Свидетели неизбежного
После того как наступила тишина, я на всякий случай досчитал до ста и только потом открыл глаза.
И вздрогнул.
Софи не ушла вместе со всеми. Она сидела рядом и внимательно на меня смотрела, ожидая, когда я вернусь к жизни.
– Напугала, – сказал я.
– Ты всего боишься, – ответила она рассудительно, – потому что вырос в полицейском государстве.
Почему-то эта рассудительность вывела меня из себя. Я решил перейти на английский.
– I always marvel at how an average American combines carrying all that crap inside his or her head with being brainwashed all the way down to her or his ass…[9]
Конструкция получилась корявой и громоздкой – английский был для меня непривычным способом изъясняться.
– What?
Я пожал плечами. Софи нервно засмеялась.
– Во-первых, не обязательно говорить «his or her», можно сказать просто «her». Ставь всюду женский род, и тебя никто не обвинит в гендерном шовинизме. А во-вторых, ты чего?
– Так. Не люблю, когда родину ругают.
– Ты смешной, – сказала она. – Вы, русские, вообще смешные. Потому что все принимаете на свой счет. А на свой счет надо принимать только деньги, остальное – спам. Ты вампир. Для вампира полицейское государство – еще не самое страшное в мире.
– Я знаю, – сказал я хмуро. – Самое страшное в мире – это я.
– У тебя мания величия, Рама. Но если ты хочешь увидеть что-то действительно страшное, сегодня такая возможность есть.
– Ты имеешь в виду свою душу? – спросил я. – Которую ты мне еще раз покажешь в хамлете?
Она снова засмеялась, но я почувствовал, что мне удалось ее задеть.
– Какой ты милый, baby, – ответила она. – А я решила, что вчера мы действительно стали ближе…
Мне вдруг сделалось стыдно. Я подумал, что веду себя как баба. А она при этом – вполне как мужчина. Следовало быть насмешливым и легким. И еще – пикапно-суггестивным.
– Конечно стали, baby, – сказал я. – Я просто валяю дурака. Извини, baby… Кстати, насчет полицейского государства. Тебе не приходило в голову, что педофилия среди англо-саксов – не отклонение, а плохо скрываемая ориентация молчаливого большинства?
– Нет, – ответила Софи, – почему?
– А откуда иначе могло возникнуть такое обращение к половому партнеру – «дитя»? Что это за «baby», как не фрейдистская оговорка, повторяющаяся настолько часто, что она стала устойчивым выражением, гремящим в миллионах спален? Или даже не оговорка, а просто привычка, остающаяся от норвежского секса…
– А это что такое?
– Это когда с детьми доречевого возраста. Которые пожаловаться не могут. Отсюда и эта самоедская истерика. Этот яростный denial в трансатлантических масштабах…
Она неожиданно чмокнула меня в щеку – и засмеялась, когда я вздрогнул. Но я был уверен, что она меня не укусила.
– Вот именно, baby, – сказала она. – Насчет спален и половых партнеров я и хочу с тобой поговорить.
Я покраснел.
С целеустремленным собеседником, четко знающим, чего он хочет, очень трудно беседовать. Не помогает ни дурное настроение, ни язвительность. Ни даже поставленная руководством задача отстоять национальный дискурс.
– Ты хочешь помочь близкому существу? – спросила она.
– Зависит от того, насколько близко будет это существо, – сказал я. – И как долго.
Софи загадочно улыбнулась.
– Тебе понравится, baby. Обещаю.
– Что я должен сделать?
– Навестить вместе со мной спальню Дракулы.
– Зачем? – спросил я.
– Когда-то в этом замке хранился архив Дракулы. И его личные вещи. Считается, что архив погиб, когда схлопнулась Круглая Комната. Все пробирки якобы разбились, и препараты ушли в землю. Я уже говорила тебе, что это вранье. Архив Дракулы был уничтожен сознательно.
– А что именно хотели скрыть?
– Следы и свидетельства тех мыслей, к которым он пришел в конце своей жизни. Все его записи, дневники и даже личные вещи были спрятаны или сожжены. Кроме одного-единственного объекта.
– Какого? – спросил я.
– Картины. Которую нарисовал сам Дракула.
– Ты хочешь на нее посмотреть? – спросил я.
Софи кивнула.
– А зачем тебе нужен я?
– Видишь ли, спальня Дракулы – это запретное место. Она оборудована ловушками, которые разработал сам граф. Их можно пройти только вдвоем.
– Там есть видеонаблюдение?
