большое значение. Внезапно включенный в меняющийся калейдоскоп повседневной жизни, он внушает чувство непрерывности и, следовательно, чувство истории и времени. Человек может посмотреть на эту постройку, подумать: «Мой предок помогал ее строить» – и почувствовать связь со своими корнями, родом и давно исчезнувшим прошлым. А повторявшиеся расширение и усовершенствование постройки, всегда тщательно сохраняющие остатки старины под или внутри своей структуры, выступали в роли видимого издалека символа той веры в прогресс и развитие, материальным следствием которых являлся этот памятник.

Эта идея не осталась не замеченной соседями Эриду. Этот первый памятник – воплощение страны Шумер служил для них вдохновением, примером и образцом для подражания. С годами поблизости сформируются новые общины верующих, и другие храмы другим богам будут «посеяны, как брошенные в почву семена», по всему этому региону, где долины Тигра и Евфрата тянутся к Южному морю.

Существуют неясные воспоминания о тех временах в той версии истории, замаскированной, идеализированной и политизированной в гораздо более поздних мифах, которые шумеры и их потомки сочинили о своем происхождении и богах. И всегда с той поры, пока существовала месопотамская цивилизация, они помнили, что каждый город был основан по повелению собственного особого божества как его или ее обитель на земле. Названия городов писали с помощью символа, означавшего «бог», знака-символа имени бога и символа, определявших «место»: «Ниппур» писали как «бог-Энлиль-место», а «Урук» – «бог-Инанна-место» (шумерские клинописные значки-слова или логограммы обычно изображают заглавными буквами латинского алфавита).

И с той поры бога, почитаемого в Эриду, помнили как вдохновителя и основоположника ремесел цивилизации. В несколько неожиданном ракурсе его помнят и по сей день.

Топографические названия – топонимы, то есть названия рек, гор и долин относятся к самым консервативным и архаичным реликвиям человечества. В Англии реки Хамбер и Уз получили свои названия на неизвестном языке и носят их со времен неолита; во Франции место под названием Париж увековечивает память о кельтском племени железного века – паризиях.

То, что достоверно в отношении земли, еще более достоверно в отношении неба, которое со временем меняется меньше. Названия, под которыми мы знаем созвездия и знаки зодиака, в основном относятся ко временам древних греков; некоторые, вроде Льва и Быка, мы унаследовали от вавилонян. А одно название, вероятно, даже еще более древнее: далекое, очень слабое, но все еще звучащее эхо истории, которую древние рассказывали о боге, дом которого был построен в Эриду. Если вы живете в Северном полушарии и выйдете с картой звездного неба между девятью и десятью часами в безоблачный сентябрьский вечер, глядя на южный горизонт, то увидите группу слабо светящихся звезд, расположенных в форме треугольника. Они составляют созвездие Козерога. Нелегко различить, но, приложив к этой фигуре воображение, вы сможете увидеть в ней морского козла, верхняя часть туловища которого – козел, а нижняя – рыба. Это, вероятно, самое древнее созвездие, которое было замечено, наверное, потому, что в древние времена зимнее солнцестояние – самый короткий день в году – происходило тогда, когда солнце находилось в созвездии Козерога. И может быть, потому, что образ, выложенный звездами, с самого начала отождествляли с богом прогресса Эриду.

Одним из магических моментов древней истории Месопотамии является то, что она проливает свет на происхождение многого из того, что характерно для нашего мира в части религиозных мифов. Разумеется, имеется в виду не то, что религия впервые зародилась здесь, на аллювиальной равнине к северу от Персидского залива. Религии, безусловно, столько лет, сколько и самому человечеству, и даже больше; ее возникновение относится к тем временам, когда наши предки, существовавшие на Земле до появления человека, начали хоронить своих мертвых с определенными ритуалами. Но здесь, на этой земле, где началась их новая жизнь, поселенцам пришлось повторять процесс создания религии. Мы можем быть свидетелями того, как появились по крайней мере некоторые рассказы о богах, увидеть, сколько месопотамских божеств возникло в человеческой фантазии как олицетворения, ипостаси сил природы.

