Воздушный замок
Два дня про меня никто не вспоминал.
Я не очень переживал по этому поводу. В моей московской квартире для таких случаев был хамлет.
На третий день позвонил мой бывший ментор Локи – и попросил приехать на дачу к Ваалу Петровичу. Во мне дрогнуло радостное предвкушение – к Ваалу молодые вампиры чаще всего ездили на Красную Церемонию. Но Локи тут же вернул меня с небес под землю.
– Баблоса не будет, губу не раскатывай, – сказал он. – Это инструктаж насчет командировки. Оденься поприличней.
Я не понял, зачем нужно наряжаться на инструктаж, но на всякий случай надел свой лучший костюм и тщательно причесался.
Когда я сел в машину, Григорий, изучив меня в зеркальце, три раза бесследно сплюнул через плечо и перекрестился. Видимо, я выглядел достойно.
– Куда едем, кесарь? – спросил он.
– На дачу к Ваалу.
– А это где?
– Сосновка, тридцать восемь, – сказал я. – У тебя есть в компьютере. И без реприз сегодня, а то у меня настроение плохое.
Мы потащились к выезду из Москвы, и вскоре я уснул – а проснулся, когда мы проезжали проходную в утыканном телекамерами заборе вокруг дачи Ваала Петровича. На стоянке перед зданием с колоннами (это была не вариация на тему Ленинской библиотеки, как я первоначально думал, а уменьшенная реконструкция кносского дворца, где жил Минотавр) стояло несколько темных лимузинов. В сборе были все шишки. Я почувствовал неприятный холодок в животе. Чего им опять от меня надо?
– Ни пуха, кесарь, – сказал Григорий.
– Сам знаешь куда, – ответил я.
– Если не вернетесь, через два дня поставлю машину в гараж. Звоните тогда на мобильный.
Шоферы и крысы первыми чувствуют надвигающийся удар судьбы, это знает любой российский ответработник – и вампиры здесь не исключение. Слова Григория окончательно погрузили меня в тревогу – и я подумал, в который уже раз, что надо бы его уволить. Просто из экологических соображений.
Ваал Петрович ждал у дверей. Он был неприлично румян и напоминал шар дорогой ветчины, закатанный в черную пару и украшенный лихими усами.
– Рама, – сказал он, – идем быстрее. Все уже ждут.
Он взял меня под руку и потащил за собой.
Зал, где проходили Красные Церемонии, был затемнен – таким мрачным я его не видел никогда. Внутри горели свечи – слишком малочисленные, чтобы осветить такое обширное пространство. Огромное золотое солнце на потолке, в котором отражались их огоньки, казалось тусклой луной. Кресла для приема баблоса были зачехлены.
В центре зала стояли Энлиль Маратович, Локи и Бальдр. Я узнал их скорее по силуэтам, чем по лицам. Рядом возвышался какой-то узкий несимметричный стол.
– Только не пугайся, – шепнул Ваал Петрович.
После таких слов, понятное дело, немедленно начинаешь искать, чего бы испугаться – и я быстро нашел.
Это было нетрудно.
То, что я принял за узкий стол, было на самом деле гробом. И сразу стало ясно, для кого он предназначен. Мне вспомнился гангстерский фильм, где члена мафии, ожидающего ритуального повышения в иерархии, вводят в комнату собраний, чтобы пустить ему пулю в затылок – и за секунду до выстрела он успевает это понять…
Я инстинктивно рванулся в сторону, но Ваал Петрович плотно сжал мой локоть. Я тут же пришел в себя. Это, конечно, были слишком человеческие страхи – и мне стало за них стыдно. Никто из вампиров не выстрелит мне в затылок, пока в моем мозгу живет магический червь.
– Рама, – сказал Энлиль Маратович торжественным тоном, – я с волнением и гордостью слежу за твоим возвышением в нашей иерархии. Сегодня у тебя и у всех нас, твоих старших друзей, особенный день.
– Зачем здесь этот гроб? – спросил я.
Мне ужасно не понравился звук собственного голоса – сначала хриплый, а потом визгливый. Видимо, я все еще был слишком испуган.
Старшие вампиры засмеялись.
– Ты принимаешь посвящение в undead, – сказал Энлиль Маратович.
– Что это такое? – спросил я тем же дурным голосом.
– Undead – высшая каста среди вампиров. Те, кто способен по своей воле входить в лимбо.
Я прокашлялся, и говорить стало чуть легче.
– А что такое лимбо?
– Ты узнаешь это после посвящения.
– А в чем оно заключается?
– Тебе предстоит пройти врата лимбо.
– Это как?
– Ты отправишься в священное для всех вампиров место, – сказал Энлиль Маратович. – В замок великого Дракулы. По дороге туда ты и пройдешь врата. Посвящением является само путешествие. Если ты придешь в себя в замке, это значит, что ты его прошел.
Я обратил внимание на это «если».
– Прибыв в замок, – продолжал Энлиль Маратович, – ты уже будешь undead.
– А что произойдет в замке?