– Как раз этого нет, – сказала Софи. – Никто бы не посмел. Да и не смог бы.
Было непонятно, откуда у нее такие подробные сведения. Девушка явно готовилась к поездке.
– Ловушки есть, а наблюдения нет?
– Именно потому и нет, что там ловушки, – ответила она. – Если бы там было наблюдение, наблюдателю пришлось бы спасать тех, кто в них попадет. Ну или как-то реагировать. На него легла бы ответственность. А если нет картинки, то нет и события.
Логика была вполне вампирической.
– А что за ловушки?
– Это не совсем ловушки… В общем, конечно, ловушки, но Дракула сам в них попадал почти каждую ночь. И не один. Я думаю, Рама, это именно то, чего тебе хочется…
Я сглотнул слюну.
– Так ты пойдешь? – спросила она.
– Когда?
– Сегодня ночью.
– Пойду, – сказал я решительно.
– Отлично, – улыбнулась она. – Я зайду за тобой в полночь. Не спи.
Все-таки какое глупое и доверчивое животное мужчина. Постоянно попадает в одну и ту же западню, которую, даже не скрываясь, кое-как плетет ему враждебное существо с холодной рыбьей кровью. Мало того, что попадает – сам эту западню ищет. Часто за большие деньги.
Я все-таки уснул.
Софи пришлось несколько раз постучать, чтобы поднять меня из гроба. Но, открыв дверь и увидев ее, я даже прикусил губу – так она была хороша. На ней был черный спортивный костюм, делавший ее похожей на ниндзя – или на заключенную из продвинутой и стильной тюрьмы где-нибудь в Скандинавии.
Она поманила меня в коридор.
– Не зайдешь? – спросил я.
– Некогда. У нас максимум три часа. Идем быстрее.
– Куда?
Она знаком велела мне молчать – и следовать за ней.
Мы быстро дошли до места, где ветка моего персонального коридора соединялась с остальным замком. Как я и ожидал, Софи направилась к главной лестнице.
Когда мы поднялись на выложенную разноцветными ромбами площадку, она поманила меня к узкой дверце с пожарной символикой – или тем, что я за нее принял.
Там были нарисованы языки пламени и висящий над ними шлем. Шлем походил скорее на каску римского легионера, чем на головной убор пожарного, но я подумал, что в вампирической автономии такое изображение могло сохраниться еще с античных времен – и я вижу сейчас подобие помпейского культурного пузыря. Поразительно, сколько исторических гипотез способны породить за короткое время возбуждение и страх.
За дверцей, однако, не оказалось ничего противопожарного. Я увидел кирпичную кладку, из которой торчали железные скобы, уходящие вверх и вниз. Ни пола, ни потолка у ниши не было – это был аварийный лаз. Где-то далеко внизу – так далеко, что у меня наверняка закружилась бы голова, не будь я вампиром, – горела красная точка, похожая на огонек сигареты.
Софи протиснулась в дверцу и скрылась вверху. Я последовал за ней, но она поставила мне ногу на голову, чуть не сбросив в колодец.
– Закрой люк, – прошипела она.
Одной рукой было сложно это сделать, но я справился – и вокруг стало совсем темно.
Мы полезли вверх.
Лаз постепенно расширялся. Несколько раз Софи зажигала фонарик и оглядывалась по сторонам. Потом гасила свет и лезла дальше. Во время одной из таких остановок она наконец что-то нашла. Прижавшись к кирпичам, она ударила ногой в стену. Меня осыпало пылью. Софи ударила еще раз, и вокруг стало светлее. Открылась такая же дверца в стене, как та, через которую мы забрались в шахту.
– Вылезаем, – сказала она.
Мы оказались на другой лестничной площадке с полом из разноцветных ромбов.
– А почему нельзя было по лестнице? – спросил я.
– Нет прохода.
Я увидел, что ведущая вниз лестница упирается в массивную дверь, запертую на несколько толстых засовов. На ступенях перед дверью лежал густой слой пыли – как будто специально насыпанной декораторами. Видно было, что ее не открывали давно.
– Куда ведет эта дверь? – спросил я.
– В большой зал, – сказала Софи. – Там Дракула принимал гостей.
– Туда можно войти?
– Сейчас уже нет.
Мы прошли отделанную малахитом арку, по краям которой стояли две зеленые от времени статуи, изображавшие козлоногих сатиров с исступленными от счастья лицами – и неприлично поднятыми бронзовыми членами. Я никогда прежде не видел ничего столь откровенного. Впрочем, неудивительно – наверняка вся подобная античность, оказавшаяся в распоряжении людей, была много веков назад переплавлена в колокола и распятия. Такое могло сохраниться только у вампиров.