«Я не много знаю о богах, но я думаю, что река – это сильный коричневый бог, мрачный, неукротимый и непокорный», – писал Т. С. Элиот. Торкильд Якобсен, один из гениальных исследователей Шумера XX в., привел пример бога Нингирсу, «Владыки Гирсу» – главного района города-государства Лагаш, божества, ассоциировавшегося с войной и уничтожением.

«Нужно понимать, – писал он, – что Нингирсу был олицетворением ежегодного разлива реки Тигр. Каждый год, когда зимние снега начинают таять в горах Ирана, они льются водой с гор к их подножию многочисленными горными ручьями, и уровень воды в Тигре поднимается. В богословии это переживалось как дефлорация девственных предгорий Нинхурсаг – Богини Предгорий высокими горами Кур-гал; воды половодья олицетворяли собой его семя. Кур-гал – его другое имя Энлиль – таким образом является отцом Нингирсу. Мать Нингирсу – Нинхурсаг, Богиня Предгорий, и красновато-коричневый цвет разлившихся вод, появившийся от глины, которую несут с собой воды, протекая по предгорьям, представляется как кровь, являющаяся результатом этой дефлорации.

Паводок, к которому все это относится, сам бог Нингирсу внушает поистине благоговейный страх. Я видел, как вода в Тигре, протекающем через Багдад по широкой долине, поднимается на высоту больше четырехэтажного дома – зрелище, которое не так легко забыть».

Или возьмем птицу, известную как Зу, Анзу или Имдугуд. Солнце нещадно жжет равнину Шумера большую часть года. Но время от времени происходит внезапная буря. На южном горизонте сначала появляется чернильно-черная туча, которая поразительно быстро расширяется до тех пор, пока не затмевает все небо, и атакует землю под собой громом, молнией и ливневым дождем. Затем так же быстро туча исчезает в противоположном направлении. Нетрудно понять, почему шумеры предпочитали представлять себе эту грозовую тучу как огромную и наводящую ужас птицу грома с головой льва и крыльями орла.

Эти образы – более чем простые олицетворения. Толкование явлений природы в таких подробностях как действия богов демонстрирует буйную фантазию и поэтическую восприимчивость высочайшего порядка, акцентирующие восприятие религии как величайшее из всех коллективно созданных человечеством произведений искусства. Со временем, конечно, как это происходит со всеми метафорами, их свежесть блекнет; яркие образы, в которых сначала представали боги, упрощаются до простого символа. Бога, почитаемого в Эриду, творческий и художественный потенциал, присущий водам, несущим плодородие, «непостижимая внутренняя воля к созиданию в Океане», как писал Т. Якобсен, «стали рассматривать как гигантского дикого горного козла, рога которого торчали над водой в виде тростника». Так, Козерог – рогатый козел над уровнем воды и рыба в воде (также отражающая, мне хочется думать, его происхождение среди рыбаков и пастухов) есть образ, посредством которого память о нем передавалась потомкам. Также помнили и об Абзу – священном озере, из которого он появился; позднее оно предстало в виде чаши с пресной водой, устанавливаемой в каждом месопотамском храме, возможно, также в виде вуду или бассейна для омовений, имеющегося у каждой исламской мечети, и, может быть, даже в виде крестильной купели христианской церкви.

В более поздние времена бога Эриду изображали на печатях одетым в шерстяную мантию с рогатой короной на голове, с двумя текущими из его плеч потоками воды, полными рыбы, которые, вероятно, олицетворяли реки Евфрат и Тигр. Когда 2 тысячи лет спустя после основания храма шумерские писцы начали записывать свои мифы, открылось его имя. Тексты свидетельствуют, что Эриду был домом для бога Энки – Владыки Земли, царя Эриду, царя Абзу. Еще позднее Бытие (4: 17–18) делает его сыном Каина: «И от Эноха (Энки) был рожден Ирад (Эриду)».