– Ты получишь все требуемые объяснения. И обучишься великому древнему мастерству. То же самое случилось когда-то со мной – и глубоко изменило мою жизнь. Ты вернешься сюда другим. И станешь одной из могучих опор, на которых покоится наш ампир…
Возможно, Энлиля Маратовича вдохновила на эту метафору желтая колоннада, окружавшая дом Ваала Петровича. Только эти квадратные колонны, насколько я мог судить, выполняли чисто декоративную функцию – и ничего не держали.
– Место, куда ты отправляешься – не обычный физический замок, в который может попасть кто угодно. Это порог лимбо. Сейчас ты все равно не поймешь природы происходящего. Но ты должен знать, что это место – одна из наших святынь. Наша Мекка, если угодно. Туда по обычаю отбывают в специальном гробу.
– Вы действительно хотите, чтобы я в него лег? – наморщился я. – Вы серьезно?
– Абсолютно, – сказал Энлиль Маратович. – Это древнейший обычай, Рама. Такая же важная черта вампоидентичности, как черный цвет.
– Чем я буду дышать?
– Там есть вентиляция. Но она особо не нужна. Все время путешествия ты будешь в трансе. Мы дадим тебе специальную микстуру из смеси баблоса со снотворными травами и красной жидкостью ныряльщиков, прошедших это посвящение. Ее делают для таких путешествий уже тысячи лет. Локи все приготовил.
Локи показал мне маленькую черную бутылочку – и почему-то ее вид успокоил меня. А может быть, дело было в слове «баблос», на которое любой вампир реагирует одинаково.
– Когда надо будет ехать?
– Прямо сейчас.
Я опять почувствовал спазм страха.
– Но меня никто не предупредил!
– Никого не предупреждают, – сказал Энлиль Маратович. – Все должно быть внезапным, как смерть. В этом красота жизни.
– Я даже вещей не собрал!
– Они тебе не понадобятся. В замке Дракулы у тебя будет все необходимое. И даже больше.
– Это надолго?
Энлиль Маратович отрицательно покачал головой.
– Курс обучения короткий, – сказал он, – всего пара лекций.
– А нельзя ли на самолете? – спросил я. – Вот вы, Энлиль Маратович, на собственном «Дассо» летаете. А я в гробу поеду, да?
– Рама, ты меня разочаровываешь, – нахмурился Энлиль Маратович. – Тебя ждет самое волнующее в жизни вампира событие, а ты тут ваньку валяешь…
Я уже пережил несколько «самых волнующих событий» в жизни вампира – и остался жив не без труда. Так что слова Энлиля Маратовича не вызвали во мне особого энтузиазма. Но мне стало неловко за свое малодушие.
– Ты хоть знаешь, куда ты едешь? – продолжал Энлиль Маратович. – В самый настоящий воздушный замок!
– Воздушный замок? Как это?
– Так. Другие вампиры всю жизнь мечтают туда попасть – и не могут. А ты… Вампир должен быть романтиком!
Я мрачно кивнул.
– Настраивайся на серьезный лад. У тебя появятся новые друзья из других стран. Ты должен будешь с честью представлять русских вампиров – и показать всем, что наш дискурс непобедим! На тебя смотрит Великая Мышь!
– А когда я вернусь?
– Как только все кончится, – ответил Энлиль Маратович. – Ты встанешь из этого же гроба. В этой же комнате. Но сам ты будешь уже другим.
– Хорошо, – сказал я. – Что мне делать?
– Ложись в гроб. Давай, мы поможем…
– Не сомневаюсь, – пробормотал я.
Ваал Петрович присел на четвереньки возле узкой подставки, на которой стоял гроб, а Локи, вынув из нагрудного кармана черный платок, расстелил его у него на спине. Они проделали это так слаженно, словно репетировали номер каждый день. Видимо, это тоже была какая-то важная для вампоидентичности традиция.
Я догадался, что мне следует наступить на платок – но из вредности поставил ногу на спину Ваала Петровича за его краем – прямо на поясницу. Он покачнулся, но выдержал мой вес.
В гробу было уютно и эргономично – чувствовалось, что это дорогая и качественная вещь. Но озаренные зыбким светом лица склонившихся надо мной вампиров выглядели жутко. Меня мучило плохое предчувствие. Я пытался успокоиться, напоминая себе, что оно посещало меня почти каждый день с тех пор, как я стал вампиром. Но это не помогало, поскольку я помнил – каждый раз оно так или иначе оказывалось оправданным.
– Пей, – сказал Энлиль Маратович.
Локи поднес черный флакон к моему рту.
– Это как у товарища Сталина, – сказал он сюсюкающим неискренним голосом, – висела над смертным одром такая картина. Где козленка кормят из бутылочки молоком…
Я не успел выпить всей жидкости – Локи оторвал флакон от моих губ, когда в нем оставалась еще почти половина, и у меня мелькнула догадка (за долю секунды переросшая в уверенность), что он хочет утаить часть баблоса, который очистит потом от присадок, и его болтовня про товарища Сталина – просто попытка заговорить мне зубы.
Наши глаза встретились, и я окончательно понял, что прав. Я уже открыл рот, чтобы пожаловаться на происходящее, но Локи еще говорил, причем слова, срывавшиеся с его губ, становились все длиннее и длиннее, так что совершенно невозможно было дождаться конца фразы:
– Товарищ Сталин на этого козленочка еще пальцем показывал, когда ему дали выпить яду через соску… Ха-ха-ха!