– Граф был вынужден поддерживать имидж либертэна, – сказала Софи. – Даже дружил с молодым Оскаром Уайльдом, который многое у него перенял. В Англии тех времен ожидали от вампира именно этого.
– Он что, был педик? В смысле, гей?
– Не думаю. Но он всегда старался производить на халдеев как можно более двусмысленное впечатление…
Коридор, где мы шли, был обшит дубом. Свет в него падал сквозь оконные витражи с изображениями средневековых кавалеров и дам, гарцующих в окружении зверей и птиц возле высоких городских стен. Между витражами висели картины, похожие на иллюстрации к рыцарским романам. Я заметил вазы со свежими цветами, стоящие в нишах стены.
– Кто здесь живет? – спросил я.
– Никто. Но все поддерживается в том же самом виде, как было при графе.
Она остановилась около дубовой двери с особо искусной резьбой, изображающей птиц в кроне большого дерева.
– Здесь личные покои графа, – сказала она. – Теперь слушай. После того, как мы пройдем через эту дверь, шутки кончатся. Если ты хочешь выйти назад, делай в точности то, что я тебе скажу. Сразу, не раздумывая. Понял?
Мне стало тревожно.
– Ты же говорила, что мне понравится, – сказал я.
Она улыбнулась.
– Понравится. Но не факт, что ты при этом останешься жив.
После этих слов я, наверно, повернул бы назад – будь у меня уверенность, что я отыщу путь. Но ее не было. Я мог забраться в шахту со скобами. Но вряд ли я сумел бы найти в глубоком темном колодце первую дверцу, которую так непредусмотрительно закрыл.
– Подожди-подожди, – сказал я. – Так не пойдет. Сначала объясни, что там будет. И почему я должен тебя слушать.
– Там будет много всего, – ответила Софи. – А слушать меня ты должен потому, что тебе придется изображать графа.
– Мне? Перед кем?
– Перед его машиной соблазна.
Видимо, выражение моего лица произвело на нее плохое впечатление. Она нахмурилась.
– Нет, – сказала она. – Изображать графа ты не сможешь. Изображать графа буду я.
– А я?
– Ты будешь… – она секунду подбирала слова, – изображать девушку из бедной, но приличной семьи, которую граф угостил ужином, незаметно укусил в шею и привез домой, потому что бедняжке негде ночевать.
– А чего так замысловато? – спросил я.
– Based on the true story, – сказала она и положила ладонь на дверную ручку. – Мы разыграем реальную сцену из личной жизни графа, которая мне известна в деталях…
– Откуда?
– ДНА одной из его любовниц, которая побывала у него в гостях. Я знаю в мельчайших деталях, что она видела и слышала. Мало того, я помню наизусть все, что говорил ей Дракула – весь его, так сказать, ритуал. Мы попробуем его повторить. Если не слишком отклонимся от сюжета, все должно совпасть. Для хронометража я буду говорить то же самое, что граф.
– А что мне говорить в ответ?
– Что хочешь.
– И зачем нам все это делать?
– В результате, – сказала Софи, – я надеюсь получить один приз. Очень необычный. И очень мне нужный. А ты… Ты тоже сможешь получить свой приз.
Это звучало обнадеживающе.
– О’кей, – сказал я.
– Тогда сосредоточься, мы начинаем. Ты готов?
Я кивнул.
Она открыла дверь. За дверью было темно.
– Дамы вперед, – сказала она ненатуральным мужским голосом.
Я шагнул в темноту. Секунду ничего не происходило. Потом волна воздуха прошла по моему лицу – словно рядом взмахнуло легкое крыло или веер. Впрочем, это мог быть просто сквозняк.
Зажегся свет, и я увидел большую, изысканно и старомодно обставленную комнату. У стены стояла кровать под балдахином, изображавшим (и довольно правдоподобно) разинутую пасть крокодила. Но для спальни здесь было слишком много objets d’art. На стенах висели картины, а с двух сторон от кровати стояли драгоценные рыцарские доспехи с золотой инкрустацией – в руках у одного железного воина был меч, а у другого копье. Возле стены помещался журнальный столик с чайным набором. По соседству стояли два кресла. Вот только пол из каменных плит, разделенных глубокими черными щелями, производил гнетущее впечатление.
– Хотите выпить чаю? – грубым басом спросила Софи.
Я даже вздрогнул. Она засмеялась.