Жители Междуречья считали Энки богом, который несет человечеству цивилизацию. Именно он дает правителям ум и знания, «открывает двери понимания». Он учит людей строить каналы и планировать храмы, «ставя их колышки для разметки фундамента точно в нужных местах»; «приносит изобилие в сверкающих водах». Он не правитель Вселенной, а мудрый советник богов и их старший брат, глава пантеона богов, Нудиммуд – созидающий, рождающий образы, покровитель ремесленников и мастеров. Энки прообраз в рассказе о Вавилонской башне: именно он разделил людей по языковому признаку, что, безусловно, является толкованием многочисленности языков, на которых говорили его первые верующие.

Еще важнее то, что Энки был хранителем Мэ, которое, возможно, произносилось как Ме. Это непереводимое шумерское выражение, которое великий ассириолог Сэмюэль Ной Крамер объяснял как «фундаментальный, неизменный, всеобъемлющий набор прав, обязанностей, норм и стандартов, правил и предписаний, имеющих отношение к… цивилизованной жизни» (можно было бы дать более короткое определение: базовые принципы цивилизации; это показывает, что древние жители Месопотамии сознавали разницу между цивилизацией и всеми другими образами жизни и ее превосходство настолько, что выразили это совершенно новым когнитивным концептом, эквивалента которому в нашем мышлении нет). Появившись благодаря вавилонским мифописателям, концепт Ме включает такие понятия власти, как верховное жречество, божество, благородная и прочная царская власть, царский трон, верховная власть, опора, священная мера. В этот концепт входит и то, что имеет отношение к войне: оружие, героизм, разрушение городов, победа и мир. Концепт Ме охватывает человеческие способности и качества – мудрость, рассудительность, принятие решений, сила и неприязнь; сильные эмоции – страх, соперничество, скука и тревога; искусства и ремесла – писца, музыканта, мастера по металлам, кузнеца, кожевника, строителя и плетельщика корзин, а также многочисленные и различные должности жрецов, евнухов и музыкальные инструменты.

Жители Месопотамии никогда не забывали о той роли, которую сыграл бог Эриду в заложении основ цивилизации, хотя подробности этой истории выявились по прошествии длительного времени. Около 4 тысяч лет после постройки первой часовни около Абзу, когда на Ближнем Востоке правили греки, вавилонский жрец по имени Берос написал историю своей страны, в которой изложил, как существо, ставшее посредником между богом и верующими в него людьми, вышло из вод, чтобы дать человечеству цивилизацию: «Он научил их строить города и храмы, составлять законы и объяснил им законы геометрии. Он научил их различать семена растений и показал им, как собирать плоды. Короче, он научил их всему, что могло смягчить нравы и облагородить их жизнь. С тех времен ничего существенного не прибавилось к его наставлениям, что улучшило бы их».

Город и секс

Первые поселенцы в Южной Месопотамии, обнаружившие новых богов на новой родине, не забыли свои прежние религиозные традиции. В 65 км от Эриду на другом, рассветном берегу непостоянной реки Буранун росло иное поселение вокруг другого храма. Сначала оно было известно как «Унуг», потом «Урук в стране Шумер», который иудеи в один прекрасный день назвали «Эрех в стране Шинар» (а некоторые полагают, что оно дало Ираку его нынешнее название). Храм в Унуге был посвящен одной ипостаси Великой богини, происхождение которой уходит корнями в палеолит, – она явилась выражением тройственной божественной природы женственности (девственница, мать, блудница).