Микстура уже начала действовать – тройное «ха» показалось мне раскатами грома. Вампиры, желто-черные в дрожащем свечном свете, застыли и сделались похожи на собственные надгробные памятники.
– Bon Voyage! – прогрохотал голос Энлиля Маратовича, и что-то закрылось – то ли мои глаза, то ли крышка гроба, то ли все вместе. Стало темно и тихо.
И это было хорошо.
И не надо было ничего менять.
Никогда.
Что-то, однако, мешало моему мрачному блаженству – и я быстро понял, что именно. Это было дыхание.
Вернее, возникшие с ним проблемы.
В конце каждого вдоха мне не хватало воздуха. Сначала совсем чуть-чуть – но постепенно это становилось все заметнее, словно мой нос и рот были закрыты пластиковым пакетом и я вдыхал и выдыхал один и тот же объем газа, в котором с каждым разом оставалось все меньше кислорода. Наконец это стало невыносимым – и я постучал в крышку гроба, чтобы Энлиль и Локи открыли ее и проверили вентиляцию.
Стука, однако, не получилось. Я вдруг с ужасом сообразил, что они могли уже уйти из зала, оставив меня одного в испорченном – или просто не включившемся нужным образом – транспортном контейнере. Черт бы побрал этот традиционализм. Я попытался произвести хоть какой-то шум, но это было невозможно – все внутри гроба было мягким и упругим. Кажется, я закричал – но было сомнительно, что снаружи меня услышат.
Я понял, что через несколько холостых вдохов окончательно задохнусь – и стал яростно шарить руками вокруг себя, пытаясь обнаружить щель. Но створки гроба были соединены плотно, и никакого зазора между ними не ощущалось.
Я подумал, что меня, вероятно, решили зачистить по приказу Великой Мыши – и ничего теперь не поделать. Мне захотелось встретить смерть, сложив руки на груди. Я поднял их, насколько позволяло узкое пространство под крышкой, и вдруг обнаружил над своим солнечным сплетением круглый кружок металла – совсем маленький циллиндрический выступ размером с бутылочную пробку. По краям его покрывала шероховатая насечка, как на шишечке английского замка. Я попробовал повернуть его – и это получилось. Раздался тихий щелчок, и зашипел воздух – то ли входящий, то ли, наоборот, выходящий из гроба. Только тут я заметил, что до сих пор выкрикиваю что-то. Я пристыженно замолчал.
Меня охватил неожиданный покой – даже расслабленность. Я понял, что чуть не стал жертвой паники. Впрочем, если бы провожавшие меня господа предупредили меня об этой ручке вместо того, чтобы делиться информацией о последних минутах столь дорогого им генералиссимуса, паники можно было бы избежать.
Откинув крышку, я сел в гробу. В зале было совершенно темно – мои экономные провожатые погасили все свечи. Видимо, они вышли из зала сразу же после того, как за мной закрылась крышка – без излишней сентиментальности. К счастью, у меня в кармане пиджака была зажигалка.
Я поднял ее повыше, щелкнул пьезокнопкой – и тут же испытал второй приступ страха, даже более сильный.
Я был в другом месте.
Гроб стоял в низком склепе со сводчатым потолком. То, что это склеп, было ясно с первого взгляда – вокруг стояли другие гробы.
Как ни плохо мне было три минуты назад, мне захотелось немедленно спрятаться в гробу – и я уверен, что именно так и поступил бы, работай вентиляция. Но только что пережитый страх задохнуться оказался сильнее.
Нехватка кислорода все еще давала себя знать – перед глазами плавали желтые круги. Я с горечью подумал, что меня, скорей всего, никто не собирался убивать – просто Локи решил по русскому обычаю украсть немного баблоса и не рассчитал последствий… Или, наоборот, все рассчитал – и решил, что пара минут моей агонии в запертом гробу вполне приемлемая цена за несколько секунд личного счастья. Чем не государственное мышление… Можно даже считать это последним уроком ментора ученику. Впрочем, как учил меня тот же Локи, вампиру следовало давить ресентимент в зародыше, а охватившие меня чувства попадали именно в эту категорию.
Я дал зажигалке остыть и зажег ее опять. К этому моменту я успокоился уже достаточно, чтобы осмотреться с вниманием.
Кроме моего, в склепе было еще четыре гроба. Каждый стоял на отдельном постаменте примерно в полметра высотой. Три гроба были одинаковыми – округлыми, в светлых буквах X, L… Да, я не ошибся. Луи Вуиттон. Эти гробы были так элегантны, что походили на дорогие теннисные сумки. Четвертый был камуфляжным, грубоватой прямоугольной формы – и в два раза шире моего. Military style. На мой вкус он выглядел самым стильным. Этот гроб был крайним. Мой стоял рядом – между ним и спортивным трио.
Пальцам опять стало горячо, и я погрузился в темноту.
До меня дошло наконец, что я не в морге, и вообще не в Москве. Скорей всего, я уже прибыл к месту назначения и вижу вокруг чужие транспортные средства. Просто я пришел в себя, так сказать, в аварийном режиме – раньше остальных. Значит, посвящение, о котором говорил Энлиль Маратович, уже произошло… Ну хоть это хорошо. Но почему проснулся только я? Может быть, все остальные сейчас испытывают то же самое?