– Не пугайся. Когда я имперсонирую Дракулу, я говорю мужским голосом.
Мне захотелось выйти из этой комнаты обратно в коридор. Я взялся за ручку, но дверь оказалась запертой.
– Уже поздно, – прошептала Софи.
Я не понял, за кого она это сказала – за себя или за Дракулу.
Она подошла к журнальному столику, чиркнула спичкой и зажгла плоскую спиртовку под похожим на колбу стеклянным чайником. Над спиртовкой появился круг синего огня.
– Чайник очень современный, – отметил я. – Разве такие были в его время?
– Не знаю, – сказала Софи.
– А когда именно жил Дракула?
– Проще считать, что всегда. К великим трансцендентным существам вообще неприменимо такое понятие, как даты жизни. Их всегда окружают анахронизмы и абсурдные хронологические нестыковки. В разные времена Дракула появлялся среди людей в разных обличьях и сильно растянул свое физическое бытие с помощью особых практик. Я даже видела изречения Дракулы, где он говорит о компьютерных программах и вирусах. Но это, конечно, уже перебор…
Софи поглядела на часы.
– Увы, мое милое дитя, – сказала она басом, – когда я говорил, что на мне и на этом месте лежит проклятие, я не шутил.
– Ты меня пугаешь, – сказал я.
Она довольно улыбнулась.
– У меня нет власти над тем, что здесь произойдет, – произнесла она тем же томным голосом. – Если хочешь уйти, уйди! Да, да, уйди – зачем тебе гибнуть вместе со мной? Да, я этого хочу – но не ради себя, а ради тебя, ради чистого цветка твоей юности… О нет, только не это! Она не открывается? Значит, уже поздно… Вот оно, проклятие, о котором я говорил…
Слова Софи предполагали некоторый драматизм происходящего – но она произносила их без особого выражения, засекая время по часам и делая большие паузы между словами.
Потом она села за столик – и пригласила меня сесть рядом.
– Пьем чай, – сказала она своим обычным голосом – и действительно принялась заваривать чай в блестящих химической чистотой стеклянных сосудах, стоявших перед ней на подносе.
Я устроился в кресле напротив.
– Что тут происходит?
– Видишь ли, – сказала она, – граф Дракула был не только донжуаном, но и женоненавистником, что является довольно обычным сочетанием. Он знал, на какие клапаны женского сердца следует нажать, чтобы быстро добиться желаемого. Но он повторил ритуал соблазнения столько раз в своей жизни, что постепенно стал испытывать от него смертную тоску. В конце концов он решил, в полном соответствии с модой позапрошлого века, механизировать его.
– Как можно механизировать соблазнение?
Софи поглядела на часы и сделала гримасу, которая должна была изображать серьезное мужское лицо.
– Ты хочешь знать, – заговорила она басом, – кто именно меня проклял? Не спрашивай. Темные тайны вампиров не сделают тебя счастливой, милое дитя. Твой чистый и светлый ум не вместит ужаса этой ледяной ночи… Нет, тебе не следует знать…
Реплики соблазняемого создания никто не озвучивал, но они были предельно понятны и так.
Я услышал тихий скрежет. А потом заметил, что пол пришел в движение. Он начал опускаться – и мы вместе с ним. Кровать, однако, оставалась на месте.
Софи, как и положено соблазнителю, сохраняла спокойствие и улыбалась.
– Не бойся, дитя, – пробасила она. – Мы еще не на дне ада… Пока…
– Он что, действительно это говорил? – спросил я.
– Угу. Изверг, конечно.
Шахта, в которую мы погружались под клацанье невидимых шестерен, делалась все глубже. То, что было раньше плитами пола, оказалось плоскими верхушками четырехугольных колонн. Кровать-крокодил теперь нависала над нами – казалось, мы смотрим снизу на огромную морду древней рептилии. Плиты пола образовали что-то вроде ведущей вверх лестницы – по ней еще можно было вернуться к бархатным зубам.
Софи поглядела на часы.
– Пропасть… – сказала она басом. – О, если бы я мог просто забыться навек в этой бездне… Но мне уготовано иное…
Прошла еще пара секунд, потом что-то булькнуло, и на самой низкой плите пола стала собираться темная лужа. Жидкость быстро поднималась – и скоро затопила несколько плит. Она была красной. Темно-красной.
– Зачем он это придумал? – спросил я.
– Дракула говорил, что его унижает необходимость предкоитальной лжи. И старался свести к минимуму все, как он выражался, лицемерные мелодрамы.