Как мать она была кормящей коровой, «прекрасной коровой, к которой бог луны в образе сильного быка послал благовонные масла», указывается в одном гимне. Ее божественное молоко стало пищей особ королевской крови. В одном ассирийском тексте читаем: «Ты был мал, Ашшурбанипал, когда я доставил тебя к [Великой богине] Царице Ниневии; ты был слаб, когда сидел на ее коленях; четыре соска были вложены тебе в рот». Она считалась защитницей пастбищ, на которых паслось священное стадо, как это часто изображается на гравировке печатей и находящемся сегодня в Британском музее фризе древнего храма. Ее присутствие символизировали дверь священного коровника и ворота священного загона для скота: высокие врата древнего Междуречья. Парные вязанки тростника, которые обрамляли вход с кольцами наверху, чтобы вставлять шест, с которого когда-то свисала дверь из плетеного тростника, стали символом этой богини на различных изображениях, а позднее – в шумерской клинописи. Много-много лет спустя священное стойло станут помнить как Буколий – загон для быка, в котором, согласно Аристотелю, каждый год происходило символическое бракосочетание между супругой афинского правителя и богом Дионисом. Царица Небесная христианской церкви однажды родит на свет Младенца-спасителя в далеком хлеву, являющемся прямым потомком коровника богини-матери.

В Унуге Великую богиню почитали под именем Инанна. Но здесь в наибольшей степени акцентировалось ее распутство – аспект блудницы. И это неизбежно, так как города всегда были и остаются гораздо большими потребителями, нежели производителями человечества. Жившие скученно в антисанитарных условиях люди, которые заполняли узкие улочки между высокими стенами, существовали бок о бок с домашней птицей и скотиной, от которых распространялось большинство эпидемий среди людей, и жизнь их была недолгой. У нас нет письменных доказательств из древнего Шумера, но в римском Оксиринхе в Египте – городе, вероятно равном по размерам Уруку, «треть всех младенцев умирала, не достигнув годовалого возраста; половина всех детей не доживала до пяти лет; приблизительно треть населения была моложе 15 лет; менее 10 % – старше 55… до одной трети детей оставались без отца, не достигнув половой зрелости, более половины – до 25 лет; в среднем у десятилетнего ребенка был только один шанс из двух на то, что у него живы кто-нибудь из бабушек и дедушек». В Южной Месопотамии медленно текущие или стоячие воды болот, каналов и канав, вероятно, способствовали широкому распространению переносимых москитами болезней – малярии и болотной лихорадки.

Историки не уделяли много времени обсуждению инфекций как определяющих факторов древней истории. По сообщениям археологов, шумерские города иногда оказывались покинутыми на несколько лет или десятилетий, иногда веков, прежде чем в конечном итоге в них снова появлялись жители. Помимо войн, причину этого обычно приписывают изменению местной окружающей среды: сдвигу русла реки, подъему или снижению уровня грунтовых вод, наступлению пустыни, даже общему изменению климата. Но я задаю себе вопрос: а не следует ли нам также рассматривать возможность того, что болезни и эпидемии иногда уносили большую часть жителей из-за того, что сложную организацию городской жизни, в которой каждый житель был нужной шестеренкой городского механизма, больше нельзя было поддерживать?

Так это или нет, но колоссальная смертность, безусловно, оказывала сильное репродуктивное давление как на женщин, так и на мужчин. Либидо – тяга к сексу – имело первостепенную важность в поддержании численности населения. Способности богини Инанны, контролировавшей принуждение к половым отношениям, которую в наши более благопристойные времена мы называем богиней любви, были тем, что стояло между выживанием и вымиранием. Существовало правило: делай детей или исчезни. Когда Инанна уходила из мира живых, начинались бедствия:

Инанна считалась неотразимой. Когда она прихорашивалась и «входила к пастуху в овчарню, ее гениталии были восхитительны. Она превозносила себя, гордясь своими гениталиями». Никто, даже другой бог, не мог устоять перед ее чарами. А для мифотворцев Шумера, которые записали историю отношений Инанны с Энки, это сексуальное притяжение являлось таким же важным для основания их цивилизации, как и идеология прогресса Энки.