Словно в ответ на свои мысли я вдруг услышал еле различимые скребущие звуки. Они доносились с той стороны, где стоял большой камуфляжный гроб. Мне тут же представились окровавленные ногти, царапающие изнутри его крышку. Я снова щелкнул зажигалкой, вылез из своего транспортного модуля и присел возле военного гроба. Никаких ручек или кнопок на нем видно не было. Я деликатно постучал по его крышке.
Изнутри тут же донесся еле слышный ответный стук – быстрый и, как мне показалось, испуганный. Я ощупал крышку. Сбоку на ней обнаружился крохотный выступ, за который можно было зацепиться пальцами.
– Секундочку! – сказал я и изо всех сил потянул крышку вверх.
Гроб сдвинулся с места, и я уже испугался, что опрокину его – но тут крышка поддалась и, как фонарь самолета, мягко откинулась в сторону на петлях.
Гроб действительно был двухместным – но в нем находился только один пассажир, которого я успел увидеть за миг до того, как моя зажигалка погасла от сотрясения воздуха. Это была стриженная наголо девушка в майке и шортах. На месте второго пилота лежали свернутый коврик для йоги и небольшой рюкзак.
Я собирался опять щелкнуть зажигалкой, но меня вдруг схватили за горло твердые и сильные пальцы.
– Ты потревожил мой сон, – сказал тихий голос. – Это была ошибка, и теперь ты за нее заплатишь. Я высосу твою красную жидкость до дна!
От неожиданности я выронил зажигалку. Через миг я почувствовал на своем лице дыхание – и на секунду поверил, что она действительно прокусит мне горло. Но она рассмеялась – таким счастливым смехом, что мой страх сразу исчез. А потом чмокнула меня в щеку.
Я дернулся от прикосновения ее губ как от удара током. Это заставило ее засмеяться еще сильнее. Она разжала пальцы и сказала:
– Зажги свет.
– Где это?
– Наверно, на стене.
– Сейчас…
Я нагнулся и стал шарить руками по каменным плитам пола. Зажигалки нигде не было.
– Подожди, – сказала она. – Я сама.
Прошло не больше минуты, и под потолком склепа загорелась электрическая лампа.
Я снова увидел девушку в майке и шортах. Теперь она стояла у стены, а на ее глазах были крохотные очки ночного видения, похожие на два наперстка. Когда зажегся свет, она сняла их и сунула в карман.
Она действительно была стрижена наголо – с совсем короткой щетинкой песочного цвета, проступающей на загорелой голове. Я видел много женских причесок, но к такому радикализму не привык.
– Привет, кровосос, – сказала она. – Спасибо, что разбудил.
– Я? Разбудил? Ты уже скреблась, когда я вылез, – ответил я. – Я думал, тебе нужна помощь.
– Ты стонал на весь склеп. Как будто тебя душат. Что случилось?
– Я задыхался.
Она подошла к моему гробу и заглянула внутрь.
– Ух ты. Дорогая игрушка… Да у тебя вентиляционная решетка закрыта, парень. Ты сюда в подводном режиме приехал.
– В подводном режиме?
– Вот эта ручка переводит гроб в герметический режим.
– Я мало понимаю в гробах, – сказал я с аристократическим холодком. – Меня так упаковали.
Она повернула что-то внутри моего гроба.
– Теперь можешь спать спокойно. Вентиляция открыта. Тебя зовут Рама, да?
– Ты меня укусила?
Девушка удивленно подняла брови.
– С какой стати, – сказала она. – Я тебя просто поцеловала в щеку. У нас так делают, когда знакомятся.
– А откуда ты знаешь, что я Рама?
– Видела твое фото в программе. Тебя вставили в последний момент.
Я вообще не видел никакой программы.
– Меня зовут Софи, – сказала она.
Я пожал ей руку. Софи. Почему «Софи»? Разве это божественное имя?
– Это от «София – премудрость демиурга». Одна из ипостасей чего-то там такого…
– Ты мысли читаешь, Софи?
– Нет. Просто много общаюсь с вампирами. Первая мысль у них всегда – укусила или нет? Вторая – «почему Софи»?
Она оглядела склеп.
– Извини за экзальтацию. Просто я ужасно счастлива. Я так рада здесь быть. Я мечтала об этом последние пять лет…
Я подумал, что уже окончательно упустил момент, когда можно было невинно поцеловать ее в ответ.
Подойдя к трем закрытым гробам, она внимательно их осмотрела.
– Понятно, – сказала она. – Французы. Их я тоже видела в программе. Там про это не было, но я уверена, что они телепузики. Практически сто процентов.
– Телепузики? – переспросил я. – Типа как «лягушатники»?
Она наморщилась, словно я сказал бестактность.
– Нет. Это не имеет отношения к национальности. Они медиумы-демонстраторы. Новая профессия, ей всего пятьдесят лет. Они не совсем ныряльщики, но обучаются вместе с нами.
– Откуда ты знаешь, что это телепузики?