– Вот таким образом? – спросил я, кивнув на красную лужу, постепенно поднимающуюся к нашим ногам. – А не слишком хлопотно?
– Если ради одного случая, да. Но у него все было поставлено на поток. Он эксплуатировал созданный им романтический ореол многие десятилетия. Если не века. Его итальянские и греческие приключения когда-то вдохновили Джона Полидори на первый значимый образ сексуально активного вампира-аристократа. Многие сегодня понимают это как аллегорию британского колониализма, но действительность куда проще…
Я вспомнил стихи из школы. Это был один из тех редких случаев, когда я твердо знал, кто написал запомнившиеся мне строчки.
– «Британской музы небылицы тревожат сон отроковицы. И стал теперь ее кумир или задумчивый вампир, или…» Кто-то там еще, – сказал я. – Пушкин.
– Вот видишь, даже до ваших сугробов докатилось. Дракула старался не отходить от образа без крайней нужды. Плащ с красной изнанкой, накладные, извиняюсь за выражение, клыки – все это ввел в моду именно он. Цинично, конечно. Однако работало лучше, чем все сегодняшние методики пикапа.
Я вспомнил, как мой учитель Локи определял «пикап» – «совокупность подлых ухваток и циничных хитростей, принятых среди нищебродов, не способных или не желающих честно расплатиться с женщиной за секс». Но вслух этого я, конечно, не сказал. Вместо этого я спросил:
– Почему женщины попадаются на такое?
– Женское сердце само ищет возможности обмануться, – вздохнула Софи. – Поэтому обмануть его совсем нетрудно.
Между тем красная краска поднималась все ближе к нашим ногам. Выглядело это и правда мрачно.
– По-моему, – сказал я, – тебе пора что-то пробасить.
Она поглядела на часы.
– Темное море возмездия, – заговорила она басом, – вот-вот сомкнется над моей головой. Погибель заслужена мной в полной мере, и я не ропщу… Как жаль, милое дитя, что ты разделишь мою судьбу…
Я молчал.
– Тут тебе полагалось задать вопрос, – сказала она нормальным голосом. – Насчет того, можно ли остановить проклятие.
– Будем считать, что я его задал.
– Спасти меня могла бы только любовь, – пробасила она в ответ, – вдруг вспыхнувшая в сердце юного и чистого существа… Но мыслимо ли такое?
– Какое-то Кентервильское привидение, – наморщился я.
Софи кивнула.
– Теперь ты знаешь, откуда молодой Уайльд взял сюжет.
– Он что, тоже здесь сиживал?
Софи как-то неопределенно пожала плечами.
– Неужели этот примитив работал?
– Работает только простое, – сказала Софи. – И в простом, и в сложном… Вот представь себе, что ты девушка Дракулы, которая понимает, что красная жидкость вот-вот испачкает ее любимое платье, и ищет цивилизованный выход из этой дикой ситуации. Что бы ты сказал?
– Любовь? – спросил я тоненьким голоском. – Не знаю, мое сердце отдано другому. Но луч сострадания в нем так ярок, так светел… Он сумеет вырвать тебя из мрака, милый Дракула… Вот моя рука…
– Отлично, – сказала Софи. – Практически слово в слово. А где рука?
Я встал и подал ей руку. Она взяла меня за пальцы – и повела по узкой и крутой каменной лестнице. Мы поднялись наконец вверх и повалились на кровать. Теперь это было единственное высокое и безопасное место в спальне. Выйти из комнаты было нельзя – под входной дверью был обрыв, на дне которого темнела красная жидкость. Чайный столик казался Атлантидой, уходящей в океан возмездия.
Методика Дракулы начинала мне нравиться.
– Мне нужно в ванную, – сказал я.
– Опять практически по тексту, – засмеялась Софи. – Вон туда.
Я увидел, что не все плиты пола возле кровати ушли вниз – вдоль стены осталась дорожка к неприметной дверце, скрытой за зеркалом. Дорожка напоминала тропинку в горах – пройти в ванную можно было только прижавшись к одному из рыцарей, а потом к стене.
Я никогда прежде не видел викторианских санузлов, и у меня возникло ощущение, что я совершаю святотатство на алтаре неведомого бога. Когда я вышел из храма фаянса и меди, Софи лежала на спине, подложив под голову подушку, и внимательно смотрела на стену с картинами. Перебравшись по каменной тропинке назад, я деликатно прилег рядом и сказал:
– Кажется, я понимаю этический смысл этого ритуала.
– Вот как. И в чем он?
Конец ознакомительного фрагмента.