Шумерские мифы, по крайней мере в том виде, в каком мы их находим в клинописных текстах, очень отличаются от большинства других рассказов о древности, особенно рассказов Библии. Они притягательно приземленные и практичные; их сложные сюжетные линии и использование прямой речи нам гораздо больше напоминают современные мыльные оперы, чем высокопарные высказывания древнееврейских поэтов. Рассказ об Инанне и Энки не является исключением.

Инанна решает отправиться из своего дома в Унуг. «Я направлю свои стопы к Энки, – говорит она сама себе, – в Абзу, Эриду, и я сама буду говорить с ним, упрашивать его в Абзу, Эриду». Первые несколько строк текста отсутствуют, так что мы не знаем, какова была ее изначальная цель, но вскоре становится ясно, что богиня от владыки чего-то хочет. «Я обращусь с просьбой к Владыке Энки», – говорит она. Тот, в свою очередь, «обладает исключительными знаниями, знает божественные силы на небесах и земле, в своем собственном жилище знает намерения богов… еще до того, как святая Инанна приблизилась к нему на расстояние шести миль, он все знал о том, чего она хочет». Он посылает своего слугу с точными указаниями: «Иди сюда, друг мой, слушай мои слова… Когда дева Инанна придет в Абзу и Эриду… предложи ей пирог. Подай ей прохладной свежей воды. Налей ей пива перед Львиными воротами, дай ей почувствовать себя так, будто она в доме у своей подруги, окажи ей гостеприимство. Ты должен приветствовать святую Инанну за священным столом». Слуга делает так, как ему велено, и вскоре Энки и Инанна вместе пьют пиво в Абзу, наслаждаются вкусом сладкого финикового вина. «Бронзовые чаши наполнены до краев», и они вдвоем начинают пить, соревнуясь.

Следующая часть истории отсутствует, но из последующих событий ясно, что, по мере того как Инанна все больше пьянеет, она, используя свои сексуальные чары, выманивает у Энки более ста его Ме, которые Крамер – первый переводчик этого эпоса обозначил как «божественные решения, которые являются основой модели культуры шумерской цивилизации». Когда Энки в конце концов приходит в себя после пьяного помрачения, он осматривается и видит, что Инанны нет. Энки обращается к своему советнику Изимуду:

Он смотрит вокруг и с испугом замечает, что его Ме пропали. По-видимому, их представляли себе как материальные объекты, быть может, как таблички с какими-нибудь надписями.

Энки перебирает весь список Ме и приходит в смятение, обнаружив, что он все их отдал. И он приказывает своему советнику в сопровождении нескольких ужасных чудищ последовать за Инанной, плывущей на Небесном Корабле, и уговорить ее вернуть ему его Ме: «Иди сейчас же! Чудища enkum должны отнять у нее Небесный Корабль!»

И вот мы пускаемся в погоню:

«Советник Изимуд сказал святой Инанне: „Госпожа моя! Твой отец послал меня к тебе… То, что сказал Энки, очень серьезно. Его важные слова нельзя понять превратно“.

Святая Инанна ему ответила: „Что же сказал тебе мой отец, о чем он говорил? Почему его важные слова нельзя понять превратно?“

„Мой хозяин и господин Энки сказал мне: „Инанна может отправляться в Унуг, но для меня ты должен вернуть назад в Эриду Небесный Корабль“.

Святая Инанна сказала советнику Изимуду: „Как мог мой отец отступиться от того, что он сказал мне? Как он мог изменить свое обещание, которое дал мне? Как он мог опровергнуть свои важные слова, сказанные мне? Было ли ложью то, что мой отец сказал мне; было ли это притворством? Неужели он притворно клялся своей властью и именем Абзу? Неужели он вероломно послал тебя ко мне гонцом?“

Не успели еще эти слова слететь с ее уст, как он велел чудовищам enkum схватить Небесный Корабль».

Но Инанне удается ускользнуть. Еще шесть раз посылает Энки Изимуда и чудовищ, включая «пятьдесят великанов Эриду» и «всех огромных рыб вместе», чтобы отнять у Инанны Небесный Корабль. И еще шесть раз «Инанна снова овладевает божественными силами, которые были ей подарены, и Небесным Кораблем».