– Потому что их трое и они вместе. Их всегда трое. Чаще всего берут братьев. По возможности однояйцевых близнецов. Кажется, теперь их специально тиражируют через суррогатную мать.
– А что они делают?
– Показывают другим, что мы видим в лимбо.
– В каком лимбо?
Она удивленно на меня посмотрела.
– А бывают разные?
– Не знаю, – сказал я. – Просто меня сюда отправили совершенно неожиданно. Я вообще не в курсе. Извини.
– Ничего. Здесь все объяснят.
– А сколько народу в программе?
– Было шестнадцать кандидатов. Добрались пятеро.
Я хотел спросить, куда в таком случае делись остальные одиннадцать – но испугался, что опять покажу свое невежество. Мне не хотелось, чтобы она сочла меня полным дурнем, поэтому я решил не углубляться в расспросы.
– Разбудим телепузиков? – предложил я и указал на гробы.
– Зачем, – ответила Софи. – Это будет невежливо. Они тебя не просили.
Она поглядела на часы.
– Одиннадцать тридцать пи-эм. Подъем завтра утром. Думаю, часов в девять. Ты не хочешь прогуляться по замку? Сейчас здесь никого нет.
– А это можно? – спросил я.
– Нельзя, – сказала она. – Но раз уж ты меня разбудил… Пойдешь?
Я кивнул.
Она подошла к двери и осторожно потянула ее на себя. Дверь со скрипом открылась. За ней была темнота.
– Сейчас здесь практически музей, – сказала она. – А когда-то он действительно здесь жил…
– Кто «он»?
– Дракула…
Она шагнула в темноту, и я последовал за ней.
Мы оказались на каменной лестнице – ее ступени приходилось наощупь находить при каждом шаге. Темнота была очень романтичной. Я представлял себе, как нас что-то напугает и она испуганно ко мне прижмется… Или я к ней. Но тут она зажгла фонарик.
В конце лестницы была еще одна дверь. Софи открыла ее, и я увидел длинный коридор под высоким сводчатым потолком. В нем было светло.
Серый дневной свет падал из окон, за которыми, однако, не было никакого, даже самого убогого вида. Там был только каменный мешок – покрытая серой штукатуркой стена примерно в метре от стекла. Так мир выглядит из полуподвала. Странное слово – «полуподвал». Вроде «полуподлец»…
Коридор действительно походил на музейную галерею – на его стенах висели картины и разные предметы.
– Еще светло, – сказал я, кивая на окно. – Ты уверена, что сейчас полдвенадцатого?
– Это фальшивый свет, – ответила она. – Весь замок под землей. У него нет стен, Рама. Одни коридоры… Такие окна на каждом этаже. И еще витражи. Здесь много витражей.
– Откуда ты знаешь?
– Вот, смотри, – сказала она и кивнула на ближайшую к нам картину.
Там был изображен стоящий на холме замок со множеством башен и башенок из белого камня под крышами из алой черепицы. Это была не древняя феодальная крепость, а, скорее, большой manor house, украшенный множеством архитектурных излишеств. Интереснее всего выглядели окна – в нижних этажах они были скрыты подобием накладных каменных карманов, в которых для света была оставлена только узкая щель сверху. Именно такие я и видел в стене перед собой. А в верхних этажах окна были обычными, но вместо стекол в них были витражи.
Над башнями замка развевались флаги – длинные и узкие, как змеиные языки. На одной из стен первого этажа, недалеко от входа, был нарисован красный крестик со словами «you are here». Словом, это был бы вполне обычный замок, если бы не одна деталь.
От стен здания в разные стороны отходили тонкие ветви, которые кончались похожими на скворечники домиками с витражными окнами. Эти домики висели в пустоте. Они выглядели ажурно – и одновременно нелепо: было понятно, что такая длинная ножка не удержит массивный куб на ее конце. Из-за этого замок походил на сюрреалистическое дерево с коротким толстым стволом.
– Мы на первом этаже, – сказала Софи. – В смысле, на самом глубоком. Весь этот замок под землей. А эти ветки – просто подземные коридоры. Красиво, да?
– Могли бы и над землей построить.
– Тогда замок не был бы тайным, – ответила она. – Разве можно скрыть целый замок? Сейчас такой не спрячешь даже в Амазонии. Каждый сантиметр на гугл-мэпс…
– А где он находится?
– Про это не принято говорить. И я сама точно не знаю. Эта тайна охраняется очень строго.
Я решил не проявлять излишнего любопытства.
– Но тогда это просто подземелье, – сказал я. – А мне говорили, воздушный замок…
– Правильно говорили, – ответила Софи. – Это подземный пузырь воздуха, причем именно той формы, какую ты видишь на этой картине. Самый настоящий воздушный замок в прямом смысле. Если ты подумаешь три минуты, ты поймешь, что никаких других воздушных замков не бывает…
Мы прошли по галерее еще несколько шагов.
– А вот и он, – благоговейно сказала Софи.
Я увидел на стене застекленную репродукцию древней фотографии – или дагерротипа. Это был портрет джентльмена в длинном черном сюртуке, сидящего возле столика с чайным прибором. На полу рядом со столиком стоял его цилиндр. Джентльмен напоминал французского писателя Стендаля – у того была такая же черная шкиперская борода.