Когда Небесный Корабль приближается к Уруку, «ее советник Ниншубур говорит святой Инанне:

„Госпожа моя, сегодня вы привели Небесный Корабль к Вратам Радости в Унуг. Теперь в нашем городе начнется веселье“.

Святая Инанна отвечает:

„Сегодня я привела Небесный Корабль к Вратам Радости в Унуг. Он величественно проплывет вдоль улицы. Люди будут стоять полные благоговения… Царь прикажет забить быков, он принесет в жертву овец. Он будет лить пиво из чаши… Чужеземные страны будут превозносить мое величие. Мой народ будет меня восхвалять“».

Жаль, что глиняные таблички быстро крошатся по краям, особенно сверху и снизу. И вот когда мы задаем себе вопрос, как же закончится этот спор между двумя могущественными богами, текст становится отрывочным, а затем иссякает. Мы можем сказать, что Энки и богиня говорят друг другу что-то примирительное. Объявляется праздник. Ряд мест в Унуге получает памятные названия: «Там, где Корабль встал у причала, она назвала это место Белой пристанью». Но пока не найдется другая, более полная, копия текста этого мифа или, по крайней мере, текст, в котором сохранились отсутствующие пока части, мы так и не узнаем больше, чем сейчас.

Что мы должны понять из этого повествования? На первый взгляд он кажется просто рассказом о том, как Урук получил из Эриду ремесла и искусства цивилизации, навечно обязанный этим богине Инанне. Но возникает много вопросов, оставшихся без ответа. Например, почему Энки так не хотел отдавать Ме?

Следует помнить, что этот миф в том виде, в котором он у нас есть, не является священным текстом, данным нам откровением с небес. Это литературное произведение, созданное человеком. И тот, кто писал эти слова, имел в виду какую-то цель. Этот текст явно был предназначен для восхваления Великой богини, демонстрации ее исключительной хитрости и, возможно, для пения под аккомпанемент музыкальных инструментов в ее храме, что объяснило бы длинные отрывки, повторяемые слово в слово, подобно припевам песни.

Но вероятно, он также должен был подчеркнуть, что невозможно получить цивилизацию без необходимой доли распутства, чтобы объяснить или оправдать сексуальную распущенность горожан, на которую сельские жители жаловались на протяжении всей истории. Они, безусловно, делали это и в древние времена, когда города были известны своими куртизанками и проститутками, гомосексуалистами и трансвеститами, «мальчиками для вечеринок и мужчинами, которые меняют свою мужественность на женственность, чтобы заставить народ Иштар [другое, более позднее имя этой богини] почитать ее». В знаменитом сказании о Гильгамеше – одном из величайших литературных произведений Древнего мира – бесстыдная шлюха соблазняет первобытного дикаря – Энкиду, «который родился в горах: с газелями он привык есть траву, со скотом – пить воду». Она делает это для того, чтобы оторвать его от привычного существования и сделать его цивилизованным человеком, научить его прогрессивному укладу жизни. Он хорошо выучивает урок, хотя и испытывает сожаление. Древние жители Месопотамии считали (как, возможно, и мы это делаем и по сей день), что секс и жизнь в городе неразрывно связаны, что подавляющая сексуальность, консервативная мораль сельских жителей не может не разрушать те творческие, художественные и прогрессивные импульсы, которые улучшают жизнь людей.

Каждый житель Междуречья знал, что цивилизация зародилась в Эриду, но его бог Энки хранил ее основы – Ме, сокрыв их в Абзу, приберегая их для использования богами и делая их недоступными людям. Стащив их, богиня Инанна – царица секса получила для своего народа идеологию прогресса и развития и дала возможность своему городу Уруку, расположенному на рассветной стороне Большого Несущегося Потока, стать настоящим первым городом в мире.