– Я не так его представлял.
– Его настоящий облик не афишируется, – сказала Софи. – Его даже превратили из уроженца Лондона в трансильванца.
– Почему? – спросил я.
Она пожала плечами.
– Политика. Лондон не должен символизировать вампиризм в массовом сознании. Слишком суггестивно. Сити будет против.
– У него имя вроде не английское.
– Дракула – это кличка. Его вампирическое имя было Dionysus. По-русски Дионисус.
– Дионис, – поправил я.
– Да. Друзья-вампиры называли его «Dionysus the Oracular»[1] из-за свойственного ему ума и возвышенной натуры. Он не обижался и даже сам подписывался иногда так в их альбомах. Иногда он писал просто «D. Oracular». Халдеи сделали из его шутливого прозвища трансильванскую фамилию. А сам миф перенесли в нежное, так сказать, подбрюшье Европы…
– Откуда ты все это знаешь? – спросил я.
– Дракула интересует меня уже много лет. Вот опять он. Смотри…
Она показала на стену.
Я увидел написаный маслом портрет того же господина – только в другом ракурсе. На Дракуле был современный костюм – ну, или почти современный, такие носили, наверно, в середине прошлого века. Возможно, именно из-за костюма мне показалось, что здесь он похож не на Стендаля, а на Шона Коннори в роли Стендаля. Причем на молодого Шона Коннори, загримированного под пожилого Стендаля. Между дагерротипом и масляным портретом была дистанция минимум в сто лет – но Дракула был почти тем же, только в его бороде появилось несколько седых волос.
Дальше на стене висело несколько листов с карандашными – или угольными – набросками, защищенными большим прозрачным стеклом. Рисунки выглядели очень старыми. Бумага пожелтела от времени; на некоторых листах были пятна и круглые следы то ли кружек, то ли стаканов. Я совершенно не удивился бы, узнав, что это наброски какого-нибудь Леонардо. Удивился бы я только тому, что Леонардо рисовал такие странные вещи.
Все рисунки изображали одно и то же – полуголого древнего вампира в высокой тиаре, какая бывает у индийских богов. Я понял, что это вампир, поскольку он висел вниз головой, зацепившись за перекладину. Чрезвычайно замысловатыми, однако, были его позы – они выглядели как асаны индийских аскетов. Мало того, через перекладину была перекинута только одна нога древнего вампира – вторая была или заложена в подобие полулотоса, или вообще загнута самым невероятным образом. На одном из рисунков под висящим было выведено еле заметное слово «Marro».
– Что это у него за колпак? – спросил я. – Он что, приклеен?
– Прическа, – сказала Софи.
– Что «прическа»? – не понял я.
– У Мары на голове. Поэтому и не падает. Тогда прически такие делали – накручивали волосы на вертикальные шпильки. Получалось как храм из собственных волос. Внутри делали крохотный алтарь из цветочных лепестков. А потом устраивали специальную ганапуджу и звали в этот храм какого-нибудь бога…
– Тогда – это когда? – спросил я.
– В Индии. Две с половиной тысячи лет назад.
Ее знания впечатляли. Может, я и сам знал бы не меньше, если бы, как она, годами мечтал попасть в это место. Но неделю назад я даже не знал, что оно существует. А вот она знала…
Следующую картину я уже видел.
Она изображала похороны рыцаря, которого провожало множество печальных господ с модными бородками над круглыми кружевными воротниками. Хоронили тоже Дракулу – только он теперь был в латах с длинной пробоиной на груди, над которой висел большущий синий комар, изображавший, надо было понимать, душу. Заметив этого комара, я вспомнил, где видел его раньше.
– У нашего главного в хамлете такая фреска, – сказал я. – Только во всю стену. По кругу.
– Это из Круглой Комнаты, – ответила Софи.
– А что за синий комар? Душа?
Софи засмеялась.
– Ну ты даешь, Рама. Какая у Дракулы душа?
– А что это тогда?
– То, что вместо.
Я решил не спрашивать, что у вампира вместо души – вопрос мог показаться ей глупым. Тем более что ответом на него, скорей всего, оказался бы какой-нибудь дискурсизм. Мне было интересно другое – как Дракула ухитрился умереть в средневековой Испании, дожив перед этим до середины прошлого века. Этот вопрос уже вертелся у меня на языке – но тут я увидел следующую картину.
Она опять изображала похороны Дракулы.
Только на этот раз Дракула был одет мексиканским ковбоем. Он покоился в открытом гробу, а на его груди лежало черное сомбреро, усеянное по периметру маленькими оловянными черепами. Провожатые были и на этой картине – индейцы в боевой раскраске несли на бархатных подушках револьверы и какие-то громоздкие ордена, сверкавшие множеством бриллиантов.
Один особенно торжественный индеец шел перед гробом – и нес маленького румяного младенца. Над грудью мертвого Дракулы не было комара. Зато он парил над младенцем. Точно такой же, как на прошлой картине, только красный.
– Опять из Круглой Комнаты, – сказала Софи.
Меня начинала угнетать ее осведомленность.
– А что это за Круглая Комната? – спросил я.
– Она раньше была в самой высокой башне замка. Там у Дракулы был кабинет. А потом она схлопнулась.
– Схлопнулась?
– Ну да. Воздушные замки ведь не рушатся. Они схлопываются. Иногда по частям. А бывает, сразу целиком.
– Эти фрески были на стенах? – спросил я.
– Нет, – сказала Софи. – Они иногда проецировались на стены. Две или три сохранились на фотографиях. Их просто перерисовали краской…
Я отчего-то вспомнил дом Энлиля Маратовича. Он отличался от замка Дракулы глубиной и формой – но вообще-то это была такая же подземная пустота. Только наши вампиры называли его жилище большой землянкой. Видимо, землянка – это и был отечественный вариант воздушного замка.
Картина с мексиканскими похоронами была последней – дальше галерея упиралась в закрытую дверь. Софи несколько раз дернула ручку – но дверь не открылась.
– Пошли назад, – сказала она. – Пока нас не застукали.
– А что будет? – спросил я.
– Ничего хорошего. По замку Дракулы не разрешают просто так гулять. Боятся, что он схлопнется дальше. Как Круглая Комната.
На прощание я еще раз осмотрел картину с индейцами и красным комаром.
– А как это проецировалось на стены?
Софи ничего не ответила, и я решил, что ей надоели мои расспросы.
Но когда мы вернулись в склеп, она сказала:
– Насчет Круглой Комнаты. Тебе правда интересно?
Я кивнул.
– У меня есть немного информации…
Откинув крышку своего гроба, она выбросила из него на пол рюкзак и коврик для йоги, легла внутрь и поманила меня пальцем, словно приглашая залезть к ней в машину. Я подумал, что мы окажемся очень близко друг к другу. То есть совсем-совсем…
Я подошел к ее гробу и не очень ловко прилег рядом. Места было вполне достаточно. Софи улыбнулась и закрыла крышку. Она захлопнулась беззвучно, как дверца дорогого авто.
Я чувствовал тепло ее плеча. Слышал ее дыхание. Я мог бы лежать в этой живой темноте целую вечность. Но так не бывает. Я уже знал.
– У тебя информация в препарате? – спросил я.
– Просто файл.
– Где?
– Вот тут.
Прямо перед моим лицом зажегся монитор. Это был планшет, вделанный в крышку гроба. На нем появился странный символ – красное сердце с похожей на пробоину черной звездой.
Повернув голову, я увидел ее лицо.
– Мы теперь совсем близкие существа, – сказал я.
Она ничего не ответила. Подняв руку к экрану, она затыкала по нему пальцем. Я глядел не на экран, а на ее нахмуренное лицо, освещенное голубым светом.
– Читай.
Я перевел глаза на экран. Там был текст.
«В том же самом месте была у него круглая комната, которую он использовал как место для своих тайных опытов и изысканий. В ней было много чудесного и непостижимого для случайного гостя – но любимой его игрушкой был волшебный фонарь на ярчайшей лампе. У этого фонаря была сложная механика, работавшая от стальной пружины, и он мог показывать на круглой стене движущиеся картины.
Дракула зажигал фонарь, дабы испытать мудрость своих гостей. Тогда на стене появлялись его изображения. Картин же таких было три вида – на которых Дракула был Младенцем, Мертвецом и Зрелым Мужем. Где он был Младенцем, над ним летел красный комар. Где он был Зрелым Мужем, комар был зеленый. А где Мертвецом, синий.
Иные сцены были из глубочайшей древности, где Дракула кутался в шкуры и был окружен троглодитами. Другие – из менее отдаленных дней, где он в золотом венце появлялся среди царей Атлантиды. Еще он был изображен рыцарем, разбойником, монахом, убийцей и святым, мужчиной и женщиной – в прошлом, настоящем и будущем, среди горести и счастья.
Эти картины начинали мелькать на стенах все быстрее, и в какой-то момент изображенное на них становилось неуловимо-зыбким. И тогда отчетливо проявлялся огромный пульсирующий комар, который, меняя цвет, облетал вокруг комнаты. Мультипликация была так совершенна, что некторые падали в обморок.
Дракула каждого вопрошал о смысле увиденного.
«Здесь твои былые и будущие жизни, граф», – говорили обычно гости. – «Здесь ты, каким ты был в древности и каков окажешься в будущем».
Дракула отвечал, что в фонаре запечатлен один день его жизни, или даже малая часть дня. Когда гости спрашивали, что же это за странный и чудесный день, Дракула говорил, что день самый обычный и таковы все его дни.
«Ты, должно быть, не вылезал сегодня из погреба и отведал много красного, граф», – говорил иной ученый вампир как бы тайным, непонятным для людей иносказанием. На что Дракула лишь смеялся и отвечал такому гостю – ты моей загадки не решил и вряд ли когда решишь. С таким он пил вино, шутил – но к себе не приближал. Бывало, однако, что загадку решали. Тогда Дракула уводил решившего во внутренние покои – и имел с ним беседу о высоком и тайном.
Ниже была иллюстрация – картина с похоронами Дракулы-рыцаря. Еще ниже размещался квадратик, в котором полагалось быть видеовставке – но он был черным и пустым.
– Что там за видео? – спросил я.
– Здесь должна быть реконструкция, – сказала Софи. – Как мог выглядеть полет этого комара. Я еще не сделала.
– А откуда текст?
– Из «Воспоминаний и Размышлений».
Название я помнил – специальное устройство в моем хамлете начитывало мне цитату из этого труда, когда я зависал вниз головой слишком уж надолго.
– Разве это не книга самого Дракулы? – спросил я.
– Нет, – сказала она. – Это книга воспоминаний про Дракулу. И еще там сборник его высказываний. Хотя не факт, что Дракула действительно все это говорил. Эти цитаты и есть так называемые «Размышления». А «Воспоминания» целиком не сохранились. Вообще нигде. Ни на бумаге, ни даже в препаратах. Есть только несколько отрывков вроде этого. Странно, да?
– Ты думаешь, их кто-то специально уничтожил?
Она кивнула.
– Кто?
– Вампиры. Чтобы скрыть правду о Дракуле.
– Зачем?
– Потому что на самом деле он был совсем не тем самодовольным хлыщом и острословом, каким его представляет наша политическая мифология.
– А цитаты придумали потом?
– Часть придумали, что-то нет, – сказала она. – Совершенно точно одно – от нас скрыли его настоящую жизнь и подлинные мысли.
– Зачем?
– Его сделали главным идеологом вампиризма. Основным, так сказать, теоретическим столпом. Но в действительности он… Как бы мягче сказать… Он был диссидентом. Причем очень радикальным.
– Толстовцем? – спросил я.
– Толстовцы? Это кто?
– Которые красную жидкость пьют вместо баблоса, – ответил я. – Опрощаются.
– Нет. Гораздо радикальнее.
– Что, – спросил я хмуро, – мозги ел?
– Фу, – сказала Софи. – Сейчас тебя выгоню из своего гробика.
– Извини, – ответил я. – Я вообще ничего про него не знаю. У нас в России про него мало говорят. Только цитируют. А в чем было его… Ну, несогласие с линией партии?
– Говорят, он хотел освободить людей. И вампиров тоже.
Я засмеялся.
– Людей освободить невозможно. В дискурсе объясняют почему.
– Невозможно, – согласилась Софи. – Но внутри этой невозможности есть исчезающе маленькая возможность. Как жилка золота в куске породы. И Дракула ее нашел. Так, во всяком случае, некоторые считают…
– И ты тоже? – спросил я.
– Я хочу найти истину, – сказала она. – Вслед за Дракулой. Я верю, что он ее постиг.
– И где ты ее хочешь найти? На дне моря?
– Почему на дне моря?
– Ну мы же ныряльщики. Мы, кстати, откуда нырять будем? С катера или с пирса? Или здесь специальный подземный бассейн?
Софи повернула ко мне голову.
– Ты чего? – спросила она, недоверчиво глядя на меня.
– Что? – переспросил я. – Мы же на ныряльщиков учимся?
– Ты думаешь, ныряльщики в воду ныряют?
– Мне не объяснили ничего, – сказал я жалобно. – Просто послали сюда. Типа как в ссылку. А куда мы ныряем?
Она покачала головой.
– В смерть, Рама. Мы ныряем в смерть.
Я вздрогнул. Отчего-то это слово напугало меня.
Хотя, конечно, лежа в гробу, да еще в подземном склепе, пугаться каких-то слов было смешно. Тем более рядом с такой милой девушкой… Я даже не задумался о том, что значит нырять в смерть. Меня куда больше интересовало, чем закончится это совместное лежание в гробу.
Софи, похоже, прочла мои мысли.
– Ладно, – сказал она, – иди к себе. Завтра трудный день, надо отдохнуть.
– У тебя так уютно. Первый раз вижу такой большой гроб.
– Size matters, – усмехнулась она. – Sometimes[2]. Но тебе правда надо идти. Я кое-что знаю о здешнем распорядке. Ночью нас заставят уснуть. А потом гробы развезут по комнатам. Будет неловко, если твой гроб окажется пустым. Ты же не Исус. Ты Рама.
Я понял, что спорить бесполезно.
– Спокойной ночи, Софи.
Выбравшись из ее гроба, я залез в свой.
Закрыв крышку, я сделал несколько глубоких вдохов. Вентиляция работала. Я откинулся на подушки и повторил про себя странные слова – «ныряем в смерть…»
Что они могли значить?
Почему-то я был уверен – ничего страшного меня не ждет. Если бы впереди было что-то действительно жуткое, оно наверняка было бы поименовано каким-нибудь приторно-розовым клише.
Именно розовым, да. Полным тайного шипастого ужаса. «Розовые очки…» Которые, наверно, уже невозможно снять. Или, у англичан, еще страшнее: «a bed of roses»…[3]
Мой гроб был мягок и уютен, и внутри было совсем тихо. Я чувствовал себя защищенным от всех земных напастей. Мне было хорошо. Я подумал о Софи, спавшей в паре метров от меня. Мне отчего-то вспомнилась безобразная русская частушка, начинающаяся со слов «вижу – девушка в гробу…» От смущения я прокашлялся. Затем, чтобы хоть чем-то себя занять, я стал считать удары своего сердца – и даже не заметил, как гроб унес меня в теплое и счастливое небытие.